22

Каждый год летом в нашем районном городе устраивают выставку собак. На этот раз Андрюша решил взять меня с собой, но без намордника, оказывается, нельзя, а у нас его нет. Андрюша начал было из проволоки мастерить, но Любушка сказала, что у Витальки лишний есть. Розке недавно новый купили. Девочка тут же побежала и вернулась с Виталькой.

— Старый намордник выбросил, — сказал он; видно, не так просто до конца избавиться от жадности. — Неужели берешь Дамку?

— Пусть поглядит, жалко что ли, — ответил Андрюша.

— Не жалко, но погляди, — она же облезлая, старая, нас засмеют. Я Розку тоже не беру.

— А мы все равно возьмем! — сказала Любушка. — Правда, Андрюша?

Но тот молчал, перестав делать намордник.

— Там соберутся лучшие собаки района, — сказал Виталька.

— Служи, Дамка, — строго крикнула мне Любушка. — Видишь, умеет!

— Послужила и сахарок ждет, — усмехнулся Виталька.

Не жду, хотя вдруг очень захотелось сладкого, сам же напомнил! А Любушка и в самом деле принесла конфетку.

— Нельзя, Дамка! — приказал Андрюша. Надо бы, надо отвернуться.

— Нельзя, говорю!

А я все равно ползла, кралась к конфете… и съела все.

— Послушалась! — Виталька от души расхохотался.

— А сам? — рассердилась Люба на Витальку, — небось, как увидишь конфеты — сразу все съешь, Нинке ни одной не оставишь.

— Думаешь, и я не оставлю? — проворчал Андрюша.

— Посмотрим — проверим. А Дамке я только одну конфету дала… Одну любая ученая собака слопает и глазом не моргнет.

— А вот не любая, — задирчиво сказал Андрюша. — Дрессированной скажи, «нельзя», с голоду подохнет — не притронется.

Зачем я съела конфетку? Чую — рассердился на меня Андрюша и не возьмет.

— Между прочим, тебе тоже делать нечего на выставке, — сказал Любушке Виталька.

— А меня Андрюша возьмет! — уверенно воскликнула Любушка.

Но Андрюша ответил:

— Мы быстро ходим — не угонишься.

— Я за Дамкой могу угнаться, а за вами и подавно: вот увидишь, впереди вас побегу.

— Маленьких не пускают на выставку, — схитрил Виталька.

— И не обманывай, — не поверила Любушка. — Туда всех пускают, мне говорили. Даже плакат висит: «Добро пожаловать!»

Верно, маленьких скорей пустят: таких, как ты, больше всех любят собаки. Ты меня погладила, но я сразу почуяла, что-то не так. И взвизгнула.

— Ладно, без Дамки пойду, — залебезила ты перед братом. — Конечно, она старенькая, пусть дома посидит. Андрюшечка, возьми…

Ой, Любушка, не оставляй! Я тоже хочу посмотреть умных собак! Ты же сама говорила: я самый лучший твой друг… Как же так? Я бы от тебя ни за что не убежала!

Всю жизнь я прожила с людьми! Но они никогда до конца не понимали меня. Всю жизнь я хотела быть похожей на них… Почему собаки мрачнеют к старости? Потому что в молодости думают, что смогут стать людьми. А потом узнают, что это невозможно…

Про меня Любушка забыла, зато как обрадовалась Найде! Приласкала, обняла ее, будто своя, а не чужая. Я бы так не смогла — забыть про тебя и ластиться к чужому хозяину. Виталька тоже закружился вокруг Найды, поглаживал ее, хвалил… Андрюша попросил хозяина повести Найду на поводке до автобусной остановки. Не люблю поводок, но сейчас позавидовала Найде: пусть бы и мне Любушка надела намордник, все вытерпела, лишь бы взяла с собой. Неужели Найде не мешает намордник? Странная она собака!

Я не слышала, чтобы Найда лаяла на людей. Да и на собак редко. С нами, дворнягами, она не дружит. Может потому, что мы маленькие. Или кажемся ей странными, как она нам. Если встретимся — пробежим, будто не заметили друг друга. Но все же иногда я хочу стать высокой и быстрой, как Найда. До чего она легко и красиво бежит!

Может, и я сумела бы разыскивать в зарослях упавших уток, плавать за ними в озере.

Однажды Найда пошла с хозяином на охоту. И я решила, пойду-ка я с ними. Я немного боюсь ружья, а Найда радуется, когда хозяин берет его — вот уж тут она прыгает, повизгивает, как глупый щенок. И скорей норовит бежать, бежать к озеру, боится, чтобы хозяин не передумал идти.

И я пошла с ними. Найда как будто не против была, только не обращала на меня никакого внимания. Ладно, думаю, посмотрю, как она работает, поучусь. Но когда подошли к озеру, хозяин прогнал меня.

— Пошла, не мешай, Дамка.

А ты попробуй, может, не хуже Найды буду «работать».

— Покажи хоть раз. Я понятливая, постараюсь, — попросила я Найду.

— Не сможешь, Дамка, — ответила она. — Меня с детства учили.

— Ладно, я поучусь.

Хозяин рассердился.

— Тебе говорят, пошла, своим визгом всю дичь распугаешь.

И Найда не заступилась, словно не слышала, как хозяин прогоняет меня. Я бы заступилась. Ладно, что делать? Все равно не обижаюсь на Найду, уважаю собак, занятых работой.

Однажды все же я видела, как Найда замерла… Замерла и стояла неподвижно долго-долго. Что она в Камышах озера увидела? Неужели утку увидела в густых зарослях? Хозяин тоже стоял и… выстрелил. Я испугалась, отскочила, а Найда, наоборот, бросилась в заросли и принесла утку! Нет, я бы, наверное, не сумела помогать охотнику. Раньше не замечала, а теперь поняла: все же бездельницей прожила, мало чего умею… Но что я могла поделать, если не обращали на меня внимания?

И вот Найду берут на выставку, а меня нет. Важно шагает к остановке автобуса в наморднике, ее ведет Андрюша. Про меня все забыли и Любушка тоже, но я все равно иду следом. Знаешь, как весело нам будет с тобой на выставке, — сжалься, возьми.! Но ты, увидев меня, топнула ножкой: «Быстренько, домой!»

На автобусной остановке стояло много людей. Хозяина с Найдой пропустили без очереди. Любушка встала у двери, но Андрюша потянул ее за руку. Какой вредный! Ну ладно, меня не берешь (некоторые ругаются, что собак сажают в автобус), но почему сестренку не берешь?

«Возьми хоть Любушку!» — попросила я Андрюшу.

«Иди, Дамка, ко мне», — Любушка, плача, обняла меня.

«Разнюнилась твоя, — сказал Виталька. — Ладно, давай возьмем».

Андрюша вдруг погладил Любушку по голове, и я догадалась: жалко ему оставлять ее. «Давай, садись. Только не приставай, как Дамка».

И ты, забыв обо мне, скрылась в автобусе. Конечно, я за тебя радовалась. Но тут вдруг я испугалась: как ты будешь там без меня, ведь Андрюшка бросит тебя, убежит! Останешься среди собак, а какие они? Вдруг злые, как Розка.

Автобус заворчал и бросился бежать от меня! Я ринулась за ним, но разве догонишь? Лишь когда остановился, чтобы еще посадить людей, я догнала… Бежала сбоку, чтоб Любушка видела. Люди из окна меня заметили. Махали руками, кричали: «Ну и Дамка! Молодец, Дамка! Даром, что старая, а бежит, как гончая!»

От похвалы совсем пропала усталость. Я побежала еще быстрей. Людей я не узнавала в окнах, но Любушку видела. Слышу твой голос! Но почему не радостный? Почему плачешь? Сначала тихо, а потом громче…

И вдруг я услышала твой крик: «Возьмите Дамку!» И другие закричали: «Хватит мучить бедную собачонку! Остановите, шофер!»

На всякий случай я легла в стороне от автобуса. Но люди вдруг снова закричали, замахали. Почему? Не случилось ли чего с Любушкой? Не слышу ее голоса! Я подбежала поближе и села, ожидая, что будет дальше. А люди звали меня: «Дамка, иди сюда! Скорей, не задерживай!» Я не знала, что делать, закружилась, запрыгала на месте, то вскакивая, то ложась на землю. И вдруг в двери показалась ты, Любушка: «Скорей, скорей, не понимаешь, что ли». Зовешь, а я вот не могу подбежать, чего-то боюсь. Ты подошла, а я легла, поджав хвост. Ты подхватила меня за передние лапы и ну давай тащить к машине. Но зачем? Я без намордника, без ошейника — вдруг люди заругаются! Ладно, Любушка, я побегу. Мне легко бежать за тобой, Любушка… Но тут выскочил Андрюшка, сердито схватил меня на руки и внес в автобус. Люди почему-то радовались, а мне было страшновато. Все весело смотрели на меня. Как будто они меня знали.

Никогда столько не смотрело на меня людей сразу да чтобы весело, со смехом. Б магазине тоже бывает много народу, но там никто даже слова не скажет мне. А тут одни лестные слова. «Значит, Дамка тоже на выставку захотела, ну пусть посмотрит!» «Такую настойчивую попрыгунью я обязательно бы медалью наградил». Хвалили меня, но за что? Никак не пойму! Но люди напрасно собаку не похвалят. Что же я такого хорошего сделала? Мальчик хотел погладить, но почему-то боялся: протянет руку, я на него ласково взгляну, а он отдернет ее. Хоть бы Любушка сказала, что я добрая.

Вскоре люди поняли, что я стесняюсь и нарочно перестали обращать на меня внимание. Я огляделась.

— Чего сгорбилась, стала совсем маленькой? И не озирайся, никто тебя не выгонит, — сказала Любушка. — Видишь, вон Найда какая важная и спокойная. Будь такой. — Найда лежала в проходе, а я под скамеечкой, касаясь мордой Любушкиных ног… Конечно, Найда довольна собой, она охотничья. Слово «охотничья» люди говорят с уважением, а нас хоть и любят, но «дворняжка» звучит в их голосе пренебрежительно.

Машину перестало трясти. Люди стали медленно выходить. Я спрыгнула на землю, услышала лай в лесу. Но это вовсе не лес, а городской парк. На большой поляне стояли редкие березы, к ним были привязаны собаки. Они осматривали друг друга, кто дружелюбно, кто ластясь, а кто и недовольно: одни лаяли, другие повизгивали. Некоторым говорили: «Сядь» — и они, слушаясь хозяев, покорно садились. Но были и такие, что тотчас же вскакивали. Значит, не все послушные. Разве усидишь, когда столько интересных, незнакомых собак вокруг. Одна я была свободная — без поводка. Не доверяют, что ли им? Какие же они тогда самые умные? Я подбегала то к одной, то к другой. По-разному встречали меня: ласково, или ворчливо, или не замечая совсем.

Хозяин с Найдой и Виталька с Андрюшей куда-то ушли, а мы остались вдвоем с Любушкой.

Любушка смело подошла к собакам.

— Смотри, Дамка, бульдог, — у нас таких нет, в книжке видела. Вот, наверное, геройская собака!

«Ринг лаек русско-европейских», — прочитала Любушка. — Они здорово лают.

— А почему они сейчас не лают? Надо подать им пример? — спросила я Любушку и залаяла что есть духу. Но никто не заметил, а сидевшие за веревкой лайки удивленно взглянули на меня, и ни одна даже не отозвалась; а я так хотела их послушать!

Любушка не стоит долго на одном месте, все торопится разных собак посмотреть.

— Ой, — воскликнула она. — Гулливер-собака! И шерсть красная!

Возле ног высокого хозяина с палочкой спокойно сидела огромная собака.

— Почему у вашей собаки нет ни одной медали? — спросила Любушка.

Хозяин повернулся к ней:

— Ой… — всполошилась Любушка. — Вы меня не видите?

— Не вижу, но знаю, что ты хорошая девочка, — сказал слепой.

— Вашей собаке обязательно дадут медаль, самую лучшую.

— Спасибо, славная девочка. Тоже, надеюсь, Мэри заслужила это.

Тут к нам подошли мальчики с дядей. Он обратился к слепому.

— Разрешите рассказать сыновьям о вашей собаке… Это редкая для здешних мест порода. Живет в Америке. Называют ее «кровавой» за цвет шерсти. Но она самая добрейшая собака в мире… Прекрасные темные, большие глаза. Обратите внимание, ребята, морда похожа на продолговатое лицо человека… совершенно человеческое выражение, смотрит на всех с грустью, как бы всех жалеет… Потерялся ребенок — найдет. Чутье у нее настолько тонкое, что ученые предлагают использовать ее для раннего распознавания некоторых болезней у людей, например скарлатины… Такая собака легко обнаруживает самую малую утечку газа и находит залежи руд… Многое что она может, но… Я вычитал в журнале, как пытались превратить ее в полицейскую, потому что обоняние «кровавой» собаки превосходит чутье овчарки.

Я учуяла Андрюшу и понеслась к нему.

— Найду уже записали, — сказал он Любушке. — Скоро начнется.

— Давай запишем Дамку, — предложила она.

— Не догадались все же ошейник надеть, — сказала мне Любушка. — Ты похожа была бы на других собак.

Любушка подходила то к одному, то к другому столу. Любушка молча стояла, спрятав зачем-то руки за спину. Наконец, набравшись смелости, спросила:

— Вы судья? Возьмите мою Дамку на выставку.

Судья посмотрел на Любушку, на меня.

— Мы дворняг не берем.

— Вам не нравится Дамка?

Судья, не глядя на меня, ответил:

— Почему же, хорошая дворняга, только на выставку не подходит.

Любушка отошла от стола.

— Знаешь, Дамка, лучше подойду к тете судье и скажу: Дамка — самая добрая, самая послушная, не бойтесь, не укусит, даже не думайте, возьмите и погладьте… Позовет, ты сразу подойди и на задние лапы — служи… Только Дамку никто не учил. Ведерко с водой сама научилась таскать… Она все понимает, только ее надо немножко поучить. Ведь у нас в деревне собачей школы нет и цирка нет.

Любушка подошла к другому столу.

— Тебе чего, девочка? — спросила судья.

— Запишите мою собачку.

— Милая девочка, мы не записываем дворняжек.

— Она очень добрая и всех любит, — сказала Любушка. И опять почему-то все рассмеялись, только судья нисколечко. Почему хозяева собак смеются надо мной?

— Дамка вам нравится? — строго спросила Любушка.

— Очень милая, но старенькая, а мы помоложе берем, отбираем лучших для охоты, помощи слепым, для пограничников.

— Все равно моя Дамка лучше всех! — сказала Любушка.

— Ничего, не унывай, Дамка, нисколечко не унывай, — сказала грустно Любушка.

Любушка, не надо! Думаешь, что я хочу участвовать в конкурсе? А я не хочу! Не хочу!

— Не скули. Неужели есть захотела. Раз напросилась на выставку — терпи, а то скажут, какая ты неученая.

Любушка подошла к другому столу.

— Добрый день! А моя Дамка воду носит в моем ведерочке.

— Молодец, — сказал судья.

— Она вообще мне помогает, а если подучить — слепого может водить на работу и с работы, и в магазин, и в гости, и везде по улицам.

— Охотно верю, ну и что?

— Только у нас в деревне нет слепых.

— Прекрасно. Ну и что?

— Возьмите ее на выставку, я знаю, вы тоже добрый.

— Тоже. А кого ты имеешь в виду. Себя?

— Нет, Дамку.

— Дворняг не выставляем.

— Ну почему? Чем дворняжка хуже других?

— Дворняга твоя беспородная, — сказал мальчик, хозяин большой собаки с медалями на шее.

— А что такое «беспородная?»

— Вырастешь — узнаешь.

— Ну да, всегда так говорят, когда не хотят сказать… Что ли моя Дамка плохая?

— Я сказал: беспородная, — ответил упрямо мальчик.

— Да ничего, симпатичная, — сказал судья.

— Вам, значит, нравится?

— Конечно.

— Ну все-все судьи так говорят, а никто не берет. Прямо зла не хватает… Ладно, расскажу про нее…

— Я все знаю, — сказал судья, беря бумаги у подошедшего хозяина собаки.

— Честное слово, не знаете, какая Дамка. Она не только двор охраняет, а с нами по лесу бегает, купается, в лагере космонавтом была. И служить может. Дамка, служи!

Я поднялась на задние лапы, хотя было больно почему-то. Иногда вдруг так заболят лапы, хоть визжи. Сейчас я терпела, сжав зубы, но судья не смотрел на меня. Любушка, видно, догадалась, что мне больно:

— Хватит, Дамка, молодец. Видите, послушалась.

Но судья не видел ни Любушки, ни меня, он что-то писал.

Вот ведь не хотят записывать, не любят тут дворняжек. Почти в каждом дворе нас держат, а вот судьи не любят нас… Ну почему о дворняжках многие говорят с презрением, словно мы никуда не годные? Мы всегда во дворе, хозяева на нас надеются и любят. Нас много. Пройди по деревне, и в каждом дворе мы. Значит, мы нужны! А если бы нас не было! Как бы жил без нас человек? Неужели судьи не понимают этого?

Мы отошли, и Любушка задумалась. Неужели я в чем-то виновата?

— Не ходите и время не тратьте, — услышала я голос равнодушного судьи. — Никакая она у вас не декоративная, обыкновенная дворняга.

А эта дворняжка была красивенькая, беленькая, чистенькая, как Тим. Наверное, только в комнате живет. Я подбежала к ней и сказала с сочувствием. «Не записывают? Меня тоже. Я тоже дворняжка. Ну ладно, не унывай». А она не поняла, недружелюбно заворчала на меня.

Я подбежала к Любушке:

— Ну что я могу поделать, Дамка, не берут. Видишь, на каждую собаку у хозяев есть какие-то бумажки, наверно, документы… У больших людей есть паспорт, ой много всяких документов есть, и почетные грамоты бывают у очень хороших людей. У мамы и папы тоже есть. А у меня только одни метрики, а у тебя совсем ничего нет… Я дома напишу тебе метрики… А сейчас пойдем еще раз к тете… Ладно, ты не будешь выставляться, пусть. Мы попросим, чтобы судья написала, какая ты. Может, отличную отметку поставит… А то приедем домой, нас спросят: как оценили Дамку? Если начну рассказывать, скажут, опять привираешь, Любушка. А я тогда — вот пожалуйста, документик читайте… Не унывай, Дамка, идем к тете, вот увидишь, повезет нам. Ты заметила, она внимательно смотрела на нас, не то что другие судьи.

И мы опять подошли к тете. Теперь возле нее сидели еще дядечки. Лучше бы говорить с одной тетей, но что поделаешь?

— Ладно, мы согласны, не выставляйте Дамку, пусть зрителем будет, — сказала Любушка. — Только поставьте ей отметку.

Любушка, ну зачем нам отметка? В деревне меня все знают, какая я. А судьи меня не знают.

— Отметку! — удивилась судья. — Какую?

— Хорошую. Вы же сами сказали «милая собачка». А если я в деревне девчонкам скажу, что судьи похвалили Дамку, могут не поверить. Скажут, а где документ?

Дяди переглянулись, а один сразу согласился.

— Верно, могут и спросить. Мы ведь всем собакам даем документы.

— Я Любушка Никитина, а собачка — Дамка Никитича. Про меня не надо писать, а то скажут, что я выпросила…

— Мы верим тебе, Любушка. Дамка Никитина славная у тебя, а ты добрая и настойчивая девочка.

— Нет, уж все равно посмотрите. Всех разглядываете и мою тоже. Дамка, служи!

— Ой, Любушка, больно мне, лапы болят!

— Дамка, служи!

Я поняла, как это важно сейчас послужить. Голос у Любушки был такой просящий… Я забыла про боль. Встала на задние лапы… Я стояла, зажмурив глаза… Любушка что-то говорила, но я стояла… Она взяла меня за переднюю лапу:

— Уже хватит.

Услышала, как тетя сказала судьям: «У Дамки задние ноги болят». Догадалась, поняла! Теперь не дадут документ…

— У Дамки не болят ноги, я знаю. Она бегает, как гончая… Даже автобус догнала, — защищала меня Любушка. Да, про мои ноги Любушка не знает, а вот тетя сразу заметила. Она что-то писала, потом сказала дядечкам: «Распишитесь». И они тоже стали писать.

— Возьми, Любушка, характеристику, — сказала тетя.

— Прочитайте, пожалуйста, — попросила Любушка.

— «Дамка Никитина, Любушкина собака, очень хорошая, терпеливая, мужественная и добрейшая дворняжка». Откуда знают, какая я?

Мимо нас проходил с величественным псом тот самый мальчик, который обозвал меня «беспородной».

— Ой, сколько медалей! — воскликнула Любушка. — Как его зовут?

— Беркут, — ответил мальчик.

Она протянула к Беркуту руку, но мальчик сказал:

— Не подходи, девочка.

— Разреши медали посмотреть? Он добрый, я знаю.

— Ну раз знаешь, потрогай, — мальчик улыбнулся и что-то шепнул собаке и присел возле нее вместе с Любушкой.

— Четыре золотых! А сколько серебряных? Ой, много! — воскликнула Любушка, трогая медали. Я тоже понюхала их и даже лизнула — жесткие, безвкусные.

— Почему у Беркута много, а у других ни одной.

— Может, некоторые только начали выставляться, у них все еще впереди… Ты видела Мэри? Мировая собака, хотел бы я тоже иметь такую. Записал адрес, как появятся щенята — куплю одного.

— Я тоже куплю, только забыла адрес записать. Андрюше скажу, он запишет… Можно долго медали смотреть?

— Можно пока.

— Беркут!

Но он отвернулся.

— У тебя красивые медальки и много — молодец!

Любушка, за что хвалишь? Лучше мальчику про Музлана расскажи! А ты потрогала с завистью медальки, вздохнула, отошла от Беркута и сердито посмотрела на меня:

— Пошли, Дамка… Вот это собака у мальчика… И Мэри удивительная… И где они берут таких собак?

Да, Любушка, я не такая, как Мэри и Беркут, но Музлан-то не хуже их, дали бы ему хоть одну медаль! И тут я увидела, как шел Беркут. Нет, он не трусил, как мы, дворняги. Он не опасался каких-то неприятностей и не думал о том, что надо человеку напомнить о себе. Он шел уверенно и твердо, зная, что на него смотрят и им любуются. Да, самый равнодушный или злой человек сейчас посмотрит на него с уважением. Может ли он бегать? Принесет ли он упавшее белье, как Босой? Побежит ли он, как Музлан, за потерявшейся коровой, чтоб пригнать ее в стадо?

Любушка встретилась с подружкой, и пока они разговаривали, я обежала всю выставку.

Ах, если бы Музлан был со мной! Все собаки приветствовали бы нас.

— Куда убежала, идем скорей смотреть, как судьи отметки будут ставить, — сказала мне Любушка.

Первыми показывали самых маленьких, лохматых, словно ватой обклеенных. Забавные. Все люди улыбались им. Я тоже. Хочется возле них побегать, побаловаться, за уши и хвост подергать. У некоторых такие длинные уши висят, наверно, неудобно. Как бегать с ними?

Маленькие собачки ходят: ходят одна за другой, а рядом идут, придерживая их поводками, хозяева, Л двое судей смотрят, смотрят, как ходят собаки, и то одну, то другую пускают вперед. И тут я увидела Тобика, он шел последним. Судьи поглядели на него и позвали к себе.

— Он плохо одет, — сказал судья хозяину. — Вы плохо его растили, у него зубы плохие, вы не следили за его зубами, а теперь вряд ли поправится.

Как это «плохо одет?» Как это «плохие зубы»? У собак они хорошие, какую угодно кость перегрызут. У меня теперь не так уж крепкие, но все равно… Непонятно. Тобику сказали, что он совсем не годится для выставки. Как он мог не понравиться судьям? Веселый, славный, так и резвится, как мой Бобик. Ах, Тобка… Я побежала к нему, но он был обижен и не понял моей малости. Не унывай, ты очень хорошо шел… Ты рвался вперед, и жара тебе нипочем. Многие собаки вываливали языки, хозяева повели их купаться на пруд, а ты веселился, прыгал… Почему другие собаки лучше тебя? Хотя бы тройку поставили тебе. Когда Андрюша мало знает, ему тройку ставят… А ты, Любушка, совсем не заметила Тобика, а он такой лохматый, кудлатый, что и глаз почти не видно. Волосы мешают, наверное, глядеть, он потряхивает головой, словно из воды вылез. Все любовались им, говорили — забавный на редкость, но никто не пожалел и не заступился, не попросил судей, чтобы не выгоняли с ринга. Даже хозяйка молча согласилась, хотя она-то уж больше всех любит своего Тобку.

— Пойдем, — сказала она. — Не принимают, милый, нас.

Уж такой сиротливый вид был у Тобули. И ты, Любушка, не заметила его? Неужели не заступилась бы? Его выгнали с ринга, а он, оказывается, очень смелый. Хозяйка сказала:

— За лисами такой охотник, ни одна не удрала.

А судьи этого не услышали — разглядывали других маленьких собак и ставили отметки. Да они оказывается все смелые, здорово охотятся на лис и барсуков. Они гонят зверя на охотника. Вот почему таких собачек люди ценят… Я теперь тоже буду гонять лис. Слышу иногда: лиса на пруду гусенка уволокла… Даже маленького Тобика боятся лисы, а меня и подавно будут.

Я прислушалась к судьям. «Голова хорошая». Что значит «хорошая?» Оказывается, хорошо, когда темные глаза. А какие у меня?

Судья сказал: пяти собакам оценка «Очень хорошо». Двум «Хорошо», и кобельку «Удовлетворительно» за неправильный прикус. И еще у кого-то «неправильная окраска».

На другом ринге мы увидели нашу добрую судью и двух мужчин. Они стояли посреди ринга, мимо вели цепочкой собак.

— Породная голова, только не очень сильно развита грудь. Но он еще в щенячьем возрасте, еще подрастет… — оценивала громко женщина, обращаясь к смотревшим на собак. — А четвертый очень грубый, рыхлый, нужно поменьше кормить и гонять, чтобы бегал… У этой — прекрасный темный глаз, а у этой светловатый, за это снижают оценку… А эта не подходит к стандарту, но охотиться с ней можно. — Судья вглядывается в идущих одна за другой по кругу собак. — Первый очень интересный: с хорошим костяком и грудью, вот только почему у него белые реснички и белые глаза? За это снижение оценки… Посмотрим прикус. — Остановила собак. — Осматриваем сжатые зубы: плотно ли зубы закрываются? Вы ласково с ним, чтоб не волновался, — сказала хозяину одной собаки, не захотевшей показывать зубы. — Идем других смотреть, а вы свою успокойте… Убери язык, — сказала судья одной собаке и спрашивала у некоторых хозяев: — Злобная она?

Мне показалось, что судья одобряет злобных.

Все-таки красивые большие собаки, благородный у них вид. И люди с ними более серьезно и уважительно разговаривают, не то, что с маленькими. Наверно, так и должно быть, ведь и взрослые люди друг с другом иначе разговаривают… Оказывается, все оценивается: и глаза, и грудь, и зубы, и спина, и уши. Нет, я так не смогла бы ходить, чтобы меня судьи и весь народ разглядывал, стыдно как-то.

У женщины все собаки получают оценки «Хорошо» и «Очень хорошо». Когда она за столом описывала Беркута: «Тип крепкий, сухой», — он заскулил. Тетя нарочно строго, но я чувствовала — с любовью прикрикнула:

— Перестань, Беркут! Если ты первый — нечего задаваться.

Мальчик, хозяин Беркута, был доволен, он даже, заметив меня, пригнулся с протянутой рукой, и я подбежала — он погладил. Я не хотела от него уходить, но Любушка торопилась, и мы бегали от ринга к рингу:

— Понимаешь, Дамка, надо узнать, какие всем отметки ставят.

Судьи объявляли собравшимся людям оценки. Хозяева собак не все были рады.

Вот интересно: у лаек судьи смотрят зубы, а у гончих нет. Почему? У одной очень высокая, крепкая, отличная породная голова. А какая у меня? А другая «хорошо одета, несмотря на лето». А как я одета? «Спина несколько мягковата». А какая у меня? И можно ли исправиться?

Почему-то у лайки надо, чтобы уши стояли. Это значит — хорошая собака. А у меня стоят? Спросить бы Любушку. А если «развалены», лежат, значит, плохая лайка.

— Первая собака великолепная, — объявляет судья. — Вторая имеет крап на лапах.

Какой из себя крап? Где на лапах бывает крап? А у меня есть?

— Первая награждается большим серебряным жетоном.

— Вот интересно. У нее уже есть, и еще дают, а у других нет и не дают.

Найда, оказывается, «дичная». Берет ее хозяин на охоту за птицами. У Найды большие уши, висят. И у всех тут висят, и судьи считают, что это хорошо. А если у лаек уши висят, это плохо, снижают отметку. И висят — красиво и стоят — красиво. Вот и пойми судей!

Найда сначала шла в цепочке третьей. Андрюша не выдержал:

— Смотрите, Найда лучше всех.

А хозяин Найды предупредил ребят:

— Не вмешивайтесь.

И вот ходили, ходили собаки, судьи разглядывают их, переговариваются. Смотрю, Найду второй поставили, потом первой.

— Я бы мог судьей быть, — похвалился Андрюша перед Любушкой. — Сказал — Найда лучшая.

Ей дали оценку «Очень хорошо». Хозяин был спокоен, а уж Андрюша и Виталик ликовали, обнимали Найду, которая почему-то скучала. Ей жали ребята лапы, а она как-то виновато смотрела на меня.

— У Найды будут щенята, дадите нам? — попросил Андрюша хозяина.

— Дать-то я дам, но работы со щенком много, имей в виду — учить надо.

— Не будет учить, я знаю, — Любушка погладила меня. — Он Дамку нисколько не учил, а я, когда маленькая была, не знала, что собаку надо учить, а теперь она старенькая, не захочет учиться.

— Дворняг вообще не учат, — сказал Виталька. — Почти все глупые.

— Напрасно так думаешь, кое-чему можно учить, — сказал хозяин Найды.

Я подошла к Найде, она сказала:

— Тебе хорошо, всех собак посмотрела. А я так устала, не привыкла на привязи сидеть.

И тут я услышала тревожный лай Тобика. Скажи пожалуйста, от хозяйки убежал… Он кружится возле двух собак, привязанных к деревьям. Они не могли дотянуться друг до друга, но большой норовил лапой ударить маленького, а Тобик заступался. Несколько хозяев стали в стороне и спорили меж собой, мол, судьи неправильно оценили их собак.

Большой пес наконец сорвался и набросился на меньшего. Тобик кинулся защищать… И вдруг поднялся страшный визг и вой — собаки срывались с поводков… И тут я увидела Беркута. Огромными лапами он бил всех собак, не разбирая. Он тихо, радостно ворчал, чувствуя свою силу и ударял собак куда попало. Тобик было кинулся на него, но отлетел от его сильного удара. Заскулил, но хотел снова броситься, но хозяйка схватила за поводок. Собаки кидались друг на друга, не слушая команд хозяев. А те кричали громко и властно: «Ко мне!» «Лежать!» Какой там, осатанели совсем! Мальчик кричал Беркуту что-то. Наконец, схватил за поводок, потянул… Судья помог оттащить пса… Мэри, тихо ворча, ходила вокруг хозяина, охраняла его.

Но вот стало тихо: собак растащили. Стыдливо повизгивали, облизывались, зевали, не смотрели друг на друга… Из-за чего дрались? Бот, оказывается, почему хозяева надевают им намордники, они бы покусали сейчас друг друга… Какие же вы умные? За что вас награждают? Музлан лучше этих драчунов — добрый, старательный… Он бы не кинулся на того, кто слабее. Здесь, наверное, ни одной чабанской собаки нет. Коров и овец не пасли и с волками не дрались в горах. Никто, наверное, мальчика не спасал.

Да, тут собаки понимают разные команды, а пасти умеют? Что главное: понимать приказы или пасти скот безо всяких приказов? А ведь Музлан и команду понимает, и пасет. И драться зря не полезет, как Беркут на Тобика! На Беркута все смотрят, хвалят, а Музлан сейчас гонит коров на новое место, где получше трава… Да, у Музлана нет медалей. Ты, Любушка, с завистью разглядывала собак с медалями. Но ведь, этим собакам хозяева кричали: «Ко мне!», «Лежать!»… И что же? Сейчас их хозяева подбирают рассыпавшиеся медали…

Любушка подбежала к Витальке и протянула бумажку.

— Говорил, Дамка глупая, вот… самые лучшие отметки дал самый главный судья… Андрюша, и ты посмотри табель Дамки, а потом говори.

Ребята прочитали табель, и оба рассмеялись.

— Что, не верите? Идемте к судьям, они скажут.

— Верим, Любушка, такого табеля ни у кого из собак нет, — сказал Андрюша, а Виталька присел, протянул руки. — Ну, призер, дай лапку пожму, не бойся. Я подала лапку, а потом бросилась искать Тобика. Искала, искала… Откуда его привезли? Неужели никогда больше не увижу? Было много похожих на него. Я спрашивала: «Не видели Тобика?» Собаки равнодушно отворачивались. Нет, видно, никто не знает такого.

На остановке мы ждали автобуса. Пришел один, но Любушка сказала: «Не наш». Возле Беркута собрались люди, глядели на него: расспрашивали мальчика о собаке. Да, на нас никто не обращал внимания. Вдруг Любушка подошла к мальчику.

— Тебе Дамка нравится?

— Я же не знаю, какая она, — ответил мальчик.

— Ну погляди… Немножко все равно знаешь… Крап у нее есть или нет?

— Для дворняжки это не имеет значения. Лишь бы двор хорошо охраняла.

— А у нас не от кого охранять, воров нет, а своих разве она не должна пускать?

— Ну это ваше дело. Смотря какой хозяин, кое-кому не нравится, если собака всех принимает.

— Зачем же она должна бросаться, если к нам пришли? А шуба у нее какая? Хорошая или не очень?

— Тебе нравится ее шуба?

— А тебе?

Мальчик почему-то немного сердился на Любушку, а она не догадывалась.

— При чем тут я?

— А уши Дамкины нравятся?… Ну ладно, не хвали. Я тебе кое-что расскажу… Она лучше всех в деревне. У нас еще Музлан есть. Про него в газете писали, он с волками в горах дрался…

Мальчик, видно, не очень-то верил Любушке, и кажется, даже не хотел ее слушать. Тут подошел Андрюша, а Виталька остался возле Найды. И вот… Вроде совсем незнакомые мальчишки, а сразу разговорились и сразу стали друзьями, все про Беркута да про Музлана говорят. А на нас с Любушкой никакого внимания. Я поняла, что мальчика звать Володей и что он приедет посмотреть Музлана. Всегда так, как Андрюша вмешается, нам с тобой, Любушка, делать нечего, сразу забудут про нас.

Андрюша попросил Володю, чтобы тот покомандовал Беркутом.

— Беркут, лежать! — сказал Володя и отошел в сторону.

Пес поглядел спокойно на хозяина и с достоинством лег. Вот уж нет, эту команду я не смогла бы выполнить. Не любила я и команду «Место!». Чтоб сидеть у будки. Не могла я и идти «Рядом!». Все равно отбегаю от Любушки то вперед, то в стороны, но особенно хочется «Вперед!», если идем домой.

— Стоять!

Как он удержался, устоял? Смотрит на хозяина и стоит на месте.

— Ко мне!

Беркут не спеша побежал к хозяину. Любушка следила то за мальчиком, то за Беркутом.

Все чаще раздавались команды: «Ко мне!», «Ползи!», «Вперед!» Особенно часто «Апорт!» Володя бросал палочку, и Беркут приносил ее. Приказывал «Голос!», и Беркут глухо лаял.

Андрюша с Любушкой радовались послушанию Беркута, а мне стало его жалко. Как должно быть тягостно исполнять команду просто так, без надобности! Но Беркут терпеливо ждал новую команду.

— Поучи мою Дамку, — попросила Любушка. — Хоть немножко.

Я насторожилась, ожидала, что он опять обзовет как-нибудь, но мальчик дружелюбно взглянул на меня и сказал:

— Давай, Дамка, попробуем.

Сказал тихо, уверенно и приятно. Я сразу подошла к нему. Но почему-то заворчала, просто вырвалось ворчание, но мальчик не обратил на это внимания.

— «Лежать!» — тихо, но твердо сказал он, прижав меня к земле. Лежать, лежать, — он погрозил мне пальцем, но я не испугалась, а послушалась. Он повторил спокойно: «Лежать, лежать»…

И я лежала… Неужели он будет меня гонять, как своего Беркута? Он отошел вместе с Любушкой.

— Скажи, «Ко мне!» — шепнул ей. Но я услышала и подбежала.

— Повторим, — сказал мальчик. И вот снова я лежала и теперь ждала Любушкиной команды, хотя ох как трудно было лежать и ждать команды. Любушке, видно, тоже трудно было молчать, но мальчик говорил ей:

— Подожди, выдержим время.

— Хочется, скорей позвать, — умоляюще сказала Люба. — А то она не вытерпит и сама прибежит.

— Вытерплю, вытерплю, — сказала я, напрягаясь. — Только говори скорей.

И тут я увидела Андрюшу с Виталием. Они смотрели на меня не насмешливо, а, кажется, удивленно… Нет — с уважением. И я сжала зубы: «Вытерплю, вытерплю, Любушка!» И ты сказала:

— Дамка поучится и будет похожа на Беркута.

Зачем ты это сказала! Помнишь, как Беркут дрался? Ах, ты не видела! Как могла не видеть, если он бил всех собак без разбора? И ты хочешь, чтобы я походила на него? Он тут подчиняется хозяину, а там, когда бил лапами собак, — не слышал никакой команды.

Любушка, неужели ты хочешь, чтобы я была, как Беркут?!