Владимир Маяковский написал предсмертную записку за два дня до своей гибели. Письмо было написано карандашом и почти не содержало знаков препинания. Вот этот текст:

«Всем.

В том, что умираю, не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил.

Мама, сёстры и товарищи, простите — это не способ (другим не советую), но у меня выходов нет.

Лиля — люби меня!

Товарищ правительство, моя семья — это Лиля Брик, мама, сёстры и Вероника Витольдовна Полонская.

Если ты устроишь им сносную жизнь — спасибо.

Начатые стихи отдайте Брикам, они разберутся.

Как говорят —
          „инцидент исперчен“,
любовная лодка
          разбилась о быт.
Я с жизнью в расчёте
          и не к чему перечень
взаимных болей,
          бед
                    и обид.

Счастливо оставаться.

Владимир Маяковский. 12/IV — 30 г.

Товарищи Рапповцы, не считайте меня малодушным.

Сериозно — ничего не поделаешь.

Привет.

Ермилову скажите, что жаль — снял лозунг, надо бы доругаться.

В. М.

В столе у меня 2000 рублей — внесите в налог.

Остальное получите с Гиза.

В. М.».

«Не сплетничать» не получается вот уже больше семидесяти лет — масштаб личности «покойника» настолько велик, что его предсмертная воля осталась неисполненной. Да и биография Владимира Маяковского под стать его стихам и рисункам — такая же бурная и полная неожиданных поворотов и в то же время отражающая твёрдость позиции поэта во всём, что касалось основных принципов его жизни и творчества.

Владимир родился в семье лесничего 7 (19) июля. Какого года? Сам Маяковский в своей автобиографии «Я сам» пишет: «…1894 г. (или 93 — мнения мамы и послужного списка отца расходятся. Во всяком случае, не раньше). Родина — село Багдади, Кутаисская губерния, Грузия». Ребёнок появился на свет в день рождения своего отца Владимира, и потому его тоже назвали Володей.

Мальчик рос и воспитывался в дворянской семье, получал вполне либеральное и светское домашнее воспитание. Он прекрасно владел русским, французским и, конечно же, грузинским языками, что, кстати, стало причиной анекдотического случая, произошедшего при поступлении Владимира в Кутаисскую классическую гимназию в 1901 году. Сам Маяковский пишет в автобиографии: «…Экзамен в гимназию… Священник спросил — что такое „око“. Я ответил: „Три фунта“ (так по-грузински). Мне объяснили любезные экзаменаторы, что „око“ — это „глаз“ по-древнему, церковно-славянскому. Из-за этого чуть не провалился. Поэтому возненавидел сразу — всё древнее, всё церковное и всё славянское. Возможно, что отсюда пошли и мой футуризм, и мой атеизм, и мой интернационализм».

В 1906 году от заражения крови умер отец Владимира, уколов палец медной булавкой. С тех пор он панически боялся малейших ран и бесконечно дезинфицировал порезы и ссадины, страшась смерти от незамеченной царапины. У многих, не знавших причин такой болезненной мнительности, это вызывало улыбку: гигант Маяковский бросался за йодом, случайно уколов палец; ему становилось плохо при виде даже капли крови, он требовал перевязки и широкомасштабных медицинских мероприятий. Кстати, потом этот страх стал почвой для домыслов о невозможности самоубийства поэта.

После смерти отца семья Маяковских осталась без средств: «…После похорон отца — у нас 3 рубля. Инстинктивно, лихорадочно мы распродали столы и стулья. Двинулись в Москву. Зачем? Даже знакомых не было… Денег в семье нет. Пришлось выжигать и рисовать. Особенно запомнились пасхальные яйца. Круглые, вертятся и скрипят, как двери. Яйца продавал в кустарный магазин на Неглинной. Штука 10–15 копеек. С тех пор бесконечно ненавижу… русский стиль и кустарщину…».

После множества просьб и хождений по чиновникам удалось добиться пенсии 50 рублей в месяц. Но денег всё равно не хватало, и комнаты выбирали самые дешёвые, поэтому соседями Маяковских всегда были студенты. Так Володя, не по годам рослый и серьёзный, втянулся в революционную деятельность.

В 1908 году В. Маяковского отчислили из московской гимназии № 5 за неуплату и неуспеваемость, и он поступил в Строгановское училище, где учился изобразительному искусству, но «…29 марта 1908 г. нарвался на засаду… Ел блокнот. С адресами и в переплёте. Пресненская часть. Охранка. Сущёвская часть». Разумеется, его выгнали из училища.

1908–1911 годы. Заключение и ссылка. В Бутырской тюрьме Маяковский начал писать стихи: «…Исписал… целую тетрадку. Спасибо надзирателям — при выходе отобрали. А то б ещё напечатал!..». Выйдя из тюрьмы, он оставил «революцию», решив, что должен прежде всего получить образование: «…Я должен пройти серьёзную школу. А я вышиблен даже из гимназии, даже и из Строгановского. Если остаться в партии… перспектива — всю жизнь писать летучки, выкладывать мысли, взятые из правильных, но не мной придуманных книг… Я прервал партийную работу. Я сел учиться… Думалось — стихов писать не могу. Опыты плачевные. Взялся за живопись… Поступил в Училище живописи, ваяния и зодчества: единственное место, куда приняли без свидетельства о благонадёжности».

В 1911 году Владимир поступил в Училище живописи, ваяния и зодчества и завязал дружбу с художником и поэтом Давидом Бурлюком, который организовал литературно-художественную группу футуристов. «…В училище появился Бурлюк. Вид наглый. Лорнетка. Сюртук. …Уже утром Бурлюк, знакомя меня с кем-то, басил: „Не знаете? Мой гениальный друг. Знаменитый поэт Маяковский“. Толкаю. Но Бурлюк непреклонен. Ещё и рычал на меня, отойдя: „Теперь пишите. А то вы меня ставите в глупейшее положение“». Пришлось писать: выходит книга Маяковского «Я» («Себе, любимому, посвящает эти строки автор…»), его стихи появляются на страницах альманахов «Молоко кобылиц», «Дохлая луна», «Рыкающий Парнас».

В 1912 году Маяковский становится постоянным участником диспутов о новом искусстве, выставок и вечеров, проводившихся радикальными объединениями художников-авангардистов. Футуристы вошли в поэзию шумно, эпатируя читателя и слушателя своими литературными экспериментами, необычностью названий своих сборников («Пощёчина общественному вкусу», «Взял» и т. п.), разрисованными лицами, нарочитой скандальностью публичных выступлений: «…Газеты стали заполняться футуризмом. Тон не очень вежливый. Так, например, меня просто называли „сукиным сыном“».

Владимир Маяковский дразнил публику и едкой иронией, и броскими стихами, и всем своим видом. Он не мог не обратить на себя внимания: высокий, красивый, задиристый, любящий споры с публикой. «Здоровенный, с шагом саженным» Маяковский создавал образ площадного оратора, слова которого не могут быть красивы, они — «судороги, слипшиеся комом». Уже это было настоящим скандалом для критики и публики, привыкшей к изысканным поэтическим образам и манерности поэтов.

Но наибольшим нападкам подверглась… жёлтая кофта поэта, в которой он выступал. Ей приписывались какие-то демонические свойства и тайный смысл, она была воплощением футуристического эпатажа. Но, как это часто бывает, её появление стало результатом случайности: «…Костюмов у меня не было никогда. Были две блузы — гнуснейшего вида. Испытанный способ — украшаться галстуком. Нет денег. Взял у сестры кусок жёлтой ленты. Обвязался. Фурор. Значит, самое заметное и красивое в человеке — галстук. Очевидно — увеличишь галстук, увеличится и фурор. А так как размеры галстуков ограничены, я пошёл на хитрость: сделал галстуковую рубашку и рубашковый галстук. Впечатление неотразимое».

В 1914 году Маяковского исключили из училища за участие в скандальных выступлениях футуристов, но к тому времени он был уже довольно известен.

Июль 1915 года стал поворотным пунктом в биографии Владимира Маяковского. Этим летом он получил сердечную рану, от которой так и не смог оправиться до самой смерти, до выстрела в сердце 14 апреля 1930 года. Начался путь Маяковского к гибели, но пока он пишет: «…Радостнейшая дата. Июль 1915-го года. Знакомлюсь с Л. Ю. и О. М. Бриками».

С этого момента и до конца жизнь поэта становится собственностью Лилии Юрьевны Брик, жены Осипа Брика… Он посвящал ей все поэмы. Она стала его музой, то заставляя страдать, то давая надежду, но всегда неукоснительно следя, чтобы у поэта не было серьёзных отношений с другими женщинами. А Осип Брик занимался изданием стихов Маяковского и не мешал Лиле. И когда в 1928 году вышел первый том собрания его сочинений, посвящение гласило: Л. Ю. Б., несмотря на то что за прошедшие годы поэт не раз серьёзно влюблялся и даже собирался создать семью.

Итак, 1915 год. Эльза, сестра Лили Брик, привела своего давнего ухажёра Володю Маяковского в петроградскую квартиру Бриков. Он недавно закончил поэму «Облако в штанах» и решил прочесть её. Закончив чтение, Маяковский, словно сомнамбула, приблизился к Лиле и, спросив: «Можно, я посвящу это вам?», вывел над заглавием поэмы: «Лиле Юрьевне Брик». Первое издание поэмы было выпущено Осипом Бриком в сентябре 1915 года, несмотря на огромное количество цензурных правок: «…Облако вышло перистое. Цензура в него дула. Страниц шесть сплошных точек. С тех пор у меня ненависть к точкам. К запятым тоже».

В том же году Маяковского забирают в действующую армию, на фронт: «…Забрили. Идти на фронт не хочу. Притворился чертёжником. Ночью учусь у какого-то инженера чертить авто. С печатанием ещё хуже. Солдатам запрещают. Один Брик радует. Покупает все мои стихи по 50 копеек строку… Паршивейшее время. Рисую (изворачиваюсь) начальниковы портреты. В голове разворачивается „Война и мир“, в сердце — „Человек“».

Лиля Юрьевна позже вспоминала: «…Мои отношения с О. М. перешли в чисто дружеские, и эта любовь не могла омрачить ни мою с ним дружбу, ни дружбу Маяковского и Брика. …Они стали необходимы друг другу… Все мы решили никогда не расставаться и прожили жизнь близкими друзьями».

Революция 1917 года была принята Маяковским сразу и безоговорочно. Он считал, что футуризм в искусстве является прямой аналогией роли большевиков и пролетариата в истории и политике. Организовал группу «Комфут» (Коммунистический футуризм; 1918 г.).

Под влиянием революционных событий Маяковский настойчиво ищет новые формы, жанры, темы, работает над агитплакатами РОСТА: «…Пишу и рисую. Сделал тысячи три плакатов и тысяч шесть подписей». «Окна РОСТА» становятся лабораторией, в которой он, по собственным словам, освобождал стих «от поэтической шелухи на темах, не допускающих многословия». Стремясь использовать все художественные средства для поддержки нового государства, пропаганды новых ценностей, Маяковский пишет злободневную сатиру, стихи и частушки, пьесу «Мистерия Буфф».

В 1919 году семейство Брик, членом которого стал Владимир, перебралось в Москву. Они поселились в крохотной комнатке в Полуэктовом переулке, на двери повесили табличку: «Брики. Маяковский». Такие таблички будут красоваться на дверях всех их квартир до самой смерти поэта. Они жили втроём, вернее вчетвером, как писал потом Маяковский в поэме «Хорошо!»: «Двенадцать квадратных аршин жилья. Четверо в помещении — Лиля, Ося, я и собака Щеник».

В 1919–1925 годах Маяковский много пишет, деятельно участвует в газете «Искусство коммуны», в 1923 году создаёт объединение «Левый фронт искусств» (ЛЕФ), в которое входят писатели, художники, театральные и кинорежиссёры, архитекторы, издаёт журналы «ЛЕФ» (1923–1925) и «Новый ЛЕФ» (1927–1928). Много путешествует по Европе, СССР, едет в США. Он становится глашатаем нового искусства в новой стране.

В это время отношения Лили и Маяковского стремительно ухудшались. Она пускалась из одной любовной истории в другую, а он начал уставать от её непостоянства. Однако жить продолжали вместе — главным образом, благодаря Осипу Брику, который понимал, что без Маяковского их семья просто не выживет…

1926 год. Поэт только что вернулся из Америки и рассказал Лиле, что в Нью-Йорке у него был роман с русской эмигранткой Элли Джонс и теперь она ждёт от него ребёнка. Брик ответила: «Знаешь, Володя, пока тебя не было, я решила, что наши отношения пора прервать». В эту ночь Маяковский написал Элли: он окончательно убедился, что никого, кроме Лили, не любил и никогда полюбить не сможет. Что касается ребёнка, то он, конечно, примет на себя все расходы…

В 1927 году у Маяковского устанавливаются серьёзные отношения с Натальей Брюханенко. В Ялту, где отдыхала влюблённая пара, немедленно полетело отчаянное Лилино письмо: «Ужасно крепко тебя люблю. Пожалуйста, не женись всерьёз, а то меня ВСЕ уверяют, что ты страшно влюблён и обязательно женишься!». И Владимир снова возвращается к Лиле.

В 1928 году Маяковский едет в Ниццу, чтобы встретиться с Элли Джонс и в первый и последний раз увидеть свою дочь. В Париже, куда поэт приехал из Ниццы, он познакомился с эмигранткой Татьяной Яковлевой, моделью Дома Шанель, и влюбился в неё сразу и всерьёз, как когда-то в Лилю. Вернувшись в Москву, он рвался назад, в Париж, слал телеграммы: «По тебе регулярно тоскую, а в последние дни даже не регулярно, а ещё чаще»; «Тоскую по тебе совсем небывало». Лиля тоже не находила себе места, но от ревности — раньше Маяковский так писал только ей. Поэт пишет стихотворение «Письмо товарищу Кострову о сущности любви» и посвящает его Яковлевой. Для Лили это означало измену.

Она сделала всё, чтобы разрушить отношения Владимира и Татьяны. Однажды якобы случайно прочла в присутствии Маяковского письмо своей сестры Эльзы, жившей в Париже, о том, что Яковлева якобы помолвлена с неким виконтом дю Плесси. Поэт в бешенстве выбежал из квартиры. У него оставалась последняя возможность всё исправить — съездить во Францию и лично увидеться с Яковлевой, но разрешения на поездку он не получил…

Брик ревновала Маяковского (или его славу?) к другим женщинам. Татьяна Яковлева хранила письма поэта до самой смерти, а её письма не сохранились. Став наследницей архива покойного поэта, Лиля Юрьевна уничтожила всю переписку Маяковского с другими женщинами.

Постепенно менялось отношение властей к ещё недавно обласканному Маяковскому. В Ленинграде в 1929 году с треском провалилась постановка написанной им пьесы «Баня», его итоговую выставку «20 лет работы» не посетило ни одно официальное лицо, хотя были приглашены все, включая Сталина. Маяковский крайне тяжело переживал опалу.

Лиля, чтобы отвлечь поэта от мрачных мыслей и воспоминаний о Татьяне Яковлевой, познакомила его с актрисой МХАТа Вероникой Полонской, женой известного актёра Михаила Яншина. Маяковский по-мальчишески влюбился в неё. Когда Вероника с беспокойством спросила у возлюбленного, что скажет Лиля Юрьевна, если узнает об их связи, то услышала в ответ, что она отреагирует примерно так: «Живёшь с Норочкой? Ну что ж, одобряю».

Весной 1930 года Лиля с Осипом уехали в заграничную поездку. Стоило Лиле уехать, как Маяковский стал требовать, чтобы Нора оставила сцену, бросила Яншина и вышла за него замуж. Говорил, что ему невыносимо тяжело жить одному, что ему страшно.

13 апреля поэт встретился с Вероникой Полонской у известного писателя Валентина Катаева. Полонская вспоминала, что он был груб, ревновал, угрожал раскрыть характер их отношений. Скандал казался неизбежным. Ночью они расстались, и Вероника отправилась домой.

Продолжение объяснения состоялось в комнате на Лубянке утром 14 апреля. Владимир требовал, чтобы Вероника немедленно ушла из театра и осталась у него. Видя его состояние, она пообещала после спектакля объясниться с мужем и переселиться к поэту в Лубянский проезд. Маяковского это не устраивало — он требовал немедленного решения, но потом вроде бы согласился с доводами Полонской. Как только она вышла из квартиры, раздался выстрел…

Владимир Маяковский выстрелил себе в сердце.

15 апреля 1930 года в газетах появилось сообщение: «Вчера, 14 апреля, в 10 часов 15 минут утра в своём рабочем кабинете (Лубянский проезд, 3) покончил жизнь самоубийством поэт Владимир Маяковский. Как сообщил нашему сотруднику следователь тов. Сырцов, предварительные данные следствия указывают, что самоубийство вызвано причинами чисто личного порядка, не имеющими ничего общего с общественной и литературной деятельностью поэта. Самоубийству предшествовала длительная болезнь, после которой поэт ещё не совсем поправился».

Позже имя Вероники Полонской, названной поэтом в посмертной записке членом своей семьи, как-то затерялось в истории, так же как и имена остальных женщин, которых любил поэт. Кроме Лили Брик, разумеется. А она всю свою долгую жизнь проклинала ту поездку, повторяя, что если бы она была рядом, Маяковский остался бы жив. Она не сомневалась, что это было самоубийство.

А через десятки лет появились разоблачительные публикации, которые утверждают, что никакого самоубийства не было, — был заговор и покушение на жизнь Владимира Маяковского. Наибольшее хождение получила, разумеется, «чекистская» версия, согласно которой поэт был убит агентами ОГПУ, — это вообще наиболее популярное объяснение странных событий 20–50-х годов.

Другой вариант объяснения самоубийства поэта гласит: «Ищите женщину!». И надо признать, что в случае Владимира Маяковского этот вариант позволяет понять очень многое, хотя его, конечно же, нельзя считать исчерпывающим.

Есть и третий: Маяковский продал душу «дьяволу советской власти», став певцом революции за блага, которые она ему дала: возникла красивая версия об осознании поэтом своей вины. Сначала он продал свой дар «силам зла», а потом пробудился и раскаялся. Так считала, например, Марина Цветаева, безответно влюбившаяся в него после их первой и единственной встречи.

Есть и четвёртый вариант. Григорий Чхартишвили в своей книге «Писатель и самоубийство» пишет:

«…очевидной, большой причины не было вовсе, зато мелких называют целый ворох: холодок в отношениях с властью, запрет на поездку в Париж… провал юбилейной выставки, пробоина в „любовной лодке“… Вряд ли какая-то из этих мотиваций могла побудить „агитатора, горлана, главаря“ выстрелить из револьвера в собственное сердце…

Мысль о самоубийстве была хронической болезнью Маяковского, и, как каждая хроническая болезнь, она обострялась при неблагоприятных условиях… В молодости, по собственным словам, он дважды играл в „русскую рулетку“. Есть основания предполагать, что 14 апреля 1930 года поэт решил попробовать в третий раз…

Оснований для гипотезы об „игре в самоубийство“ немного, но всё же они имеются. Первое… — два предыдущих сеанса „русской рулетки“. Второе — странный, не соответствующий масштабу личности тон предсмертной записки: ненужные, суетливые детали… Такое ощущение, что это не предсмертная записка, а соблюдение некоей формальности человеком, который вообще-то в скорую смерть не верит. Ну и, разумеется, третье: в барабане револьвера был всего один патрон…».

Но как бы то ни было, Владимир Владимирович Маяковский — выдающийся русский советский поэт и художник, новатор в области поэзии и искусства плаката, создатель нового поэтического языка — ушёл из жизни в роковом для искусства возрасте 37 лет.

Его немногие знали в лицо, но голос знала вся страна. «Включите радио! — кричали друг другу соседи. — Там Левитан что-то говорит!». И все бросались к репродукторам и приёмникам. Потому что если говорит Левитан, значит, случилось что-то важное. Хорошее, плохое, радостное, трагическое… Не в этом суть. Что-то важное, определяющее судьбу всей страны и каждого её жителя. Ведь Левитан — главный диктор Страны Советов, символ эпохи не только в истории радио, но и всей страны.

Мальчишки во дворе звали его Трубой. «Юра! Покличь мово оборванца… — просили соседки. — А то зову-зову, не дозовусь. Голоса не хватает…». И неслось тогда по владимирскому двору, где он родился и вырос, раскатистое: «Серёга-а-а-а (Васька, Сашка и т. д.)! Иди домой! Мать зовёт!». Говорят, что его голос было слышно за несколько кварталов. Такой не то что вызовет нерадивое чадо домой, мёртвого подымет…

Юра с детства мечтал стать артистом. Таким, чтобы его имя красовалось на афишах во всех городах страны. Участвовал в самодеятельности, любительских театральных постановках, даже сам организовывал кружки. Когда он в 1932 году закончил школу, по рекомендации Владимирского горкома комсомола поехал «покорять Москву», мечтал поступить в кинотехникум. «Не бойся, — напутствовали его. — С твоими данными и голосом тебя в любой институт возьмут»…

Товарищ Сталин любил работать по ночам. Вообще распорядок дня «великого вождя и учителя» представлял собой весьма оригинальное явление. Он приходил в свой кабинет днём и работал часов до шести вечера. Затем делал трёхчасовой перерыв, а с девяти вечера снова сидел за столом. С этого момента начинался и продолжался до самого утра, по сути дела, его основной рабочий день. А вместе с товарищем Сталиным не спала вся страна, ну если и не вся страна, то, по крайней мере, всё советское начальство. Наверняка большинство руководящих работников предпочло бы в это время мирно спать в своей постели. Но… Во время ночных бдений Сталин мог позвонить любому министру и чем-нибудь поинтересоваться, например, «как обстоят дела с посевом ранних яровых во Владимирской области?». Допустим, министра нет на работе, это уже вызывает раздражение вождя, министра разыскивают дома. И что в этой ситуации мог ответить товарищ министр? «Да какая вам, к чёрту, разница, товарищ Сталин?! Зачем вам в четыре утра знать, как обстоят дела с посевом ранних яровых во Владимирской области? Ложитесь спать, а завтра с утра я вам доложу…». Нет, в принципе, министр мог так ответить. Но не часто. Собственно говоря, один раз. И не только в своей карьере, но и в жизни. Понятно, что вскоре вся руководящая верхушка вынуждена была подстраиваться под график работы вождя. Министр должен был иметь «под рукой» своих замов, те, в свою очередь, ответственных работников министерства, и так по всей цепочке до самых низов. Аналогичная ситуация была и в регионах. Так что вместе с вождём работать по ночам очень быстро «полюбили» и все руководящие работники огромной страны…

«Какое отношение это имеет к Юрию Левитану?» — может спросить читатель. Оказывается, самое прямое. В январе 1934 года Сталин по обыкновению поздно ночью готовил доклад к XVII съезду партии. В его кабинете всегда работало радио. В какой-то момент Сталин прислушался. По радио в это время шла так называемая «техническая трансляция». Диктор медленно, буквально по слогам, читал тексты передовицы только что свёрстанного номера «Правды». Во всех регионах страны возле приёмников сидели стенографистки, записывавшие текст, чтобы уже с утра материалы главного советского печатного органа появились в местных газетах. Но Сталина текст не интересовал. Он поднял трубку телефона: «Соедините меня с председателем Радиокомитета». Тот, естественно, как и всё остальное начальство, в это позднее время был на работе. «Здравствуйте, — сказал Сталин. — Завтра я делаю доклад на съезде, так вот, пусть по радио его прочитает тот самый человек, который у вас там сейчас диктует передовицу „Правды“. Мне нравится его голос!»…

В кинотехникум Юру Левитана не приняли. И данные есть, и голос, действительно, хорош, но это невыносимое владимирское «оканье»… Юрий, хоть и чистокровный еврей, но, как и все коренные владимирцы, все слова произносил с характерным «прононсом», меняя «а» на «о». Делать нечего, раз Москва его не приняла, значит, надо возвращаться в родной Владимир. Он шёл по улице, как вдруг увидел объявление: «Главная редакция информации при Радиокомитете СССР объявляет набор в группу дикторов радио». Как вспоминал сам Юрий Борисович, тогда он очень смутно представлял, что такое «диктор» и что он должен делать на радио. Но решил всё-таки пойти попробовать.

Первое впечатление, которое Юрий произвёл на приёмную комиссию (а в ней участвовали люди весьма известные: артисты МХАТа Василий Качалов, Нина Литовцева, Михаил Лебедев), было, мягко сказать, не слишком хорошее. Полосатая футболка, спортивные штаны с дырками, и всё то же невероятное владимирское «оканье». Но голос! Голос хорош, чёткая дикция, даже завораживает, когда его слышишь. Жалко, если такой пропадёт. «А возьмём его в группу стажёром», — решили члены комиссии. Так Юрий Левитан попал на радио.

Поначалу стажёр Юрий Левитан занимался в основном тем, что разносил бумаги по кабинетам Радиокомитета, дежурил в студиях, готовил своим более именитым коллегам чай и бутерброды. Жил тут же в небольшой комнатке при студии. И всё свободное время посвящал совершенствованию своей речи. «Решив стать радиодиктором, он не жалел на это времени, — вспоминал историк радио профессор Александр Шерель. — Занимался по 8–10 часов в день. Кроме правильной речи Юрбор (так на радио любили впоследствии называть Левитана) работал ещё и над развитием внимания — чтобы не допускать оговорок, пауз перед микрофоном… Тренировался самыми необычными способами. Например, так: становился на руки и, находясь вниз головой, читал тексты, которые подкладывал перед ним прямо на пол кто-нибудь из коллег-дикторов. Или другой вариант. Левитан читал, а его ассистент поворачивал листок с текстом то боком, то вообще вверх тормашками. Причём уговор был такой: ошибся — оплачиваешь товарищу ужин в столовой!».

Упорство принесло свои плоды — через два месяца после зачисления в группу дикторов Юрию Левитану в первый раз доверили прочитать небольшой текст в эфире. Спустя ещё месяц его перевели на ночное техническое вещание. В один из таких технических эфиров Левитана по радио услышал Сталин…

Радиокомитет охватила паника, когда стало известно требование вождя. Там ведь понимали, что Левитан хоть и способный диктор, но ещё очень неопытный, и кто его знает, каких ошибок и оговорок он может наделать? А ведь речь шла не о ночном чтении «Правды», а о докладе Сталина съезду партии…

После ночной смены Левитан ушёл в свою каморку отсыпаться, но не успел заснуть, как его подняли с постели. Понятно, что и он побледнел от страха, когда ему рассказали о том, что случилось и чего хочет Сталин. Но отступать было некуда. Около полудня в Радиокомитет привезли запечатанный конверт с докладом. Времени на подготовку не было, читать доклад пришлось «с чистого листа». Пять часов Левитан читал текст и за эти пять часов не сделал ни одной ошибки. После этого Сталин вновь позвонил председателю Радиокомитета. «Теперь пускай все мои выступления и другие важнейшие тексты читает по радио именно этот человек!» — сказал вождь. Вчерашний стажёр в один день стал ведущим диктором страны, и было ему тогда всего 19 лет…

Конечно, этот случай круто перевернул судьбу Юрия Левитана. Такое внимание со стороны Сталина и его желание, чтобы именно он, Левитан, читал все важнейшие для страны документы и сообщения. Но как вспоминали работавшие с ним люди, рано или поздно Левитан благодаря своему многогранному таланту и невероятному трудолюбию всё равно бы стал лучшим диктором страны, а случай с докладом Сталина просто ускорил этот процесс. «Как только Юрий Левитан садился к микрофону, — рассказывал бывший генеральный директор программ Центрального радиовещания Гостелерадио А. И. Ахтырский, — он преображался и мог делать со своим голосом всё что угодно — от спокойного будничного сообщения о завтрашней погоде до откровенного открытого ликования от первого полёта человека в космос»…

«Первое, что я сделаю, когда возьму Москву, это повешу Левитана!». Именно так в 1941 году однажды сказал Адольф Гитлер. Для него врагом № 1 в Советском Союзе был диктор Всесоюзного радио Юрий Левитан, и только № 2 — главнокомандующий Иосиф Сталин. И это не красивая легенда. После окончания войны в архивах рейхсканцелярии был найден очень интересный документ — приказ о формировании спецгруппы СС, которая в случае взятия столицы СССР должна была найти самых опасных для Германии людей. Так вот именно Юрий Левитан значился в нём под номером 1. Но даже когда фашистские орды дошли до окраин столицы, Юрий Борисович не покинул город.

Маршал Рокоссовский однажды сказал, что голос Левитана по цене равен целой дивизии. А простые люди, услышав из чёрной тарелки репродуктора голос Левитана, действительно верили, что «наше дело правое, победа будет за нами». Его голос, даже тогда, когда он говорил об отступлении советских войск и сдаче немцам городов, вселял уверенность, что враг, как бы силён он ни был, всё равно будет разбит. «Москва. Кремль. Сталину» — так нередко подписывали граждане свои письма вождю. «Москва. Кремль. Левитану» — такие письма иногда приходили и Юрию Борисовичу. Он был не просто диктором, это был символ непобедимости великого народа.

В годы войны, чтобы обезопасить Юрия Борисовича от фашистских диверсантов, о нём распространялись слухи, будто Левитан — это маленький старичок с рыжими волосами. Такой образ настолько прочно укоренился в сознании народа, что когда пришла долгожданная победа и Юрий Борисович должен был прочесть текст Приказа Верховного главнокомандующего о разгроме фашистской Германии, он не смог пробиться через толпу людей, собравшихся на Красной площади, в студию, которая находилась за зданием ГУМа. «Я — Левитан, я спешу в студию!» — кричал он людям, прося их расступиться. Но ему не верили, ведь Левитан — это низенький старик, а перед ними был высокий молодой парень. Ему пришлось бежать в Кремль, где тоже была радиостанция, и, едва успев к началу эфира, Левитан прочитал-таки исторический приказ.

После войны Юрий Борисович продолжил работать на радио, учил молодых коллег дикторскому мастерству. Ему первому из дикторов в 1956 году присвоили звание заслуженного артиста РСФСР, а в 1980-м — народного артиста СССР. И в это же время фактически отстранили от радиоэфира. Кому-то из чиновников Гостелерадио пришло в голову, что голос Левитана ассоциируется у народа с торжественными событиями вроде капитуляции Германии или полёта Юрия Гагарина, и ему негоже читать сводки о ходе посевной или уборочной кампаний.

Юрий Борисович вынужден был озвучивать хронику и художественные фильмы. А ещё он участвовал в многочисленных торжественных мероприятиях и вечерах. Особенно любили приглашать Левитана ветераны. И он, несмотря на занятость или плохое самочувствие, никогда им не отказывал. В августе 1983 года Левитана пригласили на торжества, посвящённые 40-летию Курской битвы. Ещё в Москве он почувствовал, что сердце пошаливает. Родные пытались его отговорить от поездки, но Левитан был непреклонен: «Я должен ехать! Меня люди ждут!». Август в тот год выдался невероятно жарким. Прямо на Прохоровском поле у Юрия Борисовича случился приступ. Его срочно доставили в ближайшую больницу, но врачи уже ничего сделать не могли…

Когда в годы войны Юрий Левитан читал сводки Совинформбюро, их не записывали. Не до того тогда было. А позже, в 50-х, его попросили для истории заново сделать запись части этих сводок. Со времени окончания войны прошло уже больше десяти лет, но у многих людей, слышавших как всегда чёткий и неповторимый левитановский голос, на глаза наворачивались слёзы, когда они слышали до боли знакомое: «Внимание! Говорит Москва! От советского Информбюро!..».

Глаза то озорные, то печальные…
Широкий жест, улыбка до ушей…
Нос — помидором, волосы мочальные,
Он взрослых превращает в малышей…

Это строчки из стихотворения Леонида Георгиевича Куксо «Буффонный клоун». Знаменитый комик, много лет проработавший на арене, так написал о себе. И одновременно обо всех клоунах мира. Такова уж клоунская судьба — хочешь не хочешь, когда конферансье объявляет твой номер, надо выходить на арену. Зритель хочет смеяться, хочет «вернуться в детство». А в этот момент у тебя на душе «кошки скребут», или ты заболел, и от высокой температуры подкашиваются ноги. Или просто нет настроения. Нет — и всё… Но зажигается свет — и надо забыть обо всём. Зритель ждёт…

В СССР всегда любили клоунов. Это было особенное явление. Приезд Карандаша, Леонида Енгибарова, Юрия Никулина вызывал в том или ином городе такой ажиотаж, какой и не снился сегодняшним эстрадным звёздам или политикам. А когда в 1956 году советский цирк впервые после Второй мировой войны отправился в заграничное турне, русская клоунада завоевала сердца и любовь зрителей во всём мире. Кое-кто даже считал, что это и есть выражение той самой «загадочной русской души». И первым был Олег Попов — «солнечный клоун», самый национальный и одновременно понятный каждому человеку, вне зависимости от национальности, символ добра…

«Так случилось, что клоун саратовского цирка Боровкин сломал ребро, и дирекция предложила мне подменить его. Мы с директором поехали в больницу. Объяснили ему ситуацию. Он выслушал, протянул ключи от гардеробной и сказал: „Бери всё, что нужно. Желаю успехов!“. Так я стал клоуном… и с тех пор другого амплуа представить себе не могу». Так часто бывает в жизни — человек долго учится, планирует своё будущее, и вдруг какая-то случайность меняет все планы, и ты в одно мгновение находишь то, что искал всю жизнь. Примерно так было и у Олега Константиновича Попова. Он родился 31 июля 1930 года в подмосковной деревне Вырубово. Через месяц отец, работавший на Втором часовом заводе, получил квартиру в Москве, и семья Поповых перебралась в столицу. Во время войны, когда Олегу было 13 лет, он устроился учеником слесаря на полиграфический комбинат «Правда». «Я очень рад, что освоил эту профессию, — вспоминал своё детство Олег Константинович. — Я бы всем начинающим клоунам рекомендовал быть немного слесарями, потому что тогда они смогли бы делать себе реквизит». Но тогда это было необходимостью: время голодное, приходилось зарабатывать себе на хлеб и хоть как-то помогать родителям. А цирк… Это мечта, казавшаяся такой недостижимой. И вдруг она стала реальностью…

Когда Олегу было 14 лет, он занимался в московском дворце спорта «Крылья Советов» в кружке акробатики. В секцию часто заходили студенты циркового училища. Однажды они пригласили Олега к себе на репетицию. Тут, как говорится, Олег «пропал», заболел на всю жизнь. Теперь паренёк думал только о цирке, никому ничего не сказав, он поступил в цирковое училище. Даже мама узнала об этом лишь через год. «Во-первых, я боялся, что мама мне не позволит там учиться, — объяснял артист свою скрытность. — А во-вторых, она была твёрдо убеждена в том, что все артисты — пьяницы и развратники, поэтому не хотела, чтобы я этим занимался».

В 1950 году Олег Попов закончил училище по специальности «эксцентрик на проволоке». Теперь, казалось, все дороги были открыты перед молодым артистом. Но цирк — это не только смех и веселье, это ещё и тяжёлая, а нередко и просто опасная работа. Ещё в училище Олег с двумя товарищами готовил номер на проволоке. Всё шло хорошо, ребята уже видели себя на арене, с нетерпением ждали первого выступления. И тут произошло несчастье — один из партнёров Олега разбился насмерть. Оставшись вдвоём, молодые артисты не знали, что делать, замены погибшему товарищу они так и не нашли, и в итоге номер рассыпался. После окончания училища Олег по распределению попал в Тбилисский цирк. Он подготовил свой номер — эквилибр на свободной проволоке, придав при этом номеру юмористический уклон. Казалось бы, обычная цирковая реприза, идёт себе артист по проволоке, жонглируя различными предметами. Но вскоре произошло непредвиденное: молодого артиста попросили написать заявление об уходе. Грузинские чиновники «от культуры» умудрились разглядеть в номере Олега… намёк на космополитизм. Не проработав в Тбилиси и двух месяцев, артист был вынужден вернуться в Москву.

Наверное, Олег Константинович не раз благодарил слишком ретивых грузинских «борцов за чистоту нравов». Ему наконец-то повезло. Правда, как считает сам великий артист, дело тут не в везении. Он всегда смотрел на мир и на происходящее в нём глазами клоуна. И рано или поздно Олег Попов обязательно стал бы клоуном, такова уж его судьба.

В Москве Олег попал в цирк на Цветном бульваре, где тогда блистал Михаил Николаевич Румянцев, он же знаменитый на всю страну клоун Карандаш. Мэтру клоунады сразу приглянулся молодой артист, и Румянцев взял его в свою труппу. Кроме исполнения сольного номера, Олег ассистировал Карандашу в его репризах и, самое главное, смотрел и запоминал, как работает великий клоун. А затем были те самые гастроли в Саратове, где Олегу Попову пришлось подменить клоуна Боровкина.

Олег после выступления вернул коллеге костюм и реквизит, но на следующие гастроли в Ригу поехал уже не эквилибрист, а клоун Чижик. Поначалу Олег решил взять себе клоунский псевдоним, как это делали Карандаш и другие клоуны. Но потом решил: «Пусть будет как есть — Олег Попов». А после гастролей в Лондоне в одной из газет вышла заметка, которая называлась: «В туманном Лондоне появился „Солнечный клоун“». Так и осталось за Олегом Константиновичем это прозвище. И действительно, лучше не придумаешь. Особенно это ласковое сценическое имя пришлось по душе публике после того, как в 1961 году артист показал свою знаменитую и самую любимую репризу «Луч». Этот номер признан одним из лучших в истории мирового цирка.

Реприза начиналась с того, что в зале гас свет, цирк погружался в полумрак, а затем из-под купола сверху темноту рассекал тоненький лучик. Олег Попов выходил на арену, садился в середину яркого круга и доставал из принесённой корзинки свои нехитрые припасы. Зритель вместе с клоуном переносился на лесную полянку, освещённую нежным весенним солнцем. Но лучу не нравилось, что его тепло используют просто для того, чтобы с комфортом перекусить. Он потихоньку уходил от клоуна, оставляя его в полной темноте. Комик шёл вслед за ним и силой возвращал его на место, но обиженный луч снова убегал. И тогда клоун понимал, что лучик можно вернуть только лаской. Он нежно гладил его, как бы прося прошения и уговаривая вернуться. И солнечный свет отвечал на ласку. Клоун, обхватив луч двумя руками, бережно подводил его к центру арены. Разнежившись под тёплым светом, клоун засыпал. И вдруг из мрака раздавалась резкая трель. Всё, клоуну пора уходить. Он собирал свои вещи и направлялся к выходу. И уже буквально отодвигая занавес, комик вспоминал, что на арене в совершенном одиночестве остался его новый друг. Он быстро возвращался и осторожно укладывал лучик себе в корзинку, а потом потихоньку удалялся с манежа…

Вроде бы всё просто и лаконично. Но равнодушных в зале никогда не было, даже среди тех, кто уже десятки раз видел этот номер. Кстати, сейчас можно часто услышать мнение, что, мол, западная публика в массе своей примитивна, ей нужны номера на уровне «моя твоя — понимай»: вышли два клоуна, один исподтишка ударил другого, у того из глаз брызнули фонтаны фальшивых слёз, и все довольны. На самом деле примитивны те, кто так рассуждает. В этом-то и заключается искусство настоящего мастера — быть понятным каждому зрителю в любом уголке земного шара, суметь найти дорогу к его сердцу. Характерный в этом смысле случай произошёл во время гастролей цирка на Цветном бульваре в Вене. Перед поездкой Олег Константинович серьёзно повредил ногу, тут уж не то что по проволоке прогуливаться, просто ходить трудно. А в программе стоит коронный номер Попова «Сон на проволоке». Заменить Попова нельзя — билеты уже давно раскуплены. И тогда Солнечный клоун решил показать публике репризу «Луч». Против этого стал возражать директор венского цирка. Он считал, что местная публика не поймёт этого номера, ей нужно что-то попроще и посмешнее. Однако деваться было некуда, и Олег Попов показал свою знаменитую репризу. Аплодисментов действительно не было. Был шквал эмоций и буря восторга. Взрослые радовались как дети, а дети… Они всегда обожали Солнечного клоуна, для них он был ровесником, добрым и смешным, таким же, как и маленькие граждане разных стран мира…

Олег Попов стал своеобразным талисманом Москвы, визитной карточкой столицы. По Москве ходила присказка, что каждый гость города должен сходить в Мавзолей, купить что-нибудь в ГУМе, посетить Большой театр или Третьяковскую галерею и обязательно попасть на выступление Олега Попова в цирке на Цветном бульваре. А на Западе Солнечный клоун стал одним из самых популярных брэндов, как сказали бы сейчас. И, раз мы уже коснулись столь меркантильной темы, советское государство немало заработало на «национальном достоянии» — именно так, ни больше ни меньше, называли Олега Попова. Его выступления собирали аншлаги и приносили огромную валютную выручку во многих городах мира. И за это Олег Константинович получил от родины «соответствующую благодарность». «А сами вы себя национальным достоянием чувствуете?» — спросили в одном из интервью Олега Попова. «Если честно, не чувствую, — с горечью ответил он. — Хотя раньше думал, что это так, но когда получил пенсию в 400 рублей, стал думать по-другому… Я отработал в российском цирке 30 лет, но вот отмечала Москва 850-летие, и обо мне даже не вспомнили, не пригласили. На юбилей Нюрнберга — пригласили (хотя какое я имею к нему отношение?), я выступал в большом праздничном концерте, 60 тысяч зрителей смотрели на мою работу, смеялись, аплодировали. Здесь такое внимание, а там, в Москве, где я родился, жил, работал, — обо мне не вспомнили! Обидно…». Ситуация, к сожалению, характерная для начала 90-х годов: люди, своим трудом и талантом создававшие славу для Советского Союза, после развала государства оказались никому не нужными…

Во время августовских событий 1991 года Олег Попов был на гастролях в Австрии. В этот момент его труппу обманул немецкий импресарио: скрылся, не заплатив за два месяца работы. Попов остался без средств к существованию, вместе с животными и реквизитом. Незадолго до этого Олег Константинович пережил ещё один удар судьбы: от рака умерла его первая жена. Что делать — оставаться без денег на чужбине или возвращаться на родину, где непонятно что происходит и вообще есть ли ещё эта родина? Но, видимо, такая линия судьбы у Олега Константиновича — немного вниз, потом резко вверх, вниз — вверх. Именно в Австрии он встретил женщину, которая стала ему надёжной опорой.

«Моя Габи высокая, худенькая и красивая женщина, которая в своё время работала в аптеке, — рассказывал артист в интервью газете „Известия“. — Там она научилась жонглировать стеклянными пузырьками. И никогда не думала о том, что когда-то ей придётся работать в цирке. А познакомились мы во время моего выступления в Австрии. У выхода на манеж я заметил девушку, по случаю аншлага свободных мест не было. Я попросил принести ей мой стул. К немалому удивлению, в антракте она пришла ко мне за кулисы, поблагодарила и попросила автограф. Так и завязалась наша дружба. Она пригласила меня приехать к ней в гости, через месяц мы уже вдвоём поехали в Голландию, а в городе Бреда расписались. Она жонглирует, играет на различных инструментах, танцует степ, дрессирует крыс, пони и собак».

Так в жизни великого клоуна началась новая жизнь, вместо Солнечного клоуна появился Счастливый Ганс, как называет его немецкая публика. С 1991 года Олег Попов постоянно живёт в Германии вместе с супругой Габриэль. У них большой дом в деревне Эглофштайн в сорока километрах от Нюрнберга. Продолжает Олег Константинович и активную гастрольную деятельность. Несмотря на возраст, он по-прежнему в прекрасной форме, да и с чувством юмора у него всё в порядке. А как же без этого клоуну? Разве может человек, который сам перестал видеть прекрасное вокруг, радовать и смешить других людей?..

За свою долгую жизнь Олег Константинович Попов получил немало званий и наград — народный артист СССР, лауреат Международного циркового искусства в Варшаве, обладатель высшей цирковой награды «Золотой клоун»; его имя было даже внесено в Книгу рекордов Гиннесса «за большую популярность на Западе и на Востоке». Конечно, любому артисту приятно такое признание, и Олег Попов в этом смысле не исключение. Но, по большому счёту, награды — это одно из немногих явлений в жизни, к которому великий артист относится достаточно равнодушно. «Какая из наград была для вас самой важной и запоминающейся?» — спросила в одном из интервью Олега Попова корреспондентка газеты «Русская Германия». «Самое большое звание у человека — его фамилия. Не за ордена и звания тебя любят, а за фамилию. Поэтому я очень горд, что я — Олег Попов…».

«…До чего же всё-таки мимолётен актёрский успех! — писал в своей книге „Воспоминания“ Аркадий Райкин. — Сколько прекрасных имён забыто! Но эта мимолётность — неотъемлемое свойство театра. Пожалуй, ни в каком другом искусстве успех не бывает столь очевиден, осязаем. Равно как и забвение…». Забвение — страшный диагноз, его боится каждый актёр. Ты популярен, твоё имя мелькает на афишах лучших театров, восторженные зрители выстраиваются в очередь, чтобы получить у тебя автограф. Но проходит неумолимое время и… «Такой-то такой? Да-да, помню, хорошо играл, жизненно…» — вспомнит какой-нибудь старенький театрал. Для остальных же твоё имя не скажет ровным счётом ничего…

Всё это не касается Аркадия Райкина, хотя сам великий артист всегда думал о забвении. И, как и все актёры, боялся этого страшного слова. Его любят и помнят до сих пор, хотя вот уже почти двадцать лет его нет с нами. Райкин — самый популярный актёр разговорного жанра за всю историю советской эстрады. И никому в этом жанре не удалось его превзойти…

Аркадий Исаакович Райкин родился 24 октября (по старому стилю — 11 октября) 1911 года в Риге в семье лесного бракёра[1] Рижского порта. После революции, в 1922 году, семья Райкиных переехала в Петроград. Аркадий пошёл в школу, увлёкся театром, начал посещать занятия в школьном драмкружке. Как это часто бывает, родители не разделяли любви сына к лицедейству. Кто-то сдаётся, кто-то, вопреки обстоятельствам, продолжает намеченный путь. Аркадий Райкин поначалу не стал перечить родителям и в 1929 году пошёл работать лаборантом на Охтенский химический завод. Но любовь к театру оказалась сильнее сыновней покорности — Аркадий вскоре ушёл с завода и поступил в Ленинградский театральный техникум, где его учителем был известный режиссёр и педагог профессор В. Н. Соловьёв. Окончив техникум в 1935 году, Аркадий Райкин по распределению был направлен в ленинградский Театр рабочей молодёжи (ТРАМ), позже переименованный в Театр имени Ленинского комсомола.

Несколько лет молодой актёр откровенно скучал: ТРАМ выпускал всего два-три новых спектакля в год, и серьёзных ролей для Райкина не находилось. И только после того как Аркадий заменил заболевшего актёра в спектакле «Начало жизни», о нём заговорили. На следующий день об игре Аркадия положительно отозвался журнал «Искусство и жизнь». Среди прочего в рецензии были такие слова: «Райкин проводит свою роль эстрадно». Как же относиться к этим словам? С одной стороны, критик был явно удовлетворён игрой начинающего артиста. А с другой — эстрада и конферанс в актёрских кругах всегда считались чем-то не слишком серьёзным. Главное для актёра — выйти на театральную сцену и, как говорится, «сыграть Гамлета и умереть». А эстрадные номера — это так, искусство второго сорта.

Наверняка Райкина пытались отговорить, и всё-таки он решил попробовать свои силы на эстраде. Поначалу ему пришлось довольствоваться выступлениями на студенческих вечерах и в рабочих клубах. Пробиться на большую сцену Аркадию снова «помогла» болезнь коллеги. Летом 1938 года заболел конферансье эстрадного театра Сада отдыха, и Райкина попросили его подменить.

Аркадий Исаакович не боялся экспериментировать и выходить за привычные рамки и шаблоны. Что из себя представлял «стандартный» конферансье? Громкоголосый и развязный остряк, бодрым до тошноты голосом представлявший артистов и иногда выступавший с примитивными эстрадными номерами. Совершенно по-другому видел конферанс Аркадий Райкин. К зрителю выходил молодой приятный человек, весёлый и открытый, но при этом немного застенчивый и лиричный. Ему достаточно было всего нескольких реплик, чтобы расположить к себе зрителя. «Вы все сидите, и я сяду», — артист брал стул и становился для зрителя душевным и чутким собеседником.

В том же 1938 году состоялся кинодебют Аркадия Райкина — актёр снялся в фильмах «Огненные годы» и «Доктор Калюжный». А в 1939-м к Райкину пришла всесоюзная слава. Артист завоевал первую премию на 1-м Всесоюзном конкурсе артистов эстрады, выступив с номерами «Чарли Чаплин» и «Мишка». Вскоре Аркадия Исааковича пригласили в труппу только что созданного Ленинградского театра эстрады и миниатюр. А через месяц актёр получил ещё одно приглашение, пожалуй, одно из самых важных в своей жизни. Райкина включили в группу артистов, которая должна была выступать на концерте, посвящённом шестидесятилетию Сталина. Как говорил сам артист, «естественно, что ни вопросов, ни возражений тут быть не может». Концерт этот готовился с особой тщательностью, на репетициях артисты до мелочей отрабатывали свои номера. Но утром 21 декабря, накануне торжественного мероприятия, артистам сообщили, что концерт из-за занятости вождя отменяется. Райкин уехал выступать в Дом актёра, а когда вернулся в гостиницу, узнал, что концерт всё-таки состоялся. «Признаюсь, я огорчился, — вспоминал Аркадий Исаакович. — Ни разу не был в Кремле. Не видел Сталина. Но делать нечего! Лёг и по молодости быстро уснул. Среди ночи меня будит телефонный звонок. Включаю свет, смотрю на часы — пять. По телефону — короткий приказ: „Быстро одевайтесь. Едем в Кремль“». Оказалось, что первый концерт давно закончился, но юбиляр и гости расходиться не собирались, и их надо было чем-то занять. Райкин, как всегда, блестяще выступил и удостоился тоста от самого Сталина. «За талантливых артистов, вот вроде вас!» — сказал вождь и поднял бокал со своим любимым грузинским вином. Позже Райкин ещё не раз встречался со Сталиным, выступал на правительственных концертах, а когда Сталин не мог присутствовать на концертах артиста, то присылал ему письмо с извинениями. «Летом 1942 года наш театр вернулся в Москву из поездки по Дальнему Востоку, — рассказывал Аркадий Райкин. — Нас попросили выступить для воинских частей, охраняющих Кремль. После некоторого колебания я послал Сталину записку с приглашением посмотреть наш спектакль. Обещал, что он увидит и смешное, и серьёзное. На следующий день мне принесли ответ в розовом конверте. В нём лежала моя записка. Поверх неё от руки было написано: „Многоуважаемый тов. Райкин! Благодарю Вас за приглашение. К сожалению, не могу быть на спектакле: очень занят. И. Сталин“». В те времена такая записка очень много значила. Вообще для советского времени отношение артиста и власти — тема особенная. Сколько же талантов было погублено из-за того, что кто-то наверху, имевший право распоряжаться людскими судьбами, говорил: «Нет, это нам не нужно, это не наше». И всё, будь ты хоть сто раз талантлив, вырваться «за флажки» было невозможно.

У Райкина, на первый взгляд, в этом смысле всё сложилось вполне удачно. Сталин лично приглашал его на свои юбилеи, а это было едва ли не самой высшей степенью признания в те времена. Когда Райкин вместе с театром выступал на фронтах Великой Отечественной, он сдружился с Брежневым, и позже, когда Леонид Ильич занял самый высокий пост в стране, эта дружба не была забыта. Райкин всегда мог позволить себе сказать со сцены больше, чем любой другой артист в Советском Союзе.

И всё-таки, несмотря на внешнее благополучие, великий артист всегда сохранял определённую дистанцию в отношениях с властью. Райкин не позволял себе диссидентствовать, но при этом никогда не был «верным слугой». Он так и не вступил в партию, хотя наверняка звали, и не один раз. К тому же высокопоставленные почитатели таланта Райкина были в Москве, а сам он жил и работал в Ленинграде. И с ленинградскими «царьками» у Райкина всегда были натянутые отношения. «Ленинград — особый город, — рассказывал сын Аркадия Исааковича Константин в интервью журналу „Огонёк“. — Мы знаем, как непросто и драматично складывалась судьба Георгия Товстоногова, хотя сейчас его биография представляется сплошной и ровной. С отцом ситуация чуть ли не постоянно была сложной. Толстиков (один из первых секретарей Ленинградского обкома) просто говорил ему: „Уезжайте, зачем нам ваш театр“. Не любил отца и Романов (тоже „хозяин“ города). Папа и сам хотел переехать в Москву, подальше от ленинградских властителей, к тому же сменить климат требовало и здоровье. Оно было всегда неважным, а за здоровьем отец всё-таки старался следить. В Москве речь шла о здании. В Ленинграде речь о здании никогда не шла. Базировался коллектив (а это был действительно коллектив единомышленников, в котором актёры добровольно работали на одного солирующего актёра, на отца) в Театре эстрады. Там у Театра миниатюр было две комнаты, в которых находились архивы и бухгалтерия. Репетировали же, арендуя дворцы культуры. Так продолжалось 48 лет, до 4 июня 1987 года, пока мы не получили этот кинотеатр». Жить Аркадию Исааковичу оставалось всего полгода. Сорок с лишним лет он потратил на то, чтобы получить пристойное помещение для своего театра…

Но вернёмся к началу артистического пути великого артиста. С 1940 года началось многолетнее и успешное сотрудничество Аркадия Райкина с писателем-сатириком В. С. Поляковым. В это время появилась первая программа Театра миниатюр «На чашку чая», написанная Поляковым. Тогда же появился МХЭТ — Малый художественный эстрадный театр. Намёк был более чем прозрачным — таким образом обыгрывалось название Московского художественного академического театра. В ходе основной программы Райкин и актёр Г. Карповский разыгрывали мини-пьески на две-три минуты — по сути дела, анекдот в лицах. Например, патетично выступающий начальник призывает слушателей беречь и приумножать социалистическую собственность и в конце концов, войдя в экстаз от своего красноречия, ломает указку. Или, в другой сценке, гражданин переходит дорогу в неположенном месте, но, услышав свисток постового, прикидывается слепым, после чего милиционер сам переводит его через дорогу.

В сценках Аркадий Исаакович блистательно проявлял искусство перевоплощения (недаром его называли «человеком с тысячью лиц»). Вот перед нами строгий начальник, через секунду появляется глупый невежда, который затем преображается в пьяницу. Причём Райкин даже не нуждался в использовании грима и реквизита, достаточно было его мимики и голоса — и зритель уже видел перед собой недалёкого мужа или, к примеру, хамоватого работника торговли. Однажды, когда Аркадий Райкин ещё не был всем известным актёром, он участвовал в праздничном концерте, проходившем в небольшом городке. Его номер — доклад глупого начальника — организаторы концерта поставили первым. Обычно эта реприза всегда вызывала смех в зале, но на этот раз публика оставалась абсолютно серьёзной. Аркадий Исаакович «форсировал» выступление, однако зрители, вместо того чтобы смеяться, становились всё более серьёзными. Оказалось, что артист настолько точно вошёл в роль, что ничего не подозревавший зал без тени сомнения принял его за ответственного работника райкома.

После начала войны Театр эстрады и миниатюр был эвакуирован в Среднюю Азию. Но артисты не отсиживались в тылу за спинами солдат. Их оружием был смех и сатира, артисты ехали на фронт, в части, выступали перед солдатами, как могли помогали делу великой Победы. «За четыре года, — вспоминал Аркадий Исаакович, — мы проехали много тысяч километров по всем фронтам от Балтики до Кушки, от Новороссийска до Тихого океана, выступали перед солдатами, матросами, командирами. И нацеливали свои, как принято выражаться, сатирические стрелы туда же, куда целились бойцы, — в фашистов». В начале 1942 года Райкин и его коллеги выступали в Сибири и на Дальнем Востоке, на пограничных заставах и на кораблях Тихоокеанского флота, в конце 1942-го и в 1943 году — на Центральном и Северокавказском фронтах. Во время гастролей на Кавказе Аркадий Райкин был награждён орденом Отечественной войны. Вместе с Советской Армией артисты продвигались дальше на запад — в 1944 году Театр эстрады выступал в войсках Белорусского фронта, в 1945-м — Прибалтийского.

В 1942 году Аркадий Райкин стал художественным руководителем Ленинградского театра эстрады и миниатюр. Имя артиста было настолько неразрывно связано с этим театром, что в народе его называли просто — «Театр Райкина». Для любого актёра, кроме забвения, очень опасен застой. Помня об этом, Райкин практически ежегодно ставил новые программы, авторами которых были писатели-сатирики В. Поляков, В. Масс и М. Червинский. Летом 1945 года Ленинградский театр миниатюр гастролировал с программой «Своими словами», затем были спектакли «Приходите, побеседуем», «Откровенно говоря», «Времена года», «Белые ночи», «Любовь и три апельсина» (по мотивам сказок Карло Гоцци), «От двух до пятидесяти», «История одной любви» (история, рассказывающая о четырёх «временах годах» в жизни человека — юности, молодости, зрелости и старости), «Время смеётся», «Волшебники живут рядом». С конца 60-х годов тексты для Райкина пишет тогда ещё начинающий сатирик Михаил Жванецкий. В 1969 году вышла их первая совместная программа «Светофор», в которой прозвучали знаменитые миниатюры «Дефицит», «Авас», «Век техники».

Аркадия Райкина всегда отличала невероятная работоспособность и требовательность, как к тем, кто с ним работал, так и к самому себе. Райкин полностью отдавал себя сцене, не делал никаких поблажек, и это при том, что с самого детства у него было слабое сердце. Родные и близкие не раз во время приступов пытались отговорить его от участия в спектакле, поберечь себя, но Аркадий Исаакович, чувствуя ответственность перед зрителями, ехал в театр и выходил на сцену. А ведь помимо игры в театре, Аркадий Райкин снимался в кино. Среди его киноработ фильмы «Мы с вами где-то встречались» (1954), «Когда песня не кончается» (1964), «Волшебная сила искусства» (1970), «Люди и манекены» (1974).

Аркадий Исаакович всегда боролся за свой театр и как артист, и как его художественный руководитель, несмотря на все сложности и препоны. В 1982 году ленинградский Театр эстрады и миниатюр переехал в Москву, став Государственным театром миниатюр. И только через шесть лет, летом 1987 года, театр «осел» на постоянном месте. Вскоре Аркадия Исааковича не стало. У него была «тысяча лиц», но всего одно слабое сердце. Аркадий Райкин скончался 17 декабря 1987 года в Москве.

Говорят, что природа отдыхает на детях талантливых родителей. Но к семейству Райкиных это совершенно не относится. Как только Константин Райкин появился на сцене, стало ясно, что театр приобрёл ещё одного великолепного актёра. Константин никогда не пользовался именем своего знаменитого отца — ему это и не нужно. При внешнем сходстве сын создал свой неповторимый образ, отличный от актёрской манеры отца. Ныне Константин Аркадьевич возглавляет театр «Сатирикон», который стал преемником Театра миниатюр. «Я всегда критически относился к семейственности на производстве, — сказал однажды Аркадий Райкин, — а теперь вот сам впал в этот „грех“, но нисколько в нём не раскаиваюсь. Мой сын принимает трудное фамильное наследство…». Аркадий Райкин передал дело своей жизни в надёжные руки. Великий артист был уверен, что когда он уйдёт, его театр будет жить и радовать зрителей…

«Только благодаря сопровождению 20 милиционеров Дину Риду удалось покинуть зал после первого концерта своего третьего турне по Советскому Союзу. Его пластинки в СССР продаются миллионами. Нет другого американца, который пользовался бы в Советском Союзе бо?льшим успехом, чем этот американец, бывший ковбой с туристического ранчо в штате Колорадо», — писали западные газеты в 1971 году. То же происходило и в других странах. Дин Рид даже попадал в Книгу Гиннесса как самый охраняемый певец мира. В Буэнос-Айресе шестьдесят полицейских были приставлены к Дину Риду, чтобы горячие латиноамериканские поклонницы не разорвали его на части. Были полицейские и в Чили и Уругвае, но в их сопровождении Дин Рид отправлялся не в свой гостиничный номер, а в ближайший полицейский участок.

Из каждой страны, где Дин выступал на гастролях, он посылал маме в Штаты фотографию, где был запечатлён в окружении полицейских. «Дорогой сынок, — писала мама в ответ. — Очень рада была получить твоё фото. Но ты забыл написать: эти копы тебя арестовывают или охраняют?». Дин рассказывал журналистам, что его всегда смешил этот вопрос, хотя тревога матери была вполне понятной. Уж слишком беспокойным был характер у её сына…

Дин Рид родился 22 сентября 1938 года в пригороде Денвера Уитридже, штат Колорадо. Он был обычным ребёнком из американского захолустья, и вряд ли кто-то мог подумать, что этого стеснительного мальчика через пару десятков лет станут называть «товарищ рок-н-ролл» и его имя попадёт в «чёрный» список Америки. Скорее наоборот. Мама Рут-Анна — обычная домохозяйка, её главным интересом были дела семейной фермы, а политику она старалась обходить стороной. А вот отец, Сирил Дин, придерживался весьма строгого нрава, был активным членом «Общества Джона Бэрча». Общество это, надо сказать, исповедовало крайне правые убеждения. И немудрено, что Сирил Дин пытался вдолбить сыновьям (у Дина было двое братьев — Верн и Дэйл) свои взгляды, иногда используя в качестве аргумента ремень. Так что Дин был типичным американским подростком — учился в школе, ездил верхом, хорошо плавал и больше всего на свете боялся «страшных коммунистов», которые, как считала вся страна, рано или поздно должны напасть на Америку. Когда ему было 12 лет, он впервые взял в руки гитару. Для того же, для чего учатся играть на гитаре 99,9 % подростков, — чтобы понравиться девочкам.

После окончания школы Дин Рид поступил в колледж, где изучал метеорологию и надеялся стать ведущим выпусков прогноза погоды. По вечерам он подрабатывал, исполняя свои незамысловатые песни в местном клубе. Но через два года Дин Рид бросил учёбу и отправился в Голливуд. Во время этого путешествия он подвёз человека, который посоветовал Дину обратиться на студию «Кэпитол рекордс». Дин послушался совета и в итоге добился возможности выступить перед директором «Кэпитол рекордс» Войлом Гилмором. Симпатичный и артистичный парень, к тому же обладающий хорошим голосом, заинтересовал Гилмора, и вскоре Дин Рид подписал свой первый контракт на запись диска.

В Голливуде Дин Рид поступил в школу драматического искусства при студии «Уорнер бразерс». Здесь он познакомился с человеком, который оказал на него настолько большое влияние, что Дин называл его «своим вторым отцом». Пэтон Прайс преподавал актёрское мастерство в группе Рида. Дин сблизился с преподавателем и постепенно проникся его взглядами. Прайс был либералом, можно сказать «почти социалистом», что для Америки того времени было достаточно редким явлением. По словам Дина Рида, он на всю жизнь запомнил главный урок, который преподал ему Пэтон Прайс: «Хорошим артистом может стать только хороший человек».

В 1959 году к Дину пришёл первый серьёзный успех — его песня «Наш летний романс» («Our summer romance») попала в американский хит-парад «Топ 50» и заняла высокое место. Очень высокое… Второе. Выше подняться было невозможно, потому что первым был Король…

В это время уже вовсю гремела слава нового идола Америки, которого звали Элвис Аарон Пресли. Вообще, их часто сравнивали и находили много общего в их судьбе, недаром одно из прозвищ, которым пресса наградила Дина Рида, было Красный Элвис. Оба родились в американской глубинке в фермерских семьях, оба в 12 лет научились играть на гитаре, оба случайно попали в поле зрения руководителей студий звукозаписи, и, наконец, Элвис и Дин, были, что называется, «симпатягами» и безумно нравились девушкам. Существует даже мнение, что если бы Дин родился немного раньше, то именно он стал бы Королём рок-н-ролла, а Элвису была бы уготована роль его «бледной тени». Однако Дин Рид появился на три года позже…

В чём они резко отличались, так это отношением к политике. Когда, например, Элвиса спросили, что он думает о войне во Вьетнаме (а такие вопросы в Америке задавали каждому известному человеку), он ответил, что его это вовсе не волнует и его дело — петь песни, а не рассуждать о войне, которая идёт за тысячи миль от Америки. Осмелимся предположить, что Пресли всё-таки имел своё мнение о Вьетнаме. Но решил его не высказывать, и понятно почему. Высказался бы «за» — потерял бы часть своих поклонников, особенно среди молодёжи. А «против»… Пример другого Великого был перед глазами. Мохаммеда Али, который резко высказывался против войны, пытались забрать в армию, а когда он демонстративно отказался — едва не упекли в тюрьму и три года не пускали на ринг. Так что лучше благоразумно сделать вид, что война тебя не волнует… А вот Дин Рид молчать не стал, «резал правду-матку» направо и налево. Мало того, однажды принёс большой таз к посольству США в Чили и начал стирать в нём американский флаг. «Что вы хотите этим сказать?» — спрашивали его журналисты. «Я хочу смыть кровь тысяч убитых вьетнамцев с флага моей родины», — отвечал Дин…

Но если в Америке северной Дин Рид и близко не сумел подобраться к славе Пресли, то в южной части американского континента Дин быстро стал сверхпопулярным, его славе среди латиноамериканцев мог позавидовать и Элвис, и любой другой певец в мире. Первой страной, которую покорил Дин, была Чили. В 1961 году «Наш летний романс» стал самой популярной песней в этой стране. Видимо, в Дине крепко сидели ковбойские гены и прилагающаяся к ним страсть к перемене мест. Никому ничего не сказав о своих планах, он уехал в Южную Америку. После нескольких концертов в каждом чилийском городе его встречала восторженная толпа: «Вива, Дин! Вива, Дин!». Дальше были Бразилия, Перу, Аргентина — и везде ему сопутствовали неизменный успех и любовь публики. Он стал своим для Южной Америки, а Южная Америка для него — второй родиной. «Южная Америка изменила мою жизнь. Там справедливость и несправедливость, богатство и бедность видны невооружённым глазом, — рассказывал Дин. — Они настолько очевидны, что вы не можете не занять определённой позиции. Я не был ни капиталистом, ни слепцом. Именно там я стал революционером». Да, Дин из обычного певца превратился в трибуна, защищающего бедных и беспощадного к богатым. Его типичный концерт включал песни о любви, за которыми следовала политическая речь, а затем гимн рабочих «Венсеремос!». Это вызывало гнев у всевозможных южноамериканских правительств и хунт. Стычки с полицией происходили едва ли не в каждой стране, где он выступал, Рида неоднократно арестовывали, депортировали, ему запрещали въезд.

В Советский Союз Дин Рид впервые приехал в 1966 году. И буквально сразу же он стал своим, причём и для властей, и для публики. В ходе первого турне по СССР Дин дал концерты в тридцати городах и везде собирал полные залы. Он выступал и в Большом театре, где зрители устроили ему 25-минутную овацию, и просто на улицах, как, например, в Одессе, где на Приморском бульваре он за несколько минут собрал огромную толпу. Советские зрители влюбились в красивого и обаятельного парня, его песни моментально стали шлягерами, которые слушали буквально все. Конечно, популярности Дина Рида способствовала сама необычность ситуации — человек из самого сердца «империалистического логова», американец, и вдруг говорит, что «СССР — это лучшая в мире страна», и искренне восхищается бесплатной медициной, образованием и всеми остальными преимуществами социалистического строя. И даже если простой советский зритель понимал, что на самом деле всё не так замечательно, как думает этот улыбчивый американский парень, всё равно такая искренность была очень приятна. Но не только этим «брал» Дин Рид. Он действительно пел хорошие песни, обладал прекрасными артистическими данными и, самое главное, буквально за несколько минут после начала концерта умел расположить к себе публику. Всё это плюс благоволение власти обеспечило Дину невероятную популярность, с которой в 60–70-е годы могли поспорить очень немногие советские артисты, не говоря уже об иностранцах. Фирма «Мелодия» выпустила несколько миллионов экземпляров пластинок с песнями Рида, а в 1979 году Дин стал единственным американцем, удостоенным премии имени Ленинского комсомола.

Во время своих турне по Советскому Союзу Дин выступал и на лучших концертных площадках страны, и в «медвежьих углах», где до него вообще не видели ни одного иностранца. Особенно Дину запомнилась его поездка по строящейся Байкало-Амурской магистрали, о которой был снят документальный фильм «Я желаю вам счастья». «Мой соотечественник Джон Рид написал знаменитую книгу о России „Десять дней, которые потрясли мир“. И хотя я, в отличие от своего однофамильца, не писатель, я бы мог написать небольшую книжку под названием „Девятнадцать дней на БАМе, которые потрясли Дина Рида“». Увидел он, правда, и местную «экзотику», ту, которую, по понятным причинам, власти показывать не стремились. «По трассе БАМа мы ехали в литерном поезде начальника магистрали, — рассказывал в интервью еженедельнику „Аргументы и факты“ переводчик Олег Смирнов, постоянно сопровождавший Дина в его поездках по СССР. — Поезд шёл медленно — рельсы только положили. Вдруг видим: по тайге человек идёт в рваной телогрейке и треухе. Летом! А вокруг на 200 вёрст никакого жилья. Дин спросил: кто это там? А это, говорят ему, зэк. У него, скорее всего, пожизненный срок. Такие весной убегают, всё лето по тайге бегают, а зимой обратно, на зону».

В 1974 году в Петрозаводске, на съёмках фильма «Кит и Ко», Дин Рид познакомился с восточногерманской актрисой Ренатой Блюме. После развода с первым мужем Рената не хотела снова обременять себя семейными узами. «Однако, — вспоминала Рената, — романтичный способ ухаживания Дина захватил меня совершенно… Он был полон невероятного внимания. Он всегда делал так, чтобы я понимала, что я — самая замечательная женщина в его жизни. Скоро мне стало ясно: мы принадлежим друг другу, и я ещё раз могу решиться на это». В 1981 году Дин и Рената поженились и поселились в небольшом городке Шмёквиц, недалеко от Берлина.

В ГДР Дин стал настоящей суперзвездой — как рассказывали знавшие его люди, стоило ему появиться на улицах Берлина, как тотчас его окружала толпа поклонников. В Германии у него было всё — любимая жена, обожавшая его публика, да и в материальном плане у него не было никаких проблем. И всё-таки Дин любил Америку и хотел вернуться, если и не навсегда, то хотя бы для того, чтобы совершить турне по стране. Однако как бы встретила его родина, где за ним прочно приклеился ярлык «красного Пресли»? В 1985 году в Денвере на международном фестивале состоялся показ документальной ленты «Американский мятежник», рассказывающей о жизни Дина. Уилл Робертс, режиссёр фильма, вспоминал свою первую встречу с Дином: «Это произошло в 1979 году в Москве, во время Международного кинофестиваля. Мы с переводчиком были на Красной площади, когда увидели огромную толпу людей, берущих автографы у какого-то человека. „Кто это?“ — спросил я. „Дин Рид“, — ответил переводчик. „А кто такой Дин Рид?“ — „Вы не знаете? Это же самый знаменитый американец во всём мире!“». Конечно, для американца Робертса стала откровением такая бешеная популярность его соотечественника, о котором в самих Соединённых Штатах в это время практически ничего не знали. Он заинтересовался Ридом, встретился с ним и вскоре стал его другом. А через шесть лет американцы узнали об «американском мятежнике» Дине Риде, который приехал в Денвер на показ ленты о самом себе. Вскоре на американском телевидении вышла программа «60 минут», в которой Дин дал интервью известному журналисту Майку Уоллесу. Как вспоминал Уилл Робертс, эта программа вызвала больше враждебных откликов, чем какая бы то ни было другая. В письмах зрители нередко называли Рида перебежчиком, предателем и конъюнктурщиком, способным добиться успеха исключительно за «железным занавесом».

Но несмотря на прохладное отношение со стороны соотечественников, Дин, как рассказывали его знакомые, заново «открыл для себя Америку». А когда пришло время уезжать, по нему было видно, что расставание с родиной заставляет разрываться его сердце… «Я замечала, что Дин становился всё более недовольным и замкнутым, больше не восхищался Германией, — вспоминала Рената Блюме. — Если он видел утром серое небо, он говорил: „Над Колорадо сейчас синее небо“. Если люди были здесь недружелюбны, он вспоминал об улыбчивых людях в его стране. Он охотно бы уехал в Америку. Но я не хотела. Я должна была работать здесь».

В начале лета 1986 года Дин наконец-то смог заняться проектом фильма «Кровоточащее сердце», в котором он должен был выступить в качестве режиссёра, сценариста и исполнителя главной роли. Вместе с ним в этой ленте должна была играть и Рената Блюме.

12 июня 1986 года финансовый директор картины Геррит Лист прилетел в Берлин из Москвы, где он пытался получить деньги для съёмок. Сразу же после прилёта Лист позвонил Дину, и они договорились встретиться вечером. Но Дин на встречу так и не приехал…

Утром 17 июня тело Дина Рида было обнаружено в озере Зетнерзее, неподалёку от его дома. Таинственная гибель Рида сразу же стала обрастать слухами и домыслами и явилась объектом многочисленных судебных и журналистских расследований. Расследований, которые вряд ли когда-нибудь дадут ответ на вопрос: «Что же случилось с Дином Ридом?».

При вскрытии в его желудке были найдены частично растворившиеся таблетки снотворного. После чего официальной причиной смерти певца было объявлено самоубийство. Позже появилась версия о несчастном случае. Действительно, Дин в последние год-два до смерти находился в кризисе. «Железный занавес» ещё не рухнул, но уже стал понемногу приподниматься, и публика в СССР и ГДР узнала, что рок-н-ролл могут играть, и очень хорошо, и другие музыканты, а не только Дин Рид. А Дин понимал, что очень скоро из суперзвезды, каждый концерт которой собирал полные залы, он может превратиться в никому не нужный «символ тоталитарной системы». И хотя он никогда не гонялся за дешёвой славой, осознание своей ненужности, без сомнения, тяготило его.

Однако многие не верили и до сих пор не верят, что Дин мог добровольно уйти из жизни. Он неоднократно говорил и писал друзьям, что мечтает поскорее приступить к съёмкам фильма, которые должны были вот-вот начаться, а также хочет вновь посетить США осенью 1987 года и проехать по стране с большим гастрольным туром. Так что, несмотря на проблемы и душевные терзания, ничего не говорило о том, что он собирается уйти из жизни. Были и странности чисто следственного характера, которые не могли не настораживать. Если Дин и задумал совершить самоубийство и принял снотворное, то непонятно зачем он полез в озеро? Кроме того, несмотря на стоявшую тогда жару, Рид непонятно почему был одет в тёплую куртку, а водительская дверь его машины, стоявшей недалеко от озера, была странным образом повреждена. Всё это наводило на мысли, что Дин Рид кому-то мешал, и его решили убрать.

За океаном главным подозреваемым в предполагаемом убийстве Дина Рида была объявлена печально известная восточногерманская секретная служба «штази». Ходили слухи, что у Рида нередко возникали конфликты с властями ГДР. Он заявлял американскому телевидению, что считает необходимым сохранение берлинской стены, была в его интервью и другая фраза. «Я не считаю социализм и коммунизм лучшей системой… Я не согласен с тем, что социалистическое общество недостаточно открыто для критики, я полагаю, что должно быть больше индивидуальной свободы». Такие слова, понятное дело, не могли понравиться восточногерманскому режиму. В общем, Дин Рид, который критиковал социалистический строй и собирался вернуться в США, стал неугоден и слишком опасен… Правда, существует и другая версия. К убийству Рида могут быть причастны американское правительство и ЦРУ. Дин хоть и мечтал вернуться в Штаты, однако своих взглядов никогда не менял. Якобы Белый дом совершенно не желал возвращения «американского бунтаря» домой, и потому Дина решили «оставить навсегда в ГДР». К тому же, такая загадочная смерть давала ещё один повод для критики восточногерманского режима. Но как бы там ни было, все эти версии и предположения так и остались догадками…

В последнее время в Соединённых Штатах вновь появился интерес к судьбе Дина Рида. Связано это во многом с намерением известного актёра Тома Хэнкса снять фильм о певце и сыграть в нём главную роль. Но даже несмотря на то что времена «холодной войны» давно прошли и берлинской стены уже нет, для американцев Дин Рид по-прежнему остаётся человеком, к которому прочно приклеился ярлык «красный Пресли». Хотя сам певец утверждал: всё, что он сделал в своей жизни, он сделал не потому, что был «красным», а потому, что считал нужным это сделать. «Есть только два типа певцов — хороший и плохой, — говорил Дин Рид. — И публике необходимо решить, к какой группе отнести певца. Если кому-то так хочется прикрепить ко мне ярлык, называйте меня певцом любви. Существует много типов любви. Любовь к детям, любовь к матери, любовь к путешествиям, романтическая любовь и любовь к идеалам и принципам, которым следуешь в жизни. Артист не только может говорить обо всём этом, он должен это делать, если он считает себя настоящим артистом. И нет противоречия в том, если сегодня артист поёт рок-н-ролл, а завтра политические песни на митинге солидарности. Только нужно быть правдивым и искренним в обоих случаях. Одно не исключает другого. Артист должен отдавать себя людям настолько полно, насколько это возможно, и вселять в них не только отвагу, но и дарить им радость…».

Однажды Аля Пахмутова, которой только-только исполнилось три года, пошла вместе с мамой Марией Андреевной в кинотеатр. Фильм был музыкальный, с большим количеством песен и красивых мелодий. Придя домой, мама ушла на кухню, а дочка осталась в комнате, где на самом видном месте стояло пианино. Мария Андреевна готовила обед, как вдруг услышала, что кто-то наигрывает, и достаточно точно и чисто, мелодии из только что просмотренного фильма. Играть могла только Аля, но ведь ей всего три года и никто её до этого музыке не учил! Мария Андреевна вошла в комнату и увидела стоящую у пианино дочку. Она положила на стул стопку книг, подсадила девочку к пианино и долго с удивлением слушала её игру. Позже с Алей стал заниматься отец, рабочий бекетовского лесозавода и одновременно неплохой музыкант-любитель. Когда Александре исполнилось четыре года, она написала свою первую музыкальную пьесу «Петухи поют». Так начиналась карьера Александры Пахмутовой — одного из самых успешных и знаменитых советских композиторов, народной артистки СССР, лауреата Государственной премии, автора более 400 песен и трёх десятков симфонических произведений.

Александра Николаевна Пахмутова родилась 9 ноября 1929 года в посёлке Бекетовка под Сталинградом. С первых же лет жизни музыка стала её судьбой. Проблемы выбора жизненного пути у Али не было — в шесть лет девочка поступила в Сталинградскую музыкальную школу, в которой училась до начала Великой Отечественной войны. «Когда говорят пушки — музы молчат» — в осаждённом фашистами и подвергавшемся ежедневным разрушительным бомбардировкам Сталинграде о занятиях музыкой не могло быть и речи. Занятия пришлось прервать, а вскоре семья Пахмутовых была эвакуирована в Казахстан.

Как же всё-таки везёт людям, которые с самого детства знают, чем они будут заниматься, и могут сказать себе: «Это — моё, и ничто, никакие трудности не заставят меня свернуть с этого пути!». Александру Пахмутову можно смело причислить к таким людям. Война ещё продолжалась, а она уже ехала в Москву продолжать учёбу. Летом 1943 года Аля была зачислена в Центральную музыкальную школу для одарённых детей (ныне — музыкальная школа при Московской консерватории). После её окончания в 1948 году Александра поступила в Московскую государственную консерваторию, в класс к известному композитору и прекрасному педагогу профессору Виссариону Яковлевичу Шебалину. В 1953 году Пахмутова успешно окончила консерваторию и поступила в аспирантуру. Через три года Александра защитила диссертацию по теме «Партитура оперы М. И. Глинки „Руслан и Людмила“».

«Бесспорно, без мелодического таланта композитору в песне делать нечего. Это жестокий закон, но — закон, — сказала однажды Александра Николаевна. — Но талант ещё не гарант. Как будет воплощён замысел песни, как будет развиваться её тематическое зерно, как будет сделана партитура, как будет осуществлена запись в студии — всё это не последние вопросы и из всего этого тоже складывается образ». Действительно, чтобы добиться успеха, композитору нужен талант. Это условие обязательное, однако отнюдь не гарантирующее признания. В Советском Союзе существовали тысячи музыкальных школ, ежегодно они выпускали тысячи юных музыкантов, в том числе и будущих композиторов. Многие из них были действительно талантливы, но только единицы добивались настоящего успеха, становились лауреатами всевозможных конкурсов и премий. Но не в званиях дело.

Александра Пахмутова — явление уникальное. Расхожий, конечно, штамп, но иначе не скажешь, факт остаётся фактом — такие, как Пахмутова, рождаются раз в сто лет, а то и вовсе лишь однажды. «Песня о тревожной молодости», «Геологи», «Главное, ребята, сердцем не стареть!», «ЛЭП-500», «Прощание с Братском», «Усталая подлодка», «Обнимая небо», «Мы учим летать самолёты», «Нежность», «Орлята учатся летать», «Знаете, каким он парнем был», «Ненаглядный мой», «Старый клён», «Хорошие девчата», «Горячий снег», «Белоруссия», «Беловежская пуща», «Герои спорта», «Трус не играет в хоккей», «Команда молодости нашей», «До свиданья, Москва!», «И вновь продолжается бой», «Мелодия», «Надежда», «Нам не жить друг без друга», «Как молоды мы были» — эти песни Александры Пахмутовой знала и пела вся страна.

Стихи к музыке Александры Пахмутовой писали многие известные поэты: Лев Ошанин, Михаил Матусовский, Евгений Долматовский, Михаил Львов, Роберт Рождественский, Сергей Гребенников, Римма Казакова. И всё-таки трудно себе представить её музыку без стихов Николая Добронравова. Говорят, что без поэта Добронравова не было бы композитора Пахмутовой, и наоборот. С этим можно поспорить, однако они настолько гармонично подходили друг другу, что очень быстро сложился один из самых удачных в СССР творческих союзов, который вскоре стал и союзом семейным. Интересно, что Пахмутова и Добронравов, при всей своей известности и популярности, всегда относились к прессе и журналистам, скажем так, с осторожностью. Александра Николаевна и Николай Николаевич, вообще-то, не очень-то балуют журналистов, а что касается личной жизни — то в этом вопросе соблюдается строгое табу.

Их судьбы во многом схожи. Оба появились на свет в ноябре (Николай Николаевич родился 22 ноября 1928 года в Ленинграде), обоим в детстве пришлось узнать, что такое война и эвакуация. Но если Александра Пахмутова буквально с трёх лет начала заниматься музыкой и это стало делом всей её жизни, то Николай Добронравов свой путь и предназначение нашёл не сразу. Окончив в 1942 году школу, Николай поступил сначала в Московский городской учительский институт, а затем в Школу-студию имени Немировича-Данченко при МХАТе. После окончания школы-студии Николай Добронравов работал актёром в Московском театре юного зрителя. Здесь он познакомился с актёром Сергеем Гребенниковым, вместе с которым написал несколько новогодних сказок, поставленных во Дворцах пионеров и клубах Москвы. Вначале для актёров это было своеобразным развлечением, но вскоре Николай и Сергей начали профессионально заниматься литературной деятельностью. Для редакции музыкального и детского вещания Всесоюзного радио авторы написали несколько пьес и инсценировок, в кукольных театрах страны были поставлены пьесы «Колосок — волшебные усики» и «Тайна старшего брата».

В середине 60-х годов Николай Добронравов заканчивает актёрскую карьеру. В это время в Московском театре юного зрителя с успехом идёт написанная им вместе с С. Гребенниковым пьеса «Загорается маяк» (в 1962 году она была издана в издательстве «Молодая гвардия»), а в Куйбышевском театре оперы и балета ставится опера по либретто Добронравова и Гребенникова «Иван Шадрин». В 1970 году Н. Добронравов становится членом Союза писателей СССР. Из печати выходят его повести «Отчаливай, отчаливай!», «Скоро каникулы», «Третий не лишний», поэтические сборники «Созвездие Гагарина», «Стихи и песни», «Таёжные костры», «Вечная тревога», «Стихотворения». Но безусловно, исключительное место в творчестве Николая Добронравова занимает песня. Стихи, положенные на музыку, — это стержень жизни поэта, «и нету жизни без судьбы, и без судьбы — нет песни», — написал он в песне «Пластинка памяти моей».

Творчество Александры Пахмутовой и Николая Добронравова настолько разнопланово, что их песни пели такие непохожие по стилю и манере исполнения певцы, как Л. Зыкина, С. Лемешев, Г. Отс, М. Магомаев, Ю. Гуляев, И. Кобзон, Л. Лещенко, Э. Хиль, М. Кристалинская, Э. Пьеха, В. Толкунова, А. Градский, Т. Гвердцители, Юлиан, Н. Мордюкова, Л. Сенчина, П. Дементьев, М. Боярский, Бисер Киров.

Конечно, для поколения «шестидесятников», детей оттепели, глотнувших воздух свободы, комсомольско-партийная лирика Пахмутовой и Добронравова — это символ «совка», которым партийные идеологи пытались заменить западную музыку. Да, «Битлз» в СССР официально так и не появился, зато песни Пахмутовой и Добронравова звучали всюду — на телевидении, радио, пионерских линейках, правительственных концертах. Но ведь, кроме того, их песни пел народ, а не это ли является показателем любви и признания? А песню «До свиданья, Москва!», прощальный гимн Московской Олимпиады-80, знал весь мир, и не просто знал, а плакал, когда под эту мелодию в московское небо улетал олимпийский Мишка.

Кстати, близость к власти ещё не означает взаимной любви. Александра Пахмутова никогда не была членом партии, хотя звали всегда и очень настойчиво. Почему? «Дело в том, что в любой идеологической системе, помимо её истинных приверженцев, всегда существуют и те, кто на ней откровенно паразитирует, — объясняла Александра Николаевна своё нежелание вступать в партию в интервью еженедельнику „Аргументы и факты“. — В коммунистической идеологии одни кидались за идеи в огонь, мужественно переносили пытки, бесплатно отстраивали страну, другие прятались за их спинами и возводили себе чужими руками роскошные дачи. Как раз те люди, которые относились к коммунистической идеологии крайне цинично, и тащили меня в партию. Я отлично понимала, что, получив от меня заявление, эти псевдокоммунисты сядут в чёрную „Волгу“ и уедут в свои загородные хоромы, а я с этого момента буду обязана на них работать, утопать в новых проблемах… Да, мы писали песни о комсомольцах. Но нашими героями были те святые люди, многие из которых сегодня вынуждены собирать бутылки и рыться в помойках. Обидно, например, что о Зое Космодемьянской теперь иначе как о психопатке не говорят».

Власть награждала Александру Пахмутову званиями и премиями (Александра Николаевна — народная артистка СССР (1984), лауреат премии Ленинского комсомола (1967), лауреат Государственных премий СССР (1975, 1982), Герой Социалистического Труда), но та же власть долго отказывала композитору в получении нормальной квартиры. Бывало, запрещали некоторые песни. Самый хрестоматийный и абсурдный пример — «Песня о Ленине», написанная для хорового исполнения. Недовольство вызвала строчка «…Ильич прощается с Москвой…». На прослушивании Пахмутовой и Добронравову объяснили, что Ильич с Москвой прощаться не может, поскольку он навсегда в ней. «Песню ветеранов Первого Белорусского фронта» запретили из-за того, что упоминались Жуков и Рокоссовский, но не было ни слова о Брежневе, «главном герое Великой Отечественной войны» в застойные времена. В музыке песни «И вновь продолжается бой» усмотрели роковые мотивы, из-за чего у худсовета возникли серьёзные нарекания, и только ценой неимоверных усилий песню удалось отстоять. Всё это, конечно, не доставляло радости, однако Александра Николаевна всегда относилась к подобным вещам философски. «Не сегодня, так значит, завтра выйдет, — говорила она в одном из интервью, — глупо сидеть и копить обиды, когда можно успеть ещё столько всего сочинить. Я ведь и сегодня от невостребованности не страдаю. Нужно стараться жить в ритме молодёжи».

А жить и творить в молодёжном ритме ох как не просто, хотя Александра Пахмутова и привыкла к смене эпох. Начинала она писать музыку ещё при Сталине, затем была оттепель, брежневские времена, перестройка. Настало время перемен, изменились отношения между композиторами, поэтами и артистами, музыкальный мир стал жить по коммерческим правилам. Сейчас никого не удивляет, что за песню, тем более хорошую, нужно платить, и платить много. Но Александра Пахмутова и Николай Добронравов остались верны своим принципам. «Мы никогда не продавали песни и никогда не будем этого делать, — сказала недавно Александра Николаевна в интервью газете „Вечерний Минск“. — Да и как вы себе это представляете? Мы встречаемся с певцом, обсуждаем песню, пробуем так и этак, пьём кофе, разговариваем. А потом я говорю: „Теперь давай плати“? Это невозможно».

Конечно, сейчас песни Александры Пахмутовой и Николая Добронравова всё реже появляются в теле- и радиоэфире, их творчество, как говорят в современной музыкальной «тусовке», перешло в разряд «неформата». Но это не пугает авторов, Александра Николаевна и Николай Николаевич, как всегда, с оптимизмом смотрят в будущее. Их часто спрашивают о творческих планах и о том, чем они занимаются. «Чем же ещё заниматься композитору и поэту? Конечно, пишем песни», — отвечает Александра Пахмутова. А сидящий, как обычно, рядом Николай Добронравов добавляет: «И будем этим заниматься, пока живы…».

«Писать о песенном творчестве Булата Шалвовича Окуджавы — дело трудное. Он всё написал о себе сам. Его творчеству не нужны ни переводчики, ни толмачи, ни толкователи. Шокирующие своей дремучестью предисловия — „…я в этом произведении хотел изобразить…“ — это не для него. Он что хотел, то изобразил. Что намеревался сказать — сказал». Так о Булате Окуджаве сказал Юрий Визбор. Наверное, лучше о поэте и певце не скажешь, лучшей похвалы не придумаешь. «Что хотел — то изобразил». И этим всё сказано…

Однажды известный публицист и критик Юрий Карякин определил понятие «Родина» как «не только та часть земли, на которой человек родился и живёт, но и Время, в которое он живёт». В этом смысле Булат Окуджава — один из символов Родины, символов негромких, но очень мощных по степени влияния на культурную жизнь страны.

Окуджаву нередко называют символом «арбатства» — некоего тихого духовного бунтарства, протеста против всеобщей косности и потакания официозу советской пропаганды. И символичны даже место и день рождения Булата Окуджавы. Он родился 9 мая 1924 года. Через восемнадцать лет вчерашний школьник ушёл добровольцем на фронт. Ещё через три года 9 Мая стал святым днём для каждого советского человека. А местом рождения будущего поэта, его малой родиной стал Арбат. Две этих темы — тема войны и тема Арбата — стали стержнем всего творчества Окуджавы, его вдохновением и болью.

Если рассуждать мерками 20-х годов, то Булату Окуджаве, можно сказать, повезло. Он родился в семье высокопоставленных партийных работников. Его отец, Шалва Степанович, незадолго до рождения сына был призван из Грузии на учёбу в Москву, мама, Ашхен Степановна, работала в аппарате московского горкома партии. В Москве семья поселилась в коммунальной квартире дома № 43 по улице Арбат, в двух комнатах, расположенных в разных концах длинного коридора.

В июле 1924 года Шалва Окуджава возвращается в Грузию. Для маленького Булата начинается кочевой период жизни — то он вместе с мамой живёт в Москве, то на некоторое время семья воссоединяется в Грузии. В начале 1930 года Ашхен Степановна вместе с сыном окончательно переезжает в Тбилиси. Булату пришло время учиться, и он пошёл в первый класс одной из местных школ. «Это был такой странный первый класс, — делился своими детскими впечатлениями Булат Шалвович. — О Пушкине мы не слышали ничего, Пушкин не существовал, Лермонтов не существовал, Толстой не существовал. Все они были помещики».

В 1931 году первым секретарём ЦК Компартии стал Лаврентий Берия. Между ним и Ш. С. Окуджавой возник серьёзный конфликт. Дошло до того, что Шалва Степанович был вынужден обратиться к своему другу Серго Орджоникидзе с просьбой посодействовать о переводе на работу в Россию. В 1932 году Ш. С. Окуджава был назначен первым секретарём Нижнетагильского горкома партии. Некоторое время Булат жил вместе с мамой в Грузии, а затем они переехали на Урал.

В 1937 году Шалва Окуджава был обвинён в «троцкизме» и арестован. Булат вместе с матерью вернулся в Москву. Ашхен Степановну, естественно, исключили из партии и сняли с руководящей должности. Она устроилась на работу кассиром, пыталась добиться освобождения мужа, но безрезультатно. А вскоре и сама была арестована и отправлена в ссылку.

Как воспринял арест родителей Булат? А как мог отреагировать двенадцатилетний ребёнок, который, с одной стороны, безоговорочно верил своим родителям, а с другой, не сомневался в непогрешимости «великого вождя и учителя товарища Сталина»? «Я считал, что это ошибка, — вспоминал Булат Шалвович. — Я был очень политический мальчик. И я знал, что мои родители такие коммунисты, каких не бывает вообще в природе. Произошла ошибка какая-то. И когда это до Сталина дойдёт, он всё исправит…». Но вождь ничего не исправил — отца Булата вскоре расстреляли, а мать вернулась из ссылки только после начала оттепели.

В это время Булат Окуджава узнал, что означает аббревиатура ЧСВН — «член семьи врага народа». «Жили мы впроголодь, — вспоминал поэт. — Страшно совершенно. Учился я плохо. Курить начал, пить, девки появились. Московский двор, матери нет, одна бабушка в отчаянии. Я стал дома деньги подворовывать на папиросы. Связался с тёмными ребятами».

В 1941 году, за несколько месяцев до нападения Германии на СССР, Булата забрала в Тбилиси тётя. Он ушёл из школы, не окончив девяти классов, устроился на оборонный завод учеником токаря. Когда началась война, Булат вместе со своим другом Юрой Попенянцем осаждал местного военкома капитана Качарова, требуя отправить его на фронт. Качаров выгонял ребят, кричал: «Малы ещё, чтобы лезть в пекло». Но в конце концов не выдержал, дал им чистые бланки и сказал: «Вот вам повестки, пишите себе их сами…».

Фронт казался безусым мальчикам несбыточной мечтой, чуть ли не раем, где есть сытная фронтовая пайка, и всё, что нужно делать, — это бить фашистов. Но жизнь оказалась куда суровее мальчишеских представлений. Булат и Юрий оказались в 10-м Отдельном запасном миномётном дивизионе, формировавшемся в Кахетии. А запасной батальон — это такая часть, которую гоняют по всему фронту и, как говорится, «затыкают ею дыры».

«Мы ходили в своём домашнем, присяги не принимали, потому что формы не было… Здесь кормили плохо, а все рассказывали, что на фронте кормят лучше… Мы приехали к месту назначения грязные, рваные, похожие на обезьян, спившиеся… Оказывается, у нас нет довольствия. Все жрут, а нам есть нечего… Началась муштра невыносимая. Такая муштра началась, что не дай бог… Кормили бурдой какой-то. Заставляли работать. Жутко было…». Это не цельные воспоминания, а отдельные эпизоды фронтовой жизни Булата Окуджавы. Но и по этим коротким фразам становится ясно — фронтовая жизнь быстро вышибла всю романтику из юношеской головы. И потому-то нет в творчестве Окуджавы войны героически-победоносной, в которой гениальные полководцы направляют батальоны и полки бесстрашных солдат на позиции врага, а есть та война, которую он видел своими глазами, война неприукрашенная и правдивая. «Войну может воспевать либо человек неумный, — сказал Булат Шалвович в беседе с известным журналистом Юрием Ростом, — либо если это писатель, то только тот, кто делает её предметом спекуляции».

Как ни странно, война изменила характер Булата Окуджавы. Он покончил со своим хулиганским прошлым, взялся за ум, экстерном закончил среднюю шкалу и поступил на филологический факультет Тбилисского университета. После окончания учёбы в 1950 году Булат попал по распределению в Калугу, где работал учителем русского языка и литературы. В его семье любили поэзию, и Булат ещё в детстве начал писать стихи. Впервые его произведения были опубликованы в 1945 году в газете Закавказского военного округа. А в Калуге, одновременно с работой в школе, Булат Окуджава сотрудничает с местными газетами «Знамя» и «Молодой ленинец», в 1956 году выходит первый сборник его стихов под незатейливым названием «Лирика». Сам поэт к этой книге относится очень самокритично: «Это была очень слабая книга, написанная человеком, страдающим калужской провинциальной самонадеянностью».

В 1956 году Булат Окуджава возвращается в Москву, работает редактором в издательстве «Молодая гвардия», позже переходит в «Литературную газету» на должность заведующего отделом поэзии. В 1959 году в Москве выходит его второй поэтический сборник «Острова». Появляется поэзия Окуджавы и в самиздате, в частности в известном самиздатовском журнале «Синтаксис», в котором также были впервые напечатаны стихи Александра Галича, Беллы Ахмадулиной, Иосифа Бродского.

В середине 50-х годов Окуджава в первый раз выступил перед друзьями, исполнив под аккомпанемент гитары свои песни («песенки», как называл их автор). «Мои настроения совпали с настроениями эпохи. И всё. И поэтому мои песни считали откровениями. Я не преувеличиваю свою роль». Но именно такая поэзия, такие песни под негромкий перебор гитары и нужны были городской интеллигенции. Самодельные магнитофонные записи концертов Булата Окуджавы быстро распространяются среди слушателей, его песни обретают популярность, а их исполнитель становится одним из родоначальников авторской песни.

У официальных критиков песни Окуджавы вызывают, мягко говоря, раздражение. В 1961 году в газетах появляются несколько критических статей и фельетонов, а в следующем году на заседании поэтической секции Союза писателей СССР было заявлено, что «большинство песен Окуджавы не выражает настроений, дум, чаяний нашей героической молодёжи». И тогда же кто-то из критиков назвал поэта «Вертинским для неуспевающих студентов». Тем не менее, «со скрипом», но Окуджаву всё-таки принимают в Союз писателей. Вскоре Булат Шалвович ушёл со службы и полностью переключился на литературную деятельность.

В это же время у власти формируется своё отношение к одному из самых популярных поэтов страны: Окуджава поэт не то чтобы «вредный для советского строя», но какой-то «не нужный и безыдейный». Его не запрещают, однако каждая новая книга или пластинка выходит с большим трудом. Окуджава не критиковал власть и партию в своём творчестве, собственно говоря, он сам с 1955 года был членом КПСС (правда, он не побоялся открыто выступить против изгнания из страны Александра Солженицына, и ему это в своё время припомнили), но его «негероическая поэзия», простые человеческие чувства, «пушкинская простота», как сказал о стихах Булата Окуджавы Юрий Визбор, были не в чести.

По стране с начала 60-х ходили тысячи записей концертов поэта, но только в 1964 году фирма «Мелодия» выпустила пластинку «Песни Булата Окуджавы», в которую вошли четыре песни: «Король», «Песенка об Арбате», «По смоленской дороге» и «Полночный троллейбус». Однако песни исполнял не сам автор, а другие певцы под аккомпанемент инструментального оркестра. И только в 1976 году появилась пластинка Окуджавы в авторском исполнении.

В начале 60-х годов Булат Шалвович обращается к жанру прозы. В 1961 году в литературном сборнике «Тарусские страницы» выходит повесть «Будь здоров, школяр!» — автобиографическое повествование о вчерашнем школьнике, который отправляется на фронт защищать родину от фашизма. Через несколько лет в соавторстве с кинорежиссёром Владимиром Мотылём Окуджава написал киносценарий, по которому был поставлен фильм «Женя, Женечка и „катюша“». Песню «9 граммов в сердце» на слова Булата Шалвовича в исполнении Павла Луспекаева, сыгравшего в фильме роль таможенника Верещагина, знала и пела вся страна.

В 70–80-х годах Булат Окуджава пишет несколько исторических романов и повестей — «Бедный Авросимов» об истории декабристского движения, «Похождения Шилова, или Старинный водевиль», «Путешествие дилетантов», «Свидание с Бонапартом». А опубликованный в 1993 году роман «Упразднённый театр» получил международную премию Букера как лучший роман года на русском языке.

И всё-таки главной темой в творчестве Булата Шалвовича Окуджавы, его любовью и привязанностью, как в прозе, так и в поэзии, была тема Арбата и «арбатства». В одном из стихотворений поэт возвёл себя в высокое звание «дворянина с арбатского двора, своим двором введённого в дворянство», а «арбатство» считал «неистребимым, как сама Природа». Для Окуджавы его родной Арбат — это не только пространство, ограниченное домами и переулками, но и заповедный район, где нет лжи и предательства, погони за материальным счастьем и карьерой. «Проходит время, разрушая „ошибочные представления и кучу мнимых аксиом“, — писал Юрий Визбор. — Сгнивают заборы на старых писательских дачах. Стареют телевизионные дикторы, облысели некогда кучерявые авторы самодеятельных песен. А песни остаются. Вот в этом счастье». Да, время безжалостно и неумолимо. В 1997 году не стало и самого поэта. Булат Окуджава умер вдали от родины, в маленьком французском городке Кламар, вдали от Арбата и от родного дворика, где он провёл самые счастливые годы своего детства вместе с любимыми родителями. Да и Арбат за эти годы изменился. В 60-х годах по решению московских властей часть старого Арбата была снесена, был построен так называемый Новый Арбат, который коренные москвичи презрительно называли «вставной челюстью». Да и сейчас зачастую «власть предержащих» Арбат интересует больше как очень дорогая земля в центре одного из самых дорогих городов страны, а не как историческая ценность и память о прошлом. Бутики и офисы вытесняют дух Арбата, на знаменитой улице царствует коммерция, а не поэзия. И всё-таки Булат Окуджава всегда, где бы он ни был и что бы с ним ни происходило, носил свой Арбат в сердце, Арбат, на котором он родился и вырос. И несмотря на бег времени, его песни и стихи остаются жить.

А годы проходят, представьте.
Иначе на мир я гляжу.
Стал тесен мне дворик арбатский,
И я ухожу, ухожу…
…Но тесный свой дворик арбатский
с собой уношу, уношу…

Родился, крестился, учился, женился… Можно ли, пользуясь обычными фактами, анкетными данными, написать о Высоцком? А почему же нельзя — был человек, была жизнь, значит — есть биография. А тем более когда речь идёт о Владимире Высоцком, жизнь которого известна чуть ли не по дням. Когда родился, когда и что в первый раз сказал, когда написал первые стихи и попробовал вина, когда закончил школу и поступил в институт, почему бросил вуз и поступил в другое учебное заведение, когда впервые вышел на сцену и сыграл в кино, сколько раз его отстраняли от спектаклей и не давали роли в фильмах, сколько раз и на ком был женат, где давал концерты, куда ездил за границу, сколько раз уходил в загулы, сколько раз врачи возвращали его в этот мир из состояния клинической смерти… Всё известно, всё расписано. Но вот вопрос — может ли простое перечисление фактов объяснить, что значил Высоцкий для поколения 60–70-х и как простой московский паренёк стал символом своей эпохи? И почему, когда Высоцкого не стало, проститься с ним пришли десятки тысяч москвичей? И это несмотря на то, что власть, пытавшаяся не распространяться о жизни актёра и поэта, хотела умолчать и о его смерти. Крохотная заметка в «Вечерней Москве», объявление на кассе Театра на Таганке: «Умер актёр Владимир Высоцкий» — и растянувшаяся на пять километров очередь тех, кто хотел с ним попрощаться.

А ведь люди, пришедшие 27 июля 1980 года к Театру на Таганке, не думали о том, что их ждёт и сколько их будет — десяток, сотня, может быть, несколько сотен… В 1968-м, когда гусеницы советских танков лязгали в самом центре старой Праги, многих буквально выворачивало от того, что они читали в газетах и видели по телевизору. Ведь это несправедливо, так нельзя, советские танки давили не только «пражскую весну», но и все надежды на то, что в самом Союзе что-то может измениться к лучшему… Многие это понимали. Говорили об этом на кухнях, читали самиздатовскую хронику, сочувствовали обречённым чехам. Понимали, но протестовать в открытую решились самые отчаянные смельчаки. И таких были единицы…

Если бы в тот жаркий день возле Театра на Таганке и на Ваганьковском кладбище людей было немного, кто знает, что с ними могли сделать? Согнали бы аккуратненько в ближайшие отделения, а там бы начали разбираться: «Кто такой, откуда и почему пришёл на похороны антисоветского артиста?». К стенке не поставили бы (жаль, конечно, но времена всё-таки не сталинские), но напакостить, сломать жизнь могли капитально — выгнать из института или с работы, дать «волчий билет», а то и срок «за организацию массовых беспорядков». «Цап-царап, разойдись, больше трёх не собираться! Высоцкий умер? Да кто он такой, ваш Высоцкий?!».

Власть очень не хотела, чтобы прощаться с Высоцким пришли тысячи. Ещё бы, вычищенная и выглаженная олимпийская Москва, вышколенные сопровождающие из числа комсомольских активистов и молодых кагэбэшников, заботливо приставленные к иностранным делегациям. Они бодры, веселы, подтянуты, их речь правильна, а глаза чисты. С их лиц не сходят ослепительные улыбки. Они учтиво объясняют иностранцам: «Смотрите, вот что, — и поводят плавно рукой, показывая московские новостройки, — может сделать советский народ под мудрым руководством Коммунистической партии. А это сам советский народ, счастливо живущий в самой лучшей стране в мире». И вдруг, в самом центре столицы, люди, в руках у которых — цветы, а в глазах — несанкционированное горе. Много людей, людское море…

Так как же Высоцкий стал тем Высоцким, которого любила вся страна? Что сделало его всенародным любимцем — гены, семья, окружение, друзья, любимые женщины? В родословной Владимира Высоцкого, как отмечают биографы, не было ничего необычного. Его отец, Семён Владимирович, в середине 30-х годов переехал из Киева в Москву, поступил в Институт связи. Во время учёбы познакомился с Ниной Максимовой, переводчиком немецкого языка. Обычная история — встречи, свидания, свадьба, рождение ребёнка. Он появился на свет 25 января 1938 года. Родители долго выбирали имя — Алексей, Борис, Олег… Остановились на Владимире.

Первые годы жизни Володя провёл в коммунальной квартире на Первой Мещанской улице. Типичная московская коммуналка — десяток соседей, на всех один туалет, одна плита и очередь в ванную комнату. Но бытовые проблемы и неустроенность мало заботили маленького мальчика. Он рос очень общительным, что неудивительно: в большой коммуналке только выйдешь из своей комнаты — всегда есть с кем поговорить и поиграть.

А затем началась война. Отец ушёл на фронт, а Володя с мамой эвакуировались в июле 1941 года на Урал. Два года Высоцкие прожили в селе Воронцовка возле города Бузулук. В конце лета 1943 года Нина Максимовна и Володя выехали обратно в Москву. С фронта пришёл отец. Однако встреча была не слишком радостной — на фронте Семён Владимирович познакомился с Евгенией Степановной Лихолатовой, которая стала его второй женой. Некоторое время Володя жил с матерью, которая также второй раз вышла замуж. Но отчим ребёнка не принял, и Володя переехал к отцу. А Евгения Степановна стала для мальчика второй мамой. Когда в начале 1947 года Семёна Владимировича направили на службу в Германию, он взял Володю с собой.

Осенью 1949 году Высоцкие вернулись в Москву. Семён Владимирович, Евгения Степановна и Володя поселились в квартире в доме № 15 в Большом Каретном переулке. Аккуратный, шикарно (по тем временам, конечно) одетый мальчик в первый раз появился в 5-Е классе школы № 146. А в классе были одни мальчики (в те времена обучение было раздельным), да и район респектабельным не считался. Вернулся в тот день «американец» (так одноклассники прозвали Володю) домой и попросил Евгению Степановну: «Одень меня, как все одеваются!». Крепким телосложением он не отличался, но постоять за себя умел. Обидное прозвище Американец вскоре было забыто, Володя стал если и не главным заводилой в школьной и дворовой компании, то вполне «своим парнем». Учился он хорошо, только «неуды» за поведение омрачали заполненный четвёрками и пятёрками дневник.

Обычная биография (если не считать двухлетнего пребывания в Германии) обычного московского мальчишки. Да, писал стихи (их печатали в школьных стенгазетах), да, обладал актёрскими способностями. Мог, например, подойти к контролёрам сада «Эрмитаж», куда стремились попасть все московские пацаны, скорчить глуповатую гримасу и сказать, глотая буквы: «Здлавтуйти!». И контролёры, не требуя денег, пропускали «умственно отсталого» мальчика. Но таких способных — в одной Москве не пересчитать, а уж во всей стране… Да и не должен он был стать артистом. Окончена школа, перед Владимиром — несколько открытых дорог, да вот только по какой пойти? «У мужчины должно быть настоящее дело! — веско сказал отец. — Будешь инженером!». Володя-то хотел в театральный институт, в 10-м классе даже записался в драмкружок при Доме учителя. Но родители всё-таки настояли на своём. Высоцкий поступил на механический факультет Московского инженерно-строительного института (МИСИ). Это была большая удача, ведь вуз сверхпопулярный, в том году на одно место претендовали 17 человек. Но… «Каждый должен заниматься своим делом. Пойду в артисты!» — сказал однажды Владимир и, отучившись в МИСИ всего один семестр, бросил институт.

Высоцкий подал документы в три театральных училища: имени Щепкина, имени Щукина и Школу-студию при МХАТе СССР. И везде, к удивлению родственников и знакомых, был допущен к экзаменам, прошёл собеседования и вступительные туры. Ему даже пришлось выбирать, где учиться. И он выбрал Школу-студию при МХАТе.

Среди своих сокурсников по школе-студии Владимир, в общем-то, ничем особым не выделялся. Играл в спектаклях, ездил вместе с другими студентами на целину, где выступал перед целинниками. В 1959 году впервые появился в кино — в эпизодической роли в фильме «Сверстницы». Был на хорошем счету у преподавателей. «Талантлив, — говорили о Высоцком, — но не более того». Просто один из многих молодых артистов…

Владимир ещё учился на последнем курсе училища, когда получил приглашение в московский Театр имени Пушкина. Лестное предложение для молодого артиста — театр Пушкина считался одним из лучших в столице. Но актёрская карьера Высоцкого не задалась. Играл он много, но серьёзных ролей ни в театре, ни в кино ему не давали. Единственное светлое пятно — роль Софрона в известном фильме «Карьера Димы Горина». А так… Массовка в театре, крохотные эпизодические роли в кино. Отсюда — депрессия, сознание собственной ненужности. А чем на Руси издавна принято глушить душевный разлад? Правильно, водкой. И Высоцкий, к сожалению, не стал исключением…

В 1959 году Владимир впервые выходит на сцену как исполнитель песен (пока ещё чужих). Но и здесь его быстро «поставили на место». Публика в знаменитом студенческом клубе МГУ с удовольствием слушала парня с необычным хриплым голосом. Однако до конца допеть ему не дали. В зале присутствовал кандидат в члены Политбюро П. Поспелов, который потребовал убрать со сцены «этого хрипуна». По сути, это был первый конфликт Артиста с властью…

Здесь мы сделаем небольшое отступление. Высоцкий никогда не был, что называется, «классическим» диссидентом, он не пытался «идти на медведя с одной рогаткой» (так, по мнению многих, выглядела борьба диссидентов с советским режимом), он пытался договориться с властью. В 1973 году Высоцкий написал письмо министру культуры СССР, секретарю ЦК КПСС Демичеву. «Девять лет я не могу пробиться к узаконенному официальному общению со слушателями моих песен, — говорилось в письме. — Все мои попытки решить это на уровне концертных организаций и Министерства культуры ни к чему не привели… Девять лет я прошу об одном: дать мне возможность живого общения со зрителем, отобрать песни для концерта, согласовать программу… Я отдаю себе отчёт в том, что моё творчество достаточно непривычно, но так же трезво понимаю, что могу быть полезным инструментом в пропаганде идей не только приемлемых, но и жизненно необходимых нашему обществу…». Но власть договариваться не хотела, она требовала полного подчинения. Или ты поёшь, что мы скажем, или… А вот на это Высоцкий не хотел идти, быть подпевалой, а не певцом, он не желал. И потому-то, хотя и были у Высоцкого поклонники на самом верху, травили его нещадно…

Писать песни Владимир Семёнович начал в начале 60-х годов. Сперва это была модная в те времена «блатная» романтика. Записи Сергея Кулешова (под этим псевдонимом некоторое время «скрывался» Высоцкий) стали расходиться по Москве, но самому автору творческого удовлетворения не приносили. И только после появления песни «Подводная лодка» Высоцкий мог сказать себе: «Я — поэт!». «„Подводная лодка“ — это было уже всерьёз, — вспоминал один из самых близких друзей поэта Игорь Кохановский. — И я думаю, что именно эта песня заявила о том, что пора его творческой юности кончилась».

«Я несколько своих песен написал, послушаете?». Режиссёр был удивлён: молодой человек пришёл наниматься в труппу, но вместо того чтобы демонстрировать актёрское мастерство, предлагает что-то спеть. Режиссёр согласился послушать одну песню. «Сколько времени это займёт? Минуты три-четыре, максимум пять», — так он думал. И не предполагал режиссёр, что будет полтора часа слушать этот завораживающий хриплый голос… Так прошла первая встреча Юрия Любимова и Владимира Высоцкого, встреча Мастера и Артиста.

Поставленные Любимовым спектакли Театра на Таганке стали культурным шоком для театральной Москвы. «Добрый человек из Сезуана», «Герой нашего времени», «Антимиры», «Десять дней, которые потрясли мир», «Пугачёв», «Гамлет» — эти и другие постановки обсуждала вся Москва. Для Высоцкого Таганка стала «своим театром». Конечно, не всё было гладко. Были друзья — Золотухин, Филатов, Бортник, был Любимов, прощавший ему очень многое, но были и завистники, не желавшие мириться с ошеломляющей славой Владимира Семёновича.

Всесоюзная слава пришла к Владимиру в 1967 году. На экраны вышла лента молодого режиссёра Станислава Говорухина «Вертикаль». Безусловно, фильм отличала хорошая режиссёрская работа и игра актёров, в том числе Высоцкого. Но не это главное. Песни… Страна впервые услышала этот запоминающийся, пробирающий до мурашек по коже хриплый голос и сразу же в него влюбилась. В каждом доме, где имелся магнитофон, обязательно хранились сделанные в подпольных условиях записи. Качество этих записей было иногда таким, что не поймёшь — где хрипит Высоцкий, а где — магнитофон. Но это было неважно. Главное — атакующий тембр и стихи, непохожие на те, которые писали официально признанные члены Союза писателей.

В том же 1967 году Высоцкий впервые встретился с Мариной Влади… Об отношениях Владимира Высоцкого с женщинами можно написать не одну толстую книгу. Он был женат три раза. Четыре года прожил с актрисой Изой Мешковой, потом был брак с Людмилой Абрамовой. А затем Высоцкий увидел «Колдунью». Так назывался фильм, снятый по рассказу А. Куприна, главную роль в котором сыграла Марина Влади… Это была самая необычная пара тех времён. Они ссорились, разъезжались по разным странам (точнее, Марина ездила по миру, а Владимир оставался в СССР), но жить друг без друга не могли. Отношение к этому союзу было неоднозначным. Кто-то считал, что слепая влюблённость Высоцкого в «русую французскую русалку» (так называл Марину Андрей Вознесенский) ничего хорошего ему не принесла. Другие же до сих пор благодарны Марине Влади за то, что она, как могла, оберегала Высоцкого, старалась вытащить его из регулярных загулов, и считают, что только благодаря ей Владимир Семёнович сумел увидеть мир (Марина с помощью главы компартии Франции Жоржа Марше сумела добиться для Высоцкого разрешения на выезд за границу).

18 июля 1980 года Владимир Семёнович в последний раз вышел на сцену Театра на Таганке в роли Гамлета. Он и сам предчувствовал, что дни его сочтены, об этом знали лечившие его врачи, догадывались друзья и знакомые, слухи о проблемах со здоровьем Высоцкого ходили по стране. И всё-таки его смерть стала для всех шоком и личным горем. Газеты, радио и телевидение молчали, но о том, что Высоцкого больше нет, знала вся страна…

Так почему же проститься с Высоцким пришла едва ли не вся Москва, почему через год, в годовщину смерти поэта, в каждом крупном городе прошёл вечер памяти Владимира Семёновича (и это несмотря на то, что власть всеми силами пыталась этому воспрепятствовать), почему его называют «символом совести» той эпохи, почему помнят и любят до сих пор? Ответ на все эти «почему» достаточно прост — Высоцкий никогда врал, был честен со своими зрителями и слушателями и всегда оставался самим собой…

«Разумное поведение не есть прогибание перед властями, — говорил Андрей Макаревич в одном из интервью. — Мы были первой командой, которая попала на сцену, причём со своей программой, чужих песен мы не пели. Когда вышло постановление, что советские группы должны петь песни советских композиторов, это нас тоже не коснулось. Потому что мы спокойно стояли на своём».

«Машина Времени» — явление уникальное в советской истории. В 70–80-е годы, до начала перестройки, слово «рок» для официальной пропаганды было словом ругательным и фактически запрещённым, а понятие «рок-музыкант» означало почти то же самое, что и «антисоциальный элемент» и «тунеядец». Но тем не менее, «Машина Времени» была первой официально признанной в СССР рок-группой, которой некоторое время было разрешено появляться на радио и телевидении.

К середине 60-х годов прошлого века битломания докатилась и до СССР. Официально «Битлз» как бы не существовало, однако благодаря западным «радиоголосам» и подпольным записям и пластинкам песни ливерпульской четвёрки стремительно завоевали популярность у советской молодёжи. Во многих городах организовывались самодеятельные «супергруппы», названия у них были разными, но обязательно начинались на «The». То же самое происходило и в московской средней школе № 19 с углублённым изучением английского языка. В 1968 году в этой школе появилась группа «The Kids» в составе: Михаил Яшин, Лариса Кашперко, Нина Баранова и «идейный вдохновитель» Андрей Макаревич…

«Пусть закончит институт и идёт работать, а в свободное время пускай играет, сколько захочет». — «Зачем эти строгости? Пусть делает как хочет». Обычно в семьях строгие отцы наставляют сыновей на путь истинный и хотят, чтобы отпрыск занимался чем-то серьёзным, а всякие «глупости» вроде игры на гитаре должны уйти на второй план. Любящие же мамы менее строги и оставляют за ребёнком право самому выбирать свою судьбу. Но в семье Макаревичей всё было наоборот. Мама Андрея, Нина Марковна, врач по профессии, доктор медицинских наук, считала, что заработать себе на жизнь, профессионально занимаясь музыкой, особенно такой, какую играл её сын, невозможно. А отец, Вадим Григорьевич, человек творческий, относился к увлечениям сына более лояльно. Как вспоминал Андрей Макаревич, его отец, работавший архитектором-оформителем, был прекрасным рисовальщиком, обладал исключительным слухом (как говорил сам музыкант «у меня значительно хуже») и, практически не зная нот, великолепно играл на фортепиано. И потому-то разрешал сыну делать то, чего не очень-то хотела мама.

Надо сказать, что отношения с музыкой у будущего певца и композитора Андрея Макаревича, родившегося 11 декабря 1953 года в Москве, поначалу не складывались. Когда Андрею было полтора года, гулявшая с ним няня уронила его лицом прямо на асфальт. Увидев ребёнка с окровавленным лицом, родители были шокированы. Однако няня в содеянном не призналась, сказав, что Андрей просто сильно поцарапался во время игры. И только позже выяснилось, что у ребёнка в результате падения сместилась носовая перегородка. Это сейчас некоторая гнусавость голоса является «фирменной» чертой Андрея Макаревича, а тогда казалось, что о пении можно забыть навсегда.

Позже родители отдали Андрея в музыкальную школу, надеясь, что сын научится играть на фортепиано. Чувства, с которыми ребёнок посещал это учебное заведение, можно описать одним словом — ненависть. В конце концов после 2,5 лет мучений родители махнули рукой, и с музыкальным образованием было покончено. Так что в детстве Андрей Макаревич и не мечтал о том, чтобы стать знаменитым музыкантом. А хотел он быть врачом, геологом, биологом, змееловом (Андрей держал дома змей до тех пор, пока не сбежала гадюка, которую вся семья ловила целую неделю), палеонтологом. Но однажды кто-то из дворовых приятелей дал ему на время гитару. «Научившись более-менее сносно играть на гитаре, я целую неделю орал Высоцкого круглые сутки, дома и во дворе, — вспоминал Андрей Макаревич. — Пока наконец не убедил родителей купить мне такую же».

Группа «The Kids», которую Андрей Макаревич создал вместе со своими одноклассниками, просуществовала меньше года. В 1969-м на свет появляется «Time Machines», партнёрами Макаревича становятся Игорь Мазаев, Юрий Борзов, Александр Иванов и Павел Рубен. Надо сказать, что английские названия и англоязычный репертуар возникли не случайно. В те времена влияние «Битлз» было настолько велико, что в среде рок-музыкантов сочинять и петь песни на русском языке считалось, в некотором роде, дурным тоном. Не был исключением и Андрей Макаревич — подражая своим британским кумирам, он писал песни исключительно на английском языке. Но однажды Андрей услышал песни группы «Скоморохи» Александра Градского и понял — слово «рок» хоть и английское, но писать песни можно и нужно на родном языке. Группа «Time Machines» превратилась в «Машины Времени». В 1969 году группа даёт первый концерт в родной школе № 19, а через некоторое время состоялся и первый «гастрольный тур» — «Машины Времени» выступили в соседней школе № 20. Состав команды постоянно менялся, группу покинули Александр Иванов и Павел Рубен, на их место пришли Александр Кутиков (первый музыкант, помимо самого Макаревича, из «классического» состава «Машины Времени») и Сергей Кавагоэ.

Некоторое время местом выступлений «Машин Времени» становятся окрестные школы. Успех группы был не то чтобы грандиозным, но уважение со стороны сверстников и повышенное внимание слабого пола молодым музыкантам было обеспечено. А что ещё может быть нужно ребятам 16–17 лет? Но Макаревичу и его товарищам хочется большего. В 1970 году Андрей Макаревич знакомится со знаменитым Стасом Наминым, одним из пионеров советского рока. Здесь нужно отметить, что Стас Намин — фигура знаковая в истории советской музыкальной культуры. Начать хотя бы с того, что его настоящие имя и фамилия — Анастас Микоян. Да, Стас Намин внук того самого Микояна, который «от Ильича до Ильича без инфаркта и паралича». Но в отличие от своего деда, входившего в ближайшее окружение Сталина и занимавшего ответственные посты при Хрущёве и Брежневе, Стас в партийные функционеры не подался, а с самого детства увлечённо занимался музыкой. Созданная Наминым группа «Цветы» в 1972 году выпустила свою дебютную пластинку, которая разошлась невиданным тиражом в 7 миллионов экземпляров, а через три года специальным постановлением Министерства культуры группа была распущена за «пропаганду западной идеологии и идей хиппи». Стаса это не остановило, помимо музыки он занялся организацией концертов. В 1981 году на велотреке в Ереване состоялся самый массовый в СССР рок-фестиваль, после которого Стаса Намина как главного организатора этого «безобразия» выдворили из Армении и запретили выступать в крупных городах. И только с началом перестройки этот запрет был снят. Стас Намин создал первый в стране продюсерский центр SNC и сейчас является одной из самых заметных фигур в российском музыкальном бизнесе.

Но всё это было позже, а в 1970 году именно Стас Намин помог «Машинам Времени» в первый раз выйти на серьёзную сцену. В московском Доме культуры «Энергетик» состоялся первый настоящий концерт группы. Ещё раз повторимся — песни на русском языке тогда были не в моде, и аудитория поначалу группу не восприняла: мол, «кто вы такие?». И лишь спустя некоторое время публика стала относиться к молодым музыкантам более благосклонно. В том же 1970 году «Машины Времени» записывают на радио свои первые песни «Продавец счастья», «Песня солдата», «Помогите», «Последние дни».

В 70-х годах состав группы постоянно менялся (всего до 1979 года в группе играл 21 человек), изменилось и название, на этот раз окончательно, — «Машины Времени» превратились в «Машину Времени». В 71-м в команду пришёл известный барабанщик Максим Капитановский, который через два года покинул группу, после чего «Машина Времени» практически распалась. Однако через год группа в новом составе (к Макаревичу, Кутикову и Кавагоэ присоединились Игорь Дегтярюк, Юрий Фокин и Александр Микоян) вместе с «Трио Линник» записывает пластинку с инструментальными партиями. А с 1975 года начинается рост популярности «Машины Времени». Группа завоёвывает первое место на таллинском фестивале «Дни молодёжной музыки» (как рассказывал Андрей Макаревич, именно в Таллине у него взяли первый в жизни автограф), а также записывает свой хит «Ты или я» («Солнечный остров»), который прозвучал в фильме Георгия Данелия «Афоня». Появляется полупрофессиональная запись песен «Машины Времени», куда входят песни «Круг чистой воды», «Ты или я», «Из конца в конец», «Чёрно-белый цвет», «Марионетки», «Флаг над замком», «Летучий голландец». А после нескольких триумфальных концертов в Ленинграде в стране начинается «машиномания». Популярность группы стремительно растёт, и, как вспоминали музыканты, «с ростом популярности в геометрической профессии росло количество „получений по голове“ от комсомольских работников».

В 1975 году из «Машины Времени» в группу «Високосное лето» ушёл Александр Кутиков, его место занял басист Евгений Маргулис. Через четыре года, говоря спортивным языком, произошла обратная замена — Кутиков вернулся в группу, а Маргулис вместе с Сергеем Кавагоэ занялись созданием группы «Воскресенье». Вместе с Кутиковым к группе присоединились клавишник и вокалист Пётр Подгородецкий и Валерий Ефремов.

С лета 1979 года начинается самый благополучный за советское время период в истории «Машины Времени». Незадолго до этого на речевой студии ГИТИСа известный в музыкальных кругах звукорежиссёр Андрей Тропилло записал первый магнитоальбом «Машины Времени», позже получивший название «День рождения». Тогда музыканты делали запись, по сути, нелегально, работая по ночам. Но в 1980 году с «нелегальным положением» на какое-то время покончено — «Машина Времени» выходит из подполья и становится первой в СССР официально признанной рок-группой. Ещё в 1979 году музыканты оформляются на работу в Московский областной театр комедии, а через год группа «Машина Времени» переходит в состав «Росконцерта» и в трудовых книжках «машинистов» появляется запись: «Концертная организация „Росконцерт“, артист». Создаётся новая концертная программа, в которую входят такие известные песни, как «Поворот», «Право», «Ах, что за луна», «Снег», «Свеча», «Будет день», «Три окна». Группа отправляется в первое большое гастрольное турне по стране, концерты, на которых нет ни одного свободного места, проходят в Ростове-на-Дону, Харькове, Одессе и других городах. В марте 1980 года «Машина Времени» завоёвывает первое место на тбилисском рок-фестивале «Весенние ритмы-80», а Андрей Макаревич за тексты песен «Снег» и «Хрустальный город» получает специальную премию Союза журналистов СССР. Песня «Снег» появилась и на пластинке «С Новым 1980 годом!», выпущенной фирмой «Мелодия», а песня «Поворот» 18 месяцев занимала верхние строки в первом советском хит-параде, публиковавшемся в газете «Московский комсомолец».

Всё это благополучие закончилось в 1982 году. В США на студни «Kismet Records» выходит диск «Машины Времени». С одной стороны, событие приятное, несмотря даже на то что диск фактически пиратский и сами музыканты до момента его выхода ничего не знали. «Мы удивлены. Поражены. Вознесены в собственных глазах», — вспоминали «машинисты». Но тут же следует реакция властей: «Имеем неприятную беседу с сотрудником Органов Внутренней Секреции». А затем в «Комсомольской правде» появляется «Рагу из синей птицы» — письмо, подписанное группой видных жителей Сибири, якобы возмущённых прошедшими в Красноярске концертами «Машины Времени».

Со времени опубликованной в 1936 году в «Правде» статьи «Сумбур вместо музыки», в которой уничтожающей критике было подвергнуто творчество Дмитрия Шостаковича, «Рагу из синей птицы» стала самой громкой статьёй в советской прессе, посвящённой музыкальной тематике. Собственно говоря, в самом факте появления такого письма нет ничего страшного и предосудительного. Ну не понравилось некоторым жителям Красноярска выступление московской группы «Машина Времени», они об этом написали в центральную газету, и газета это письмо опубликовала. Кстати, первым в списке подписавшихся была фамилия известного писателя-фронтовика Виктора Астафьева, человека, отношения которого с властью и цензурой тоже складывались не всегда гладко. Так что думается (хотя вряд ли можно утверждать об этом со стопроцентной уверенностью), что письмо в «Комсомольскую правду» не было «заказным». Хуже было другое. «Рагу из синей птицы» стало сигналом для многочисленных чиновников от искусства: «Ату их!». Каждое выступление музыканты должны были теперь согласовывать с бесконечными худсоветами, некоторое время «Машине Времени» вообще запрещали выходить на сцену. О пластинках и выступлениях на радио и телевидении можно было забыть. Неудивительно, что когда Андрея Макаревича спрашивают об отношении к советской власти, он до предела категоричен: «Я ненавижу эту власть во всех её проявлениях».

Гонения на «Машину Времени» прекратились после прихода к власти М. С. Горбачёва. Фирма «Мелодия» в 1986 году выпустила первую большую пластинку группы «В добрый час», «Машина Времени» одной из первых советских рок-групп отправилась на зарубежные гастроли.

О «Машине Времени» можно рассказывать ещё очень долго и много, но мы на этом поставим точку. История группы, конечно же, не закончилась с распадом Советского Союза. Были многочисленные концерты, в том числе и юбилейные, посвящённые 25- и 30-летию «Машины», новый взлёт популярности группы, были новые песни и альбомы, гастроли и турне. Но жизнь «Машины Времени», как и любой другой рок-группы, начинавшей свой путь ещё при Советском Союзе, разделилась на «до» и «после». И «после», несмотря на, казалось бы, наступившую свободу творчества и мысли, ещё не значит «лучше». В прошлом остались «худсоветы» и «комсомольские активы», запрещавшие музыкантам петь то, что они хотят. Однако их место занял пресловутый «формат», пробиться сквозь который так же трудно, как и через цензуру советских времён. Свобода, конечно, хороша, но что от неё толку, если твоя музыка для продюсеров является «коммерчески невыгодной»? И приходится выбирать — или писать песни, которые никто не услышит, кроме твоих друзей, или приспосабливаться под требования людей, правящих бал в современном шоу-бизнесе. «Машине Времени», в некотором смысле, повезло, группе удалось найти «золотую середину», которая позволяет ей оставаться популярной и при этом не опускаться до песен уровня «два прихлопа, три притопа». И всё-таки некоторая горечь остаётся, недаром в одной из песен Андрея Макаревича есть такие строчки:

Ты помнишь, ещё вчера была такая игра —
Стоять чуть-чуть вне закона,
Бодаться с «совком» в тупой чёрно-белой стране.
Любая гитара в красном углу
Светилась, словно икона,
А стала лопатой для гребли в зелёной волне…
…Свобода накрыла нас с головой.
И нам казалось, что всё состоялось.
Но мы проиграли в этой войне.

Я шут, я Арлекин, я просто смех.
Без имени и, в общем, без судьбы.
Какое, право, дело вам до тех,
Над кем пришли повеселиться вы.

Кто бы мог подумать, что незамысловатая мелодия Э. Димитрова, давно позабытая в Болгарии, и текст, написанный за 30 минут малоизвестным поэтом Б. Баркасом, способны перевернуть заунывно-патриотическое существование советской эстрады. Впрочем, такой фантастический успех песня получила только благодаря своей исполнительнице. Пройдя «по острым иглам яркого огня», через десять лет от начала творческой деятельности А. Б. Пугачёва прорвала все заслоны и все «не пущать!». Она пела на международном конкурсе «Золотой Орфей» (Болгария, 1975 г.). Странный балахон, марионеточные движения рук, знаменитый смех «Арлекина» и голос-театр, наполненный болью, насмешкой, иронией и печалью… И хотя пресса на родине певицы охарактеризовала это выступление как «пугачёвский взрыв», песню удалось «пробить» во всесоюзный эфир только спустя месяц. По мнению высокопоставленных «товарищей», её «успех был не советский». Эта непохожесть на других, неординарность творческого «Я» только мешали певице с уникальными вокальными данными. Много сил ушло на преодоление барьеров, это испортило характер и превратило закомплексованную девчонку в Примадонну и «Живую легенду» советской и постсоветской эстрады.

Родители Аллы прошли войну. Борис Михайлович Пугачёв был на фронте разведчиком и вернулся домой без одного глаза. На цирковой карьере пришлось поставить крест, но до последних дней жизни в нём бурлил неуёмный артистизм, озорство и балагурство, впоследствии так свойственные дочке. Его супруга, Зинаида Архиповна Одегова, была бойцом противовоздушной обороны, но так хорошо пела, что практически сразу её перевели в концертную бригаду. Алла, родившаяся в Москве 15 апреля 1949 года, и её младший брат Евгений считали родителей идеальной парой. Зинаида Архиповна благодаря мужу могла позволить себе какое-то время не работать и занималась детьми. Для пятилетней дочки она пригласила учительницу и внимательно следила за её фортепианными занятиями в музыкальной школе. Даже летом на дачу перевозилось пианино, но Алла никогда не бунтовала против этого, хотя по характеру была лидером и давления не терпела.

«Алла была у нас самой главной заводилой и выдумщицей», — вспоминал её брат. К её чудачествам и беззлобным выходкам привыкли. Поэтому никого не удивило, когда с присущей ей непредсказуемостью после восьмого класса она поступила на дирижёрско-хоровое отделение музыкального училища им. Ипполитова-Иванова (1964 г.), хотя педагоги ей пророчили блестящее будущее концертирующей пианистки. Позже она призналась: «Я с детства любила петь. И боялась это делать. Аккомпанировала другим, помогала подругам ставить песни на школьных концертах. А сама… Сочиняла песни и пела их в пустой комнате, когда никого не было. Стеснялась, что плохо это делаю». И всё же она преодолела свою робость. Первая её песня «Робот», прозвучавшая на всю страну в программе «С добрым утром», имела у слушателей грандиозный успех. Но Пугачёва не нравилась начальству, и редакторам радио приходилось сражаться за каждую её запись.

Девушка, которая никогда не училась петь, имела уникальный слух и голосовые данные. Сейчас бы она в один день превратилась в «раскрученную столичную звезду», но в 60-х годах об этом, не могло быть и речи. Уже на первых гастролях с сатирическим дуэтом Лившица и Левенбука (1965 г.), а затем в составе агитбригады радиостанции «Юность» (1966 г.) слушатели принимали её восторженно. Алле пришлось долго жить с чувством, что ею «заполняют перерыв». Ей было тесно в рамках ВИА «Новый электрон» и «Москвичи». В эстрадном оркестре под управлением О. Лундстрема она «разогревала» публику перед появлением В. Ободзинского, и даже в таком популярном ансамбле, как «Весёлые ребята», ей не удавалось много солировать.

Пугачёва не исполняла комсомольских и патриотических песен и, значит, даже не могла надеяться на скромное звание лауреата. Первый серьёзный успех пришёл к певице осенью 1974 года на Всесоюзном конкурсе артистов эстрады, когда жюри чуть ли не с боем присудило ей третье место за песню «Посидим-поокаем». Шуточную незамысловатую песенку Алла превратила в мини-спектакль, проявив великолепные артистические данные. Но ни это выступление, ни прекрасное исполнение песен в фильмах «Король-олень», «Удивительный мальчик», «Стоянка поезда две минуты» не изменили отношения администраторов филармоний к Пугачёвой. И слушатели, с восторгом распевавшие «Куда уходит детство» и песни из «Иронии судьбы», зачастую не знали имени певицы.

Только после конкурсов «Золотой Орфей» и «Сопот-78», где прозвучала знаменитая песня «Всё могут короли», мэтры эстрады были вынуждены признать «рыжую нахалку из самодеятельности». К тому времени Пугачёва успела стать любимицей всей страны, поступить на режиссёрское отделение Государственного института театрального искусства (1976–1981 гг.) и дважды побывать замужем. Её первым мужем и отцом единственной дочери Кристины был музыкальный эксцентрик Миколас-Эдмундас Орбакас (согласно литовскому лингвистическому феномену дочь получила всем известную фамилию Орбакайте). Затем была встреча с режиссёром «Мосфильма» Стефановичем. Именно Александр Борисович принял деятельное участие в создании неповторимого сценического образа певицы. Исповедальность в песнях тонкой и ранимой женщины стала настоящим явлением на советской эстраде. Стефанович построил выступления Аллы именно на том, к чему она всегда стремилась: «Каждая песня должна стать маленьким спектаклем, потому что ты человек с актёрскими способностями и надо сделать спектакль с минимумом реквизита — обыгрывать пластику, обыгрывать детали декораций, если они существуют…». Фактически это были первые шаги к созданию «Театра Аллы Пугачёвой».

В 1979 году страна восторженно штурмовала кинотеатры. Фильм «Женщина, которая поёт», получивший от Госкино уничижительную третью категорию, просмотрело 55 миллионов человек. Сама Пугачёва говорила, что «фильм получился не плохой и не хороший — а музыкальный». После его показа на экранах Алла Борисовна уже не могла уйти с концерта без наряда милиции. В этом фильме она впервые выступила как композитор. Правда, некоторое время ей удавалось скрываться под именем мифического парализованного юноши Бориса Горбоноса. Алла Борисовна не была уверена, что и «королевы могут всё». Хотя, пока снимался фильм, в СССР разошлось свыше четырёх миллионов экземпляров пластинки «Зеркало души» с тремя песнями Б. Горбоноса.

Песенное искусство Пугачёвой было самобытным и неповторимым. Если она исполняла какую-то песню, то другим артистам уже не стоило за неё браться. Все свои сольные программы («Монологи певицы», «Как тревожен этот путь», «Пришла и говорю» и др.) Алла Борисовна продумывала до мелочей и ставила сама. Благо что все организационные вопросы взял на себя её новый муж и директор Росконцерта (впоследствии и личный менеджер) Евгений Болдин. Он обивал пороги кабинетов, отстаивал концертные ставки, помог с созданием музыкального коллектива «Рецитал», организовывал гастроли по стране и за рубежом, где слушатели были покорены талантом певицы. Пугачёва удостоилась «Золотого диска» за свой «скандинавский» альбом «Soviet Superstar» в Швеции, и финский паром носит её имя (1985 г.). Голос Аллы Борисовны завораживал, как волшебная свирель. Гитарист её ансамбля А. Левшин говорил: «Вы знаете, что много певиц у нас фальшиво поют вживую? Она действительно пользуется богатой интонацией своей души, она может произвести в одной фразе так много оттенков… Она не мучается у микрофона, как многие! У неё есть возможность точно воспроизвести музыку, которая у неё внутри!».

С приходом славы имя певицы, её песни, поступки и личная жизнь стали «всенародным достоянием». Со злым задором Алла Борисовна выдавала журналистам «спонтанные дерзости» и, как положено звезде, обрастала легендами, слухами, скандалами. Публика с напряжением наблюдала за развитием её сценического романа с Р. Паулсом во время исполнения «Маэстро». Затем у всех на устах были «Две звезды» — Пугачёва и певец Владимир Кузьмин. «Пугачёва, по сути, была в то время моим продюсером, — признал по окончании романа Кузьмин. — Обсуждала со мной аранжировки, нюансы исполнения, придумывала образ, костюмы». Но сама певица оставалась в душе «шаловливым прикольщиком» и о себе «живописала» так, что журналисты дрожали в предвкушении сенсации. А она после многих публикаций заявляла, что это очередной «прикол».

Близкие друзья уверенно говорят, что Алла Борисовна исключительно тёплый и отзывчивый человек, всепрощающая, мудрая, волевая и мужественная женщина. Сама Пугачёва признавалась: «Ну, может быть, несколько раз подмочила себе репутацию, потому что уж слишком незапятнанной она была. Скучновато быть правильной». Пугачёва имела полное право на титул звезды. С «Монологами певицы» она покорила парижскую «Олимпию», где некогда пела её любимая певица Эдит Пиаф. Алла Борисовна не понаслышке знала, каким вниманием и комфортом окружены артисты за границей за свой нелёгкий труд. Не то что «советский ненавязчивый сервис». Обычное по мировым нормам требование заказанного ею номера в ленинградской гостинице вызвало бурю негодования «общественности» и переросло в настоящую травлю. Пугачёву почти год в наказание не выпускали на сцену, и её песни изъяли из эфира. Но лучшие эстрадные площадки мира, включая Карнеги-холл (1988 г.), распахнули двери перед неповторимой русской певицей.

По своей натуре Алла Борисовна — творческий трудоголик и не почивает на лаврах от концерта к концерту. В 1988 году она организовала «Театр песни» и создала первую программу из цикла «Рождественские встречи». Народная артистка СССР (1991 г.) А. Б. Пугачёва никогда не боялась, что её могут потеснить на пьедестале молодые исполнители. Наоборот, она их отыскивает, представляет публике и помогает встать на ноги, возможно, памятуя, как тяжело прорывалась на эстраду сама. Десятки певцов и групп обязаны ей своим стремительным успехом и сценическим образом. Помощь Пугачёвой в высшей степени профессиональна. Но многие видят в каждом протеже мужского пола очередного любовника, а роман певицы с музыкантом Сергеем Челобановым окрестили «челобановским периодом». В любви Алла Борисовна всегда бескорыстна. Так и в этом случае, она забросила все свои дела и открыла дорогу на эстраду одарённому человеку.

Пугачёва известна не только как эстрадная певица, режиссёр, продюсер, композитор и актриса. В 1992 году она создала фирму-студию «Алла» и начала выпуск духов. Этот год был для неё очень тяжёлым. Серьёзная операция, сделанная в Швейцарии, чуть не закончилась летальным исходом. Своё спасение Алла Борисовна назвала «вторым рождением». Вернувшись на сцену, она совершила большой гастрольный тур по России, СНГ и США с программой «Поёт Алла Пугачёва» (1993 г.). А в январе 1994 года огорошила своих поклонников помолвкой с Филиппом Киркоровым. Даже близкие друзья считали это очередным розыгрышем Примадонны и Лучезарного. Но свадьба в Ленинграде и венчание в Иерусалиме состоялись, и «шутка» звёзд продолжалась почти двенадцать лет.

В 1995 году после большого гастрольного тура, выхода на экраны пятисерийного телефильма «Жди и помни меня» и выпуска дисков «Путь звезды», «Не делайте мне больно, господа» Пугачёва ушла в творческий отпуск. Занималась режиссурой (концертная программа А. Укупника), как дизайнер создала не одну коллекцию обуви марки «Alla Pugachova». Но публика не верила, что певица может расстаться с песней, и Алла Борисовна вернулась на сцену. Она по-прежнему умеет подобрать песни, характерные для нашего времени («Мадам Брошкина», «Девочка секонд-хенд», «Будь или не будь») и для всех возрастных категорий («Белый снег», «В Петербурге сегодня дожди», «Живи спокойно, страна!»).

По колоссальной силе воздействия на зрителя ярче Пугачёвой нет никого на российской эстраде. Её друг со времён учёбы в музыкальном училище М. Шуфутинский как-то сказал: «Есть два вида популярных людей: люди просто популярные и люди не только популярные, но и любимые. Алла Пугачёва — любимая. Она прошла с музыкой через всю жизнь, создавала такие песни, которые, услышав однажды, уже невозможно забыть. Её песни, если они звучат по радио или телевидению, никогда никто не выключит: они сразу западают в душу, притягивают как магнит». Именно за эти поразительные качества и за приумножение добра на Земле Пугачёва награждена орденами «За заслуги перед Отечеством» (Россия, 1999 г.) и Николая Чудотворца (Украина, 2000 г.). Обладательница уникальной коллекции званий, призов и наград признана «Живой легендой» (премия «Овация», 1994 г.) и певицей века (читателями «МК», 1999 г.), поскольку сумела создать свою эпоху эстрадного песенного искусства. Антология из 210 песен Пугачёвой («Коллекция», 1996 г.) с трудом поместилась на 13 лазерных дисках (около 70 песен из-за низкого качества старых записей не были включены), и её творчество по-прежнему никого не оставляет равнодушным. Алла Борисовна умеет достучаться до сердец.

Ходит анекдот, что при распаде СССР президенты трёх стран задумались: «А как же делить Ротару?». Действительно, эта певица остаётся кумиром нескольких поколений и разных государствах. Она не просто звезда — она легенда эстрады. И её чарующий голос, настолько разный, насколько разной может быть женщина, разделить между братскими державами — Украиной, Россией и Молдовой — так и не удалось. София Михайловна, Софа, Сонечка, как ласково называют её поклонники, по сей день продолжает радовать слушателей своими песнями на трёх родных ей языках.

7 августа 1947 года в молдавском селе Маршинцы Черновицкой области в семье Михаила Фёдоровича и Александры Ивановны Ротару родилась вторая дочь. Отец души не чаял в Сонечке и не без родительского преувеличения говорил всем знакомым, что дочка обязательно станет «великой артисткой». Он был первым из многих людей, кто поверил в её будущее и всячески помогал. Да и как было ей, её трём сёстрам и двум братьям (которые тоже стали профессиональными исполнителями) не запеть, «когда полсела — певцы, да какие! А вторая половина — музыканты!». Детство Сони было таким же, как и у любой сельской девчонки: пока родители работали (отец на винограднике, мать в поле), она хозяйничала в доме, пасла и доила коров, иногда продавала зелень на рынке. А после того как старшая сестра Зина перенесла тиф и ослепла, взяла на себя ещё и заботу о младших. От Зины, единственной радостью которой стало радио, София переняла русские песни, а потом и язык — в селе все говорили только на молдавском.

Училась она хорошо и успевала не только уроки делать, петь в школьном и церковном хорах (все в семье были верующими) да маме помогать, но и брала в школе единственный баян и занималась на нём самостоятельно, играла в драмкружке и, будучи по характеру очень живой и подвижной, любила спорт. Одно время Соня всерьёз увлеклась лёгкой атлетикой и делала успехи: была чемпионкой школы по многоборью, на областной спартакиаде в Черновцах стала победительницей в беге на 100 и 800 м. Но чем старше становилась девочка, тем больше её тянуло к музыке. Вскоре она стала петь в художественной самодеятельности и пошла в музыкальную школу. И поэтому по окончании десяти классов выбор София сделала уже сознательно: решила поступать в Черновицкое музыкальное училище. Но когда приехала в «область», выяснила, что вокального факультета в училище нет, и поступила на дирижёрско-хоровой. Закончила она училище в 1968 году и сразу же сдала документы на заочный факультет Кишинёвского института искусств им. Музыческу. А пока работала тут же, в училище, преподавателем сольфеджио и теории музыки, выступала на конкурсах и смотрах и пела, пела…

Надо сказать, свою дорогу на музыкальный Олимп София Ротару начала ещё школьницей. Победа в районном конкурсе художественной самодеятельности в 1962 году позволила ей поехать на областной смотр. За чарующий голос земляки тогда окрестили её Буковинским соловьём. Пела Сонечка удивительно. Сильный голос, его необычайно широкий диапазон и сочность не оставляли сомнений относительно будущей счастливой судьбы молодой певицы. Уже в следующем году диплом первой степени на областном смотре принёс ей путёвку в Киев на участие в республиканском конкурсе, где 17-летняя София вновь победила. Через несколько месяцев голос девушки покорил и Москву — она пела на самой престижной сцене страны — в Кремлёвском Дворце съездов. «И кто тебя замуж возьмёт? — говорила ей часто мама. — Одна музыка в голове».

Но к тому времени у Сони уже был «надоедливый» поклонник. После победы на республиканском смотре её фотографию поместили на обложке журнала «Украина», который в те годы распространялся по всему СССР. Анатолий Евдокименко, служивший тогда в армии в Нижнем Тагиле, повесил фото красавицы-буковинки у себя над кроватью и дал себе зарок, что станет её мужем. Завершив службу, он приехал в далёкие Черновцы, перевёлся в местный институт, где получил специальность физика, и остался работать на кафедре. Долгих два года он добивался сердца Софии, а она всё твердила: «С городскими парнями я связываться не буду. Выйду замуж за своего, сельского. Может, не сельского, но за молдаванина». Не помогали ни красивые ухаживания, ни подарки. А вот когда Толя пригласил её солисткой в институтский оркестр, она оттаяла. Последние преграды разрушились в тот момент, когда парень рассказал ей о своих безответных чувствах и предложил руку и сердце… на чистейшем молдавском языке. «Скромная» свадьба человек на 300, длившаяся три дня, состоялась в Маршинцах 22 сентября 1968 года. Вскоре София Ротару впервые оставила сцену: у счастливых супругов родился единственный сын Руслан. Правда, вынашивала его мама «почти год» — решив проверить мужа, она заранее сказала, что ждёт ребёнка, — счастливый же Евдокименко на такую мелочь внимания не обратил.

В 1968 году в жизни Ротару произошло ещё одно радостное событие. Свой день рождения она встречала на IX Всемирном фестивале молодёжи и студентов в Софии как участница фольклорного конкурса (Толя тогда, чтобы поехать с ней, за два месяца освоил контрабас). Соня пела украинскую народную «На камне стою» и молдавскую «Люблю весну», а также «Степью» А. Пашкевича и «Валентины» Г. Георгице. Здесь её снова ждал ошеломительный успех. А когда певице вручали золотую медаль и её буквально засыпали болгарскими розами, один оркестрант пошутил: «Цветы Софии для Софии». Газеты тоже пестрели подобными заголовками, провозглашая рождение новой звезды. А председатель жюри Людмила Зыкина сказала просто: «Это певица с великим будущим».

Но сама Ротару ведёт отсчёт своей музыкальной карьеры с 1971 года. Именно тогда Анатолий Евдокименко, известный в то время как учёный и автор множества статей, бросил науку, чтобы целиком посвятить себя любимой жене. И, чтобы София ни от кого не зависела в репертуарном вопросе, вскоре после её съёмок в музыкальном фильме «Червона рута» о любви девушки-горянки и донецкого паренька он создал при Черновицкой филармонии (куда певицу пригласили работать) коллектив с таким же названием. А чтобы она не отвлекалась на объяснения, какой свет ей нужен или аранжировка, Анатолий закончил режиссёрский факультет Киевского института культуры. Вскоре он стал художественным руководителем ансамбля, а фактически на долгие годы — продюсером Ротару, постановщиком программ, режиссёром, директором, телохранителем. Они вместе продумывали репертуар, и с тех пор народные мелодии в современной обработке стали основой большей части её эстрадных хитов.

Первое выездное выступление нового ансамбля состоялось в Звёздном городке перед космонавтами, которые восприняли его на ура. Да и как было не оценить прекрасную лирическую песню В. Ивасюка «Червона рута» в исполнении не менее обворожительной девушки в стилизованных народных одеждах, которая словно и не боялась выступать перед такой «серьёзной» публикой и своей кипучей энергией заряжала зал. Надо отметить, что туалеты, в которых долгое время выходила на сцену певица, до сих пор вызывают восхищение и у нас, и за рубежом: созданные на обычной швейной фабрике, они вручную расшиты мастерицами-вышивальщицами из села Бояны Черновицкой области и представляют собой не только художественную, но и этнографическую ценность. Не изменяет София Ротару любимым фольклорным мотивам и по сей день, одеваясь у таких модельеров, как Зайцев, Юдашкин, Бызов. Последнее время костюмы для певицы готовит талантливый украинский дизайнер Лилия Пустовит. На самом же деле София Михайловна доверяет только своему вкусу, утверждая, что сценические костюмы должны соответствовать внутреннему миру и создаваемому образу.

Встречу же с Владимиром Ивасюком Ротару считала счастливым подарком судьбы. В его творениях удивительным образом сочетались красота и романтика буковинского края, свежесть и целомудренность первой любви, бескрайняя вера в счастье. Именно он, а также В. Тромцев и Л. Дудковский сочинили песни, которые пела София Михайловна в «Червоной руте» и с которыми в полную силу разгорелась её звезда на отечественной эстраде. Именно Ивасюку, безвременно ушедшему из жизни, певица на каждом концерте посвящает одну из своих песен.

Тем временем слава её стремительно росла. За несколько лет из безвестной провинциальной исполнительницы София Ротару превратилась в обожаемого миллионами слушателей кумира. Она была исполнительницей всенародно любимых песен: «Баллада о матери» и «Лебединая верность» Е. Мартынова, «Верни мне музыку» А. Бабаджаняна, «Аист на крыше» Д. Тухманова, «Ожидание» Ю. Саульского, «Мой белый город» Ю. Силантьева и многих других. И в каждой из них певица сумела создать калейдоскоп неповторимых образов: её знали и смешной взбалмошной девчонкой, и переживающей трепетные мгновения первой влюблённости девушкой, и выдержавшей все разочарования и беды женщиной… А ещё она — первая в Советском Союзе исполнительница в стиле рэп. В своё время шлягер Тухманова «Я, Ты, Он, Она! Вместе целая страна!» побил в стране все рекорды по популярности. А когда Ротару показала его на Мюнхенской студии грамзаписи «Ориола», все были удивлены, откуда в СССР такая «продвинутая» музыка.

Сейчас репертуар певицы — это более 400 песен различных стилей: от народных баллад до суперсовременных хитов; множество её альбомов быстро раскупают на территории бывших республик Советского Союза. И кажется, что каждую песню София Михайловна пропускает через призму собственного жизненного опыта, своих бед и радостей. Итак, в жизни певицы, с одной стороны — всенародная любовь и признание, конкурсы и победы, премии и награды. С другой, незаметной для чужого глаза, — титанический труд и горькие обиды. Например, мало кто знает, что в Крым певица переехала не по собственной воле или из-за болезни (якобы астмы или туберкулёза), а по… политическим причинам: «В конце 1975 года из армии вернулся мой брат Анатолий. На Старый Новый год братья колобродили с ёлкой, вытащенной из клуба, а в те времена был строгий запрет. В три часа ночи приехала милиция, и братьев забрали, якобы за участие в церковном обряде и празднование старорежимного праздника. Это сейчас смешно, а тогда нам всем было не до веселья, папу исключили из партии, братьев из комсомола. Наша фамилия оказалась в чёрных списках. Мне посоветовали уехать из Черновцов. Хорошо, что в то время у меня были гастроли в Крыму и директор крымской госфилармонии, прослышав о случившемся, предложил переехать в их регион». Так или иначе, но Крым принял Софию Михайловну ласково и стал для неё родным домом.

Надо сказать, что репертуар Ротару всё время рос как на дрожжах. Это объяснялось и любовью композиторов и поэтов-песенников, которые наперебой предлагали ей свои сочинения, и её лёгким характером, и собственной плодотворной деятельностью певицы. На шесть лет (1978–1984 гг.) она забыла, что такое отпуск: постоянная работа над новыми песнями, съёмки в кино («Песня будет среди нас», «Где ты, любовь», «Душа», «Золотое сердце») и непрекращающиеся гастроли. Неудивительно, что после 137 концертов подряд сказалось накопившееся нервное перенапряжение: однажды на сцене София Михайловна потеряла чувство реальности и спросила у слушателей, где она находится. Врачи настаивали на продолжительном отдыхе, но она никак не хотела оставлять любимое дело, из-за чего пострадала ещё больше. Вскоре на голосовых связках образовались помпы (узелки) — профессиональное заболевание практически всех певцов. Операция была совсем несложной, но вот беда — требовала первое время беречь голос, разговаривать шёпотом и ни в коем случае не петь. Певица же начала распеваться уже через несколько дней… В результате — вынужденная повторная операция и почти год принудительного «отпуска». Время это София Михайловна, конечно, даром не теряла: готовила новую программу.

1983 год подарил певице ещё одну прекрасную новую встречу — с композитором Владимиром Матецким. Написанный им специально для Ротару шлягер «Лаванда» (признанный лучшей песней года) стал первым в их сотрудничестве.

Перестройка и приближающаяся независимость страны внесли в жизнь Софии Михайловны очередные горькие мгновения. Во время концерта во Львове в 1989 году её репертуар впервые попал под «обстрел» националистов. Ротару рассказывала об этом: «Неприятно… Но я глаза от зрителей не прятала. Меня засвистывают, а я пою. Мне телевизионщики кричат: „Отойди от трибун от греха подальше, не дразни гусей…“». Дальше — хуже: когда Украина стала независимой, подобные нападки усилились: провокации на выступлениях, статьи о том, что Ротару поёт по-украински, даже не зная этого языка, что большая часть её песен на русском, а значит, она «продалась москалям». Травля певицы в её стране приняла такие масштабы, что из-за размолвок, возникших в «Червоной руте», Ротару была вынуждена расстаться со своим ансамблем и поклялась никогда больше не выступать на украинских сценах…

Она вернулась к своим украинским поклонникам лишь в 1996 году, когда сам Президент Украины попросил её об этом. Газеты писали: «Президент страны встретился с президентом эстрады». Многолетнее противостояние закончилось полной победой певицы: слушатели хотели видеть и слышать свою любимицу. В том же году перед концертным залом «Юбилейный» была заложена Звезда Софии Ротару.

Казалось, что жизнь певицы постепенно налаживается. Она с головой погрузилась в работу, концерты по СНГ и за рубежом. Но самое страшное было впереди: в 1997 году Анатолий Кириллович слёг с инсультом и впервые оставил жену одну; в следующем году умерла её мама, зверски убили отца её невестки. Всё это не могло не повлиять на Софию Михайловну. Но она выстояла: «Перекрестилась дрожащей рукой, шагнула из кулис — и поняла: без сцены нет жизни».

В 2001 году София Ротару с новой концертной программой «Жизнь моя — моя любовь» отметила 30-летний юбилей творческой деятельности. Этот год певица провела в разъездах и снова сама: муж перенёс с недолгим перерывом ещё два инсульта, сопровождать её он физически не мог. В октябре 2002 года Украину она покидала с тяжёлым сердцем: должны были пройти выступления в Германии, а оставлять мужа надолго было боязно. 23 октября Ротару отменила все концерты и срочно вылетела в Киев — у Анатолия случился четвёртый удар, и он скончался.

Говорили, что певица так и не смогла оправиться от этого горя. Говорили, что она потеряла голос и никогда больше не сможет петь, не выйдет больше на сцену. Что происходило в душе Софии Михайловны, никому знать не дано. Известно только, что вскоре она улетела в Санкт-Петербург на съёмки клипа на новую песню «Белый танец», а оттуда — в Москву, где участвовала в нескольких концертах. Ротару не оставила эстраду и своих зрителей, которые тянутся к ней с такой же теплотой и восхищением, как и раньше, желая поддержать и помочь своей любовью той, которая столько раз своими песнями поддерживала их. Люди искренне любят Ротару, ведь она не похожа на некоторых своих коллег. Простая, открытая, София Михайловна готова мёрзнуть в провинциальной гостинице, если знает, что её ждут, легко выбегает в зал, не обращая никакого внимания на пытающихся оградить её от возможных неприятностей охранников, общается с поклонниками, а её шаловливая улыбка разбивает мужские сердца. И потому любой придуманный скандал или раздутая прессой сенсация кажутся нелепыми, когда речь идёт о Ротару.

Живёт София Михайловна в Никите под Ялтой, в доме, спроектированном и обустроенном её сыном, или в своей киевской квартире. Она редко появляется на шумных звёздных тусовках, предпочитая всему работу в саду, каждый росток для которого нашла и посадила сама. «Мой любимый инструмент — секатор», — часто говорит Ротару. А ещё её любовь принадлежит семье: сыну Руслану, его жене Светлане и двум очаровательным внукам — Толику, названному в честь двух дедушек, и Сонечке-младшей. Толик любит петь бабушкин репертуар и часто требует: «Соня, давай». Конечно же, те песни, которые он знает, из «новой» Ротару: «Хуторянка», «Море, море», «Мотылёк», «Люби меня». Требует опять так же, как и слушатели на концертах, свои любимые, вечные — «Червону руту», «Водограй», «Черемшину»… И каждый из слушателей вслед за невесткой Софии Михайловны может повторить: «Для нас она — Солнце, которое согревает всех своим теплом».

«Великий комбинатор» Остап Бендер знал как минимум 400 относительно честных способов отъёма денег у граждан. Некто Андрей Разин таких способов знал, наверное, меньше, но, тем не менее, получил от современников прозвище Остап Бендер-2. Первые деньги Андрей Александрович заработал в 12 лет, организовав из таких же пацанов, как и он, бригаду по сбору винограда. А позже ему пришла в голову идея, в сравнении с которой меркнут все «замыслы» Остапа Бендера. Зачем гоняться по всему Советскому Союзу за спрятанными в стуле сокровищами тёщи Кисы Воробьянинова или за подпольным миллионером Корейко, который должен принести миллион «на тарелочке с голубой каёмочкой»? Всё гораздо проще — надо всего лишь создать группу, от песен которой будут сходить с ума едва ли не все, кому ещё не исполнилось двадцати лет. И тогда деньги потекут не просто рекой, а полноводной Амазонкой, разлившейся после месяца тропических ливней…

Имя: «Ласковый май». Место рождения: город Оренбург. Дата рождения: 1986 год. Отец… Здесь нам придётся отойти от традиционных правил написания биографий. Отцов у «Ласкового мая» было два. Один «Ласковый май», так сказать, «породил», а второй — «усыновил и вывел в люди». Начнём с первого…

Осенью 1986 года молодой поэт и музыкант Сергей Кузнецов демобилизовался из армии и устроился на должность руководителя музыкального кружка в Оренбургском интернате № 2 для детей-сирот. Сергей мечтал создать свою группу и искал вокалиста, которому, по его задумке, должно было быть лет 12–13. И однажды Вячеслав Пономарёв, его лучший друг, посоветовал ему послушать воспитанника Акбулакского (Акбулак — город примерно в 130 км от Оренбурга) детского дома Юру Шатунова.

«Шатунов выглядел нахохленным, как чиж на мокрой ветке, подростком, — вспоминал Сергей Кузнецов своё первое знакомство с будущим солистом „Ласкового мая“. — Я прикинул, вроде ничего, для сцены подходит. Довольно симпатичный. И характер угадывается такой, какой мне нужен». А потом, когда Юра спел несколько песен, Кузнецов сказал ему: «Знаешь, хочешь ты стать звездой или нет, но тебе придётся ею стать!». Тринадцатилетний паренёк настолько впечатлил Сергея, что он всеми правдами и неправдами добился его перевода из Акбулака в Оренбург.

Кузнецов, Пономарёв и Шатунов начали работу над своим первым альбомом. Дебют новой группы должен был состояться на новогодней дискотеке, но однажды, придя в интернат. Кузнецов услышал «радостную» новость: «А Шатунов-то сбежал…».

Да, Юра не раз «оправдывал» свою фамилию, по выражению Кузнецова, «тяга к бродяжничеству у него была обалденная». Пришлось Сергею бросать всё и ехать в посёлок Тюльган, где Юра прятался у своей тёти. Видимо, из-за всех этих хлопот музыканты забыли о том, что у их группы нет названия…

«31 декабря 1986 года, скоро выход на сцену, — вспоминал Сергей Кузнецов историю названия группы. — Программа готова, а названия у группы нет. Я когда-то предлагал назваться „Ласковый май“ — символично, потому что у нас в одной из песен были слова „но ласковый май вступит в права“. Название не понравилось никому. И мне тоже. Решили что-нибудь придумать другое… А теперь некогда придумывать. На сцену надо… Так и решили оставить…».

Конечно, музыка и тексты «Ласкового мая» были, мягко сказать, незатейливыми. Но они били точно в цель. Девочки-подростки просто сходили с ума, когда на сцену выходил симпатичный мальчик и детским голосом пел не о любви к Родине или к давно почившему «дедушке Ленину», а просто о любви. В начале 1988 года в киосках звукозаписи Оренбурга появился записанный в примитивных условиях, на бытовых магнитофонах, первый альбом группы «Белые розы». «Ласковый май» стремительно стал набирать популярность. Вскоре в местной оренбургской газете «Комсомольское пламя» появляется статья под названием «Неизвестные звёзды», а чуть позже в интернат № 2 приехало местное телевидение, чтобы взять интервью у Юры Шатунова.

Успех успехом, но вряд ли «Ласковый май» стал бы известен за пределами Оренбурга (по крайней мере, так быстро), если бы запись альбома «Белые розы» не попала однажды в руки Андрею Разину. В то время Разин был уже достаточно известным человеком в музыкальных кругах, продюсировал популярную женскую группу «Мираж». Но как только Андрей услышал «Ласковый май» и Юру Шатунова — он буквально бросил всё и загорелся идеей «раскрутки» группы из Оренбурга. Уж в чём-чём, а в чутье и предприимчивости Андрею Александровичу не откажешь.

Реакция Разина была молниеносной — раздобыв липовое удостоверение сотрудника Министерства культуры СССР, он отправился в Оренбург. Неизвестно, знал ли хорошо Разин классические произведения отечественной литературы («Ревизора» Гоголя, например, или те же «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова) или действовал по наитию, но его методы «знакомства» с высокопоставленными и не очень чиновниками были просто безотказными. Долгое время Разин представлялся племянником не кого-нибудь, а самого Михаила Сергеевича Горбачёва. Он просто показывал всем снимок, на котором у человека, смутно напоминавшего первого и последнего президента СССР, сидел на коленях третьеклассник, также смутно напоминающий самого Андрея Разина. А позже и снимок показывать не надо было. «Всё делала „Чайка“, — рассказывал Разин в интервью газете „Факты“. — Это была правительственная машина. Со служебного входа я звонил зампреду Гостелерадио Попову и говорил: „С вами разговаривает племянник Михаила Сергеевича Горбачёва. Мне надо вам сказать два слова!“. Он с семнадцатого этажа бежал вниз и видел: подъезжает ГАЗ-14 с флажками советского государства, водитель открывает двери, и оттуда выхожу я. „Садитесь, пожалуйста, мне надо с вами поговорить“, — говорил я Попову. Пока мы ехали в машине до проспекта Мира, я решал все вопросы. Мало того, мой друг звонил по секретному телефону 206–43–00 в эту „Чайку“, и я с ним разговаривал как с Михаилом Сергеевичем. Это произвело на Попова ещё большее впечатление. А я Горбачёву как бы отвечаю: „Дядя, сейчас я подъеду, машину отпущу, всё, пока“. До этого в течение четырёх лет нашу группу не пускали ни телевидение. После этого случая Попов собрал телевизионное начальство, среди которого был и Игорь Крутой, и нам был открыт „зелёный свет“».

В Оренбурге у Разина дела шли просто замечательно. Местные чиновники оказывали всемерное содействие уверенному в себе «работнику» Министерства культуры, да и дело-то было пустяковое — перевести одного из воспитанников оренбургского интерната в московский детский дом. Разин быстро договорился о сотрудничестве с Сергеем Кузнецовым. И всё вроде бы хорошо — есть связи, есть очень перспективная группа, да вот только солиста у этой группы нет. Солист в это время гулял где-то на просторах бескрайних оренбургских степей…

«Кто будет петь в твоей новой группе?» — спрашивали Андрея Разина знакомые. «Я, Аркадий Кудряшов (работавший вместе с Разиным в группе „Мираж“. — Авт.) и парень, которого мы ищем — Юра Шатунов, — отвечал Разин. — Он сбежал из детдома, и, если мы его поймаем быстрее милиции, это и будет наш солист». Шатунов, ничего не знавший о необычайном интересе к своей персоне, в очередной раз сбежал из интерната. Он опять поехал в посёлок Тюльган, однако на этот раз жил не у тётки, а прятался в окрестных степях. «Заложили» его местные пацаны, показавшие Разину место его ночёвок. Конечно, он был невероятно напуган, когда забирать его приехал не привычный милицейский патруль или люди из интерната, а чуть ли не с десяток местных начальников во главе с Андреем Разиным.

Осенью 1988 года Шатунов переезжает в Москву. Официально он был оформлен как воспитанник школы-интерната № 24 г. Москвы, однако на самом деле жил на квартире у Разина или разъезжал вместе с группой на гастроли. Вслед за Юрием в Москву потянулись и другие участники группы. Сергей Кузнецов взял в «Ласковый май» друзей Шатунова. Из Оренбурга приехали Костя Пахомов и Сергей Серков, из Акбулака — Саша Прико и Игорь Игошин. Буквально за пару месяцев «Ласковый май» записывает на студии «Рекорд» (где работал Андрей Разин) сразу три альбома: «Белые розы», «Осень» и «Немного о себе». Эти альбомы сразу же становятся суперпопулярными, песни «Ласкового мая» звучат по всей стране буквально из каждого аппарата, способного хоть каким-то образом воспроизводить звук.

С этих пор для «Ласкового мая» наступили «трудовые будни», да такие ударные, что сам Алексей Стаханов и другие основатели всякого рода соцсоревнований, позавидовали бы таким темпам работы. Группа отправляется в гастрольный тур, на профессиональном жаргоне музыкантов называемый «чёсом». В течение нескольких месяцев «Ласковый май» колесит по стране, собирая полные концертные залы и стадионы, в том числе московские «Лужники» и «Олимпийский». Конечно, ни о каком «живом» звуке речи и не шло. «Сами понимаете, работали только под „фанеру“, чего скрывать-то, — рассказывал Сергей Кузнецов. — Но пацаны знали все свои партии от и до… Конечно, можно было работать и вживую, но зачем людям слышать плохое качество звука? А всю студию „Рекорд“ на концерты возить не будешь…». Новые альбомы писались просто с невероятной скоростью — в начале 1989 года выходит три новых сборника «Ласкового мая»: «8 Марта», «Розовый вечер», «На крыше».

По воспоминаниям музыкантов, иногда им приходилось давать по шесть концертов в день. Но ведь в стране оставалось множество мест, которые ещё не были «осчастливлены» концертами «Ласкового мая», и миллионы поклонников, готовых отдать свои кровные, чтобы увидеть и услышать своих кумиров. И тогда Андрей Разин решает, что одного «Ласкового мая» мало. В то время по всему Советскому Союзу уже колесили десятки «липовых» «Ласковых маев» (по некоторым данным, в период пика популярности «Ласкового мая» в стране выступали сотни «двойников» группы). «Хорошая идея», — подумал, наверное, продюсер и начал претворять в жизнь свой новый «проект». Теперь по стране гастролировали ещё и несколько групп под названием «Ласковый май», подконтрольных непосредственно Разину. «У меня было пять Разиных и пять Шатуновых, — рассказывал Разин газете „Факты“. — Мы этого не скрываем. Пою я, к примеру, в Киеве. Звонит мне директор Магаданской филармонии и приглашает приехать. „Не могу, пою в Киеве“. — „Андрей Александрович, дайте мне хоть кого-нибудь“. — „Есть только двойник“. — „Ой, пожалуйста, такие же деньги, как за вас платим“. Ну если они просят, если им это нравится, платят деньги — пожалуйста, возьмите Разина. Я — честный человек. В конце года в „Олимпийском“ я собирал их всех вместе, и они пели… моим голосом».

В марте 1989 года после серьёзного конфликта с Разиным из «Ласкового мая» ушёл Сергей Кузнецов. Вместе с ним группу покинули Александр Прико и Игорь Игошин. Кузнецов, Прико и Игошин создали группу «Мама» (особой популярности, надо сказать, не снискавшую), а Разин организовал из «Ласкового мая» целую студию, с непрерывно меняющимся составом музыкантов и солистов. Производство новых альбомов (соответствующего качества) было поставлено на поток, за три года студия «Ласковый май» записала 14 (!) альбомов.

Летом 1989 года группу покидают ещё двое участников из первого состава — Константин Пахомов и Сергей Серков. И в это же время в центральной прессе появляется несколько разгромных статей, в которых Разина обвиняют во всех смертных грехах. Особенно много шума наделала статья «Майские метаморфозы», напечатанная в «Комсомольской правде», где Разина называли «монстром», мучающим несчастных детей. Но эти статьи только способствовали ещё большей «раскрутке» «Ласкового мая». «Пишите о нас хоть хорошее, хоть плохое, для нас любая реклама — хорошо», — сказал однажды журналистам директор группы Алексей Кудряшов. А когда после статьи в «Комсомольской правде» группа собрала аншлаги в нескольких городах, Разин позвонил журналисту и поблагодарил: «Большое спасибо, ты дал заработать мне сто тысяч долларов».

В дни новогодних каникул, с 28 декабря 1989 года по 10 января 1990 года, в спорткомплексе «Олимпийский» проходит, пожалуй, самое грандиозное выступление группы — «шоу-ревю „Белые розы белой зимой“». По размаху и количеству зрителей это шоу превосходит знаменитые «Рождественские встречи» Аллы Пугачёвой. Через год ситуация повторяется — Разин, Шатунов и «Ласковый май» оказались «сильнее» Пугачёвой и трёх десятков самых популярных и известных артистов Советского Союза. Но это выступление, было, по сути дела, «лебединой песней» группы. В 1991 году популярность группы падает, «Ласковый май» затмевают новые звёзды и звёздочки. Шатунов, «главный козырь» группы, всё реже появляется на сцене. По одной из версий, у него начались проблемы с голосом, по другой — причиной стал конфликт с Разиным. Очередное новогоднее шоу-ревю «Ласкового мая» завершается провалом. В феврале 1992 года Юрий Шатунов окончательно разрывает отношения с Разиным, а тот, в свою очередь, вскоре объявляет о роспуске группы. Позже музыканты несколько раз пытались возродить «Ласковый май», но эти попытки оказались безуспешными. Сумасшедшая популярность, огромные заработки и толпы поклонниц остались в прошлом.

Умная, красивая, стройная, элегантная… «Раиса Горбачёва оказалась первой и пока последней первой леди в нашей стране», — сказал о ней один из «отцов» перестройки Александр Яковлев. Она действительно олицетворяла собой незнакомый ранее советскому человеку образ «леди», выглядела так, словно сошла с обложки журнала светской хроники. Это было настолько необычно, особенно на фоне жён других советских генсеков и партийных лидеров. Это было настолько непривычно, что очень многих Раиса Максимовна… откровенно раздражала. Нет, конечно, были и те, кто её уважал и даже любил. На Западе русское имя «Раиса» стояло в одном ряду со словами «perestroyka», «glasnost'» и «Gorbachov» и было символом перемен, происходивших в стране, до недавнего времени считавшейся главным врагом всего свободного мира. Когда она появлялась на официальных приёмах рядом с мужем, мир вместе с ней открывал совершенно новый Советский Союз. Оказывается, одна шестая часть суши — это не только медведи на улицах, шапки-ушанки, водка и балалайка, и притом густо «приправленные» огромным количеством ядерных ракет. Оказывается, у «этих русских» вполне нормальный лидер, который хочет мира с Западом, а рядом с ним его жена, такая, какой и должна быть супруга политического лидера. «Она и её муж были неразделимой парой, и постоянная поддержка со стороны Раисы в огромной степени способствовала политическим свершениям президента Горбачёва и великим реформам, которые он провёл в Советском Союзе». К этим словам стоит прислушаться, ведь они принадлежат ещё одной женщине, определявшей судьбы мира в 80-х годах, — «железной леди» Маргарет Тэтчер. Запад принял супругу Михаила Сергеевича и полюбил. А вот дома…

Кого-то раздражал её учительский тон и назидательные рекомендации, её самомнение и уверенность в своей правоте. Люди, знавшие Раису Максимовну достаточно близко, рассказывали, что она могла быть капризной и требовательной в мелочах. Кому-то не нравилось слишком большое влияние на облечённого огромной властью мужа, мол, «попал Михал Сергеич под женин каблук, а она вертит им как хочет, и вообще, не он, а она страной управляет». Она пыталась объяснить, что забота о муже и семье для неё — смысл жизни, она иначе не может, да и не хочет. «Я не кинозвезда, не писательница, не художница, не музыкант, не модельер. И — не политик. Не государственный деятель, принимающий решения и отвечающий за судьбы людей. Я — жена главы Советского государства, по мере сил поддерживающая мужа, помогающая ему — как могу, как делала это всегда, ещё с юности, когда мы только связали свои судьбы». Но её не понимали. И только после того, как её не стало… Есть такая русская (и советская) «народная» привычка — относиться к личности по-человечески только после того, как человек уйдёт на тот свет. До того можно пинать, попрекать за любую ошибку или даже просто так, поливать грязью. А вот потом… Сразу все считают своим долгом петь прочувствованные панегирики покойному: «Ах, каким же он (или она) был хорошим человеком, а мы не замечали, и теперь мы его потеряли, как же так…». К супруге первого и единственного президента СССР это относится сполна…

Раиса Максимовна Горбачёва (в девичестве — Титаренко) родилась 5 января 1932 года в городе Рубцовске Алтайского края. Её отец, Максим Андреевич, работал на строительстве железных дорог. Семья вела почти кочевой образ жизни. Как только строительство дороги заканчивалось, Максима Андреевича отправляли на другое место, куда-нибудь за тысячу километров. Мама, Александра Петровна, собирала нехитрый скарб, одевала троих детей — Раю, брата Женю и сестру Люду — и отправлялась вслед за мужем. «Где они только не жили — даже в железнодорожном вагоне, — рассказывала в интервью еженедельнику „Аргументы и Факты“ дочь Горбачёвых Ирина. — Мама всё время меняла школы — чуть ли не шесть раз. И каждый раз ей приходилось привыкать к учителям, одноклассникам, а в послевоенной школе все дети были разного возраста. Фактически она всё время находилась в состоянии новенькой. Было трудно».

Школу Рая закончила в Башкирии, в городе Стерлитамаке, закончила с золотой медалью, а это давало право поступления без экзаменов в любой вуз страны. Она выбрала столицу и сразу после окончания школы поступила на философский факультет МГУ. В студенческом клубе по вечерам проходили занятия по бальным танцам. Там она и познакомилась с Мишей, студентом юридического факультета…

Почему Раиса выбрала именно его? Она и сама не знала чёткого и однозначного ответа на этот вопрос. Да в общем-то, так и должно быть в любви, той, которая с полным правом может называться настоящей. Их знакомство было вполне обычным. Кто-то из друзей сказал Горбачёву: «Мишка, там такая девчонка! Раей зовут…». Парень молодой, 20 лет, отчего ж не познакомиться с хорошей девушкой. Однако в ответ на свои ухаживания Михаил получил вежливый, но холодный отказ. Как говорится, «разошлись, как в море корабли». А потом… «Потом произошло нечто… Однажды прихожу на Стромынку — наша великая Стромынка, где жили четыре тысячи студентов, — рассказывал Михаил Сергеевич Горбачёв в интервью газете „Комсомольская правда“, — в клуб, через который прошли все студенческие поколения и самые выдающиеся люди искусства, потому что встретиться со студентами МГУ всегда было престижно… Клуб забит. Я иду по проходу, дохожу почти до сцены, и вдруг наши глаза встретились: она сидела около прохода. Я говорю: ищу место. Она говорит: а я ухожу, садитесь на моё. Я вижу, настроение неважное. Говорю: а можно, я провожу? Пошли. А что такое настроение? В ответ: не будем об этом говорить. Я то-сё… Она пошла на разговор…».

В сентябре 1953 года Михаил и Раиса поженились. На стипендию особенно не разгуляешься, а денег у родителей просить не хотелось. Поэтому свадьбу сыграли в общежитии, денег, которые Михаил заработал летом, работая комбайнёром на родном Ставрополье, хватило на праздничный стол и на свадебное платье, а туфли Раисе уже пришлось занимать у подруги. Вообще, Горбачёвы в те годы жили скромно, вместе осваивали простой быт студенческого общежития.

После окончания университета Раиса поступила в аспирантуру. Михаилу тоже предлагали остаться в Москве, звали на хорошую работу. Однако Горбачёвы уехали на Ставрополье. Друзьям и родным это решение показалось, мягко говоря, странным. Действительно, уехать из Москвы куда-то на окраину страны? Тогда казалось, что молодой перспективный выпускник юрфака МГУ ставит крест на своей карьере, а заодно и на карьере своей жены.

В КПСС Михаил Горбачёв вступил в 1952 году, ещё будучи студентом. В 1955-м он был назначен секретарём Ставропольского горкома комсомола, через год стал первым секретарём. Он быстро делал карьеру, чего не скажешь о Раисе. «Маме было очень сложно, — рассказывала Ирина Горбачёва. — Трудно было найти работу по специальности, все кафедры были забиты фронтовиками и партработниками, а она в то время была беспартийной. Какое-то время она даже работала в библиотеке. Трудно было писать диссертацию по социологии, которая тогда только начинала зарождаться. Трудно было работать и поддерживать порядок в доме. Но работа для неё всегда была очень важна». В те годы социологическая наука была чем-то диковинным. Это сейчас профессия социолога считается весьма престижной. А в 50-х… Тогда молодой социолог Раиса Горбачёва надевала резиновые сапоги на несколько размеров больше, чем нужно, и ходила по окрестным деревням, меся непролазную грязь, изучая жизнь и быт крестьянской семьи. Она вспоминала, что зашла однажды в дом вдовы фронтовика, и та, увидев её, тонкую и измученную, запричитала: «Что ж ты, доченька, такая худенькая? Мужа, у тебя, небось, нет. Есть? Значит, пьёт. Или бьёт. От добра по дворам не ходят…».

В 1956 году у Горбачёвых родилась дочь Ирина. Как же долго они ждали этого! Когда Раиса заканчивала университет, она серьёзно заболела. Сильный приступ ревматизма, опухали суставы, руки буквально крутило от боли. Врачи поставили диагноз «сердечная недостаточность» и рожать запретили. Однако когда Горбачёвы переехали в Ставрополь, состояние Раисы улучшилось, и она решилась родить…

С 1962 года Михаил Горбачёв перешёл на работу в Ставропольский краевой комитет партии. С тех пор его карьера стремительно пошла вверх, во многом благодаря поддержке первого секретаря Ставропольского крайкома, а в будущем члена Политбюро Ф. Д. Кулакова. В 1968 году Михаил Горбачёв — первый секретарь Ставропольского горкома, через два года — второй секретарь крайкома, а в 1970-м он становится полновластным «хозяином» края, Михаила Сергеевича назначают на пост первого секретаря Ставропольского краевого комитета партии. Естественно, что по мере продвижения вверх главы семейства менялся и быт семьи Горбачёвых. О резиновых сапогах и грязи уже можно было забыть. Но и роскоши особой не было. Казённые квартиры, частые переезды. Первый телевизор, например, Горбачёвы смогли купить только в 1967 году, когда Михаил Сергеевич уже занимал ответственный пост в горкоме. Раиса Максимовна уделяла много внимания работе, преподавала философию, готовилась к защите докторской диссертации.

В 1978 году семья Горбачёвых переехала в Москву. Михаил Сергеевич был назначен секретарём ЦК, в его обязанности входило курирование вопросов, связанных с сельским хозяйством. Как любой солдат мечтает стать генералом, так и любой секретарь ЦК КПСС мечтал быть Генеральным секретарём. В конце 70-х стало ясно, что хозяин в Кремле сменится в ближайшие годы: после тяжёлого инсульта Брежнев уже фактически был номинальным главой партии, руководило же страной его ближайшее окружение. Однако Михаил Горбачёв как будущий лидер пока не рассматривался. Был Андропов, были и другие партийные «тяжеловесы»…

10 марта 1985 года в десять часов вечера в Кремле состоялось экстренное заседание Политбюро. За последние три года это было третье такое заседание. Сначала Брежнев, затем Андропов, и, наконец, скончался Черненко… Череда смертей генсеков, а также кончина в 1982 году «серого кардинала» партии Михаила Суслова сделали из Горбачёва, молодого секретаря ЦК, который ещё недавно правил в провинциальном Ставрополе, реального претендента на пост Генерального секретаря. Естественно, что после смерти Черненко внутри Политбюро развернулась борьба за трон, и борьба нешуточная. Горбачёва поддерживали молодые (по сравнению, конечно, с «кремлёвскими старцами», правившими страной с середины 60-х) члены ЦК, ему удалось привлечь на свою сторону большинство республиканских руководителей, а также бессменного министра иностранных дел А. А. Громыко, пользовавшегося огромным влиянием в ЦК. В итоге на мартовском внеочередном Пленуме партии Михаил Сергеевич Горбачёв был избран новым Генеральным секретарём ЦК КПСС…

«Как теперь мне себя вести?» — когда Михаил Сергеевич стал главой государства, Раиса Максимовна задала ему этот вполне понятный вопрос. И получила на него простой ответ «Для нас с тобой ничего не изменилось, поэтому веди себя, как обычно…». Но так ли всё было просто? И как себя вести? Быть безликой тенью своего мужа, практически не показываясь на публике, как это было принято у жён предыдущих генсеков? Или же быть открытой, постараться что-то изменить, как пытался сделать её муж, сломать застоявшиеся нормы советского протокола, когда жена лидера если и была рядом с супругом, то где-то на втором плане? Раиса Максимовна выбрала второй вариант. С тех пор начались бесконечные поездки по стране и миру, встречи с людьми, общественная и благотворительная деятельность. И всегда Раиса Максимовна старалась быть рядом с супругом, поддерживала его в трудные минуты. Первые шаги Михаила Горбачёва на посту главы СССР вызвали в стране огромные надежды, казалось, что у страны наконец-то появился лидер, который выведет её из тупика. Но надеждам этим не суждено было оправдаться, эйфория первых лет перестройки сменилась глубоким разочарованием. Михаил Горбачёв стал стремительно терять популярность, его зачастую непродуманные шаги вызывали раздражение в народе. А через супруга всё это переносилось и на Раису Максимовну…

Мы не будем подробно останавливаться на хронологии и анализе событий, происходивших в СССР в конце 80-х — начале 90-х годов прошлого века. Скажем только, что в стране назревал кризис, огромный нарыв, который должен был вот-вот лопнуть. Можно ли было найти выход из сложившейся ситуации? Наверное, можно. Но Михаил Горбачёв его не нашёл. И в итоге — август 91-го…

Горбачёвы почувствовали неладное, когда на даче в Форосе перестал работать телевизор. Подумали, что что-то случилось с антенной. А потом, когда около пяти вечера 18 августа отключился телефон, стало ясно — происходит нечто страшное. Так начиналось знаменитое «форосское заточение» Михаила Горбачёва и его семьи. Потом были ГКЧП, ввод войск в Москву, вице-президент Янаев, который с трясущимися руками пытался объяснить миру, что «президент СССР Михаил Горбачёв по состоянию здоровья не может исполнять полномочия Президента СССР, и т. д. и т. п.», штурм Белого дома, арест гэкачепистов, фактическая победа Бориса Ельцина в борьбе за власть, освобождение Горбачёвых. «Мама переживала больше всех. Очень переживала…» — вспоминала Ирина Горбачёва те события. Кто-то считает, что путч на самом деле был инсценировкой, что Горбачёв не был изолирован от мира, связь работала, и вообще Президент СССР был в курсе всех событий, а когда всё закончилось, решил «выехать на белом коне». Может быть, и так. Но тогда инсценировкой был и инсульт, который перенесла Раиса Максимовна в Форосе, когда у неё отнялась на некоторое время речь и онемела правая рука. Инсценировкой и умелой игрой надо признать и страх, который стоял в глазах супруги Президента СССР, когда она, вернувшись из Крыма в Москву, сходила с трапа самолёта. Всё уже было кончено, но она по-прежнему боялась и за свою семью, и за себя…

Как рассказывали родные, путч и последовавшие за ним события нанесли серьёзный удар по здоровью Раисы Максимовна, до конца она так и не смогла оправиться от перенесённого потрясения. Горбачёвы могли уехать за границу. Кстати, так думали многие соотечественники. «Вы же давно смылись в Америку. Наделали и уехали», — нередко слышали Михаил Сергеевич и его родные. Но они оставались на родине, считали, что не имеют морального права уехать из страны. В 91-м гэкачеписты проиграли, но Михаил Горбачёв не выиграл. В конце 1991 года он ушёл в отставку, позже пытался вернуться в большую политику, но на президентских выборах в России 1996 года набрал менее 2 % голосов избирателей. О Горбачёвых стали постепенно забывать. И вспомнили только летом 1999 года. Из маленького немецкого городка Мюнстер пришло сообщение — Раиса Горбачёва госпитализирована в местную университетскую клинику. У неё обнаружена тяжёлая форма лейкемии. Врачи до последнего боролись за её жизнь, но их усилия оказались тщетными. 20 сентября 1999 года в возрасте 67 лет Раиса Горбачёва скончалась…

Когда Раиса Горбачёва лежала в больнице, когда уже стало ясно, что жизнь покидает её, в клинику в Мюнстере стали приходить сотни писем со словами любви и сострадания. Сама Раиса Максимовна читать эти письма уже не могла. Выслушав очередное письмо, она со слезами на глазах сказала: «Неужели я должна умереть, чтобы заслужить их любовь!..».

Примечания:

1

Бракёр — работник, определяющий качество продукции.