Рождение русской дипломатии (Вместо введения: Споры, споры…)/blockquote...

Рождение русской дипломатии

(Вместо введения: Споры, споры…)


«…Мы от рода рускаго…»-эти слова открывают самый древний и едва ли не самый загадочный письменный документ в русской истории, в истории нашего народа. Они являлись начальными словами знаменитого договора Руси с греками, который в 911 году заключил с Византийской империей великий князь киевский Олег. Текст договора был обнаружен в «Повести временных лет», входящей, в свою очередь, составной частью в одну из древнейших русских летописей - Лаврентьевскую, относящуюся к XIV веку. Во всех других русских летописных сводах текста этого договора не было. Он сохранился в единственном экземпляре и, как нередко бывает с такого рода находками - единственными в своем роде, сразу же возбудил подозрение в своей достоверности. Как-то случилось так, что особенно не везло в этом смысле наиболее ярким, наиболее впечатляющим памятникам древнерусской истории. Тень фальсификации была брошена на гениальное «Слово о полку Игореве», сомнения были посеяны относительно достоверности великолепного памятника XIII века - «Слова о погибели Русской земли». Зловещее слово «подделка» поползло вслед за введением в широкий научный, читательский оборот «договоров Руси с греками» Олега, Игоря, Святослава.

Любопытно, что острейшая полемика, принимающая международный и долговременный характер, возгорается, как правило, именно вокруг древнерусских памятников культуры: другим в этом смысле везет как-то больше, хотя оснований для полемшш и в отношении, скажем, некоторых древнефранцузских, древнеанглийских исторических памятников существует, по крайней мере, пе меньше.

Возьмем, например, известный памятник раннесредневековой английской письменности (конец XII в.) «Житие и чудеса святого Фомы» Уильяма Кентерберийского. Он существует в единственной рукописи (относящейся к XIII в. и найденной в XIX в.), как и русско-византийский договор 911 года, как «Слово о погибели Русской земли», как существовало «Слово о полку Игореве». Но никому не приходит в голову объявить его подделкой, позднейшей фальсификацией или посеять в отношении него какие-либо подозрения. Ученые принимают этот список спокойно, без тени сомнения, используют его без всяких оговорок. Но стоит обратиться к некоторым наиболее ярким древнерусским памятникам культуры, как погружаешься буквально в пучину дискуссий, сомнений, нигилистических, а порой нигилистически-истерических писаний, и такое в этих писаниях сквозит мало связанное с наукой, объективным, непредвзятым подходом к памятникам старины недоброжелательство, а порой нескрываемое злопыхательство и даже ненависть, что просто диву даешься, откуда бы и зачем взяться такому. Особенно характерны в этом смысле были сочинения немецких авторов XVIII -XIX веков, русских сторонников норманской теории образования древнерусского государства, считавших, что русский народ был сам не в состоянии создать собственное государство и лишь «на-ходники» - норманны, варяги - привнесли эту благодать, свидетельствующую о более высоком уровне цивилизации народа, на русскую почву. В XX веке эти версии активно подхватили фашистские историки, а позднее некоторые западные - американские, английские, французские, скандинавские советологи, русисты, идеологи пантюркизма, различные специалисты по истории Древней Руси, и в их сочинениях слышится все тот же нигилизм, все то же давнишнее пренебрежение и недоверие к памятникам древнерусской культуры.

Откуда такие предубеждение, недоверие, а то и прямая ненависть? Они объясняются весьма просто. Неверием в гений великого народа, как это было у западни-ков-норманистов, ненавистью к народу-свободолюбцу, борцу, отстоявшему свою независимость от западных «цивилизаторов» - немецких и шведских крестоносных рыцарей, Ливонского ордена, польско-шведских интервентов, полчищ Наполеона, к народу, одержавшему верх над нашествием «двунадесяти языков» мирового империализма в период гражданской войны и иностранной интервенции, сокрушившему немецко-фашистских захватчиков в Великой Отечественной войне 1941 -1945 годов. И все попытки врагов поставить этот народ на колени, начиная от нападений кочевых орд сарматов, аваров, половцев, монголо-татарских захватчиков до тайной войны онемечивания сверху во время бироновщины, других скрытых и явных стремлений подчинить его себе, оканчивались крахом. Русский народ в единстве, братстве с другими народами страны творил свою великую историю, и замечательные памятники его литературы, архитектуры, живописи являлись яркими вехами, отражающими его многотрудный исторический путь, утверждающими наиболее значительные из его свершений.

Отнимите у русского народа «Слово о полку Игоревен - и вы лишите его целой цивилизации. Зачеркните подлинность договоров Руси с греками - и вы ликвидируете в русской истории целый пласт ее международных связей, уничтожите одну из ярких гранен древнерусского государства, лишите Русь ее европейской и мировой истории в период раннего средневековья, обречете ее па положение «варварской» окраины, предначертание которой - всегда служить лишь периферийным фоном великих западных или восточных цивилизаций. Не случайно вопрос о создании государства на Руси в IX - X веках является и поныне одним из важнейших и наиболее острых в понимании русской истории раннего средневековья, а вопрос о международных связях русского государства остается самым животрепещущим для ученых и любителей истории многих поколений, определяющим место Руси в тогдашней европейской и мировой истории.

Так скромные документы X века вырастают в большую идеологическую, научную, культурную проблему. Наиболее четко связь нигилистической оценки договоров как памятников древнерусской культуры с представлением об уровне развития Руси того времени выразилась в работах историка русского права норманиста В. И. Сергеевича в начале XX века. Он категорически выступил против того, чтобы сравнивать договоры Руси с Византией с другими соглашениями средних веков, считая, что к «таким примитивным деятелям, какими были руссы времен Олега», такие аналогии просто неприменимы.

Но есть и еще одна причина, по которой многие ученые как прошлого, так и настоящего либо недоверчиво отнеслись и относятся к истинности ряда памятников древнерусской дипломатии, либо просто-напросто объявляют их подделками,-это само их содержание. Известный противник подлинности многих древнерусских памятников немецкий ученый Август Людвиг Шлецер в своем критическом трехтомном разборе «Повести временных лет» под названием «Нестор» написал, касаясь договора 911 года, удивительные слова: «Если договор этот был действительным, то он составляет одну из величайших достопамятностей всего среднего века, что-то единственное во всем историческом мире», А поскольку быть этого, по его мнению, не могло, то, значит, и говорить нечего: поздняя подделка, и все тут.

Итак, по существу все противники подлинности дипломатических памятников Древней Руси сходились на одном, и это одно являлось самым веским аргументом в их арсенале «против»: русский народ просто не мог создать подобных шедевров. Не правда ли, какая непритязательная и неопровержимая логика? Но эта наивная суть порой прикрывалась флёром научных рассуждений, глубокомысленных изысканий, которые составляли в конце концов целые тома научных книжек, порождая ответные рассуждения и изыскания. А поскольку вопрос был нерешенным, дискуссионным, то и в обобщающих научных трудах, в учебной литературе звучали насчет дипломатии древних руссов весьма осторожные рассуждения. Да и само это понятие не употреблялось, потому что уж так издавна повелось: о какой дипломатии можно было говорить, когда вопрос о наличии государства-то в русских землях IX-X веков был далеко не ясен?

Любопытно, что применительно к этому времени подробно писалось и говорилось о дипломатии Византии, Германии, Болгарии, Арабского халифата, Хазарин, других государств и народов сопредельных Руси стран Европы, Передней Азии, даже кочевников печенегов, но в отношении Руси не употреблялась даже подобная терминология.

В борьбе с норманистами всех мастей, буржуазными фальсификаторами истории России советская историческая наука добилась впечатляющих успехов. Советские ученые убедительно доказали автохтонность, т. е. коренную принадлежность древнерусских поселенцев к тем регионам, где впоследствии возникли конфедерации восточно-славянских племенных союзов, позднее- княжества и, наконец, огромное, мощное Киевское государство. В своих трудах академик Б, А. Рыбаков- значительно раздвинул временные рамки выявления прото-славянской и праславяиской культуры в районе Поднеп-ровья, отнеся первые ее следы к III тысячелетию до новой эры; а отсюда ученый уже протянул нити этих древнейших славянских признаков к позднейшим временам-скифскому нашествию и далее к первым векам новой эры и к периоду Киевской Руси.

В многочисленных фундаментальных работах выявлены социально-экономические процессы, протекавшие в восточно-славянских землях, и доказано становление в

IX - X веках классового общества и государства - ран

нефеодальной монархии, показаны международные свя

зи Киевской Руси, основные направления ее внешней

политики. И все-таки оставалось неясным, почему же в

X - XI веках, во времена Владимира I и Ярослава

Мудрого, Русь вдруг добилась такого ощутимого взлета

на международной арене. Ведь войско Владимира I по

существу спасло от гибели под ударами восставших

болгар византийского императора Василия II. Русь это

го времени находилась в тесных отношениях с Визан

тией, Польшей, Венгрией, Чехией, Германией, Швецией,

Норвегией, другими странами Европы и Передней Азии.

При Ярославе Мудром русские княжны стали королева

ми французской, венгерской, норвежской, датской; а сыновья Ярослава - Изяслав, Святослав, Всеволод-были женаты на принцессах из германских, польских земель, из Византии. Русь продолжала оставаться участницей большой европейской политики и в конце XI века. В союзе с Польшей в 70-х годах Русь противоборствовала Чехии, за которой стояла Германская империя, а в 80-е годы германской императрицей стала внучка Ярослава Мудрого Евпраксия. Европейской известностью пользовался Владимир Мономах, бывший сначала князем переяславским, а затем великим киевским князем. Он являлся внуком Ярослава Мудрого и шведской принцессы, сыном византийской принцессы, мужем английской принцессы, деверем германского императора, внучатым племянником венгерской и датской королев - дочерей Ярослава Мудрого, пасынком половецкой княжны. Его старший сын, будущий великий киевский князь Мстислав, был женат на дочери шведского короля Христине, а внучки - на немецких князьях. Таков далеко не полный перечень родственных связей этого знаменитого полководца и государственного деятеля Древней Руси. Это о нем восторженно писал автор «Слова о погибели Русской земли»: «Отсюда до венгров, и до поляков, и до чехов, от чехов до ятвягов, отятвягов до литовцев и до немцев, от немцев до корелы, от корелы до устюга, где живут тоймичн, и за Дышащим-морем, от моря до болгар, от болгар до буртасов, от буртасов до черемисов, от черемисов до мордвы - то все покорил бог народу христианскому: великому князю Всеволоду, отцу его Юрию, князю Киевскому, и деду его Владимиру Мономаху, которым половцы детей своих пугали в колыбели. А литва из болота на свет не показывалась. А венгры каменные города укрепляли железными воротами, чтобы на них великий Владимир не ходил войной. А немцы радовались, что они далеко за синим морем. Буртасы, черемисы, веда и мордва бортничали на князя великого Владимира. И сам господин Мануил Царегородский, страх имея, затем и великие дары посылал к нему, чтобы великий князь Владимир Царьграда его не взял».

В этой короткой поэме довольно точно отражено международное положение Руси в начале XII века, ее чрезвычайно высокий внешнеполитический престиж. Но где были истоки этого взлета? По каким торным путям, широким ступеням поднималась Русь к этому великолепию? Ведь, почитав иных авторов прошлого и настоящего, особенно некоторых современных западных русистов, только диву даешься: как это отсталая, безвестная, варварская страна вдруг засияла на европейской арене, да и вообще, возможно ли этакое мгновенное превращение, в котором буржуазные историки из далеко не научных побуждений также отказывают Древней Руси?

При ответах на эти вопросы мы и должны обратиться к первым шзгам древнерусской дипломатии, к первым ее признакам, к первым ее, порой безвестным, деятелям, которые, выражая волю нарождающегося класса феодалов, богатого купечества, защищая интересы складывающегося раннефеодального государства, ткали его внешнеполитические узоры, вели дипломатические переговоры в окрестных странах, закрепляя успехи русского оружия, прикрывали его поражения, готовя новые походы, отражали предстоящие нашествия, искали и находили союзников, нейтрализовали противников. А в ходе этой многовековой, трудной, кропотливой работы рождались, как и в других странах, первые дипломатические процедуры, церемониал, определялся характер переговоров, их оформление соответствующими устными и письменными, открытыми и тайными, пространными н краткими, предварительными и окончательными соглашениями, договорами, появлялись первые «штатные дипломаты, люди, профессией которых стало выполнение дипломатических поручений молодого государства,- короче говоря, рождалась дипломатическая снетемп, дипломатическая служба в самом прямом смысле слова.

Может возникнуть закономерный вопрос: да какая в те времена могла быть служба, какая могла быть система? Ну, ездили люди, иногда о чем-то договаривались. И все-таки с такими сомнениями можно было бы поспорить, поскольку складывание всего государственного механизма в период его естественного рождения проходит длительный путь, усложняется, эволюционирует от его примитивных форм до развернутых, глубоко разработанных, изощренных для своего времени методов ведения внешней политики. И порой за малозначащими на первый взгляд, единичными, туманными, а потому спорными упоминаниями в русских летописях, в западных хрониках, в сочинениях восточных авторов о дипломатических действиях того или иного древнего русса мы, сопоставляя эти отдельные ориентиры с подобными же явлениями в сопредельных странах, вдруг открываем для себя стройный ряд стереотипов. И оказывается, что перед нами не единичные, спорные явления, если их рассматривать изолированно, лишь в применении к Киевской Руси, а обычные, характерные для других молодых, складывающихся государств приемы дипломатической деятельности.

Государство не существует как некая абстракция, как нечто сложившееся, раз навсегда данное. Основоположники марксизма-ленинизма дали блестящий анализ истории государства, его социальной сущности в различные общественно-исторические формации, его эволюции. Они показали, как оно проявляет себя в своих внутренней и внешней функциях.

Внешняя функция государства.., Его отношения с другими государствами, выражение на внешнеполитической арене коренных интересов господствующею класса. Вот они, реальные результаты усилий государственной машины. Но как достигнут этот результат, какова механика, каковы скрытые пружины самих внешнеполитических усилии, как организованы эти.усилия, в каких мимолетных соприкосновениях, длительных контактах, яростных схватках с другими такими же системами эти результаты достигнуты? Разве ответы на эти вопросы не характеризуют уровень государственного развития, его зрелость, масштабность, значительность? Попятно, что все эти вопросы, обращенные к нашей древности, к Киевской Руси, естественно, немедленно вторгаются в область рассуждений, а порой и дискуссии об уровне развития древнерусской государственности, о способности пли неспособности руссов IX - X веков встать, в смы:ле государственного развития, па один уровень с наиболее развитыми государствами того времени. Одна эта мысль кажется нестерпимой для наших идеологических оппонентов, ненавистников великого прошлого нашей Родины. Но эта же мысль естественна для каждого объективного человека, спокойно, непредвзято, внимательно изучающего историю своего Отечества, занимавшего и в те далекие времена достойное место среди других стран и народов, место, определяемое энергией народа, его повседневными хозяйственными усилиями, сноровкой, талантами неизвестных русских людей, его воинскими свершениями, большими внешнеполитическими достижениями. И свое скромное, но не последнее место в этих усилиях, талантах и достижениях занимает порой незаметная, совершенно неизвестная широкому кругу любителей истории, но весьма впечатляющая по своим результатам работа первых русских дипломатов, о которой мы и намерены рассказать в этой книге.

1. Кий - первый русский дипломат? Гибель Мезамира


В ту пору, когда в восточно-славянских землях появились первые государственные объединения, когда здесь стал осуществляться переход от племенных организаций к конфедерациям племен и на этой основе зарождались племенные союзы полян, древлян, северян, вятичей, тиверцев, дреговичей, радимичей, ильменских словен, возникали их городские центры - Киев, Чернигов, Полоцк, Новгород, другие города и городки, миро-сая дипломатическая практика уже проделала долгий и сложный путь. Рабовладельческие государства древнего Востока, Египет, Рим, греческие государства - полисы и их многочисленные колонии, Скифская держава и гуннская империя Атиллы, Византийская империя, Аварский и Хазарский каганаты, Арабский халифат, раннефеодальные государства Европы - империя франков и возникшие на ее основе Германия, Франция, итальянские государства, Болгария, Венгрия, Польша, скандинавские королевства, Англия, государственные образования Причерноморья и Северного Кавказа - весь этот разноязыкий, этнически пестрый и разнообразный в социально-экономическом, политическом и культурном отношениях мир за долгие столетия уже выработал и вырабатывал и в первую половину I тысячелетия новой эры, когда складывалась основа крупного восточно-славянского государства - Киевской Руси, определенные дипломатические приемы, средства, формы, заимствуя и примеряя опыт веков к нуждам собственной рабовладельческой или феодальной государственности. Изменчивый, постоянно бурлящий, воюющий и мирящийся мир со всех сторон обступал Восточно-Европейскую равнину, где вдоль больших полноводных рек, на необозримых солнечных черноземах юга, в суровых северных лесах, па перекрестках древнейших торговых путей происходило формирование конфедераций славянских племен, а позднее - образование Древнерусского государства. И точно так же, как долины рек, привольные степи, многочисленные городки были открыты торговле, хозяйственной сноровке, военному опыту других стран и народов, восточно-славянское общество должно было неизбежно знакомиться с политическими традициями внешнего мира, примерять собственный опыт к уже сложившейся международной дипломатической практике, впитывать все то, что могло усилить основы раннефеодальной славянской государственности, укрепить позиции княжеской власти внутри страны, содействовать ее международному престижу.

Порой существует предвзятое мнение, будто тогдашняя жизнь была настолько замкнута, настолько ограни'iriKi, что по существу народы и государства были полностью оторваны друг от друга, а торговля своей тонкой ниточкой купеческих караванов не могла связать их в сколько-нибудь прочную и постоянную цепь и быть источником более-менее регулярной информации. Конечно, оо УТОМ можно легко рассуждать сегодня, в век радио, телевидения, телефона, широчайшего развития средств массовой информации, целенаправленных научных и туристских обменов, обнимающих в своей совокупности весь мир, однако недооценивать способность человечества к обмену опытом во многих областях политики, науки, техники, культуры во все времена, видимо, не следует. И источником необходимой информации, подчеркиваем, именно необходимой, без которой был невозможен дальнейший прогресс человеческого общества, были, конечно, не только торговые пути. Сюда можно было бы отнести и широкие миграции народов, переселения их под ударами иноземных захватчиков, завоевания и ассимиляции населения, колонизации, обмен пленными, взаимные посольства, династические браки, паломничества к христианским, мусульманским, буддистским и прочим святыням, обмен рукописными трудами, в том числе художественными сочинениями, взаимные переводы хроник и многое, многое другое.

Возьмем примеры хотя бы из славянской истории и истории некоторых сопредельных стран.

Под ударами киммерийцев, позднее сарматов, скифов, гуннов предки славян, обитавшие в Среднем По-днепровье, периодически откатывались на север, скрывались в тамошних лесах, осваивали незнакомые земли, а затем медленно, но неуклонно вновь возвращались на свои пепелища. Так в сферу хозяйственного освоения предками поднепровских славян попадали, огромные пространства, где со временем складывалась определенная общность социально-экономщщеких политических, культурных структур.

Или обратимся к известной миграции болгар в VI- VII веках новой эры и не менее известной миграции венгров - угров, по русской летописи,- в IX - X веках. И те и другие прошли огромные расстояния: пероые - из регионов Приазовья, вторые-Предуралья через Северное Причерноморье, и осели на Балканах и в Среднем Подунавьс, смешались с местным населением, вошли в конгломерат европейских народов. Венгры в период кочевания в южно-русских степях провели даже некоторое время под степами Киева, в бытность там князя Олега. В «Повести временных лет» об этом сообщается следующее: «Ндоша угри 'мимо Киевъ горою, еже ся зоветь ныне Угорьское. пришедъше къ Днепру и сташа вежами; беша бо ходяще, акн се половци. При-шедше от въстока и устремишася чересъ горы великий, я же прозвашася горы Угорьскиа, и почаша воевати на живущая ту волохи и словенн… Посемъ же угри про-гнаша волъхи, и наследит а (наследовали1) землю ту, и седоша съ словены, покоривше я подъ ся, и оттоле про-звася земля Угорьска».

Сколько нового и неведомого ранее узнали болгары и венгры в новых землях, сколько своего хозяйственного, военного и иного опыта они привнесли на отвоеванные земли. И даже недолгое пребывание венгров под Киевом, как увидим ниже, закончилось переговорами и договором по всем канонам европейской дипломатии того времени. Отметим попутно великолепное знание нашим древним летописцем исхода угров с Востока и историю их появления в Закарпатье, в Европе.

В результате вопи победители порой переселяли пле-исчшых жителей на новые места. Так, руссы расселяли пл своих землях побежденных торков, берендеев, поля-кии. В свою очередь, руссы, захваченные половцами, не только продавались на невольничьих рынках Херсонеса н Судака, но и порой расселялись в степных половецких городках. Бывало и так, что пленные, проведя несколько лет на чужбине, после заключения враждующими сторонами мирного договора отправлялись, согласно его условиям, на родину. Дорогая это была плата за «информацию;-, по она была и играла свою роль в общем обмене всеми видами социально-экономического, политического и культурного опыта.

Благодаря династическим бракам вместе с невестами в чужую страну прибывал сонм их сопровождающих, слуг, служанок. Так, вместе с Анной Ярославной в Париж отправились русские люди, и сама Анна Ярославна привнесла в качестве регентши в управление Францией опыт великокняжеского киевского дома, как и Анастасия Ярославна в Венгрии, Елизавета Ярославна в Норвегии, а потом, во втором браке, и в Дании. В свою очередь, в Киеве пребывали Анна - принцесса византийская, ставшая женой Владимира I, Ингигерд - принцесса шведская, ставшая женой Ярослава Мудрого, принцессы из Польши, германских земель, вновь Ви.члл-тии, ставшие соответственно женами старших сыновей Ярослава - Изяслава, Святослава и Всеволода, занимавших последовательно великокняжеский престол.

В Переяславль к Владимиру Мономаху прибыла сосватанная его теткой - королевой Дании Елизаветой Ярославной-дочь английского короля Гарольда, погибшего при Гастингсе в битве с нормандцами Впл:,-гельма Рыжебородого. А после смерти гречанки Аиастл-сни Всеволод Ярославнч женился вторично-на знатной половчанке; на половецких княжнах были женаты и;к?-ти Владимира Мономаха - Юрий (будущий Владимиро-суздальский князь Юрий Долгорукий) и Андрей. Этот список можно было бы продолжить: десятки, сотни людей прибывали вместе с невестами в дружеские столицы, привнося в их жизнь новые традиции, привычки, опыт, знания, новые политические, военные и культурные связи.

Известно, например, что вместе с Анной в Киев при Владимире пришло христианство, проникли некоторые византийские политические и культурные традиции. Вместе с Гитой ко двору переяславского князя Владимира Мономаха проникли книжные знания тогдашней Англии. Ученые даже предполагают, что свое знаменитое «Поучение» детям Владимир Мономах написал под влиянием широко известных на западе, и в частности в Англии, сочинений подобного же жанра. Вместе с половецкими женами в русские княжества приходили военные союзники из ставших родственными половецких колен. Изяслав Ярославич через свою жену польку был тесно связан с польским королевским домом, и польский король в определенные годы оказывал своему зятю помощь в его борьбе с братьями за великокняжеский престол.

Появление в Киеве после крещения Руси ставленников Византийского патриархата - греческих митрополитов, греческого клира - привело к тому, что вместе с ними на Русь пришли греческие книжность, церковные и политические знания, тесные связи с константинопольским двором.

Прекрасными информаторами порой являлись паломники. Так, черниговский игумен Даниил, совершивший в начале XII века путешествие по «святым местам», оставил потомкам свое знаменитое «Хождение», в котором не только подробно описал земли, по которым прошел, но и рассказал о крестовых походах, в частности о походе иерусалимского короля Болдуина в Сирию; с его войском русский паломник проделал весь путь. Позднее Дгшпил оказался при дворе переяславского князя Владимира Мономаха, был с ним в грандиозном походе против половцев в 1111 году и оставил нам историю;»того похода. Не исключено, что именно Даниил подробно рассказал и Мономаху, и другим русским князьям о характере крестовых походов, и не случайно поход 1111 года в степь во многом напоминал по своей форме походы крестоносцев: так же активно участвовало духовенство в организации и проведении похода, те же религиозные обряды предваряли штурм половецких городков- крепостиц.

И конечно, важную роль играли в древности в качестве средств общения между разными странами торговые и посольские миссии. Русские торговые караваны по старинным торговым путям шли из Киева, Новгорода, Чернигова, Пераяславля, Полоцка и других русских городов во все стороны тогдашнего мира: через Хаза-ршо и Волжскую Булгарию- на Восток, на Северный Кавказ и Закавказье; по Днепру - к Черному морю; через Подунавье - в Болгарию и Византию; через чер-венские города - в Польшу и Германию; через Волынь-в Венгрию; по Балтийскому морю и Балтийскому побережью - в Скандинавские страны, Англию. Немецкие, варяжские, еврейские торговые дворы издавна стояли в Киеве и Новгороде. Особенно была велика посредническая роль еврейской торговли. Есть сведения о том, что в XI веке черниговский купец еврей Исаак вел свои торговые дела в Лондоне в то время, когда там развертывался заключительный акт отчаянной борьбы англосаксов против захватчиков нормандцев, окончившийся разгромом английской рати при Гастингсе.

Посольские миссии осуществляли и разведывательные, ознакомительные функции, и выполняли конкретные внешнеполитические поручения. По всей Европе и Передней Азии ехали на лошадях, в ладьях, на верблюдах посольства разных страной народов, знакомясь с жизныо и политическими порядками разных стран, знакомя их со своим собственным опытом. Таким образом, мир издревле был стянут крепкими и разнообразными связями и порой горьким опытом, порой через радостные открытия приобщался ко всему тому, чем владело тогдашнее человечество, включая и дипломатические традиции.

А традиции эти также исчислялись столетиями. От 1296 года до новой эры доходит до нас первый дипломатический документ - договор о мире и любви, союзе и взаимопомощи между египетским фараоном Рамзесом II и хеттским царем Хаттушилем III. Он провозгласил «:мир и братство на все времена» между двумя рабовладельческими державами. Обе стороны обещались помогать друг другу против общих врагов, выдавать взаимно политических перебежчиков. Договор призывал проклятие богов ма головы тех нынешних и будущих египетских и хеттских правителей, которые попытаются нарушить договор. Обе стороны торжественно обменялись текстами договоров, которые были по-египетски и по-хеттски начертаны на серебряных досках. Оба экземпляра скрепили государственными печатями и подписями монархов. Заключение договора сопровождалось энергичной перепиской сторон, обоюдными посольствами, переговорами в столицах Египта и Хеттского царства. Венчался договор династическим браком.

Это было видимое, письменное, известное последующим поколениям начало, а затем последовала долгая и богатая история развития и совершенствования дипломатической практики опытом многих государств и народов. И в центре этой практики извечно стояли вопросы воины и мира. «Bcllurn nullum nisi justum» («Нет войны, кроме войны законной»),- говорили древние римляне. Русская летопись спустя столетия возгласила: «Рать стоит до мира, а мир до рати. А между ратью и миром шла напряженная политическая работа, и работу эту IKVIH древние и средневековые дипломаты. Уже во втором тысячелетии до новой эры в Египте существовала инициальная профессия людей, посылаемых за границу для поддержания мирных связей с соседними государст-п.'шн. В 546 году до новой эры государства Срединного Китая заключили между собой договор о мирном улаживании возникающих межгосударственных споров. Древний Рим заключал на протяжении своей истории десятки, сотни договоров, регулирующих отношения с окрестными странами. Геродот упоминает переговоры лидийского царя Креза с послом ионийских греков Би-алтом, в ходе которых тот старался побудить царя Лидии установить мирные отношения с ионийскими островитянами. А сколько мирных договоров, дипломатических усилий донесла до нас история древней Эллады. Любопытно, что сведения о древней дипломатии содержатся и в Библии. Ее тексты донесли до нас цель одного из посольств Древней Иудеи в Рим. Иудейские послы заявили в римском сенате: «Ионафан-первосвященник и народ иудейский прислали нас, чтобы восстановить дружбу с вами и союз по-прежнему». Золотой венец и пальмовая ветвь посылались правителями друг другу в знак «полного мира». Системы многочисленных посольств, частых переговоров, союзных соглашений, разнообразных мирных договоров, перемирий были свойственны не только Древнему Египту, античным Риму и Греции. Широко известна дипломатическая практика Карфагена, Древней Армении, Персии, Понтийского царства, Нумидни, Македонского царства.

Изощренную дипломатическую систему разработала Византия, которая активно использовала дипломатию в своих отношениях с Болгарией, Венецией, Пизой, Персией, Арабским халифатом, гуннами, аварами, Хазарским каганатом. А те с успехом овладевали византийским дипломатическим опытом.

И трудно себе представить, чтобы вся эта огромная, веками разработанная дипломатическая практика не становилась достоянием тех народов, которые выходили из племенного бытия и вставали на путь создания начальной государственности. «Каждому историческому типу классового общества, - говорится в одной из советских обобщающих работ по истории международного права,- соответствует свой тип государства и права. Это относится и к международному праву, зарождение которого непосредственно связано с возникновением государства и осуществлением им внешних функций». Раскрывая смысл международных отношений, К. Маркс отмечал, что они по своей сути вторичные и третичные, вообще производные, перенесенные, непервичные производственные отношения» \ В. И. Ленин также обращал внимание на то, что «выделять «внешнюю политику» из политики вообще или тем более противополагать внешнюю политику внутренней есть в корне неправильная, немарксистская, ненаучная мысль»2. Ф. Энгельс в своей работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства», анализируя закономерности перехода от первобытно-общинного строя к раннеклассовому обществу, выявил, что именно на этапе «военной демократии», когда общинные отношения уступают место возрастающей роли вождей, дружин, начинаются далекие грабительские походы, родовой строй превращается в организацию для грабежа а угнетения соседей, а органы его власти становятся орудиями господства и угнетения, направленными против собственного народа. Именно в это время зарождаются войны как социальное явление, которое отражает интересы складывающегося господствующего класса, и закладываются основы государственной дипломатической службы.

Поэтому понятно, что даже скупые, единичные свидетельства о дипломатии древних руссов следует расценивать не как случайные, не сцепленные друг с другом исторические факты, а как признаки пусть еще неразвитой, примитивной, но уже дипломатической практики складывающегося государства, которая возникала и оформлялась на фоне мирового многовекового дипломатического опыта, переходящего от формации к формации, от государства к государству.


***


Первые сведения о дипломатической практике восточных славян, предков киевских руссов, относятся к V-VI векам н содержатся, с одной стороны, в русской летописи, с другой - в византийских источниках. Многим памятно знаменитое место из «Повести временных лет» о легендарном основателе города Киева Кие, его братьях Щеке и Хориве и их сестре Лыбеди. Приведем его полностью: «И быша 3 братья: единому имя Кий, а другому Щекъ, а третьему Хоривъ, и сестра ихъ Лыбедь. Седяше Кий на горе, где же ныне увозъ Бори-чевъ, а Щекъ седяше на горе, где же ныне зовется Ще-ковица, а Хоривъ на третьей горе, от него же нрозвася Хоревица. И створиша градъ во имя брата своего ста-рейшаго, и нарекоша ему имя Киевъ. Бяше около града лесъ и боръ великъ, и бяху ловяща зверь, бяху мужи мудр и смыслени, нарицахуся поляне, от них же есть поляне в Киеве и до сего дне. Ини же, не сведуще, рекоша, яко Кий есть перевозникъ былъ, у Киева бо бяше перевозъ тогда с оная стороны Днепра, тем глаго-лаху: на перевозъ на Киевъ. Аще бо бы перевозникъ Кий, то не бы ходилъ Царюгороду; но се Кий княжа ше в роде своемъ, приходившю ему ко царю, якоже сказа-ють, яко велику честь приялъ от царя, при которомъ приходивъ цари. Идущу же ему вспять, приде къДунаеве, и възлюби место, и сруби градокъ малъ, и хотяше сести с родом своимъ, и не даша ему ту близъ живущий; еже и доныне наречють дунайци городище Кис-вецъ. Киеви же прншедшю въ своей градъ Киевъ, ту животъ свой сконча; и братъ его Щекъ и Хоривъ и сестра их Лыбедь ту скончащася».

Долгие годы принято было считать, что весь этот текст повествует о некой легенде основания Киева, что имена героев этой легенды вымышленны и сами они никогда не существовали в действительности. Но в последнее время среди ученых все чаще раздаются голоса в пользу того, что в основании этого текста лежат достоверные исторические факты. Эту точку зрения наиболее полно выразил академик Б. А. Рыбаков. Он обратил внимание на определенную связь записи с историей противоборства актов, предков славяно-руссов, с Византийской империей в V - VI веках, после возрождения славянских земель между нашествиями гуннов и азаров.

Это было время, когда началось мощное движение славянских, в том числе и поднепровских племен, в южном направлении. Этот грандиозный колонизационный поток хлынул на Балканский полуостров и через Дунай проник в пределы Византийской империи. Тщетно император Анастасий и блистательный Юстиниан старались воспрепятствовать этому мощному давлению. По существу на северных границах империи шла непрекращавшаяся война, и в огне этой войны сгорали византийские легионы, сдавались иа милость победителей и брались штурмом греческие пограничные крепости; опасность нависала над самой столицей империи - Константинополем. Византийские авторы того времени с тревогой пишут о рейдах славян во Фракию, об их регулярных вторжениях за Дунай и о бедственном положении балканских владений Византии.

Во время большой славяно-византийской войны 550-551 годов славяне подступили к стенам Константинополя, а в конце VI века они предприняли несколько попыток овладеть византийской столицей.

Бурлящий, воинственный, входящий в пору созревания своих государственных образований славянский мир со всех сторон обступал балканские земли Византии. Положение стало угрожающим. И тогда верный своим дипломатическим традициям отношений с «варварским» миром Константинополь решил поставить себе на службу ьоенную мощь славянских племен, сделать их не врагами, а союзниками, привлечь их вождей золотом и привилегиями на свою сторону, купить их верность, загородиться славянскими поселениями от начавшегося натиска аваров на византийские границы с севера и северо-запада, а позднее - болгар с северо-востока. К славянским вождям пошли посольства с богатыми дарами; переговоры нередко кончались согласием славян расселиться в землях Византии и взять на себя пограничную службу. Ежегодными данями откупалась империя от славян за эти услуги.

Начался и наем славянских отрядов в императорскую армию. Нередко славяне несли службу в дунайских крепостях Византии. Особенно активно эту политику проводило византийское правительство при Юстиниане I. Известно, например, что именно в правление этого императора, около 533 года, один из императорских военачальников, носивший славянское имя Хпльбудий, был направлен на Дунай для обороны тамошней границы от славян.

Вторично обращается Юстиниан к антам в 546 году; он направляет к ним посольство, предлагает занять одну из крепостей на Дунае и взять на себя оборону здешних мест.

И все же грекам не удалось полностью сдержать этот славянский натиск: то здесь, то там вдруг открывалась граница, и лавины славянских воинов, круша сопротивление императорских легионов, предводительствуемых известными полководцами, подходили под стены Константинополя.

Так в войнах, переговорах, соглашениях мужала древнеславянская дипломатия, набиралась векового опыта, который прежде всего был аккумулирован в дипломатической системе Византийской империи.

Вот теперь, видимо, и настало время вернуться к нашему тексту из «Повести временных лет». Опустим из него то, что относится к основанию Киева, и обратим внимание на, так сказать, внешнеполитическую сторону дела.

Любопытно, что сам летописец прекрасно понимает: события, о которых он пишет, уходят в седую древность и потому туманны, неясны; эту неясность он, впрочем, не берется опровергнуть, но вот один момент для него абсолютно бесспорен: как же Кий мог быть перевозчиком на Днепре, вопрошает он, если он ходил в Константинополь, был принят тамошним «цесарем», получил от него «велику честь», затем, идя восвояси, попытался остановиться и закрепиться на Дунае и даже срубил там «градокъ малъ», но местные жители выбили оттуда Кия, и он вернулся в свой родной город на Днепре? Все это факты для летописца совершенно недискуссионные, и именно эти факты, во всяком случае по внешней канве событий, совпадают со сведениями византийских хронистов, рассказавших о войнах, мирах, союзах византийских императоров со славянами. А учитывая, что русский летописец не назвал нам имя императора, кото-, рый принимал Кия, можно считать, что это был не Юстиниан, дела и имя которого автору были хорошо известны (что видно из других его записей), а менее значительная фигура, относящаяся к доюстиннанову времени,- возможно, как считает Б. А. Рыбаков, император Анастасий,- и дата заключения союза между по-лянскнм князем и византийским императором может относиться к концу V - первой трети VI века. Кстати, к этому же времени, по данным советских археологов, относятся находки на Старокиевской горе и на холмах, прилегающих к Подолу. Это следы укрепления того времени, монеты чеканки периода Анастасия и Юстиниана, большой каменный алтарь языческого святилища, керамика, датируемая тем же временем. А это значит, что в тот период Киев уже существовал как крепость, город на великом водном пути по Днепру, который контролировал дороги, идущие с севера на юг, в Причерноморье и далее - в Подунавье.

Но вернемся к Кию. По данным летописи, он был принят императором и получил от него «велику честь», что на языке византийской дипломатии может означать только одно: Кий заключил, как и прочие «варварские» вожди, кого посулами, подарками, подкупом привлекали греки к себе на службу, договор о союзнических обязательствах по отношению к Византии и попытался на Дунае этот договор осуществить, но потерпел неудачу.

Поэтому с большой долей вероятия можно считать сведения о Кие известием не только о появлении у по-днепровских славян в V-VI веках новой эры княжеской власти, дружины, силами которой («родом своим») Кий и намеревался закрепиться на Дунае, но и первым сведением о зарождении русской дипломатии: восточнославянский князь вел переговоры в константинопольском дворце и заключил с империей договор.

Мы можем представить себе, как гость из далекого Киева был принят императором, как он зачарованно смотрел на великолепие дворцовых покоев, пышность и богатство византийских одежд, на такой далекий и недоступный для северного «варвара» мир; как на золотом блюде он и сопровождавшие его люди получили денежное содержание, а по окончании приема - богатые дары. Кий мог в обмен предложить лишь одно, в чем остро нуждался в грозных V-VI столетиях константинопольский двор,-военную силу, мечи своей дружины.

Но этот факт, относящийся к V - VI векам, не является ни единичным, ни уникальным. Удивительно дружно, в согласии с русским летописцем византийские авторы сохранили для нас и другие сведения о дипломатических контактах славянских племенных союзов как между собой, так и с соседними народами. Межплеменные ссоры прекращались, и объединенное славянское войско шло на Константинополь. Прокошш Кесарийскпй сообщил, что в своей борьбе с Византией два мощных восточно-славянских племенных союза - антов и скла-впнов - нередко договаривались между собой о совместных действиях.

В середине VI века Византия вела изнурительную войну с готами, и вот в 548-549 годах, во время самого разгара военных действий готского военачальника Тоти-лы против византийской армии, объединенная рать славян вновь, уже в который раз, перешла Дунай. Оценивая это событие и отражая, видимо, уже сложившуюся относительно этого факта распространенную точку зрения, Прокопий Кесарийский записал в своей книге «Война с готами»: «Многие подозревали, что Тотила, подкупив этих варваров крупными денежными суммами, направил их на римлян (византийцев) с тем, чтобы императору было невозможно хорошо организовать войну против готов, будучи связанным борьбой с этими варварами». На удар Византия ответила ударом: константинопольские дипломаты попытались склонить к борьбе против славян соседствующий с ними племенной союз гепидов. Посольство гепидов прибывает в Константинополь, и гепиды заключают с империей антиславянскпй союз, подкрепленный клятвенными заверениями и императора, и послов. И вскоре армия гепидов выступает в поход.

Это сведения, лежащие, так сказать, на поверхности, а сколько за ними было тайных переговоров, скрытых от глаз современников посольств, подкупов, поднесений дорогих подарков славянским и гепидским вождям. И выступали в этой сложной дипломатической борьбе, как равные с равными, Византия, государство готов, славянские племенные союзы, племенной союз гепндов,

Другой греческий историк - Менандр Протиктор. - рассказал в своем труде о попытке антов в период, противоборства с Аварским каганатом на время приостановить военные действия, чтобы обменяться пленными.

Это было тяжелое время для восточных славян. Не успели они оправиться от гуннского нашествия, которое задело их лишь северным крылом, как надвинулась новая опасность: из восточных глубин через северное Причерноморье в Европу стали продвигаться мощные орды аваров. Они прошли огнем и мечом через попавшиеся на их пути земли антов и осели в Паннонии, основав там свое государство - Аварский каганат. В течение почти двух с половиной веков, до их разгрома франками Карла Великого, авары представляли грозную силу а Восточной Европе, неоднократно угрожали Константинополю, тиранили некоторые подвластные им славянские земли. «Владетели антские приведены были в бедственное положение,- писал Менандр Протиктор.- Авары грабили и опустошали их землю».

С горечью русский летописец вспоминал в «Повести временных лет» об этих тяжких годах, выведя аваров под именем обров и рассказав, как они «прнмучпвали» славян, в частности племя дулебов, и досаждали Византин в царствование императора Ираклия, т. е. в начале VII века: «:Въ си же времена быша и обри, иже ходнша на Ираклия царя и мало его не яша1. Си же обри воеваху на словенех, и прнмучиша дулебы, сущая слове-ны, и насилье творяху жснамъ дулебьскимъ: аще поехати будяше обърину, не дадяшс въпрячи коня ни вола, но веляше въпрячи 3 ли, 4 ли, 5 ли женъ в телегу и повести обърена, и тако мучаху дулебы. Быша бо объре теломъ велици и умомъ горди, и богъ потреби я, и помроша вен, и не остася ни единъ объринъ. И есть притъча в Руси и до сего дне: погибоша аки обре; их же несть племени пи наследъка».

Но пока сгинули авары, много несчастья принесли они славянским землям, и анты вели с ними нескончаемые войны за свою независимость.

В 560 году, как сообщил Менандр Протиктор, к аварам было отправлено антское посольство во главе с Мег замиром. Он должен был договориться с аварами о перемирии для обмена пленными. Держал себя Мезамир гордо и независимо, и по наущению одного из влиятельных советников авары решили расправиться с этим очень видным среди антов вождем. Переговоры были грубо прерваны, и посол был убит, что явилось в те времена, как и позднее, делом неслыханным. Это нарушение аварами посольского статуса Мезамира настолько поразило греческого автора, что он записал: «Авары уклонились от должного к лицу посланника уважения, пренебрегли правами и убили Мезамира… С тех пор,- закончил эту историю Менандр,- авары стали еще больше разорять землю антов, не переставали грабить ее и порабощать жителей».

Мы не знаем подробностей этой трагедии, приключившейся с первым нам известным официальным древ-неславянским послом, но можем лишь предположить напряженный характер переговоров, упорство посла и ярость его противников. По-видимому, по странной случайности имя Мезамира включало в себя составной частью слово «мир», издревле использовавшееся при образовании старославянских языческих имен.

Упорнее оказалось сопротивление аварам со стороны племенного союза склавинов, и удачливее - склавинские дипломаты. Тот же Менандр рассказывает, что, не сумев подчинить1 себе подунайских славян силой, аварский каган Баян отправил к их вождю Да врите посольство си к тем, кто стоял во главе склавинского парода*. Каган потребовал, чтобы славяне покорились аварам и обязались платить им дань. Но Даврита ответил горделиво, достойно и поэтично: «Родился ли на свете и согревается ли лучами солнца тот, человек, который бы подчинил себе силу нашу? Не другие нашим, а мы чужим привыкли обладать. И в этом мы уверены, пока будут на свете война и мечи». Склавнны сохранили CDL-ю независимость в страшных тисках нападений - со стороны и аваров, и Византии. И можно думать, что дипломатические усилия склавинов сыграли немаловажную роль в этом успешном сопротивлении. внешним врагам.

И еще не раз позднее сообщали византийские хронисты об участии антов и склавинов в дипломатических переговорах, о заключении ими договороз с соседями, о получении славянскими вождями подарков в обмен \гл предоставляемую военную помощь. Греческий автор Маврикий Стратег писал, что задаривание вождей славянских племенных союзов использовалось византийской дипломатией как обычная практика; другой автор, Феофилакт Симокатта, сообщил, что в VI веке анты стали «союзниками римлян», т. е. византийцев, в борьбе с аварами. А это означало, что антские вожди пошли на определенное соглашение с константинопольским двором. Византийцы и позднее, в VI - VII веках, выплачивали антам ежегодные денежные средства за сохранение такого рода союза, предоставляли им в виде Е;ОМ-пенсации земли для расселения, отдавали во владение крепости на Дунае в обмен на обязательства охранять северные границы империи от набегов кочевников.

Итак, не в X веке зародилась русская дипломатия. Корни ее уходят в седую старину, во времена первых веков новой эры, когда, развивая свое хозяйство, строя новые социально-экономические отношения, отчаянно отстаивая свою свободу и независимость в борьбе с врагами и осуществляя, в свою очередь, военное давление на богатые земли Византийской империи, славяне овладевали вековыми дипломатическими стереотипами. Они уже знали посольские обычаи, бывали в Константинополе, вели переговоры со своими соседями, были знакомы с таким древним условием перемирий, как обмен пленными, овладели и такой известной в то время традицией союзных отношений «варваров» с Византией, как получение подарков, ежегодных денежных откупных сумм. По-видимому, знали они и тайные посольства, и тайные договоры, как, например, договор с готами. И уже в эти отдаленные времена древнеславянскне дипломаты почувствовали, какой опасной была их служба. Порой посол ради интересов своего народа шел на смерть. Все это было ведомо предкам руссов, и все, что знал мир в пору перехода от первобытно-общинных отношений к классовому обществу и к государству, знали, как мы убедились, и они. Й пусть фрагментарны сведения о дипломатических контактах древних славян, но они существовали и подготовили позднейшую дипломатическую историю нашего народа.

2. «Чудеса» в Причерноморье и первые договоры Руси с греками


Со времени гибели Мезамира прошло три с лишним столетия, прежде чем мы встречаемся с очередным упоминанием о дипломатии древних руссов. Но значит ли это, что жизнь в восточно-славянских землях стояла на месте?

В течение этих столетий в землях восточных славян проходили бурные социально-экономические процессы, шло формирование конфедераций племен: зарождались будущие княжества, в племенной среде все более четко выделялась княжеская дружина, рубились грады, становившиеся не только центрами ремесла и торговли, но и важными крепостями на водном пути по Днепру, Днестру и другим славянским рекам. Русские дружины отправлялись в далекие и рискованные военные походы.

К этому времени восточные славяне после жестоких поражений аваров в Центральной Европе сбросили с себя их иго, но в VII веке столкнулись с новой военной угрозой - со стороны сложившегося в Приазовье, па Северном Кавказе и в Северном Крыму, в междуречье Дона и Волги Хазарского каганата. Хазары прочно овладели восточной частью Северного Причерноморья, переняли все торговые пути, ведущие из русских земель на юг и юго-восток, стали угрозой для крымских и севе-ро-прнчерноморских владений Византии. С большим трудом империи удалось приостановить этот натиск хазар. В ход были пущены старые испытанные способы: византийские дипломаты стремились за счет уплаты хазарам периодических даней оградиться от их набегов, сделать хазар своими союзниками. В Константинополе с почестями принимали хазарских послов, посылали дорогие подарки кагану и его приближенным, и наконец, в 625 году империя заключила с Хазарией договор о союзе и взаимопомощи. Стремясь еще теснее привязать к себе сильного северного соседа, византийский император Ираклий даже согласился отдать в жены кагану свою дочь Евдокию. А через некоторое время, спасая империю от нашествия персов, 40 000 хазарских всадников отправились на помощь императорской армии.

Со времени образования Хазарского каганата восточные славяне уже в который раз выступили на защиту своих земель от агрессивного соседа. «Повесть временных лет» рассказывает об одном из эпизодов этой борьбы славян и хазар следующим образом: «И наидоша я (их) козаре седящая на горах енхъ в лесехъ, и реша (сказали) козари:,.Платите намъ дань". Съдумавше же поляне и вдаша от дыма мечь, и несоша козари ко князю своему и къ старейшиным свонмъ и реша имъ: "Се, налезохомъ дань нову". Они же реша им: "Откуду?" Они же реша: "Въ лесе на горахъ надь рекою Днепрьскою". Они же реша; "Что суть въдали?" Они же показаша мечь. И реша старци козарьстии: "Не добра дань, княже! Мы ся доискахомъ оружьеыъ одн-ною стороною, рекше саблями, а енхъ оружье обоюяу остро, рекше мечь. Си имуть имати дань на насъ н па инехъ странах"».

Здесь речь идет о встрече хазар с полянами. Автор опоэтизировал ее, подчеркнул мощь Киева, страх хазар перед своими будущими мстителями: ведь именно от киевского оружия, от мечей Святослава сгибли хазары, обратились в пепел их города, рухнул Хазарский каганат, но все это произошло гораздо позже, а пока же хазары в раздумье стояли под киевскими горами и размышляли над странной и устрашающей Полянский данью.

Летописец, рассказав о появлении хазарского войска в земле полян, умолчал здесь о других печальных событиях: хазары подчинили себе часть восточно-славянских племен, и лишь из последующего летописного повествования мы узнаем, что дань хазарам платили, например, радимичи.

Эта запись, которая очень близка к легенде, в то же время вдруг высвечивает один характерный дипломатический аспект. В древности в ходе мирных переговоров весьма часто использовалась вещная символика, происходил обмен оружием, совершались клятвы на священных предметах и т. д. И вот тут-то абсолютная, кажется, легенда вдруг выступает в качестве реального события: хазары подступают к Киеву, не могут взять его укрепления, расположенные на высоких горах, и требуют от полян дани. Те решительно им отказывают и в знак вызова, в знак войны преподносят врагам меч. В дальнейшем мы еще не раз столкнемся с этой символикой, и она перестанет нас удивлять, но в этом месте летописи она упоминается впервые. Любопытно, что и сам летописец

воспринял это издревле дошедшее до него известие как легенду и изложил его в эдакой аллегорической манере. Как он, вероятно, удивился бы, узнав, что за этой аллегорией скрывается обычное ритуальное действо, означающее отказ от мирных переговоров, означающее войну.

Так неожиданно мы узнаем, пусть и в несколько необычной форме, еще об одних переговорах руссов со своими соседями задолго до образования Древнерусского государства. Поляне здесь выступают уже не как племя (да они, согласно летописи, не были таковым уже ко времена Кия), а представляют собой какое-то государственное образование. Пожалуй, наряду с записью о Кие это наиболее раннее известие о проявлении полян-ской государственности, и поразительно, что она отражается, как и в случае путешествия Кия в Царьград, в области дипломатии. Видимо, в сфере внешней политики складывающееся государство заявляло о себе наиболее впечатляюще для потомков, удивленных его первыми деяниями.

Другое такое раннее известие относится уже к Новгороду.

В греческом житии святого Стефана Сурожского, бывшего долгое время архиепископом в византийской колонии в Крьшу - городе Суроже {нынешнем Судаке) - и умершего в 787 году, рассказывается о «чудесах», которые творил святой при жизни и после смерти. II вот к его посмертным чудесам авторы жития относят исцеление в Суроже новгородского князя Бравлина. Как он попал туда, чем занемог?

Оказывается, русская рать во главе с Бравлином вторглась в пределы византийских владений в Крыму. Она прошла огнем и мечом по Крымскому побережью, Руссы повоевали византийские владения от Херсоиеса до Керчи и «с многою силою» подступили к Сурожу. Русская рать была «велика», а князь «спленъ зело».

Десять дней продолжалась осада этой крупной византийской крепости. Наконец, проломив железные ворота городской стены, руссы ворвались в город и начал л грабить его. Бравлин попытался захватить богатства местного храма святой Софии, где находилась гробшша Стефана Сурожского. Там хранились драгоценная золотая н серебряная церковная утварь, «жемчуг», «злато», «камень драгий», а также «царьское одеяло», оправленные в дорогие оклады иконы.

Вот тут-то, у гробницы святого, и начались «чудеса1*, Бравлина поразил внезапный недуг-«обратися лице его назад». А далее началось самое удивительное. Новгородский князь по просьбе местных христиан приказал прекратить разграбление города, вернуть сурожанак отнятое у них добро и отпустить восвояси пленных, захваченных во время похода. И тут же лицо русского вождя вновь приняло нормальное положение. Это чудесное исцеление князя и его неожиданные действия автор жития отнес на счет влияния святого Стефана Сурожского. Затем он сообщает, что пораженный Бравлш? принял крещение и акт крещения совершил над ним не кто иной, как сам архиепископ Филарет, преемник Стефана Сурожского на архиепископской кафедре.

Вся эта история была дружно оспорена западными и отечественными норманистами всех мастей; особенно рьяно выступали против достоверности этих событий бельгийский ученый Аирн Грегуар и его ученики и последователи, в том числе современная французская исследовательница Ирэн Сорлен. Они с возмущением писали о том, что в конце VIII - начале IX века, когда происходили описанные события, не могло быть и речи ни о каком новгородском князе, ни о какой русской рати, ни о каком походе. А главное, и в этом был в?сь гвоздь полемики,- ни о какой древнерусской государственности, Сама мысль о возможности существования in Руси государства, князей до так называемого признания варягов, до пришествия Рюрика и его братии для норманистов отечественных и зарубежных была невыносимой. Научные интересы были принесены в жертву интересам идеологическим. Объявлялось, что автор жития просто-напросто перенес историю позднейшего похода великого киевского князя Владимира Святославича (против крымских владений Византии) и его (тоже спорного) крещения в Херсонесе на более раннее время. Вот и все объяснение. Норманисты даже не удосуживались выяснить, почему же в житии речь идет не о Херсонесе. а о Суроже, до которой рать Владимира, как известно, не доходила.

Между тем сторонники достоверности сурожских событий обращали внимание на то, что в тексте, рассказывающем о «чудесах», были поименованы реальные исторические лица - Стефан Сурожский, архиепископ Филарет, о которых было абсолютно точно известно, что жили они в конце VIII - начале IX пека, Стефан, кок отмечалось, умер в 787 году, а Филарет возглавлял здесь епархию в конце VIII - начале IX века.

Было обращено внимание и на слова жития о том, что нападение Бравлпна на Сурож случилось тогда, когда после смерти Стефана Сурожского «мало лет миноу», т. е. миновало.

Но главное, в спорах вообще не обращалось внимания на то, что ярче всего в пользу достоверности события говорили условия соглашения, которое Бравлин заключил с сурожанами после того, как его поразил внезапный недуг. Да, да, соглашения, договора! И его следы четко прослеживаются в той просьбе, которую согласился выполнить новгородский князь, благодаря чему и получил чудесное исцеление. Мы никогда не узнаем досконально, что же произошло в Суроже в действительности, почему победители вынуждены были пойти на попятный. Автор жития объяснил это просто - «чудом», совершенным святым Стефаном уже после своей смерти. Оно должно было лишний раз доказать прихожанам святость их почившего архиепископа, укрепить авторитет христианской церкви. Не в первый и не в последний раз отцы церкви подобными религиозными мотивами объясняли победы в битвах, освобождение от иноземцев,-успешную оборону городов, гибель врагов от стихии- штормов, наводнений, землетрясений и т. д. Мы, конечно, не можем принять эту церковную версию. Ясно одно: что-то случилось, и случилось такое, от чего руссы пришли в уныние и должны были обратиться с предложением о переговорах к местным византийским властям, которых в данном случае представлял высший церковный иерарх в здешних краях - архиепископ Филарет. Упоминание о болезни русского вождя может навести па мысль о том, что, возможно, какой-то недуг поразил русское войско и руссы вынуждены были просить о помощи местных эскулапов, в обмен же пообещали мир. Но все это лишь предположения. Что касаетсм условий мира, то они вполне конкретны и отражают весьма ординарные пункты обычных полевых перемирий, когда военные действия прекращаются. На этом война может вообще закончиться, а может и вспыхнуть вновь, но дальнейшие пути развития взаимоотношений сторон определялись иными внешнеполитическими факторами, а пока же начинались переговоры.

Итак, вернемся к тому моменту, когда Бравлин согласился выполнить все, что пожелают сурожане, лишь бы лик его принял прежний вид. О чем же попросили греки? Во-первых, «сии възвратите все елико пограби-хом священный съеоуды и церковныя в Корсуни и в Керчи и везде» - просьба совершенно ясная: греки хотели. возвращения церковных ценностей. Такое ли уж это мифическое требование? Отнюдь нет. Бурей проходили «варварские» рати в первом тысячелетии новой эры по византийским владениям, и едва ли не в каждом взятом на щит городе, в многочисленных и богатых монастырях,, лежащих на их пути к Константинополю, ограблению подвергались христианские церкви. Язычники выламывали дорогие оклады икон, уносили золотую и серебряную церковную утварь. Золото, серебро, драгоценные камни представляли для них в христианских храмах главный объект захвата. Это был один из основных ЕИДОЗ добычи в далеких походах, и, когда греки потребовали вернуть разграбленные церковные ценности, это отражало весьма обычную ситуацию. Во-вторых, заявили греки руссам: сВыжнете рать из града сего, да не взъметь ничтоже рать и излезе из градам. Речь здесь идет о том, что руссы должны не только выйти из захваченного штурмом Сурожа, но и вернуть все взятое у горожан добро. Это условие также было довольно распространенным в войнах того времени. Уход из захваченных городов, крепостей нередко являлся прологом прекращения военных действий. Наконец, в-третьих, сказали сурожане: «;Еси БЗЯЛЪ пленники моу-жи и жены и дети, повели възвратити вся». Захват пленников в пору продажи рабов, или, как говорили на Руси в то время - челяди, был распространенным явлением в период существования и рабовладельческих, и раннесредневековых государств. Захваченных в войнах с Русью русских пленников греки продавали на невольничьих рынках по всей своей обширной империи; в свою очередь, руссы гнали челядь на продажу в Константинополь и на невольничьи рынки Херсонеса и Сурожа, торговали челядью и по русским городам. Теперь руссам надлежало лишиться и этой добычи - вернуть пленников- мужчин, женщин, детей. Не исключено, что за этим условием стоит обмен пленными, который являлся во все века одним из условий как временных перемирий, так и долговременных миров. Вспомним, что и первый известный нам славянский посол Мезамир погиб под аварскими мечами, надеясь выменять на аваров русских пленников.

В житии говорится, что сурожский архиепископ Филарет после исцеления знатного русса крестил его, пораженного могучей и чудодейственной силой христианской религии. И факт крещения вполне достоверен, потому что со стороны греков действует лицо хорошо исторически известное. Автор жития представляет акт крещения Бравлина как еще одну победу греков и перечисляет крещение в ряду с другими удовлетворенными просьбами греков. Но такая ли уж это была победа? Кто был более заинтересован в крещении - руссы или греки? Только ответ на этот вопрос может пролить свет на действительную цену этого первого известного нам русского крещения.

Греки издавна использовали крещение как один из способов нейтрализации своих противников, превращения врагов в союзников, а союзников в сателлитов. Поскольку верховная христианская власть в данном регионе сосредоточивалась в руках константинопольского патриарха, византийские императоры использовали силу религии в своих политических целях. Со временем патриархи превратились в послушных исполнителей чисто светских задач Византийского государства. И в Пхпьшинстве случаев крещение «варварских» вождей, а то и целых народов Византия рассматривала как дарование этим вождям и народам высокой привилегии. Ведь обращение в христианство в тогдашнем восточноевропейском мире, где царили христианские державы во главе с Византийской империей, сразу же повышало престиж того или иного государства или народа, вводило его в сонм «великих». И понятно, что эта привилегия нередко предоставлялась тем, кто одерживал в той или иной войне верх над империей или постоянно тревожил ее границы, побеждал в ожесточенных и крупных военных кампаниях.

Мы еще не раз позднее вернемся к этому сюжету, который в течение веков неоднократно возникал в отношениях между Византией и Русью, но уже сейчас можно сказать, что почти во всех этих случаях Византия в отношениях с Русью либо испытывала горечь военных поражений, либо остро нуждалась в ее помощи. Аналогично складывалась история крещения и некоторых других народов. И известие о первом русском крещения поразительно напоминает подобные ситуации. Руссы прошли с победой от Херсонеса до Керчи, взяли [штурмом Сурож, разграбили город, овладели ценностями храма святой Софии. О чем еще могли мечтать «варвары» во время такого похода? Кажется, все, что они ж».-лали, было достигнуто. Но все ли? Русь этого времени была безвестна. Кем был какой-то новгородский вождь для окрестных государств и народов? Между тем бурные социально-экономические и политические процессы, протекавшие в землях восточных славян, настоятельно требовали уже в это время прогресса в системе внешних сношений восточно-славянских племенных конфедераций, «военно-демократических» обществ с соседями. Русские вожди, видимо, уже не только узнали о богатстве византийских владений, христианских храмов и монастырей, но и прочувствовали всю благотворную для укрепления собственной власти силу общения с византийскими светскими и церковными иерархами, значение громких побед над войсками мировой империи и, конечно, могучее влияние обращения в христианство. И нет ничего необычайного в том, что мы выскажем предположение о страстном стремлении победителя, честолюбивого и удачливого русского князя, получить крещение из рук видного византийского церковного лица-архиепископа Филарета, наследника самого святого Стефана Сурожского. Заметим, что князь-таки добился своего.

Именно этот акт способствовал появлению его имени на скрижалях истории - пусть и в несколько туманном тексте сказания о счудесах» греческого церковного деятеля. Но нужно только представить, какой эффект это крещение могло вызвать о среде язычников руссов, для которых с именем наихрнстпаннейшей державы были связаны ее блеск, сила, богатство. Конечно, в языческой среде христианство не сразу и не просто пробивало себе дорогу. Еще во времена Игоря крестилась лишь часть Руси, а его вдове Ольге, склонявшей своего сына Святослава к язычеству, молодой киязь резонно заявлял: «Како азъ хочу ннъ законъ прнятп единъ (один)? А дружина моа сему смеятися начнуть».

И все же, видимо еще в более ранние времена, нежели в период Игоря и Ольги, т. е. в X веке, обозначился этот интерес восточно-славянского языческого общества к христианству, как средству политического укрепления княжеской власти, возвышения внешнеполитического престижа, и, думается, случай с Бравлином- наглядный тому пример.

Итак, крещение, причем из рук самого архиепископа,- вот, вероятно, какова была плата за приостановление набега, возвращение церковных и других ценностей, уход руссов из города. Именно в этом и мог быть смысл того дипломатического соглашения, которое заключит русский вождь со своими противниками.

Это был типичный полевой мир времен -военной демократии», Русская дружина прошла по колониям Византин, не затронула территории самой метрополии, вошла в соприкосновение с местными византийскими гарнизонами и местными властями, и соглашение, которое заключили руссы, было местным, его отзвуки, возможно, и не дошли до Константинополя. Но для безвестной ранее Руси и это был большой политический успех. Русское «:военио-демократпческое» общество поднималось вг.срх по государственной лестнице, и мир, заключенный в далеком Суроже, уже означал, что из племенного бытия на дорогу раннефеодального государства выходило новое восточно-славянское общество. Ученые датируют события, разыгравшиеся в Суроже, концом VIII - началом IX века, т. е. временем нахождения на архиепископской кафедре в Суроже Филарета.

Прошло всего лишь два-три десятка лет, и вновь мы слышим о руссах, совершивших дерзкий рейд по владениям византийской империи, на сей раз в опасной близости от самого Константинополя. Объектом нападения: русской дружины теперь стало не северное, а южное. побережье Черного моря. Об этом сообщил грече-, скин автор другого жития - святого Георгия Амастридского.

Амастрида в те давние времена была большим торговым городом-портом на побережье Малой Азии з византийской провинции Пафлагонии. Здесь находились большие базары, пышные постройки, богатый купеческий люд. Со всех концов тогдашнего света приходили сюда, в прекрасную естественную гавань, торговые суда. В городе было немало храмов и монастырей, где десятилетиями накапливались богатства. Сюда-то и направили руссы свой путь.

Поход на Амастриду, как сообщает автор жития, руссы начали с Пропонтиды - так в древности называли вход в пролив Босфор - и двинулись на восток по малоазиатскому побережью Черного моря, на Амастриду. Руссы овладели городом, и неизвестно, какова была бы судьба его жителей и собранных там богатств, если бы не «вмешательство» святого Георгия Амастрпдского. К этому времени видный деятель византийской церкви был уже мертв. Его гробница находилась в здешнем соборе, став местом паломничества.

Вот этот-то святой и совершил «чудо:», внушив руссам мысль о необходимости заключить мир с местными христианами, И нас вновь не интересуют религиозные

сентенции по этому поводу, а привлекает сам факт соглашения между руссами и греками о Амастриде, который проглядывает сквозь церковную притчу. Те же западные ученые, которые сомневались в достоверности известий о походе руссов на Сурож, выразили свис недоверие сведениям об их нападении и на Амастриду, без всяких оснований отождествляя его с русско-византийской войной 941-943 годов при великом киевском князе Игоре.

Как поход на Сурож, так и рейд на Амастриду определили два основных направления русского стратегического движения на юг, которое привело к тому, что в восточных источниках X века Черное море стало со временем называться Русским морем. Первое - это но Днепру, затем по северным берегам Черного моря к византийским колониям в Крыму с их центром в Херсоне-се, а позднее - через Северное Причерноморье, Приазовье в низовье Волги на Северный Кавказ и в Закавказье. Второе - все по тому же Днепру, вдоль западного берега Черного моря, через Подунавье к Константинополю и вдоль южного Черноморского побережья. Огромные территории, важные торговые дороги, ключевые стратегические позиции в Северном Причерноморье, Поволжье и Подунавье попадали в сферу внимании складывающейся Руси, что определяло впоследствии основные направления внешней политики Киевского государства на Западе и на Востоке.

Можно пытаться отрицать реальность похода руссов па Сурож и Амастриду, как это делают некоторые западные ученые, можно подвергнуть сомнению и позднейшие русские походы в этих направлениях, но как отрицать систему этих походов, настойчиво пробивающую себе дорогу в течение столетий! Систему опровергнуть невозможно, а в рамках этой системы, чьи контуры, как мы увидим ниже, четко угадываются в IX - X веках, свое определенное место находят два этих первых

известных нам похода, в которых Русь выступает под своим собственным именем.

Как в Суроже, так и в Амастриде руссы заключи,1!!! договор с местными византийскими властями. Но если, вчитываясь в сообщения о Сурожском походе, мы добываем по крохам сведения об этом договоре, конструируя его основные черты, то в случае с амастридским соглашением дело обстоит несколько иначе. В житии есть прямое указание на то, что в ходе переговоров «устраивается некоторое примирение и сделка их (руссов) с христианами (т. е. с греками)».

Амастридский договор весьма напоминает сурожское соглашение: снова руссы клянутся освободить пленных, «сохранить почтение к храмам», т. е. прекратить разграбление православных церквей и монастырей; «божественные сокровища» остаются в неприкосновенности; даруется «вольность и свобода христианам», что могло означать прекращение насилий на захваченной территории. Снова перед нами пример типичного «полевого» мира с традиционным и древнейшим условием освобождения (или обмена пленными). Уже эта повторяемость говорит больше, пожалуй, чем все остальные аргументы в пользу древности и реальности этих первых дипломатических актов рождающегося государства. Оно еще не оформлено ни территориально, ни в смысле внутренней структуры, и перед внешним миром оно предстает пока дерзкими набегами сильных дружин, которым хотя и по плечу штурмы крупных греческих городов-колоний, но которые еще не осмеливаются ударить в сердце метрополии - по Константинополю, этой вожделенной приманке «варварских» государств.

И своеобразным ответом на эту возросшую военную п дипломатическую активность Руси стали усилия союзников- Византии и Хазарин - оградить свои, владения от набегов руссов, по-прежнему держать Русь вдалеке от морского побережья, заступить ей выход на черноморские просторы, в Приазовье по Днепру и Дону.

Именно в середине 30-х годов IX века, т. е. чуть по-зже того времени, когда были совершены оба русских похода вдоль черноморских берегов, хазары обратились к Византии с просьбой оказать помощь в постройке сильной военной крепости на Дону с тем, чтобы воспрепятствовать движению в этих краях кочевых орд и, видимо, опасаясь давления со стороны Руси, которая в конце VIII - начале IX века своими сухопутными и морскими набегами беспокоила границы Византии и Ха-зарии.

Вскоре на Дон прибыли греческие строители во главе со спафарокандидатом1 Петроной: началось строительство крепости Саркел, которая возникла на сухопутной дороге, при переправе через Дон, и должна была прикрыть Хазаршо, а заодно и крымские владения Византии с северо-запада и запада.

Таким образом, первые дипломатические шаги руссов в этом районе приходятся на то время, когда в Причерноморье завязывается сложный международный узел, который надолго определит здесь отношения Руси, Хазарин и Византии. Первая треть IX века - вот хронологическая грань этих событий.









Главная | Контакты | Прислать материал | Добавить в избранное | Сообщить об ошибке