Трусость начальника штаба

7 февраля 2-я стрелковая дивизия вышла к дороге Ленинград — Псков, по которой противник в спешном порядке перебрасывал свои войска и технику. Фашисты боялись попасть в окружение, поэтому цеплялись за дорогу из последних сил. Наша дивизия наступала широким фронтом и не смогла с ходу преодолеть этот участок. Оседлать упомянутую выше дорогу мы не смогли, и в итоге наступление приостановилось.

Опасаясь сильно отстать от своих войск, все три недели наступления штаб дивизии держался в непосредственной близости от передовых частей. Поэтому, когда продвижение затормозилось, штаб оказался всего в 3–4 км от переднего края. Такая картина сложилась к исходу 7 февраля, на ночевку расположились в сосновом лесу.

Противник вел систематический огонь из тяжелых орудий по опушке леса, находящегося позади штаба 2-й стрелковой дивизии. При точном попадании немецкого снаряда под сосну дерево вырывало с корнем и поднимало на воздух. Измени немцы немного прицел, и они накрыли бы нас. Собственно, так и случилось позднее, но к тому времени мы уже ушли из леса и передислоцировались в другое место. Когда через несколько дней дивизия вновь перешла в наступление и мы проходили через этот район, то видели несколько глубоких воронок как раз на том месте, где находились штаб и узел связи.

Немцы методично обстреливали наши позиции, делая регулярные 15-минутные перерывы. Удивляло одно обстоятельство, день был пасмурный, нелетный, значит, авиация не могла корректировать огонь своей артиллерии, но она упорно клала снаряд за снарядом вблизи месторасположения штаба дивизии. В то же время на дорогу, идущую севернее соснового леса, не упало ни одного снаряда. Из предосторожности мы не пересекали поляну во время обстрела, пользовались 15-минутным перерывом. Именно тогда и отправляли в тыл подводы с ранеными^а к линии фронта везли боеприпасы.

9 февраля обед батальону связи был доставлен как обычно, к 14–00, а штаб дивизии по непонятным причинам так и не получил питания. Батальонная кухня уже собралась в обратный путь, но тут к ней подошел начальник штаба дивизии, полковник, и попросил меня накормить его. Повар налил ему миску супа. Полковник поинтересовался, нет ли у меня согревающего, и, хотя водка у меня была, я на всякий случай, памятуя о прошлых инцидентах, ответил отрицательно.

Как раз в это время по дороге мимо кухни проходили два легкораненых солдата. Они шли без всякой опаски, разговаривая друг с другом, видимо, делились впечатлениями боя. Один из них и говорит другому: «Пули так здорово свистят!» Полковник услышал эти слова и насторожился. Он переспросил бойцов, действительно ли свистят пули. Солдаты, не поняв вопроса, но, видя перед собой полковника, ответили утвердительно.

Дальше случилось нечто необъяснимое: полковник отбросил в сторону миску и побежал к штабу, на бегу отдавая приказание скорее переходить через поляну к овинам. Начальник 1-го отдела майор Оборин попытался было объяснить ему пагубность передислокации штаба дивизии без приказа. Я тоже подбежал к полковнику и заявил, что перемещать командный пункт штаба дивизии, тем более в тыл, нельзя. Тогда полковник выхватил пистолет и направил его на своего заместителя майора Оборина, который в резких тонах выражал свое несогласие с отходом без согласования с командиром дивизии и со штабом армии. Я выбил пистолет из рук полковника, и тут он, видимо, очухался. Но было уже поздно: выполняя приказ начальника, штабные офицеры уже пересекли поляну.

Генерал-майор Лукьянов в это время находился в 164-м артполку. Я сразу же позвонил в полк, но оттуда мне сообщили, что комдив убыл в штаб дивизии.

Понимая необходимость обеспечения штаба связью и не получив разрешения свыше, так как начальник связи дивизии Куликов в это время находился в штабе армии, я самостоятельно отдал приказ организовать узел связи на новом месте. В это время штаб дивизии уже отошел в тыл на шесть километров и расположился около овинов.

В полках сразу же узнали от связистов, что штаб дивизии снялся и отошел назад. В спешке штаб дивизии не предупредил о своем перемещении штабы полков, которые засыпали запросами узел связи. Так что ввиду отсутствия офицеров штаба мне пришлось лично вести переговоры с командирами 200-го и 261 — го стрелковых полков. Последних я успокоил, сообщив им, что никаких изменений в обстановке не произошло, и если начальник штаба дивизии самовольно отвел штаб в тыл, то, по всей вероятности, получит за это строгое взыскание.

Пока я вел переговоры с 200-м и 261 — м стрелковыми полками, командир 13-го стрелкового полка подполковник Коженков Ф.Ф. самовольно отвел свой полк назад, заняв более выгодный рубеж обороны в 2,5 километрах от линии фронта. Находясь на правом фланге дивизии и не чувствуя локтя соседа справа, так как в тот момент у нас не было сплошной линии фронта, Коженков решил, что на новом рубеже ему будет удобнее держать оборону. Я был в очень хороших отношениях с Коженковым и прямо сказал ему, что, если он не вернет полк на прежние позиции, его расстреляют за трусость и самовольство. После некоторого раздумья до подполковника, как говорится, дошло, и он вернул свой полк на передовую. Приходится лишь удивляться, что в дневное время фашисты не заметили перемещений полка и не воспользовались этим благоприятным моментом. Возможно, у них просто не хватало сил или удержание дороги имело для них большее значение, чем наступление.

Наконец прибыл из 164-го артполка командир дивизии. К его удивлению, штаба дивизии на месте не оказалось. На прежнем месте Лукьянов застал лишь узел связи в большой палатке, лошадь с ездовым и меня. В ответ на вопрос генерала, куда подевался штаб, я подробно рассказал ему, что произошло. Сообщил о решении начальника штаба, его конфликте с майором Обориным. Умолчал только о перемещениях 13-го стрелкового полка. Мой рассказ сильно поразил Лукьянова, он густо покраснел и задумался. Потом спросил, что мне известно о полках, я ответил, что положение не изменилось. Затем я доложил комдиву о готовности узла связи на новом месте и попросил разрешения снять теперь уже не нужный дублирующий узел связи. Получив от него согласие, приступил к его свертыванию, а командир дивизии в сопровождении ординарца верхом уехал к овинам, где теперь находился штаб 2-й стрелковой дивизии.

Подъезжая к овинам, я увидел несколько «Виллисов». Значит, штаб армии был встревожен, и для разбора ситуации оттуда прибыло несколько генералов во главе с членом Военного Совета. Меня срочно вызвали в один из овинов, где заседала комиссия штаба армии. Разговор был кратким, — видимо, все уже были допрошены, — и после него армейское начальство уехало. Вместе с ним убыли начальник штаба и командир дивизии генерал-майор Лукьянов. Больше в дивизии они уже не появились.