Глава 4

Наро-Фоминское сражение

Комбриг Онуприенко. Прибытие в армию генерала Ефремова. Положение дивизий. Позади — Москва. Паника в столице. Без вести пропавшие и дезертиры. Одна винтовка на двоих и ни одного автомата. 1-я гвардейская мотострелковая дивизия как самое боеспособное соединение армии. Трагедия 151-й мотострелковой бригады. «Устойчивость в бою слабая…» Бои за Наро-Фоминск: «Ваши действия по овладению Наро-Фоминском совершенно неправильны…» Попытка овладеть городом в ходе разведки боем 12 декабря 1941 года

Хронологически Наро-Фоминское сражение началось значительно раньше 1 декабря, еще в октябре.

13 октября 1941 года командующий Западным фронтом отдал приказ № 0345 «О повышении стойкости войск при защите г. Москвы», который заканчивался словами: «Ни шагу назад! Вперед за Родину!» К этому времени Можайскую линию обороны и ее Волоколамский, Малоярославецкий и Калужский участки занимали: 16-я (генерал К.К. Рокоссовский), 5-я (генерал Д.Д. Лелюшенко, а после его ранения — генерал Л.А. Говоров), 43-я (генерал К.Д. Голубев), 49-я (генерал И.Г. Захаркин) армии. Управление 33-й армии Жуков вывел в район Наро-Фоминска, в свой резерв. Руководил управлением комбриг Д.П. Онуприенко.

Вскоре на Можайском УРе началось кровопролитное сражение. Основной удар наступающей армады группы армий «Центр» пришелся на 5-ю армию. Противник рвался к Минской автостраде, по которой танковые и моторизованные колонны могли бы маршем двинуться на Москву.

20 октября 1941 года в Москве и прилегающих к ней районах было введено осадное положение. Оборона столицы в стокилометровой зоне возлагалась на войска Западного фронта, а оборона города — на войска Московского гарнизона.

За три дня до этого комбриг Онуприенко получил из штаба Западного фронта приказ, подписанный Жуковым, Булганиным, Соколовским, в котором было следующее:

«Штабу 33-й армии к 8.00 18.10 перейти в Бекасово, выдвинув КП — Наро-Фоминск.

2. Иметь в виду объединение командованием 33 А действие войск на Верейском и Боровском направлениях с 18.10.41 г.

3. Выслать к 6.00 18.10 делегата в штаб Западного фронта для получения приказа»[40].

На Верейском и Боровском направлениях в то время вели бои 113-я, 110-я стрелковые дивизии и 151-я мотострелковая бригада, а также 9-я танковая бригада. Они-то и составили костяк 33-й армии.

Еще в период летних боев, а точнее, в июле командующим 33-й армией был назначен комбриг Онуприенко.

Дмитрий Платонович Онуприенко был очень молод, но, несмотря на свой юный для полководца возраст — ему шел тогда тридцать пятый год, — успел сделать довольно успешную карьеру.

В 1928 году он успешно окончил Киевскую пехотную школу. Служил в 23-м погранотряде войск ОГПУ в городе Каменец-Подольске, выполняя обязанности помощника начальника заставы. Спустя четыре года назначен инструктором по строевой подготовке, а затем старшим инструктором 2-го погранотряда НКВД. В 1938 году окончил Военную академию им. М.В. Фрунзе. И сразу же назначен старшим помощником начальника 1-го отделения отдела учебных заведений Главного управления Пограничных и внутренних войск НКВД. Затем переведен на должность заместителя начальника Главного управления конвойных войск НКВД. Во время советско-финляндской войны командовал особым отрядом войск НКВД Северо-Западного фронта, который действовал на Карельском перешейке. В июне 1941 года комбриг Онуприенко получил новое назначение — он стал начальником штаба Московского военного округа. Человек могущественного ведомства наркома внутренних дел Л.П. Берии, он сделал до начала войны поистине головокружительную карьеру.

И вот наступил 1941 год. Глубокая осень. Враг у ворот Москвы. Осень — не лето… И командующий Западным фронтом Жуков в тяжелейшие дни битвы за Москву назначает командующим 33-й армией, которой отведено важнейшее Наро-Фоминское направление, генерал-лейтенанта Герасименко[41], а заместителем — комбрига Онуприенко.

Но 19 декабря в штаб 33-й армии с предписанием вступить в должность командующего прибыл другой генерал-лейтенант — Михаил Григорьевич Ефремов.

О комбриге Онуприенко стоит, однако же, сказать еще несколько слов, кроме тех, которые еще скажутся в этой книге по ходу развития драмы под Вязьмой. После трагической гибели окруженной Западной группировки 33-й армии во 2-м Вяземском котле Онуприенко был направлен на учебу в Военную академию Генерального штаба. Окончил он ее по ускоренной программе и был назначен начальником штаба 3-й армии Калининского фронта. Армия находилась в резерве, и на ее базе формировалась танковая армия, вскоре получившая наименование 2-й танковой. Командовал ею Герой Советского Союза генерал А.Г. Родин[42]. Он высоко ценил своего начштаба и оставил следующую характеристику: «В бою ведет себя хладнокровно, в трудные моменты не теряется, штабную работу знает хорошо». В архивной пыли осталась и еще одна характеристика на начальника штаба 2-й танковой армии. Ее автор генерал М.С. Малинин[43], тогда начальник штаба Центрального фронта, в состав которого входила 2-я танковая. «Тов. Онуприенко, — писал генерал Малинин, — технического образования не имеет… Целесообразно использовать на должности заместителя командующего армией не танковой…» Очевидно, последняя характеристика в некотором роде решила судьбу Онуприенко: в июне 1943 года он расстался со штабной работой и был назначен командиром 6-й гвардейской стрелковой дивизии 13-й армии. И сразу же со своей дивизией попал на Курскую дугу. Затем, с нею же, участвовал в Битве за Днепр, в ходе которой был удостоен звания Героя Советского Союза. В Берлинской операции 1945 года генерал Онуприенко командовал 24-м стрелковым корпусом. Таким образом, военная его судьба сложилась блестяще.

Весь ход операции «Тайфун», характер больших и малых боев и сражений октября и первой половины ноября 1941 года говорили о том, что немецкие войска концентрируют свои удары по двум основным осям, по двум направлениям — Волоколамско-Клинскому и Тульско-Каширскому. Однако разведка все чаще и настойчивее приносила сведения, которые говорили о том, что не исключен удар и на центральном участке фронта. Таким образом, создавались предпосылки для формирования третьего направления.

18 октября 1941 года в штаб 33-й армии из штаба Западного фронта пришло предварительное боевое распоряжение. По сути дела, это был первый приказ генерала Жукова генералу Ефремову, хотя формально, до прибытия в армию нового командующего, сутки исполнением распоряжения занимался комбриг Онуприенко.

«1. Противник во второй половине дня 17.10.41 ворвался в г. Верею и стремился развить успех на северном и северо-восточном направлениях.

2. 151 мсбр организует оборону по северному берегу р. Протва, Приказом войскам Запфронта 33 армия с 18.10.41 в составе: 222, ПО, 113 сд, 151 мсбр, 9 тбр и частей Наро-Фоминского гарнизона имеет задачу — отбросить противника из района Верея и Боровск и организовать упорную оборону на рубеже Архангельское — Федорино — Ищеино.

3. Командирам соединений немедленно выслать в штарм-33 — Ново-Федоровка представителей штадива с данными о состоянии соединения и положении частей на фронте.

4. Одновременно с представителем дивизии направить в штарм делегатов связи, обеспечив их подвижными средствами.

5. Начальнику связи к 18.00 18.10.41 установить связь со штабами соединений.

6. Боевой приказ штарму последует дополнительно»[44].

В день прибытия генерала Ефремова в район Наро-Фоминска и вступления его в должность командующего 33-й армией подразделения, вошедшие в состав новой армии, вели тяжелейшие оборонительные бои с частями противника, которые атаковали практически беспрерывно.

151-я мотострелковая бригада на рубеже Годуново — Купелицы — опушка леса восточнее Загряжского (восточнее Вереи) отбивали атаки частей 258-й пехотной дивизии вермахта. Бригада в буквальном смысле истекала кровью. Потери были огромными. Восполнялись они крайне слабо и нерегулярно. Снабжение подразделений, которые вот уже несколько суток не выходили из боя, было плохим. Вот что в этот день писал в своем донесении командир 455-го батальона:

«Указанный участок обороны — Ковригино — Загряжское — удерживаю прочно. Произвел разведку сел Самород, Волчанка, противник в этих селах не обнаружен. Северо-западнее нашей обороны противник находится около 200 метров. Наша разведка была обстреляна пулеметами и автоматами. Убитых нет. Раненых один человек.

Питанием и боеприпасами не снабжают. За все время с 16.10.41 получили только один хлеб. Истребительная рота, взвод связи хлеб еще не получили.

Всю ночь противник подбрасывает на автомашинах подкрепление»[45].

222-я стрелковая дивизия, занимавшая в это время оборону по рубежу выс. 224, 0 — Потаращенков — Смоленское— Березовка, отбивала атаки противника в направлении Назарьева.

1-я гвардейская мотострелковая дивизия своим 175-м полком, который только что прибыл на Наро-Фоминский участок, заняла оборону на окраинах Наро-Фоминска, закрыв его с юго-запада.

110-я стрелковая дивизия вела бой на рубеже Татарка — Инютино — Ермолино.

113-я стрелковая дивизия дралась по фронту Ермолино — восточный берег реки Протвы — Маланьино — Скуратово. Связь со штабом дивизии была неустойчивой. 19 октября никаких сведений от полковника Миронова с самого утра не поступало. Посланные к нему офицеры связи в штарм не возвратились.

Все дивизии действовали изолированно друг от друга, не имея с соседом ни локтевой связи, ни возможности взаимодействия в случае критических ситуаций. Точно в таких же обстоятельствах зачастую действовали полки. И бои тех дней имели характер перманентной критической ситуации, которую переломить, выправить не хватало ни сил, ни средств и которая в связи с этим только усугублялась с каждым часом.

В таких обстоятельствах и вступил генерал Ефремов в должность командующего 33-й армией. Коротко изучив ситуацию, он тут же, не медля, предпринял несколько шагов по предотвращению неминуемого полного развала участка фронта, удерживаемого армией.

— Дмитрий Платонович, — спросил он комбрига Онуприенко, передававшего ему дела, — какие у нас резервы?

— Никаких, — ответил Онуприенко.

— А что за войска разгружаются на станции? — тут же поинтересовался он.

— Пополнение для 173-й дивизии. Дивизия теперь, как вы знаете, из состава 33-й армии выведена.

— Дивизия выведена, но пополнение прибыло сюда. Срочно направить в штаб фронта телеграмму с просьбой использовать это пополнение на угрожающем участке.

Телеграмма ушла. И вскоре из Перхушкова за подписью начштаба Западного фронта генерала Соколовского[46] пришел положительный ответ.

1750 человек пополнения, экипированного и вооруженного по полному штату, было маршем направлено в распоряжение полковника Новикова[47], два дня назад вступившего в должность командира 222-й стрелковой дивизии. Этой дивизии было труднее всего. Здесь командарм увидел опасность прорыва противника и потому усилил 222-ю тем, что оказалось под рукой.

В первые же дни в дивизиях и полках поняли, что в должность командующего армией вступил человек, умеющий реально оценивать обстановку и принимать адекватные решения. Командиры почувствовали заботу о них и то, что каждый боевой приказ по возможности обеспечивается боевым ресурсом. Почувствовали и железную руку командарма.

Исследуя тему героического противостояния 33-й армии генерала М.Г. Ефремова врагу на ближних подступах к Москве, а затем ее не менее героический поход на Вязьму, завершившийся трагедией, размышляя о судьбах истории и конкретных людей, нельзя не коснуться темы смежной, а точнее, того, что происходило за спинами насмерть стоявших под Наро-Фоминском. Позади была Москва. Что в это время происходило там?

А Москву в эти дни охватила паника. В историографии и литературе 16 октября 1941 года называют днем беспорядков в Москве.

В своем добросовестном исследовании «Укрощение «Тайфуна», вышедшем в 2004 году, журналист-международник Л.А. Безыменский пишет: «Об этом дне не хочется вспоминать, но историк обязан это сделать». Далее автор приводит странички из дневника москвича Н. Вержбицкого:

«16 октября.

У магазинов огромные очереди, в магазинах сперто и сплошной бабий крик. Объявление: выдают все товары по талонам за весь месяц.

…Метро не работает с утра.

…Многие заводы закрылись, с рабочими произведен расчет, выдана зарплата за месяц вперед.

…Много грузовиков с эвакуированными: мешки, чемоданы, ящики, подушки, люди с поднятыми воротниками.

…У баб в очереди установился такой неписаный закон: если кто во время стрельбы бежал из очереди — обратно его не пускать. Дескать, пострадать, так всем вместе. А трус и индивидуалист (шкурник) пусть остается без картошки.

17 октября.

Сняли и уничтожили у всех парадных список жильцов. Уничтожили все домовые книги.

…Пенсионерам выдали на руки все документы.

…Постепенно вырисовывается картина того, что произошло вчера.

…Большое количество предприятий было экстренно приостановлено, рабочим выдали зарплату и на 1 месяц вперед. Рабочие, получив деньги, бросились покупать продукты и тикать.

Сейчас, после постановления Моссовета, эти закрытые предприятия с рассчитанными рабочими вновь начали работать.

…У рабочих злоба против головки, которая бежала в первую очередь. Достается партийцам.

…Кто-то меня спросил:

— Не лучше ли служить немцам, чем англичанам, если вообще придется служить?

…С 7 часов вечера налеты один за другим.

… В церкви Преображения аккуратно — и всенощные, и литургии.

…По улице двигаются грузовики с бойцами. Из рупора, зычно:

«Ребята, не Москва ль за нами? Умрем же за Москву!»

Далее Л.А. Безыменский приводит странички из другого дневника, тоже москвича Г.В. Решетина:

«16 октября 1941 г.

Шоссе Энтузиастов заполнилось бегущими людьми. Шум, крик, гам. Люди двинулись на восток, в сторону города Горького.

Прибегает Иван Зудин. Он был одно время вместе с нашим отцом в народном ополчении. Его вскорости отозвали обратно на учебу в юридический институт. Институт эвакуирован в Саратов. Иван тоже должен был на днях уехать туда. Но сейчас все перепуталось. На шее у Ивана связка колбасы. Кладет на стол. Говорит, подобрал у магазина. Побежали вместе к магазину. Там уже ничего не осталось.

…Застава Ильича. Отсюда начинается шоссе Энтузиастов. По площади летают листы и обрывки бумаги, мусор, пахнет гарью. Какие-то люди то там, то здесь останавливают направляющиеся к шоссе автомашины. Стаскивают ехавших, бьют их, сбрасывают вещи, расшвыривая их по земле.

Раздаются возгласы: бей евреев!

Вот появилась очередная автомашина. В кузове, на пачках документов, сидит сухощавый старик, рядом красивая девушка.

Старика вытаскивают из кузова, бьют по лицу, оно в крови. Девушка заслоняет старика. Кричит, что он не еврей, что они везут документы.

Толпа непреклонна.

Никогда бы не поверил такому рассказу, если бы не видел этого сам.

…Вечером 16 октября в коридоре соседка тетя Дуняша затопила печь. Яркий огонь пожирает книги, журналы. Помешивая кочергой, она одновременно без конца повторяет так, чтобы все слышали:

— А мой Миша давно уже беспартийный, да и вообще он и на собрания-то не ходил.

Бедная тетя Дуняша так перепугалась прихода немцев, забыла даже, что ее муж, очень неплохой мужик, тихий дядя Миша, Михаил Иванович Паршин, умер года за два до начала войны».

Историк, профессор Миллер записал в своем дневнике 16 октября 1941 года:

«Все резко сразу изменилось. («Известия» не вышли: говорят, эвакуировались.) Информбюро, первый раз приближаясь к истине, говорит о том, что на западном направлении положение резко ухудшилось. Прорыв центра. Сегодня поэтому Москва — муравейник. Но «муравьи» какие-то чужие. По всем направлениям идут загруженные кладью люди — явно огромное большинство рассчитывает на пешее передвижение. На него обречены даже эвакуирующиеся заводы и учреждения. Большинству же прямо дается расчет, иногда с уплатой, иногда с обещанием уплаты чего-то в жалованье. На улицах беспорядок; дворники не убирают подмерзлых тротуаров. Транспорт в полном расстройстве. Метро закрыто, и слухи о нем плывут зловещие: в толпе говорят, что метро взорвут или затопят. На «взрывание» будто бы обречено Садовое кольцо как основная артерия (ее так и создавали, по-видимому), а также разные неувезенные или недоразоренные заводы. Настроение толпы угрюмое, молчаливое, у иных легкомысленное: ходят как на ярмарке.

Колоссальные хвосты, ибо под предлогом эвакуации многим выдают продукты намного вперед, а кроме того, кажется, решили разбазарить последние склады продовольствия (продают муку, сахар по рыночным ценам; по рабочим карточкам дают пуд муки).

Трамваи переполнены и ходят реже. Автобусы тоже. Огромное количество их, по-видимому, угнано. На троллейбусах сидят даже на крыше.

В толпе говорят о приходе немцев в нынешнюю ночь, о том, что Москву хотят считать (как Париж) открытым городом, о том, что будто бы оборона от налетов снята (однако с 6 часов вечера уже слышны зенитки, видны на фоне темного неба рвущиеся снаряды)».

Очевидцы рассказывают, что в толпе кричали: «Должно быть, все очень плохо, раз нам начали выдавать муку!», «К черту муку! Лучше умереть от голода, чем допустить немцев…». И — снова о евреях, о том, что Москву нечем защищать, что евреи растащили весь хлеб и все винтовки…

Паника. И все-таки она не перехлестнула через край, после чего начинается дикий хаос.

Из «Решения Исполнительного комитета Московского городского Совета депутатов трудящихся» от 17 октября 1941 года:

«В этих условиях особо преступным, противогосударственным поведением является факт дезертирства из Москвы председателя Мосгорпромсовета т. Пасечникова и начальника Управления по делам искусств т. Фрумкина, которые бросили свои предприятия на произвол судьбы.

Исполнительный комитет Московского городского Совета депутатов трудящихся постановляет:

1. Поручить Московскому управлению НКВД вернуть немедленно тт. Фрумкина и Пасечникова в Москву.

2. Просить ЦК РКП(б) обсудить вопрос о партийности тт. Фрумкина и Пасечникова, как дезертиров.

3. За дезертирство тт. Фрумкина и Пасечникова предать суду Военного трибунала, как дезертиров».

Из отчета московской городской подпольной организации ВЛКСМ, созданной на случай сдачи Москвы для налаживания диверсионной и разведывательной работы, о ситуации в Москве в октябре 1941 года:

«13 октября наши войска оставили Вязьму.

…Аппарат райкома вооружили пистолетами. Ящики гранат и бутылки с горючим заносятся в подвалы по указанию. Комсомол напихал гранатами сейф.

…16 октября. В райкоме сногсшибательные факты — как прямое следствие паники. У хлебного киоска на Трубной площади давка, хулиганство — ломают киоск. Рабочие молокозавода задержали директора с молочными продуктами. Продукты и машину отняли, директора окунули головой в бочку со сметаной. Водитель машины райНКВД привез к зданию райкома гражданина и докладывает начальнику:

— Товарищ начальник, примите. — Обращаясь к сидящему в машине: — Гражданин, выходите, приехали! Возьмите ваши три тысячи.

Водитель машины возвращался с рейса по заданию, его остановил этот неизвестный гражданин и «нанял» подбросить за три тысячи рублей до Горького…

…Вот Крестьянская Застава. Десятки тысяч народу. Машины стоят и движутся. Давка. Сотни милиционеров не в состоянии навести порядок, с ними расправляются, как с мальчишками. В одно мгновение и милиционера стащили с лошади. Вот мчится машина, сигналит. Публика преграждает путь, останавливает машину, вытаскивает шофера и выбрасывает вещи. Это не первая и не последняя. Пешеходы, запрудившие движение как на спортивном празднике, выбрасывают трюк за трюком. Зрелище здесь необычайное и страшно непонятное.

Опять в райкоме комсомола. Комитет ВЛКСМ милиции пришел почти в полном составе и принес решение на исключение из комсомола двух милиционеров за паникерство. (Сорвали петлицы, выпороли канты.) Вот они, жалкие трусы! Бюро РК подтвердило решение комитета. Тут же, не отпуская домой, райвоенкомат призвал их и зачислил в команду для отправки на фронт».

Можно предположить, что эти двое в запасной полк не попадут. Их отправят прямо в окопы. Что ж, «эти жалкие трусы» тоже были пополнением. И, надо заметить, война — органика сложная. Зачастую и судьбы людей она направляла по своим, особым, иногда причудливым путям. Кто знает, кем в этой гигантской плавильне человеческого характера стали те милиционеры, споровшие петлицы перед предполагаемым вступлением в город немцев, а затем призванные и зачисленные в команду для отправки на фронт. Может, убиты в первом же бою где-нибудь под Тишинкой или Ермолином на Наро-Фоминском направлении. Может, перешли к немцам и воевали потом в составе Русского корпуса или Русской освободительной армии против своих же соотечественников и братьев, так и оставшись жалкими трусами. А может, стали хорошими солдатами и честно служили Родине, приближая Победу. Как говорят в народе, один со страху помер, а другой — ожил. Но в первом бою позади окопов с такими хлопцами конечно же надо было ставить заградительные отряды с пулеметами. Таковы законы войны.

Что же касается стихии беспорядков и жестокости расправы на московских заставах, где избивали бегущих и швыряли в пыль их добро… Москвичи, которым некуда и не на чем было бежать, останавливали малодушных, трусов и паникеров. В народе их называли просто — шкурники. Поэтому так легко, уже на следующий день, в городе был наведен порядок. 16 октября люди пытались навести его сами. Получилось очень неуклюже, жестоко, как в стихотворении Александра Блока: «Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет / В тяжелых, нежных наших лапах?» Бежавшие от народной судьбы, не желающие разделить с простыми бабами из очереди за картошкой страх быть убитыми осколками бомбы в основном были людьми интеллигентными, образованными и конечно же читавшими стихи русского поэта. Говорят, на востоке, в Горьком, в Куйбышеве, других городах, удаленных от театра военных действий, ловкие и влиятельные люди этой породы к тому времени уже смогли создать для себя и своих семей «запасные аэродромы»: сняли квартиры, заполнили подвалы продуктами длительного хранения, предусмотрели даже возможность продолжения обучения своих детей в школах, открыв для них специальные классы со своими учителями и своим бюджетом.

Вот уж воистину: кому война, а кому…

Во всяком случае, как о том свидетельствуют документы, тт. Фрумкин и Пасечников таки успели улизнуть из столицы со всем скарбом, так что их пришлось разыскивать органам госбезопасности.

Сталин, узнав о происходящем на улицах и на предприятиях Москвы, лично распорядился немедленно навести порядок. И он, как известно, был наведен. Говорят, когда ему доложили обстановку, в том числе и о происходящем на городских улицах, Крестьянской Заставе и Заставе Ильича, он сказал спокойным голосом:

— Ну, это не так плохо. Я думал, будет хуже. — Потом, обращаясь к Щербакову, добавил: — Нужно немедленно наладить работу трамвая и метро. Открыть булочные, магазины, столовые, а также лечебные учреждения с тем составом врачей, которые остались в городе. Вам и Пронину надо сегодня выступить по радио, призвать к спокойствию, стойкости, сказать, что нормальная работа транспорта, столовых и других учреждений обслуживания будет обеспечена.

17 октября по московскому радио выступил первый секретарь Московского горкома партии и начальник Совинформбюро А.С. Щербаков: «Провокаторы будут пытаться сеять панику. Не верьте слухам!» Два дня спустя было введено осадное положение.

Удивительно другое: о панике в Москве 16 октября ровным счетом ничего не узнали немцы и, следовательно, не смогли этим никак воспользоваться. Это — к вопросу о том, как работала их агентурная разведка и как работали наши органы госбезопасности…

Кстати, о «работе» последних: в день московской паники в Москве на территории совхоза «Коммунар» по приказу Берии были расстреляны жены бывших высокопоставленных военных Нина Уборевич и Нина Тухачевская.

Не удалось найти в архиве документов, проливающих свет на то, почему же в 33-ю, вопреки назначению Жукова[48], прибыл генерал. Ефремов. Не потому ли, что обстановка буквально в последние несколько суток значительно осложнилась, и последние московские события заставляли и Ставку, и Сталина бросать в прорыв более мощные ресурсы, а на ответственные посты назначать тех, кто не подведет, не дрогнет даже в безвыходных обстоятельствах.

А 33-я дралась. Как героически и стойко дрались все армии на всех фронтах. Но у 33-й была особая миссия: ее дивизии и батальоны стояли в центре удара, и острие бронированного потока, который получил в ставке Гитлера кодовое название «Тайфун» и который в последних числах сентября рванулся из-под Рославля на Москву, — это тяжелое копье неслось именно сюда, пронзая километр за километром и сметая на своем пути армию за армией.

Просматривая боевые донесения из дивизий и отдельных подразделений, командарм невольно обратил внимание на одну цифру, которая почти во всех сводках была неизменно высокой, — пропавшие без вести. Когда штабные офицеры всмотрелись пристальнее в проблему, выяснилось, что большой процент среди безвестных составляют москвичи. Например, в кадровой 222-й стрелковой дивизии пропавших без вести, согласно поступившим сводкам, было значительно меньше, чем в бывших ополченческих, получивших общевойсковые номера сравнительно недавно[49].

Вскоре предположения подтвердились: заградзаставы и военкоматы начали возвращать дезертиров назад, на фронт. А 27 октября шифром из штаба Западного фронта поступила телеграмма следующего содержания: «Задержано более двух тысяч человек, ушедших с фронта. Срочно донести, почему Вами не приняты меры по наведению порядка и дисциплины в частях, вследствие чего люди 33 армии тысячами уходят с фронта в тыл»[50].

В одном из первых приказов генерал Ефремов обращался к своим командирам и бойцам: «Пусть поймет каждый командир, начальник, боец, что в нынешней обстановке в борьбе за Родину, за Москву лучше смерть храбреца, чем презренная трусость и паникерство»[51].

Конечно же я далек от мысли о том, что все, по сводкам тех дней проходившие в строке «пропавшие без вести», были дезертирами и москвичами. Бежали и в другие края. Но большинство из пропавших без вести погибли и попали в плен. Попадали в плен, когда кончались боеприпасы, когда отходили соседи и открывали фланги, когда боец получал рану или контузию и какое-то время неадекватно воспринимал действительность. Но, что греха таить, часть из числа пропавших без вести дезертировала и в другую сторону — в немецкую. И об этом мы не раз еще будем размышлять в этой книге перед лицом документов и свидетельств.

В войсках не хватало вооружения. Архивы открывают любопытные данные, которые теперь, по прошествии многих десятилетий, проливают тот необходимый и неизбежный свет, который необходим для безошибочного чтения книги истории нашей страны и истории Великой Отечественной войны в частности. Вот документ, который озаглавлен так: «Сведения о боевом и численном составе соединений 33-й армии по состоянию на 25.10.41 г.»[52] Из этого документа мы, например, узнаем, сколько действующих штыков имела каждая дивизия и сколько, соответственно, вся армия. Сколько пополнения получено. И сколько и какое имела вооружение.

1-я гвардейская мотострелковая дивизия. При численном составе 8569 человек, включая и командный состав, имела 6732 винтовки, в том числе и автоматические[53], 92 станковых пулемета, 181 ручной пулемет, 57 минометов.

151-я мотострелковая бригада. При численном составе 1115 человек имела 942 винтовки, 3 станковых пулемета, 13 ручных пулеметов. Минометов не имела.

113-я стрелковая дивизия. При численном составе 1157 человек имела 1003 винтовки, 2 станковых пулемета, 6 ручных пулеметов. Минометов не имела.

222-я стрелковая дивизия. Кадровая, как ее называли в штабе 33-й армии. При численном составе 3392 человека имела 1934 винтовки, 17 станковых пулеметов, 25 ручных пулеметов и 6 минометов.

Отсюда нетрудно подсчитать общее количество стрелкового оружия всей армии. Но обратим наше внимание вот на какую цифру: 222-я стрелковая дивизия имела порядочное, хотя и недостаточное количество пулеметов, а вот винтовок…

Считаем так. В дивизии 42 пулемета. Умножаем на два человека. Хотя, надо заметить, вторые номера «Максима» и «дегтяря» должны были иметь винтовки. 360 человек начсостава. При 6 минометах могли состоять не более 30–35 человек. Таким образом, 937 человек ходили в бой «парами» или с гранатой.

Что это такое, мне рассказывали ветераны 49-й и 50-й армий Западного фронта. Можно не сомневаться, что и в 33-й было то же самое.

Из рассказа бывшего бойца 1-го батальона 1130-го стрелкового полка 336-й стрелковой дивизии 50-й армии Василия Ивановича Антипова (поселок Износки Калужской области. Запись 1986 года):

«Зачислен я был в роту связи. Экипировали нас не сразу. Я долго ходил в своем черном студенческом пальто, где- то с месяц так, в пальто, и воевал, Потом выдали гимнастерку, ботинки неимоверно большого размера, шинель. Винтовку выдали тоже не сразу. Дали две гранаты Ф-1. Это и было мое личное оружие. Потом батальон подвели к передовой, в первый эшелон.

Была весна, 1942 год. Мы сменили на передовой наших товарищей. Нам досталась залитая водой траншея и блиндаж, в котором можно было только сидеть. Вначале было холодно. Закрыли вход плащ-палаткой, и вскоре в нашей тесной землянке стало даже душновато. Хотелось пить. Я взял котелок, вылез из блиндажа, зачерпнул воды из лужи неподалеку, напился вволю сам и зачерпнул еще — для товарищей. Утром, когда рассвело, выбрался я из блиндажа и вижу: в луже, где я набирал воду, вытаял немец, убитый, видимо, еще во время зимних боев. А нам ребята, которых мы меняли, сказали, что эта траншея немецкая, что ее отбили зимой. Тем временем из блиндажа, один за другим, вылезли остальные бойцы нашего отделения. Стоят рядом, тоже разглядывают. И кто-то спрашивает, вроде в шутку: «Антипов, ты, случаем, не из этой лужи воду ночью брал?» — «Из этой», — говорю. Эх, что тут началось! А я стою и смотрю: немец распух, лицо синее, пилотка сбилась набок, волосы примерзли к пилотке… Так я впервые увидел на фронте врага. Долго его обходили, перепрыгивали. Потом увидел лейтенант и приказал убрать. Стали мы его выдалбливать. А под ним — винтовка! А винтовок-то у нас вообще ни у кого не было. В дозор, когда надо идти в боевое охранение, давали автоматы. А в своей траншее так, с гранатами, и ходили. А тут — винтовка. Стали ее друг у друга из рук вырывать».

Из рассказа бывшего бойца 330-й стрелковой дивизии 49-й армии Петра Васильевича Демичева (поселок Бетлица Калужской области. Запись 1999 года):

«Наш 1111-й стрелковый полк формировался в Барятине. 8 сентября 1943 года мы были уже на передовой. Дивизия шла от Кирова. Освобождала село Мокрое и окрестности. Когда мы прибыли, Мокрое было уже очищено от немцев. Догорали дома. Дымились головешки. А Грибовку еще удерживали немцы. И вот пошли мы на них. А шли так: парами. Что это значит, сейчас расскажу. Винтовок-то не хватает. Одна на двоих! Нам с товарищем досталась старенькая, с лопнувшим прикладом, который мы кое-как подладили, стянули ремнями. Он побоевей меня был и говорит: «Петь, я пойду вперед. Давай мне патроны». Я отдал ему две обоймы. Когда нас подняли в атаку, он пошел вперед, а я за ним, шагов на пять — семь. Так и бежал следом и тоже «Ура!» кричал. Слава богу, товарища моего тогда не убило. А потом, на Снопоти, где немцы пытались удержать нашу дивизию, меня приставили к пушке-сорокапятке. Чтобы, мол, просто так не слонялся по передовой. Без винтовки. Вот тут-то я и понял, что пушчонка эта, сорокапятимиллиметровая, и вправду — «прощай, родина». Когда началась стрельба, артиллеристы сделали всего два выстрела. И сразу вокруг нас все разорвалось, ходуном заходило. Тут-то меня и ранило в бок».

Можно предположить, что и генерал Ефремов, наблюдая контратаки своих частей, видел подобные картины, когда стрелки шли в бой «парами». И поэтому им был издан приказ по армии, согласно которому бойцы и командиры должны нести строжайшую ответственность за личное оружие. Результат не замедлил сказаться.

Вот сведения о численном и боевом составе 1-й гвардейской мотострелковой дивизии по состоянию на 3 ноября 1941 года.

6-й мотострелковый полк при численном составе 1740 человек, включая начсостав и младший начсостав, имел: 23 пулемета, 13 огнеметов, 9 пушек, 77 автоматов и 2455 винтовок. Если применить тот же метод расчетов, то в полку имелся в наличии избыточный арсенал оружия, а именно: 965 винтовок. Что ж, этот полк мог принимать и невооруженное пополнение.

Надо заметить, что в октябрьских документах в дивизиях 33-й армии не числилось ни одного автомата. Их у бойцов просто-напросто не было. Воевали одними винтовками.

Самой боеспособной дивизией армии была 1-я гвардейская Московская Пролетарская мотострелковая дивизия. 21 сентября 1941 года она получила наименование гвардейской. Командовал ею полковник А.И. Лизюков. Именно на эту дивизию легла основная тяжесть боев непосредственно за город Наро-Фоминск. Немцы вошли в город 22 октября после кровопролитных боев на западных окраинах, которые удерживали подразделения 175-го мотострелкового полка.

Во время одной из уличных перестрелок был тяжело ранен, а затем убит командир этого полка подполковник П.В. Новиков[54]. Когда город был освобожден, тело подполковника П.В. Новикова похоронили в братской могиле в городском сквере. Посмертно он был награжден орденом Красного Знамени. Улица, где он погиб, названа его именем.

В 11.00 КП штарма в Ново-Федоровке был подвергнут бомбардировке немецких пикировщиков. Переждав авианалет, Ефремов приказал перенести штаб армии глубже в тыл: сперва в Кузнецово, а затем в Яковлевское.

1-я гвардейская мотострелковая дивизия сдавала город Наро-Фоминск. Сдавала медленно, с упорными боями, пытаясь ухватиться за каждый дом, за каждый переулок. Но удерживать кварталы ни сил, ни огневых средств не хватало. Немцы подводили новые и новые подразделения, в бой вводили орудия, минометы, огнеметы. Несколько раз дивизия пыталась контратаковать позиции противника, отбивала один-два переулка, а затем откатывалась на исходные. Но продолжала удерживать несколько плацдармов на западном берегу Нары. Контратаки существенных результатов не давали, они только истощали силы.

В декабре, в период общего наступления под Москвой, именно 1-я гвардейская мотострелковая дивизия первой вернулась в город, вынудив немецкие части покинуть его обходом с флангов и угрозой окружения.

Двадцатые числа октября были тяжелейшими для обороны 33-й армии. В один из дней снова пропала связь с 110-й и 113-й дивизиями. Офицеры связи вскоре прибыли с донесениями, в которых сообщалось о том, что полки дерутся изолированно, некоторые окружены. В полках осталось от 90 до 175 человек активных штыков. Левый фланг был восстановлен. Хуже положение складывалось на правом фланге армии, где дралась 151-я мотострелковая бригада. Связной, прибывший из штаба 151-й, доставил донесение от комбрига Ефимова:

«В настоящее время части бригады в следующем положении: 200 чел. обороняют Симбухово (453 мсб и 1 рота 455 мсб), остальными частями обороняется рубеж Грибцово — Никольское. В состав частей, обороняющих этот рубеж, входят: ремрота, 455 мсб — всего в количестве до 100 чел. 185 сп, действующий с 151 мсбр, имея 22.10,41 г. 32 чел., к утру 23.10.41 г. потерял последних.

Тылы и матчасть из окружения выведены и собираются на Минском шоссе.

Прошу Ваших указаний о пополнении бригады личным составом, на базе имеющейся матчасти и постановке ее новой задачи, т. к. сейчас я выполнил задачу на участке 5 армии. Личный состав, обороняющий р-н Симбухово, прошу передать командиру 222 стрелковой дивизии.

В результате налета на штаб 151 мсбр ранены нач. связи и ком. роты управления, пропали без вести нач. артиллерии, нач. особого отдела.

Разбита рация, разбита легковая машина»[55].

Положение 151-й мотострелковой бригады было незавидным. Она находилась на правом фланге армии на стыке с соседней 5-й. Правое ее крыло прикрывала 32-я стрелковая дивизия полковника Полосухина, а левое — 222-я стрелковая дивизия полковника Новикова. Но, как показывают боевые донесения тех дней, фланги бригады и соседних дивизий были оголены. И наши, и немцы дрались практически в полуокружении, смутно понимая свое положение. Все части перемешались. Действия артиллерии и авиации затруднялись тем, что можно было ударить по своим.

151-я, находясь на стыке, была атакована превосходящими силами противника, но пока еще держалась. Когда бой немного утих, немцы отошли и занялись очередной перегруппировкой сил, разведчики и связисты 33-й армии установили, что между левым крылом 151-й мотострелковой бригады и правым крылом 222-й стрелковой, дивизии существует не занятый войсками участок шириной 4 километра. А между последним занятым окопом левого крыла 222-й стрелковой дивизии и первым «живым» окопом соседней 1-й гвардейской мотострелковой дивизии разрыв составил целых 14 километров. В эту, даже в масштабах фронта, огромную брешь впору было ставить еще одну полнокровную дивизию.

В штарме понимали, что только слабость противника, который атакует тоже из последних сил, и нерасторопность его разведки, которая еще не обнаружила эти бреши, не занятые никакими войсками, мешают немцам воспользоваться благоприятными для них обстоятельствами.

23 октября командарм принял решение: отвести дивизии на новый рубеж за Нару и закрепиться по обрезу восточного берега, плотно сомкнув фланги. При этом 1-я гвардейская мотострелковая дивизия оставалась на месте. Отходить ей было некуда. Противник уже оттеснил ее в Занарье и даже захватил на восточном берегу несколько плацдармов.

Основной марш-маневр должны были совершить 151-я мотострелковая бригада и 222-я стрелковая дивизия. Согласно новому приказу они отходили на рубеж река Нара — Маурино — Любаново, примыкая левым флангом к правофланговым частям 1-й гвардейской мотострелковой дивизии. Вторым потоком должны были отходить за реку полки 110-й и затем 113-й стрелковой дивизии.

Опыт отступления и отвода войск на новые позиции у Ефремова был. Во время летних боев он командовал 21-й армией[56]. И тогда в его армии было значительно больше войск[57].

Река Нара спасала. Она стала естественным щитом для обескровленных дивизий 33-й армии, которые, расположившись на ее восточном берегу, тут же принялись зарываться в землю, чтобы, пока противник не завершил перегруппировку сил, создать новую надежную линию обороны.

Продолжая тему 151-й мотострелковой бригады, надо сказать, что, когда Жуков передавал Ефремову эту достаточно мощную в то время стрелковую бригаду, всю артиллерию он оставил у Говорова. Помните историю с более чем полуторатысячным пополнением, которое прибыло на усиление соседней армии и которое, воспользовавшись ситуацией, сумел подчинить себе командарм-33? Вот такими же телеграммами, просьбами и аргументами забрасывали штаб фронта и другие командармы, выхватывая друг у друга из-под рук пополнение и огневые средства. Говоров, в данном случае, сумел убедить штаб Западного фронта оставить артиллерию 151-й бригады у себя, укрепив таким образом позиции обороны 32-й дивизии Полосухина. Той самой дивизии, которая вскоре стремительным фланговым ударом спасет и свою 5-ю, и соседнюю 33-ю от прорыва танкового клина в глубину, к Минскому шоссе.

Что же оставил у себя генерал Говоров и чего не получил, принимая 151-ю, генерал Ефремов? Согласно сохранившимся документам бригада на тот период имела в своем составе: 509-й артиллерийский полк, 584-й артиллерийский полк ПТО, две батареи 84-го артиллерийского полка, дивизион 13-го минометного полка, дивизион 11-го минометного полка.

Командир бригады майор Ефимов, оставшись без необходимого усиления, вынужденный драться против танков одной пехотой, настоятельно слал донесение за донесением в штарм о необходимости вернуть ему артиллерию. Вот одно из них, полученное в штабе Ефремова 25 октября в 20.30:

«Доношу, что приказ получен, задача ясна. Прошу уточнить: как могу использовать 454 сб, обороняющий Брыкино, вводить ли его в бой или оставить для прикрытия фланга? Без этого батальона я располагаю одним батальоном, который могу довести до 200 чел. Одновременно прошу: нач. артиллерии 151 мсбр подчинен командарму-5, получает задачи от 5 армии, несмотря на мои указания, которые отменяются 5 армией. Прошу уточнить данный вопрос, добившись распоряжения штарма-5 об откомандировании нач. артиллерии в бригаду.

На 17.00 25.10.41 г. положение бригады и противника: кавполк[58] ведет бой за Юматово, неся потери. 453 мсб выдвигается в исходное положение Головково — Радчино, данного р-на не занимает. Местонахождение его неизвестно. Противник в Юматове до двух рот. На 26.10.41 г. можно ожидать попытки со стороны противника перейти в наступление в направлении на Якшино, Еремино, шоссе Москва — Минск»[59].

В это время очередным нажимом противника бригада была фактически смята. Штаб ее находился на значительном удалении от подчиненных ей батальонов. Управления почти не имел. И все же бригада продолжала удерживать участок фронта протяженностью почти 14 километров. Притом, что в батальонах едва насчитывалось до роты активных штыков. В это время по представлению военного прокурора и начальника особого отдела Западного фронта и по приговору Военного трибунала перед строем расстрелян комиссар 455-го мотострелкового батальона бригады Ершов. Ершов был первым командиром 151-й, кого поставили перед строем. Неудача предыдущих дней, когда бригада в беспорядке отступала, будет расценена как позорное оставление позиций.

Вместе с тем расположение батальонов бригады было таково, что ей предстояло немедленно, чтобы ликвидировать угрозу удара во фланг всей армии, отбить населенные пункты Крюково и Большие Горки. 27 октября майор Ефимов получил от начштарма генерала Кондратьева следующее распоряжение: «Командарм приказал во что бы то ни стало овладеть Бол. Горки. Исполнение донести»[60].

Чтобы читатель понял всю остроту ситуации, приведу текст боевого распоряжения майора Ефимова командиру 454-го мотострелкового батальона:

«Выполнение задачи по овладению Маурино — Горки является условием выполнения задачи всей армии.

Приказываю:

Маурино — Горки овладеть во что бы то ни стало, любой ценой. К лицам, не выполняющим приказ, применять полностью все меры, используя все свои права.

Через каждый час связистам доносить положение б-на. Донесения присылать в штаб кав. полка — Жихарево»[61].

Приказ его был жестоким и недвусмысленным. После того как перед строем расстреляли военкома соседнего батальона, комбату-454 ничего не оставалось, как быть жестоким и неумолимым. Батальон имел в своем составе 270 штыков. Взять этими силами, без поддержки артиллерии, два населенных пункта, удаленных друг от друга на 5 километров, и при этом еще выбить противника из Крюкова, которое находилось непосредственно между Маурином и Большими Горками, являлось практически невыполнимой задачей.

Это было время выполнения невыполнимых задач.

Майор Ефимов знал, что уже ведется следствие по делу о самовольном оставлении позиций. Знал, что атака на Маурино и Большие Горки, а точнее, ее исход, скорее всего, поставит точку и в его судьбе: или пан, или пропал…

В ночь на 27 октября 454-й батальон скрытым маршем вышел на исходные в район Маурина. 1-й кавполк к тому времени провел тщательную разведку местности, определил силы и засек огневые точки противника, в том числе минометную батарею. В Маурине и его окрестностях немцы располагали силами до батальона, усиленного пушками и несколькими танками. Майор Ефимов мог противопоставить им лишь два ПТО кавполка.

О проводимом в отношении командира 151-й мотострелковой бригады следствии знал и командарм. Но чем он мог помочь ему? Майору Ефимову в этот момент мог помочь только командарм-5, усилив предстоящую атаку хотя бы частью тех средств, которые изъял у бригады накануне. И тем не менее генерал Ефремов распорядился, чтобы одновременно с батальоном и кавполком на Маурино, с восточной стороны, начал атаку 774-й стрелковый полк 222-й стрелковой дивизии.

Этим полком командовал полковник Лещинский. Опытный офицер, бесстрашный и хладнокровный воин, он умел находить правильные решения в самых трудных обстоятельствах и доказывал это не раз. На него у командарма была особая надежда. Лещинский был единственным командиром полка в звании полковника.

— Если не осилит Ефимов, — сказал он Кондратьеву, отдавая приказ на усиление атаки с востока, — Лещинский, с его упорством, додавит немцев в Маурино.

Но случилось непредвиденное.

В то время, когда 455-й и 453-й батальоны бригады Ефимова уже завязали бой на окраине Крюкова и в районе совхоза «Головково», чтобы своими действиями отвлечь на себя силы противника, а основные подразделения 151-й изготовились к атаке, в бригаду прибыли представители особого отдела и военного трибунала Западного фронта, а также офицеры штарма. Они имели на руках копию директивы командующего фронтом. Командарм получил директиву еще утром, но решил: пусть Ефимов начнет атаку. Однако представители штаба Западного фронта имели другие санкции. Вместе с ними в бригаду прибыл новый командир бригады — майор Кузьмин и новый комиссар — старший политрук Яблонский.

Вот текст той директивы, подписанной Жуковым и Булганиным[62], содержание которой генерал Ефремов обязан был незамедлительно довести до сведения всех командиров всех подчиненных ему соединений и частей:

«Военный совет фронта рассмотрел решение Военсовета 33 армии от 23 октября 1941 года по вопросу об оставлении командиром 151 мсбр майором Ефимовым и военкомом бригады Пеговым своей бригады.

Военный совет 33 армии, квалифицировав поступок Ефимова и Пегова позорным бегством с поля боя и предательским действием, обрекающим 151-ю бригаду на полный развал, вместе с тем указанным свыше постановлением поручил Ефимову и Пегову немедленно выехать в соединение выполнять боевую задачу и собирать часть.

Военный совет фронта считает такое решение вредным и объективно провокационным, допускающим дезертирство и даже предательство с оставлением таких командиров и комиссаров на своих местах.

Решение Военсовета 33 армии в связи с этим отменить.

Прокурору фронта и начальнику особого отдела фронта немедленно выехать в 33 армию, произвести по этому поводу расследование и в случае подтверждения дезертирства с поля боя Ефимова и Пегова таковых немедленно расстрелять перед строем командиров.

Командарму 33 армии Ефремову и члену Военного совета 33 армии Шляхтину объявить строгий выговор с предупреждением, что и впредь за примиренческое отношение к такому позорному поведению командиров и политработников они сами будут сняты с постов и отданы суду.

Довести настоящее решение до сведения военных советов армий, командиров и комиссаров дивизий, соединений и частей»[63].

Не судьба была майору Ефимову и комиссару Пегову повести своих бойцов в атаку на Маурино 27 октября 1941 года. Вскоре их расстреляли «перед строем командиров», как того и требовала директива штаба Западного фронта. В это время и в других армиях Западного фронта шли показательные расстрелы «дезертиров», «трусов» и «паникеров» перед строем. Жестокая правда войны свидетельствует о том, что победа добывалась и так.

Новый комбриг 151-й майор Кузьмин бросил батальоны вперед. Но немцы отбили все атаки и в этот день, и в последующие. Трижды поднимал сомкнутые цепи своего полка полковник Лещинский. И всякий раз немцы заставляли батальоны откатываться назад.

Спустя некоторое время 151-я мотострелковая бригада была расформирована.

На других участках 33-й армии тем временем шли не менее упорные бои.

113-я, занимая оборону по восточному берегу реки Нары, время от времени переправлялась на западный берег и атаковала населенные пункты, занятые врагом, уничтожая его живую силу и технику. К концу октября она насчитывала 1330 активных штыков и 1052 винтовки.

110-я стрелковая дивизия вела боевые действия мелкими ударными группами, выдвинув их вперед. Основная же часть войск усиленно занималась тем, что приводила себя в порядок и основательно укреплялась на новом рубеже. 1287-й стрелковый полк продолжал удерживать деревню Горчухино на противоположном берегу реки Нары. Время от времени немцы оттесняли роты, которые обороняли эту деревню, но вскоре, в результате согласованной контратаки, Горчухино вновь оказывалось в наших руках. Дело доходило до штыков и прикладов. 1287-й стрелковый полк, накануне пополненный маршевым батальоном, прибывшим из Москвы, 27 октября атаковал село Атепцево. Во время боя полк понес большие потери: 30 человек убитыми и 100 ранеными. Командир дивизии полковник Матусевич докладывал в штарм:

«Основными причинами неуспеха являются:

а) недостаток огневых средств артиллерии, минометов и особенно пулеметов, имеющиеся 120-мм минометы минами не обеспечены;

б) отсутствие средств связи не дает возможности использовать стрельбу дивизионной артиллерии с закрытых позиций ОП. Стрельба с закрытых позиций невозможна, так как орудия минометным огнем противника выводятся из строя;

в) большой некомплект командного состава и его неумение управлять, руководить войсками, в результате чего, действуя в условиях лесных массивов, части подразделений по лесу расползаются и собрать их этот комсостав не может.

В результате крайней усталости при непрерывном ведении боевых действий, при недостаточном техническом оснащении, в штатном некомплекте, в постоянной доукомплектовываемости от разных подразделений красноармейцами, собираемыми заградотрядами, нерегулярности обеспечения продовольствием, отсутствии горячей пищи (нет кухонь, недостаточное количество транспорта, крайне тяжелое состояние дорог) — устойчивость в бою слабая.

Считаю необходимым:

1. Пополнение дивизии производить маршевыми ротами, сформированными в запасных полках с полным наличием командного и политического состава.

2. Обеспечение частей дивизии полностью штатными огневыми средствами и транспортом»[64].

113-я стрелковая дивизия занимала оборону по восточному берегу реки Нары на прежнем рубеже: Каменское — Клово — Рыжково. Полки дивизии к тому времени еще не получили общевойсковую нумерацию и именовались условно: 1, 2 и 3-й. Потери в предыдущих боях были катастрофическими. К примеру, 1-й полк к началу ноября насчитывал 15 человек. 2-й — 108 человек. 3-й, который в последние дни не участвовал в изнуряющих атаках на Романово, насчитывал 220 человек. Если иметь в виду, что 113-я — это бывшая 5-я ДНО, основу которой составляли москвичи, то определенный процент убыли можно отнести на счет дезертирства.

Обеспечение воюющих подразделений всем необходимым, правильно организованный подвоз — это обеспечение успеха. Необеспечение дерущихся боеприпасами и продовольствием, медикаментами и вооружением — это обеспечение неуспеха. Трудности подвоза, которые испытывала 33-я армия в конце октября — начале ноября, хорошо иллюстрирует вышеприведенное донесение в штарм командира 110-й стрелковой дивизии. А вот что говорилось в оперативной сводке штарма от 27 октября: «Дороги в полосе действия армии труднопроходимы, даже для гужтранспорта, движение автотранспорта возможно только по шоссе. Доставка боеприпасов на левый фланг армии ПО и 113 сд производится вручную на расстояние 20–25 км»[65].

Рубеж обороны необходимо было укрепить основательно. Только так можно было повысить численность армии и ее огневую мощь. Солдат в правильно отрытом окопе, на хорошей позиции, которая к тому же тщательно замаскирована, соединена с соседней ячейкой ходом сообщения, может воевать за двоих. Так рассуждали в 33-й армии.

«На долю нашей армии выпала почетная и ответственная задача защиты нашей любимой столицы — Москвы от немецко-фашистских орд.

Враг упорно стремился прорваться к Москве, но, понеся большие потери, вынужден был перейти к обороне, используя это время для перегруппировки и подтягивания резервов, с тем чтобы начать новое кровавое наступление.

Об этом Военный совет армии неоднократно предупреждал командиров и комиссаров частей и соединений, требуя использовать временное «затишье» для возведения инженерных сооружений, укрепления занимаемого рубежа, на котором мы должны разгромить врага.

Однако произведенной в последние дни проверкой установлено:

1. В 108 сд в 1 гв. мсд вместо окопов во многих случаях вырыты «ямки» неопределенной формы без брустверов, перекрытые хвоей и соломой, вместо ходов сообщения вырыты канавки, по которым невозможно передвигаться вследствие недостаточной ширины.

2. Воронки на дорогах сделаны недостаточной глубины.

3. Обзор и обстрел из окопов местами чрезвычайно ограничен.

4. Элементарные правила маскировки во многих частях не соблюдаются.

5. Темпы работ исключительно медленные.

6. Холода уже наступили, а многие землянки и блиндажи не отапливаются.

7. Командный состав, как правило, работами плохо руководит, переложив работы на младший комсостав.

8. Так же плохо руководят работой по возведению оборонительных сооружений начальники инженерной службы полков.

9. Партийно-политический аппарат оборонительными сооружениями не занимается.

Приказываю:

1. Считать работы по возведению оборонительных сооружений задачей такой же важности, как и ведение боя, во время которого начальствующий состав находится в своих частях и подразделениях и руководит бойцами.

2. При производстве работ весь командный состав до командира и политрука роты включительно не имеет права оставлять свой оборонительный район, руководя работами и показывая личный пример.

3. За оборонительные работы и их тактико-техническое соответствие отвечают командир батальона и командир роты. Командир и военком полка ежедневно проверяют ход работы на всем полковом участке.

4. Окопы и их оборудование делать в соответствии с наставлением НИЖ-П-39, не делая лишь приячеечных щелей, примыкая стрелковые ячейки непосредственно к соединительному ходу.

5. При производстве работ каждый красноармеец должен получать дневное задание, обязанностью командного состава является требовать его выполнение, широко развернуть социалистическое соревнование за досрочное выполнение заданий.

6. Комиссарам и начальникам политотделов дивизий в двухдневный срок лично ознакомиться с ходом оборонительных сооружений и принять все меры к мобилизации всего личного состава, прежде всего добиться, чтобы все коммунисты и комсомольцы, командиры и политработники показывали пример в производстве оборонительных работ и считали своим долгом повседневно руководить и возглавлять эти важнейшие мероприятия.

Еще раз напоминаю командирам и комиссарам всех степеней, что возведение оборонительных сооружений является важнейшим мероприятием — мы должны так укрепить занимаемый рубеж, чтобы фашисты не только не прошли через него, но нашли бы перед ним себе могилу»[66].

Приказ датирован 19 ноября 1941 года.

В этот же день произошло следующее. Противник подверг сильному артобстрелу позиции 222-й стрелковой дивизии. Сразу после полудня до батальона немецкой пехоты при поддержке танков атаковали правый фланг 774-го полка и левый фланг соседнего 113-го полка 32-й стрелковой дивизии 5-й армии. Стрелки и артиллеристы 774-го стрелкового полка открыли огонь и заставили противника залечь. Но сосед справа, не выдержав напора, попятился и вынужден был отойти в восточном направлении. В результате немцы заняли село Болдино. Последующие контратаки с целью возвращения утраченных позиций приносили только огромные потери с обеих сторон. К примеру, одна из контратак 457-го стрелкового полка, который все это время находился в полуокружении, увенчалась успехом: пехота противника была значительно оттеснена, а на поле боя оставлено около 200 трупов.

Генерал Ефремов относился к тем полководцам, которые в период боев всегда старались быть ближе к передовой. В своих воспоминаниях генерал-полковник Л.М. Сандалов, который в августе 1941 года был начальником штаба Центрального фронта в период, когда им командовал Ефремов, написал: «Михаил Григорьевич всегда предпочитал руководить войсками непосредственно на поле боя».

В тот день командарм наблюдал за ходом боя в ближайшего НП командира 222-й стрелковой дивизии вместе со своим начальником штаба генерал-майором Кондратьевым. Вечером в штабной землянке в Яковлевском они просматривали донесения о результатах боя.

— Уже пятые сутки 3-я и 4-я танковые группы атакуют правое крыло Западного фронта, — сказал командарм. — После относительного затишья противник активизировал свои действия и на нашем участке. И заметьте, Александр Кондратьевич, они ударили не просто в стык полков и дивизий, но в стык армий. Что бы это значило?

— Вы думаете, это разведка боем? Что там, в глубине, в несколько эшелонов, сосредоточились для удара крупные силы?

— Да, именно так. Укрепляться, зарываться в землю, минировать подходы и дороги. Фон Клюге недолго будет ограничиваться атаками числом до батальона при поддержке взвода легких танков.

1-я гвардейская мотострелковая дивизия продолжала безнадежные бои за Наро-Фоминск. Полковник Лизюков уже прекрасно понимал, что отбить город теми силами, которые он имел, не удастся. Вряд ли удастся и удержаться на том плацдарме, который все еще занимал 175-й мотострелковый полк. И тем не менее прибывающее пополнение тут же переправлялось на западный берег реки Нары и бросалось в пекло. Из штаба фронта поступали раздраженные телеграммы по поводу того, что необоснованно оставлен город, что необходимо его вернуть в ближайшие часы. И из штарма в Перхушкове шли ответные телеграммы, в которых были такие слова: «1 мсд — существенных изменений в расположении нет. Ведет упорные бои за окончательное овладение городом»[67]. Дальнейшее продолжение уличных боев вело только к новым потерям, которые ни в коей мере не восполнялись прибывающим пополнением. Явно бессмысленные атаки к тому же ломали психику людей, подавляли дух, особенно прибывших с недавним пополнением.

Можно как угодно комментировать эти донесения командарма-33. Но можно сказать совершенно определенно, что Жуков получал от Ефремова вполне адекватные ответы.

А Жуков стоял на своем: «Ваши действия по овладению Наро-Фоминском совершенно неправильны. Вместо окружения, изоляции противника в городе вы избрали затяжные, изнурительные уличные бои, в которых применяете и танки, в результате чего несете огромные потери в людях и танках».

«Ударом на фланги 1 гмсд отбросить пр-ка в южном и ю.-з. направлениях, изолировать противника, занимающего часть города, и блокировать часть сил, таким путем уничтожить в городе.

Применять танки в городе запрещаю»[68].

Утром 28 октября части 1-й гвардейской мотострелковой дивизии начали последний перед довольно продолжительным затишьем штурм Наро-Фоминска. Прибывшее в этот день в 113-ю стрелковую дивизию пополнение — маршевая рота в количестве 130 человек с винтовками — было тут же направлено в распоряжение командира 175-го мотострелкового полка. До позднего вечера на улицах шли бои. Ни бойцы, ни командиры еще не знали, что период изнурительных контратак с целью овладения где населенным пунктом, где улицей, а где просто отдельно стоящим зданием или развилкой дорог закончился, что штаб Западного фронта принял решение о переходе к глухой обороне с целью перегруппировки и накапливания сил.

Что касается попытки отбить Наро-Фоминск, то она была предпринята еще раз, 12 декабря 1941 года, когда фланги Западного фронта уже перешли в наступление, а центр еще стоял на месте, не имея приказа атаковать.

Штаб 33-й армии разработал подробный «План частной операции по захвату гор. Наро-Фоминск в ночь с 12 на 13 декабря 1941 года.

1. Цель операции — уничтожить противника на подступах к западной половине Наро-Фоминска и овладеть городом.

2. Способ действия — внезапным ударом в направлении выс. 193, 8, разъезд 75 км, пруд, выйти к подступам гор. Наро-Фоминск и блокировать его»[69].

Далее в документе перечислялись подразделения с изложением боевой задачи, поставленной перед каждым из них.

Командарм понимал: приказ о начале наступления в штаб армии поступит со дня на день. Перед началом наступления, как тогда было принято, в любом случае необходимо провести разведку боем. А что, если попытаться убить сразу двух зайцев?

Не получилось.

Крупномасштабная разведка боем в центре фронта 33-й армии была проведена в ночь на 13 декабря. Вперед пошли части 1-й гвардейской мотострелковой дивизии, усиленные лыжными батальонами. Сводным отрядом руководил командир 6-го мотострелкового полка полковник Гребнев.

Командарм во время проведения операции находился на НП командира 1-й гвардейской мотострелковой дивизии. Для организации взаимодействия в 222-ю стрелковую дивизию отбыл начальник оперативного отдела штарма полковник Киносян, в 110-ю — начальник разведотдела майор Потапов, в 113-ю — старший помощник разведотдела капитан Соболев.

Характерно, что за несколько часов до начала операции на главном направлении разведку боем начали разведотряды 222, 110 и 113-й стрелковых дивизий. Каждая — на своем фронте. До глубокой ночи шла стрельба на нейтральной полосе и вблизи населенных пунктов, занятых противником. Ни одна из разведгрупп проникнуть в расположение врага не смогла. Наблюдатели зафиксировали хорошо организованную систему ведения огня, которая позволяла немцам отражать как фронтальные атаки, так и возможные фланговые удары. Наличие на всех участках минометов поддержки позволяло массированно уничтожать противника еще на дальних подступах. На этих участках дивизиям 33-й армии противостояли 33, 351 и 81-й пехотные полки вермахта.

В 22.00 артиллерия 1-й гвардейской мотострелковой дивизии провела обработку передовой линии обороны противника на своем участке. Сводный разведдивизион, куда вошли также саперные подразделения, поднялся в атаку.

И сразу стало ясно, что обороны немцев не прорвать и здесь. Ночью связь с полковником Гребневым прекратилась. А утром, понеся большие потери, разведчики и саперы, усиленные лыжными батальонами, вернулись назад, на исходные позиции.

В этот же день, 13 декабря 1941 года, командарм получил приказ штаба фронта — перейти в наступление.

Но прежде чем перейти к повести о наступательных боях 33-й армии, необходимо рассказать об одном ярком эпизоде стояния армии Ефремова на Наре.


Примечания:



4

Микоян Анастас Иванович (1895–1978) — государственный и партийный деятель. Окончил духовную семинарию. Участник Октябрьской революции и Гражданской войны. В 1941 г. — председатель Комитета продовольственно-вещевого снабжения Красной армии, член Совета по эвакуации, председатель Совета по эвакуации из прифронтовой полосы запасов продовольствия. В 1942–1945 гг. — член ГКО, контролировал организацию снабжения армии и руководил осуществлением поставок по ленд-лизу. В 1943–1946 гг. — член Комитета СНК СССР по восстановлению народного хозяйства в районах, освобожденных от фашистской оккупации. Награжден шестью орденами Ленина, орденом Октябрьской Революции и орденом Красного Знамени.



5

Орден хранится в фондах Центрального музея Вооруженных сил РФ.



6

Батов Павел Иванович (1897–1985) — генерал армии (1955). Дважды Герой Советского Союза. В Красной армии с 1918 г. Участник Гражданской войны. Окончил курсы «Выстрел» и Высшие академические курсы при Военной академии Генштаба. В июне 1941 г. — генерал-лейтенант. В ходе войны — командир 9-го отдельного стрелкового корпуса в Крыму. Затем заместитель командующего и командующий 51-й армией. Одновременно заместитель командующего войсками Крыма. Командующий 3-й армией. В 1942 г. — помощник командующего Брянским фронтом. С октября 1942 г. командовал 65-й армией, с которой прошел всю войну. Награжден семью орденами Ленина, орденом Октябрьской Революции, тремя орденами Красного Знамени, тремя орденами Суворова 1-й степени, орденом Кутузова 1-й степени, орденом Богдана Хмельницкого 1-й степени.



40

ЦАМО. Ф. 388. Оп. 8712. Д. 7. Л. 1.



41

Герасименко Василий Филиппович — генерал-лейтенант. В начале войны командовал 21-й и 13-й армиями. С сентября 1941 г. — заместитель командующего по тылу Резервным фронтом.



42

Родин Алексей Григорьевич (1902–1955) — генерал-полковник танковых войск. Участник советско-финляндской войны. В июне 1941 г. — полковник. В ходе войны был заместителем командира танковой дивизии, затем командовал 124-й гвардейской стрелковой дивизией. Заместитель командующего 54-й армией по танковым войскам. С июля 1942 г. командовал 26-м танковым корпусом. С февраля по сентябрь 1943 г. — командующий 2-й танковой армией. С сентября 1943 г. командовал бронетанковыми и механизированными войсками Западного, затем 3-го Белорусского фронта.



43

Малинин Михаил Сергеевич (1899–1960) — генерал армии. Герой Советского Союза (1945). Участник Гражданской войны. В советско-финляндскую войну начальник оперативного отдела штаба армии, заместитель начальника штаба армии по тылу. Войну начал в должности начальника штаба 7-го механизированного корпуса и в звании полковник. Затем начальник штаба 16-й армии, Брянского, Донского, Центрального и 1-го Белорусского фронтов.



44

ЦАМО. Ф. 338. Оп. 8712. Д. 2. Л. 28.



45

ЦАМО. Ф. 339 1. On. 1. Д. 5. Л. 8.



46

Соколовский Василий Данилович (1897–1968) — Маршал Советского Союза. В июне 1941 г. — генерал-лейтенант. Окончил Военную академию РККА, Высшие академические курсы. В ходе войны начштаба Западного фронта, одновременно начштаба Западного направления, командующий войсками Западного фронта, начштаба 1-го Украинского фронта, заместитель командующего войсками 1-го Белорусского фронта.



47

Новиков Тимофей Яковлевич — полковник. Вступил в должность командира 222-й стрелковой дивизии. Затем, 28 ноября 1941 г., переведен на должность командира 1-й гвардейской стрелковой дивизии. Ранен в одном из боев. Вернулся в свою дивизию 17 января 1942 г., когда она наступала на Верею. В эти дни ему было присвоено звание генерал-майора.



48

Приказ штаба Западного фронта № 0347 от 17 октября 1941 г., в котором, в частности, есть такой пункт: «2. Командующим 33-й армией назначить генерал-лейтенанта Герасименко. Заместителем командующего армией назначить комбрига Онуприенко» (ЦАМО. Ф. 208. Оп. 2511. Д. 1029. Л. 1 77 — 1 7 8).



49

26 сентября дивизии народного ополчения, так называемые ДНО, получили общевойсковые номера. Так 4-я ДНО стала 110-й стрелковой дивизией, соответственно 5-я — 113-й, 6-я — 160-й.



50

ЦАМО. Ф. 388. Оп. 8712. Д. 1. Л. 17.



51

Там же. Д. 2. Л. 67.



52

ЦАМО. Ф. 388. Оп. 2511. Д. 24. Л. 3 23 -3 24.



53

На период описываемых событий на вооружении Красной армии состояли: 1) 7,62-мм автоматическая винтовка Симонова образца 1936 г. (ABC). Первая советская массовая автоматическая винтовка являлась усовершенствованным образцом опытной винтовки 1931 г. При автоматической стрельбе в качестве дополнительной опоры использовался клинковый штык, который поворачивался на 90 градусов по отношению к оси ствола. Для уменьшения отдачи на ствол навинчивался дульный тормоз. Масса в боевом положении — 4,82 кг, боевая скорострельность: одиночным огнем — 25 выстр./мин., очередями — 40 выстр./мин., емкость магазина — 15 патронов, прицельная дальность стрельбы — 1500 м; 2) 7,62-мм самозарядная винтовка системы Токарева образца 1940 г. (CBT). С 1940 г. CBT, которая победила на конкурсных испытаниях, была запущена в массовое производство. Она изготавливалась вплоть до 1945 г. Масса в боевом положении — 4,51 кг, боевая скорострельность — 25 выстр./мин., емкость магазина — 10 патронов, прицельная дальность стрельбы — 1500 м. В отличие от самой массовой винтовки Красной армии, 7,62-мм винтовки системы Мосина образца 1891/30 г., CBT имела пистолетную ложу, как у немецкой винтовки системы Маузера, что делало ее более удобной в обращении. В 1940–1942 гг. выпускался снайперский вариант винтовки с оптическим прицелом ПУ.



54

Новиков Павел Вениаминович — подполковник. На войне с первых дней. Воевал на Березине, у Толочина, под Оршей. Неоднократно выводил свой полк из окружения. Из воспоминаний ветеранов 1-й гвардейской мотострелковой дивизии о своем командире: «Природный сибиряк, таежный охотник, прекрасно ориентирующийся в лесу и днем и ночью, он шел во главе дивизионной колонны и уверенно выводил ее из-под ударов. Находясь в окружении, он провел девять боев, которыми руководил лично. Однажды враг плотно сомкнул кольцо вокруг наших подразделений. Казалось, выхода нет. Но Новиков нашел его. Ночной атакой он разорвал сжимавшееся кольцо и вновь вывел нас на свободный путь. По ночам этот отважный человек частенько делал вылазки в немецкие окопы и в занятые врагом населенные пункты, захватывал боеприпасы, добывал продовольствие. Когда люди выбивались из сил, теряли бодрость духа, впадали в уныние, Новиков приходил к ним на помощь с шутками, остроумными рассказами. Когда нечего было курить, он отыскивал только ему одному известные корешки и листья, подсушивал их и затем предлагал всем самосад…»



55

ЦАМО. 388. Оп. 8712. Д. 4. Л. 44



56

21-й армией М.Г. Ефремов командовал с 25 июня по 8 августа 1941 г. Именно в этот период корпуса и дивизии армии занимали новый участок обороны по левому берегу реки Днепр. Армия входила в состав вновь созданного в те дни Центрального фронта Западного направления.



57

В состав 21-й армии в тот период входили: 20, 28, 63, 67-й стрелковые корпуса, 25-й механизированный корпус, 50-я, 55-я танковые дивизии, 696-й артиллерийский противотанковый полк. 63-м стрелковым корпусом командовал генерал-лейтенант Л.Г. Петровский.



58

В составе 151-й мотострелковой бригады в это время действовал подчиненный ей 1-й отдельный кавалерийский полк.



59

ЦАМО. Ф. 388. Оп. 8712. Д. 4. Л. 49.



60

ЦАМО. Ф. 3391. On. 1. Д. 3. Л. 40.



61

Там же. Д. 2. Л. 7



62

Булганин Николай Александрович (1895–1975) — генерал-полковник (1958). С 1918 г. в органах ВЧК. С 1922 г. на хозяйственной и советской работе. С июля 1941 г. член Военного совета Западного фронта, затем Западного направления. В 1944 г. — 2-го Прибалтийского, затем — 1-го Белорусского фронта. С ноября 1944 г. — заместитель наркома обороны СССР и член ГКО. В феврале 1945 г. введен в состав Ставки ВГК. Награжден двумя орденами Ленина, орденом Красного Знамени, Суворова 1-й и 2-й степени, двумя орденами Кутузова 1-й степени, двумя орденами Красной Звезды.



63

ЦАМО. Ф. 388. Оп. 8712. Д. 1. Л. 33.



64

ЦАМО. Ф. 388. Оп. 8712. Д. 1. Л. 16-17



65

ЦАМО. Ф. 388. Оп. 8712. Д. 8. Л. 68



66

ЦАМО. Ф. 388. Оп. 8712. Д. 2. Л. 178-180



67

ЦАМО. Ф. 388. Оп. 8712. Д. 13. Л. 66



68

ЦАМО. Ф. 388. Оп. 8712. Д. I. Л. 32.



69

Там же. Д. 2. Л. 277-279








Главная | Контакты | Прислать материал | Добавить в избранное | Сообщить об ошибке