22 июня 1941 г. в 2 часа ночи последний советский эшелон с зерном прошел железнодорожный мост через пограничную реку Буг. «На поезд поднялись два немецких таможенника. Часовой помахал русскому машинисту. Даже пристальный наблюдатель не заметил бы ничего необычного, ничего подозрительного. Паровоз медленно попыхтел в направлении находившейся на немецкой стороне станции Тересполь. И вот стрелки показали 03.15, прозвучала команда „Огонь!“, и начался дьявольский танец. Заходила ходуном земля. Девять батарей 4-го полка минометов специального назначения тоже внесли свой вклад в адскую симфонию. За полчаса 2880 снарядов со свистом промчались над Бугом и обрушились на город и крепость на восточном берегу реки. Тяжелые 600-мм мортиры и 210-мм орудия 98-го артиллерийского полка обрушивали свои залпы на укрепления цитадели и поражали точечные цели – позиции советской артиллерии. Казалось, от крепости камня на камне не останется»[19]. Так германский историк Пауль Карель описал начало войны в районе Бреста. В 3 ч 15 мин на участке германской 18-й танковой дивизии 50 батарей всех калибров открыли огонь, чтобы обеспечить форсирование Буга ныряющими танками. Командир дивизии генерал Неринг описал операцию как «великолепный спектакль, вместе с тем довольно бессмысленный, поскольку русским хватило ума отвести свои войска из приграничных районов, оставив только несколько частей пограничников, которые сражались храбро».

О шквале артиллерийского огня, обрушившегося на советскую территорию утром 22 июня 1941 г., не писал только ленивый. Но о первом применении 15-см реактивных минометов у нас вспоминать не принято. Раз положено считать, что реактивные установки впервые были применены 14 июля 1941 г. под Оршей батареей капитана И.А. Флерова, так и должно быть. А всякие там 15-см реактивные снаряды немцев поминаются гораздо позже.

Любопытно, что 15-см реактивный миномет, как и наши реактивные снаряды М-13, создавался для стрельбы отравляющими веществами (ОВ). Поэтому немцы для конспирации назвали систему «15-см дымовой миномет типа “Д”». В 1941 г. ее переименовали в «15-см Nb.W 41 (Nebelwerfer)», то есть 15-см дымовой миномет обр. 41.

Немецкие же солдаты называли шестиствольный миномет «Stuka Zu Fuss» (сухопутная «Штука»). «Штука» – это название германского пикирующего бомбардировщика Ю-87 – весьма эффективного оружия первой половины войны.

Лафет для установок 15-cм Nb.W 41 был взят от 3,7-см противотанковой пушки. Благодаря этому установка получилась легкой и мобильной. Подрессоренный ход позволял ехать за тягачом по шоссе со скоростью до 45–50 км/час, а на поле боя расчет вручную легко перемещал установку на небольшие расстояния.

В СССР с середины 1930-х гг. была принята исключительно крыльевая система стабилизации реактивных снарядов, хотя и предпринимались отдельные попытки создания опытных турбореактивных снарядов.

В Германии же в это время предпочитали стабилизацию реактивных снарядов вращением и отказались от крыльевых стабилизаторов. В результате у немецких реактивных снарядов дальность стрельбы была несколько меньше, чем у советских снарядов типа М-13 с крыльевыми стабилизаторами, но зато немцы выигрывали в кучности. Кроме того, для пуска турбореактивных снарядов немцы смогли использовать сравнительно короткие трубчатые направляющие, в отличие от длинных направляющих балочного типа в советских пусковых установках.

К 1 июня 1941 г. в химических частях РГК вермахта состояло четыре полка шестиствольных химических минометов и еще один полк находился в стадии формирования. Полки были трехдивизионного состава. Дивизион состоял из трех батарей, в каждой из которых имелось по 6 пусковых установок.

Несколько слов стоит сказать и еще об одной германской новинке – 60-см мортире «Карл». Работы над 60-см самоходной мортирой были начаты фирмой «Рейнметалл» в начале 1937 г. Проектирование, испытания и производство мортиры происходили в обстановке глубочайшей секретности. Даже в секретном справочнике «Германские вооруженные силы», изданном в 1941 г., мортира фигурировала как «изделие 040 с тяжелой бетонобойной гранатой».

Испытания первого обр. 60-см мортиры были начаты в 1939 г. В ноябре 1940 г. первая 60-см мортира «Адам» была передана вермахту. До середины апреля 1941 г. сданы еще три установки – «Ева», «Тор» и «Один». (Тор, Один, Локи и Фенрир – персонажи языческой германской мифологии.)

В январе 1941 г. был сформирован 833-й тяжелый артиллерийский дивизион, включавший в себя две батареи по два орудия в каждой.

На 22 июня 1941 г. первая батарея («Тор» и «Один») была придана группе армий «Юг», а вторая батарея («Адам» и «Ева») – группе армий «Центр».

Любопытно, что немцы уже к 1 мая 1941 г. наметили маршруты движения «Карлов», их огневые позиции, наблюдательные пункты и цели в районе Бреста.

Обе железнодорожные установки были выгружены на железнодорожной станции Тересполь. На огневые позиции на границе установки дошли своим ходом.

Утром 22 июня 1941 г. из установки № 4 были выпущены три снаряда по Брестской крепости, а из установки № 3 четыре снаряда. Затем обе мортиры заклинило из-за производственных дефектов снарядов – не были до конца обточены ведущие пояски.

Лишь к вечеру 22 июня удалось разрядить орудия. 23 июня установка № 4 выпустила 7 снарядов, а установка № 3 не стреляла. Утром 24 июня установка № 3 произвела 11 выстрелов, а установка № 3–6.

Итого по Брестской крепости было выпущено 17 снарядов. После этого у немцев осталось пять 60-см снарядов, негодных для стрельбы.

Согласно отчету командира 833-го батальона подполковника Шмидта, в Брестской крепости на местах падения снарядов в грунте обнаружены воронки радиусом 15 м и глубиной 5 м. При взрыве облако дыма и пыли поднималось на высоту 170 м, а в ширину оно распространялось на 30 м. Отмечено пробитие снарядом кирпичной стены толщиной 2 м, пробить которую снаряд калибра 21 см скорее всего не смог бы.

Еще две 60-см установки «Карл» (1-ю батарею 833-мм батальона) немцы хотели использовать для разрушения польских дотов (Weelki Drial) в районе Львова. Однако эти укрепления были быстро захвачены подразделениями 297-й пехотной дивизии. По одной версии, установка «Один» произвела 4 выстрела, а по другой – немцы вообще не стреляли под Львовом 60-см снарядами. В начале июля 1941 г. обе батареи 833-го батальона отправили в Германию.

Все без исключения советские артиллерийские части в приграничной полосе оказались не готовы к немедленному открытию огня. Так, внезапным артиллерийским огнем были уничтожены две батареи и большая часть автотранспорта 204-го гаубичного полка 6-й стрелковой дивизии, находившегося между Южным военным городком Бреста и артиллерийским полигоном. Замечу, что всего в полку числилось 32 122-мм и 12 152-мм гаубиц. Судя по всему, 11 гаубиц были уже потеряны или брошены в городе. Телефонной связи в полку не было, а рации 6-ПК не имели позывных, и ими приходилось пользоваться открытым текстом.

К 22 июня на артиллерийском полигоне для проведения учений были собраны два батальона 84-го стрелкового полка 6-й стрелковой дивизии, подразделения 459-го стрелкового и 472-го артиллерийского полка 42-й стрелковой дивизии, танки, артиллерийские орудия и другая техника, предназначенная для показа участникам учения, а также 455-й артиллерийский полк, выведенный для проведения плановых стрельб. Все эти части и подразделения в первые часы войны понесли значительные потери от огня вражеской артиллерии. Начало артподготовки немцев все находившиеся на полигоне приняли за начало учений с боевой стрельбой, разрывы же снарядов в их расположении, как водится, списали на халатность руководства учений. Чтобы обратить внимание на эту «ошибку», с полигона подали сигналы – световые ракетами и звуковые трубами. И лишь когда потери наших частей на полигоне стали существенными, стало ясно, что началась война.

204-й гаубичный полк (один дивизион – на конной тяге и два – на механической) по боевой тревоге вышел из своего городка в составе 33 гаубиц. Перейти реку Мухавец, чтобы, согласно плану прикрытия, совместно с 84-м стрелковым полком оборонять район Бреста, удалось лишь нескольким батареям, так как по всем мостам через реку в это время переправлялась немецкая 22-я танковая дивизия, а 204-й гаубичный полк понес большие потери от авиации противника. Тогда, не видя возможности переправиться через Мухавец, командир полка приказал своей части идти в направлении населенного пункта Радваничи.

Судя по всему, в первые же дни войны вся матчасть 204-го гаубичного полка была утеряна, хотя полк и сохранился как часть, причем в октябре 1941 г. он сменил номер и стал 294-м полком.

Большинство артиллерии, находившейся в открытых артиллерийских парках крепости, было уничтожено на месте артиллерийским огнем немцев в первые же часы войны. Погибли почти все лошади артиллерийских и минометных частей и подразделений 6-й и 42-й стрелковых дивизий, находившиеся во дворе Брестской крепости у коновязей. Все автомашины обеих дивизий, стоявшие в открытых автопарках, были сожжены. Все документы и имущество частей остались в крепости.

131-му легкому артполку 6-й стрелковой дивизии удалось вывезти восемь 76-мм дивизионных пушек 2-го дивизиона и одну 76-мм полковую пушку обр. 1927 г. полковой школы. Личный состав, матчасть и воинский состав 1-го артиллерийского дивизиона, находившегося в крепости, были уничтожены.

Все неприкосновенные запасы советских частей, находившиеся на складах крепости, были целиком уничтожены.

Части 28-го стрелкового корпуса, размещенные в Северном городке Брестской крепости, понесли намного меньшие потери. 17-й гаубичный полк 42-й стрелковой дивизии в составе двух дивизионов удалось вывести из городка. 447-й корпусной артиллерийский полк вывез 19 орудий и немного боеприпасов к ним. Остальные боеприпасы, находившиеся в артиллерийском парке полка, были уничтожены артиллерией противника.

А теперь перейдем к действиям конно-механической группы (КМГ) в районе Белостока. Вечером 22 июня 1941 г. нарком обороны приказал образовать КМГ в составе 6 механизированных и 6 кавалерийских корпусов. 23 июня в группу включили 124-й гаубичный артполк РВГК (под командованием майора Дивизенко) в составе 48 152-мм гаубиц Виккерса. Ранее полк входил в состав 5-го стрелкового корпуса. Полк перешел в район северо-восточнее Белостока.

4-й гаубичный артиллерийский полк 4-й танковой дивизии (12 122-мм и 12 152-мм гаубиц) 23 июня был зачем-то отправлен к Волковыску, где после авиаудара разбежался, не сделав по противнику ни одного выстрела.

7-й гаубичный артполк 7-й танковой дивизии (12 152-мм гаубиц) к началу войны находился на полигоне Червонный Бор. Бывший экспедитор секретной части Н.Ф. Грицюк позже вспоминал, что он уже в 2 часа ночи 22 июня привез из штаба дивизии «красный пакет» и вручил его командиру полка подполковнику Г.Н. Иванову. Полк был срочно поднят по тревоге и потерь не понес.

«Полк наш выходил на дорогу. На эту дорогу выходила и мотопехота, и танки нашей дивизии. Создавались пробки. Каждая часть стремилась быстрее занять исходные позиции и вступить в бой. Навстречу нам стали попадаться сначала одиночки, а потом и целые группы полураздетых, безоружных, в большинстве своем раненых бойцов. Это были стройбатовцы, не успевшие укрепить нашу границу»[20].

Немецкие самолеты атаковали на марше наших артиллеристов, нанеся им потери в личном составе. Связаться со штабом дивизии не удавалось. Вечером, когда полк остановился на привал, снова налетела авиация, на этот раз потери в личном составе и матчасти были значительные. В ночь на 23 июня полк, не зажигая фар, отошел к Белостоку, а оттуда – к Волковыску. Далее полк попросту разбежался.

В итоге в КМГ осталось всего два полка: 124-й гаубичный артполк РВГК и 77-й артполк 29-й мотодивизии. В 77-м полку имелось 12 122-мм и 8 152-мм гаубиц.

«Позже в своем докладе начальник АБТУ Западного фронта полковник И.Е. Иванов отметил крайнюю слабость артиллерийской поддержки танковых атак 6-го мехкорпуса. По 124-му артполку данных немного, и есть расхождения в датировках событий, но очень похоже, что реально он пробыл в составе конно-механизированной группы всего лишь один день и провел только одну 2—3часовую артподготовку беглым огнем с закрытых позиций»[21].

К 25 июня оба артиллерийских полка прекратили свое существование.

Как всегда бывает в окружении, кто-то бежит, а кто-то стоит насмерть. Так, к примеру, 2-й дивизион 383-го гаубичного полка 86-й стрелковой дивизии «на марше был настигнут небольшой группой немецких танков, но отличная выучка артиллеристов не оставила им шансов одержать победу. Вспоминает бывший командир дивизиона И.С. Туровец: „Командир 3-й батареи старший лейтенант Степанов развернул своих два орудия прямо на дороге… Три танка Степанов разбил, остальные отошли“. Через некоторое время дивизион остановился: кончилось горючее. Начальник штаба уехал на его поиски, снова были развернуты в боевое положение две гаубицы, как оказалось, не зря. Группа немецких мотоциклистов, наткнувшихся на колонну, была встречена огнем. Как мне рассказал Туровец, „мотоциклы летели вверх метров на пятьдесят“… Когда вернулся начальник штаба, выяснилось, что дизтоплива он не нашел, привез только пять бочек бензина. Заправив им тягачи, тронулись в путь. Дизеля стучали и сильно грелись, но до Нарева выдержали. Дивизион снова был в расположении своего соединения»[22].

Любопытно, что 86-я стрелковая дивизия, согласно сведениям на 1 ноября 1940 г.[23], обладала невероятной огневой мощью – 54 45-мм противотанковые пушки, 37 76-мм пушек, 28 122-мм гаубиц, 10 152-мм гаубиц и 10 (!) 203-мм гаубиц. Она была единственной дивизией, имевшей 203-мм орудия.

В чем-то типична судьба 311-го пушечного артполка РГК, в составе которого было 24 122-мм пушки и 12 152-мм гаубиц-пушек. «П.З. Баклан, помкомвзвода 1-го дивизиона 311-го Краснознаменного ПАП РГК, рассказывал, что в мае 41-го в полку (дислокация – штаб 1-й дивизии в Деречине, остальные дивизионы по окрестностям) были организованы 45-дневные учебные сборы, на которые было призвано от 300 до 400 человек из окрест ных сельсоветов. Среди них было много бойцов, которые раньше вообще не служили в армии (т. н. западники).

Незадолго до войны полк выехал на стрельбы под Ломжу, в Червонный Бор, а в летнем лагере возле Зельвы (в имении Холстово) было оставлено 150 «партизан», 12 новеньких 122-мм пушек и около шести тысяч выстрелов к ним. Баклан вспоминал: «Тягачей нам не дали, связь с соседними лагерями отсутствовала… В этот день я был старшим по лагерю. Узнав от местных жителей, что началась война, приказал пригнать из Зельвы трактор, чтобы выставить на позиции пушки. Когда пушки были на том месте, где нужно, оказалось, что нет снарядов. Они были закрыты на складе, а сбивать замки не посмели. В это время приехали отдыхавшие в своих семьях старшие командиры – майор и лейтенант – и стали руководить обороной. Я был послан во главе группы из 8 человек принять караул штаба полка в Деречине. Солдаты оружия не имели, только у меня была самозарядная винтовка. На второй день, 23 июня, я отправился в Зельву за вооружением. Принес 5 винтовок и несколько сот патронов и раздал солдатам для несения караула. К этому времени в Деречин возвратилось командование полка, которое находилось в Ломже и в Червонном Боре. Это комиссар Малышев, комсорг Никандров, командир 3-й батареи ст. лейтенант Черняховский, политрук Шарипов, ст. лейтенант Кучеренко с женой Марией и 30–40 солдат. Полк, по их донесению, был разбит, но отдельные группы бойцов еще оказывали сопротивление врагу»[24].

Так глупо и нелепо были в первые же дни войны утеряны тысячи первоклассных орудий Красной Армии. Как это могло случиться?

В летне-осеннюю кампанию 1941 г., то есть с 22 июня по конец сентября 1941 г., советскими войсками была потеряна астрономическая сумма – 79 093 орудий и минометов! Из них минометов – 46 334, противотанковых пушек – 10 017, 76-мм пушек и 122-мм гаубиц – 15 216 и более мощных орудий – 5000.

За то же время было получено от промышленности 39 695 орудий и минометов, то есть почти в два раза меньше. Более подробно о потерях сказано в Приложении.

Попытаться провести анализ причин гибели такого числа артиллерийских орудий никто ни в открытых, ни в секретных, ни в совсекретных документах даже не пытался. Хотя в 1945–1950 гг. такие возможности были. Можно было опросить участников боев, тысячи пленных германских офицеров, разобраться в документах вермахта, в трофейной матчасти и т. д. Увы, никто этого сделать не захотел. Главная причина – нежелание признать, что подавляющее большинство орудий было не подбито, а попросту брошено.

Тысячи орудий были брошены прямо на складах, в артиллерийских парках, на полигонах, на железнодорожных платформах и т. д.

Вот, к примеру, на окружной полигон (бывший польский) югозападнее Барановичей в мае 1941 г. было доставлено прямо с завода 480 152-мм гаубиц-пушек МЛ-20 с 10 боекомплектами на каждое орудие. В конце лета 1941 г. гаубицы-пушки должны были пойти на укомплектование десяти артиллерийских полков РГК. Все они целы и невредимы достались немцам 23–24 июня 1941 г.

Немцы довольно активно использовали трофейные МЛ-20, которые получили в вермахте название «пушка-гаубица 15,2-cм KH.433/1(r)», ну а 152-мм пушки обр. 1910/34 г. они именовали «15,2-cм K.433/2(r)».

Сколько всего было использовано немцами трофейных МЛ-20, установить не удалось, но после больших потерь к марту 1944 г. в вермахте служили 217 – 15,2-см K.433/1.

Поскольку новые трофейные снаряды с конца 1942 г. поступали нерегулярно, в феврале 1943 г. началось производство снарядов к МЛ-20, и до мая 1945 г. их выпустили 759,5 тысячи штук.

27 июня 1941 г. начальник Генштаба генерал-полковник Франц Гальдер записал в своем дневнике, что на большом русском складе в Дубно группа армий «Юг» захватила 42 203-мм мортиры, 18 артиллерийских батарей, 50 противотанковых пушек, 215 танков и 95 грузовых автомашин.

В советских секретных изданиях пусть очень осторожно, но все же признавали неудовлетворительное состояние артиллерии в летне-осенней кампании 1941 г.:

«Артиллерия двух фронтов также была плохо укомплектована механической тягой. Например, артиллерийские части 8-й армии на 8 июля 1941 г. (начало оборонительной операции в Эстонии) были обеспечены механической тягой всего на 18 %. Артиллерия Северного фронта на 5 августа 1941 г. была укомплектована тракторами на 59,6 %. Совершенно очевидно, что низкая обеспеченность артиллерийских частей средствами тяги затрудняла боевое использование артиллерии в высокоманевренных боях и операциях летом и осенью 1941 г.

Таблица 5. Обеспеченность механической тягой артиллерийских частей резервного фронта на 14 июля 1941 г.[25]

Примечание: учтены все виды тракторов, тягачей и автомашин.

Особенно острый недостаток испытывали артиллерийские части и штабы в средствах связи. Большинство частей было обеспечено средствами связи всего на 15–25 %, многие артиллерийские части совершенно не имели радиосредств и подвижных средств связи. Это существенно влияло на управление боевой деятельностью артиллерии. В артиллерийских частях имелся большой некомплект приборов разведки и управления огнем, недоставало материалов для работы метеорологических и звукометрических станций. Корректировочно-разведывательная авиация в первые дни войны понесла большие потери и практически (в условиях господства в воздухе авиации противника) не могла оказывать большой помощи артиллерии в ведении разведки и корректировании огня»[26]. Почти все корпусные корректировочные авиаэскадрильи погибли в первые же дни войны на аэродромах в приграничной полосе. Например, в 10-й армии Западного фронта на аэродроме в районе Ломжи утром 22 июня 1941 г. были уничтожены корпусные корректировочные авиаэскадрильи 1-го и 5-го стрелковых и 6-го кавалерийского корпусов. Из состава трех эскадрилий остался один самолет, успевший до налета авиации противника подняться в воздух. В 19 часов 22 июня в районе Кватеры была уничтожена корректировочная авиаэскадрилья 6-го мехкорпуса. Такие же большие потери корректировочной авиации были и в других армиях.

Достаточно часто артиллерия действовала неэффективно из-за безграмотности средних и высших начальников РККА. В докладе командующего артиллерией 16-й армии генерал-майора артиллерии В.И. Казакова за август 1941 г. приводятся следующие примеры использования огня артиллерии:

«20 августа командир 407-го стрелкового полка, имея в своем распоряжении шесть 76-мм полковых пушек, шесть 45-мм орудий и 26 минометов, требовал, чтобы командир 3-го дивизиона 587-го корпусного артполка, вооруженного 152-мм гаубицами-пушками, немедленно открыл огонь дивизиона по обнаруженным пулеметам противника, в то время как полковая артиллерия решением огневых задач не занималась.

Командир 343-го стрелкового полка ставил задачу 1-му дивизиону 49-го корпусного артполка вести огонь по скоплению пехоты противника в лесу, площадь которого составляла 30–40 гектаров (то есть в 6—10 раз больше площади, которую он мог обстрелять с надежной плотностью огня для подавления пехоты).

Командир 1-го батальона 18-го мотострелкового полка потребовал открыть артиллерийский огонь дивизиона по отдельным автоматчикам.

Командир 3-го батальона 6-го мотострелкового полка давал такие странные указания командиру 587-го корпусного артиллерийского полка: “Дайте чуть-чуть влево”, “Дайте чуть-чуть поближе, метров пять – десять”»[27].

Командующий 9-й армией Южного фронта в директиве от 1 июля 1941 г. отмечал, что во время боев на реке Прут выявились многие недостатки в боевом применении артиллерии, резко снижающие эффективность ее огня. От артиллерии часто требовали вести «ураганный огонь» без указания конкретных целей, что приводило к большому расходу боеприпасов при совершенно ничтожных результатах. Так, 3-му дивизиону 266-го корпусного артиллерийского полка было приказано вести огонь в одном направлении на предельной дальности (17 км) «до последнего снаряда»[28].

Замечу, что любовь к «ураганному огню» была свойственна русским офицерам еще с 1812 г. В 1915–1916 гг. ГАУ издало несколько приказов, категорически запрещавших ведение «барабанного» и «ураганного» огня. В приказах говорилось: «Стрельба без ясно поставленной цели – преступная трата снарядов, свидетельствующая о неспокойном состоянии духа начальников».

Увы, никакие приказы не помогли ни в 1915–1917 гг., ни в 1941 г., разве что усилилось «неспокойное состояние духа начальников».

Главной причиной катастрофы летом – осенью 1941 г. стал человеческий фактор, а не материальная часть артиллерии и танков. При всех недостатках нашей матчасти, за счет многократного превосходства в танках и пушках РККА могла бы за месяц разгромить германские войска в приграничных сражениях.

Однако «кадры решают все». Еще Наполеон сказал: «Стадо баранов, предводительствуемое львом, сильнее стада львов, предводительствуемого бараном». Удачнее о катастрофе 1941 г. не скажешь.

Понятно, что исход сражения решают не только генералы, но и солдаты. Однако у нас еще никто не рискнул пойти на святотатство и сделать качественное сравнение личного состава РККА и вермахта. На еретика накинутся и националисты, и коммунисты, и либералы. Да, да, либералы! Они поливают помоями Сталина и высшее политическое руководство страны, дают критическую оценку нашему генералитету, но что касается солдат и младшего комсостава, предпочитают помалкивать.

Основные причины такой позиции «либералов» – это, вопервых, их кредо. Все в СССР было плохо – вождь, Политбюро, Генштаб и т. д. Но хаять их разрешено лишь вне контекста и категорически запрещено проводить какие-либо сравнения. Можно лишь теоретизировать, мол, была бы в России демократия или царь-государь, вот тогда бы мы немцам накостыляли и через пару месяцев были в Берлине.

Увы, царь-батюшка позорно проиграл войны 1904–1905 гг. и 1914–1917 гг., а хваленые корнеты Оболенские и поручики Голицыны уже без царя проиграли еще и третью войну – против собственного народа.

Три бездарно проигранные за 15 лет войны разве не говорят об уровне царского офицерства?

Так что с Николаем II сравнение, увы, не получается. А с западными союзниками как? К маю 1940 г. они имели численное превосходство на Западном фронте. Французские и британские танки не брали германские танковые пушки. А результат – паническое бегство и капитуляция Франции. Замечу, что во многом, особенно в отношении действия танковых частей, ситуация летом 1940 г. и летом 1941 г. очень похожа.

Существенная же разница в одном – потерпев поражение, англичане и французы ударились в бега, а советские войска, неся огромные потери, занимали всё новые рубежи обороны и постоянно наносили контрудары.

Но вернемся к личному составу. Очевидец поражения 1940 г. на Западном фронте американский журналист и фанатик-антифашист Уильям Ширер писал, впервые увидев британских пленных: «Но больше всего меня поразило их физическое состояние. Все с впалой грудью, тощие и узкоплечие. Примерно у трети плохо со зрением – они в очках. Характерно, заключил я, для молодежи, которой Англия столь преступно пренебрегала все 22 послевоенных года, в то время как Германия, несмотря на поражение, изоляцию и 6 млн безработных, вытаскивала свою молодежь на солнце и свежий воздух… В 30 ярдах от нас в сторону фронта маршировали немецкие пехотинцы. Невольно сравнивал их с этими английскими парнями. Все немцы загорелые, крепко сложенные, на вид здоровые как львы, грудь колесом и т. д. Это один из аспектов неравной схватки»[29].

Попробуйте написать такое про советских солдат! Засудят, особенно если коснуться кавказцев и среднеазиатов! Так что я помолчу, а желающих отошлю к германской кинохронике, где показывают колонны советских пленных.

Наши военные историки и так и сяк вертят данными по числу самолетов и танков в РККА и вермахте, но почему-то никто не приводит уровень грамотности личного состава этих армий. Каюсь, я этих данных и сам не нашел. Но, по данным «Советской энциклопедии», с 1918 по 1941 г. в СССР среднее образование получили 3829 тысяч человек. Если отбросить женщин, умерших и негодных к военной службе мужчин, то среди военнослужащих к 22 июня 1941 г. было не более 1,5 млн человек со средним образованием.

А вот документ от 10 октября 1940 г. – «Сводный отчет об итогах призыва в РККА по Западному особому ВО»[30]. Подлежало явке 146 824 человека, явились 145 973 человека. Из них по образованию: с высшим образованием – 1126, со средним – 10 495, 7–9 классов – 30 025, 4–6 классов – 72 241, 1–3 класса – 26 808, неграмотных – 5278 человек. Нельзя отрицать, что Советское правительство сделало очень многое. Для сравнения: в 1913 г. среди рядового состава русской армии было всего 1480 человек со средним образованием. А всего грамотных в армии было 604 тысячи человек, малограмотных – 302 тысячи, а неграмотных – 353 тысячи человек. Замечу, речь шла о кадровой и этнически однородной армии. Неграмотных и плохо знающих русский язык инородцев в царскую армию вообще не брали[31]. Так что качественный скачок в грамотности за первые двадцать лет советской власти налицо, но, увы, мы по-прежнему здорово отставали в этом плане от Германии. С легкой руки Никиты Сергеевича у нас родился миф о том, что-де Сталин в 1937–1939 гг. уничтожил цвет руководства РККА, обезглавил армию и тем предопределил поражения 1941 г. Дабы избежать обвинений в «сталинизме», я приведу большую цитату антисоветчика и сиониста Марка Солонина: «Один из самых распространенных мифов состоит в том, что к середине 30-х гг. были подготовлены высокопрофессиональные и (что уже совсем необъяснимо) „опытные“ военные кадры и лишь „репрессии 37-го года лишили армию командного состава“. Спорить по данному вопросу не о чем. Надо просто знать факты. За два года (1938–1939) Красная Армия получила 158 тысяч командиров, политработников и других военных специалистов. За три предвоенных года (1939– 1941-й) военные училища окончили 48 тысяч человек, а курсы усовершенствования – 80 тысяч. В первой половине 1941 г. из училищ и академий в войска было направлено еще 70 тысяч офицеров. Всего на 1 января 1941 г. списочная численность командноначальствующего состава армии и флота составляла 579 581 человек. Кроме того, за четыре года (с 1937-го по 1940-й) было подготовлено 448 тысяч офицеров запаса.

Арестовано же в 1937–1938 гг. было (по данным разных авторов) никак не более 10 тысяч командиров и политработников. Что же касается именно погибших в годы репрессий, то наиболее полный поименный перечень, составленный О. Сувенировым, состоит из 1634 фамилий расстрелянных и замученных в ходе «следствия» командиров…

Весьма скромный некомплект командного состава (13 % на 1 января 1941 г.) был обусловлен вовсе не репрессиями, а троекратным за три года ростом численности и огромным ростом технической оснащенности Вооруженных Сил…

Ни на чем, кроме голословных утверждений, не основан и тезис о том, что в 37-м году «расстреляли самых лучших, а на их место назначили бездарей и проходимцев». Если судить по такому формальному критерию, как уровень образования, то с 1937-го по 1941 г. число офицеров с высшим и средним военным образованием не только не сократилось, но значительно (в два раза) возросло. Со 164 до 385 тысяч человек. На должностях от командира батальона и выше доля комсостава без военного образования составляла накануне войны всего лишь 0,1 %. Среди командиров дивизий по состоянию на 1 января 1941 г. высшее военное образование имело 40 %, среднее военное – 60 %. Среди командиров корпусов соответственно 52 % и 48 %.

Другой вопрос – каков был «коэффициент полезного действия» этого обучения, если в Военную академию им. Фрунзе принимали командиров с двумя классами церковноприходской школы. К сожалению, в этих словах нет преувеличения. Именно с таким «образованием» поднялись на самый верх военной иерархии нарком обороны Ворошилов и сменивший его на посту наркома Тимошенко, командующий самым мощным, Киевским военным округом Жуков и сменивший его на этом посту Кирпонос. На таком фоне просто неприлично интеллигентно смотрится предшественник Жукова на должности начальник Генштаба Мерецков – у него было четыре класса сельской школы и вечерняя школа для взрослых в Москве»[32].

От себя добавлю, что маршал Тухачевский окончил лишь пехотное училище и более нигде не учился, а предпочитал учить других. Маршал Блюхер окончил 1 (один!) класс церковноприходской школы и более нигде не учился.

Что же касается наркома тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе и его заместителя Ивана Петровича Павлуновского, то они и военных училищ не оканчивали. Орджоникидзе в 1901–1905 гг. учился в фельдшерской школе и, видимо, ее так и не окончил. А Павлуновский вообще нигде, кроме как в церковноприходской школе, не учился. Зато Павлуновский еще ведал и мобилизационным управлением РККА. Вот эта славная троица дилетантов и вершила судьбами нашей артиллерии.

Замечу, что каждая гражданская война – это бедствие для армии, в руководство которой попадают горлопаны, «идеологи» и «партизаны». Вспомним, что в 1789–1793 гг. в генералы во Франции попало несколько тысяч адвокатов, конюхов, художников и т. п. Они ораторствовали на митингах и заседаниях, успешно убивали собственных граждан в Вандее, Бретани, Лионе и Марселе. Но вот при осаде сильно укрепленной крепости Тулон за месяц сменилось три командующих. И тут-то на военном совете среди революционных генералов протиснулся тщедушный 24-летний капитан с оливковым лицом. «Вот здесь Тулон», – ткнул он пальцем в форт Эгильет в 8 км от города. «А парень не силен в географии», – захохотали генералы. Оценил парня лишь комиссар Огюстен Робеспьер, брат всесильного диктатора.

Тулон пал за один день. И по всей Европе замаршировали большие батальоны, ведомые «маленьким капралом». Но среди его маршалов не было ни одного революционного генерала. Генералы образца 1789–1793 гг. были казнены, высланы из страны, отправлены в свои нахапанные за революционные годы поместья или, в лучшем случае, занимали административные должности в военном министерстве. А столицы Европы брали лейтенанты и рядовые, шедшие в атаку на форт Эгильет.

Так что все повторилось и в России. Устранение «героев Гражданской войны» стало не бедствием, а благом для РККА. Другой вопрос, что чистки велись варварскими методами.

Значительную роль в летне-осенней кампании 1941 г. сыграл и частичный срыв мобилизации личного состава и средств тяги, то есть тракторов и автомашин. «Всего на временно захваченной противником территории было оставлено 5 631 600 человек из мобилизационных ресурсов Советского Союза… в Прибалтийском ОВО эти потери составили 810 844, в ЗапОВО – 889 112, в КОВО – 1 625 174 и в Одесском ВО – 813 412 человек»[33]. Это связано как с нежеланием идти воевать у значительной части населения, так и с бегством самих сотрудников военкоматов.

Выдержки из доклада командира 10-й танковой дивизии 15-го мехкорпуса: «Приписных машин из народного хозяйства, согласно мобилизационному плану, должно было поступить к исходу М-2 [то есть второго дня мобилизации]: „ГАЗ-АА“ – 188 и „ЗИС-5“ – 194. Ни одной машины из этого числа ни в М-2, ни в один из последующих дней дивизия не получила».

Из воспоминаний маршала Баграмяна: «От командира 2-й ПТАБ полковника М.И. Неделина поступило донесение, что трактора из народного хозяйства он еще не получил и двинуть к границе сможет лишь один дивизион»[34].

Причины отсутствия мехтяги были самые разные: «Крайне плохо проходила поставка по мобилизации механизированного транспорта… На сдаточных пунктах скопились тысячи автомобилей и тракторов, нуждавшихся в ремонте. Были случаи, когда автомобили на сдаточные пункты военкоматов прибывали без горючего или из-за отсутствия его в хозяйствах вовсе не прибывали… Так, из МВО не удалось отправить своим ходом автомобили, на третьи сутки мобилизации была отправлена только четверть автомобилей… Зачастую из-за большой спешки автомобильный транспорт грузился в эшелоны и отправлялся на фронт без водителей и горючего… 1320 эшелонов (50 347 вагонов) с автомобилями простаивали на железных дорогах»[35].

Генерал Владимирский назвал и некоторые причины срыва мобилизации:

«Вечером 26 июня Военный совет 5-й армии заслушал доклад о ходе автомобилизования войск и тыловых органов 5-й армии. Было установлено, что отмобилизование войск и тылов армии, которое по мобплану должно было быть завершено в 24.00 25 июня, то есть на третий день мобилизации, объявленной с 00 часов 23 июня, фактически было сорвано… Основная масса рядового состава запаса – уроженцев западных [оккупированных в сентябре 1939 г. в ходе „освободительного похода“ в Польшу] областей Украины – либо не успела явиться в части, либо уклонилась от явки по мобилизации… Немногочисленный автотранспорт местных предприятий в войска не поступил, так как был использован для эвакуации на восток семей советских служащих и рабочих»[36].

Бедой РККА летом 1941 г. стало проживание семей комсостава на приграничных территориях. Надвигалась война, и не только генералы, но и младшие командиры должны были понимать, что немцы могут начать войну лишь летом 1941 г., во всяком случае, не позднее 15 сентября. После этого срока, учитывая климатические условия и состояние дорог России, никакой блицкриг физически невозможен. Вспомним наступление и отступление наполеоновской армии в 1812 г.

Казалось бы, почему хотя бы на лето не вывезти семью комсостава из 300-километровой приграничной полосы? Тем более что 90–95 % командирских жен не были уроженками этих местностей. Ну и поехали бы к мамам, братьям и сестрам, в конце концов, в дома отдыха. Детей можно было отправить в детские сады с выездом на дачу и в пионерские лагеря, а их мам – пионервожатыми, поварихами, нянечками и т. д.

И замечу, Москва кое-что в этом направлении предпринимала. 22 декабря 1940 г. вышел приказ наркома обороны за № 0362, в соответствии с которым переводились на казарменное положение «летчики, штурманы и авиатехники, независимо от имеющихся у них военных званий, находящиеся в рядах Красной Армии менее 4 лет».

В 7-м пункте приказа говорилось: «Семьи летно-технического состава, переводимого на казарменное положение, к 1 февраля 1941 г. вывести с территории военных городков. Выселяемые семьи отправить на родину или переселить на местные городские и поселковые жилфонды вне расположения авиачасти»[37].

Проезд семьи по железной дороге был бесплатным. Выдавалось и «пособие на устройство в новом месте» (2000–3500 руб., в зависимости от состава семьи). Если средняя зарплата рабочего составляла в то время 350–400 рублей, то сумма эта была значительная.

В приказе наркома говорилось: «В современной международной обстановке, чреватой всякими неожиданностями, переход от мирной обстановки к военной – это только один шаг. Наша авиация, которая первая примет бой с противником, должна поэтому находиться в состоянии постоянной мобилизационной готовности… Задача создания обученных и вполне подготовленных к бою летчиков несовместима с современным положением, когда летчик переобременен семейными заботами… Нигде в мире не существует таких порядков, чтобы летчики жили по квартирам с семьями и чтобы авиационные части представляли из себя полугражданские поселки. Терпеть такое положение далее – это значит ставить под удар дело боевого воспитания наших летчиков, дело укрепления нашей авиации, оборону нашей страны»[38].

Между прочим, таких приказов, предвосхищавших события июня – июля 1941 г., Москва отдавала много. Вспомним несколько грозных приказов Ворошилова о маскировке аэродромов и других военных объектов. Но на местах выполнение подобных приказов попросту саботировалось.

Комсоставу, как младшему, так и старшему, уж очень не хотелось расставаться с семьями хотя бы на полгода. Лично я думаю, что тут решали все «ночные кукушки», а не интересы службы.

Риторический вопрос: кто мешал командиру дивизиона отправить отдыхать в Крым или на Кавказ свое семейство? Денег на это у него хватало. А подчиненным «порекомендовать» тоже отправить семейство куда подальше. Что, этим должен был заниматься лично Сталин?

Марк Солонин пишет: «Вот так и получилось, что утром 22 июня 1941 г. многие тысячи командиров Красной Армии оказались перед нечеловеческим выбором: выбором между долгом мужчины, обязанного защищать свою женщину и своих детей, и долгом военачальника, отвечающего за боеспособность вверенной ему части. Бог им всем судия, но вышло так, что практически повсеместно командиры Красной Армии бросили своих солдат и занялись спасением жен и детей…

Кто-то ограничился тем, что «съездил проверить тылы», посадил жену с ребенком в уходящий на восток товарный поезд и вернулся в свою воинскую часть. Кто-то грузил в машину, предназначенную для перевозки боеприпасов, домашнее барахло и фикус с горшком»[39].

В 11 ч 00 мин 22 июня 1941 г. в районе местечка Тевли артиллеристы 627-го гаубичного артполка 205-й моторизованной дивизии прямым попаданием уничтожили внезапно появившийся танк. Как оказалось, это был «Т-26, на котором эвакуировалась семья командира одного из полков 22-й дивизии»[40].

Комментарии, как говорится, излишни.

Замечу, что подобное продолжается у нас и по сей день. Так, в конце 1980-х гг. в Североморске взорвался склад боеприпасов, и над ним поднялось грибовидное облако. В результате десятки офицеров вместо того, чтобы отправиться в свою часть, занялись эвакуацией семейств в сопки.

Все серьезные авторы признают высокое профессиональное мастерство германских генералов, но, увы, никто не попытался посчитать, сколько к 1941 г. было «подкаблучников» среди германского и советского высшего комсостава. У них таковых в принципе не было, а у нас… Я сам лично знал нескольких генералов, смертельно боявшихся своих жен. Вспомним «Капитанскую дочку», где Белогорской крепостью фактически командовала жена коменданта.

На мой взгляд, не отставание в материальной части, а именно человеческий фактор сыграл решающую роль в катастрофе 1941 г. Причем основная вина лежит не на Сталине, Молотове или Ворошилове, а на командующих округами, корпусами, дивизиями и полками.

К началу 1938 г. только вдоль западной границы СССР протяженностью около 3200 км было построено и оборудовано 13 укрепрайонов, в которых имелось 3196 оборонительных сооружений (из них 409 – артиллерийских), а гарнизоны состояли из 25 специальных батальонов численностью до 18 тысяч кадровых бойцов и командиров.

Во всех же УРах запада и востока к 1 января 1938 г. состояли 222 капонирные пушки (111 взводов) и 99 орудий полевой артиллерии. В последнем случае речь идет о пушках, приписанных к УРам и не входивших в состав стрелковых дивизий, прикрывавших УРы.

Тем не менее между УРами еще оставались широкие незащищенные участки. Именно поэтому в 1938–1939 гг. на западной границе началось строительство еще восьми укрепрайонов: Островского, Себежского, Слуцкого, Шепетовского, Изяславского, Староконстантиновского, Остропольского и Каменец-Подольского. В этих УРах к концу 1939 г. было забетонировано 1028 долговременных фортификационных сооружений. Любопытно, что еще в начале 1920-х гг. известный фортификатор Д.М. Карбышев высказал мысль, что строительство фортификационных сооружений вблизи границ бессмысленно «ввиду временного характера наших границ».

Так и вышло. 1 февраля 1940 г. начальник Генштаба Б.М. Шапошников в докладе предсовнаркома В.М. Молотову предложил: «Укрепленные районы, в связи с изменившейся обстановкой, решено, за исключением Карельского перешейка, Могилев-Ямпольского и Каменец-Подольского укрепрайонов, упразднить, законсервировав боевые сооружения. Численность войск укрепленных районов определена – 48 000 человек».

Строительство новых УРов на старой границе (за исключением Каменец-Подольского) было законсервировано, гарнизоны в них не располагались.

Подробный рассказ об устройстве наших дотов выходит за рамки книги, а здесь я скажу лишь, что с 1930-х гг. у нас строили доты двух типов: первый выдерживал попадание 152-мм гаубичного снаряда, а второй – 203-мм гаубичного или мортирного снаряда. Вот, к примеру, выдержки из отчета по испытаниям дотов Западного особого военного округа за 28 июня 1939 г.: «Первое сооружение бетонировалось без заметных отступлений от правил бетонирования и армирования, испытания этого сооружения показали положительные результаты. В результате стрельбы 203-мм снарядом, прямым попаданием, дало проникновение в бетон на 71,5 см – менее, чем ожидалось расчетом.

Вывод: стены сооружения отлично выдержали испытания…

Второе сооружение бетонировалось и армировалось с заметным нарушением правил бетонирования и армирования и в результате стрельбы 203-мм снарядом дало проникновение на 102 мм, при этом внутренняя часть стен оказалась покрыта массой трещин, резко наметился внутренний откол (выпучивание), который удержала кольчужная проволока-сетка.

Вывод: второе сооружение по причине неправильного бетонирования испытание не выдержало»[41].

В дотах помещались 76-мм капонирные орудия царской армии и новых образцов. К первым относились капонирные лафеты системы Дурляхера, на которых устанавливались 76-мм пушки обр. 1900 г. и 76-мм капонирные установки Путиловского завода обр. 1913 г. и 76-мм пушки обр. 1902 г.

С начала мая 1932 г. приступили к испытанию новой установки, созданной на базе капонирной установки Путиловского завода обр. 1913 г. Пушка помещалась в боевом каземате капонира (полукапонира) площадью 3 ? 2,3 м и высотой 2 м. В передней стенке каземата имелась амбразура прямоугольного сечения. Сферический щит выступал в нише амбразуры. Пушка с небронированной передней частью люльки также находилась в нише амбразуры. Высота ниши амбразуры 940 мм. Амбразура закрывалась бронированной заслонкой, открывающейся вниз. Время подъема заслонки – 50 с, опускания – 30 с.

Расчет установки – 7 человек. Командир капонира помещался в отдельной боевой рубке, где вел наблюдение при помощи перископа и руководил стрельбой.

Система была принята на вооружение под наименованием «76,2-мм пушка обр. 1902 г. на капонирном лафете обр. 1932 г.».

В качестве противотанковых пушек в дотах устанавливались 47-мм морские одноствольные Гочкиса на казематных станках. Так, к 1937 г. в Киевском УРе их имелось 68 штук. В отчете комиссии 1937 г., инспектировавшей УРы, сказано, что «надежной защитой против современных танков они служить не могут». На самом деле их баллистические данные почти не отличались от 45-мм противотанковых пушек. У пушек Гочкиса вес снаряда 1,5 кг, начальная скорость снаряда 701 м/с, скорострельность 20 выстрелов в минуту, а у 45-мм противотанковых пушек вес снаряда 1,43 кг, начальная скорость снаряда 760 м/с, скорострельность 20–25 выстрелов в минуту.

В феврале 1939 г. начались испытания опытной казематной установки дот-4, разработанной в ОКБ-43. Установка была снабжена 45-мм танковой пушкой, спаренной с 7,62-мм пулеметом. На полигоне дот-4 выдержала подрыв 203-мм фугасного снаряда у самой амбразуры. В отличие от 76-мм установки обр. 1932 г. дот-4 не имела поднимающейся заслонки, основой ее вращающейся части был большой броневой шар.

В 1941 г. к изготовлению установочных частей дот-4 был подключен ленинградский «Арсенал» (завод № 7). По плану во II квартале 1941 г. завод должен был изготовить 200 дот-4, в III квартале – 900, а в IV квартале – 978 установок.

Понятно, что подавляющее большинство из этих 2078 установок дот-4 в западные УРы так и не попали, зато сотни их были использованы при обороне Ленинграда.

Кроме дот-4 для противотанковой обороны использовались сотни танковых башен с 45-мм пушками, как со старых, снятых с вооружения танков, так и с новых.

В сентябре 1939 г. начались испытания казематной пушки Л-17, созданной на Кировском заводе. Подобно дот-4, система Л-17 имела шаровую установку. Ствол 76,2-мм пушки был помещен в массивную броневую трубу. Л-17 должна была выдерживать несколько прямых попаданий в амбразуру из 7,5-см германской штурмовой пушки StuG 37 на самоходном шасси.

В мае 1939 г. Кировский завод получил заказ на 600 установок Л-17. Часть коробов делал Новокраматорский завод им. Сталина. Короба первоначально изготавливали длиной 1500 мм с толщиной брони 80 мм, а затем – соответственно 1350 мм и 60 мм.

Первые установки Л-17 были смонтированы в июне 1940 г. в Каменец-Подольском укрепрайоне.

Помимо 45—76-мм капонирных установок, УРы в ряде случаев вооружались орудиями среднего калибра для контрбатарейной стрельбы. Первоначально это были старые пушки: русские 152-мм в 120 и 190 пудов обр. 1877 г., 152-мм обр. 1904 г., французские 155-мм и 120-мм обр. 1878 г. и т. п. Так, в Минском УРе к 1938 г. для них было оборудовано 7 позиций на 4 орудия каждая. Фактически это были лишь глубокие окопы без бетонированных площадок. Зато убежища для личного состава и погреба находились в бетонных блоках.

С конца 1939 г. 8 подобных артиллерийских позиций строились в Слуцком УРе. Естественно, что на этих позициях могли устанавливаться и современные артсистемы типа М-30, МЛ-20 и др.

В апреле – мае 1941 г. представители Генштаба, Наркомата обороны и ЦК ВКП(б) провели инспекцию УРов по старой границе. Вот некоторые выдержи из отчета:

«1. Намеченные мероприятия по достройке и модернизации укреплений старой госграницы в настоящее время не проведены вследствие необходимости завершения к 1 июля 1941 г. строительных работ на укреплениях новой госграницы, но будут продолжены после указанного срока…

2. Кадрами гарнизоны УР в настоящее время не обеспечены. Средняя численность гарнизона составляет в настоящее время не более 30 % от штатной (реально – 13–20 %) и не может быть увеличена ввиду отсутствия жилья и тылового обеспечения… Штатная численность пульбатов также не соответствует задачам обороны укреплений, так как может частично прикрыть не более 60 % огневых сооружений.

3. Несмотря на то что для усиления вооружения УР в 1938–1940 гг. в их распоряжение было передано большое количество артиллерийских средств, большая часть их составляет устаревшие легкие полевые орудия обр. 1877–1895 гг. без специальных станков и боеприпасов. Из сравнительно современных артиллерийских средств гарнизонам УР переданы лишь 26 76-мм орудий обр. 1902 г. и 8 76-мм полевых орудий обр. 1902/30 г. Из 200 заказанных капонирных пушек Л-17 не получено совершенно…

Установленные капонирные орудия укомплектованы не полностью… Состояние механизмов таково, что… вести из них огонь нельзя, а часто и опасно для расчета. Формуляров эти орудия не имеют… Комплекты ЗИП утрачены… Должный уход за орудиями отсутствует…

4. Стрелковое вооружение дот наполовину составляют пулеметы устаревшей конструкции и иностранных марок, к которым часто отсутствуют боеприпасы.

5. Танковые батальоны и танковые роты поддержки УР существуют только в отчетах, так как имеют устаревшую матчасть выпуска 1929–1933 гг. с полностью выработанным ресурсом, не имеют пулеметного вооружения и могут ограниченно использоваться только в качестве неподвижных огневых точек. Горючего для танковых рот поддержки нигде нет.

6. Несмотря на неоднократные указания о необходимости сооружения скрывающихся орудийных и пулеметных башенных установок… для чего в распоряжение инженерного управления было передано более 300 танков Т-18 и Т-26, ни одной установки в настоящее время в наличии нет, а танковые башни установлены на закопанные в землю танковые корпуса, иногда дополнительно небрежно забетонированные. Системы жизнеобеспечения в таких бронебашенных установках отсутствуют…»[42]

В связи с переносом границы на запад директивой Наркомата обороны от 26 июня 1940 г. было начато строительство новых укреплений в ЗапОВО. Началось строительство (с севера на юг): Гродненского (№ 68), Осовецкого (№ 66), Замбрувского (№ 64) и Брестского (№ 62) укрепрайонов. Сооружаемые высокими темпами, новые укрепрайоны отличались от ранее построенных как конструкцией огневых сооружений, так и системой построения, значительно большим (до 45 %) удельным весом орудийных сооружений для противотанковой обороны. В каждом из укрепрайонов предусматривалось иметь по две оборонительные полосы общей глубиной 15–20 км. Полосы состояли из узлов, а узлы – из опорных пунктов. Важнейшие объекты в опорных пунктах сообщались между собой подземными галереями. В первую очередь велось строительство опорных пунктов первых полос укрепрайонов.

Гродненский УР протяженностью 80 км (в полосе 3-й армии ЗапОВО) должен был иметь 28 узлов обороны (373 сооружения), из которых в первой полосе обороны – 9 узлов и во второй – 19 узлов. На 1 июня 1941 г. было построено 165 сооружений.

Осовецкий УР, занимавший по фронту 35 км, включал, помимо вновь строящихся, сооружения крепости Осовец и являлся основным объектом для 1-го стрелкового корпуса 10-й армии ЗапОВО, части которого участвовали в дооборудовании укрепрайона. Помимо долговременных железобетонных, Осовецкий УР имел 36 бронебашенных установок (с танковыми, в том числе от МС-1, башнями), а также две роты «уровских» танков МС-1 (43 танка).

Замбрувский УР также находился в полосе 10-й армии ЗапОВО.

Брестский УР (протяженностью 180 км в полосе 4-й армии ЗапОВО) имел основными участниками обороны Брестский, Семятический и Волчинский. К началу войны в укрепрайоне были забетонированы 128 дотов, 23 из которых (в районе Брест-Семятичи) находились в полной готовности – с гарнизонами, вооружением, боезапасом.

В целом на 1 июня 1941 г. Гродненский, Осовецкий, Замбрувский и Брестский укрепрайоны имели около 200 полностью вооруженных долговременных огневых сооружений, 193 бронированные огневые точки (закопанные танки МС-1), 909 оборонительных сооружений полевого типа.

Дополнительные меры по укомплектованию войск УРов определялись постановлениями Главного военного совета Красной Армии от 21 мая 1941 г. и Совнаркома СССР от 4 июня 1941 г.

Что касается состояния УРов на линии старой госграницы, то их, несмотря на передислокацию ряда артиллерийско-пулеметных батальонов на запад и демонтаж вооружения в части сооружений, предполагалось в военное время использовать. Постановлением Главного военного совета Красной Армии от 21 мая 1941 г. предусматривалось формирование большого количества артиллерийскопулеметных батальонов к 1 июля 1941 г., а еще – с 1 июля 1941-го.

16 июня 1941 г., то есть за 6 дней до начала войны, Совнарком принял постановление «Об ускорении приведения в боевую готовность укрепленных районов». Там, в частности, говорилось: «Для обеспечения выпуска в 1941 г. 1392 пушек Ф-34 к дотам и установочные части к ней на заводе № 92 с началом выпуска их с 1 сентября 1941 г.» создать специальную комиссию. Дело в том, что Грабину не весьма корректным образом удалось дискредитировать Л-17 и настоять на замене там качающейся части Л-11 на свою Ф-34.

Но самым любопытным, на мой взгляд, был пункт 1:

«До получения вооружения из промышленности разрешить Наркомобороны взять для частей укрепленных районов пулеметы:

а) за счет «НЗ» тыловых частей – 2700 ДП;

б) из мобзапаса Дальневосточного фронта – 3000 ДП и 2000 пулеметов «Максим», с возвратом в IV квартале 1941 г.».

То есть фактически шло разоружение УРов Дальнего Востока. Другой вопрос, что сделано это было слишком поздно.

А вот выдержки из Докладной записки секретаря ЦК УП(б)Б П.К. Пономаренко секретарю ЦК ВКП(б) И.В. Сталину «О состоянии строительства укрепленных районов и необходимых мерах помощи» от 9 июня 1941 г.: «За апрель и май месяцы 1941 г. забетонировано 217 оборонительных сооружений, что составляет 127,7 % заданного Генштабом плана…

Несмотря на то что имеется 550 забетонированных сооружений и бетонировка новых продолжается, построено 909 сооружений полевого доусиления, свою задачу на сегодняшний день укрепрайоны – как укрепрайоны – выполнить не смогут, а могут лишь служить средством усиления войск прикрытия. Причина этому та, что из 550 забетонированных сооружений вооружены только 193. Военное ведомство не снабдило пулеметными, орудийными установками, амбразурными коробками и другими средствами вооружения и оборудования. Так, например, недостает коробов на 200 сооружениях, вентиляционное и электросиловое оборудование ведется только на 100 сооружениях, да и то не может быть окончено и сдано в эксплуатацию из-за отсутствия элементов оборудования (электромоторов, бензорезервуаров, распределительных ящиков, вентиляторов, водогрейных котлов и т. д.).

План снабжения, составленный Управлением оборонительного строительства Красной Армии, предопределяет растягивание сроков строительства. Пример такого планирования – амбразурные короба, при потребности дот-5 во втором квартале 107 штук планируется – 50 штук, дот-4 – 429 штук планируется – 175 штук и т. д.

Сооружения бетонируются без коробов с последующей их постановкой, что приводит к снижению качества сооружения и к его удорожанию…

Необходимо разрешить подорвать все доты Барановичского укрепленного района, направленного на восток и поэтому опасного, а бронеколпаки использовать для НП»[43].

Как видим, на 9 июня и, соответственно, на 22 июня 1941 г. доты в старых УРах никто не взрывал, а лишь велись разговоры. Сплетни о том, что доты «фортов на линии Сталина с грохотом взлетели на воздух», были придуманы хрущевскими пропагандистами с целью дискредитации Сталина и подхвачены диссидентами типа отставного генерал-майора Григоренко.

Таблица 6. Состояние укрепленных районов в ЗапОВО на 1 июня 1941 г.

25 мая 1941 г. вышло очередное, с 1932 г. уже десятое (!), Постановление правительства о мерах по усилению укреплений на старой и новой госграницах. По старой границе срок исполнения мероприятий устанавливался 1 октября 1941 г., но до начала войны ничего сделано не было, поскольку все силы были брошены на завершение строительства новых УРов на «линии Молотова». Последний из документов по усилению вооружения укреплений старой госграницы датирован 11 июня 1941 г. Согласно ему, в распоряжение Летичевского УРа со складов НЗ Артуправления было отгружено: пулеметов «Максим» на станке Соколова – 4 штуки; пулеметов «Виккерса» на треноге – 2 штуки; тяжелых пулеметов Кольта – 6 штук; 37-мм батальонных орудий Розенберга на железном лафете – 4 штуки, 45-мм танковых пушек обр. 1932 г. без башен – 13 штук; осколочных артиллерийских 45-мм выстрелов – 320; шрапнельных артиллерийских 76,2-мм выстрелов – 800; 7,62-мм винтовочных патронов – 27 000.

Как видим, в УРы отправляли все, что было.

Замечу, что нытье краскомов в 1938–1941 гг. и возмущения современных историков посылкой устаревшей артиллерийской техники в УРы в большинстве случаев необоснованны. Неисправные орудия, естественно, небоеспособны, и это равно относится как к новым, так и к старым артсистемам. Тут же речь идет об исправных орудиях.

Старые системы – 76-мм пушки обр. 1900 г., 107-мм и 152-мм пушки обр. 1877 г. и 1904 г. и т. д. – имели гораздо худшую мобильность по сравнению с новыми артсистемами 1930–1941 гг., однако баллистика их была вполне приемлема и стреляли они всеми новыми типами снарядов, включая даже химические. Скорострельность старых орудий была в 1,5–2 раза ниже, но вести огонь на пределе скорострельности орудиям калибра свыше 76 мм в УРах нужды никакой не было. А как я уже писал, через минуту-две боя скорострельность орудий определяет тепловой фактор, одинаково действовавший на новые (1930–1941 гг.) и старые (1877–1904 гг.) орудия.

С началом Великой Отечественной войны организации сопротивления УРов в целом ни на «линии Молотова», ни на «линии Сталина» не было. Часть гарнизонов УРов сражалась отчаянно, а часть бежала. Там, где находились части поддержки дотов, сопротивление УРов длилось достаточно долго. Там, где пехота бежала, оставив УРы, доты часто становились легкой добычей германских саперов. Как сказал один из участников боев: «Полевых частей нет, и мы остались как мышонки в норках».

Рассмотрим несколько примеров обороны УРов. 68-й УР был расположен в районе Гродно у Августовского канала. Там держали оборону 213-й стрелковый полк (командир майор Т.Я. Яковлев) 56-й дивизии и 9-й отдельный батальон 68-го УРа. Генерал Хейц вспоминал: «Русские силы очень упорно удерживали укрепления и населенные пункты. Мы смогли их занять только после планомерного наступления, стоившего больших потерь».

До вечера 22 июня «38-й дот и находившиеся снаружи бойцы вели огонь по врагу, отбивая атаку за атакой. Ночью закончили рытье окопов, разместили пулеметы, выставили дозорных. Наутро немцы возобновили атаки. Дот выстоял, но прорвавшийся к нему танк проутюжил окопы, расстрелял и раздавил тех, кто не успел скрыться за бетонными стенами. Третий день (24 июня) стал для маленького гарнизона последним. Гитлеровцы, чтобы подавить дот, выдвинули на прямую наводку несколько крупнокалиберных орудий. Сооружение сотрясалось от разрывов снарядов, внутри откалывались куски бетона, калеча защитников. Непрерывный грохот вызывал глухоту и кровотечение из ушей; от пороховых газов и духоты некоторые теряли сознание. Мучила жажда, хоть вода была рядом (в ручье за дотом), но пробраться к ней было невозможно. Несмотря на множество попаданий, огонь из дзота не прекращался, продолжали действовать обе артиллерийско-пулеметные установки и станковые пулеметы в амбразурах. На земляных откосах темнели уже десятки трупов немцев, и количество их все росло. Тогда гитлеровцы ослепили 38-й дымовыми шашками и пустили в дело саперов. Они стали бросать под стены большие пакеты с взрывчаткой. Сотрясаемый взрывами, окутанный дымом, дот продолжал сражаться. Саперы-подрывники забрались на крышу, через шахту от разбитого перископа кричали: „Рус, сдавайся!“ В ответ звучали выстрелы. А внутрь падали толовые шашки, химические гранаты, лился горящий бензин, от которых гарнизон все более таял. От него уже осталось трое: сержант Захаров, курсант Грачев и курсант Ирин. Захаров выпускал из поврежденного орудия последние снаряды, курсанты вели огонь из винтовок»[44].

Наконец немцам удалось взорвать дот. Уцелел лишь курсант Леонид Ирин, позже взятый в плен.

Несколько слов скажу о судьбе дота № 39. «Командир взвода Я.М. Гриценко был в доте: сумел под огнем добраться из деревни. Две из трех пушек 39-го вышли из строя. Третья была повреждена, но с помощью молотка ее удавалось заряжать. Вели огонь, пока не кончились снаряды. Немцы подошли к доту, начали заливать в отверстия бензин. Один стал кричать в амбразуру: „Сдавайтесь!“ Раненый лейтенант Гриценко выстрелил в амбразуру из пистолета, немец умолк. Когда был полностью расстрелян боекомплект, остатки гарнизона покинули дот, но с тяжелыми ранеными далеко уйти не смогли. При зачистке местности они были обнаружены и взяты в плен.

Из учебной роты 9-го пульбата уцелел еще один курсант – А.Д. Шмелев. Его воспоминания позволяют получить представление, как сражался его дот № 59 и соседний с ним № 37. Командовал дотом лейтенант В.А. Пилькевич, в ночь на 22 июня он находился дома, но по тревоге был вызван посыльным и к моменту открытия немцами огня уже находился на месте. В первый день боев дот успешно отразил все атаки противника, гарнизон потерь не имел. Только курсанты Неумытов и Шмелев получили легкие ранения и контузию (подобравшийся к доту немец сумел забросить в гильзоотводное отверстие две гранаты)»[45].

К утру 23 июня был взорван немцами командирский дот № 38.

23 июня неожиданно ожил дот № 37, молчавший весь день 22 июня. «Его гарнизон во главе с командиром лейтенантом Чусем находился в наряде в Сопоцкине. Видимо, уцелевшие бойцы сумели добраться до своего маленького форта и приняли бой. Результаты дружного перекрестного огня не заставили себя долго ждать: лощина, которую оба дота держали под обстрелом и которую противник считал находящейся в „мертвой зоне“, теперь действительно стала мертвой: ее усеяли десятки трупов. Но к вечеру дот № 37 расстрелял весь боекомплект и замолчал. Саперы подобрались к нему со стороны 38-го и взорвали. Ослабел и огонь дота № 59: запас боеприпасов таял на глазах. Заметив это, немецкие саперы попытались подтащить к нему взрывчатку, но дозорные сорвали несколько попыток. Из дота № 54 пришел связной сержант Портов: старший лейтенант В.Г. Мачулин спрашивал Пилькевича о том, что тот намеревался делать в сложившейся обстановке. Узнали, что Гродно взят, а уровские войска отрезаны от Немана. Взводный обратился к своим подчиненным с тем же вопросом. Ответ был один: „Будем сражаться“. Ночью немцы проникли к доту и залезли на его верхнее перекрытие. Через перископное отверстие предлагали сдаться. Сержант Глазов обстрелял их из ручного пулемета. Для завтрашнего боя оставалось по 5–6 выстрелов на орудие, полупустые ленты в пулеметах и немного патронов для личного оружия. К полудню боеприпасы были исчерпаны, саперы беспрепятственно подошли к доту и спустили в перископную шахту пакет с взрывчаткой. „Взрыв страшной силы потряс дот до основания. Рухнувшие перегородки казематов погребли под собою бойцов. Распахнувшейся, сорванной с петель стальной дверью был раздавлен лейтенант Пилькевич, воздушной волной убиты курсант Абрамов и мой помощник Неумытов. У входа с рассеченной пополам головой застыл сержант Глазов. В проходе-сквозняке повсюду виднелись обезображенные тела бойцов“. Из 22 человек уцелело пятеро, да и те израненные и контуженные»[46]. А теперь перейдем к действиям 62-го (Брестского) УРа. В описании боевого пути 3-й танковой дивизии[47] говорится, что огонь велся не только от Прилук, но и из леса между шоссе и рекой. Оказывали сопротивление и 3 из 16 дотов 2-й роты 18-го батальона Брестского УРа, расположенные в районе Митьки, Бернады – у форта литера «З». Остальные сооружения были полностью забетонированы, в некоторых имелись амбразурные короба, но не было гарнизонов. Бывший военфельдшер В.А. Якушев вспоминал, что в составе гарнизонов трех сражавшихся дотов едва ли насчитывалось по 10 человек. Один взвод убыл в гарнизонный караул в Брест, часть личного состава находилась на курсах младших командиров, многие офицеры уехали в отпуска. В дотах оставались: младшие лейтенанты И.М. Борисов, В.И. Олегов, И.П. Фролов, И.Ф. Бобков и военфельдшер В.А. Якушев. Помощь раненым оказывала жена Бобкова. Якушев писал: «23.6.1941 г. кончились боеприпасы. ДС блокирован немцами. Взорваны двери. Через перископные отверстия гранатами уничтожена обслуга перископа и кто был в этом каземате. Немцами был пущен газ в дот в виде шашек. Кто был ранен, все задохнулись. Оставшиеся в живых, человек шесть, выползли ночью в близлежащий форт»[48]. Бывший командир взвода 3-й роты 17-го ОПАБ И.Н. Шибаков вспоминал: «25 июня во второй половине дня левый каземат был пробит снарядом, материальная часть вышла из строя… Дот блокирован. Мы отбиваемся гранатами. Подорван запасной выход, враги затопили нижний этаж, стреляли в отверстия казематов, в пробоины кидали гранаты. Отверстия мы заткнули шинелями и одеялами. Вода словно кипела от взрывов, брызги долетали на верхний этаж. Мы сели, обнявшись, на пол. Думали – вот-вот обрушится пол»[49]. «Состояние, когда боевые возможности избитого снарядами и бомбами дота исчерпаны, называется „приведен к молчанию“. Уже не припадая к земле, не прячась, подходили к умолкшим бетонным многогранникам, которым так и не успели сделать обваловку, немецкие саперы-подрывники. Привычно делали свою саперскую работу, потом писали подробные отчеты. „Защитная труба перископа имеет на верхнем конце запорную крышку, которая закрывается при помощи вспомогательной штанги изнутри сооружения. Если разбить крышки одиночной ручной гранатой, то труба остается незащищенной. Через трубу внутрь сооружения вливался бензин, во всех случаях уничтожавший гарнизоны“.

Уровцы (так их называли) несли за свои участки границы поименную ответственность, поэтому они не покинули ее, даже когда граница стала немецким тылом. «150-килограммовый заряд, опущенный через перископное отверстие, разворачивал стены сооружения. Бетон растрескивался по слоям трамбования. Междуэтажные перекрытия разрушались во всех случаях и погребали находящийся в нижних казематах гарнизон». Но и взрывчатка не могла уничтожить бессмертных, казалось, людей. Об этом почемуто не часто пишут, но именно 22 июня стало тем днем, когда германские нацисты впервые во Второй мировой войне применили против своего противника (гарнизоны советских дотов) боевые отравляющие вещества.

О варварстве немецких войск поведали после войны выжившие защитники укреплений: для них противогазы не оказались ненужной обузой. «Уцелевшие бойцы спускались в подземный этаж, закрывая люки. Но газ проходил по переговорным трубам, в которые не успели вставить газонепроницаемые мембраны». «Слышим легкое шипение. Потянуло лекарственным запахом. Газы! Все одели противогазы. Гитлеровцы забрасывают гранатами. От взрыва одной из них, которую я не успел выбросить, меня ранило в левую руку и грудь… Казалось, что качается пол. И опять, теперь уже знакомое шипение. Стало тошнить, начался кашель. В противогазе пробита трубка. Попытался зажать дырку, но одной рукой не сумел. Тогда я снял противогазный шлем с убитого товарища и надел. В шлеме оказалась кровь, я захлебнулся. Когда зажал дыхательный клапан, кровь вышла из шлема. Так я и пролежал до утра. 26 июня гарнизоны дотов Шевлюкова, Локтева и Еськова отбросили противника и деблокировали наш дот. Шевлюков забрал меня к себе в „Горки“…»»[50].

А теперь перейдем к старому УРу № 82, расположенному в районе города Тирасполя. Согласно германским источникам, «ходом боев установлено, что русские не сдают долговременные боевые сооружения при выходе из строя главного вооружения, а обороняют их до последнего».

А вот описания действий вермахта против Могилев-Ямпольского УРа: «Уничтожению дотов предшествовал налет бомбардировщиков и 15-минутный обстрел выявленных сооружений выдвинутыми отдельными орудиями и 8,8-см зенитками, поддержанными противотанковыми орудиями и тяжелым пехотным оружием. Кроме того, последовал 5-минутный огневой налет всей артиллерией на те сооружения, которые находились в 300 метрах и более от противоположного берега Днестра.

Удалось полностью подавить доты, препятствовавшие форсированию…

Дот № 2 [нумерация сооружений немецкая]: бетонированный пулеметный дот, имевший 3 амбразуры со станковыми пулеметами, действовавшими фронтальным и фланкирующим образом вверх и вниз по течению реки. Гарнизон 15 человек.

Уничтожение. После форсирования ударный взвод 2-й роты 240-го инженерного батальона пересек проволочное заграждение примерно 3-метровой ширины. Подползание к доту примерно на 150 метров осуществлялось сбоку под прикрытием огня установленного на береговой позиции ручного пулемета. Амбразура, направленная вверх по течению, была уничтожена с помощью огнемета и заряда на шесте. Даже после подрыва входной двери гарнизон не сдался. Только после того, как был взорван еще 9-килограммовый заряд, 8 человек вышли наружу. Остаток гарнизона был уничтожен внутри.

Дот № 5: орудийный дот с 2 орудиями косоприцельного действия.

Уничтожение. Под прикрытием огня зенитного и противотанкового орудий ударный взвод 3-й роты 240-го инженерного батальона выдвинулся к орудийному доту. Взрыв 12,5-килограммового заряда действия не имел. Следующие заряды вскрыли силовую установку и подожгли ее. Выстрелы из огнемета по смотровым щелям дота действия не имели. Только несколько выстрелов из огнемета в вентиляционную установку вынудили гарнизон в составе 1 офицера и 26 человек к сдаче»[51].

Наступление противника на правом фланге Южного фронта заставило советское командование без боя оставить не атакованные немцами доты УРа № 82 (Тираспольского).

Итак, основной причиной захвата немцами УРов опять же стало не столько отсутствие вооружения и неполное оборудование значительной части дотов, сколько человеческий фактор. Пехотные части и полевая артиллерия в подавляющем большинстве случаев не прикрывали УРы, а отходили на восток.

Там же, где УР был прикрыт пехотой и тяжелой артиллерией, он становился практически неприступен. Характерный пример – УР в районе «Ораниенбаумского пятачка», к которому немцы подошли в сентябре 1941 г. и не смогли продвинуться вперед ни на метр до самого прорыва блокады.

После прорыва вяземской линии укреплений немецкие войска достигли можайской линии обороны и московской зоны обороны.

На рубеже Тургиново, Можайск, Калуга располагались четыре стрелковые дивизии, создававшие так называемую можайскую линию обороны. Эти дивизии прикрывали волоколамское, можайское, малоярославецкое и калужское направления. С 1 октября они были объединены в 5-ю армию, переданную впоследствии в состав Западного фронта.

В радиусе 25–30 км вокруг Москвы создавалась система укреплений, называемая Московской зоной обороны, эшелонированная до городских окраин.

Внешний пояс обороны Москвы, проходивший по линии Хлебниково, Нахабино, Красная Пахра, Домодедово, обеспечивался с флангов полевыми рубежами: на севере – по восточному берегу канала им. Москвы; на юге – до Серпухова и далее по Оке. Кроме того, планом обороны Москвы предусматривались: полоса обеспечения, идущая параллельно внешнему поясу; вторая оборонительная полоса, охватывавшая Москву полукольцом с запада; третья оборонительная полоса в виде кольца, замкнутого вокруг Москвы, и оборона внутри города в виде различных заграждений.

Передний край второй оборонительной полосы проходил по линии Соцгород (Вагоноремонт), Химки, Никольское, Щукино, Троицкое, Кунцево, Очаково, Тропарево, Узкое, Красное, Царицыно, Братеево. Третья оборонительная полоса проходила в 3–6 км от второй через населенные пункты и железнодорожные станции Лихоборы, Братцево, Коптево, Красная Пресня, Кутузово, Воробьевы горы, Нижние Котлы, Кожухово, Карачарово.

Основными укреплениями и заграждениями являлись: окопы, противотанковые рвы, эскарпы, контрэскарпы, надолбы, противотанковые металлические ежи (до 37 500), долговременные огневые точки и другие заграждения и сооружения. На подмосковных рубежах и в самой Москве только противотанковые заграждения (не считая минных полей) заняли полосу общей длиной 325 км, противопехотные – 256 км. Было построено до 3700 огневых точек, из них 1500 железобетонных.

Защищать Московскую зону обороны должны были 60-я и 24-я армии, войска которых впоследствии заняли оборонительные рубежи на фронте Тарасовка, Клязьминское водохранилище, Нахабино, Перхушково (60-я армия); Давыдково, Красная Пахра, Домодедово и далее на северо-восток к Москве-реке (24-я армия). Здесь находились также 3, 4-я и 5-я московские коммунистические стрелковые дивизии, 2-я московская стрелковая дивизия, группа под командованием Лизюкова и др., в которых в общей сложности насчитывалось до 850 орудий и 870 минометов.

Наступление германских войск на московском направлении началось 2 октября 1941 г. не только в центре, то есть по наиболее коротким и удобным путям к Москве, но и на обоих флангах: в направлении на Калинин (Тверь) – севернее Москвы и на Тулу – южнее.

Развернувшиеся в октябре бои на калининском, волоколамском, можайском, малоярославецком и тульском направлениях переросли в ряд оборонительных операций: Калининскую (9 октября – 4 декабря 1941 г.), на малоярославецком и можайском направлениях (2 октября – 5 декабря 1941 г.) и Тульскую (24 октября – 5 декабря 1941 г.).

Ко 2 ноября 1941 г. на ряде участков оборона войск Западного и Брянского фронтов была прорвана и противник развернул наступление на нескольких направлениях непосредственно на Москву, а также на обоих флангах, к северу и к югу от Москвы.

14 октября советские войска оставили город Калинин, однако дальнейшее продвижение противника в результате быстрой перегруппировки наших сил было остановлено. Войска Западного фронта под ударами превосходящих сил и средств противника к 10–15 октября отошли на можайскую линию обороны, где оказали врагу упорное сопротивление. На волоколамском, можайском и малоярославецком направлениях развернулись ожесточенные бои. К этому времени готовность инженерных сооружений главной оборонительной полосы можайской линии обороны составляла лишь 40–80 %.

На тульском направлении войска Брянского фронта во второй половине октября с боями отходили к Туле. Создалась угроза захвата Тулы противником с ходу. Однако дивизии правофланговой 50-й армии Брянского фронта, отошедшие к Туле, и отряды тульских рабочих удержали город.

Таким образом, в результате октябрьского наступления немцам удалось продвинуться на 230–250 км в центре (в направлении на Москву) и на обоих флангах: до Калинина – на севере и до Тулы – на юге.

K началу оборонительного сражения под Москвой стрелковые дивизии в основном уже были переведены на штат 04/600, утвержденный еще в конце июля 1941 г. По этому штату из дивизии был исключен гаубичный артиллерийский полк и противотанковый дивизион. В стрелковых полках вместо четырех 120-мм минометов было оставлено два, число 76-мм полковых пушек уменьшено с шести до четырех. В стрелковых батальонах вместо роты 82-мм минометов вводился только один взвод, а взвод 45-мм пушек был исключен. В стрелковых ротах 50-мм минометов стало два вместо трех.

Таким образом, несмотря на все возраставшее значение огня в обороне, особенно артиллерийского и минометного, число орудий и минометов в стрелковой дивизии уменьшилось с 294 до 142, то есть более чем вдвое. Количество пушек (основное средство борьбы с танками) в стрелковой дивизии сократилось тоже почти вдвое – с 88 до 46.

В результате этого огневая производительность стрелковой дивизии резко снизилась. Вес залпа минометов снизился на 234 кг (с 433,8 кг), а артиллерийских орудий (без зенитных) – на 1040 кг (с 1388,4 кг).

В целях принудительного массирования артиллерийских средств приказом Наркомата обороны № 0405 от 12 октября 1941 г. минометы были изъяты из стрелковых рот и батальонов и в стрелковом полку за счет их создавались минометные батальоны (24 – 50-мм и 24 – 82-мм миномета). Из стрелковых полков изымались 120-мм минометы, и из них в стрелковых дивизиях создавались минометные дивизионы (количество 120-мм минометов было доведено до 18).

Перед началом оборонительного сражения под Москвой в составе войск Западного фронта (6 общевойсковых армий, оборонявшихся на фронте 347 км) имелось 3551 орудие и миномет. Из них 769 орудий противотанковой и полковой артиллерии (21,7 %), 832 орудия дивизионной артиллерии (23,4 %), 364 орудия РВГК[52] (10,2 %) и 1586 минометов 50-, 120-мм калибра (44,7 %). Кроме того, в армиях Западного фронта имелись 94 зенитные пушки. В среднем на каждую общевойсковую армию приходилось по 590 орудий и минометов и по 15–16 зенитных пушек. 22, 30-й и 19-й армиям было придано по одной батарее полевой реактивной артиллерии (М-13).

В ходе ожесточенных оборонительных боев войск Западного фронта в октябре и на некоторых направлениях в первой половине ноября артиллерия понесла значительные потери. Несмотря на то что Ставка Верховного Главнокомандования непрерывно проводила восполнение потерь и формировала новые артиллерийские полки, к 16 ноября 1941 г., то есть к началу второго наступления немцев на Москву, в составе войск Западного фронта (7 общевойсковых армий, оборонявшихся на фронте 389 км)[53] оставалось всего 2436 орудий и минометов, то есть на 32 % меньше, чем в конце сентября. Из них 804 орудия противотанковой и полковой артиллерии (33,1 %), 647 орудий дивизионной артиллерии (26,5 %), 337 орудий РВГК (13,9 %) и 648 минометов 82-мм и 120-мм калибра (26,5 %). Следует заметить, что уменьшение общего количества артиллерии в основном произошло за счет минометов. Количество же противотанковых орудий не только не уменьшилось, но было увеличено как в процентном отношении ко всем другим видам артиллерии, так и в абсолютном числе, что являлось особенно важным.

Кроме 2436 орудий и минометов, в войсках Западного фронта к этому времени имелось 268 реактивных установок и 113 зенитных пушек всех калибров (в среднем 38 реактивных установок и 16 зенитных пушек на армию).

Таким образом, на каждую общевойсковую армию приходилось около 348 орудий и минометов (в 1,7 раза меньше, чем в начале оборонительного сражения, правда, средняя ширина полосы обороны, приходящаяся на одну армию, несколько уменьшилась – с 58 до 55 км).

В результате систематического усиления Западного фронта к концу оборонительного сражения под Москвой (на 1 декабря) в войсках Западного фронта (10 общевойсковых армий, оборонявшихся на фронте 480 км) имелось уже 4918 орудий и минометов, то есть в полтора раза больше, чем к началу сражения, и в два раза больше, чем на 16 ноября. Из них 1287 орудий противотанковой и полковой артиллерии (26,2 %), 1189 орудий дивизионной артиллерии (24,2 %), 323 орудия РВГК (6,6 %) и 2119 минометов 82-мм и 120-мм калибра (43,1 %). Кроме того, войска фронта имели 226 орудий зенитной артиллерии и 31 гвардейский минометный дивизион. На каждую общевойсковую армию (при среднем фронте обороны армии 48 км) приходилось в среднем по 490 орудий и минометов, по три гвардейских минометных дивизиона и по 23 орудия зенитной артиллерии.

С 28 по 30 ноября 1941 г. в распоряжение командующего войсками Московской зоны обороны прибыли артиллерийские части большой мощности – шесть гаубичных полков и один пушечный. Эти полки до начала контрнаступления войск Западного фронта были использованы так: два гаубичных полка на северном и северозападном направлениях, два гаубичных полка на западном направлении, два гаубичных полка в полосе 332-й стрелковой дивизии для прикрытия Москвы с юго-запада и юга. Пушечный полк большой мощности предполагалось использовать следующим образом: два дивизиона для прикрытия города с севера и северо-запада и два дивизиона – с юго-запада и с юга (по второму варианту намечалось использовать полк полностью на северном направлении для прикрытия Дмитровского и Ленинградского шоссе).

Рассмотрим один из случаев успешного применения противотанковых пушек под Малоярославцем на так называемом Ильинском боевом участке, противотанковая оборона которого была построена с расчетом наиболее надежно прикрыть шоссе Медынь – Подольск. Здесь было построено четыре противотанковых опорных пункта, которые имели следующую артиллерию. Опорный пункт в районе Константиново (4 – 45-мм и 6 – 76-мм пушек), в районе Ильинское (12 – 45-мм, 8 – 85-мм и 8 – 37-мм пушек), в районе Большая Шубинка – Митрофаново (14–45– и 76-мм орудий) и на опушке леса восточнее Ильинское (8 – 76-мм пушек). Противотанковые опорные пункты совмещались с ротными районами обороны Подольского пехотного училища. На шоссе южнее Кудиново располагался артиллерийский противотанковый резерв боевого участка (батарея 76-мм полковых пушек, батарея 85-мм зенитных пушек и три танка Т-34).

Командир сводного отряда полковник И.С. Стрельбицкий для выигрыша времени на организацию обороны и предупреждения внезапного нападения противника выслал в направлении на Медынь (навстречу немцам) передовой отряд в составе двух курсантских рот и двух противотанковых артиллерийских батарей. Этот отряд 6 октября в 50 км от Ильинского с ходу вступил в бой с противником, в результате которого было подбито 10 вражеских танков и 8 бронетранспортеров. На следующий день немцы пытались сбить наш передовой отряд, но эти попытки не увенчались успехом.

Пополненный еще одной ротой курсантов и несколькими танками (на третий день боя), передовой отряд в течение пяти суток сдерживал наступление превосходящего противника, подбив за это время 20 танков, 10 бронемашин и уничтожив свыше тысячи немецких солдат и офицеров. Только после потери около 80 % личного состава и почти всей материальной части передовой отряд начал отходить к рубежу Ильинского боевого участка.

Наступление противника непосредственно на Ильинский боевой участок началось 11 октября. Попытка роты немецкой пехоты с 15 танками прорваться через мост реки Выпрейка к Ильинскому окончилась неудачно. Потеряв пять танков, противник отошел. На следующий день атакам противника предшествовала сильная бомбардировка позиций Ильинского боевого участка, но и в этот день все его атаки были отбиты. Только во второй половине следующего дня немцам удалось прорвать левый фланг нашей обороны южнее Митрофаново и выйти на шоссе в 8 км восточнее Ильинского, что сильно осложнило положение отряда.

К исходу 13 октября немцы силами 15 танков с десантом автоматчиков атаковали Ильинский боевой участок с тыла, но, встреченные огнем орудий, находившихся в резерве командира боевого участка, в скоротечном бою потеряли все танки. В дальнейшем – 14, 15 и 16 октября – противник продолжал атаковать позиции защитников боевого участка. Используя малочисленность нашей пехоты, немецкие автоматчики в ночных боях уничтожали наши огневые расчеты прямо на огневых позициях. Силы оборонявшихся истощались, и к утру 16 октября они были окружены (около 250 человек и 5 противотанковых орудий). По приказу командования остатки личного состава курсантских рот и батарей в ночь на 17 октября прорвали кольцо окружения и отошли к Малоярославцу.

Немцы, сосредоточив в районе Можайска одну танковую и около трех пехотных дивизий, при мощной поддержке своей авиации и артиллерии в течение трех дней вели ожесточенные бои за Можайск с частями 32-й стрелковой дивизии и 19-й танковой бригады, усиленных 316-м противотанковым артиллерийским полком. Большинство атак противника оканчивалось для него безуспешно, несмотря на то что наличных сил стрелковой дивизии и танковой бригады едва хватало на прикрытие Можайского шоссе и автострады Москва – Минск. Фланги оставались открытыми и обеспечивались лишь огнем 316-го противотанкового артиллерийского полка. Только ценой больших потерь на четвертый день боев немцам удалось захватить Можайск. В этом бою огнем 316-го противотанкового артиллерийского полка был уничтожен 21 танк противника.

26 ноября в районе Есипово 2-я батарея 289-го противотанкового артиллерийского полка была атакована с фланга десятью танками противника. Одно орудие едва успело сделать два выстрела, как танки противника были уже в 10 м от огневых позиций. Расчет, укрывшись в окопе, стал забрасывать танки ручными гранатами. Второе орудие этой же батареи немедленно открыло огонь по танкам, подбило два из них и заставило остальные отойти в исходное положение.

Приданный 8-й гвардейской стрелковой дивизии 296-й противотанковый артиллерийский полк занимал огневые позиции в районе Истринской плотины и деревни Раково. Все орудия полка, кроме двух, занимали позиции по восточному берегу Истры. Перед фронтом полка своей пехоты не было. 24 ноября в 8 часов утра из деревни Ушаково в направлении реки Истры вышли два немецких танка, которые тотчас же были подбиты орудиями, стоявшими на западном берегу реки. В 10 часов уже 40 немецких танков вышли из леса в направлении дамбы Истринской плотины. Огнем батарей полка было подбито два танка, остальные повернули обратно. Ведя огонь по отходившему противнику, батареи полка подбили еще 8 танков.

Через некоторое время противник под прикрытием сильного минометного огня повел атаку пехотой. Батареи полка открыли ответный огонь шрапнелью по немецкой пехоте, и та была вынуждена отойти в лес. После этой атаки пехоты немцы повторили наступление танками и, потеряв от огня артиллерии 12 танков, отошли в исходное положение.

Противник после неоднократных попыток атаковать огневые позиции артиллерии был вынужден изменить свое первоначальное решение и начать движение по лощине в направлении Бужарово, не проявляя в дальнейшем активности уже в течение всего дня. За день боя полком было подбито 24 немецких танка.

Тут автор в очередной раз вынужден повторить, что все сведения о подбитых танках взяты из советских, пусть и секретных источников и проверить эти данные практически не представляется возможным.

Следует заметить, что германская артиллерия постоянно отставала от танковых частей и мотопехоты. Вот как описывает Пауль Карель движение германской артиллерии во второй половине сентября 1941 г.: «Капитана Кюпперса, командира 1-го дивизиона 229-го артиллерийского полка, серьезно беспокоили темпы продвижения его части. Дорогу, по которой следовал дивизион, развезло до невозможности, и лошади с трудом тащили орудия через это нескончаемое месиво грязи. С разрешения возглавлявшего колонну подполковника Рюдерера капитан приказал своим свернуть на пересекавшуюся с главной дорогу из Юхнова в Гжатск, с тем чтобы выйти на шоссе. Командир дивизиона рассчитывал, что так сумеет ускорить продвижение.

Артиллеристы добрались до автомагистрали. Но того, что они увидели, они никак не ожидали: забитое техникой шоссе покрывали заполненные водой воронки. На что тут было рассчитывать Кюпперсу с его батареями на гужевой тяге? На участке от Гжатска до Можайска застряли от 2000 до 3000 единиц различной техники.

Узрев столь печальную картину, артиллеристы 197-й пехотной дивизии со всей поспешностью постарались вернуться обратно – прямо в грязь. Скорость их продвижения, равнявшаяся летом 45 километрам в день, теперь часто падала до полутора километров и никогда не превышала пяти километров в день. Когда наступала ночь, истощенные боями, измученные переходами, покрытые грязью и вшами, голодные и смертельно усталые, они жались к печам в жалких крестьянских избушках в маленьких деревеньках. На улице лошади объедали жухлую замерзшую солому с крыш. Внутри солдаты сушили свою форму, и если кто-то из них спрашивал: «Кто-нибудь знает, где мы?», то получал по-солдатски прямой и грубый ответ: «В самой заднице матушки Европы!»…

3-я танковая дивизия генерал-майора Брайта кое в чем преуспела, сумев немного потеснить противника на своем участке. Но личный состав части совершенно выдохся, а из-за ужасного состояния дорог возникли чрезвычайные трудности со снабжением. Попробовали сбрасывать боеприпасы и горючее с самолетов, летавших на высоте 5—10 метров, но и это не стало решением проблемы. В большинстве своем взрывоопасные грузы взлетали на воздух при ударе о землю»[54].

16 октября моторизованные части противника, наступавшие в восточном направлении, передовыми частями вышли на фронт Тургиново, Бренево, Воробьево, Белая Колпь, Коптягино. Справа оборонялись части 29-й, слева – 5-й армий.

16-я армия имела задачу упорно оборонять рубеж Московское море, высоту 128,6, Ярополец, Новинки, Кобылино, совхоз Болычево.

К этому времени в состав армии входили 50-я и 53-я кавалерийские дивизии (группа Доватора), Курсантский полк Московского пехотного училища им. Верховного Совета с 302-м отдельным пулеметным батальоном и 316-я стрелковая дивизия.

Кавалерийская группа Доватора оборонялась на фронте около 30 км, имея только свою штатную артиллерию. Курсантский полк с 302-м отдельным пулеметным батальоном оборонялись на 25-км фронте и были усилены дивизионом Московского артиллерийского училища (8 – 122-мм гаубиц и 4 – 152-мм гаубицы) и 483-м противотанковым артиллерийским полком (8—85-мм пушек и 8 – 45-мм пушек). 316-я стрелковая дивизия оборонялась на 38-километровом фронте. Ей были приданы 525-й противотанковый артиллерийский полк (8 – 45-мм пушек и 6 – 85-мм пушек), 296-й противотанковый артиллерийский полк (20 – 76-мм пушек) и 523-й пушечный артиллерийский полк (12 – 122-мм пушек).

138, 528-й и 552-й пушечные артиллерийские полки (12 – 122-мм пушек, 24 – 152-мм гаубицы-пушки) составляли армейскую группу дальнего действия.

В ходе упорных боев артиллеристы 16-й армии сумели нанести существенный урон врагу. Как писал Казаков: «В полосе 16-й армии противник лишился возможности наступать на Москву кратчайшим путем»[55].

Увы, многие общевойсковые командиры действовали безграмотно. Вот, к примеру, выдержки из приказа войскам 5-й армии № 026 от 11 октября 1941 г.: «Большое количество потерь, которые несет артиллерия в бою, в большинстве случаев объясняется тем, что в критический момент боя пехотные начальники оставляют артиллерию без прикрытия и не оказывают ей помощи живой силой, в которой артиллерия часто нуждается для того, чтобы откатить орудия на руках за укрытие. Например, 3 октября 1941 г. в бою под Дорохово и Капанью 601-й стрелковый полк 82-й стрелковой дивизии, не предупредив артиллерию, отошел на другой рубеж. В результате погибла не только материальная часть, но почти и весь личный состав артиллерии, героически сражавшийся с наступающей пехотой и танками противника»[56].

Более удачными были действия 316-й дивизии в Волоколамском УРе.

В ходе паузы между занятием Можайского рубежа и началом боев на нем 316-я стрелковая дивизия получила в свое распоряжение достаточно крупные силы артиллерии: четыре пушечных артиллерийских полка РВГК, три противотанковых артиллерийских полка. Вместе со штатным артиллерийским полком соединения (16–76,2-мм пушек, 8 – 122-мм гаубиц) в составе артиллерии обороняющихся было 207 орудий: 4 – 25-мм зенитных, 32 – 45-мм противотанковых, 14–76,2-мм полковых пушек, 79 (!) – 76-мм пушек, 16 – 85-мм орудий, 8 – 122-мм гаубиц, 24 – 122-мм пушки, 30 – 152-мм гаубиц-пушек.

Такого мощного артиллерийского соединения не было ни на можайском, ни на малоярославецком направлениях. Собственно узел обороны Волоколамского УРа с бетонными колпаками располагался на шоссе Ржев – Волоколамск. Его занял 1077-й полк 316-й дивизии, располагавшийся на правом фланге обороны. Два других полка (1073-й в центре и 1075-й на левом фланге) вынуждены были оборудовать позиции с нуля, выкопав сплошную первую траншею и прерывчатую вторую. Наспех выкопанные окопы у Волоколамского шоссе являлись слабым местом обороны дивизии. Этот недостаток был частично компенсирован присутствием 296-го противотанкового артиллерийского полка в составе двадцати 76-мм пушек и четырех 25-мм автоматических зенитных пушек.

Главный удар немцы силами 2-й танковой дивизии нанесли утром 16 октября по сидевшему в только что вырытых окопах 1075-му полку – атака последовала вдоль Волоколамского шоссе. Такой удар, в сущности, выводил немецкие танки в тыл остальным полкам дивизии. Два дня, 16 и 17 октября, атаки немецких танков отбивались огнем 85-мм зенитных орудий. На обозначившееся направление главного удара командующий 16-й армией К.К. Рокоссовский, за отсутствием крупных резервов, не мог выдвинуть пехоту, но отреагировал на кризис выдвижением танковой бригады и одного пушечного артиллерийского полка РВГК.

18 октября заслон на шоссе был обойден немцами, и они продвинулись на 10 км в глубь обороны 316-й дивизии. Девять из двадцати 76-мм орудий 296-го противотанкового полка были выведены из строя. Однако время, выигранное сравнительно успешной артиллерийской дуэлью 76-мм и 85-мм орудий со 2-й танковой дивизией, позволило Рокоссовскому выдвинуть на направление немецкого наступления 289-й противотанковый артиллерийский полк, 138-й пушечный артиллерийский полк РВГК и группу «катюш».

Орудия пушечного артиллерийского полка (122-мм пушки А-19) были поставлены на прямую наводку для ведения огня вдоль шоссе. Попытки развивать наступление 19 и 20 октября успеха наступающим не принесли, и с 20 по 25 октября 2-я танковая дивизия приводила себя в порядок, ожидая подхода пехоты. Прорыв Волоколамского УРа с ходу ударом на узком фронте подвижными соединениями, как это было на можайском и малоярославецком направлениях, немцам не удался. Советскому командованию даже не пришлось вводить в бой прибывшую к 19 октября в резерв Западного фронта 4-ю танковую бригаду М.Е. Катукова, прибывшую своим ходом из-под Тулы. Танковая бригада Катукова на 16 октября 1941 г. насчитывала 3 KB, 7 Т-34 и 23 легких танка.

Второе наступление на Москву немцы начали 16 ноября против войск 30-й и 16-й армий. Соединения 30-й армии, располагавшиеся южнее Московского моря, не смогли сдержать сильного танкового удара врага на клинском направлении и после первых же атак начали отходить к Ленинградскому шоссе. Одновременно четыре танковые и три пехотные дивизии противника перешли в наступление против левофланговых соединений войск 16-й армии. В этот же день 16-я армия перешла в наступление на своем правом фланге с целью разгрома волоколамской группировки противника. Главный удар в общем направлении на западную окраину Волоколамска должны были наносить 58-я танковая, 126-я стрелковая, 20, 44, 24-я и 18-я кавалерийские дивизии. 316-я и 78-я стрелковые дивизии должны были наступать перед своим фронтом. Левофланговая 18-я стрелковая дивизия оборонялась на прежнем рубеже.

Артиллерийское обеспечение этого удара планировалось с расчетом подхода всех артиллерийских полков кавалерийских дивизий и полков АРВГК, но большинство их к утру 16 ноября к месту сосредоточения не прибыло и 16–17 ноября еще находилось в пути из-за неправильного расчета марша. Так, например, при планировании перемещения артиллерийских полков кавалерийских дивизий не было учтено, что лошади не были подкованы, в то время как наступили заморозки.

Приданный армии 14 ноября 1941 г. 471-й пушечный артиллерийский полк прибыл к месту сосредоточения только в 15 часов 16 ноября, так как средства тяги (тракторы ЧТЗ-65) не позволяли ему преодолеть расстояние свыше 100 км в более короткие сроки. 528-й пушечный артиллерийский полк (12 – 152-мм гаубиц-пушек) имел всего один исправный трактор, а находился в 25 км от района действий. Поэтому к 15 часам 16 ноября в район огневых позиций полка прибыло всего одно орудие. Остальные орудия полка были вывезены на огневые позиции тракторами других частей на следующий день.

Все это привело к тому, что кавалерийские дивизии вводились в бой по частям и почти без поддержки своей артиллерии. В артиллерийской подготовке атаки на фронте в 10 км участвовали 138-й и 39-й пушечные артиллерийские полки (30 орудий), артиллерийские полки 126-й стрелковой дивизии (12 орудий) и 58-й танковой дивизии (12 орудий), всего 54 орудия, или 5,4 орудия на 1 км фронта. Наступление ударной группы поддерживал также дивизион полевой реактивной артиллерии (М-13).

24—25 ноября группа войск генерала Доватора (52-я и 57-я кавдивизии, усиленные частями 44-й кавдивизии, двумя батальонами 8-й гвардейской стрелковой дивизии, танковыми батальонами 129-й и 146-й танковых бригад) наносила контрудар с рубежа Кривцово, Бережки в направлении Стерлино, Субботино, Головково. Для артиллерийской поддержки этих соединений, помимо собственной артиллерии, были привлечены два пушечных полка (152-мм гаубиц-пушек – 22, 122-мм пушек – 8) и один противотанковый артиллерийский полк, имевший 19 орудий (85-мм – 13, 76-мм – 2 и 25-мм – 4). Последний действовал непосредственно в боевых порядках конницы и танков. Батареи вели огонь прямой наводкой, чтобы расчистить путь поддерживаемым частям и подразделениям. Из тяжелых пушечных дивизионов была создана артиллерийская группа для борьбы с артиллерийскими и минометными батареями противника. Благодаря четкой организации взаимодействия между конницей, танками и артиллерией группа генерала Доватора выполнила поставленную перед ней задачу и овладела рубежом Стерлино, Шапкино, Мартыново, Селищево.

Контрудар частей 7-й гвардейской стрелковой дивизии 27 ноября 1941 г. вдоль Ленинградского шоссе поддерживался специально созданной артиллерийской группой в составе 210-го гаубичного артиллерийского полка (122-мм гаубиц – 24, 152-мм гаубиц – 12), 39-го и 138-го пушечных артиллерийских полков (122-мм пушек – 8, 152-мм гаубиц-пушек – 22), причем два последних полка тремя днями раньше поддерживали действия группы генерала Доватора. Этой артиллерийской группой была подавлена система огня и живая сила противника перед контратакующими частями, и эти части заняли рубеж Есипово, Гончары.

Где-то 30 или 31 октября произошел какой-то таинственный эпизод, связанный с поселком Красная Поляна в Мытищинском районе. Как пишут несколько наших мемуаристов, после захвата Красной Поляны немцы решили установить там дальнобойные пушки, чтобы открыть огонь по центру Москвы. И тут бдительная школьная учительница Елена Горохова написала записку советскому командованию с указанием места дислокации германских орудий особой мощности и сумела как-то переправить свое сообщение через линию фронта. По другой версии, не менее бдительные колхозники по телефону позвонили в Москву и сообщили о появлении германских орудий.

31 ноября около 3 часов ночи Верховный Главнокомандующий вызвал по ВЧ командующего 16-й армией. Выслушав доклад Рокоссовского, Сталин спросил:

– Известно ли вам, что в районе Красной Поляны появились немецкие части? Что вы предпринимаете, чтобы их отбросить? Учтите, есть сведения, что из района Красной Поляны они намерены обстреливать Москву крупнокалиберной артиллерией.

– Товарищ Сталин, мне известно о выдвижении передовых немецких частей севернее Красной Поляны, – отвечал Рокоссовский, – и я уже подтягиваю туда силы с других участков. Только сил этих очень уж мало…

– Очистите район Красной Поляны от противника, а мы сейчас же отдадим распоряжение об усилении этого участка войсками Московской зоны обороны.

Спустя час начальник штаба фронта Соколовский сообщил командующему 16-й армией, что из фронтового резерва для атаки Красной Поляны посланы танковая бригада, артполк и четыре дивизиона «катюш». К этому времени Рокоссовский уже отправил туда все, что смог собрать, – два батальона пехоты и два пушечных полка.

С рассветом артиллерия 16-й армии открыла огонь по обороне врага в Красной Поляне. Бой продолжался весь день, и лишь с наступлением темноты наши танкисты при поддержке артиллерии ворвались в Красную Поляну, захватили пленных, машины, артиллерийские орудия. Угроза обстрела советской столицы была ликвидирована.

Через пару дней немцы вновь вернули себе Красную Поляну. В закрытых материалах я не нашел никаких сведений относительно этой таинственной истории.

Представим на секунду, что немцы действительно доставили в Красную Поляну дальнобойные 17-см и 21-см орудия. Увезти их при отступлении они бы явно не успели, и захват хоть одного дальнобойного германского орудия был бы растиражирован Информбюро на весь мир. Судя по всему, какому-то колхознику или учительнице что-то привиделось, а не дюже умные дяди из НКВД поспешили донести непроверенную информацию Сталину. Ну и пошло-поехало…

Ставка решила усилить 16-ю армию, находившуюся на направлении танкового удара противника. В 16-ю армию к 25 ноября была переброшена из 49-й армии 7-я гвардейская стрелковая дивизия со своей штатной артиллерией. Из резерва Ставки в 16-ю армию были переброшены 354-я стрелковая дивизия, 36, 40-я и 49-я стрелковые бригады со своей артиллерией. Кроме того, с 16 по 28 ноября 16-я армия была усилена 471-м пушечным артиллерийским полком (из резерва фронта), 533-м, 766-м, 509-м противотанковыми артиллерийскими полками (из 5-й армии) и 610-м противотанковым артиллерийским полком (из 43-й армии).

B результате контрудара 1-й ударной армии, упорной обороны соединений 16-й и введенной в сражение 20-й армий, а также благодаря проведенным перегруппировкам общевойсковых соединений и артиллерийских частей оборона войск Западного фронта севернее Москвы оказалась весьма стойкой. Противник был вынужден приостановить наступление, а на ряде участков перейти к обороне.

На левом крыле Западного фронта германские войска еще в конце октября вышли на подступы к Туле. С 30 октября по 6 ноября они пытались захватить Тулу в лоб, но все их атаки были успешно отражены войсками 50-й армии и отрядами тульских рабочих, опиравшихся на хорошо организованную противотанковую оборону и систему огня Тульского боевого участка. С 10 по 16 ноября последовал новый удар противника в обход Тулы с северозапада (в стык 49-й и 50-й армий). В это же время было предпринято наступление на Серпухов. Но и эти попытки прорвать оборону левого фланга войск Западного фронта решительного успеха не имели.

Потерпев неудачу в районе Тулы, германское командование решило прорваться к Москве, обойдя Тулу с востока. С этой целью основные силы 2-й танковой армии противник сосредоточил юговосточнее Тулы. Соотношение сил 2-й германской танковой армии и 50-й советской армии было примерно следующим: против 28–30 тысяч солдат и офицеров 50-й армии противник имел около 40 тысяч; в 50-й армии было всего 126 орудий (из них половина противотанковых) и 314 минометов, в то время как у немцев было около 500 орудий (из них более 200 противотанковых) и 350 минометов, и, наконец, против 45 танков 50-й армии противник располагал 500–600 танками. Таким образом, немцы имели почти полуторное превосходство в людях, четырехкратное превосходство в орудиях и одиннадцати-, тринадцатикратное превосходство в танках. Понятно, что эти цифры взяты мной из совет ских отчетов.

Удар юго-восточнее Тулы немцы нанесли 18 ноября, прорвав слабый фронт войск 50-й армии, и к 23 ноября их части вышли в район Венева. В боях за Венев противник понес большие потери в танках от огня зенитной артиллерии, выполнявшей задачи по противотанковой обороне города. Однако немцам удалось овладеть городом и развернуть наступление на Каширу и частью сил на Михайлов. Это создавало угрозу коммуникациям Москвы с центральными и восточными районами страны. Поэтому командование фронта приняло решение приостановить продвижение врага на каширском и рязанском направлениях.

С этой целью был подготовлен контрудар по немецким войскам, подходившим к Кашире. Контрудар наносила оперативная группа генерала Белова: две кавалерийские дивизии, 112-я танковая дивизия, 9-я отдельная танковая бригада, два танковых батальона и части 173-й стрелковой дивизии со своей штатной артиллерией. В течение 27–30 ноября оперативная группа генерала Белова, нанося фланговые удары, разбила южнее Каширы части 17-й танковой и подошедшей 28-й моторизованной дивизий противника и отбросила их к Мордвесу.

Оправившись от этого неожиданного удара, немцы 3–4 декабря вновь атаковали Тулу с востока. Части противника перерезали севернее Тулы шоссе на Москву, но захватить Тулу, соединиться с 43-м армейским корпусом, действовавшим в районе Алексина, и развить наступление на Москву врагу не удалось.

Несмотря на провал наступления севернее и южнее Москвы, германское командование не отказалось от намерения прорваться к столице. В начале декабря оно решило нанести еще один удар на Москву на центральном участке Западного фронта.

Сосредоточив западнее Наро-Фоминска значительные силы пехоты и более 100 танков, противник 1 декабря атаковал части 33-й армии (на узком 1—2-км фронте), прорвал их оборону и передовыми частями устремился в направлении Кубинки (в полосу обороны 5-й армии), угрожая выйти в тыл нашим войскам, оборонявшимся в районе автострады Минск – Москва.

Однако в районе Акулово германские войска встретили сильную противотанковую оборону 5-й армии, прорвать которую не смогли, и были вынуждены повернуть на восток, в сторону Апрелевки. 2 декабря прорвавшаяся группировка врага оказалась в глубоком тылу 33-й и 5-й армий, в 25 км от линии фронта. Кроме того, в этот же день противник частью сил 3-й моторизованной и 183-й пехотной дивизий при поддержке 20–30 танков прорвался в стыке 33-й и 43-й армий и проник в глубину нашей обороны на 8—10 км.

Для ликвидации прорыва противника командование фронта специально создало оперативную группу (одна стрелковая бригада, два лыжных и два танковых батальона и одна танковая бригада). Контрударом этой группы (3–4 декабря) прорвавшийся противник был разбит и положение на центральном участке фронта к 5 декабря полностью восстановлено.

Рассказ о германском наступлении под Москвой закончу еще одной цитатой Пауля Кареля: «Мороз ударил в ночь с 6 на 7 ноября. По всему фронту группы армий „Центр“ внезапно наступила зима. Пришел тот самый небольшой и такой желанный морозец, сковавший грязь и давший технике возможность двигаться вперед. По „загоравшим“ у дорог войскам прокатился вздох облегчения. Да, у них не было зимнего обмундирования – многие еще носили летнюю форму, – но наконец-то кончалась эта ужасная грязь.

Артиллеристы вытаскивали пушки из замерзшей земли, повсеместно ломая колеса и оси лафетов. Ну и что в конце-то концов? Возобновились поставки того, о чем уже почти забыли, вернулось все, что так «греет» солдата на передовой: сигареты, письма из дома и спиртное. Появились запчасти, и танки стали возвращаться в строй, один за другим выходя из передвижных полевых мастерских. На передовую потекли патроны, снаряды, гранаты и мины. Потихоньку вновь начала крутиться машина войны. Вернулась надежда, что Москву все же удастся взять…

Но войска были настолько измотаны, что нуждались в передышке. Поэтому первые дни стали особо напряженными днями для частей тылового обеспечения…

16 ноября 5-й пехотный корпус Гёпнера начал атаку на город Клин, расположенный на северо-западе от Москвы на дороге к Калинину. Слева, в соответствии с планом, предстояло наступать 56-му танковому корпусу 3-й танковой армии.

Около Мусина, что к юго-западу от Клина, забрезжил рассвет – рассвет 17 ноября, серый и туманный. Ближе к 09.00 сквозь утреннюю дымку показался большой красный диск солнца. Наблюдательный пункт батареи тяжелых орудий располагался на холме. Километрах в трех дальше виднелся лес. Поля покрывало тонкое снежное одеяло. Было холодно. Все ждали приказа атаковать.

10.00. Командиры приникли к биноклям. На опушке леса появилась кавалерия. Идя на галопе, она скрылась за холмом.

– Русские танки! – раздался возглас. По замерзшей земле катились три Т-34. С окраины села открыли огонь противотанковые пушки. Казалось странным, что танки идут одни, без поддержки пехоты. Что бы это могло значить? Пока артиллерийские наблюдатели пытались разгадать загадку, раздался другой возглас:

– Внимание! Справа от леса кавалерия.

Так и было. Конники – передовой разъезд из сорока или пятидесяти человек – приближались на рыси. Вот численность отряда выросла до сотни или двух, а мгновением позже они вылетели из леса широким фронтом. Эскадрон за эскадроном они развернулись в гигантскую линию. Позади сформировалась следующая. Все походило на какой-то диковатый сон. Шашки офицеров взлетели в небо. Сталь сияла на утреннем солнце. Теперь они шли галопом.

– Кавалерийская атака силами полка. До атакующих две тысячи пятьсот метров! – Голос наблюдателя, по телефону передававшего информацию на батарею, звучал немного сдавленно. Он лежал в углублении в земле на брезентовом полотнище. Сразу же, как выпал снег, оптическую трубу наблюдателя покрыли слоем побелки. Теперь прибор сливался с белым покрывалом, укутавшим поля и пригорки возле села Мусино. По нетронутому снегу стремя в стремя скакали кони, всадники пригибались к шеям лошадей, держа в вытянутых руках над головами шашки.

Пулеметный расчет около пункта наблюдения приготовился. Стрелок снял митенки и положил их рядом с пулеметом. Командир расчета приник к биноклю.

– Две тысячи метров, – раздался голос наблюдателя, продолжавшего по телефону давать наводку батарее.

Прошло, наверное, не больше секунды, и на заснеженном поле под Мусином разыгралась кошмарная сцена, которую не мог бы представить себе даже человек с очень богатым воображением. 3-я батарея 10-го артиллерийского полка 106-й пехотной дивизии открыла огонь с короткой дистанции. Снаряды покинули стволы и обрушились прямо на атакующие эскадроны. Осколочно-фугасные снаряды противотанковых пушек в селе, которое только что подверглось атаке Т-34, упали среди головной группы. Падали кони. Всадники летели на землю. Вспыхивали огненные молнии. Поднимался к небу черный дым. Взлетали фонтаны пламени и грязи.

Советский полк продолжал наступать. Дисциплина их восхищала. Кавалеристы сместились в направлении своего правого фланга и устремились к селу. Но раз за разом, залп за залпом снаряды тяжелых орудий падали в боевые порядки атакующих эскадронов. Артиллеристы применяли шрапнельные гранаты, взрывавшиеся на высоте 7,5 метра над землей. Эффект, производимый такими выстрелами, был сокрушительным. Всадников буквально разрывало на части в седлах, кони падали на землю искалеченными.

Но ужасающее представление еще не завершилось. Для продолжения атаки из леса появился второй полк. Офицеры, сержанты и рядовые наверняка видели, какая участь постигла их товарищей. Тем не менее они скакали вперед.

Со второй волной немецкие артиллеристы расправились еще быстрее, чем с первой. Лишь небольшой группе всадников на маленьких казачьих лошадках удалось прорваться через стену смерти. Человек тридцать из тысячи. Они мчались к высоте, на которой расположился артиллерийский наблюдатель. Их прикончили пулеметчики.

Две тысячи кавалеристов и коней – оба полка 44-й монгольской кавалерийской дивизии – остались лежать в красном от крови снегу, растерзанные, искалеченные, раненые. Множество лишившихся всадников лошадей металось по полям, уносясь одни к селу, другие в лес. Легко раненные кавалеристы ковыляли по снегу в поисках укрытия…

Атака русских являлась совершенно бессмысленной с военной точки зрения. Два полка полегли, а при этом и волос не упал с головы хотя бы одного солдата противника. Никого с немецкой стороны даже не ранило»[57].

В первых числах декабря 1941 г. сражение под Москвой вступило в решающую фазу. Части вермахта в ряде мест перешли от наступления к обороне. 1 декабря вновь сформированная 1-я ударная армия была сосредоточена на восточном берегу канала Москва – Волга, в районе Дмитров – Яхрома, и включена в состав Западного фронта. 3 декабря в состав того же фронта прибыла 20-я армия, развернувшаяся в районе Лобня – Химки. К 6 декабря на левом крыле Западного фронта закончила сосредоточение прибывшая из резерва Ставки 10-я армия.

Кроме того, в ноябре и в начале декабря в состав Западного фронта прибыли из резерва Ставки воздушно-десантный корпус, 8 стрелковых и 7 кавалерийских дивизий, 4 стрелковые бригады и ряд специальных частей. Фронт получил 8 вновь сформированных пушечных артиллерийских полков (138, 403, 440, 486, 517, 537, 995-й и 998-й).

В тылу Западного фронта были развернуты войска Московской зоны обороны, в их состав входили 24-я и 60-я армии и ряд отдельных частей.

Помимо перечисленных соединений, Ставка Верховного Главнокомандования в дальнейшем могла наращивать силы на западном направлении за счет своих резервов: 26, 28, 39-й и 61-й армий, сосредоточивая их в районах севернее и юго-восточнее Москвы.

В контрнаступлении, начатом 6 декабря силами Калининского, Западного и Юго-Западного (3-я и 13-я армии) фронтов, участвовали 6540 орудий и минометов. Из них 5762 принадлежали войсковой армии, а 778 – артиллерии РВГК.

В наступлении участвовали 44 дивизиона реактивных (гвардейских) минометов. Западный фронт был единственным, которому придали и два гаубичных дивизиона большой мощности, оснащенных 203-мм гаубицами Б-4.

Замечу, что наши армии имели большой некомплект как в артиллерийских орудиях, так и в тягачах, средствах связи и т. п.

Перед началом контрнаступления войска Западного фронта получили грузовых автомобилей достаточно много, но это были преимущественно маломощные машины марки «ГАЗ-АА», которые не могли быть использованы в качестве артиллерийских тягачей. Этими автомобилями удалось почти полностью укомплектовать артиллерийские полки стрелковых дивизий как транспортными средствами, но отнюдь не средствами тяги, в чем особенно нуждалась артиллерия.

Западный фронт в целом автомобилями марки «ГАЗ-АА» был укомплектован почти полностью (из 19 тысяч по штату имелось налицо 18,9 тысячи), но не хватало автомобилей ЗИС-5 и бензоцистерн. По данным на 6 декабря, вместо положенных по штату 20,4 тысячи автомобилей «ЗИС-5» было всего лишь 10,6 тысячи (52 %), бензоцистерн – 1229 вместо 2445, положенных по штату (50 %).

Замечу, что, за неимением лучшего, автомобили «ЗИС-5» использовались для возки противотанковых и дивизионных пушек, а в некоторых случаях – и 122-мм гаубиц.

Из рук вон плохо обстояло дело со средствами связи и артиллерийскими оптическими приборами. Радиостанций артиллерия армий Западного фронта имела в пределах 50–60 % (50-я армия – 22 %), телефонными аппаратами полностью была обеспечена только артиллерия 33-й и 43-й армий, но их не хватало в частях 16-й армии (укомплектованность 28 %), 50-й (32 %) и 5-й армии (45 %). Такое же положение было и с телефонным кабелем.

В армиях Калининского фронта средняя обеспеченность дивизионной артиллерии проводной связью составляла около 18 % штатной потребности, радиостанций в артиллерийских полках насчитывались единицы. Недостаток кабеля и телефонных аппаратов приводил к тому, что командиры батарей со своих наблюдательных пунктов не имели прямой связи с огневыми позициями, а связывались с ними через командный пункт дивизиона. В таких случаях командиры дивизионов превращались в передатчиков команд на огневые позиции батареи, причем дивизион мог вести огонь одновременно только одной батареей. Стрельба всеми батареями осуществлялась только в порядке очередности.

Артиллерия обоих фронтов испытывала большой недостаток в средствах артиллерийской инструментальной разведки и корректировочной авиации. Так, на Западном фронте штатные разведывательные артиллерийские дивизионы имелись только в 30-й армии в 542-м пушечном артиллерийском полку, в 16-й армии – в 471-м, в 33-й армии – в 364-м, в 43-й армии – в 320-м и в 50-й армии – в 447-м пушечных артиллерийских полках, то есть только в пяти из девяти армий фронта. На Калининском фронте такой дивизион был только в 56-м пушечном полку (31-я армия) да нештатная звукометрическая батарея в 43-м пушечном полку (22-я армия).

Корректировочно-разведывательная авиация имелась только в двух армиях Западного фронта: в 16-й – отдельное звено в составе двух самолетов, в 43-й армии также одно звено в составе трех самолетов СУ-2. На Калининском фронте подразделений разведывательно-корректировочной авиации совсем не было.

Ведя в течение длительного времени оборонительные бои, фронты не имели возможности сделать необходимых накоплений боеприпасов, а поставки промышленности нарастали еще крайне медленно. Поэтому контрнаступление началось при крайне ограниченных лимитах снарядов. Так, по сведениям на 6 декабря, Западный фронт имел: 45-мм выстрелов – 2,8 боекомплекта, 76-мм полковых – 4 и дивизионных – 1,4 боекомплекта, 122-мм гаубичных – 1,3, пушечных – 1, 152-мм гаубичных – 3 и пушечных – 1 боекомплект, 82-мм и 120-мм мин было 2,3 и 1,3 боекомплекта соответственно[58].

Учитывая это обстоятельство, командование фронта и армий вынуждено было прибегать к строгому ограничению расхода боеприпасов в войсках. Так, в 16-й армии на первый день контрнаступления (7 декабря) для дивизионной артиллерии было отпущено от 1/5 до 1/3 боекомплекта. Еще более «голодные» нормы расхода боеприпасов устанавливались для артиллерийских полков РВГК. Например, для пушечных артиллерийских полков РВГК (39, 138-й и 523-й) было отпущено по 1/4 боекомплекта, а для 471-го пушечного артиллерийского полка – 1/16 боекомплекта (по 3–4 снаряда на орудие), дивизионам полевой реактивной артиллерии – по одному дивизионному залпу. В 50-й армии на два дня боя было запланировано 0,5 боекомплекта на орудие и по одному 1 дивизионному залпу для полевой реактивной артиллерии.

Вот как характеризовал положение дел с боеприпасами в своей заявке в Главное артиллерийское управление начальник артиллерийского снабжения Западного фронта генерал-майор интендантской службы А.С. Волков 8 декабря 1941 г., то есть на второй день наступления:

«Доношу, что запланированные на 3-ю декаду ноября, 1-ю декаду декабря транспорты и спецпоезда в течение десяти дней не поступают и нет их на подходе к базам фронта.

Армии ведут напряженные бои, недостаток боеприпасов создает крайне тяжелое положение с их обеспечением.

На складах фронта, по состоянию на 18 час. 7 декабря 1941 г., совершенно отсутствуют следующие боеприпасы: 20-мм выстрелы, 82-мм и 107-мм мины, 57-мм выстрелы, 76-мм полковые и дивизионные, 122-мм выстрелы 1910/30, 1938 и 1931 гг. и 152-мм выстрелы 1937 г.»[59].

Военный совет фронта в своей шифровке от 18 декабря в ГКО сообщал, что положение с боеприпасами в армиях фронта продолжает оставаться напряженным. После обращения к Верховному Главнокомандующему от 3 декабря с просьбой о подаче боеприпасов фронту наступило некоторое оживление: так, с 9 по 15 декабря на склады фронта прибыло 613 вагонов с боеприпасами, что дало возможность довести запасы в армиях до 1,5–2 боекомплектов.

В настоящее время, говорилось дальше в шифровке, «…вновь создана неопределенность в подаче боеприпасов; запасов на складах фронта нет. Подача их на 2-ю и 3-ю декады декабря не запланирована. Обеспечение боеприпасами армий идет с подходящих транспортов». В шифровке отмечалось, что такое положение со снабжением армии фронта нельзя признать нормальным, так как это может отразиться на успешности продвижения частей и на разгроме противника. Шифровка заканчивалась просьбой о содействии «в срочной подаче фронту 1,5–2 боекомплектов, ускорения продвижения уже отгруженных транспортов с боеприпасами и создания запасов на складах фронта…».

В ГАУ делали все возможное в условиях тяжелой зимы 1941 г., чтобы удовлетворить потребности Западного фронта в боеприпасах. Пытались доставлять боеприпасы даже непосредственно в стрелковые дивизии, а иногда и прямо в артиллерийские полки. Так, 5 декабря, то есть в канун контрнаступления, в 391-ю стрелковую дивизию (20-я армия) непосредственно с заводов и подмосковных складов на 36 автомобилях были отправлены винтовочные патроны, ручные гранаты и выстрелы для 122-мм гаубиц. В этот же день в 17-ю стрелковую бригаду и 338-ю стрелковую дивизию (16-я армия) боевые грузы прибывали прямо с заводов или подмосковных складов. В 50-ю армию (в район Тулы) в ночь на 7 декабря 1941 г. на 7 транспортных самолетах было доставлено два дивизионных залпа мин для полевой реактивной артиллерии. На следующую ночь автомобильным транспортом туда же прибыло из центральных складов Министерства обороны 3,5 дивизионного залпа реактивных мин.

Однако несмотря на все эти меры, артиллерийские части фронта в течение всей операции испытывали острую нужду в боеприпасах. Из запланированных Главным артиллерийским управлением на декабрь 1941 г. 1422 тысячи выстрелов было подано фронту с 1 по 22 декабря только немногим более 972 тысяч. В числе недополученных фронтом боеприпасов 193,4 тысячи 76-мм снарядов и 234 тысячи 82-мм мин, то есть наиболее ходовые виды боеприпасов.

А теперь рассмотрим ряд примеров действия артиллерии в контрнаступлении под Москвой.

Наступление 29-й и 31-й армий Калининского фронта началось 5 декабря. В 11 часов, после 30-минутной артиллерийской подготовки, левофланговые дивизии 29-й армии атаковали противника. Переправившись под прикрытием артиллерийского огня по льду через Волгу, части 246-й и 252-й стрелковых дивизий к исходу дня вышли на дорогу Красново – Мигалово, но, встретив на этом рубеже сильное огневое сопротивление противника, дальше продвинуться не смогли. Части 243-й стрелковой дивизии, атаковавшие противника на северной окраине Калинина, также успеха не имели. Атаки этих дивизий предпринимались на трех узких (в 1,2–1,5 км) участках, удаленных друг от друга на 7–8 км. Наступая на таких узких участках, полки при продвижении вперед попадали под огонь с обоих флангов и вынуждены были прекращать атаки. Контратаками тактических резервов 6 и 7 декабря немцы ликвидировали незначительные вклинения наших дивизий в оборону и отбросили их на левый берег Волги.

В 13 часов, после 45-минутной артиллерийской и авиационной подготовки, перешли в наступление войска 31-й армии. Преодолевая упорное сопротивление противника, атакующие части медленно продвигались вперед.

В ходе артиллерийской подготовки артиллерия совместно с авиацией нанесла удары по узлам вражеской обороны в районе Эммауса, по опушкам рощ восточнее и западнее Эммауса, а также в полосе наступления 256-й стрелковой дивизии – по Малым Перемеркам и Элеватору. Одновременно артиллерия вела огонь по огневым точкам и живой силе на переднем крае обороны противника, по его минометным и артиллерийским батареям в районах Бортникова, Неготина, Никифоровки, Рубина, станции Чуприяновка и Нового Семеновского.

В момент броска пехоты по ледяному покрову Волги по вражеской обороне вели огонь прямой наводкой до 50 % полковых и противотанковых орудий, расположенных вдоль берега реки на открытых позициях; другая часть этих орудий перемещалась в боевых порядках пехоты на противоположный берег. В этот период с целью создания массированного огня перед фронтом атаки и отсечного огня на флангах ударной группировки управление артиллерией в полосе наступления (6 км) централизовалось в руках командующего артиллерией армии.

При захвате отдельных узлов сопротивления немцев орудия и батареи сопровождения пехоты выкатывались на открытые позиции для отражения контратак противника.

В боях в районе Губино и Эммаус 349-й и 790-й артиллерийские полки (119-й и 250-й сд) отбили огнем прямой наводкой танковые контратаки немцев, выдвинув для этого на открытые позиции не только 76-мм пушки, но и 122-мм гаубицы. 3-й дивизион 56-го артиллерийского полка с помощью взвода звуковой разведки уничтожил в районе Губино вражескую батарею, все орудия которой позднее были захвачены нашей пехотой.

К исходу дня части армии, продвинувшись вперед на 3–5 км, освободили Губино, Эммаус, Коленовку, Мятлево, Ошурково, Старое Семеновское, Старую Ведерню, Коромыслово. Правофланговая же (256-я) дивизия армии была остановлена противником перед передним краем его обороны.

На следующий день, 6 декабря, немцы начали контратаки из районов Прибытково, Кузьминское, Городище. Отразив ряд контратак огнем, 250-я стрелковая дивизия понесла потери и под давлением противника оставила Эммаус и Ошурково, отойдя непосредственно к берегу Волги. Командующий армией ввел в бой в полосе этой дивизии свой резерв – 262-ю стрелковую дивизию; она в ночном бою на 7 декабря выбила противника из Эммауса и закрепилась в нем. 250-я стрелковая дивизия была выведена в резерв армии.

С вводом в бой 262-й стрелковой дивизии ей были переподчинены из 119-й стрелковой дивизии два дивизиона 510-го гаубичного полка и 56-й артиллерийский полк.

В 12 часов 7 декабря, после 15-минутной артподготовки, армия возобновила наступление. Артиллерия армии вела огонь по живой силе и огневым точкам противника, мешавшим продвижению нашей пехоты. После залпа по Прибытково, произведенного 3-м гвардейским минометным дивизионом М-13, немцы оставили этот населенный пункт, не дожидаясь атаки нашей пехоты. Командир 256-й стрелковой дивизии, перегруппировав части к левому флангу, нанес удар и овладел Никифоровкой. Части же 262-й дивизии, овладев Прибытково и Ошурково, вели бой за Коленовку и Мятлево.

Продвижение частей шло крайне медленно, а при контратаках противника они действовали неуверенно, что порождалось «нечетким взаимодействием пехоты с артиллерией, которое все больше ослабевало по мере того, как пехота уходила вперед, а основная часть артиллерии продолжала оставаться на левом берегу Волги».

Командующий армией потребовал всю дивизионную артиллерию переправить на правый берег Волги в ночь на 8 декабря. Артиллерии усиления разрешалось перемещать только те батареи, у которых дальность стрельбы становилась предельной.

262-я стрелковая дивизия дополнительно усиливалась 16-й отдельной минометной батареей М-13 и 39-м отдельным гвардейским минометным дивизионом М-8, прибывшим в распоряжение армии еще 6 декабря.

Переправа орудий полковой и дивизионной артиллерии производилась по льду (толщина льда 35–37 см), а для орудий более крупных калибров устанавливались настилы из досок в районах Поддубье и Оршино.

В боях 8 декабря наибольший успех имели части 256-й стрелковой дивизии, овладевшие Котово. Части 119-й дивизии, преодолевая упорное сопротивление противника, овладели станцией Чуприяновка.

В ночь на 9 декабря были переправлены на правый берег Волги 3-й и 4-й дивизионы 510-го и 3-й дивизион 429-го гаубичных артиллерийских полков. Остальная артиллерия РВГК подтягивалась ближе к левому берегу Волги.

С утра 9 декабря бои разгорелись с новой силой. Преодолевая упорное сопротивление противника и отражая его контратаки, правофланговые части армии расширили прорыв по фронту до 20 км и к исходу дня вышли на линию Кольцово, Котово, станция Чуприяновка.

Во всех дивизиях батареи были подтянуты ближе к атакующим цепям пехоты, и им все чаще приходилось вести огонь прямой наводкой. Артиллеристы 256-й стрелковой дивизии прямой наводкой разрушили элеватор, где укрепился противник, располагавший мощным автоматическим оружием; уничтожили шесть пулеметов и подавили, кроме того, шесть пулеметных точек и минометную батарею. Захвачено три 10,5-см орудия и два подбитых танка противника.

В последующие дни командование фронта продолжало настойчиво требовать развития наступления 31-й и 29-й армий и стремилось добиться окружения вражеской группировки в Калинине. 16 декабря немцы были вынуждены оставить Калинин.

Несколько слов стоит сказать о действиях 544-го гаубичного артиллерийского полка большой мощности. 7 декабря его 203-мм гаубицы Б-4 были привлечены для разрушения наиболее «прочных» объектов обороны противника в Крюково (каменные здания, подвалы и другие сооружения). Батареям этого дивизиона, кроме того, было приказано вести методический огонь по ряду других населенных пунктов (Жилино, Алабушево, Еремеево, Марьино, Высоково). Последнее являлось верхом безграмотности общевойсковых начальников, поскольку было достаточно и 122-мм дивизионных гаубиц.

В ночь на 8 декабря батареям 544-го гаубичного артиллерийского полка большой мощности пришлось вести беспокоящий огонь одиночными выстрелами по деревням Михайловке, Снегири, Рождествено, Жилино, Подпорино, израсходовав 53 203-мм снаряда.

Уверен, что квасные патриоты обвинят меня в смаковании «отдельных негативных явлений». Но увы, безграмотное использование артиллерии большой и особой мощности является типичным для общевойскового командования не только в Великой Отечественной войне. Так было и в Советско-финляндскую войну. Вот, к примеру, цитата из закрытого издания «История отечественной артиллерии»: «Артчасти ведут безудержный огонь без достаточной разведки целей, не достигая нужного результата. Один 116-й артполк расстрелял с 30 ноября [1939 г.] 17 700 152-мм выстрелов (72 вагона). Относительный расход самых тяжелых калибров часто превышает расход дивизионной и полковой артиллерии. Например, 316-й артдивизион БМ израсходовал 18.12.39 шестьдесят 280-мм выстрелов на мортиру, а за этот же день в 123-й дивизии на полковую и дивизионную пушку израсходовано 18 выстрелов и на 45-мм пушку – 9 выстрелов. В том же дивизионе и в 455-м кап подавались команды беглого огня из 280-мм мортир и 152-мм пушек-гаубиц обр. 1937 г. Были случаи требования общевойсковыми начальниками вести ночью „беспокоящий“ огонь из 280-мм мортир по дорогам. Отношение к экономии и сбережению артвыстрелов в войсках пренебрежительное»[60].

Создается впечатление, что безграмотное применение артиллерии большой мощности передалось краскомам еще от царских офицеров, которые в конце XIX – начале ХХ века требовали введения в боекомплект 203-мм пушек и мортир… шрапнели! И действительно, для них были изготовлены десятки тысяч 203-мм шрапнельных снарядов.

Но вернемся в декабрь 1941 г. Большую помощь пехоте в бою под Крюково оказали дивизионы полевой реактивной артиллерии, которые 7 декабря произвели 2 дивизионных и 11 батарейных залпов по скоплениям пехоты и техники противника.

Огнем 857-го артиллерийского полка по Крюково и Михайловке (1 км западнее Крюково) было уничтожено 3 автомашины с пехотой и 6 машин с боеприпасами и другими грузами, уничтожен штаб танковой части вместе с его личным составом, а 138-й пушечный артиллерийский полк уничтожил 7 танков, 23 автомашины и значительное количество солдат и офицеров противника. В районе Крюково части дивизии захватили 25 немецких танков и 3 бронемашины, 36 автомашин с различными грузами и 5 орудий.

В период с 16 по 20 декабря части 16-й армии преследовали поспешно отходившего противника на новые рубежи обороны на реках Ламе и Рузе. Поддерживая наступление стрелковых частей, артиллерия армии производила огневые налеты по скоплениям пехоты и танков противника на дорогах и в населенных пунктах, подавляла организованное сопротивление его арьергардных частей. Однако по мере того как наша пехота и танки продвигались вперед, артиллерия все больше и больше отставала.

Через реку Истру в полосе армии удалось построить лишь одну переправу в районе города Истра, что затруднило переброску артиллерии уже в самом начале преследования. Даже артиллерийские полки стрелковых дивизий задерживались на переправе от одного до трех дней. Что же касается артиллерийских полков РВГК, то они начали переправляться лишь с вечера 18 декабря и закончили переправу к 20 декабря.

Как и при отходе на истринский рубеж, противник устраивал завалы на путях отхода, минировал населенные пункты, перекрестки дорог и опушки лесов. В условиях глубокого снежного покрова, сильных морозов и недостатка средств разминирования не только терялось много времени на преодоление минных полей, но движение вперед неизбежно сопровождалось потерями в материальной части и в людях. За время преследования артиллерийские части 16-й армии потеряли от подрыва на минах 13 человек убитыми и 32 ранеными, 6 тракторов, 11 автомашин и 3 орудия. Только 921-й артполк потерял во время передвижения от подрывов на минах две 76-мм пушки и 15 человек личного состава.

Из-за плохих средств тяги отставание артиллерии от стрелковых частей нередко достигало нескольких суточных переходов. Например, 210-й гаубичный полк 9-й гвардейской стрелковой дивизии отстал от передовых стрелковых частей на расстояние двухдневного перехода. Точно так же 471, 523-й и 136-й пушечные артиллерийские полки РВГК, 296-й и 289-й противотанковые артиллерийские полки передвигались настолько медленно, что в бой вступили только с 23 декабря. Из-за плохого состояния средств тяги 39-й пушечный полк РВГК вообще не мог участвовать в преследовании и 19 декабря был выведен в резерв фронта.

В Тульской наступательной операции участвовали войска левого крыла Западного фронта в составе 49, 50, 10-й армий и 1-го гвардейского кавалерийского корпуса, наступавшие против 2-й немецкой танковой армии.

К 6 декабря, перед началом Тульской операции, на ширине фронта в 305 км было сосредоточено 26 артполков, в составе которых имелось 1623 орудия и миномета, а кроме того, 8 реактивных установок М-8 и 76 реактивных установок М-13. Таким образом, на 1 км фронта приходилось 5,4 орудия и миномета.

В качестве примера действия артиллерии в Тульской операции рассмотрим действия 888-го артиллерийского полка 326-й стрелковой дивизии, наступавшей на левом фланге армии[61].

Полк вместе со всей дивизией формировался в городе Саранске Мордовской АССР в сентябре – октябре 1941 г. По штатам полк состоял из двух дивизионов одинакового состава: две батареи 76-мм пушек обр. 1939 г. и одна батарея 122-мм гаубиц обр. 1938 г.

Рядовыми полк укомплектовывался исключительно из запасных третьей очереди, командным составом – частично из лиц, пришедших после ранения, а в основном – из запаса. Начальствующий состав от командира полка и до начальников штабов дивизионов имел боевой опыт.

Так как материальная часть в полку отсутствовала, то орудийные расчеты обучались на макетах. Командный состав батарей занимался стрельбой только теоретически, боевых стрельб не проводил.

Конский состав был получен из колхозов полностью.

В начале ноября 1941 г. полк вместе с дивизией, которая во шла в состав 10-й армии, пешим порядком выступил в город Пензу, а оттуда в конце того же месяца был переброшен в район сосредоточения армии. Выгрузился полк на станции Желобово, что недалеко от города Ряжска. С последним эшелоном полка сюда же прибыла материальная часть. 3 декабря полк своим ходом прибыл в город Сапожок Рязанской области, и здесь под открытым небом, при наступающих холодах, личный состав начал удалять заводскую смазку с орудий и попутно изучать материальную часть. Однако уже на следующий день, то есть 4 декабря, был получен приказ о выступлении полка в район боевых действий.

В первые дни нашего наступления противник на участке 326-й стрелковой дивизии не оказывал серьезного сопротивления и поспешно отходил. Только к исходу дня 7 декабря ее части встретили на участке Ковалевка, Хитровщина организованную оборону противника с развитой системой ружейно-пулеметного и минометного огня. Дивизия получила задачу овладеть Ковалевкой и Хитровщиной.

На рассвете 8 декабря стрелковые полки дивизии заняли исходное положение – два полка для атаки на Хитровщину и один – на Ковалевку. Огневые средства дивизии были в ослабленном составе. Минометный, противотанковый и зенитный дивизионы дивизии материальной части еще не получили, а их личный состав находился в резерве дивизии. Штатная артиллерия 1099-го стрелкового полка, которому предстояло захватить Ковалевку, отстала на марше и в бою не участвовала.

На предстоящий бой дивизионы 888-го артиллерийского полка были распределены так: 1-й дивизион, разместившись на огневых позициях в районе высот 213,5 и 207,6, двумя батареями должен был поддержать наступление стрелковых частей на Хитровщину и одной батареей на Ковалевку. Батареи 2-го дивизиона, занявшего огневые позиции северо-восточнее Красного, были нацелены только на Хитровщину. Все орудия дивизиона были поставлены в ряд для стрельбы прямой наводкой, так как средств связи не было и стрельба с закрытых позиций исключалась.

Учитывая слабую подготовку личного состава, командование 1-м дивизионом в этом первом бою взял на себя сам командир полка капитан Худолеев, а командование 2-м дивизионом поручил начальнику штаба полка старшему лейтенанту Логачеву, командиры батарей и взводов были поставлены у орудий за наводчиков.

Атака началась без артиллерийской подготовки. Первая батарея 1-го дивизиона быстро обнаружила и подавила в районе Ковалевки два пулемета и миномет, в результате чего подразделения 1099-го стрелкового полка с незначительными потерями овладели этим населенным пунктом, но попытки развить наступление на Калиновский успеха не имели.

Бой за Хитровщину развивался менее удачно. Попытка овладеть этим населенным пунктом ударом в лоб силами только одного 1101-го стрелкового полка не увенчалась успехом. Батальоны, понеся потери, отошли в исходное положение. Но в ходе этого боя были выявлены почти все огневые точки противника.

Перед повторной атакой дивизионы вели огонь по уже обнаруженным целям, стреляя прямой наводкой. Сначала огонь был малоэффективен, так как линии прицеливания у орудий не были выверены, а расстояния определялись с большими ошибками. Все же одно орудие удачным выстрелом уничтожило вражеский пулемет, укрытый в бане на окраине села. Затем стали подавляться и другие огневые точки. Однако батареи не могли подавить пулемет и миномет, размещенные на колокольне в церкви, и эта цель сыграла решающую роль в срыве повторной атаки на Хитровщину.

Не добившись успеха лобовой атакой, командир дивизии изменил план боя. 1101-му стрелковому полку приказано было сковать противника с фронта огнем, а двум батальонам 1097-го стрелкового полка – обойти Хитровщину с северо-востока, перерезать дорогу Хитровщина – Лопухиновка. Для уничтожения огневой точки противника на колокольне выдвинули 122-мм гаубицу, которая прямой наводкой цель подавила.

К этому времени действовавшие слева части 41-й кавалерийской дивизии выбили немцев из Кашино.

Отход противника из Кашино хорошо был виден с позиций наших батарей. Две из них открыли огонь по отходящей колонне и нанесли ей потери. Подразделения 41-й кавалерийской дивизии начали преследовать немцев. Тем временем 1097-й стрелковый полк начал обход Хитровщины с севера и вскоре перерезал дорогу на Лопухиновку. Одновременно атакой с фронта противник был выбит из Хитровщины и, оставив в ней до двух десятков машин, 5 пулеметов, минометы и большое число трупов, поспешно стал отходить на запад.

После боев в районе Хитровщины 326-я стрелковая дивизия продолжала наступать в юго-западном направлении. Наступила оттепель, отчего дороги, и без этого скверные, стали труднопроходимыми. Транспорт с боеприпасами (преимущественно на крестьянских санях) не поспевал за колоннами, и орудия шли только с передковым запасом снарядов. 13 декабря, обойдя Епифань с юга, дивизия подошла к верховью Дона.

Местность на подступах к Дону сильно изрезана оврагами и преимущественно открытая. Днем моросил дождь, а к вечеру все поле боя покрылось гололедицей. Немцы организовали здесь оборону, имея значительное количество автоматического оружия, минометов и танков. Оборона опиралась главным образом на ненаселенные пункты, а промежутки между ними простреливались всеми видами пехотного огня.

С воздуха оборона поддерживалась слабо, редкие попытки одиночных самолетов противника атаковать наши войска встречали сопротивление наших истребителей и успеха не имели.

Дивизия получила задачу овладеть населенными пунктами Свобода, Чебышево и в дальнейшем наступать по западному берегу Дона, в обход епифанской группировки противника с запада.

Атака на Чебышево с ходу не удалась. Атакующий полк встретил сильное огневое сопротивление немцев и вынужден был отойти. Тогда командир дивизии развернул еще один стрелковый полк, который, действуя вдоль лощины Николаевка – Грязновка, должен был атаковать противника между Чебышево и Грязновкой и обойти Чебышево с запада.

Артиллерийский полк дивизии развернулся на огневых позициях между Николаевкой и Чебышево. Учитывая, что из-за отставания соседа правый фланг дивизии оказался открытым, командир полка решил поставить на огневые позиции выбывшие временно из строя[62], но могущие вести огонь две пушки и одну гаубицу, расположив их на дороге Николаевка – Чебышево с задачей прикрыть правый фланг дивизии от возможных атак вражеских танков.

Когда начался бой за Чебышево, все батареи полка открыли интенсивный огонь прямой наводкой по огневым точкам и минометным батареям противника. На одном из участков атаки наметился успех, но в это время со стороны Бегичева появились девять немецких танков, двигавшихся на Чебышево, в тыл атакующим полкам дивизии. Тут и оправдалось предусмотрительное решение командира полка – на пути танков оказались три орудия.

Первым заметил атакующие танки расчет правофлангового орудия, которое, подпустив их на дальность 500–600 м, открыло огонь. Обнаружив орудие, три танка развернулись и с разных направлений пошли на него в атаку. Тогда открыли огонь остальные два орудия и подбили один танк, а вслед за ними, развернувшись в противоположную сторону, стали подключаться в бой другие батареи полка. Потеряв еще два танка, противник не выдержал артиллерийского огня и отошел назад. В этом бою от огня танков полк потерял одно орудие.

Отразив атаку танков, полк снова сосредоточил огонь всех своих батарей по противнику, оборонявшему Чебышево, и к вечеру части дивизии выбили его из этого населенного пункта и продолжали продвигаться дальше на запад.

В ходе отражения танковой атаки противника у Чебышево выявилось, что огонь батарей по танкам оказался неэффективным. Вообще стрельба прямой наводкой была малоэффективной. В последующем командир полка приказал использовать перерывы между боями и выверить в батареях прицельные линии, а с личным составом организовывать занятия по материальной части и уходу за нею. С проведением этих мер, а также по мере накопления практического опыта дело стало улучшаться. Расчеты стали действовать увереннее, повысилась эффективность огня.

В последующих боях противник еще не раз пытался контратаковать части дивизии танками, но все эти атаки огнем артиллерии отражались успешно. Немецким танкам ни разу не удавалось вклиниться в боевые порядки дивизии, а огонь из танков с ходу на больших расстояниях не причинял большого вреда нашей пехоте. Дивизия при поддержке артиллерийского огня продолжала преследовать противника.

Этот пример боевых действий 888-го артиллерийского полка является достаточно типичным для представления о ходе боев и в других дивизиях армии.

А теперь рассмотрим действия артиллерии 33-й и 43-й армий, наступавших в центре Западного фронта. В 33-й армии на 32-километровом фронте имелось 333 орудия и миномета, то есть 10,4 орудия на 1 км фронта. В составе артиллерии армии был 3-й дивизион 590-го гаубичного артиллерийского полка большой мощности (шесть 203-мм гаубиц Б-4), а также 8 реактивных установок М-8 и 32 установки М-13.

В 43-й армии на 34-километровом фронте имелось 401 орудие и миномет, то есть 11,8 орудия и миномета на 1 км фронта. В составе армии был отдельный дивизион 590-го гаубичного артиллерийского полка большой мощности и 8 реактивных установок М-8.

Войска 33-й и 43-й армий перешли в наступление утром 18 декабря после часовой артиллерийской подготовки. Но так как система огня обороняющегося врага не была надежно подавлена, то противник с первых же минут боя оказал упорное сопротивление.

Части 33-й армии за первый день боев только в нескольких местах прорвались на западный берег реки Нары, но дальше продвинуться не могли. Артиллерия 1-й гвардейской мотострелковой дивизии (с учетом 486-го гап) за день боя выпустила более 2 тысяч снарядов калибра 76 мм и выше, а действовавший в ее полосе 25-й гвардейский минометный дивизион, дав два дивизионных залпа, израсходовал 285 мин, но этого оказалось недостаточно, чтобы обеспечить успех атаки дивизии.

В ночь на 19 декабря части 110-й стрелковой дивизии переправились через Нару, но немцы подтянули резервы и контратаками вынудили дивизию к утру отойти в исходное положение. Тогда командующий армией ввел в бой на этом участке 201-ю стрелковую дивизию, но также безрезультатно.

Лишь после успехов войск правого крыла Западного фронта, вышедших на рубеж рек Ламы и Рузы, войска левого крыла завязали бои за Калугу. Только тогда немцы начали отход в полосе действий 33-й и 43-й армий.

26 декабря части 33-й армии выбили противника из Наро-Фоминска, а 2 января 1942 г. войска 43-й армии освободили Малоярославец.

Елецкая операция проводилась частями 3-й и 13-й армий. В составе 3-й армии на фронте в 90 км имелось 114 орудий и минометов, то есть 1,3 орудия и миномета на 1 км фронта, а также 24 реактивные установки М-8.

В составе 13-й армии на 82-километровом фронте имелось 96 орудий и минометов, то есть 1,1 орудия и миномета на 1 км фронта. Армии были приданы 12 реактивных установок М-8 и 8 реактивных установок М-13.

Для наступления на столь большом участке фронта артиллерии было недостаточно. Ситуация усугублялась тем, что из пяти стрелковых дивизий армии три дивизии (132, 307, 143-я сд) не имели своих штатных дивизионных артиллерийских полков, потерянных ими еще в октябре – ноябре 1941 г., когда они выходили из окружения. 55-я же кавалерийская дивизия не имела штатного конноартиллерийского дивизиона.

При таких весьма ограниченных средствах, а также в условиях чрезвычайно широкого фронта наступления и не ликвидированной еще угрозы обхода противником открытого правого фланга армии или даже прорыва ее фронта командование армии (начальник артиллерии генерал-майор артиллерии В.Н. Матвеев) не решалось на какие-либо перегруппировки артиллерии для сосредоточения ее на главном направлении. Поэтому ударная группа армии не усиливалась артиллерией РВГК.

Два приданных армии пушечных артиллерийских полка РВГК были переданы дивизиям, не имевшим своих штатных артиллерийских полков: 462-й полк – 132-й стрелковой дивизии, обеспечивавшей правый открытый фланг армии, а 455-й – 143-й стрелковой дивизии, наступавшей южнее Ельца.

1-й дивизион 6-го гвардейского минометного полка М-8 был передан 148-й стрелковой дивизии, наступавшей на Елец, а 49-й отдельный гвардейский минометный дивизион М-13 – 6-й стрелковой дивизии, действовавшей на широком фронте на левом фланге армии.

Таким образом, к началу наступления артиллерийские средства 13-й армии фактически были равномерно распылены на 82-километровом фронте.

В результате наступление частей 13-й армии и 1-й гвардейской стрелковой дивизии развивалось медленно; их лобовые атаки отбрасывали противника на 5-й кавалерийский корпус, который с выходом в тыл немецким войскам отрезал им пути отхода на запад.

13—14 декабря противник предпринял ряд сильных контратак против частей 5-го кавалерийского корпуса и пытался обойти корпус с севера и юга. Немецкие части вышли на коммуникации корпуса и прервали его снабжение. 14 декабря части противника прорвали боевые порядки корпуса, развернувшегося фронтом на восток, и начали обходить его с севера. 32-я и 14-я кавалерийские дивизии с приданными им дивизионами полевой реактивной артиллерии оказались в тяжелом положении, которое усугублялось еще тем, что в этот критический момент корпус фактически остался без боеприпасов (имелось всего по три снаряда на орудие) и горючего; не было и фуража. Без горючего остались и дивизионы полевой реактивной артиллерии.

В боях с прорвавшимся противником приданные корпусу дивизионы полевой реактивной артиллерии оказались отрезанными от основных сил корпуса и вынуждены были самостоятельно прорываться из окружения. 3-й дивизион 4-го полка М-13, находившийся в ночь на 13 декабря в Россошном, попал под огонь немецких автоматчиков, отбился от них и вышел в район Орева, откуда произвел залп по частям противника, ворвавшимся в Россошное, и 14 декабря вышел в Зыбино. Туда же и в тот же день с боем прорвался 1-й дивизион, а также 3-й дивизион (7-го полка М-8), который в 3 км севернее Зыбино встретил прорвавшуюся группу противника и уничтожил ее. К исходу дня 14 декабря все три дивизиона полевой реактивной артиллерии, приданные 5-му кавалерийскому корпусу, заняли огневые позиции в районе Кривца и своими залпами содействовали кавалеристам в отражении атак противника.

Прорываясь с боями к своим частям, дивизионы полевой реактивной артиллерии понесли значительные потери. Например, 1-й дивизион 4-го гвардейского минометного полка М-13 потерял убитыми 5 офицеров, 7 сержантов и рядовых; 28 человек было ранено. Дивизион утратил 39 автомашин и одну боевую установку М-13.

Действия артиллерии в контрнаступлении под Москвой протекали в сложной оперативной обстановке и трудных климатических условиях. Наступательные операции, как правило, начинались после ожесточенных оборонительных боев против сильных группировок противника, наносивших концентрированные удары на Москву. Время на подготовку и организацию артиллерийского обеспечения наступления ограничивалось, как правило, 1–2 сутками.

Глубокий снежный покров и сильные морозы, доходившие в начале операции до —35°, а также слабая организация дорожной службы по расчистке дорог и устройству колонных путей сильно затрудняли маневр артиллерией и подвоз боеприпасов. Положение усугублялось еще и тем, что артиллерийские части имели большой некомплект в средствах транспорта и тяги, а имевшиеся в частях тракторы и автомобили были сильно изношены и часто выходили из строя. Подвоз боеприпасов затруднялся.

После глубокого отхода, тяжелых оборонительных боев и больших потерь, которые наши войска несли в течение всей летнеосенней кампании 1941 г., численный состав артиллерии к концу года находился на самом низком уровне после начала войны. Хотя к началу декабря в войсках, участвовавших в контрнаступлении под Москвой, и находилась примерно четверть всех артиллерийских средств действующей армии, наши войска уступали противнику в артиллерии на всех операционных направлениях в 1,5–2 раза. Вводившиеся в сражение из резерва Ставки свежие армии (1-я уд., 20-я и 10-я) включались в наступление, имея по одномудва полка артиллерии усиления или вовсе без них (10-я армия). Удельный вес артиллерии РВГК в войсках, участвовавших в контрнаступлении, составлял в среднем по фронту 14 %.

Эффективность огня артиллерии РВГК, особенно пушечных полков, вооруженных дальнобойными орудиями, снижалась почти полным отсутствием корректировочно-разведывательной авиации и недостатком средств артиллерийской инструментальной разведки. Фактически пушечные полки РВГК могли вести огонь, как правило, на дальность стрельбы дивизионной артиллерии, теряя тем самым свое значение качественного усиления войсковой артиллерии.

Так как переход в контрнаступление совершался без какойлибо оперативной паузы, после напряженных оборонительных боев, времени на перегруппировку артиллерии не оказывалось, и последняя вынуждена была действовать в той группировке, какая сложилась к концу оборонительного сражения.

Командование армий, как правило, не руководствовалось известным принципом массирования средств и сил на главных направлениях, ударные группы, за редким исключением, в армиях не создавались. Этот крупный недостаток в полной мере относился и к распределению артиллерийских средств РВГК, которые равномерно распылялись между стрелковыми дивизиями первого эшелона наступающих войск. Повышение артиллерийской плотности на ответственных направлениях достигалось главным образом за счет нарезки дивизиям более узких полос наступления.

Преобладающим методом ведения огня артиллерии во время артиллерийской подготовки атаки пехоты были короткие огневые налеты по населенным пунктам и другим объектам на переднем крае обороны противника и реже огонь на разрушение. Это диктовалось, с одной стороны, самим характером обороны противника, а с другой – недостатком боеприпасов и слабой разведкой оборонительных сооружений противника. Особенно неудовлетворительно разведывались огневые средства противотанковой обороны немцев, в результате чего они, как правило, оказывались неподавленными и часто срывали атаки наших танков.

Ведение огня короткими огневыми налетами не обеспечивало надежного подавления огневых средств противника, а приводило их лишь к кратковременному молчанию, в то же время пехота изза глубокого снежного покрова не могла сделать столь быстрого броска в атаку, чтобы использовать результаты огневых налетов артиллерии, и это нередко приводило не только к излишним потерям пехоты, но и к срыву атак.

Орудия сопровождения для атакующих танков, как правило, не выделялись. Чем глубже пехота и танки вклинивались в оборону противника, тем слабее становилась артиллерийская поддержка их действий, так как из-за недостатка и плохого качества средств тяги значительная часть артиллерии отставала от наступающих войск.

Большой помехой в организации надежного взаимодействия между родами войск являлась также нехватка средств радио– и телефонной связи. Для устранения этого недостатка командование фронта и армии настоятельно требовало, чтобы артиллерийские командиры свои наблюдательные пункты совмещали или располагали вблизи командных пунктов командиров поддерживаемых стрелковых частей.

В целом, несмотря на вышеуказанные трудности и недостатки, наша артиллерия выполнила возлагаемые на нее задачи и сыграла большую роль в разгроме германских войск под Москвой. Личный состав артиллерийских частей, как и воины других родов войск, показал немало примеров мужества, героизма и настойчивости в преодолении всех трудностей борьбы и в достижении успеха операций.

В результате контрнаступления советских войск под Москвой враг был разгромлен и отброшен на запад на 100–250 км. Немецко-фашистские войска понесли крупные потери в людях и боевой технике. Это было их первое крупное поражение во Второй мировой войне, означавшее полный провал стратегических планов германского командования «молниеносной» войны против СССР.

Рассказ о недостатках вооружения и отдельных неграмотных действиях начальников, на мой взгляд, не умаляют подвиг Красной Армии, сумевшей в первые 2,5 года Второй мировой войны нанести серьезные поражения германской армии. Раскроем объективный и точный справочник Мюллер-Гиллебранда «Сухопутная армия Германии. 1933–1945». Там на странице 223 даны потери германских сил за три месяца на западе и на востоке. С апреля по июнь 1940 г. в ходе разгрома норвежской, бельгийской, голландской, французской и экспедиционной британской армий германские потери – убитыми 50 749 человек и пропавшими без вести 1326 человек. С июля по сентябрь 1941 г. потери вермахта на Восточном фронте составили 149 100 человек убитыми и 8900 пропавшими без вести, а в декабре 1941 г. – феврале 1942 г. – 127 900 и 24 653 человек соответственно. А вот потери германской артиллерии:

Таблица 7. Сравнительные данные о потерях различных видов вооружения за отдельные периоды войны[63]

Главный же результат – в ходе летней кампании 1940 г. вся Западная Европа оказалась во власти Германии, а с декабря 1941 г. по февраль 1942 г. немцы были отброшены на запад на 100–250 км.