7. ВИЗИТ СОВЕТСКО-КИТАЙСКОЙ ДЕЛЕГАЦИИ И СЕНТЯБРЬСКИЙ ПЛЕНУМ

В начале сентября волна репрессий сметала «яньаньских» функционеров одного за другим. Однако в сентябре 1956 г. китайское и советское руководство решило напрямую вмешаться в политическую борьбу в Пхеньяне. К сожалению, доступные нам сведения об этих событиях все еще остаются весьма фрагментарными, причем даже в большей степени, чем наши знания об августовском пленуме. Причины этого те же, что и в случае с августовским пленумом — отсутствие достаточного количества рассекреченных архивных материалов. Ключевым событием всего сентябрьского кризиса был визит совместной китайско-советской делегации в Пхеньян, однако основная информация об этой поездке до сих пор остается недоступной. Так как официально делегация Микояна-Пэна считалась «партийной» (а не «государственной»), то и касающиеся этой поездки документы хранятся в Президентском архиве, в настоящее время практически закрытом для исследователей. До недавнего времени недоступными для исследователей оставались и китайские документы, крайне важные для восстановления полной картины происшедшего, однако в 2005 г. с этими документами ознакомился проф. Чэнь Цзянь.

С учетом всего вышесказанного при подготовке данной главы мы основывались главным образом на интервью с участниками событий, в первую очередь с В. В. Ковыженко, ответственным работником аппарата ЦК КПСС, который в середине 1950-х гг. занимался корейскими проблемами, а также на некоторых документах посольства, ставших доступными в последние годы. Вызывает сожаление тот факт, что нам приходится полагаться на второстепенные источники, однако в нынешних условиях такой подход неизбежен.

15 сентября, всего через две недели после августовского Пленума в КНДР, в Пекине начал свою работу VIII съезд Коммунистической партии Китая. Это был тот самый съезд, на котором политика Мао была подвергнута завуалированной, но серьёзной критике, а его власть временно ограничена. Из нового Устава КПК было исключено упоминание «идей Мао Цзэдуна»; структура руководящих органов КПК была изменена таким образом, что сократились полномочия председателя партии (пост, который занимал сам Мао); особое значение стало предаваться регулярным сессиям партийных комитетов разных уровней. Наконец, в документах съезда напрямую подчеркивалась важность коллективного руководства[241]. Эти реформы были вскоре прекращены, но они во многом напоминали те перемены, которые тогда же происходили в Советском Союзе. В контексте нашего исследования они интересны тем, что показывают степень притягательности реформаторских идей для всего коммунистического лагеря, в том числе и для стран, где реформаторы в конце концов потерпели поражение.

Для участия в работе съезда в Китай прибыла советская делегация, во главе которой стоял А. И. Микоян. В соответствии с традицией, представители «братских партий» должны выступить на съезде с поздравительными речами, а также принять участие в неофициальном обсуждении текущих политических проблем. Во главе прибывшей на съезд делегации ТПК стоял Чхве Ён-гон, который несколькими месяцами ранее представлял ТПК и на XX съезде КПСС. Возможно, то обстоятельство, что и в Москву, и в Пекин в качестве представителя ТПК ездил один и тот же политический деятель, имело и некоторый символический смысл. Можно предположить, что таким образом Пхеньян хотел продемонстрировать, что Корея находится на равном удалении (или в равной близости) от обеих коммунистических великих держав. По сообщениям печати, Чхве Ён-гон присутствовал на торжественном приеме, который 16 сентября дал Мао для иностранных делегаций. Однако 19 сентября с приветствием съезду выступил не он, а Лим Хэ, стоявший в партийной иерархии гораздо ниже Чхве Ён-гона. Это было существенным нарушением традиции, требовавшей, чтобы с поздравительной речью выступал человек, занимающий самую высокую должность среди членов делегации. Следовательно, можно предположить, что Чхве Ён-гону между 16 и 19 сентября пришлось срочно вернуться в Пхеньян, где Ким Ир Сен нуждался в нем как в одном из своих самых верных и авторитетных сторонников[242].

Во время работы съезда, продолжавшегося до 27 сентября, Микоян несколько раз встречался с Мао. К тому времени Юн Кон-хым и другие корейские беглецы добрались до Пекина, и одной из тем, обсуждавшихся в пекинских «коридорах власти», закономерно стала ситуация в Северной Корее вообще и недавний кризис в Пхеньяне в особенности. По словам В. В. Ковыженко, в ходе этих бесед Мао Цзэдун высказал глубокую обеспокоенность северокорейской ситуацией и осудил развернувшиеся в КНДР репрессии[243]. Кроме того, во время работы съезда Мао и Микоян провели консультации с делегацией польских коммунистов. Там обсуждалось ухудшение ситуации в Польше, где массовое недовольство грозило выйти из-под контроля.

К сожалению, автору не удалось найти непосредственных участников переговоров Мао Цзэдуна и А. И. Микояна, проходивших в Пекине в сентябре 1956 г. Недоступны и записи их бесед. Однако известно, что именно во время этих встреч было решено послать в Северную Корею совместную китайско-советскую делегацию, которая должна была рассмотреть сложившуюся там ситуацию. В. В. Ковыженко утверждал, что целью визита было не просто изучение обстановки в КНДР после августовского пленума. По его словам, делегация должна была добиться прекращения репрессий против яньаньской фракции и в случае необходимости подготовить замену Ким Ир Сена другим политическим деятелем, который был бы более приемлемым, с точки зрения Китая и СССР. В. В. Ковыженко хотя и не присутствовал при обсуждении данной проблемы, настаивал на том, что инициатива исходила от китайской стороны: «Когда Микоян беседовал с Мао Цзэдун, тот начал жаловаться на Ким Ир Сена. Он, мол, такой-сякой, войну дурацкую развязал, вообще действует бездарно, его надо убирать. Как раз в это время мы узнали и об августовском Пленуме, на котором некоторые члены ЦК сильно критиковали Ким Ир Сена. Мао Цзэдун предложил Микояну послать в Пхеньян совместную делегацию, чтобы разобраться с тем, что там происходит и, если потребуется, заменить Ким Ир Сена на более приемлемую фигуру»[244]. Если В. В. Ковыженко прав, и решение сместить Ким Ир Сена с поста или, по меньшей мере, выражаясь на жаргоне аппаратчиков того времени, «изучить этот вопрос», действительно существовало (а автор склонен этому верить), то принципиальная возможность такого поворота событий должна была получить одобрение самого Н. С. Хрущёва. Предполагалось, что по прибытии в Пхеньян советско-китайская делегация созовет Пленум Центрального Комитета ТПК, на котором будут отменены решения августовского пленума, объявлено о прекращении преследований сторонников оппозиции, а также проведено общее обсуждение ситуации в стране.

Примерно такая же картина вырисовывается из сделанных китайской стороной записей этой встречи: Мао выразил своё недовольство действиями Ким Ир Сена и репрессиями против «старых и проверенных партийных кадров», а также упомянул о былых прегрешениях северокорейского диктатора и предложил отправить в Пхеньян делегацию, которая бы разобралась с ситуацией на месте. К сожалению, пока неизвестно, существует ли в китайских документах подтверждение того, что у Москвы и Пекина были планы снятия Ким Ир Сена[245].

Объединенную делегацию возглавляли А. И. Микоян и Пэн Дэ-хуай. Анастас Микоян, брат прославленного авиаконструктора, по праву считался самым хитроумным и осторожным политиком в советском руководстве. Недаром А. И. Микоян был единственным членом Политбюро, который занимал этот пост при Ленине, Сталине, Хрущёве и Брежневе, но при этом избежал серьезных неприятностей и в конце концов умер своей смертью (как выражались в те времена московские остряки, мемуары Микояна следовало бы назвать «От Ильича до Ильича, без инфаркта и паралича»)[246]. На протяжении 1956 г. Микоян часто бывал в «горячих точках» коммунистического лагеря и фактически стал главным «кризисным управляющим» Москвы. В июле 1956 г. именно А.И.Микоян помог устранить агонизирующий сталинистский режим Ракоши в Венгрии, в октябре он вернулся туда и безуспешно попытался достичь компромисса с венгерскими оппозиционерами, а через несколько дней сопровождал Хрущёва в Польшу, где советской делегации пришлось с неохотой одобрить возвышение Гомулки[247]. Несмотря на подобный послужной список Микояна, представляется, что в случае с Пхеньяном его назначение оказалось случайным и состоялось просто потому, что Микоян находился в Пекине как раз в тот момент, когда в соседней с Китаем стране начался внутриполитический кризис. Ранее А. И. Микоян никак не был связан с Кореей, не знал ни ее, ни Дальний Восток в целом и, как отмечали многие, относился к корейцам достаточно высокомерно. С другой стороны, министр обороны Китая Пэн Дэ-хуай, знаменитый полководец, командовавший китайскими войсками в ходе Корейской войны, очень хорошо знал Корею и пользовался популярностью среди северокорейцев, особенно среди военных. Однако еще со времен войны он испытывал неприязнь к Ким Ир Сену, и, вероятно, чувство это было обоюдным. Назначение его главой делегации с китайской стороны не сулило Ким Ир Сену ничего хорошего.

За исключением технического персонала, с советской стороны в состав объединенной делегации входили: сам А. И. Микоян, секретарь ЦК и член Политбюро; Б. Н. Пономарев, глава международного отдела ЦК; В. В. Чистов, помощник Микояна; В. В. Ковыженко, на тот момент — работник международного отдела ЦК, отвечавший за вопросы, связанные с Кореей; и китаист В. Я. Сидихменов, работавший в том же международном отделе ЦК (он был приглашен как переводчик, поскольку свободно владел китайским)[248]. Автор встречался и обсуждал описываемые события как с В. В. Ковыженко, так и с В. Я. Сидихменовым, который впоследствии стал крупным дипломатом, а позже — известным синологом, специалистом по традиционному Китаю.

В. В. Ковыженко вспоминал, что, когда делегация поездом прибыла в Пхеньян, Ким Ир Сен не появился, как это было принято, на вокзале для встречи «иностранных гостей». По-видимому, он решил таким образом продемонстрировать свое недовольство приездом незваных «гостей». Его отношение к визитерам прояснилось год спустя, когда после своей политической победы он делился воспоминаниями с влиятельными чиновниками. Тогда Ким Ир Сен сказал, явно пытаясь скрыть как свое былое замешательство, так и нынешнее ликование: «Когда прилетели товарищи Микоян и Пын Дэ-хуай […] Разве мы их могли отослать обратно, хотя они приехали и без приглашения? Надо считаться с авторитетом этих партий»[249]. Члены делегации разъехались по своим резиденциям (советская и китайская части размещались отдельно), и на следующий день Ким Ир Сен посетил их.

Делегация настаивала на созыве нового Пленума ЦК ТПК в кратчайшие сроки. Поэтому подготовка к пленуму, которую контролировали Анастас Микоян и Пэн Дэ-хуай, началась немедленно. За день до пленума состоялась встреча руководителей делегации, на которой советскую сторону представляли Микоян и Пономарев. После этого они начали составлять (на русском языке) проект резолюции, которую должен был принять намеченный пленум. Предполагалось, что его раздадут участникам пленума. По словам В. В. Ковыженко, резолюция не только обвиняла Ким Ир Сена в развязывании необоснованных репрессий после августовского пленума, но и прямо предлагала его отставку. Микоян был уверен, что члены ЦК, особенно из советской и яньаньской фракций, послушно проголосуют за проект, предложенный представителем Москвы. В целом этот подход отражал стиль работы Микояна (да и самого Сталина). Несмотря на то, что Микоян пользовался заслуженной репутацией здравомыслящего и острожного политика, все имевшие отношение к его визиту в Пхеньян отмечали его высокомерное отношение к корейцам. Г. К. Плотников, советский историк и военный кореевед, вспоминал: «То, как держал себя там Микоян, мне, честно говоря, не понравилось уже тогда и еще меньше нравится теперь. Микоян говорил о корейцах свысока, неуважительно, то и дело замечая "я им сделал втык", "я им объяснил все", "я распорядился". Неуважение к Корее слишком сквозило в каждом его слове. Мне это было очень неприятно»[250]. Из-за этого поведения, а также из-за той роли, которую он в целом сыграл в событиях сентября 1956 г., по воспоминаниям В. Д. Тихомирова, за Микояном в Корее позже закрепилось нелестное прозвище митхкунён («задний проход», но крайне грубо)[251].

Похоже, что сентябре Микоян намеревался сыграть в Пхеньяне ту же роль, что в июле он сыграл в Будапеште. Там он проконтролировал замену действующего лидера (Матьяш Ракоши, которого считали слишком приверженным сталинизму и непопулярным в народе) на нового лидера (Эрно Гере), который тогда казался более подходящей для СССР фигурой. Однако положение в Пхеньяне было совершенно другим. Летом 1956 г. в Венгрии назревал политический взрыв, а сталинистская старая гвардия осознавала, что имеет слабую поддержку не только среди простого населения, но и даже среди партийных работников. В Корее не наблюдалось никаких признаков назревающего массового протеста. Как мы увидим далее, определенное недовольство в стране существовало, но его масштабы не шли ни в какое сравнение с той ситуацией, что тогда сложилась в Венгрии или в Польше.

Что произошло дальше? Мы располагаем только версией, которую предложил сам В. В. Ковыженко: «На беседе с китайцами я не был, но когда Пономарев с нее вернулся, он сказал: "Будем составлять проект решения". Я говорю: "Этого делать никак нельзя!" Пономарев: "Почему?" Я отвечаю: "На словах, может быть, и можно, но никаких бумажек, тем более на русском языке, оставлять нельзя". Пономарев пожаловался Микояну, и тот вызвал меня. С Микояном мы говорили долго, часа два, если не больше, и я в конце концов его убедил, что составлять какие-либо бумаги по свержению Ким Ир Сена ни в коем случае нельзя, что если Ким Ир Сен удержится (я в этом был уверен), то нам этого никогда не простят. Микоян подумал и сказал: "Ладно. Китайцы на этом настаивали, вот пусть они, если уж им так надо, и добиваются своего". На том и порешили. Вскоре Микояна отозвали, и оказалось, что я как в воду глядел: не успели мы уехать, как стали распускать слухи и говорить Ким Ир Сену, что все это была русская интрига против него»[252].

Конечно, это только одна версия событий. К сожалению, на настоящий момент она является единственно доступной, но ее никак нельзя считать истиной в последней инстанции. Увы, официальные отчеты о визите Микояна по-прежнему засекречены[253]. По свидетельству В. В. Ковыженко, после этой дискуссии советская делегация стала играть более пассивную роль, и она уже не настаивала на смещении Ким Ир Сена. Казалось, что и китайская сторона отказалась от этой идеи. Таким образом, задачи делегации сузились до реабилитации жертв недавних репрессий. Неожиданная инертность китайской делегации могла быть результатом серьезных стратегических размышлений и политических расчетов. В 1956 г. еще не шло и речи об открытом разрыве между Китаем и Советским Союзом, однако между двумя странами уже понемногу нарастала напряженность, и Мао Цзэдун, испытывавший недоверие к «старшему брату», делал все возможное для усиления собственных позиций накануне вероятного конфликта с Москвой[254].

Поскольку официальные документы, касающиеся визита Микояна, остаются недоступны, мы можем только гадать, встречался ли он с бывшими советскими корейцами. Известно, однако, что китайские члены совместной делегации встречались с некоторыми деятелями из яньаньской фракции, включая самого Ким Ту-бона. Эти встречи с негодованием упоминались Ким Ир Сеном в декабре 1957 г., когда Ким Ту-бон был официально обвинен в том, что он являлся участником оппозиционной группы. В данном случае Вождь, скорее всего, не лгал: в той политической обстановке подобная выдумка не имела бы смысла[255].

Пленум Центрального Комитета открылся 23 сентября и продолжался всего один день. Под давлением советско-китайской делегации Ким Ир Сен согласился реабилитировать участников августовских событий и их сторонников и обещал не предпринимать никаких репрессивных мер против высших партийных функционеров, в первую очередь — против выходцев из СССР и Китая. Официальный отчет в «Нодон синмун», опубликованный, как обычно, через несколько дней после окончания пленума, 29 сентября сообщал читателям о восстановлении в партии Чхве Чхан-ика, Юн Кон-хыма, Со Хви, Ли Пхиль-гю и Пак Чхан-ока (их имена в постановлении были перечислены именно в таком порядке). Этот отчет также являлся первым открытым документом, который сообщал широкой публике, что они вообще исключались из партии.

Впрочем, из справки, которую подготовили в Москве через год, осенью 1957 г., когда советское руководство готовилось к очередной встрече с Ким Ир Сеном, известно, что постановление сентябрьского пленума было опубликовано в неполном виде, без некоторых наиболее чреватых последствиями положений. В этой справке говорилось: «Нежелание пересматривать решения августовского пленума ЦК сказалось также и в том, что, несмотря на имевшуюся между товарищами Микояном и Пэн Дэ-хуаем, с одной стороны, и Ким Ир Сеном, с другой, договоренность об опубликовании в печати всего текста решения сентябрьского пленума, оно все же не было полностью опубликовано. В опубликованном изложении решения было опущено два важных положения, касающиеся оценки мер, принятых в отношении Цой Чан Ика и других, а также необходимости развития внутрипартийной демократии»[256].

В тот же день и тоже на первой полосе, по соседству с отчетом о пленуме, «Нодон синмун» опубликовала большую передовую статью, озаглавленную «Разъяснение, убеждение и обучение — главные методы партийного руководства». Статья пыталась объяснить отмену недавних решений: «Даже если [люди] совершили серьезные ошибки, партия, помогая им исправить их ошибки, обучает их [и превращает в] даже более преданных членов партии»[257]. В статье также неоднократно упоминалась «внутрипартийная демократия» и «дух критики и самокритики», который должен наличествовать в партии. При этом общий тон статьи был выдержан в согласии с официальными лозунгами десталинизации. Казалось, что Ким Ир Сен уступил давлению и решил последовать инструкциям своим иностранных покровителей.

Примечания:

2

Scalapino Robert and Lee Chong-sik. Korean Communism. Vol. 1. Berkeley: University of California Press, 1972; Suh Dae-suk. Kim И Sung: The North Korean Leader. New York: Columbia University Press, 1988.

24

Ibid. P. 242.

25

Запись беседы С. П. Суздалева (посол СССР в КНДР) с Пак Чан Оком (зам. председателя Кабинета министров и председатель Госплана КНДР). 31 января 1955 г. КЧИ, документы за 1955 г.

241

Детальный отчет о работе VIII съезда КПК и одобренных им реформах см.: Sullivan Lawrence. Leadership and Authority in the Chinese Communist Party: Perspectives from the 1950s // Pacific Affairs. 1986. Nq 4.

242

В качестве главы делегации ТПК Чхве Ён-гон упоминается «Нодон синмун» в отчете об официальном приеме, который состоялся в Пекине 17 сентября. Однако 20 сентября газета сообщает, что официальное приветствие съезду, направленное от имени ТПК, было зачитано не Чхве Ён-гоном, а Лим Хэ. Делегация состояла из Чхве Ён-гона, Лим Хэ, Ли Чу-ёна и Ха Ан-чхона (список см.: Нодон синмун. 13 сентября 1956 г.).

243

Интервью с В. В. Ковыженко. Москва, 2 августа 1991 г.

244

Интервью с В. В. Ковыженко. Москва, 2 августа 1991 г.

245

О содержании записи сообщил автору профессор Чэнь Цзянь, которому удалось ознакомиться с этим документом в одном из пекинских архивов(беседа в Варшаве 27 октября 2006 г.). К сожалению, по состоянию на декабрь 2006 г. данный документ не подлежит публикации, однако последние события заставляют надеяться, что в ближайшие годы документы пекинских архивов все-таки увидят свет.

246

О поразительной изворотливости А. И. Микояна в те времена ходило много анекдотов, и трудно удержаться от того, чтобы не привести хотя бы один из них: «Микоян пришел к одному из друзей. Когда гости стали расходиться, кто-то заметил, что идет дождь, и предложил ему взять зонт. "Не беспокойтесь, — ответил Микоян, — я могу проходить между капель"».

247

Rothschild Joseph. Return to Diversity: A Political History of East Centra Europe Since World War II. New York, Oxford: Oxford University Press, 1993. P. 156.

248

Интервью с В. В. Ковыженко. Москва, 2 августа 1991 г.

249

Эти слова Ким Ир Сена были процитированы участником декабрьского (1957) пленума во время встречи с советским дипломатом. Запись беседы Б. К. Пименова (первый секретарь посольства) с Пак Киль Еном (зав. 1-м отделом МИД КНДР). 8 декабря 1957 г.

250

Интервью с Г. М. Плотниковым. Москва, 1 февраля 1990 г. Полковник Плотников, историк и специалист по Корее, в 1950-х гг. работал в Северной Корее и был очевидцем визита, хотя и не имел прямого отношения к пленумам и миссии Микояна.

251

Интервью с В. Д. Тихомировым. Москва, 25 сентября 1989 г.

252

Интервью с В. В. Ковыженко. Москва, 2 августа 1991 г.

253

Автор попытался получить эти документы, хранящиеся в одном из российских архивов. Их существование подтвердилось, но в доступе к ним было недвусмысленно отказано.

254

Следует отметить, что сам В. В. Ковыженко полагал, что план низвержения Ким Ир Сена изначально являлся китайской провокацией. Он считал, что Мао Цзэдун затратил немалые усилия для подрыва советского влияния в Корее. В том случае, если попытка сместить Ким Ир Сена окончится неудачей, Мао всегда мог представить ее как очередной пример советского вмешательства во внутренние дела братских стран, как убедительное доказательство «советского гегемонизма». Если бы замена Ким Ир Сена прошла удачно, то Мао снова оказывался в выигрыше, поскольку наиболее вероятным преемником был бы член яньаньской (то есть прокитайской) фракции (Ibid).

255

Запись беседы Б. К. Пименова (первый секретарь посольства) с Пак Киль Еном (зав. 1-м отделом МИД КНДР). 8 декабря 1957 г.

256

К беседе с партийно-правительственной делегацией КНДР. КЧИ, документы 1957 года. № 1172/8в, 22/Х-57 г. Документ представляет собой пространную справку, которая была подготовлена МИД СССР для советского руководства накануне приезда Ким Ир Сена в Москву осенью 1957 г.

257

Нодон синмун. 29 сентября 1956 г.