39. Распад Украины

Несмотря на кажущееся спокойствие, Украина в 18-м представляла собой паровой котел, в котором росло и росло внутреннее давление. Гетман Скоропадский прекратил анархию, приказав вернуть землю, расхищенный скот и инвентарь законным владельцам, в том числе помещикам. Тем самым он немедленно восстановил против себя крестьянство. Возникавшие при этом проявления недовольства и бунты быстро подавлялись австро-германцами, что вызывало нарастающее озлобление.

Начали образовываться стихийные партизанские отряды различных «батек», самым значительным из которых был Нестор Иванович Махно. Молодой человек (28 лет), идейный разбойник. Уже в 13-летнем возрасте был осужден за убийство. Вынырнул в Екатеринославе (Днепропетровск) уже анархистом в 1905 г., участвовал в «экспроприациях». Дальше в его биографии сплошной туман, а в 17-м он объявился председателем Совдепа в Гуляй-Поле. Еще за полгода до Октября он выгнал комиссаров Временного правительства, пытался организовать что-то вроде анархической коммуны. Постепенно под его крылышком скапливались шайки дезертиров, "идейных борцов" и бандитов различного сорта, окончательно распоясавшиеся после большевистского переворота. Побитый дроздовцами и оккупационными войсками, Махно уехал в Россию. Был в Москве, встречался с Лениным, но не сошелся с ним во взглядах. Махно был противником партийной диктатуры и централизации, считая, что все вопросы должны решаться только местными Советами. Вернувшись в родные места, создал партизанский отряд. Налеты на поместья и экономии, победы в стычках с оккупантами и гайдамаками принесли Махно широкую популярность среди крестьян. Он стал народным героем и к осени контролировал значительную территорию со столицей в Гуляй-Поле, управляемую "вольными Советами" и батькой.

Плела свои интриги свергнутая Центральная Рада во главе с Винниченко, соблазняя тех же крестьян отмененными универсалами о социализации земли, а горожан — перспективами независимой социалистической Украины. Города были переполнены беженцами из Совдепии и, соответственно, мешаниной партий от черносотенцев до эсеров и меньшевиков. Работали белогвардейские вербовочные бюро: деникинские, периодически закрываемые немцами; Южной армии, поддерживаемые немцами; и Астраханской, контролируемые немцами.

Свободно действовали большевики. С лета в Киеве сидела советская делегация во главе с Раковским, которая вела с Украиной переговоры. Вопросы, затрагивающие интересы Германии — передача Украине большого количества паровозов и вагонов, урегулирование железнодорожного сообщения, — решились удивительно быстро. А решение вопроса о границах затягивалось до бесконечности. Зато большевистская делегация успешно работала по созданию подпольных коммунистических организаций. А когда в октябре две такие крупные организации, в Киеве и Одессе, были выявлены и арестованы, обнаружилась их связь с украинскими националистами и… с немцами. (И немудрено, ведь Раковский еще в 17-м был разоблачен как штатный австрийский шпион.) В результате под давлением немцев арестованных коммунистов выпустили на свободу.

Когда крах Германии стал неизбежным, Скоропадский заметался в поисках союзников. Он пытался помочь созданию Южной армии, оказавшейся небоеспособной. 2.11 встретился с Красновым. Они приняли решение о создании оборонительного союза с Деникиным, Кубанью, Грузией и Крымом. Гетман начал искать через третьих лиц контакты с Добровольческой армией, Кубанской Радой. Готовился указ о мобилизации в украинскую армию, предварительно намеченный на 15.11. Менялась общая политика Украины — от самостийности к федерации с Россией. Гетман распустил националистический кабинет министров и созвал русофильский во главе с С. Н. Гербелем.

Но все меры запоздали. 9.11 вспыхнула революция в Германии, и Украина взорвалась. В немецких войсках образовались солдатские советы, они немедленно потеряли боеспособность, давая себя обезоруживать крестьянам или продавая им оружие, вплоть до артиллерии. Повстанцы начали сколачиваться в отряды. 18.11 в Белой Церкви созвали съезд лидеры Центральной Рады. Под предлогом измены гетмана украинской независимости они призвали народ к восстанию и свержению Скоропадского. Провозглашалась республика во главе с Директорией в составе Винниченко, Петлюры, Швеца и Андриевского.

Ядром войск Директории стал полк "сичевых стрельцов" Коновальца, созданный из западных украинцев и входивший в состав австрийской армии. То есть силы были мизерные, но они тут же стали возрастать за счет стихийных повстанцев. Причем этим повстанцам ни до национальной, ни до республиканской программы Директории дела не было. Просто движение петлюровцев совпало с антигерманскими и антигетманскими настроениями. Примыкали крестьяне, рассчитывая снова забрать и переделить землю. Примыкали анархические банды в надежде погулять и пограбить. Петлюровцы начали движение на Фастов и Киев.

Противостоять им… было некому. Ведь немцы до последнего момента не дали гетману создавать регулярную армию. Его немногочисленные опереточные части, «сердюки» да «гайдамаки», едва направляясь на фронт, тотчас разбегались или переходили на сторону Директории. В Харькове признал ее власть полковник Болбочан, объявил себя атаманом и потребовал от Дона убрать гарнизоны из угольного района. Один за другим признавали Директорию города, сдаваясь бандам местных «петлюровцев», которые к. Петлюре с Директорией никакого отношения не имели.

У Скоропадского оставались штабы корпусов, дивизий и армий без солдат. В Киеве началось формирование добровольческих отрядов. Та самая булгаковская "Белая гвардия". Командование поначалу принял генерал от кавалерии Федор Артурович Келлер, уже пожилой, но боевой начальник, "первая шашка России". Участник трех войн, русско-турецкой, русско-японской и мировой. Творил чудеса, лично водил казаков в кавалерийские рубки. Был награжден орденами Св. Георгия 4-й и 3-й степени, Золотым Георгиевским оружием с бриллиантами. Для подчиненных был чуть ли не богом. Несмотря на немецкое происхождение, был русским в доску, до такой степени русским, что мог написать в официальном приказе: "Если не можешь пить рюмки — не пей, если можешь ведро — дуй ведро". Был убежденным монархистом, и после Февраля присягать Временному правительству отказался, сдав свой 3-й конный корпус Крымову. Жил в Харькове. По согласованию с Деникиным он собирался ехать в Псков, принять командование Северной армией, не имевшей авторитетных командиров. Но застрял в Киеве, застигнутый событиями. Гетман передал ему всю полноту власти на Украине. Но вскоре Келлер от поста отказался, поскольку в киевской неразберихе о какой-либо полноте власти говорить было смешно, а украинский совет министров подчиняться командующему не собирался.

К 20.11 фронт установился под Жулянами и Бояркой в 10–15 км от Киева. Командовал им генерал-лейтенант Долгоруков, а держали его такие «части», как Ольвиопольский гусарский полк (20 пеших офицеров), Кинбурнский драгунский полк (15 пеших офицеров), добровольческие отряды по 10–30 чел., наспех сколачиваемые и высылаемые на позиции. В снегах, на морозе, с одними винтовками — вся артиллерия была в разбежавшихся или изменивших сердюцких полках. Общая численность гетманской Белой гвардии не превышала 3 тыс. чел. Это и на фронт, и на поддержание порядка в городе.

Наложились и другие пагубные факторы. Как зачатки «регулярной» украинской армии создавались сверху, со штабов, так и в Белой гвардии в первую очередь раздулись штабы, совершенно не оправданные при ее малочисленности. В отличие от Дона и Кубани, в мирном Киеве собиралось то офицерство, которое искало тихий уголок, а отнюдь не подвиги, и куда больше здесь оказалось желающих правдами и неправдами улизнуть от фронта. И когда одни замерзали под Жулянами, другие продолжали браво сверкать золотом погон в ресторанах Крещатика. Да и толковое управление киевской Белой гвардией за короткое время ее существования так и не было налажено.

Келлер, а за ним Долгоруков объявили, что их войска входят в состав Добровольческой армии Деникина и признают его верховное командование. Правда, сам Деникин об этом даже не подозревал и узнал лишь постфактум, когда от новых подчиненных мало что осталось. Правительство гетмана пыталось теперь установить контакт с державами Антанты, представители которых находились в Яссах. Переговоры вроде бы начались успешно. Союзники обещали поддержать гетмана, в Киев должен был приехать французский консул Энно. Командующий войсками в Румынии генерал Бертелло обещал, что к 3 декабря в Одессе и Жмеринке сосредоточится дивизия союзников, к 10-му прибудут еще 2 дивизии, а к середине декабря — еще 2–3… Вот тут-то и выявилась разница между немецким авторитаризмом и парламентской демократией. Если немцы говорили «нет», это было «нет». Но если говорили «да», то следовала команда, выполнявшаяся четко и в поставленные сроки. В отношениях же с Антантой обещания еще ничего не значили. Все вопросы предстояло утрясать в правительстве, в парламенте, на решения влияли мнения тех или иных партий, "политический момент".

И помощь Украине была отложена в долгий ящик. Правда, союзники потребовали от побежденной Германии временно задержать здесь ее войска для поддержания порядка. Но оккупационные войска уже стали неуправляемыми. 28.11 немецкий «Зольдатенрат» (солдатский совет) заключил с Директорией перемирие, согласно которому войска гетмана отводились с позиций в Киев, а петлюровцы — на 30 км от Киева. Такое перемирие заключалось даже без ведома гетмана и Долгорукова, да и оно не соблюдалось, выразившись в одном — немцы бросили охрану города. Целые части отдавали повстанцам оружие, а Петлюра за это подавал им эшелоны для отправки на родину.

Еще держалась Белая гвардия — примерно по 1 человеку на километр фронта. А к Петлюре со всех концов Украины стекались банды, желающие погулять в Киеве. Гетман пытался объявлять мобилизации, с 1 декабря — 20-летних, с 8-го всех мужчин 20–30 лет. Этих распоряжений уже никто не выполнял. Петлюровцы стали засыпать фронт снарядами, а 13.12 перешли в наступление. Помощи ждать было неоткуда. Обещанными союзными войсками и не пахло. Как Скоропадский во время своего правления вертелся туда-сюда, проявляя полнейшую беспринципность, так и его окружение отвернулось от него в трудную минуту. Совет министров через секретаря французского консульства Мулена вступил с Петлюрой в переговоры, обещав сдать Киев в случае пропуска Белой гвардии с оружием на Дон. 14-го при содействии немцев Скоропадский бежал. Вслед за ним скрылся и командующий ген. Долгоруков. Совет министров передал "всю власть" городской Думе. Остатки фронта рухнули, и в Киев вступили петлюровские войска.

Началось хулиганство, грабежи, убийства — в основном офицеров. Был убит "при попытке к бегству" и генерал Келлер. Его бриллиантовую Георгиевскую саблю торжественно преподнесли Петлюре, въехавшему в город на белом коне. Следует отметить, что при петлюровцах бесчинства носили не централизованный, а стихийный характер. Убивали украдкой, исподтишка. Часто — с целью грабежа. Всего за полтора месяца были убиты около 400 человек. 4 тысячи пленных и арестованных разместили в Педагогическом музее. Большую часть потом отпустили, некоторые разбежались, а оставшихся 600 чел. по заступничеству немцев разрешили вывезти в Германию.

Петлюровцы были крайне неоднородны. Так, галицийские "сичевые стрельцы" Коновальца отличались высокой дисциплиной, безукоризненным обмундированием, удивляли обывателей неизменной вежливостью и даже считали своим долгом предупреждать прохожих, куда не следует идти, чтобы не попасть в облаву. Но это было лишь центральное ядрышко, вокруг которого колыхались мутные волны анархии. Хулиганье старалось снять сливки с понаехавших в Киев при гетмане богатых беженцев, устраивая самочинные налеты и реквизиции. По всей Украине шли еврейские погромы.

Директория издала декларацию о "земле и воле", восстановив универсалы Центральной Рады о социализации земли. Пошла новая волна погромов помещичьих экономии, столкновений между крестьянами за земельный передел. Крайне левый лидер Директории Винниченко принялся соревноваться в левизне с большевиками. Были объявлены выборы в представительный орган, Трудовой Конгресс, причем избирательные права предоставлялись рабочим, крестьянам и "трудовой интеллигенции". А к трудовой интеллигенции причисляли лишь сельских учителей и фельдшеров. Врачей и городских учителей уже относили к буржуазии. Шла волна национализма и русофобства. Лица, не владеющие "рiдной мовой", изгонялись из учреждений. В своей декларации новая власть писала:

"Директория решительно будет бороться с провозглашенными бывшим гетманом лозунгами федерации с Россией… Всякая агитация и пропаганда лозунгов бывшего гетмана о федерации будет Директорией караться по законам военного времени".

Между тем галицийские войска — единственные, кто идейно сражался за "освобождение украинского народа", — войдя в Киев, были весьма озадачены, поскольку очутились в совершенно русском городе. Чтобы исправить сие упущение, был издан приказ об украинизации вывесок. Русский язык не допускался даже наряду с украинским (вывески на иностранных языках разрешалось оставить). На несколько дней Киев превратился в малярную мастерскую — закрашивали, исправляли. Особые патрули проверяли исполнение приказа и орфографию, отыскивали ошибки у не знающих украинского языка владельцев.

Но карикатурная кампания с вывесками стала единственным мероприятием, реально проведенным в жизнь Директорией. Украина пошла за ней, чтобы скинуть гетмана, а вовсе не для того, чтобы ей подчиняться. Да и недолго дали Директории свободно властвовать. Она смела прежнее правительство, но единственным правительством не стала.

19 декабря в Одессе наконец-то появились союзники. При поддержке огня французских кораблей высадился десант русских добровольцев под начальством ген. Гришина-Алмазова силой в 600 штыков. Сутки шли ожесточенные уличные бои, в результате которых группировка петлюровцев в несколько тысяч человек была разгромлена и выбита из города. На следующий день в Одессу вступили части 56-й французской дивизии. В боевых действиях они не участвовали, потеряв при овладении городом одного раненого. Белогвардейцы потеряли 24 чел. убитыми и более 100 раненых. Гришин-Алмазов стал генерал-губернатором Одессы с подчинением Деникину. По натуре это был романтик-авантюрист, искатель приключений. Бывший артист, добровольцем ушедший на войну и дослужившийся до полковника. Один из руководителей белогвардейского восстания в Омске и боев с красными в Сибири. Не ужился с тамошними правительствами и Директорией (по непроверенным данным, в пьяном виде выдал в ресторане все, что о ней думает). Через Владивосток отправился на юг и принял предложение союзников возглавить борьбу в новой точке.

Небольшие отряды Добровольческой армии были высажены в Крыму и выдвинуты в Таврическую губернию Украины. Эти края были богаты продовольственными запасами. Ну и, конечно, речь шла о создании с союзниками, высадившимися в Одессе, единого фронта, охватывающего юг России. Поэтому белогвардейские войска здесь рассыпались по фронту на 400 км от нижнего течения Днепра до Мариуполя, занятого донцами. Естественно, ни о каком сплошном фронте не могло быть речи. Белогвардейцы заняли Мелитополь, Бердянск, отдельные роты, эскадроны и заставы разместились на станциях железных дорог, в крупных населенных пунктах, выдвинулись к Екатеринославу. Все эти войска должны были стать основой Крым-ско-Азовской Добровольческой армии во главе с Боровским. Сразу, с момента прибытия в Таврию, белогвардейцы встретились с первым врагом — махновцами. По степям, хуторам и селам пошла война в виде стычек, перестрелок, налетов и контрналетов небольшими группами и отрядами. Без определенной линии фронта, по всему пространству. Часть селений подчинилась белым, часть поддерживала Махно или создавала собственные партизанские силы. Война шла случайная, неуправляемая. Каждому командиру приходилось действовать на свой страх и риск, потому что устойчивой связи с командованием у этих рот и эскадронов, раскиданных по огромному пространству, быть не могло.

Но пришла на Украину и третья власть — большевики. Начали они осторожненько, опасливо оглядываясь на Антанту. В пограничной Судже образовали «независимое» украинское коммунистическое правительство. И двинули вперед сформированную здесь Украинскую Красную армию Антонова, тоже формально «независимую» от России — чем окончательно запутали западных демократов, все еще пытавшихся разобраться в «законности» и "народном волеизъявлении". 20 декабря красные заняли Белгород, входивший тогда в Украину, но считавшийся спорной территорией. Поначалу армия была маленькой, всего 4 тыс. чел., и состояла из двух дивизий, 1-я, Щорса, пошла на Чернигов, 2-я — на Харьков. Во взбаламученной Украине эти войска росли, как снежный ком, да и из России щедро подпитывались. Например, 2-я дивизия за месяц выросла вчетверо, а вскоре была организована и 3-я. Точно так же, как незадолго до того войска гетмана разбегались или переходили к петлюровцам, сейчас неустойчивые петлюровские отряды разбегались и переходили к красным. Национальные лозунги Директории были большинству до лампочки, особенно в восточных районах, по которым двигались красные. Зато разбушевавшейся украинской анархии, которая способствовала петлюровской победе, новая волна смуты давала новую возможность для грабежей и разгула.

Четвертой властью на Украине был Махно и прочие «батьки». Махно приобрел огромное количество оружия, вплоть до тяжелой артиллерии, отнимая его у слабых австрийских частей, а у сильных скупая на награбленные деньги. Он занял большую часть Екатеринославской губернии и объявил мобилизацию крестьян в свое войско.

Царила смута и неразбериха. Например, в полумиллионном Ека-теринославе уживались несколько властей. Половину города занимали петлюровцы. Здешние петлюровцы были настроены добродушно. Никого не трогали, гарцевали на лошадях в ярких жупанах, пели украинские песни, пьянствовали в свое удовольствие и без конца палили в воздух. В другой части города стоял начавший формироваться при Скоропадском 8-й корпус — 1600 чел., после падения гетмана заявивший о подчинении Деникину. Потом стороны все же поцапались и вступили в бой. Разняли австрийцы, пригрозив обстрелять город тяжелыми орудиями. И 8-й корпус ушел на соединение с частями Добровольческой армии. Потом петлюровцы поцапались с отъезжающими австрийцами, потребовав их разоружения. Сутки шла пальба, и все-таки разоружили. Желания серьезно сражаться у австрийцев не было.

Петлюровцы уже по всему городу весело пели, пили и плясали, но тут появился Махно. Он потребовал впустить его в Екатеринослав всего на 3 дня, обещая за это время ввести новый, анархо-коммунистический строй — отобрать все у богатых и раздать бедным. И заявил, что он враг только жидам и немцам, которые есть главные буржуи, остальному населению бояться его нечего. Когда требование проигнорировали, Махно занял Синельниково и повел наступление на Екатеринослав. Захватив первой же атакой мост через Днепр и вокзал, махновцы засыпали город снарядами. Было много жертв среди мирного населения. 6 суток по городу гремел бой. Махновцы занимали улицу за улицей, грабили магазины, базар, квартиры, расстреливали "жидов, немцев и буржуев", подвернувшихся под руку. Смешавшиеся петлюровцы отступали. Сам Махно, выкатив на проспект трехдюймовку, наводил ее на не понравившиеся дома. С местными коммунистами он нашел общий язык, даже объявил в Екатеринославе советскую власть.

Но на подмогу петлюровцам из Кременчуга подошел полковник Самокиш с двумя куренями (батальонами) и тяжелыми пушками. При их наступлении махновцы бежали из города и рассеялись по губернии. А уже выплывала новая сила. Екатеринославский губком большевиков почти в открытую вербовал сторонников, создавал по губернии "партизанские полки". В начале 19-го у него было уже 14 отрядов общей численностью 7,5 тыс. чел., имевших даже 3 броневика. Украинская каша заваривалась все круче…