87. Новороссийск

Когда Ставка Деникина переехала в Новороссийск, город был похож на разворошенный муравейник. Как вспоминал Деникин,

"улицы его буквально запружены были молодыми и здоровыми воинами-дезертирами. Они бесчинствовали и устраивали митинги, напоминавшие первые месяцы революции, — с таким же элементарным пониманием событий, с такой же демагогией и истерией. Только состав митингующих был иной: вместо товарищей солдат были офицеры".

Те тысячи офицеров, настоящих, а то и самозваных, которых никогда не видели на фронте и которые недавно переполняли Ростов, Новочеркасск, Екатеринодар, Новороссийск, создавая устойчивый карикатурный штамп «белогвардейца», прожигающего жизнь, проливая пьяные слезы о гибнущей России. Теперь создаваемые ими "военные организации" укрупнялись, сливаясь вместе с целью захвата кораблей. Борьба за места на отходящих пароходах доходила до драк. Деникин издал приказ о закрытии всех этих самодеятельных организаций, введении военно-полевых судов и регистрации военнообязанных. Указал, что уклоняющиеся от учета будут оставлены на произвол судьбы.

В город вызвали несколько фронтовых добровольческих частей (впоследствии это интерпретировалось казачьими лидерами как захват пароходов добровольцами их версию подхватила и советская литература). Тыловых «героев», прячущихся за их спинами, фронтовики, понятно, не жаловали и быстро навели в Новороссийске относительный порядок. А тем временем вливались новые потоки беженцев, донских и кубанских станичников. Они и ехать-то никуда не собирались, ни за границу, ни в Крым. Просто шли от большевиков и дошли до конца — откуда идти уже некуда. И располагались на улицах, площадях. Людей продолжал косить тиф. Например, Марковская дивизия потеряла от него за короткое время двух своих начальников — ген. Тимановского и полковника Блейша. Выбыл из строя по болезни и ген. Улагай.

По мере ухудшения положения на фронте становилось ясно — через единственный Новороссийский порт эвакуировать всех желающих не удастся. Не было возможности даже планомерно погрузить всю армию — пришлось бы бросить артиллерию, лошадей, имущество. Деникин нашел выход — продолжая эвакуацию Новороссийска, войска отводить не сюда, а на Тамань. Полуостров был удобен для обороны. Его перешейки, пересеченные болотистыми лиманами, могли быть перекрыты флотской артиллерией. Для эвакуации даже не понадобились бы крупные транспорты — флотилия Керченского порта постепенно перетаскала бы армию через узкий пролив. Деникин распорядился перебросить в Керчь дополнительные плавсредства. По штабу уже прошло распоряжение подготовить верховых лошадей для оперативной части Ставки — главнокомандующий решил отправиться в Анапу и далее следовать вместе с армией.

20.03 вышел последний боевой приказ Деникина. Поскольку Кубанская армия уже бросила рубежи Лабы и Белой, ей предписывалось удерживаться на р. Курге, Донской армии и добровольцам — обороняться от устья Курги до Азовского моря. Добровольческому корпусу, занимающему позиции в низовьях Кубани, приказывалось частью сил занять Таманский полуостров и прикрыть его с севера… Этого приказа уже не выполнила ни одна из армий. Обстановка полностью вышла из-под контроля. Кубанский атаман и Рада на основании последнего постановления Верховного Круга объявили о неподчинении своей армии Деникину. Красные, переправившись через Кубань в Екатеринодаре, разорвали белые силы на две части. Кубанская армия и присоединившийся к ней 4-й Донской корпус, отрезанный от своих, отступали к горным перевалам, на юг. А 1-й и 3-й Донские корпуса двинулись на запад, к Новороссийску. Никакой боевой силы они больше не представляли. У казаков осталось лишь чувство тупой, равнодушной безысходности и усталости. О каком-то повиновении уже не было и речи. Шли толпами, повинуясь общей инерции. Части перепутались, всякая связь штабов с войсками терялась. Корпуса перемешались с потоками беженцев, превратившись в сплошное море людей, коней и повозок. Посреди этого моря еле-еле двигались поезда, в том числе поезд командующего ген. Сидорина. Кто-то сдавался или переходил к «зеленым». Многие бросали оружие как лишнюю тяжесть. Случались и отдельные подвиги, но опять же — это был героизм обреченных. Так, полностью погиб Атаманский полк, вступив в драку против двух советских дивизий. Такие вспышки бесследно тонули в общем хаосе и никакого влияния на окружающих уже не оказывали. Красные из-за сплошной массы, затопившей дороги, тоже были лишены возможности каких-либо маневров. Им оставалось только двигаться следом на некотором расстоянии, собирая отставших и сдающихся.

Добровольцев Таманский полуостров пугал. Одно дело — держать на нем оборону одним. Но ведь туда же хлынула бы неуправляемая лавина донцов и беженцев, способная смять любую оборону. И с красными "на хвосте". Да и находиться на тесном пространстве с колеблющимся казачеством, которое еще неизвестно, что надумает, добровольцам не улыбалось. Приближающаяся масса донцов грозила затопить тылы Добровольческого корпуса, отрезать его от Новороссийска, и части волновались, как бы этого не произошло. Главные силы, и с умыслом, и инстинктивно, оттянулись к железной дороге на Новороссийск, прикрывая узловую станцию Крымская и ослабив тем самым левый фланг. 23.03 «зеленые» подняли восстание в Анапе и станице Гостогаевской — как раз на путях в Тамань. Одновременно красные начали форсировать Кубань у станицы Варениковской. Часть, оборонявшая эту переправу и оказавшаяся в полукольце из-за восстаний в тылу, была отброшена. Атаки конницы Барбовича на Анапу и Гостогаевскую результатов не дали. Да они и велись нерешительно, с оглядкой назад, как бы казачьи потоки не отрезали от Новороссийска. А к «зеленым» тем временем успели подойти красные. Сначала конница, а к вечеру от переправы к Анапе уже маршировали пехотные полки. Большевики учитывали опасность отхода белых на Тамань и специально направили 9-ю стрелковую и 16-ю кавалерийскую дивизии перекрыть этот путь. Тамань была отрезана.

24.03 Добровольческий корпус, два донских и присоединившаяся к ним кубанская дивизия, сохранившая верность Деникину, сосредоточились в районе станции Крымская, в 50 км от Новороссийска, направляясь к нему… Катастрофа стала неотвратимой. Оставалось жестокое, но единственное решение — спасать армию. И в первую очередь те части, которые еще не разложились и желают драться. Да, в общем-то, и ресурсы Крыма были ограничены. Перевозка туда просто лишних «едоков» выглядела не только бессмысленной, но и опасной… Однако даже для этой ограниченной цели наличных транспортов не хватало. Пароходы, выделенные для эвакуации беженцев за границу, подолгу простаивали в карантинах и задерживались. Севастополь с присылкой кораблей медлил, ссылаясь на неполадки в машинах, нехватку угля и т. п. — как потом выяснилось, их опять придерживали на случай собственной эвакуации. Спасением для многих стал приход английской эскадры адм. Сеймура. На просьбу Деникина о помощи адмирал согласился, предупредив, что корабли военные, поэтому он сможет взять не более 5–6 тыс. чел. Вмешался ген. Хольман и, переговорив с Сеймуром, заверил в его присутствии: "Будьте спокойны. Адмирал — добрый и великодушный человек. Он сумеет справиться с техническими трудностями и возьмет много больше".

Эта помощь стала "прощальным подарком" Хольмана. Политика Лондона менялась все круче, и при новом ее направлении Хольман, близко сошедшийся с белыми, находился явно не на месте. Он еще оставался в должности, но было уже известно, что ждет лишь преемника. Дипломатическое представительство ген. Киза интриговало уже вовсю, вступая в закулисные переговоры то с кубанскими самостийниками, то с лидерами «зеленых», то с земскими деятелями и изобретая проекты «демократической» власти, вроде иркутского Политцентра, с предоставлением белым начальникам только военных вопросов. В последние дни Новороссийска Киз интересовался у Кутепова отношением его корпуса к возможности военного переворота. Наконец Деникина посетил ген. Бридж с посланием британского правительства, по мнению которого, положение белых было безнадежно, а эвакуация в Крым неосуществима. В связи с этим англичане предлагали посредничество в заключении мира с большевиками. Деникин ответил: "Никогда!"

Забегая вперед, следует отметить, что в августе 20 г. в лондонской «Тайме» была опубликована нота Керзона к Чичерину. В частности, там говорилось:

"Я употребил все свое влияние на ген. Деникина, чтобы уговорить его бросить борьбу, обещав ему, что, если он поступит так, я употреблю все усилия, чтобы заключить мир между его силами и вашими, обеспечив неприкосновенность всех его соратников, а также населения Крыма. Ген. Деникин в конце концов последовал этому совету и покинул Россию, передав командование ген. Врангелю".

Деникин, уже находившийся в эмиграции и возмущенный этой ложью, опубликовал в той же «Тайме» опровержение:

"1) Никакого влияния лорд Керзон оказать на меня не мог, так как я с ним ни в каких отношениях не находился.

2) Предложение британского представителя о перемирии я категорически отверг и, хотя с потерей материальной части, перевел армию в Крым, где тотчас же приступил к продолжению борьбы.

3) Нота английского правительства о начатии мирных переговоров с большевиками была, как известно, вручена уже не мне, а моему преемнику по командованию Вооруженными силами Юга России ген. Врангелю, отрицательный ответ которого был в свое время опубликован в печати.

4) Мой уход с поста главнокомандующего был вызван сложными причинами, но никакой связи с политикой лорда Керзона не имел. Как раньше, так и теперь я считаю неизбежной и необходимой вооруженную борьбу с большевиками до полного их поражения. Иначе не только Россия, но и вся Европа обратится в развалины". Интересно, что Хольман тут же обратился к Деникину с просьбой дополнительно разъяснить читателям, что британский представитель, предлагавший мир с большевиками, был "не генерал Хольман".

Этот англичанин считал саму возможность таких переговоров пятном для своей чести…

Его обещание было выполнено, эскадра Сеймура действительно взяла намного больше обещанного, набившись "под завязку". Стали одно за другим прибывать и транспортные суда. Эвакуационная комиссия ген. Вязьмитинова выделила первые 4 парохода Добровольческому корпусу, 1 — кубанцам. С донцами начались сложности. Си-дорин, приехавший 25.03 в Новороссийск, доложил о безнадежном состоянии своих частей. Сообщил, что казаки скорее всего в Крым не поедут, поскольку воевать не желают. Следует вспомнить и о том, что положение самого Крыма оставалось ненадежным — сумей красные опрокинуть корпус Слащева, и полуостров стал бы ловушкой похлеще Новороссийска — откуда по крайней мере имелся путь в горы и в Грузию. Сидорин выражал озабоченность только судьбой 5 тыс. донских офицеров, которым грозила расправа со стороны большевиков или собственных разложившихся подчиненных. Его заверили, что такое количество местами на кораблях будет обеспечено. Транспорты еще имелись, ожидалось прибытие новых. Но донской командующий ошибся — достигнув Новороссийска, все его войска ринулись к кораблям. Сидорин обратился теперь в Ставку с требованием судов "на всех". Это было уже невыполнимо, тем более что многие донские части действительно побросали оружие и перестали повиноваться начальству или вообще потеряли организацию, смешавшись в неуправляемые толпы.

Начальником обороны Новороссийска был назначен Кутепов. Его добровольцам пришлось не только прикрывать город, но и держать настоящую линию обороны в порту, сдерживая человеческую стихию. Новороссийск агонизировал. Заполненный людскими массами, он стал непроезжим. Немало граждан, даже имеющих право на посадку, не смогли его осуществить только из-за того, что оказались не в силах пробиться сквозь толпы в порт. Другие — донцы, станичники — находились в состоянии духовной прострации. Дойдя "до конца" и услышав, что дальше пути нет, располагались тут же ждать этого «конца». Жгли костры. Двери складов были открыты, и люди растаскивали ящики с консервами. Громили и винные погреба, цистерны со спиртом.

26.03 Кутепов доложил, что оставаться далее в Новороссийске нельзя. Уже подходили красные. Обстановка в городе, давно вышедшая из-под контроля, грозила при этом стихийном взрывом. Добровольцы — и на позициях, и прикрывающие эвакуацию — находились на нервном пределе. Было решено ночью оставить Новороссийск. Сидорин снова требовал недостающих пароходов. Ему предложили на выбор три решения.

Во-первых, занять боеспособными донскими частями ближние подступы к городу и продержаться 2 дня, в которые опаздывающие корабли должны подойти.

Во-вторых, лично возглавить свои части и вести их берегом на Туапсе. Дорогу туда перекрывали около 4 тыс. чел. Черноморской красной армии из дезертиров и «зеленых», и разогнать их было не так сложно. В Туапсе находились склады припасов, и туда по радио можно было повернуть транспорты, следующие в Новороссийск, или направить имеющиеся после разгрузки в 'Крыму.

Ну и в-третьих, положиться на случай — на то, что какие-то корабли, возможно, прибудут 26-го и в ночь на 27-е. И грузиться на английскую эскадру. От первых двух вариантов Сидорин отказался и выбрал третий. Хотя впоследствии стал распространять версию "предательства Донского войска" добровольцами и главным командованием.

В следующую ночь шла интенсивная посадка армии. Пушки, телеги, интендантское имущество, естественно, оставлялись. Но на суда были погружены почти весь Добровольческий корпус, кубанская и четыре донских дивизии. Взяли, кого могли, из войск, из связанных с армией беженцев, до отказа заполнив все имевшиеся плавсредства — баржи, буксиры и т. п. Донцы и небольшая часть добровольцев, не попавшие на суда, двинулись береговой дорогой на Геленджик и Туапсе. Утром 27.03 корабли с белой армией оставили Новороссийск и взяли курс на Крым. Последним порт покидал миноносец "Капитан Сакен" с Деникиным и его штабом на борту, еще подбиравший всех, кого мог вместить из желающих уехать. А последний бой вступающим в город красным дал ген. Кутепов на миноносце «Пылкий» — узнав, что на берегу отстал его 3-й Дроздовский полк, прикрывавший отход, он вернулся на выручку, поливая огнем орудий и пулеметов передовые части врага.

В Крым выбрались около 30 тыс. солдат, казаков и офицеров. Операция по переброске ядра белых сил явилась для большевистского руководства полнейшей неожиданностью. Считалось, что белогвардейцев, прижатых к морю, ждет неминуемая гибель, поэтому поход на Новороссийск рассматривался и пропагандировался в Красной армии как конец гражданской войны…