93. Прорыв из Крыма

Правые круги, рассчитывавшие с приходом нового главнокомандующего на крутую перемену политического курса, ошиблись. Врангель проводил ту же политику, что и Деникин, — и во внешней, и во внутренней областях. Отличия были лишь в исполнении — что-то удалось лучше, что-то хуже. Вскоре после вступления в должность в беседе с журналистами Врангель заявил:

"Политика будет внепартийной. Я должен объединить все народные силы. Значительно будет упрощено мною управление страны, а сотрудники будут выбираться не из людей партий, а из людей дела. Не будет разделения на монархистов и республиканцев, а приниматься будут во внимание лишь знание и труд".

Форма правления осталась прежней. На уступки иностранцам, видевшим спасение ото всех бед в «демократии» по западному образцу, Врангель не пошел. В его приказе об управлении от 11.04 говорилось:

"Правитель и главнокомандующий Вооруженных сил на Юге России объемлет всю полноту военной и гражданской власти без всяких ограничений".

При главнокомандующем было создано правительство во главе с А. В. Кривошеиным, в прошлом одним из ближайших друзей и соратников Столыпина. Состав правительства был в основном кадетским, т. е. держался средней, «умеренной» линии.

В области внешней политики одним из первых шагов Врангеля стало отклонение британского ультиматума о мире с большевиками. И в мае британское правительство сделало официальное заявление об отказе от поддержки белогвардейцев. Но одновременно активизировалась помощь Франции. Ее министерство иностранных дел уведомило Кривошеина, что

"французское правительство признает все значение русской территории последнего убежища русских националистов. Доколе ген. Врангель не получит гарантий, обеспечивающих его войска, мы приложим усилия для снабжения его продовольствием и материалами для защиты от наступления большевиков, и наш черноморский флот будет препятствовать высадке противника на побережье Крыма. Наконец, в случае невозможности продолжения борьбы, мы будем способствовать эвакуации полуострова".

Дело было, конечно, не в особой любви французов к Врангелю, а в их покровительстве Польше. Белые выступали ее естественным союзником, способным оказать реальную поддержку. Глава французской миссии ген. Манжен взял на себя координацию действий войск Пилсудского и Врангеля (которая, впрочем, оказалась весьма условной). Главнокомандующий тоже стоял за прочный союз с Польшей. Но, как и Деникин, отказался выдавать ей территориальные и политические авансы. Французам он заявил, что "готов к соглашению чисто военного характера, не затрагивая до конца борьбы никаких щекотливых политических вопросов". Правда, формальный договор так и не был заключен. Линия Варшавы в "русском вопросе" оставалась уклончивой. Серьезных контактов с белой Россией Пилсудский всячески избегал. Если французскую, британскую, американскую миссии при Врангеле возглавляли генералы и адмиралы, то польскую — поручик. Лишь в июле-августе, оказавшись в катастрофическом положении, Пилсудский начал предпринимать реальные шаги к сотрудничеству.

Ну а русская политика Франции, как и прежде, отличалась крайним непостоянством. С одной стороны — помощь и поддержка, с другой — надуманные опасения и увязание в мелочах. Например, при попытках представителя Врангеля ген. Лукомского установить в Константинополе радиостанцию для связи с Западом, в первую очередь координации действий с поляками, он получил от командующего Франше д'Эспре категорический запрет. В дальнейшем французы пошли на уступки и согласились… созвать международную комиссию для решения этого вопроса. При Врангеле на юг стала поступать и некоторая помощь США — пулеметы, медикаменты, продовольствие. В условиях англо-французских колебаний Америка начала проводить собственную линию по отношению к белым. Причем, в отличие от европейских государств, ее помощь была совершенно бескорыстной. Никаких «интересов» в данном регионе США в то время не имели.

Что касается внутренней политики, то главным ее шагом стала аграрная реформа. Врангель считал ее краеугольным камнем своей программы, поскольку на земельных проблемах базировалась вся игра большевиков с крестьянством. Его правительством был разработан и принят "Закон о земле", объявленный приказом главнокомандующего от 7.06.20. Указывалось, что

"все земельные угодья остаются во владении обрабатывающих их или пользующихся ими хозяев" и что "всякое владение землей сельскохозяйственного пользования, независимо от того, на каком праве оно основано и в чьих руках оно находится, подлежит охране правительственной власти от всякого захвата и насилия".

Т. е. за крестьянами закреплялась земля, которую они захватили в ходе революции. Но за участки, отчуждаемые у прежних владельцев, нужно было платить в течение 25 лет ежегодно 1/5 урожая, среднего за 10 лет в данной местности. Лишь тогда земля переходила в полную собственность. Не говоря уж о том, что плата была куда меньше не только продразверстки, но и «золотого» нэповского продналога, как справедливо подчеркивалось в приказе, при такой методике земля перешла бы "к настоящим хозяевам, а не ко всякому падкому на дармовщину и чуждому земле человеку". Некоторые земли возвращались прежним владельцам: выделенные в отруба и хутора, купленные через Крестьянский банк, опытные хозяйства, занятые ценными культурами и др. Возвращалась и некоторая часть помещичьих — в размерах "прожиточного минимума", который в каждом уезде должен был определяться выборными земельными советами. За остальную землю помещики получали от правительства денежную компенсацию. В общем, это был путь тех же самых столыпинских реформ, направленных на создание крепких и развитых крестьянских хозяйств (что неудивительно, учитывая фигуру Кривошеина во главе кабинета).

Врангель пытался исправить и несовершенства деникинского административного аппарата. Однако начатая им в гражданской области "борьба с канцелярщиной и рутиной" быстро заглохла. Вместо уволенных чиновников приходили другие — такие же. Вместо разогнанных учреждений приходилось создавать новые, куда перетекал тот же персонал. Отметим и то, что сам Врангель смог уделять какое-то внимание гражданским делам лишь два первых, «мирных» месяца своего правления. Дальше стало не до того. Не удалось белым наладить и пропаганду. Деникинский «Осваг» упразднили, но в новом "отделе печати при начальнике гражданского управления" ничего не изменилось. В нем оказались те же или такие же сотрудники политические деятели, писатели и журналисты, оставшиеся на мели и желающие заработать, а в пропаганде ничего не понимающие. Не разбирающиеся ни в психологии «толпы», ни в формах и методах воздействия на нее. Их неумелые агитационные материалы давали в лучшем случае нулевой результат.

Учитывая, сколько вреда и разброда приносила в деникинский период политическая разноголосица в прессе, терпимость к оппозиционным изданиям, в Крыму ввели цензуру. Только неизвестно, чего она больше принесла — пользы или вреда. В Крым, на небольшую территорию, стеклись со всего юга издатели, редакции газет, журналисты. Всем надо было как-то жить. А ресурсы Крыма были ничтожны, и, соответственно, держались высокие цены на бумагу, краску, типографские услуги. Учитывая еще и ограниченное число подписчиков, шанс на существование имели только официозные или полуофициозные дотационные издания. В погоне за этими дотациями газеты принялись соревноваться в ура-патриотизме, стараясь перещеголять друг дружку и обойти в получении льгот — субсидий, бесплатных материалов или гарантированных подписчиков — воинских частей и гражданских учреждений. Ну а после введения цензуры большинство крымских изданий вообще скатилось к «шапкозакидательству» и откровенной лести в адрес «верхов». Тем более что министерство внутренних дел сумело набрать таких дубовых цензоров, которые ухитрялись делать купюры даже в высказываниях министров и публикуемых текстах речей… самого Врангеля. В итоге крымская общественность так до конца и не узнала ни о нуждах фронта, ни о его трудностях.

Новый главнокомандующий реорганизовал и контрразведку. О ней вообще стоит сделать отступление. В условиях гражданской войны, в атмосфере, насыщенной красным шпионажем, большевистскими подпольями, изменой, заговорами, контрразведывательные органы чрезвычайно расплодились. Их старались создавать у себя не только высшие штабы, но и губернаторы, правительства, даже отдельные воинские части и гражданские учреждения. Но картины ужасов белой контрразведки, широко представленные в советской литературе и кино, не соответствуют действительности. Скорее они перенесены из практики Ч К. Собственных тюрем и «застенков» контрразведка не имела, находясь в подчинении соответствующего штаба. Правом внесудебных расправ, в отличие от ЧК, не обладала. В ее прерогативы входило лишь предварительное дознание и арест участь арестованных определял суд. Несмотря на размах, белая контрразведка была не "ужасной и всемогущей", как обычно ее представляют, а жалкой и беспомощной. Отношение русской интеллигенции к «сыску» было традиционно-презрительным:

"Поэтому шел туда худший элемент. Лица, старающиеся держаться подальше от фронта, а то и проходимцы, поскольку деятельность открывала широкое поле для разных махинаций. По назначению попадали и фронтовики после ранения, но, как правило, старались уйти в другое место. В любом варианте личный состав в следственно-розыскной работе оказывался абсолютно некомпетентен, зато часто контрразведки становились очагами взяточничества и спекуляции. И излюбленным прибежищем красных агентов. Из-за дефицита желающих служить там большевикам удавалось проталкивать своих людей в контрразведку сплошь и рядам. А место было удобным — близость к штабам, доступ к секретным сведениям, бесконтрольность. Плюс возможность «белыми» руками разделаться с конкурентами — эсерами, меньшевиками, лидерами "зеленых".

Эта болезнь являлась общей для всех белых фронтов. Историк Томского университета З. Диль, участвовавший в расследовании убийства царской семьи, вспоминает, что в Екатеринбургскую контрразведку вход был свободным, без всякой охраны. А в здании — "чья-то оставленная контора, двери настежь, всякий желающий мог приходить и видеть или слышать, что там происходило. Охраны, тайны или конспиративности я не заметил". Впоследствии у большевистского подполья Екатеринбурга нашли полный список контрразведчиков. А Томская контрразведка перехваченные секретные письма на немецком языке посылала в университет — с просьбой перевести. Военный министр Колчака ген. Будберг называл свою контрразведку «слабенькой» и «гнилой». О слабости этого учреждения пишут в своих мемуарах и Деникин, и председатель его правительства Лукомский. Для оздоровления и профессионализации контрразведки штаб предлагал Деникину привлечь на службу бывших сотрудников жандармского корпуса. Но, учитывая непопулярность жандармов в России и одиозность в глазах общественности, Деникин на это не пошел — опасаясь дать очередное мощное оружие красной пропаганде.

Врангель на такую меру решился. Начальником особого отдела его штаба и помощником начальника гражданского управления стал ген. Климович, бывший директор департамента полиции. И действительно, эффективность работы контрразведки заметно повысилась. Был раскрыт зреющий заговор на флоте, раскрыта организация в Керчи, передававшая на Тамань разведданные и готовившая восстание. 22.04 арестовали собрание Симферопольского горкома РКП(б) и комсомола. 14.06 — руководителей ялтинской организации. 7.05 в Коктебеле разгромили областную партийную конференцию коммунистов, хотя многим ее делегатам удалось скрыться. Провалились и организации в Севастополе, Феодосии. Один из вычисленных большевистских эмиссаров оказался официантом в поезде главнокомандующего. Коммунисты не зря завопили о "врангелевском терроре", превосходящем "даже деникинский". Климович, подобрав себе толковых сотрудников и действуя испытанными жандармскими методами (в основном вербовкой провокаторов), все-таки сумел мало-мальски подчистить Крым от наводнявших его агентов и большевистского подполья.

В целом политическая программа Врангеля была изложена в его воззвании от 2.06.20 г.:

"Слушайте, русские люди, за что мы боремся: За поруганную веру и оскорбленные ее святыни. За освобождение русского народа от ига коммунистов, бродяг и каторжников, вконец разоривших Святую Русь. За прекращение междоусобной брани. За то, чтобы крестьянин, приобретая в собственность обрабатываемую им землю, занялся бы мирным трудом. За то, чтобы истинная свобода и право царили на Руси. За то, чтобы Русский народ сам выбрал себе Хозяина. Помогите мне, русские люди, спасти родину. Генерал Врангель".

Правда, слово «Хозяин» вызвало много толков, взволновало левые круги и взбудоражило правые, как заведомый курс на монархию. Но Врангель в последующих выступлениях разъяснил это толкование, как понятие о всенародной выборной власти. Сам он по убеждениям был монархистом. Однако в целях поддержания единства считал важным сохранять принцип непредрешения государственного устройства. Он говорил "Мы боремся за Отечество, народ сам решит, какой быть России".

Как же реально жилось при Врангеле? Ген. Данилов, вынужденный служить в Красной армии, потом писал:

"Летом 1920 г. Александровск был занят белыми, и рабочие теперь с восторгом вспоминали это время. Они говорили, что они за это время отдохнули от тирании большевиков и даже, к моему удивлению, с большим удовольствием рассказывали о тех приставах и околоточных, которые вновь появились в Александровске при белых. Говорили о той свободе, которая в то время существовала в Александровске, об отсутствии беспричинных арестов и об общем довольстве всех граждан белой властью. Особенно восторженно они отзывались о генерале Врангеле".

Аналогичные отзывы Данилов слышал от крестьян и рабочих Крыма. Но в Крыму, вероятно, хвалить Врангеля стали лишь постфактум, в 21-м. А в 20-м, бывало, и недовольство выражали, и бастовали — из-за «голода», "дороговизны", инфляции. Хотя даже перед самым падением Крыма, когда инфляция и дороговизна круто скакнули вверх и цена хлеба достигла 40–50 тыс. руб. за кг, а сала — 120 тыс. руб. за кг, средний дневной заработок рабочего составлял 250 тыс. руб. По советским меркам такая жизнь была фантастической роскошью. И голодом в Крыму не пахло. Ну а общий порядок Врангелю в самом деле удалось обеспечить на более высоком уровне, чем Деникину. Правда, это объясняется и гораздо меньшими размерами контролируемой им территории.

В конце апреля — начале мая, когда Польша гнала большевиков до Киева, Врангель был еще не в состоянии начать активные действия. Шла реорганизация армии. Она остро нуждалась в вооружении, особенно артиллерии, пулеметах, бронетехнике, утраченных при эвакуациях. Требовалось дождаться всего этого от союзников, хотя бы в пределах необходимого минимума. Ведь сначала предстояло вырваться из Крыма. Против поляков отсюда сняли только одну кавалерийскую дивизию, а лучшие стрелковые части красных остались на месте, успели после апрельских боев пополниться и понастроить укрепленные позиции, запирающие перешейки. Выйти из Крыма было не менее сложно, чем войти в него. К тому же как раз в этот период завершалась драма в районе Сочи. Вывезенных оттуда изголодавшихся и деморализованных казаков тоже предстояло одеть, вооружить, переформировать в боеспособные части.

Единство с Польшей и нежелание мириться с большевиками достаточно красноречиво подчеркивались демонстрациями, производимыми силами флота — в основном миноносцами, канонерками, сторожевиками, где подобрались отчаянные экипажи из офицеров и юнкеров. Отряд кораблей вошел в Азовское море и 1.05 обстрелял порты Мариуполь, Темрюк, Геническ, 3.05 — Таганрог, 5.05 появился в устье Дона. Под Очаковом дерзко рейдировал миноносец «Жаркий». Нарушал морские перевозки между Одессой, Херсоном и Николаевом, высаживал на берег десантные диверсионные группы, наводившие панику в красных тылах. В неравном бою с советской плавучей батареей «Жаркий» получил серьезные повреждения и на время вышел из строя.

Параллельно шла огромная работа по реорганизации армии. В ее состав теперь входили: 1 — и корпус ген. Кутепова, Корниловская, Марковская, Дроздовская пехотные и две кавалерийские дивизии (вскоре их свели в самостоятельный корпус ген. Барбовича); 2-й корпус Слащева — 13-я и 34-я дивизии, Тереке-Астраханская бригада; Сводный корпус Писарева — 1-я и 3-я Кубанские дивизии, Чеченская бригада; Донской корпус Абрамова — 1 — и и 2-й Донские кавалерийские и 3-я Донская пехотная дивизии (название «кавалерийские» оставалось чисто условным, казаки прибыли в Крым безлошадными, и обеспечить их здесь конями не представлялось возможным). Для пополнения частей объявлялась мобилизация лиц 1900–1901 гг. рождения.

Рассчитывая на создание единого антибольшевистского фронта, Врангель 13.05 издал приказ, где говорилось:

"В случае перехода нашего в наступление, мы на пути к достижению заветной цели — уничтожения коммунизма — можем войти в соприкосновение с повстанческими частями Махно, украинскими войсками и другими противокоммунистическими группами. Приказываю: всем начальникам при соприкосновении с указанными выше противоболыпевистскими группами сообразовывать свои действия с действиями войск этих групп…"

На Турецком валу главнокомандующий приказал вывесить огромный плакат: "Перекоп — ключ к Москве".

К началу июня на Перекопском направлении были сосредоточены корниловцы, дроздовцы и конница Барбовича, на Чонгарском — корпус Писарева и марковцы. Донской корпус оставался в резерве. Всего на фронте у Врангеля было к этому времени около 30 тыс. чел. За несколько дней до наступления он издал приказ № 3326:

"Русская армия идет освобождать от красной нечисти родную землю. Я призываю на помощь мне Русский Народ. Мною подписан закон о волостном земстве и восстанавливаются земские учреждения в занимаемых армией областях. Земля казенная и частновладельческая сельскохозяйственного пользования распоряжением самих волостных земств будет передаваться обрабатывающим ее хозяевам. Призываю к защите Родины и мирному труду русских людей и обещаю прощение заблудшим, которые вернутся к нам. Народу — земля и воля в устроении государства! Земле волею народа поставленный Хозяин! Да благословит нас Бог!"

Операция началась 6 июня. Первый удар должен был нанести десант Слащева, высаженный с моря южнее Мелитополя, чтобы перерезать железную дорогу, связывающую красный фронт с тылом и атаковать во фланг большевистские части, прикрывающие перешейки. 2-й корпус был переброшен в Феодосию, где погрузился на суда. Врангелю удалось обеспечить скрытность действий и дезинформировать врага. Распространялись слухи о десанте в районе Одессы. Кроме того, в день высадки была произведена демонстрация в другом месте, группа кораблей с баржами направилась в район пос. Хорлы, западнее Перекопа и начала там обстрел побережья. Настоящий десант (около 6 тыс. чел.) вышел в Черное море и ночью под носом у красных, стоящих на Тамани, проскользнул через Керченский пролив в Азовское. Лишь там капитаны кораблей вскрыли пакеты с указанием места высадки, а командиры частей — с указанием своих задач. Утром 6.06 возле села Кирилловки началось десантирование. Красные спешно бросили сюда войска, но явно недостаточные — около 2 тыс. при поддержке 6 самолетов. Слащев опрокинул их и двинулся на Мелитополь.

На следующий день перешли в наступление части на перешейках. Кутепову на Перекопе противостояли Латышская дивизия и 3-я стрелковая, со значительным процентом «интернациональных» и «коммунистических» батальонов. Писареву на Чонгаре — 46-я (эстонская). Стоит еще раз напомнить, что сравнивать количество соединений, как это любили делать советские историки, бессмысленно. Красные дивизии в тот момент примерно соответствовали белым корпусам, а то и превосходили их в 1,5–2 раза. Как выяснилось из захваченных документов, большевики сами намечали через два дня очередной штурм Крыма! И вот-вот ожидался подход новых соединений. Белые встретили мощную оборону с несколькими рядами проволочных заграждений, усиленную артиллерией, в том числе тяжелой. Например, у Чонгарского моста разрывом одного лишь крупнокалиберного снаряда почти полностью уничтожило роту марковцев. На месте сарая, где она расположилась, образовалась огромная воронка, в которой копошились умирающие. На прорыв укрепленных полос были брошены танки и броневики. Сражение шло жесточайшее. Латыши, установив орудия между домами деревень, превращенных в оборонительные узлы, вели огонь в упор. Каждый шаг давался ценой невероятных усилий. Обе стороны несли огромные потери. Латышская дивизия за один день потеряла 1100 чел. Но серьезный урон был и у белых. Например, в Дроздовской дивизии, тоже за один день, выбыла из строя половина командного состава. Постепенно Кутепову удалось проломить оборону и продвинуться на 10–20 км. Однако к вечеру красные ввели в бой резервы и вновь заставили его отойти почти до самого Перекопа.

На флангах было чуть лучше. На левом после прорыва фронта части противника прижали к морю. На правом — десант Слащева подошел к станции Акимовка, где его остановила стянутая сюда группировка красных с несколькими бронепоездами. В последующие два дня продолжались упорные бои на тех же позициях. Лишь к 9.06 наметился перелом. Слащев сломил сопротивление большевиков под Акимовкой и взял Мелитополь, перерезав железную дорогу Симферополь — Синельникове, главную магистраль, на которую базировалась 13-я советская армия. Но Основным силам соединиться со Слащевым все еще не удавалось, он продолжал действовать в отрыве. Более того, 10.06 красные перешли в ранее намечавшееся наступление. К этому времени из резервов к ним подошли 15-я Инзенская стрелковая и 2-я Ставропольская кавалерийская дивизии. Ночью 2-я кавдивизия скрытно прошла в белые тылы и нанесла удар по селу Новоалексеевка, где располагались штаб и некоторые части Чеченской бригады, частично вырубив их, частично взяв в плен вместе с командиром ген. Ревишиным. Спаслись всего 7 чел., в том числе два малолетних сына Ревишина, которые хотели ехать вместе с увозимым отцом, но были выброшены из автомобиля.

А утром перешли в атаку пехотные полки. Вновь завязались тяжелые встречные сражения. Врангель тоже ввел в бой резервы — Донской корпус. Правда, тут же со всех сторон посыпались жалобы крестьян — казаки, вывезенные в Таврию пешими, усиленно обзаводились лошадьми. Ни меры командиров частей, ни грозные приказы главнокомандующего против таких грабежей не помогали. Зато на фронте быстрое «самостийное» превращение донцов в нормальную кавалерию принесло положительные результаты. Красное наступление захлебнулось, едва начавшись. Прежние части, противостоящие белым, были уже серьезно повыбиты, а ввод в бой двух свежих соединений привел только к местным успехам.

12.06 белые взяли г. Алешки (ныне Цюрупинск) напротив Херсона, выйдя на левый берег Днепра от устья до Каховки. В тот же день начало улучшаться положение на центральном участке фронта, оказавшегося вогнутым, как дуга. Охватываемые с флангов красные, все еще сопротивлявшиеся вблизи крымских перешейков, стали пятиться. Корпус Слащева два дня находился в тяжелом положении. Обложенный с трех сторон, он отбивал от Мелитополя атаки врага. Но потом наконец-то соединился с наступающими главными силами армии, и совместными усилиями большевики здесь были разбиты. Белые двинулись вперед и на этом направлении.

В освобожденный Мелитополь приехал Врангель, восторженно встреченный толпами населения, высыпавшего на улицы. Хотя, как пишет очевидец, большинство людей еще не верили своему избавлению и боялись даже открыто высказываться, опасаясь возвращения красных. 22.06 в город переехала полевая Ставка главнокомандующего. Наступление все продолжалось. Десантный отряд капитана 1-го ранга Машукова взял Бердянск и соединился с войсками Слащева. На севере фронт остановился у пос. Васильевка, 45 км не дойдя до Александровска (Запорожье).

Операция по выходу из Крыма завершилась. Успехи были значительными. Белые взяли 10 тыс. пленных, 47 орудий. В результате выхода к Днепру войска 13-й красной армии оказались рассеченными на две части — правобережную и левобережную. Была освобождена территория в 300 км по фронту и 150 км в глубину. Сам по себе прорыв в богатую Таврию обеспечивал белогвардейцев продовольствием, конским поголовьем и другими ресурсами. Но многие факторы можно отнести и к неудачам. Русская армия понесла серьезные потери (в корпусе Кутепова выбыла четверть личного состава). А восполнять их было куда сложнее, чем красным. Достичь полного разгрома 13-й армии не удалось. Сильно потрепанная, она устояла, сохранив целостность фронта. На оперативный простор Врангель не вырвался — советское командование все же смогло навязать Русской армии гибельную для нее позиционную войну в замкнутом пространстве. И самое главное, поляки уже сдали Киев, откатившись к Случи и Горыни, находились в 200 км от Днепра и в 500 км от белых. Повторилась история 1919 г., когда Врангель наступал на Царицын для соединения с Колчаком.