• Тадаси Накадзима Глава 7 ОПЕРАЦИЯ «СЁ» И ПЕРВЫЕ БОЕВЫЕ ВЫЛЕТЫ (октябрь 1944 г.)
  • Тадаси Накадзима Глава 8 ПЕРВЫЕ УСПЕХИ (октябрь 1944 г.)
  • Лейтенант Сэки
  • «Ямато» следует поданному примеру
  • Боевые порядки и действия камикадзе
  • Комментарий императора
  • Рикихэй Иногути Глава 9 РАСШИРЕНИЕ ОРГАНИЗАЦИОННОЙ СТРУКТУРЫ СИЛ КАМИКАДЗЕ (октябрь – ноябрь 1944 г.)
  • Доводы адмирала Ониси
  • Неординарное командование
  • Только вопрос времени
  • Тадаси Накадзима Глава 10 ЖИЗНЬ НА БАЗЕ КАМИКАДЗЕ (октябрь – декабрь 1944 г.)
  • Лейтенант Фукабори из 701-й авиагруппы
  • В компании пилотов
  • Люди и мораль
  • Рикихэй Иногути Глава 11 ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ ОПЕРАЦИИ НА ФИЛИППИНАХ (октябрь – январь 1945 г.)
  • Создание второго корпуса камикадзе
  • Обучение и тактика
  • Боевой дух в новых авиационных корпусах
  • Передислокация на Формозу
  • Тадаси Накадзима Глава 12 ИСХОД С ФИЛИППИН (декабрь 1944-го – январь 1945 г.)
  • Последний вылет из Мабалаката
  • Пехотинец на день
  • Переправка документов авиагруппы на Формозу
  • Часть вторая

    ОПЕРАЦИИ КАМИКАДЗЕ НА ФИЛИППИНАХ

    Если тебе нужно убить военачальника, убей его коня.

    (Японская пословица)

    Тадаси Накадзима

    Глава 7

    ОПЕРАЦИЯ «СЁ» И ПЕРВЫЕ БОЕВЫЕ ВЫЛЕТЫ

    (октябрь 1944 г.)

    Операция «Сё», ставшая последней надеждой Японии выиграть решающее морское сражение и приведенная в действие американским вторжением на остров Лейте, явилась предприятием, состоявшим из трех задач. С места стоянки в Линге, к югу от Сингапура, должны были прибыть корабли 1-й ударной эскадры Японии. Ожидалось, что главные силы флота под командованием вице-адмирала Такэо Куриты, включая линкоры «Ямато» и «Мусаси», пройдут через пролив Сан-Бернардино в Филиппинском архипелаге и 25 октября нанесут удар по американскому десанту с севера. Одновременно десант должен был подвергнуться нападению с юга из пролива Суригао эскадры крейсеров и эсминцев 5-го флота под командованием вице-адмирала Киёхиды Симы, которой следовало из своей базы в Японии пересечь Южно-Китайское море. К этой эскадре должно было примкнуть соединение из устаревших линкоров, крейсера и нескольких эсминцев, выделенное из состава главных сил адмирала Куриты, под командованием вице-адмирала Сёдзи Нисимуры.

    Представлялось немыслимым, чтобы эти разрозненные соединения кораблей – все, что осталось от мощного японского флота, – были способны одолеть более многочисленные силы флота США, состоявшие из авианосцев, линкоров, крейсеров и эсминцев. Главнокомандующий объединенными силами японского флота, адмирал Соэму Тоёда понимал это и позаботился о том, чтобы остатки когда-то победоносных авианосных сил Японии использовались как приманка. Остались один тяжелый авианосец, три легких и два переоборудованных линкора с взлетными палубами.[12] Эти силы, располагавшие лишь 116 самолетами, под командованием вице-адмирала Дзисабуро Одзавы должны были выйти из Внутреннего Японского моря, пытаясь отвлечь на север, подальше от районов высадки десанта на Лейте, быстроходные линкоры и авианосцы противника. Надеялись, что благодаря этому флот Куриты смог бы уничтожить оставшиеся без прикрытия американские транспортные суда и десантные силы – то есть выполнить задачу, которая была вполне под силу «Ямато» и «Мусаси» с их 18,1-дюймовыми орудиями.

    Военная хитрость была не единственной особенностью операции. Весь 2-й воздушный флот, который включал 350 самолетов морской авиации, пилотировавшихся элитой выживших морских летчиков, плюс 50 бомбардировщиков, базировался на Формозе. Его превратили в мобильное соединение ВВС, способное нанести удар где угодно. С началом операции «Сё» вице-адмирал Сигэру Фукодомэ приказал подразделениям своего 2-го воздушного флота перебазироваться на аэродромы в Филиппинах. Оттуда они могли наносить удары по авианосным соединениям противника.

    Но при этом предусматривались и обычные атаки: истребители должны были действовать против истребителей, бомбардировщики – сбрасывать бомбы или торпеды на палубы кораблей противника. Однако, помня о сокрушительных поражениях, которые мы потерпели в битвах при Мидуэе и в Филиппинском море, когда располагали гораздо большими силами для разгрома противника, я не представлял себе, как мы теперь сможем добиться успеха малыми силами при помощи атак обычным методом.

    К 20 октября боевые корабли адмирала Куриты на пути к морю Сулу и к Лейте достигли острова Борнео. Другие силы двигались примерно в том же темпе. Другое время вряд ли было более подходящим для проверки на практике идеи адмирала Ониси о создании специального ударного корпуса.

    Не находя себе покоя в командно-диспетчерском пункте, я напряженно ожидал боевых вылетов камикадзе – подразделений, сформированных сначала в Мабалакате и затем в Себу.

    Первое сообщение об обнаружении довольно крупных сил противника поступило в полдень 20 октября, всего через несколько часов после того, как первые добровольцы подали заявления о зачислении в специальное подразделение. Однако корабли противника находились еще слишком далеко на востоке Тихого океана – практически вне досягаемости наших самолетов. Решили воздержаться от нападения на эти силы противника с целью дождаться более благоприятного случая. Должен сказать, это решение было встречено добровольцами-камикадзе с большим разочарованием.

    В Мабалакате, чуть к северу от западной оконечности взлетно-посадочной полосы № 1, возвышалась двадцатиметровая скала. У основания скалы струился ручеек, протекавший мимо убогого домишки, служившего казармой для летчиков-камикадзе Мабалаката. Дом находился в 200 метрах от бетонной полосы в тени скалы. Это было уютное место для отдыха пилотов, не подверженное налетам авиации противника. Именно здесь пилоты ожидали приказа на боевой вылет. Постановка дела была мне хорошо знакома, и я легко мог себе представить происходившие здесь события, о которых впоследствии рассказал капитан Тамаи, когда я в первый раз вернулся из Себу.

    Несмотря на разочарование, которое принесло сообщение от 20 октября, летчикам подразделения «Сикисима» не пришлось долго ожидать приказа на боевой вылет. 21 октября в 9.00 самолеты-разведчики обнаружили тактическое соединение ВМС противника к востоку от Лейте. Поднявшись по тревоге, пилоты в полной боевой экипировке поспешили по узкой аллее на командно-диспетчерский пункт. В их поведении ничто не указывало на то, что их вылет был чем-то большим, нежели рутинным боевым заданием. Ничто в них не выдавало уныния или удрученности в связи с неминуемой встречей со смертью.

    По команде лейтенанта Сэки пилоты выстроились для прощального глотка воды из бачка, оставленного адмиралом Ониси. Провожавшие их приятели-летчики запели древнюю песню с печальной и вместе с тем волнующей мелодией. Слова песни, уносимые утренним ветерком, глубоко проникали в душу:

    Уми юкаба
    Мидзуцуку кабанэ
    Яма юкаба
    Куса мусу кабанэ
    Огими но хэ ни косо синамэ
    Нодо нива синай.
    Если я уйду в море,
    То вернусь на волнах бездыханный;
    Если долг позовет в горы,
    Меня укроет зеленый полог травы;
    Стало быть, ради императора
    Я не упокоюсь своей смертью дома.

    Прозвучали команды к вылету. Пилоты направились к своим самолетам на бетонном поле аэродрома. Пока они карабкались в кабины, разогретые моторы работали на холостом ходу.

    Лейтенант Сэки с помрачневшим лицом, но светящимся взором подошел с последним рапортом. Лицо командира подразделения осунулось в результате мучившей его последние три дня диареи.

    – Позаботьтесь, пожалуйста, об этом, капитан, – сказал он, передавая Тамаи маленький сверток бумаги.

    Затем лейтенант побежал к своему самолету. Позднее Тамаи развернул сверток и обнаружил в нем пряди волос Сэки – по традиции японские воины оставляли их для отправки в родной дом на память.

    Тесным строем самолеты направились на восток к месту, где были обнаружены корабли противника. Но в этом районе японские летчики не увидели ничего, кроме пустынной поверхности океана, и вернулись в Мабалакат. Со слезами на глазах Сэки попросил прощения за неудачный вылет.

    Я хорошо понимал чувства неудовлетворенности пилотов, потому что в 400 милях к югу, в Себу, нам тоже не удалось достичь успеха.

    Вытянутый с севера на юг, неширокий остров Себу пересекает по центру узкий горный хребет, склоны которого повсюду доходят почти до берега моря. Горы не покрыты густым лесом, как в Новой Гвинее или Новой Англии. Они больше напоминают горы Японии. Себу похож на остров Хонсю в миниатюре.

    Многие тесные долины у побережья хорошо прикрывают наши истребители Зеро своей естественной растительностью. В одной из этих долин помещался дом отдыха для пилотов вновь сформированного подразделения «Ямато». Он представлял собой обычную хижину, располагавшуюся под глянцевито-зелеными манговыми деревьями, листья которых шелестели при каждом дуновении ветерка.

    Ожидая приказа сесть в самолеты, пилоты проводили время в разнообразных занятиях, таких, какие бывают на любой другой базе ВВС. Некоторые читали старые журналы. Другие, вытянувшись на полу, лениво слушали японские мелодии, доносившиеся из видавшего виды старого граммофона в углу, – механическая работа в тропиках быстро утомляет. Небольшая группа летчиков, настроенная по-деловому, изучала штурманские карты. Сухие пайки и летное снаряжение находились рядом. Не было никаких признаков того, что эти люди ожидают сигнала к выполнению своего последнего задания.

    С рассвета 21 октября самолеты-разведчики, стартовавшие с филиппинских аэродромов, вели в океанских просторах к востоку поиск авианосных соединений противника, прикрывавших его вторжение на Лейте. Сообщение об обнаружении кораблей противника в пределах досягаемости японской авиации должно было послужить сигналом к началу атаки камикадзе.

    21 октября в 15.00 зазвонил телефон в оперативном штабе Себу. Сообщалось: тактическое соединение противника, состоящее примерно из шести авианосцев, обнаружено в 60 милях к востоку от острова Сулуян.

    Немедленно все пришло в движение. Пока я компоновал данные для короткого инструктажа пилотов, механики выкатывали самолеты из укрытий. Военный инженер уверял, что потребуется сорок минут, чтобы загрузить три Зеро бомбами и подготовить два истребителя сопровождения для перехвата самолетов противника. Это превышало в среднем на десять минут время, необходимое для подготовки боевого вылета, но здесь нужно было тащить самолеты до взлетно-посадочной полосы вверх по холму около 500 метров, потому что они были тщательно укрыты от противника в лесной чаще.

    В течение десяти минут после боевой тревоги я инструктировал пилотов – на этот раз тщательно и медленно, потому что время позволяло. Однако едва я начал говорить, как военный инженер, к моему изумлению, вмешался с сообщением, что все пять самолетов к полету готовы! Это сообщение не просто смутило, оно шокировало меня. Самолеты на взлетно-посадочной полосе можно было легко обнаружить с воздуха и в таком беспомощном состоянии без труда уничтожить. Я закончил инструктаж и побежал вместе с пилотами к взлетно-посадочной полосе.

    Худшие мои опасения подтвердились, как только мы приблизились к аэродрому. Истребители с авианосцев противника уже летели над горами. У нас не оставалось времени ни для того, чтобы поднять самолеты в воздух, ни для того, чтобы укрыть их средствами маскировки на аэродроме. Смельчаки из наземных служб успели, однако, выключить работающие вхолостую моторы как раз перед тем, как противник стал бомбить аэродром. Я крикнул, чтобы все укрылись, где возможно, а сам вместе со своим помощником побежал к сомнительному убежищу из наваленных мешков с песком. Там мы присели и стали наблюдать за бомбежкой. Несколько первых заходов вражеских самолетов не причинили особого вреда, поскольку они сосредоточились на ложных целях, установленных нами на летном поле. К сожалению, и наши настоящие Зеро привлекли внимание противника. Мои наблюдения прервала пулеметная очередь по нашей позиции. Мы с помощником нырнули под мешки с песком, чтобы укрыться от огня с воздуха. Казалось, налет противника никогда не закончится.

    Когда я снова бросил взгляд на летное поле, у меня сжалось сердце. Самолеты, несколькими минутами раньше готовые к боевому вылету, изрешетили пули. Из некоторых хлестали струи топлива, другие горели. Бомбы, боеприпасы, топливные баки в этих самолетах могли взорваться в любую секунду. Истребители противника, обстреливавшие аэродром, удалились не раньше, чем показались пикирующие бомбардировщики, и продолжили разгром аэродрома. Бомбы падали плотно, часто и очень близко, усиливая наше беспокойство по поводу возможных взрывов боеприпасов в Зеро. Чувствовали мы себя скверно, но сделать ничего не могли, лишь прятались за мешками с песком.

    Когда самолеты противника наконец улетели, наши Зеро, готовые к полетам, пылали ярким пламенем. Я сразу приказал подготовить к вылету три новых самолета, полагая, что они смогут последовать за самолетами противника до авианосцев и выбрать подходящую цель. Еще раз наземные команды справились с заданием поразительно быстро. Через десять минут на летном поле стояли в боевой готовности два Зеро с бомбами на борту и самолет сопровождения. К этому времени взрывы уничтожили первую группу Зеро.

    В 16.25 авиазвено в составе трех самолетов, ведомое младшим лейтенантом Ёсиясу Куно, отправилось на выполнение задания. Мы слали ему вдогонку свои пожелания успеха. Но плохая погода помешала нашим летчикам обнаружить противника.

    Вернулись два самолета. Среди них не было самолета младшего лейтенанта Куно.

    Помню свой разговор с младшим лейтенантом вечером накануне дня полета. Тогда он сказал:

    – Раз у нас не хватает самолетов, нужно ли выделять пилотам-камикадзе сопровождение? Реклама нам не нужна. Мы лишь хотим послужить Японии и умереть за императора. Пожалуйста, не посылайте с нами самолеты сопровождения.

    Я воспользовался случаем, чтобы поправить его:

    – Самолеты сопровождения выделяются отнюдь не для рекламы. Они необходимы для отслеживания результатов атак и сбора полезных данных для следующих боевых вылетов.

    – Тогда, как насчет удаления пулеметов из самолетов? – спросил он. – Они ведь не играют никакой роли в нашем деле.

    – Пулеметы тоже нужны, Куно, на случай встреч с самолетами-перехватчиками противника. Кроме того, если тебе придется возвращаться на базу, не обнаружив цели, то тоже потребуются пулеметы, чтобы отбиться от преследователей. Без пулеметов самолет легко уничтожить. Их нужно оставить.

    Куно кивнул в знак согласия, но добавил:

    – Если мне не удастся обнаружить противника в открытом море, то я отправлюсь в залив Лейте, где наверняка найдется много целей.

    У нас не было свидетельств результатов последней атаки Куно. Но, зная мастерство и энтузиазм этого летчика, я не сомневаюсь, что он нашел подходящую цель, на которую обрушил свой самолет.[13]

    Как отмечалось, подразделение лейтенанта Сэки в Мабалакате добилось не больших успехов. Фактически в течение трех последующих дней, начиная с 21 октября, японские самолеты-разведчики не обнаружили ни одного авианосца противника, который мог бы стать целью атак самолетов-смертников. Дислокация десантных войск США, высадивших силы вторжения на Лейте, была хорошо известна, и орудия кораблей адмирала Куриты позаботились бы о них, если бы японская эскадра вышла к месту назначения. Но Курита вряд ли дойдет до этого места у побережья Лейте, пока не выведены из строя сотни самолетов палубной авиации авианосцев противника.

    Когда 23 октября наши самолеты-разведчики не смогли обнаружить ни одного авианосца противника, нас охватило чувство безнадежности. Эскадра адмирала Куриты продвигалась к проливу Сан-Бернардино, находясь в пределах досягаемости авиации противника. А то, что авианосцы были не единственной опасностью для эскадры, дошло до нашего сознания 23 октября, когда мы услышали по радио шокирующую новость: подлодки США, шныряющие безнаказанно в морях к западу от Филиппин, потопили два тяжелых крейсера главных сил Куриты – «Атаго» (флагман) и «Майа», а также вывели из строя третий крейсер «Такао». Все это время специальный ударный корпус, несмотря на многочисленные боевые вылеты при каждом сообщении об обнаружении противника, не совершил ни одной атаки.

    Одной из причин этого бездействия был недостаток самолетов-разведчиков, вызванный потерей многих из них в результате прежних разрушительных налетов авиации противника на наши аэродромы. Немалую роль в этом сыграла и погода. В тропиках громады кучево-дождевых облаков вызывают частые и внезапные перемены погоды. Вслед за беспросветным ливнем через десять минут небо может стать ясным и приветливым. Ливни были полезны для создания запасов питьевой воды и спасения от изнуряющей жары, но для наших пилотов они представляли большую опасность. Более того, они служили прекрасным укрытием для кораблей противника. Под покровом дождевых шквалов корабли противника оставались недосягаемыми для атак наших самолетов, не оснащенных радарами. Вылеты камикадзе день изо дня не приносили результатов, главным образом потому, что их цели укрывались за дождевыми завесами.

    Неудивительно, что глаза лейтенанта Сэки после докладов о безуспешных вылетах наполнялись слезами.

    350 самолетов 2-го воздушного флота вице-адмирала Фукудомэ, совершая полеты к югу от новых баз ВВС на Филиппинах, также не имели успеха в нескольких обычных атаках на обнаруженные авианосцы противника. Но их прибытие увеличило численный состав самолетов. На 24 октября намечался налет на противника воздушной армадой в 250 машин.

    В сравнении с этой армадой силы специального ударного корпуса были невелики – всего лишь 13 самолетов, разделенных на четыре звена, – «Сикисима», «Асахи» и «Ямадзакура» в Мабалакате и «Ямато» в Себу. Однако вице-адмирал Ониси, командующий 1-м воздушным флотом, видимо, был уверен, что эти четыре подразделения смогут обеспечить успех операции «Сё», потопив или повредив достаточное число вражеских авианосцев в заливе Лейте. Как раз перед отъездом в Себу 20 октября я спросил адмирала, верит ли он в то, что четырех подразделений будет достаточно.

    – У нас слишком мало самолетов, – ответил адмирал, – с этим ничего не поделаешь.

    Уверен, что в его намерения входило ограничить атаки смертников этими 13 самолетами.

    Однако 24 октября сложилась критическая ситуация. В это утро погода была особенно скверной, доставляя нашим разведчикам и пилотам истребителей бесконечные неприятности. Налет 250 самолетов 2-го воздушного флота адмирала Фукудомэ начался согласно плану, но из-за плохой погоды удалось повредить только два крейсера противника и три эсминца.[14]

    Эскадрилью из 14 истребителей Зеро послали для обеспечения прикрытия с воздуха кораблям Куриты во время их прохода через море Сибуян, однако ее отогнали плотным зенитным огнем как раз те корабли, которые следовало прикрывать. Затем по этим кораблям, не имеющим воздушного прикрытия, нанесли внезапный сокрушительный удар самолеты с авианосцев противника, находившихся на большом удалении к востоку. У нас от боли сжалось сердце, когда по радио пришли позывные с просьбой о воздушной поддержке сил Куриты – позывные, за которыми последовал ряд нервных потрясений по мере поступления известий о наших потерях в результате вражеского налета. Все линкоры Куриты во второй половине дня были поражены. Тяжелый крейсер «Миоко» и суперлинкор «Мусаси» были выведены из строя и уходили на запад в сопровождении двух эсминцев. К югу, в море Сулу, получили повреждения линкор «Фусо» из эскадры адмирала Нисимуры и эсминец. Затем последовал самый невероятный удар – получил пробоину ниже ватерлинии самый большой из построенных боевых кораблей, непотопляемый «Мусаси». Курита повернул эскадру курсом на запад, горько сетуя по радио на отсутствие прикрытия с воздуха, что сделало его корабли уязвимыми для воздушного налета противника.

    С каждой задержкой, неудачей и разочарованием усиливались напряжение и тревога. Мы теряли терпение и спокойствие, ожидая сообщения об обнаружении сил противника, подлежащих атакам смертников.

    Такое сообщение пришло после полудня, и я немедленно известил о нем пилотов и команды механиков. В этот день звено смертников возглавил младший лейтенант Уэмура, который три раза подряд посещал по вечерам мой кабинет в ожидании гарантий, что он будет зачислен в ряды камикадзе. Я вызвал его к себе, чтобы сообщить неутешительную весть:

    – Сейчас так поздно, что вылет будет произведен ночью. Поскольку ты не обучен ночным полетам, тебе придется воздержаться от сегодняшнего вылета.

    Молодой пилот тяжело опустился в кресло и разочарованно покачал головой:

    – Жаль упускать этот шанс. Пожалуйста, проследите, чтобы меня послали на задание, как только вы сочтете это возможным.

    Сержант Хироси Сиода удовлетворенно улыбнулся, когда услышал, что возглавит звено самолетов, вылетающих на задание. В то же время было ясно, что он сочувствует разочарованному Уэмуре.

    Звено Сиоды отправилось на задание, но было вынуждено вернуться поздно ночью того же дня, попав в мощный ливень.

    Тадаси Накадзима

    Глава 8 ПЕРВЫЕ УСПЕХИ

    (октябрь 1944 г.)

    Лейтенант Сэки

    Была какая-то справедливость в том, что лейтенант Сэки, вызвавшийся первым добровольно стать камикадзе, первым и добился успеха. Он совершал боевые вылеты четыре раза подряд, возвращаясь каждый раз в полном разочаровании. На пятый раз – 25 октября в 7.25, когда звено «Сикисима» отправилось в боевой вылет из Мабалаката, – ситуация сложилась иначе. Задание заключалось в поисках целей в акватории к востоку от Филиппин. Если бы поиски не принесли результата, самолетам надлежало поохотиться на корабли противника в заливе Лейте.

    Как оказалось, в запасном варианте необходимости не было. В 10.10 к востоку был обнаружен флот противника. Легкий дождик не помешал японским пилотам заметить, что тактическое соединение ВМС США состояло из 4–5 линкоров, шедших в сопровождении более чем 30 крейсеров, эсминцев и других кораблей. Они направлялись на север под прикрытием с воздуха около 20 самолетов. В 10.40 была обнаружена еще одна группа кораблей противника по пеленгу 085° и на дистанции 90 миль от Таклобана, на восточном берегу острова Лейте.

    Однако мы в Себу тогда не знали обстоятельств вылета звена, ведомого Сэки. Впервые он коснулся нас непосредственно, когда 25 октября вскоре после полудня запросили посадки три внезапно появившиеся Зеро. Я тогда сидел в своем ротанговом кресле в командно-диспетчерском пункте, где в последние пять суток находился почти постоянно.

    Командно-диспетчерский пункт располагался на склоне холма на краю взлетно-посадочной полосы, тянувшейся с севера на юг. Пункт был сооружен в стиле местных построек. Он представлял собой тропическую хижину с высоко поднятым полом, который в книгах по географии называется типично филиппинским. Часть пространства под полом использовалась под склад. Остальная часть служила убежищем от солнца для пилотов, ожидающих вылета.

    Большое ротанговое кресло на командном пункте предназначалось исключительно для меня. Его реквизировали в каком-то доме американца. Должно быть, владелец кресла имел крупные габариты. Оно было слишком велико, настолько велико, что не могло доставлять неудобств. Предусматривалось, что креслом можно было пользоваться при наличии нескольких подушек. Но японские ВМС не обеспечивали командный состав невысокого ранга подушками для ротанговых кресел.

    Командный пункт имел удобное расположение для обозрения взлетно-посадочных полос. По ночам отсюда можно было даже наблюдать вспышки от зенитного огня над островом Лейте, расположенном в 60 милях к востоку.

    Находясь так близко от острова, Себу был удобным промежуточным местом посадки для самолетов других подразделений, возвращавшихся после нанесения ударов по кораблям противника в заливе Лейте или в акватории к востоку от Филиппин. Кроме того, прекрасная кухня на Себу пользовалась широкой популярностью. Наш повар хвастался, что готовит лучшие блюда на Филиппинах. Словом, кухня Себу приобрела такую известность, что летчики из других подразделений часто садились здесь просто для приема пищи. Поэтому, когда наблюдатель доложил: «Капитан Накадзима, на подлете три Зеро», – я подумал, что гости прибыли пообедать.

    Однако когда первый самолет произвел посадку, из его потрепанного вида стало ясно, что это не обычное посещение. Пилот самолета выпрыгнул из кабины и побежал на командный пункт. Я быстро узнал в нем старшего унтер-офицера Хироёси Нисидзаву, бывшего моим напарником два года назад в Рабауле. Он приблизился в сильном возбуждении. Другие тоже заметили это и собрались в круг, когда пилот заговорил.

    Нисидзава прибыл сообщить о своих впечатлениях от первого успешного рейда камикадзе. Он лично наблюдал за атакой звена «Сикисима» под командованием лейтенанта Сэки. Пять истребителей с бомбами на борту в сопровождении четырех Зеро обнаружили тактическое соединение кораблей противника. Каждый пилот выбрал себе цель. По сигналу Сэки все они перешли в роковое пикирование. Самолет Сэки в 10.45 первым врезался прямо в авианосец. За ним последовал еще один самолет, ударив тот же авианосец примерно в то же место. По словам Нисидзавы, в результате двух ударов поднялся столб дыма и пламени высотой 1000 метров. Авианосец затонул.[15]

    Третий самолет поразил другой авианосец и вызвал на нем пожар. Четвертый самолет врезался в легкий крейсер, который мгновенно затонул. Пятый самолет явно промахнулся.[16]

    Это сообщение чрезвычайно ободрило летчиков Себу. Их радовал не только успех Сэки, но также то, что этот успех развеял растущую тревогу, будоражившую каждого. Мы опасались, что в то время, когда самолет пикирует на максимальной скорости, пилот может инстинктивно закрыть глаза перед столкновением и таким образом не попасть в цель. Эти опасения уменьшились, когда мы услышали сообщение Нисидзавы, особенно о том, что двум пилотам-камикадзе удалось поразить одну и ту же важную цель.

    Я тотчас телеграфировал об этом в Манилу. Позже мы узнали, что радио Токио передало новость о событии в эпохальном коммюнике от имени имперского штаба:

    «Подразделение „Сикисима“ из специального ударного корпуса камикадзе совершило в 10.45 внезапную успешную атаку на тактическое соединение противника, включающее четыре авианосца, в 30 милях к северо-востоку от острова Сулуян. Два самолета поразили один авианосец, который, без сомнения, утонул. Третий атаковал другой авианосец, вызвав на нем пожар. Четвертый попал в крейсер, который немедленно затонул».

    «Ямато» следует поданному примеру

    Мы долго и с нетерпением ждали новой атаки камикадзе, поскольку успех звена «Сикисима» вызвал большое воодушевление. Операция много значила для тех из нас, кто в какой-либо степени был причастен к ее осуществлению. Можно представить, какова была реакция адмирала Ониси, инициатора использования новой тактики. Разумеется, успех имел и негативную сторону: летчики жертвовали своими бесценными жизнями, но их самопожертвование воодушевляло.

    Лишь в 22.00 25 октября я смог уйти из своего кабинета в штабе, чтобы поужинать. Передача каблограмм и планирование операций на следующий день, другие дела заняли много времени. В столовой во время заказа еды я был поражен сообщением, что моя порция уже съедена. Крайне смущенный дневальный объяснил, что мой ужин съел неизвестный ему старший унтер-офицер.

    – Он вошел в столовую и потребовал ваш ужин.

    На некоторое время мной овладело недоумение. Трудно было представить себе, чтобы унтер-офицер самовольно потребовал и съел ужин старшего офицера. Затем я вспомнил своего приятеля Нисидзаву, способного на любую выходку, и принялся хохотать.

    Нисидзава действительно заслуживал дополнительной порции еды. В полдень того же дня он согласился одолжить мне свой Зеро, а также два ведомых самолета, пилотировавшиеся другими летчиками. Пилоты звена «Ямато», потерявшие 21 октября шесть самолетов, были несказанно рады такому вкладу.

    Самолет разведки сообщил, что 26 октября тактическое соединение противника все еще находилось к востоку от Лейте. Звено «Ямато», завершив предыдущим вечером свои приготовления, отправилось на поиски этих целей с большими надеждами. Звено разделилось на две группы. Сначала в 10.15 стартовали два камикадзе и самолет сопровождения одной группы. Три камикадзе с двумя самолетами сопровождения второй группы взлетели в 12.30.

    Относительно самолетов первой группы ничего не известно, поскольку ни один из них не вернулся на базу. Однако назад вернулся самолет сопровождения второй группы, пилот которого смог сообщить о достигнутых успехах. Тактическое соединение противника, включавшее четыре авианосца, было обнаружено примерно в 80 милях от Суригао. Трем нашим самолетам, пилотируемым камикадзе, удалось прорваться через воздушное прикрытие этого соединения, состоявшее из 60 самолетов-перехватчиков фирмы «Грумман», и нанести роковые удары. Один авианосец, который поразили два самолета, определенно утонул. Третий камикадзе попал в другой авианосец и нанес ему повреждения.[17]

    Успехи этого дня сопровождались, однако, и потерями. Они включали молодых смелых камикадзе, пилотов истребителей сопровождения и других летчиков, среди которых был выдающийся ас, мой друг Нисидзава. Оставив в Себу свои Зеро, Нисидзава с двумя пилотами сел в транспортный самолет, чтобы вернуться на базу Кларк. Этот самолет, не имевший вооружения, подвергся во время полета атаке истребителей палубной авиации американского авианосца и был уничтожен со всеми пассажирами.

    Нисидзава принимал участие во многих воздушных боях в ходе войны в Тихом океане. На его счету немало сбитых самолетов противника. Это был настоящий ас. Но все его летное мастерство оказалось бесполезным, когда он в качестве пассажира был атакован сильным противником. Я тяжело переживал его смерть.

    Боевые порядки и действия камикадзе

    В начальной стадии спецопераций звено, совершавшее боевой вылет, состояло из трех самолетов, пилотировавшихся летчиками-камикадзе, и двух самолетов сопровождения. Такой боевой порядок был выбран, исходя из соображений, что малое подразделение наиболее мобильно. Вылеты следовало осуществлять скрыто, пока поблизости не было превосходящих сил ВВС противника, а стартовать быстро и уверенно. Как только начался боевой вылет, каждый маневр нужно было выполнять с максимальной скоростью.

    Небольшая группа самолетов способна лучше, чем крупное подразделение, уклоняться от самолетов-перехватчиков противника и держаться вместе при неблагоприятных погодных условиях. Принцип «чем меньше, тем лучше» диктовался заботой о скорости и мобильности, но в пользу формирования звена минимум в пять самолетов имелись и другие соображения. К примеру, одиночный самолет не дает гарантий нанесения эффективного удара по кораблю такого класса, как авианосец.

    Решили, что пять – оптимальное число самолетов, необходимых для боевого вылета, и уровень мастерства пилота того времени предполагал норму в три смертника и два пилота самолетов сопровождения. Естественно, эти цифры не были неизменными. Число самолетов, участвовавших в боевом вылете, менялось в зависимости от погодных условий, сил противника и наличия самолетов.

    Два истребителя сопровождения играли важную роль. Им приходилось вести бой с самолетами-перехватчиками до тех пор, пока камикадзе не спикируют на свои цели. Бой с перехватчиками всегда носил оборонительный характер. Самолеты сопровождения не могли ни инициировать воздушную дуэль, ни искать выгодной позиции для атаки. Им приходилось прикрывать камикадзе. При атаках с тыла они не могли дать отпор, потому что иначе пришлось бы менять курс. Даже кратковременное отклонение от курса вело к отставанию самолета сопровождения без шансов догнать группу. Пилоты самолетов сопровождения должны были скорее искусно маневрировать и вводить в заблуждение противника, чем стремиться просто сбить его. Первейшим долгом пилота самолета сопровождения было прикрытие самолетов смертников даже ценой собственной жизни.

    Для пилотирования самолетов сопровождения требовались летчики высшей квалификации и выдающихся способностей. Таким образом, на просьбы наших лучших летчиков, таких, как лейтенант Канно, стать камикадзе приходилось отвечать отказом. Подобные люди были так необходимы для прикрытия самолетов смертников, что их нельзя было растрачивать на пилотирование этих самолетов, даже если они и стремились к этому. Многие летчики, способные быть лидерами авиационных звеньев-смертников, пилотировали самолеты сопровождения. Почти всегда они стремились стать добровольцами-камикадзе.

    Унифицированный режим функционирования наших баз, с которых вылетали звенья камикадзе, был прост и эффективен. Самолет-разведчик, обнаруживший цели, радировал об этом береговым службам. Центр связи передавал эту информацию по телефону на командно-диспетчерский пункт аэродрома, где, как я, например, в Себу, дежурные офицеры были наготове и кратко инструктировали пилотов. После объявления тревоги я определял координаты сил противника, оценивал их мощь, курс, наиболее выгодные цели, летные условия на маршруте и в районе цели. Рассмотрев эти факторы, я решал, сколько самолетов-камикадзе послать на операцию, когда им следует взлетать и каким курсом они полетят. Проделав это, я бежал к месту отдыха пилотов – их предпоследнему месту успокоения, – где они построятся для инструктажа. Пилоты кратко записывали все самое существенное из моего инструктажа и затем готовились к вылету.

    Тем временем команды механиков выкатывали самолеты из укрытий на стартовые позиции на взлетно-посадочной полосе. Они уже были загружены бомбами и заправлены топливом. Их моторы были разогреты. Я до сих пор живо представляю весь распорядок вылета. Пилоты карабкаются в кабины подготовленных к полету самолетов… прощальный взмах рукой… грохот двигателей… самолеты взмывают в воздух, уменьшаясь в размерах по мере удаления на восток над океаном цвета индиго до тех пор, пока перед глазами не останутся лишь морская поверхность и небо.

    Поднявшись над морем, пилот, бросив последний взгляд на землю, видит буйную зелень лесов из кокосовых пальм, которую внезапно обрывала узкая полоса сверкающих белых песков, переходящая в бесконечную голубизну океана. Восхищение этой красотой, должно быть, уступало место мыслям о способах выполнения задания. Самолеты упорно набирают нужную высоту, где меньше шансов встретить вражеские перехватчики. Пилоты надевают кислородные маски, поскольку на большой высоте воздух становится разреженным.

    Далеко в океане внезапно появляются маленькие черные точки. Ведущий самолет устремляется прямо к кораблям противника, которые полным ходом движутся на восток. Временами корабли скрывают облака.

    Приближаясь к месту атаки целей, самолеты камикадзе наращивают скорость. Самолеты сопровождения занимают позицию, с которой можно помешать атакам самолетов-перехватчиков. Пилоты-смертники готовят к взрыву свои бомбы, срывая чеку безопасности со взрывателя.

    Истребители противника быстро взмывают вверх, чтобы перехватить строй наших самолетов, упорно стремящийся к своим целям. Ведущий самолет делает небольшой вираж и сигналит: атаковать всем самолетам! Поднятая рука лидера отчетливо видна, можно даже разглядеть его улыбку. Каждый пилот выбирает свою цель, желательно авианосец, и мчится в пике к самому уязвимому ее месту – подъемнику взлетной палубы. Мчится наперекор зенитному огню с корабля, потоку летящих снарядов и пуль. Каждый самолет поражает свою цель. Каждый взрыв поднимает сполохи пламени, от которых уходят вверх столбы густого черного дыма.

    Возвратившись на КДП после вылетов камикадзе, я с надеждой ожидаю успеха операции. Успехи не гарантировались, хотя и случались, однако надежда умирает последней.

    Комментарий императора

    В то время, когда продолжались боевые вылеты камикадзе, а противник усилил свои налеты на базу ВВС в Себу, мы узнали, что императора проинформировали о достижениях спецподразделения «Сикисима». За этой вестью пришло послание, содержащее собственный комментарий императора относительно этих достижений. Тем вечером я распорядился, чтобы личный состав базы собрался на КДП, чтобы прослушать послание императора. Когда все собрались, я увидел, что боевой дух людей очень высокий, несмотря на то что от них каждые сутки требовали все больше усилий. Держа в руке каблограмму, я обратился к ним со следующими словами:

    – Передаю вам слова его величества, высказанные Генштабу ВМС в связи с успехами, достигнутыми специальным ударным корпусом камикадзе.

    Каждый из присутствовавших обратился в слух. Я начал читать послание адмирала Ониси:

    – Когда его величеству сообщили об атаке камикадзе, он сказал: «Была ли необходимость в столь крайней мере? Они совершили грандиозное дело». Слова его величества свидетельствуют о его глубокой озабоченности. Мы должны удвоить свои усилия, чтобы снять с его величества эту озабоченность.

    Я заверил, что мы предпримем все возможное для осуществления этой цели.

    Этим вечером мой друг капитан Иногути, только что прибывший из Манилы, сказал мне:

    – Адмирала Ониси совершенно обескуражили слова императора. Думаю, адмирал воспринял комментарий его величества как критику военачальника, ответственного за эту тактику.

    Рикихэй Иногути

    Глава 9

    РАСШИРЕНИЕ ОРГАНИЗАЦИОННОЙ СТРУКТУРЫ СИЛ КАМИКАДЗЕ

    (октябрь – ноябрь 1944 г.)

    Доводы адмирала Ониси

    Как бы ни обвинял себя адмирал Ониси за создание корпуса камикадзе, итоги сражения в заливе Лейте неизбежно должны были полностью освободить его от таких переживаний. То, что случилось 24 октября с эскадрой адмирала Куриты, предвещало катастрофу всем японским ВМС. На следующий же день в предрассветные часы эскадра адмирала Нисимуры, пытавшаяся проскользнуть на юг через пролив Суригао, столкнулась с поджидавшим ее соединением флота США в составе линкоров, крейсеров, эсминцев и торпедных катеров. В короткий промежуток времени она почти вся была разгромлена. Пошли на дно линкоры «Ямасиро» и «Фусо» вместе с тремя эсминцами, крейсер «Могами» был выведен из строя. Следовавший за эскадрой отряд кораблей адмирала Симы понес потери, заставившие его повернуть назад. С наступлением дня вступили в бой самолеты противника и добили крейсеры «Могами» и «Абукума».

    К северу авианосцы эскадры адмирала Одзавы, призванные служить приманкой, встретили мощное тактическое соединение противника. К концу боя у мыса Энганьо все четыре авианосца – «Дзуйкаку», «Титосэ», «Тиёда» и «Дзуйхо» – вместе с крейсером «Тама» и несколькими эсминцами были потоплены.

    По иронии судьбы приманка сработала, поскольку отвлекла на север быстроходное тактическое соединение противника, в результате чего его транспортные и десантные суда остались без достаточного прикрытия. Адмирал Курита, сменив в течение ночи курс своей эскадры на противоположный, утром 25 октября обрушился на боевое охранение десантных судов, состоявшее из эсминцев и авианосцев сопровождения. Однако корабли Куриты, потопив авианосец сопровождения и три эсминца,[18] повернули назад в западном направлении и ушли через пролив Сан-Бернардино. Адмирала беспокоили возобновившиеся тропические ливни, отсутствие информации и расход топлива. К сожалению, крейсеры «Тикума» и «Тёкай» получили столь серьезные повреждения, что их пришлось затопить, а преследовавшие эскадру самолеты противника потопили крейсеры «Судзуя» и «Носиро». За три дня японский флот потерял три линкора, четыре авианосца, десять крейсеров и девять эсминцев – больше половины действующих кораблей.

    Во всех этих масштабных сражениях обнаружилась полная неспособность нашего 2-го воздушного флота достичь сколько-нибудь весомых результатов обычными способами ведения войны, несмотря на то что он располагал сотнями самолетов. Адмирал Ониси убедился в этом во время проведения операции «Сё». Он еще больше уверовал в то, что единственным средством сдерживания превосходящих сил противника является использование тактики камикадзе. Сразу же после переброски 23 октября на базу ВВС Кларк 2-го воздушного флота адмирал Ониси провел совещание с его командующим, вице-адмиралом Фукудомэ, раскрыв все карты.

    – В прошлом месяце 1-й воздушный флот ужасно потрепали. У него осталось менее пятидесяти самолетов, пригодных для ведения боя. В наличии около тридцати истребителей и лишь несколько бомбардировщиков (Бетти), бомбардировщиков-торпедоносцев «тэндзан» (Джилл) и палубных бомбардировщиков «суйсэй» (Джуди).

    С таким малым числом самолетов невозможно продолжать воевать, применяя обычную тактику. Мы растеряем остатки сил. В связи с такой ситуацией после обстоятельного изучения разных возможностей 1-й воздушный флот решился на атаки камикадзе как единственную тактику, обещающую успех. Надеюсь, 2-й воздушный флот поддержит эту тактику.

    Поскольку адмирал Фукудомэ сразу не оценил эту идею, Ониси переговорил с ним в тот вечер еще раз:

    – Я не стану отрицать полезность массированных нападений, которые вы отрабатывали, но в данной ситуации их эффективность сомнительна. Мы твердо убеждены в том, что атаки камикадзе 1-го воздушного флота принесут желаемые результаты, но необходимо большее количество самолетов. Хотелось бы, чтобы вы поделились с нами своими истребителями.

    Но адмирал Фукудомэ продолжал считать обычные массированные атаки эффективными. Его тревожило то, что принятие тактики атак камикадзе может подорвать боевой дух пилотов. В связи с этим 2-й воздушный флот совершил 24 и 25 октября нападения с воздуха посредством 250 самолетов. В эти самые важные дни операции им удалось лишь повредить два крейсера и три эсминца.[19] Однако только 25 октября одним лишь звеном подразделения «Сикисима» из пяти самолетов камикадзе был потоплен авианосец противника и два-три других повреждены.

    Вечером этого дня адмиралы совещались в третий раз. Адмирал Ониси говорил:

    – Факты подтверждают, что атаки камикадзе – наш единственный шанс. В критической ситуации нельзя терять драгоценного времени. 2-й воздушный флот обязан согласиться на атаки камикадзе.

    Теперь адмирал Фукодомэ убедился в эффективности атак смертников, но он все еще беспокоился об их негативном влиянии на боевой дух своих людей. Адмирал Ониси переубедил его, и после совещания с офицерами штаба 2-го воздушного флота, которое продолжалось до 2.00 26 октября, адмирал Фукодомэ наконец согласился принять тактику атак самолетов-смертников.

    После принятия обоими воздушными флотами новой тактики было решено, что они будут иметь объединенное командование во главе с адмиралом Фукудомэ и адмиралом Ониси в качестве начальника его штаба. Капитана Сибату из 2-го воздушного флота назначили начальникам оперативного отдела, а меня – ответственным за проведение атак камикадзе. Когда были закончены организационные мероприятия, командование ВМС юго-западной зоны издало официальный приказ о создании объединенных сил морской авиации наземного базирования.

    В намерения адмирала Фукудомэ входило использование в качестве камикадзе только истребителей 12-й воздушной дивизии, сохранив остальные самолеты 2-го воздушного флота для обычных воздушных рейдов. Но желание пилотов добровольно включиться в операции смертников было столь велико, что 27 октября в одной лишь 701-й авиагруппе было сформировано четыре звена камикадзе под командованием капитана Тасухико Киды.

    Боевой дух летчиков 12-й воздушной дивизии был также чрезвычайно высок. Они вступили в специальный ударный воздушный корпус, как только 26 октября прибыли на базу Кларк. На следующий день семнадцать самолетов, ведомых лейтенантом Канно (включая тринадцать только что перебазировавшихся с севера), вылетели из Мабалаката в Себу, самую передовую базу самолетов-камикадзе. По пути этот авиаотряд вступил в воздушный бой с шестнадцатью самолетами «грумман» палубной авиации противника над Мариндукой.

    Вскоре после вылета в Себу один из пилотов обнаружил, что шасси его самолета не выпускается. Однако он не вернулся назад. Вместо этого летчик следовал непосредственно за лейтенантом Канно, который позже жаловался на трудности в связи с необходимостью прикрывать этого летчика во время воздушного боя с американскими самолетами палубной авиации.

    В связи с принятием 2-м воздушным флотом тактики камикадзе и прибытием новых самолетов с севера положение с атаками смертников на Филиппинах значительно улучшилось.

    Неординарное командование

    В течение всей трехдневной битвы у Лейте и севернее, у побережья Лусона, я оставался в Мабалакате. 26 октября я вернулся в Манилу в штаб с докладом относительно формирования специальных подразделений. Меня поразил грязный вид города. Прохожие на улицах выглядели запуганными и нервными. Многие из них покидали город с огромными тюками на плечах. Над гаванью города висели клубы порохового дыма. Солдаты очищали зенитные позиции вдоль пляжа от ящиков и осколков, оставшихся после последнего авиарейда. Следы от разрушительных бомбардировок противника сохранялись во всей зоне Манильского залива. Особенно удручало большое количество затонувших судов, которые различались теперь только по верхушкам мачт, торчащих над поверхностью моря. Я не мог себе представить, как в условиях таких ужасных авиарейдов можно будет обеспечить военные поставки.

    По прибытии в столицу я обнаружил, что штабы 1-го и 2-го воздушных флотов работают совместно, и узнал о своих новых обязанностях и ответственности.

    Рано утром следующего дня около сорока самолетов палубной авиации противника совершили налет на Манилу. Основной удар был направлен на стоявшие на якоре суда, портовые сооружения и позиции войск ПВО. Истребители, бомбардировщики и пикирующие бомбардировщики волна за волной наносили удары по базе Николс, наш штаб был обстрелян из пулеметов.

    Мы с адмиралом Ониси укрылись в небольшом бомбоубежище в саду. Во время паузы между разрывами бомб адмирал сказал:

    – Иногути, вам известно, что капитан Эйитиро Дзё неоднократно просил меня назначить его командиром звена камикадзе? Думаю, именно после возвращения из Рабауля он впервые предложил такую тактику, твердо заявляя, что иного выхода из кризиса нет. В то время я не понимал, что он имеет в виду, не мог принять его идею. Теперь я пришел к тому же заключению и претворяю эту идею в жизнь. – Во время пулеметной очереди он пристально смотрел в одну точку и затем продолжил: – То, что нам приходится прибегать к вещам, подобным этим, свидетельствует о том, насколько убога была наша стратегия. – После долгой паузы он заключил: – Это определенно неординарное решение.

    Это мне напомнило кое-что, случившееся два с половиной года прежде. Тогда адмирал Исороку Ямамото, командующий объединенными силами флота, искал возможности добиться крупной победы. В то время я возглавлял сектор лейтенантов и капитан-лейтенантов управления кадров министерства ВМС в Токио. Мартовским днем 1942 года специалист по торпедам адмирала Ямамото, капитан Арима, пришел ко мне в кабинет и сказал:

    – Мне нужно несколько исключительно способных людей.

    – Для чего тебе они? – спросил я.

    – Они необходимы для управления подлодками-малютками во время атак в бухтах Сиднея и Диего-Суареса.

    Пораженный, я откровенно высказал свое мнение:

    – Следует ли повторяться и снова использовать малютки, как это уже было в Пёрл-Харборе? В то время это делалось потому, что, как полагали, от их атак многое зависело. Но такие атаки почти всегда были самоубийственны. С точки зрения командования, они крайне жестоки. Как бы ни был велик и талантлив адмирал Ямамото, если он прибегнет к такой тактике, историки будут осуждать его многие столетия.

    Арима ответил:

    – Полагаю, адмирал Ямамото мыслит шире, чем ты.

    – Возможно, – сказал я, – но эта идея ужасна. За столь бесчеловечное деяние придется отвечать на небесах.

    Теперь, однако, я, раньше называвший такие вещи жестокими, был согласен с адмиралом Ониси, помогал ему в осуществлении операций подобного рода. Как ни парадоксально, но была разница между тем и этим временем. Разве адмирал Ониси не назвал тактику камикадзе неординарной? Японский флот идет на все ради успешной защиты Филиппин. Нет иного способа для наших самолетов наземного базирования эффективно взаимодействовать с ВМС, кроме как посредством тактики камикадзе. В нынешних условиях, считал я, атаки смертников допустимы.

    Там, в небольшом бомбоубежище в Маниле, во время паузы между разрывами бомб адмирал Ониси говорил:

    – Когда я вернулся сюда 20 октября после завершения формирования первого ударного звена в Мабалакате, то пошел прямо в штаб ВМС юго-западной зоны попросить, чтобы выход в море эскадры адмирала Куриты задержали до тех пор, пока самолеты камикадзе не получат возможность провести боевые вылеты. Я пришел в штаб через два часа после того, как приказ о выходе эскадры в море был уже отдан. Отмена приказа вызвала бы всеобщий хаос, поэтому я не стал добиваться этого и ушел.

    Адмирал Ониси говорил бесстрастно. Однако я мог представить себе, что он чувствует, зная, какие ужасные потери несет Япония в данный момент в районе Лейте.

    По завершении авиационного налета противника мы покинули бомбоубежище. Самолеты противника отбомбились. Они уходили на восток в боевом порядке, ничто им не мешало, не противодействовало. Новые клубы черного дыма заволакивали небо над бухтой.

    Только вопрос времени

    Тем вечером я отдыхал в вестибюле штаба, когда в темном узком коридоре появился молодой офицер в летной экипировке, подошел ко мне и сказал:

    – Меня зовут Тада, господин капитан. Адмирал Ониси на месте?

    Это был младший лейтенант Кэйта Тада, двадцатилетний курсант 71-й выпускной учебной группы высшего военно-морского училища. Я всегда симпатизировал курсантам училища, поскольку до войны сам учился в нем.

    – Рад тебя видеть, лейтенант Тада, – откликнулся я. – Зачем ты пришел сюда?

    – Я хотел бы встретиться с адмиралом Ониси, – ответил он.

    – Хорошо, адмирал на втором этаже. Я провожу тебя в его кабинет.

    Тада быстрой походкой пошел к указанной двери. На пороге он воскликнул:

    – Здравствуйте, дядя! – и вошел в кабинет. В голосе юноши звучали теплые родственные нотки.

    Я спустился по лестнице к себе и просмотрел личное дело этого молодого человека. Его отец, вице-адмирал Такэо Тада, был начальником оперативного управления министерства ВМС.[20] Вице-адмирал Тада и Ониси учились в одной учебной группе в высшем военно-морском училище и были давними друзьями. Их семьи были дружны. Не имея собственных детей, Ониси любил юного Таду, как сына.

    Из предписания лейтенанту Таде я узнал, что он состоял в 252-й авиагруппе 2-го воздушного флота. Он прибыл на базу Николс 23 октября и был назначен командиром специального ударного авиазвена. Теперь он пришел проститься.

    Часы показывали 22.00. В штабе стало темно, когда Ониси и Тада спустились вниз по лестнице. В саду адмирал пожелал молодому человеку удачи. Тада поклонился, надел фуражку, и они расстались.

    Старик стоял молча, долго смотрел в темноту, а затем повернулся и медленно побрел в свой кабинет. Когда он поднимался по лестнице, я чувствовал, как томили его мрачные мысли о том, что близкий ему молодой человек скоро пойдет на смерть.

    Оказалось, что на следующий день лейтенанта Таду перевели в другое подразделение камикадзе. Лишь 19 ноября он смог наконец совершить вылет в район залива Лейте, после которого о нем ничего больше не слышали.

    Несколько позже я вылетел на истребителе в Себу. В этом месте, расположенном всего в 60 милях от Лейте, обстановка была напряженная. Взлетно-посадочные полосы использовали для взлета и падения самолеты-разведчики, самолеты сопровождения и камикадзе. В этом интенсивном движении летчиков я увидел несколько человек, знакомых мне со времени учебы в военном училище. Среди них был лейтенант Кэндзо Накагава, который командовал 165-й эскадрильей истребителей.

    Несколько дней ранее противник высадился в Таклобане и теперь наращивал численность десантных войск и военные поставки, чтобы оккупировать весь остров Лейте. Наши армейские части занимали позиции на холмах, предпринимая все возможное для отражения вторгнувшихся войск. Однажды вечером я находился на КДП, когда приземлилось авиазвено из шести самолетов. Я не обратил внимания на командира звена, когда он рапортовал офицеру базы ВВС. Это был мой племянник, младший лейтенант Сатоси Иногути. Должно быть, он заметил меня на КДП, потому что позже подошел ко мне. Он только что прибыл с базы Кларк, куда прилетел с Японских островов. Его отлет из Японии задержался в связи с трудностями укомплектования подразделения шестью самолетами.

    Мой племянник учился в высшем военно-морском училище в одной учебной группе с лейтенантом Тадой. Их группа была выпущена из училища 15 сентября 1943 года. Большинство выпускников сразу же поступило в Центр подготовки летчиков морской авиации. Только в октябре ему было присвоено звание младшего лейтенанта. Шесть самолетов, которые он привел в Себу, входили в 165-ю эскадрилью истребителей лейтенанта Накагавы.

    Я не видел парня несколько лет и был рад узнать подробности его карьеры после окончания училища. Рассказав мне об этом, он спросил, что мне известно о его отце.

    Его отец – мой брат, капитан Тосихира Иногути – получил в августе 1944 года под свое командование линкор «Мусаси» и стоял на капитанском мостике своего корабля 24 октября. В этот день эскадра Куриты, следовавшая на восток в море Сибуян, подвергалась атакам самолетов противника от зари до сумерек. Противник сосредоточил бомбардировки и торпедные атаки на «непотопляемом» линкоре «Мусаси». Его удалось потопить с большим трудом, но выдержать эти удары не смогло бы ничто, способное плавать. Я знал уже, что капитан остался на корабле, приказав команде его покинуть.

    Я мог сказать его сыну только то, что он утонул вместе со своим кораблем.

    Молодой человек тяжело вздохнул и повторил, словно эхо:

    – Утонул вместе со своим кораблем.

    В тот самый день он перелетел море Сибуян, чтобы приземлиться в Себу. Племянник погрузился в размышления, и у меня сложилось впечатление, что он обдумывает вылет с заданием камикадзе. Я не считал, что мне следует советовать ему что-либо, свой выбор он должен был сделать сам. Время шло, и, понимая, что племянник устал, я настоял, чтобы он отдохнул. Мы разошлись в свои комнаты.

    В полдень 2 ноября самолет-разведчик обнаружил на аэродроме в Таклобане более 80 самолетов противника. На следующее утро был спешно сформирован авиаотряд для нанесения удара по этой соблазнительной цели. Авиационные двигатели, работавшие на холостом ходу, били голубыми струями выхлопных газов в предрассветных сумерках, пока 12 истребителей, ведомых лейтенантом Накагавой, готовились взлететь. Мой племянник, стоявший в оперативном центре в обычной форме, скрылся не более чем на минуту, чтобы появиться вдруг в полной летной экипировке. Он выбежал из помещения центра к самолетам, некоторые из которых уже подруливали к взлетно-посадочной полосе. Как только взмывающие вверх силуэты и грохот моторов возвестили о том, что первые самолеты поднялись в воздух, ко мне вбежал возбужденный пилот, унтер-офицер, и воскликнул:

    – Лейтенант Иногути сказал, что полетит вместо меня, и сел в мой самолет.

    С рассветом в направлении Таклобана можно было наблюдать вспышки зенитного огня. Наши самолеты достигли аэродрома противника. Я молился, чтобы им сопутствовал успех.

    Примерно через тридцать минут назад вернулся один – всего лишь один – из наших самолетов. Лицо пилота, выбиравшегося из фонаря кабины, было в крови.

    – Как только мы миновали горы, сильный зенитный огонь расстроил наш боевой порядок, – сообщил пилот. – Должно быть, нас засекли радары, потому что зенитные батареи находились в полной боевой готовности. Понятно, что внезапная атака не удалась.

    «Что с лейтенантом Ино…» – собрался было я спросить, но осекся. Выражение лица пилота могло служить ответом на мой вопрос.

    Прошло всего десять дней с тех пор, как отец лейтенанта погиб вместе с линкором «Мусаси», и теперь недалеко от этого места упокоился навсегда сын.

    Тадаси Накадзима

    Глава 10 ЖИЗНЬ НА БАЗЕ КАМИКАДЗЕ

    (октябрь – декабрь 1944 г.)

    Лейтенант Фукабори из 701-й авиагруппы

    27 октября, через день после того, как адмирал Фукудомэ согласился с тактикой камикадзе, мой приятель Иногути приступил к исполнению новых обязанностей, связанных со специальными ударными силами. Я сидел после ужина в оперативном центре в Себу и внезапно услышал гудение самолета над летным полем. Вышел наружу, чтобы узнать, в чем дело. Сигнальные огни на крыльях самолета свидетельствовали о том, что это наш самолет. Я немедленно отправился на аэродром и застал там приготовления к ночной посадке самолета.

    Способы освещения взлетно-посадочных полос на этой прифронтовой базе были крайне примитивными. Фонари, работающие на электрических батареях, использовались для подачи сигналов самолетам только глубокой ночью. Вообще же, чтобы обозначить взлетно-посадочную полосу, люди выстраивались вдоль нее через равные интервалы. Каждому из них следовало по сигналу с КДП зажечь спичкой керосиновую лампу. Операция требовала полной синхронности, поскольку лампы должны были зажечься как раз перед посадкой самолета и потушены после того, как она состоялась. Более длительное освещение могло привлечь ночные бомбардировщики противника, которые наведывались почти каждый вечер.

    Как раз тогда, когда мы собирались осветить летное поле, появились два ночных бомбардировщика противника. Пилот нашего самолета, не ведая о них, непрерывно сигнализировал: «Приготовьтесь к посадке!» Самолеты противника, в свою очередь, также не заметили наш самолет, предпринимающий отчаянные усилия для совершения посадки. Когда бомбардировщики противника удалились на некоторое расстояние от летного поля, наши люди быстро зажгли лампы для своего самолета. Но эта иллюминация заставила вражеские самолеты вернуться назад. Нам пришлось погасить лампы и спасаться в укрытиях. Наконец вражеские рейдеры сбросили свои бомбы поблизости от аэродрома и удалились. Я подал сигнал с КДП, что посадке нашего самолета ничто не угрожает. Лампы вновь загорелись, и после долгого кружения над аэродромом недоумевавший пилот благополучно посадил свою машину.

    Вскоре мне на КДП отдавал рапорт лейтенант Наодзи Фукабори, именно так звали пилота самолета, совершившего ночную посадку. Он состоял в 701-й авиагруппе 2-го воздушного флота и утром того дня был выбран командиром звена 2-го специального ударного корпуса камикадзе. Его звено вылетело с базы Николс на поиски кораблей противника вокруг Лейте. Тем временем Фукабори обнаружил дефект во взрывателе своей бомбы и совершил посадку в Легаспи, чтобы устранить его. Починив взрыватель, он снова поднялся в воздух, но, когда достиг залива Лейте и не смог в темноте обнаружить какие-либо цели, прилетел в Себу.

    Рапорт лейтенанта был непринужденным, и завершил он его замечанием, что рано утром собирается вылететь с базы, чтобы выполнить свое задание. Он отнюдь не выглядел человеком, вернувшимся после неудачной попытки самоубийства и готовящимся использовать еще один шанс покончить счеты с жизнью.

    Выслушав рапорт Фукабори, я сказал:

    – Завтра тебе придется совершить аварийное пикирование самостоятельно, но не лучше ли вернуться на свою базу и дождаться шанса атаковать цели противника вместе с другими самолетами камикадзе?

    Мне хотелось напомнить ему, что у одиночного камикадзе меньше возможностей поразить цель, чем у авиазвена в сопровождении истребителей. Он спокойно выслушал мои слова. Мы оба знали, что пилот-смертник должен стремиться к максимальной эффективности своих действий. Фукабори тщательно и молча обдумывал вопрос. Когда он заговорил, его голос звучал спокойно, но твердо:

    – Вы, конечно, правы, но мои товарищи уже сделали свое дело. Я вылетаю завтра.

    Мы расстались, и я больше не стал предпринимать попыток повлиять на него. Лейтенант спал крепким, здоровым сном, поскольку рано утром следующего дня явился на КДП отдохнувшим и свежим. Я поинтересовался, позавтракал ли он. Фукабори кивнул и сказал:

    – Я уже поел. А вы завтракали?

    Эти простые слова свидетельствовали о его полной раскованности. Я их никогда не забуду.

    Лейтенант поблагодарил за гостеприимство и вручил мне свой последний рапорт о вылете в Мабалакат и на базу Николс. Еще затемно он поднялся на своем «суйсэй» с аэродрома в сопровождении четырех истребителей.

    Когда истребители вернулись, от них поступил рапорт, не содержавший полных сведений о судьбе Фукабори. Пилоты истребителей расстались с самолетом лейтенанта на подлете к заливу Лейте и не видели его последнего пике. Однако приблизительно в то время, когда самолет лейтенанта должен был находиться над заливом, они видели, что все небо усеяно разрывами от зенитного огня противника.

    Мне хотелось думать, что лейтенант добился успеха.[21]

    Последний рапорт лейтенанта – классический пример самоотверженности:



    «27 октября 1944 г.

    (1) Командиру 701-й авиагруппы, автобаза Николс

    (2) Капитан-лейтенанту Эме, Мабалакат, Восточный аэродром


    Я произвел сегодня вынужденную посадку в Легаспи из-за неполадок с бомбовым взрывателем. После устранения неполадок присоединился к своему звену и проследовал до Лейте, прибыв туда в 18.50. Мы совершали круги над заливом на высоте 1000 метров, но солнце село, и корабли противника не различались. На их присутствие указывал сильный зенитный огонь противника. Два сопровождавших меня самолета, видимо, врезались во вражеские корабли, но мне не хватало света определить подходящую цель. Поэтому я не стал атаковать и направился на аэродром в Себу.

    В Себу благополучно совершил посадку около 20.30. Намеревался лететь оттуда утром следующего дня и найти подходящую цель для атаки. Вот замечания в надежде, что они принесут пользу тем, кто будет выполнять задания после меня.

    1. Перед вылетом следует тщательно осмотреть бомбовый взрыватель.

    2. С нагрузкой в одну 250-килограммовую бомбу и четыре 60-килограммовые бомбы самолет способен лететь со скоростью 125 узлов. Учитывая это, важно определить точное время вылета. Нельзя распознать класс кораблей, если не опуститься над целью до высоты, как минимум, 1820. С воздуха трудно найти в море цель даже при ярком лунном свете.

    3. Думаю, что пикирующий бомбардировщик типа 99 может успешно провести атаку камикадзе даже в сумерках, если ее точно рассчитать по времени.

    4. Рекомендую обдумать проведение атак на рассвете, используя Себу как промежуточную базу. В атаках на заре меньше риска встретить истребители противника, а экономия топлива усилит разрушительные последствия столкновения самолета с целью.

    5. Прежде всего, не следует терять терпения. Следует подождать благоприятной обстановки для атаки. Нетерпеливый пилот склонен поразить недостаточно ценную цель.

    Наодзи Фукабори.

    PS. Уверенность наших пилотов в своих силах убеждает меня в том, что престиж империи сохранится и в дальнейшем. Наши пилоты молоды, но ведут себя великолепно. Нет нужды беспокоиться за выбор пилотов-камикадзе. Желаю как можно больше удачи и наилучшего здоровья. Прощайте».

    В компании пилотов

    Какая атмосфера царила на базах, где пилоты-камикадзе в обстановке предельного напряжения ожидали своей очереди совершить последний полет? Как офицер, ответственный за летную подготовку в Мабалакате и Себу, я контактировал со многими пилотами и могу искренне признаться, что не припомню их в мрачном, депрессивном состоянии. К примеру, эпизод на вечеринке с сакэ красноречиво характеризует их настроение.

    Как-то в середине ноября личный состав базы в Себу подарил пилотам-камикадзе дюжину бутылок сакэ. В случае малейшей вероятности вылета на задание пилоты воздерживались от выпивки, но тогда не поступало сообщений о присутствии в оперативной зоне каких-либо кораблей противника, и я приказал передать подарок в казарму летчиков-смертников.

    После ужина ко мне пришел посыльный с приглашением посетить вечеринку пилотов. Приглашение получил и лейтенант Канно, выздоравливавший после ранения в ногу. Его внесли на руках несколько ликовавших летчиков. За столом, заставленным разными яствами, сакэ не жалели. Для прифронтовой зоны это было весьма впечатляющее мероприятие, оно доставило участникам много радости.

    Один из пилотов, несколько подвыпивший, неожиданно подошел ко мне и спросил:

    – Когда я смогу участвовать в специальной атаке? Почему вы не разрешаете мне вылет в ближайшее время?

    К нему присоединился другой летчик:

    – Я вступил в специальный ударный корпус с самого его образования, однако более поздние добровольцы уже выполнили свой долг. Сколько времени я должен ждать?

    Я сразу не сообразил, как ответить на эти каверзные вопросы. Однако внезапно мне пришла в голову идея.

    – Помните, как один из величайших воинов Японии, Масасигэ Кусуноки, накануне своей последней битвы вызвал воина-сына и велел ему идти домой к матери?[22] Рано или поздно наступит время для каждого из нас. Атаки камикадзе, так или иначе, продлятся до установления мира во всем мире. Парни, вы должны считать себя первыми из многих на переднем крае и не жаловаться на то, что исполните долг парой дней позже, чем кто-либо еще.

    Они кивнули в знак согласия. Но пилот, обратившийся ко мне первым, сказал:

    – Да, я понимаю, что вы имеете в виду, но считаю, что лучше быть старшим Кусуноки.

    Течение разговора изменилось в тот момент, когда другой пилот спросил: различается ли в гробнице Ясукуни отношение к усопшим в зависимости от звания?[23]

    – В гробнице Ясукуни нет никакой дискриминации, – ответил я. – Старшинство определяется исключительно сроком поступления.

    – В таком случае я превзойду вас в звании, командир, потому что вам придется послать на задание многих пилотов, прежде чем выполнить его самому.

    – Слушай, как мы поступим в отношении командира, когда он явится в Ясукуни? – спросил пилота приятель.

    – Давай назначим его сержантом столовой!

    Эти слова покрыл взрыв хохота.

    – Не смогли бы вы предложить мне что-нибудь получше? – взмолился я.

    – Хорошо, тогда, может быть, офицером столовой, – согласился только что говоривший пилот.

    Все снова рассмеялись.

    Вечеринка затягивалась, и я собрался уходить. Два-три пилота последовали за мной к двери и даже дальше, обращаясь с просьбами отправить их на спецзадание пораньше. Услышав их просьбы, некоторые пилоты-коллеги кричали:

    – Несправедливо! Никаких привилегий!

    Эти странные выкрики потонули в шуме общего веселья, который постепенно ослабевал по мере того, как я в раздумье удалялся в свои апартаменты.

    Новые пилоты, прибывшие вместо тех, которые уже совершили свои успешные вылеты, тоже стремились побыстрее получить возможность атаковать противника. Они не нуждались в лекциях для поднятия боевого духа. Однако в Мабалакате, Себу и других местах новых добровольцев не только инструктировали по важным вопросам поражения целей противника, но также по дислокации и функционированию японских баз ВВС на Филиппинах. Обычно я проводил инструктаж среди высокого кустарника на краю аэродрома, где установили учебную доску. Временами местом инструктажа была тускло освещенная казарма. Почти всегда он сопровождался ревом самолетов противника над головой.

    Многие летчики-камикадзе вылетали на задание в день вступления в специальный ударный корпус. Ни один из них не знал о вылете раньше чем за день. Тем не менее они учились, задавали вопросы и проявляли страстную заинтересованность в обогащении знаниями. Их общее настроение не содержало ни грана пафоса или уныния. Они сохраняли в компаниях приветливость и жизнерадостность, а к работе относились, как правило, добросовестно и прилежно. Это были люди дела.

    Во время каждого инструктажа появлялись новые и отсутствовали знакомые лица. Инструктор и предмет беседы оставались теми же, аудитория же постоянно менялась. Случилось, однако, так, что я заметил, как на инструктажи приходил один и тот же слушатель. Это был младший лейтенант Ёноскэ Игути, которого перевели из подразделения «Дзимму» 2-го ударного корпуса в 201-ю авиагруппу. Он служил штурманом палубного бомбардировщика «суйсэй» (Джуди) и вошел теперь в состав 1-го корпуса камикадзе.

    На инструктаже он каждый раз садился позади группы слушателей и отпускал замечания по поводу всего, что высказывалось. Когда инструктаж завершался и другие задавали вопросы, он обязательно поднимался, чтобы задать свой вопрос. Частые посещения инструктажа явно имели целью рассеять некоторые сомнения в его голове. Он хотел удостовериться в том, что не упустил ничего нового.

    Вечером 13 декабря сообщили, что через пролив Суригао на запад проходило мощное тактическое соединение ВМС США. Было очевидно, что противник, прочно закрепившись у Таклобана на Лейте, готовил новые десантные операции. Получив это донесение разведки, командование в Мабалакате, где я снова застрял, перешло к активным действиям. Утром в воздух поднялись семь «гэкко» (Ирвинг) и четыре гидросамолета-бомбардировщика на поиски противника вдоль южного побережья острова Негрос. Хотя поиски не дали результатов, решили провести наступательную операцию, несмотря на то что противник еще не был обнаружен. Соответственно, в этот день поднялась в воздух самая мощная армада самолетов со времени образования специального ударного корпуса. В нее входили два разведывательных самолета «сайун» (Мирт), 13 истребителей Зеро и 23 «сидэн» (Джордж) для воздушного прикрытия, первое подразделение камикадзе из 17 истребителей Зеро, второе подразделение камикадзе из 3 «суйсэй» (Джуди) и третье из 6 «гинга» (Фрэнсис). К этому добавили два Зеро для оценки результатов операции. Младший лейтенант Игути принял участие в операции в качестве командира второго звена камикадзе из 3 «суйсэй», находясь в самолете, пилотировавшемся унтер-офицером 2-го класса Такэдзи Такэбэ.

    Приказы к вылету получили одновременно звено истребителей Зеро на западном летном поле Мабалаката и звено «суйсэй» на восточном поле, которое отстояло на 2000 метров от казармы и КДП. Требовался быстрый взлет. Я хорошо помню, как Игути быстро собрал своих людей, сел в автомобиль и помчался к восточному полю. Зеро еще поднимались с соседнего аэродрома, когда его звено «суйсэй» пронеслось над ними в строгом порядке. В 7.30 те и другие соединились, полетев вместе к цели.

    Планом операции авиагруппы предусматривался поиск противника вдоль побережья острова Негрос и в море Минандао, начиная от Думагете на юго-восточной оконечности Негроса, и атака его в момент обнаружения. Однако авиагруппе пришлось рассеяться при встрече с превосходящими силами истребителей противника у Батангаса, в 50 милях к югу от Манилы. Попыткам вновь соединиться помешала плохая погода в данном районе, и корабли противника не были обнаружены. В тот вечер японским самолетам пришлось искать удобные места для посадки, а около половины самолетов вернулись на следующий день на свои базы.

    Но неблагоприятные обстоятельства не обескуражили Игути. Продолжая лететь по установленному маршруту, несмотря на то что других плохая погода заставила прекратить операцию, он радировал на базу: «11.50. В районе Думагете противник не обнаружен». Исходя из содержания этой радиограммы, предположили, что Игути повернет назад и вернется на базу. Поэтому его следующая радиограмма привела всех в шоковое состояние. «Бомба не сбрасывается!» – гласила она.

    Очевидно, Игути упорно продолжал поиск противника в неблагоприятных метеорологических условиях, хотя и без успеха. Сняв предохранительную чеку со взрывателя бомбы, он стремился теперь сбросить бомбу в боевом состоянии до посадки в Себу.

    Должно быть, Игути и его пилот старались разными способами освободиться от опасной бомбы. Их очередная радиограмма: «Мы будем атаковать противника в заливе Лейте» – давала ясно понять, что их усилия не увенчались успехом. Следующая радиограмма: «12.25. Мы – над заливом Лейте» – заставила всех нас в штабе молиться за то, чтобы они нашли хорошую цель. Следующие слова Игути: «В 12.30 истребители противника не обнаружены» – испугали, поскольку мы были уверены, что его самолет уже совершил свою смертоносную атаку.

    Голос Игути звучал поразительно спокойно и твердо. В небе не было вражеских истребителей, но по его самолету велся сильный зенитный огонь. Мы затаили дыхание, когда голос произнес: «Сейчас 12.37. Мы атакуем. До здравствует император!»

    Из радиограмм очевидно, что состояние духа Игути было великолепным. Более важно, однако, то, что младший лейтенант Игути и пилот Такэбэ действовали правильно буквально на каждом этапе своего полета. Совершая атаку в отрыве от товарищей, в неблагоприятных погодных условиях, не имея возможности определить цель и, что хуже всего, сбросить бомбу, они не растерялись. Должно быть, Игути уделил особое внимание изучению полетов в неблагоприятных погодных условиях. Он хорошо знал сопутствующий таким полетам расход топлива и где искать цели. Его обстоятельность в учебе окупилась сторицей, можно верить, что он готовился к подвигу всю жизнь.

    Люди и мораль

    Оценивая позицию этих людей, нужно помнить, что они считали атаки камикадзе частью своего долга. Много раз я слышал, как они говорят: «Когда мы стали солдатами, то посвятили свои жизни императору. Когда мы совершаем боевые вылеты, то твердо убеждены в том, что способствуем этим разгрому врага. Было бы слабостью думать иначе. Следовательно, атака камикадзе всего лишь название. Это тактика, которая, хотя и необычна по форме, является лишь одним из способов выполнения наших боевых задач».

    Так думали все и конечно же пилоты 201-й авиагруппы на Филиппинах. Свои вылеты они воспринимали как будничное дело. Здесь не было ни грана театральности или истеричности. Все соответствовало профессиональному долгу.

    Обычно вылет камикадзе следовал за обнаружением тактического соединения противника. Скажем, самолет-разведчик засекает нужную цель в 8.00. Об обнаружении цели радируется в штаб в Маниле, откуда сообщение рассылается по базам ВВС, где дислоцируются специальные ударные авиазвенья. Вся эта процедура обычно занимает около двух часов. Еще два часа уходит на то, чтобы поднять пилотов по тревоге, проинструктировать их, приготовить самолеты к полету, осуществить взлет. Таким образом, проходит четыре часа с того времени, как обнаружат тактическое соединение противника, до того времени, как на выполнение задания отправится специальное ударное подразделение.

    Когда обстановка складывается именно так, пилотам во время ожидания вылета обычно дают позавтракать. С получением на базе сообщения об обнаружении противника для меня наступает сумасшедшее время до тех пор, пока самолеты не взлетят. Не остается ни минуты, чтобы отвлечься от дела. Когда я наконец мчусь к пилотам для инструктажа перед вылетом, кто-нибудь из них, увидев, как я взмылен, предлагает мне свой завтрак.

    В то время, когда пилоты ожидали моего инструктажа, я часто слышал фрагменты их разговора, например:

    – Как насчет того, чтобы врезаться в дымную трубу авианосца? Это даст большой эффект, поскольку дымная труба слабо защищена.

    – Да, но трубы обычно искривлены, поэтому в них трудно попасть.

    Такие разговоры больше напоминали обсуждение удобного места рыбалки, чем встречи со смертью. Наблюдая пилотов 201-й авиагруппы, я убедился, что их боевой дух соответствовал требованиям боевого задания.

    Пока выполнялась программа специальных операций, каждый стремился сделать все возможное, чтобы обеспечить ее успех. Особенно старались механики, которые постоянно беспокоились о техническом состоянии самолетов. Плохо подготовленный самолет мог легко провалить задание. Если он возвращался на базу из-за технических неполадок, разочарованию пилота не было предела. Зная, в какое безутешное состояние придет пилот в таком случае, наземные команды стремились содержать самолеты в наилучшем виде. Порой пилот прибегал ко мне во время вылета и восклицал:

    – Капитан, в двигателе неполадки. Дайте мне другой самолет!

    В подобном затруднительном положении предоставление пилоту другого самолета не имело смысла, поскольку другие участники вылета не стали бы его ждать. Я напрягал мозги, чтобы придумать какую-нибудь удовлетворительную отговорку для обескураженного пилота, которая помогла бы ему оставить мысль о полете в этот день.

    – Все уже улетели. Ты не сможешь их догнать. Печально, конечно, но ничего не поделаешь. Это – рука Провидения. В следующий раз ты будешь удачливее.

    Поведение пилота, которому не удался вылет, всегда вызывало сочувствие. Он уединялся и наблюдал за товарищами, летящими высоко в небе. Никакие утешения на него не действовали. Один корреспондент как-то говорил мне, что нет зрелища более печального, чем пилот в таком состоянии. Примерно так же переживала случившееся команда механиков, обслуживавшая самолет, оказавшийся неготовым к вылету.

    Наземные службы работали сутки напролет. Однажды я созвал механиков и техников, чтобы поблагодарить их за самоотверженную работу, и посоветовал им расслабляться, хотя бы изредка. Я напомнил им, что война будет продолжаться еще немало месяцев и важно, чтобы они восстанавливали свои силы, отдыхая. Они ответили, что беспокоиться за них не нужно.

    – Когда нет работы, мы отдыхаем в тени от плоскостей самолета, – сказал один из механиков.

    Наземные команды не только постоянно занимались ремонтом и обслуживанием самолетов, но также освобождали взлетно-посадочные полосы от осколков бомб после воздушных налетов противника. Такие осколки, оставшись на бетонной полосе, могли бы проткнуть шины шасси самолетов. Поскольку противник совершал подобные налеты ежедневно, работа по очистке взлетно-посадочных полос была регулярной и трудной.

    Был один механик, который имел привычку тщательно мыть и обтирать фонарь кабины каждого самолета камикадзе. Он руководствовался собственной теорией, согласно которой фонарь кабины представлял собой гроб пилота и, как таковой, должен быть без единого пятнышка. Одного из пилотов такое отношение к делу так растрогало, что он специально поблагодарил механика, отметив большое значение для него чистого самолета. От этих слов глаза механика наполнились слезами. Не в силах говорить, он бежал, держась рукой за край крыла самолета, пока тот выруливал перед взлетом.

    Когда самолеты возвращались с задания на аэродром, – те, которым удавалось вернуться, – их с энтузиазмом встречали наземные команды, которые сразу же после того, как пилот выбирался из самолета, тащили машину в укрытие, замаскированное от воздушных налетов врага. Иногда работы по ремонту машин начинались еще до того, как пилот докладывал о выполнении задания на КДП. Меня всегда поражали быстрота и энтузиазм этих людей. Их работоспособность заражала каждого сотрудника базы, включая снабженцев и медиков, которые не участвовали непосредственно в подготовке боевых операций. Все стремились оказать посильную помощь и делали все возможное, как если бы сами были пилотами-камикадзе.

    Однажды меня пригласили посмотреть на макет самолета, который плотники соорудили в своей мастерской. Выкрашенный в темно-зеленый цвет, с красными дисками на крыльях и обеих сторонах фюзеляжа, самолет выглядел как истребитель Зеро. Я назвал этот первый макет «Вклад Себу № 1» и спросил старшего плотника, сколько времени требуется на изготовление таких самолетов.

    – Можно делать в день два макета, – ответил он.

    – Филиал имперского завода по производству самолетов морской авиации в Себу способен выпускать шестьдесят машин в месяц, – торжественно объявил я к радостному изумлению плотников, занятых напряженным трудом.

    Несколько этих фиктивных самолетов установили на старой взлетно-посадочной полосе, частично укрыв их листьями и травой. Часть самолетов оставили неукрытыми с целью произвести впечатление, что их стараются замаскировать полностью. С веранды оперативного центра я наблюдал через бинокль установленные макеты и убедился, что они выглядят вполне реальными.

    Между тем наши настоящие самолеты, полностью замаскированные, укрывались в чаще леса у подножия гор. Маскировались даже кончики пропеллеров. Тропы, ведущие к подлинным укрытиям, также были тщательно замаскированы, чтобы их не видели вражеские летчики.

    Как только завершились эти приготовления, все вдруг страстно захотели скорейшего начала очередного воздушного налета противника. Странное чувство, ведь до сих пор налеты врага на аэродром воспринимались с негодованием и страхом. Специалисты, строившие фиктивные самолеты, ждали налетов с особым нетерпением.

    Когда воздушная тревога наконец прозвучала, я некоторое время гадал, какую часть аэродрома станет бомбить противник. Затем самолеты морской авиации США «грумман» показались над горной грядой к западу от Себу, и сомнений не осталось, что они сосредоточатся на ударах по нашим макетам. Самолеты противника несколько раз подряд яростно атаковали их, преодолевая плотный зенитный огонь. Я наблюдал за воздушным налетом из безопасного укрытия и с улыбкой отмечал успех нашей затеи, питая одновременно некоторое сочувствие к пилотам самолетов противника, которые шли на риск ради уничтожения бесполезных целей.

    В некоторые из макетов были помещены канистры с топливом, но ни одна из них не взорвалась. За атаками последовали бомбардировки, и затем налет закончился. Половина макетов была повреждена пулеметным огнем, а один из них полностью уничтожен. Фиктивные самолеты сослужили свою службу.

    Производство макетов не прекращалось, они продолжали вводить противника в заблуждение. Но таким способом выиграть войну было невозможно.

    Рикихэй Иногути

    Глава 11 ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ ОПЕРАЦИИ НА ФИЛИППИНАХ

    (октябрь – январь 1945 г.)

    Создание второго корпуса камикадзе

    С провалом операции «Сё» и потерей половины флота адмирала Куриты первоначальная цель создания специального ударного корпуса – обеспечить возможность прорыва кораблей Куриты в залив Лейте с помощью атак летчиков-камикадзе на вражеские авианосцы – отошла в прошлое. Однако сам корпус и методы его действий сохранились.

    Новой задачей корпуса стало взаимодействие с армией в повсеместном уничтожении сил противника, раз уж был утрачен шанс ликвидации его первого берегового плацдарма на острове Лейте. В сложившихся условиях Верховное командование решило, что эффективное противодействие противнику на Лейте может быть оказано в том случае, если державшая оборону японская 16-я армейская дивизия будет обеспечена достаточным подкреплением. Соответственно, начиная с ноября действия японской авиации были направлены на прикрытие средств доставки подкрепления гарнизону Лейте. Японские самолеты сосредоточились на срыве перебросок войск противника на остров. Сначала камикадзе стремились уничтожать исключительно вражеские авианосцы, теперь же пришли к выводу, что транспорты противника также являются достойными целями их атак.

    Итак, для обеспечения армейского подкрепления использовались самолеты морской авиации.

    Однако 1-й воздушный флот, располагавший даже до начала специальных операций не более чем 50 самолетами, вскоре истощил свои силы. То же случилось со 2-м воздушным флотом. Тем не менее, несмотря на продолжавшиеся дерзкие атаки камикадзе, оперативные соединения противника все еще крейсировали в акватории к востоку от Филиппин и обеспечивали укрепление своих сил в Таклобане и баз ВВС. Стало очевидным, что новые десанты противника следует ожидать в любое время.

    После потери Японией базировавшихся на суше самолетов в конце октября и начале ноября, естественно, требовалось их восполнение. Был предпринят максимум усилий, чтобы отправить с Японского архипелага на юг как можно больше самолетов в целях укрепления нашей авиации на Филиппинах. Однако вице-адмирал Ониси как начальник штаба объединенных ВВС наземного базирования был убежден, что любая оборона, опирающаяся на обычные авианалеты, бесполезна. В начале ноября он срочно слетал в Токио, чтобы сообщить имперскому Генштабу и командованию объединенного флота о критической ситуации на Филиппинах и потребовать 300 самолетов для пополнения специальных ударных корпусов. С 300 самолетов он считал возможным отразить ожидавшуюся наступательную операцию противника на Лусоне.

    Как офицер штаба адмирала я сопровождал его в поездке в Японию. Я с сожалением заметил, сколько сил отнимала у него война. Его здоровье настолько ухудшилось, что, возвращаясь из Японии на бомбардировщике типа 1 (Бетти), он лежал на койке.

    Критическая военная обстановка и доводы адмирала Ониси убедили имперский Генштаб согласиться с его концепцией, но найти 300 самолетов для Филиппин было невозможно. Отчаянными усилиями наконец удалось собрать лишь 150 самолетов в учебных центрах Омура, Гэндзан, Цукуба и Ко-но-Икэ. Эти самолеты укомплектовали младшими лейтенантами резерва (ни один из которых не имел более 100 часов полетов) плюс несколькими инструкторами и преподавателями летного дела. Всех их включили в состав 1-го воздушного флота, преобразованного в новый специальный ударный корпус, и перебросили на Формозу для специальной подготовки.

    Таким образом, когда адмирал Ониси возвращался на Филиппины, я сопровождал его только до Формозы, где мне поручили организовать курсы специальной подготовки для новых пилотов. В рамках организационной структуры объединенных ВВС наземного базирования главной моей заботой был контроль за подготовкой пилотов-камикадзе. К тому времени, когда первые группы курсантов прибыли на Формозу, я разработал учебные курсы для использования в предназначенных для них базах ВВС в Тайшу и Тайнане.

    Обучение и тактика

    Обучение пилотов корпуса камикадзе длилось семь дней. Первые два дня уходили исключительно на тренировки по технике взлета машины. На него приходится временной промежуток от приказа на вылет до тех пор, пока все самолеты звена не поднимутся в воздух и не соберутся в боевой порядок. В следующие два дня занятия посвящались отработке полетов в боевом порядке с продолжением тренировок по технике взлета. Последние три дня отводились в первую очередь тренировочным полетом с выходом на цель. Но все время эти занятия перемежались с отработкой техники взлета и полетов в боевом порядке. Если позволяло время, весь курс подготовки повторялся.

    Двухмесячный опыт операций камикадзе показал, что определенные методы были более эффективными, чем другие. Особый упор делался на инструктаж с указанием всех возможных преимуществ атакующих действий для пилотов. Наиболее важными вопросами, входившими в инструктаж, были следующие:

    Приближение к цели

    Для таких легких и скоростных самолетов, как истребитель Зеро и палубный бомбардировщик «суйсэй» (Джуди), наиболее эффективными методами сближения с целью во время атаки камикадзе выявились два. Сближение должно было производиться либо на крайне большой, либо крайне малой высоте. Хотя с точки зрения штурманской точности и радиуса обзора средняя высота считается наиболее приемлемой, ее следует отвергнуть по ряду соображений.



    Высота от 6000 до 7000 метров является оптимальной для ухода от встречи с истребителями противника. На этой высоте самолеты трудноразличимы над морской поверхностью, и, хотя радары противника засекают приближение нашего самолета заблаговременно, для истребителей противника требуется время, чтобы выйти на дистанцию атаки. Кроме того, чем больше высота самолета камикадзе, тем труднее его перехватить. На высоте более 4000 метров воздух разряжен и пилоты могут пользоваться кислородной маской. На высоте 7000 метров способность пилота вести бой сильно ослабевает, значительно ухудшается зрение и точность расчета. На такой высоте малейшая неисправность в системе обеспечения кислородом может привести к потере пилотом сознания и утрате им контроля над управлением самолета. Эти факторы делают сближение с целью на большой высоте наиболее выгодными с точки зрения возможности избежать встречи с истребителями противника.



    При сближении с целью на крайне малой высоте наши самолеты летят близко к морской поверхности, чтобы избежать быстрого обнаружения вражеским радаром. В конце 1944 года радар противника считался эффективно действующим на расстоянии около 100 миль до цели – на большой высоте, а на малой и средней высотах – на расстоянии менее 10 миль. Обнаружение наших самолетов, низко летящих над водой, представляло также большую трудность для патрульного звена противника, поэтому опасность их перехвата уменьшалась еще больше.

    Оба этих метода сближения с целями успешно использовались на Филиппинах в течение октября-ноября. Когда в наличии находилось несколько атакующих звеньев, методы атак на большой и малой высотах сочетались с другими способами сближения. Обнаружив вражескую цель, самолеты всех звеньев сосредоточивались в определенном месте для последующей атаки.

    Угол атаки

    При сближении с целью на большой высоте следует позаботиться о том, чтобы угол пикирования на решающей стадии не был слишком крутым. При затяжном пикировании с большой крутизной, по мере того как увеличивается сила тяжести, становится трудно управлять самолетом и его полет может выйти из-под контроля. Поэтому важно пикировать под наименьшим углом к поверхности моря с учетом направления ветра и движения цели.

    Самолету, сближающемуся с целью на малой высоте, следует при обнаружении цели резко набрать высоту 400–500 метров, перед тем как перейти в крутое пике в направлении цели. Этот способ требует от пилота большого мастерства, поскольку наибольшую эффективность дает таран палубы корабля-цели.

    Вот пример одного из полетов на малой высоте по дуге от пролива Суригао к Таклобану нескольких истребителей, вылетевших из Себу. Около Дулага самолеты неожиданно обнаружили крейсер противника. Один из самолетов резко набрал высоту и, совершив почти перпендикулярное падение, протаранил палубу крейсера. Корабль раскололся на две части и затонул. Поскольку об этом эпизоде сообщил пилот самолета, летевшего на большой высоте, атакованный корабль мог быть не крейсером, а эсминцем. Однако быстрый уход судна на дно доказывает эффективность тарана палубы при сближении самолета с целью под крутым углом.

    Ориентир цели

    На авианосцах наилучшим ориентиром является центральный самолетоподъемник – место на расстоянии трети длины корабля начиная от его носовой части. Далее, выгодными мишенями могут быть места непосредственно перед подъемником или позади него – оба весьма уязвимые, поскольку уничтожение этих частей лишает корабль оперативного маневра. На других типах кораблей наиболее желательной мишенью является основание капитанского мостика, где помещается основной центр управления кораблем. Прямое попадание в это место лишает корабль управляемости. В случаях с эсминцами, транспортными судами и другими кораблями меньшего водоизмещения фатальную роль сыграет попадание в любое место между капитанским мостиком и центром судна. Малые корабли и транспорты с палубами без защиты чрезвычайно уязвимы для атак с воздуха. Такое судно может потопить прямым попаданием одиночный самолет камикадзе.

    Выбор цели

    Не будь нехватки самолетов, можно было бы посылать четыре самолета камикадзе против крупного авианосца, причем два из них таранили бы центральный самолетоподъемник, один – место перед ним, а другой – место позади него. Теоретически идеальным вариантом атаки авианосца сопровождения является звено из трех самолетов. Однако на практике вражеских авианосцев было слишком много, а у нас было слишком мало самолетов для атак согласно вышеперечисленным нормам. В связи с этим против каждого авианосца направлялся одиночный самолет в надежде, что он совершит прямое попадание в уязвимое место корабля. В случае множества целей необходимо было сосредоточить усилия на уничтожении наиболее важных из них. Вот пример. 30 октября звено камикадзе в 13.30 вылетело из Себу для атаки тактического соединения ВМС противника в точке, удаленной от острова на расстояние 40 миль, по азимуту 150° от острова Сулуян. В 14.30 эти самолеты обнаружили три американских авианосца и линкор, шедших курсом юго-юго-восток у острова Сулуян. Из трех атаковавших самолетов первого звена два совершили тараны крупного авианосца, а третий – прямое попадание в авианосец среднего водоизмещения. Отследив эти атаки, в роковое пике устремилось втрое звено из трех самолетов камикадзе. Один из них протаранил крупный авианосец, другие совершили столкновение с авианосцем малого водоизмещения и линкором. Крупный и средний авианосцы потеряли управление, извергая огромные клубы дыма, малый авианосец и линкор получили тяжелые повреждения.[24]

    Это прекрасный пример правильного выбора цели. Во время обучения пилотов прилагалось немало усилий для достижения ими такого уровня оценки ситуации и действий.

    Взлет

    Перед атакой камикадзе важно, чтобы пилот сел в самолет, совершил взлет, занял свое место в боевом порядке и помчался к цели как можно скорее. Самолет под хорошей маскировкой, укрытый в стороне от взлетно-посадочной полосы, редко получает повреждения после воздушных налетов неприятеля. Но когда камуфляж снят и самолет вырулил на старт, его хорошо видно и он так же уязвим, как утка, сидящая в пруду. Даже после того как самолет камикадзе набрал высоту, он остается уязвимым для атак противника, поскольку вес 250-килограммовой бомбы на его борту препятствует его боевым маневрам. Вот почему пилоты-камикадзе проходили интенсивную подготовку по технике взлета, которая развивала в них быстроту и ловкость в осуществлении маневров, помогающих избежать опасности быть перехваченным противником в критических условиях.

    Боевой дух пилотов-камикадзе был так высок, что иногда они совершали боевой вылет даже тогда, когда происходили сбои в работе двигателей их самолетов. Безрассудство в этом отношении часто приводило к срыву выполнения задания либо даже к вынужденной посадке или повреждению самолета. Чтобы предупредить это, пилотам было строго указано, чтобы они проверяли готовность своих самолетов к полету и немедленно докладывали об обнаруженных неполадках.

    В условиях взлета с большой нагрузкой важно избегать задирания носа самолета слишком быстро, спокойно пользоваться рычагами управления и поддерживать высоту 50 метров, пока не достигнута достаточная полетная скорость. Пилотам указывалось также на необходимость сосредоточивать всю свою энергию и внимание на моменте отрыва от земли и на том, чтобы не отвлекаться на товарищей во время взлета.

    Последний важный элемент в начале выполнения вылета на задание состоит в образовании боевого порядка и следовании в нем при минимуме расхода времени и усилий. Чтобы поддерживать боевой порядок без нарушений, следует соблюдать стометровый интервал в полете за лидером и затем постепенно смыкать ряды. Неоднократно подчеркивалось, что отдельные самолеты должны соблюдать боевой порядок независимо от погоды.

    Штурманская подготовка

    Штурманская подготовка имеет чрезвычайно важное значение, поскольку пилоту необходимо определять приемлемые цели. Соответственно, курсанты-камикадзе крайне нуждались в умении находить координаты цели, следовать по курсу по обозначениям штурманской карты, рассчитывать время и расстояние в ходе поисков кораблей противника. Но звенья специального ударного корпуса были сформированы так поспешно, что более основательная подготовка пилотов считалась чем-то само собой разумеющимся.

    Например, в середине ноября было обнаружено тактическое соединение ВМС противника к востоку от залива Ламон, атаковать которое было приказано звену из трех самолетов камикадзе. На следующий день самолет № 2 вернулся на базу. Пилот сообщил, что в указанном районе звено попало в штормовые условия и не обнаружило никаких кораблей противника. Ведя в этом районе поиск, звено разделилось. Когда этот конкретный пилот потерял своих товарищей и все еще не мог обнаружить противника, он направился на поиски острова Лусон и своей базы в западном направлении. Наконец, пилот заметил землю и посадил самолет на первом же открытом месте. Это был остров Эшаг, расположенный почти в 150 милях к северу от Манилы! На следующий день он, ориентируясь на каньоны, летел в южном направлении до тех пор, пока не достиг авиабазы Кларк и не приземлился на ней.

    Разбор обстоятельств этой невероятной истории показал, что у пилота не было никакой карты или схемы – и никакого хронометра, кроме собственного пустого желудка, периодически урчавшего от голода! В отсутствие лидера он фактически осуществлял слепой полет. Увы, это был не единичный случай!

    Мы настаивали постоянно, чтобы каждый пилот имел помимо штурманской карты контурную карту Филиппин, вычерченную самостоятельно, чтобы ориентироваться во всей зоне полетов. В той напряженной и тревожной обстановке такие требования диктовала исключительно надежда, что пилот сам позаботится о себе в сложных условиях. Ошибочность принятия желаемого за действительное обошлась дорого и осталась в памяти со времени битвы за остров Мидуэй.

    Исправность взрывателя бомбы

    Иногда пилоты самолетов сопровождения фиксировали прямое столкновение самолетов камикадзе с кораблем противника, но за этим не следовало никакого взрыва. Это случалось, когда пилот не мог снять с бомбы предохранительную чеку перед роковым пике. Такие случаи были особенно прискорбны, потому что они влекли за собой тяжелые потери при крайне незначительном ущербе для противника. О личных мотивах такой расточительности – мыслях о приобретении божественного статуса и самопожертвовании, усталости, возбужденном состоянии или эмоциональности – мы никогда не узнаем. Видимо, сама сосредоточенность пилота на поражении цели побуждала его забывать о важнейшем условии выполнения этой задачи.

    Первым пилотам-камикадзе рекомендовали освобождаться от предохранительной чеки на взрывателе, как только они отрываются от земли и переходят в полет над морем. Но если им не удавалось обнаружить противника, возникала необходимость освободиться от бомбы, чтобы совершить благополучную посадку на летном поле своей базы. Чтобы избежать таких издержек, пилотам предписывалось снимать предохранительную чеку только после обнаружения противника. Тем не менее некоторые пилоты забывали об этом. Предписание, однако, сохраняло силу, и поэтому действовало правило, что при сближении с вражеской целью лидер звена сопровождения сближался с самолетами камикадзе и убеждался в том, что пилоты сняли со взрывателей бомб предохранительные чеки. Ему часто приходилось сигнализировать об этом забывчивым пилотам.

    Вот суть инструктажа курсантов камикадзе на Формозе, который стал основой моего нового курса подготовки. Курсанты воспринимали его с большим энтузиазмом. Фактически отсутствовала отработка сближения с целью на малых высотах, потому что крутой подъем и резкий переход в пике были сопряжены с повышенной опасностью. Но имелось достаточно практики в пикировании под углом от 45 до 55 градусов, используя в качестве учебной цели КДП летного поля. Пилоты совершали пикирование на такой скорости, что нам казалось, они могут разбиться. Страшно было смотреть, как близко они подлетали к объекту. Так их захватывало обучение. Несмотря на кратковременность обучения, оно давало положительные результаты, а многие из пилотов, прошедших курс на Формозе, добились выдающихся успехов.

    Боевой дух в новых авиационных корпусах

    В войсках, находящихся на переднем крае, ежедневно ведущих бои с противником, проблема борьбы с малодушием почти не возникает. Людям, которые постоянно слышат жуткий рев вражеских бомбардировщиков или нарастающую дробь пулеметной пальбы, видят смерть товарищей, не занимать желания и воли сражаться и рисковать жизнью. Однако развить, не говоря уже о том, чтобы поддержать, тот самый боевой дух в войсках второго эшелона – задача весьма нелегкая. Не было проблемы найти людей, одержимых духом камикадзе, среди пилотов на Филиппинах, подвергавшихся яростным атакам противника и видевших тщетность попыток атаковать противника обычными методами. Однако после провала операции «Сё» для специальных боевых действий потребовались новые пилоты и самолеты. Сложнейшая проблема заключалась в том, как привить требовавшуюся для специальных операций боевитость и волю людям, не прошедшим летную подготовку на родине.

    Имперский штаб отдал приказ о формировании нового специального ударного корпуса с большими опасениями. Личный состав корпуса не обладал военным опытом, а его вооружение и военная техника находились в плохом состоянии. Ожидалось, что из первых 150 самолетов, мобилизованных на родине, лишь менее половины прибудет на Филиппины. Даже при наличии опытных пилотов и хорошей техники во время других перелетов с Японских островов лишь 70 процентов самолетов могли добираться до Филиппин. Например, в одном случае пообещали прислать на Филиппины 15 истребителей. Каждый день ожидали их прибытия, но тщетно. Наконец сообщили, что самолеты вылетели из Каноя, но их было только 12. В следующий раз сказали, что их вылет из Ороку на Окинаве задержался. Потом оттуда вылетели 10 самолетов. На очередном этапе перелета один из самолетов заставили сесть на острове Мияко, а другой на Исигаки, поэтому до Формозы долетели только 8 машин. Хотя последний этап перелета – через пролив Баши к Лусону – не представлял большого труда, только 5 из 8 самолетов сумели его совершить и добраться до Манилы, сев на летном поле базы Николс. Из них один повредил шасси, а другой – свой хвостовой руль. Итак, только 3 самолета из прибывших сохранили свои летные свойства. Воистину, это трагедия. Но чего можно было ожидать от неопытных новичков-камикадзе?

    Разные задержки в наборе новых добровольцев и их подготовке для перелета были неизбежны. Первая группа в 150 самолетов из Гэндзана в Корее, из Цукубы и Ко-но-Икэ в Японии совершала короткие перелеты с остановками в Омуре, Каноя и Ороку. Но самое удивительное то, что они прибыли на Формозу через семь дней после приказа. Еще более удивительно то, что из 150 вылетевших самолетов в Тайнань прибыли для летной подготовки 140 самолетов и 148 летчиков. Во время перелета на Формозу получили повреждения только 10 самолетов и только два пилота выбыли из учебного процесса из-за болезни. Восемь лишних пилотов проходили летную подготовку среди своих товарищей, полные решимости получить боевые навыки даже в том случае, если им не достанется самолетов.

    Летная подготовка новых кандидатов в камикадзе была завершена в максимально короткий срок. Сразу же после инструктажа летные звенья отправились на Филиппины. В начале декабря противник начал массированные бомбардировки позиций наших войск в заливе Ормок на западном берегу острова Лейте, за которыми вскоре последовала десантная операция. Поэтому фокус наших атак переместился из залива Лейте к акватории близ Ормока и в море Камотес. Однако, несмотря на все усилия, нам не удалось отразить наступление противника. И 14 декабря американцы прорвались на север через море Минданао и высадились на острове Миндоро, очевидно готовясь к вторжению на сам остров Лусон.

    К этому времени моя интенсивная учебная программа почти завершилась. Однако выяснилось, что при наличии 28 пилотов осталось всего 13 истребителей Зеро.

    Я собрал пилотов и сказал:

    – Поскольку у нас всего тринадцать самолетов, такое же количество из вас отправится к месту службы. Остальные сделают это, когда позволят обстоятельства.

    В результате возникла серьезная проблема. Пилоты, оставшиеся без самолетов, шарили по всем ангарам и складам, во всех уголках летного поля. Они молили механиков собрать что-нибудь, способное летать, из лучших частей списанных самолетов. Многие из таких частей хранились на складах в течение долгого времени. Механики прониклись настроением пилотов и принялись лихорадочно работать, подстегиваемые страждущими молодыми людьми. Ко времени вылета дополнительно было собрано 12 самолетов, их общее количество таким образом составило 25. Три пилота без машин доказывали, что они могли бы поместиться в отсеках радиооборудования самолетов, и просили взять их в полет на Филиппины. Однако при дневном свете выяснилось, что 12 наспех собранных самолетов находятся в аварийном состоянии и не пройдут летные испытания. Несмотря на то что пилоты были готовы пойти на риск полета в этих развалюхах, поднялись в воздух только 13 штатных самолетов.

    То, что эти едва оперившиеся пилоты сумели доставить к месту назначения больше самолетов, чем ожидалось даже от профессионалов, свидетельствовало о высоком боевом духе рекрутов-камикадзе и об их остром чувстве ответственности. Этот боевой дух стремился сделать возможное из невозможного.

    С завершением моей миссии на Формозе, теперь, когда на юг направлялись последние самолеты, я вылетел на Филиппины в группе из 13 самолетов Зеро, приземлившейся вечером 23 декабря на летном поле базы Кларк. Там я узнал, что штаб 1-го воздушного флота вывели из Манилы и расположили на небольшом холме близ авиабазы Бамбан на северной оконечности аэродрома Кларк.

    Передислокация на Формозу

    Причиной переезда штаба из Манилы стало наступление противника, прорвавшегося за Миндоро. Через пролив Суригао бесконечной чредой проходили его корабли. Их ничто не беспокоило, кроме наших атак с воздуха, повторявшихся почти каждую ночь. В связи со сосредоточением здесь больших сил противника, эти атаки были в основном неэффективны, но самолеты камикадзе не использовались – их берегли для решающей битвы на Лусоне, которая была неизбежной.

    Имея в виду сохранение сил камикадзе, стратегия Японии предусматривала переброску большей части своих сухопутных сил на север, к Багио, оставив остальные войска армии и флота защищать Манилу до последнего солдата. Передвижение армии на север уже началось.

    ВМС и армейские части на базе Кларк заключили соглашения по взаимодействию в оборонительных мероприятиях. Во время переговоров с представителями армии флот представляли командующий 26-й авиабригадой контр-адмирал Усиэ Сугимото и капитан Тосихико Одавара, начальник штаба 1-го воздушного флота. Последний был знаменитым экспертом по авиации, писателем, человеком выдающихся личных качеств и способностей. Показателем степени ухудшения ситуации на Лусоне стал тот факт, что представителям командования двух флотских соединений приходилось заниматься вопросами, относящимися к войне на суше. Для обороны базы Кларк выбрали гору в трех километрах к западу от Бамбана. Предусматривалось сооружение оборонительных позиций на большую глубину начиная от отметки 300 метров от основания горы. Адмирал Ониси передал руководство всеми операциями ВВС адмиралу Фукудомэ, а сам сосредоточил свои усилия на укреплении оборонительных рубежей на суше. Передвигаясь по опасным горным тропам, он совершил несколько переходов, чтобы лично познакомиться с ведением оборонительных работ и дать подробные указания. Кажется, он решил защищать до последнего солдата это место, откуда поднялись в воздух и не вернулись назад так много молодых пилотов, применивших тактику камикадзе.

    Встречать Новый 1945 год в Бамбане все собрались на открытом пространстве рядом с бомбоубежищами. Выстроившись рядами, мы поклонились в сторону родины и почтительно пожелали здоровья императору. Мы отпраздновали наступление Нового года нашим традиционным супом с рисовыми пирогами. Это было настоящее пиршество, учитывая наш обычный скудный рацион, монотонную диету, состоящую из водянистого супа.

    В этот вечер в оперативном центре царила праздничная атмосфера, подавались на закуску доставленные с родины вареный сладкий картофель и ёкан (сладкое желе из фасоли). Порции ёкан, кроме одной лишней, раздали по кругу, когда из шифровальной комнаты доставили радиограмму. Адмирал Ониси остановил молодого курьера, собравшегося уходить, и передал ему оставшуюся порцию желе.

    Когда Мисака, начальник шифровального отдела, совершал вечерний обход, он услышал гомон возбужденных голосов в шифровальной комнате. Войдя в комнату, он обнаружил всех десятерых молодых радистов, весело деливших на десять равных частей маленькую порцию сладкого желе из фасоли – по одному крохотному кусочку для каждого.

    Эти молодые люди прибыли на Филиппины на последнем корабле. Каждый день, оголившись по пояс, они работали по многу часов в шифровальной комнате, которая помещалась в душном бомбоубежище без вентиляции. Они недоедали и похудели настолько, что их ребра выступали, как у скелетов.

    Когда Мисака рассказал о восторге, который вызвало у этих парней угощение небольшой порцией ёкан, наши сердца переполнились сочувствием к ним. В условиях голода и лишений они стоически выполняли свою трудную работу в шифровальной комнате в любой час дня и ночи. Когда позднее настало время отступать, они углубились в горы со своим тяжеловесным оборудованием и продолжали работать без всяких жалоб. Они были такими же самоотверженными людьми, как и те, кто встречал смерть, пикируя на корабли противника.

    Эта встреча Нового года была для нас последним праздником в Бамбане или в любом другом месте на Филиппинах. Ровно через неделю американский флот вошел в залив Лингаен, расположенный в 100 милях к северу от Манилы. Два дня орудия наиболее мощного в мире флота обрабатывали западный берег Лусона, а бесчисленные самолеты палубной авиации США тучами носились в небе. 9 января противник приступил к высадке десанта с кораблей своего флота, насчитывавших более тысячи.

    В течение всего наступления противника от острова Лейте самолеты наших специальных ударных сил по мере возможности совершали боевые вылеты. Однако ко времени вражеских десантов на Лингаен в ВВС Японии на Филиппинах осталось менее 100 самолетов – совершенно недостаточно, чтобы остановить продвижение противника.

    Между тем конечный исход кампании был ясен Верховному командованию Японии задолго до высадки десанта на Лингаене. Уже приняли решение создать главный оборонительный рубеж в горах к северу от Манилы. Основная часть японских войск перебрасывалась на север, в городе оставались лишь отборные команды солдат, готовых биться до конца за каждую улицу и каждый дом. Теперь, когда у наших ВВС почти не осталось самолетов, следовало подумать о передислокации их офицерского и рядового состава.

    4 января, вскоре после полудня, адмирал Ониси вызвал меня в свой кабинет. Там уже находился начальник штаба 2-го воздушного флота контр-адмирал Томодзо Кикути.

    Адмирал Ониси сразу же перешел к главной теме:

    – Теперь, когда не осталось самолетов, я считаю, что личный состав 2-го воздушного флота следует перебросить на север, нам же, личному составу 1-го воздушного флота, сражаться здесь до конца. Что вы об этом думаете, Иногути?

    Я обдумал вопрос, хорошо понимая обязательства адмирала, и ответил:

    – Этот район входит в зону ответственности 1-го воздушного флота, и, поскольку мы больше не можем осуществлять здесь операции ВВС, мне кажется, что 1-му воздушному флоту нужно также передислоцироваться на север, пока там еще сохраняются для нас шансы.

    Адмирал Кикути тоже тщательно обдумал этот вопрос. После небольшой паузы он сказал:

    – Мне не хотелось бы оставлять здесь 1-й воздушный флот. Ведь, в конце концов, мы еще способны что-то сделать.

    Адмирал Ониси перевел взгляд с одного собеседника на другого:

    – Благодарю вас, господа, я передам ваше мнение адмиралу Фукудомэ.

    Только через два дня мы узнали результаты этого разговора. В это время личный состав 1-го воздушного флота занимал позиции в горах для последних боев на земле. Пилоты, для которых работы в небе не было, первыми устремились в горы. Они двигались туда походным маршем, нагруженные оружием, продовольствием и оборудованием для палаток.

    6 января адмирал Ониси снова вызвал нас в штаб. На этот раз присутствовал также начальник штаба 1-го воздушного флота Одавара. Адмирал Ониси ознакомил нас с приказом командования объединенного флота, который был передан через штаб флота юго-западной зоны в Багио. Содержание приказа было следующим:

    1) 2-й воздушный флот расформировывается, а его авиационные подразделения передаются под командование 1-го воздушного флота;

    2) зона ответственности 1-го воздушного флота распространяется на Формозу;

    3) штаб 1-го воздушного флота перебрасывается на Формозу;

    4) приказ вступает в силу с 8 января 1945 года.

    Адмирал Ониси разъяснил, что следом за приказом поступили также распоряжения, из которых явствует, что он подлежит немедленному исполнению. Адмирал попросил нас высказаться по этому поводу. Поскольку капитан Одавара, видимо, не проявлял желания высказываться, выступил я:

    – Адмирал Ониси, пожалуйста, немедленно выезжайте с адъютантом на Формозу. Мы с капитаном Одаварой сумеем справиться с местными проблемами и помочь командующему 26-й воздушной бригадой.

    Я был убежден, что только адмирал Ониси способен найти выход из тяжелой ситуации, в которой мы оказались. Когда в конце ноября я сопровождал его в Токио, то посоветовал своим друзьям в управлении кадров и Генштабе ВМС поставить вопрос об его отзыве в Японию для непосредственного руководства всеми военными действиями. Использование авиации в войне приобретало решающее значение, а он был адмиралом морской авиации по призванию. На этом критическом этапе войны он был тем человеком, который мог бы взять ответственность на себя. Я открыто говорил об этом в Токио и еще больше уверился в этом теперь. Вот почему я настаивал на возвращении адмирала на родину для руководства боевыми операциями из Токио, где он имел все возможности проявить свои способности.

    – Вы хорошо знаете, что я не могу действовать вместо штаба, – ответил он резко.

    – Конечно, – согласился я, – но штаб последует за вами при первой же возможности. Пожалуйста, поезжайте, пока есть время. Тот факт, что выполнять приказ рекомендуется заблаговременно, показывает, что вас желают сохранить для осуществления дальнейших операций.

    – Победа сейчас невозможна, даже если бы я вернулся на родину.

    – Нельзя победить, но можно сражаться, – возразил я. – К сожалению, наши силы ослаблены на море и в воздухе, но мы сохраняем сильный подводный флот.

    – Скажут, что Ониси принял поспешное решение, – пробормотал адмирал. – Кроме того, я не очень верю в успех наших приготовлений к войне на суше и не могу переложить ответственность за это на кого-либо еще только потому, что не верю.

    – Сколько вам потребуется времени, чтобы навести здесь порядок и приобрести уверенность в успехе? – спросил я.

    – Потребуется еще минимум десять дней.

    – Через десять дней выбраться отсюда будет невозможно, – запротестовал я. – И если вы попытаетесь уехать через десять дней, то, вероятно, потеряете престиж. Вы должны решиться ехать сейчас.

    – Я не могу принять никакого решения, не переговорив с контр-адмиралом Сугимото и вице-адмиралом Кондо.[25] На них ляжет ответственность за положение дел в этой зоне, если я уеду, поэтому справедливо узнать их мнения.

    Переговоры состоялись, и по их завершении разные подразделения были немедленно уведомлены о том, что военнослужащие, имеющие отношение к авиации, должны быть возвращены с позиций в горах.

    Выполнить это распоряжение было нелегко. Летчики без самолетов уже рассеялись по разным позициям и в джунглях на обширной горной местности. Фактически приходилось пробираться в самые глухие уголки гор, чтобы вручать вызов персонально каждому летчику.

    К тому же возникла серьезная проблема морального свойства. Количество летчиков, подлежавших переброске на Формозу, строго ограничивалось числом наличных транспортных средств, предназначенных для этого. Следовательно, число отозванных летчиков должно было соответствовать этому лимиту, иначе распространение слухов об уходе с Филиппин могло подорвать боевой дух войск.

    Однако, несмотря на все трудности, к полудню следующего дня в штабе собралось нужное число людей. Я предпринял все необходимые меры, чтобы они отправились на север в тот же вечер, 7 января.

    В результате последующего совещания адмирала Ониси с Сугимото и Кондо последние попросили Ониси и его штаб подождать с отъездом три дня и покинуть Филиппины лишь в том случае, если противник не высадится на острове Лусон. Адмирал Ониси согласился также оставить на месте двух своих офицеров штаба: капитана Миямото, ответственного за боевые действия на суше, и капитана Ягути, ответственного за артиллерию. Когда адмирал сообщил мне об этом и отдал необходимые распоряжения, я возразил:

    – Если мы собираемся оставить здесь двух офицеров штаба, то давайте останемся все. Если следует перебросить весь штаб, то давайте уедем все.

    Адмирал Ониси снова посовещался с адмиралом Сугимото. Они согласились, что ни один из офицеров штаба 1-го воздушного флота не должен оставаться.

    В следующие три дня половина пилотов и офицеров штаба начали переход по суше к Тугегарао, откуда они должны были улететь на Формозу. Участники перехода, которым пришлось по пути отразить несколько атак филиппинских партизан, до прихода к месту назначения перенесли немалые беды и лишения.

    Была полночь 9 января, когда мы попрощались с адмиралом Сугимото на холме в Бамбане и отправились на аэродром Кларк, где нас ожидал самолет, летевший на Формозу.

    Однако мы не покинули базу Кларк до 3.45 следующего утра. Наш отъезд задержался более чем на час из-за того, что адмирал Ониси поспорил с командиром авиагруппы, оставшейся на авиабазе, и не желал уезжать, не переубедив своего собеседника.

    Таким образом, мы прилетели на Формозу уже днем. Это не могло не вызвать тревогу, поскольку в это время противник контролировал даже небо над Формозой, и мы опасались нападения вражеских истребителей. Еще хуже было то, что остров закрывала низкая облачность, препятствовавшая посадке.

    Делая круги над облаками в поисках просвета в них, мы неожиданно попали под разрывы зенитного огня с окрестностей Такао. В стремлении уберечься от него мы сделали широкий разворот к морю и попытались совершить еще один заход на посадку, на этот раз на малой высоте. Нам удалось найти просвет в облаках над Тайнанем и благополучно приземлиться на летном поле Такао. Пока наш самолет завершал пробег после посадки, прозвучала сирена воздушной тревоги. Через пять минут после того, как мы покинули летное поле, самолеты палубной авиации противника совершили массированный налет на аэродром. Мы едва успели унести ноги.

    Позднее адмирал Ониси вспомнил об этом эпизоде и заметил: «Если бы тогда нас сбили, то мы избежали бы в будущем многих неприятностей».

    Он не переставал думать о наших товарищах, оставшихся на Филиппинах. Еще на Формозе я слышал однажды его слова: «Когда-нибудь мне придется спуститься с парашютом в горах у базы Кларк и навестить Сугимото и его людей».

    Тадаси Накадзима

    Глава 12 ИСХОД С ФИЛИППИН

    (декабрь 1944-го – январь 1945 г.)

    Последний вылет из Мабалаката

    То, что происходило в штабах, не всегда сразу же становилось достоянием действующих войск, но весь ноябрь и декабрь мы в Мабалакате знали, что обстановка на Филиппинах стремительно ухудшается. 23 декабря, когда мой друг Иногути наконец прибыл с эскадрильей из 13 Зеро, мы узнали от него, что больше подкрепления с Формозы не будет.

    Подкрепление обычно прибывало в Мабалакат затемно, чтобы свести к минимуму возможность подвергнуться нападению противника. Мы с капитаном Тамаи встречали вновь прибывших пилотов на летном поле с тем, чтобы критически оценить их способность совершить посадку.

    Однажды вечером мы следили за тем, как совершала посадку новая эскадрилья с Формозы, и Тамаи одобрительно кивал:

    – Такая безупречная посадка, Накадзима! Поразительно – учитывая их молодость и малый опыт.

    Наземные команды ожидали эскадрилью в готовности. Они брали в оборот каждый самолет, завершавший пробег, и тащили его в укрытие. Самих пилотов доставляли на КДП в автомобиле. Командир эскадрильи выстроил в шеренгу своих подчиненных и обратился к капитану Тамаи громким твердым голосом:

    – Лейтенант Каная из 201-й авиагруппы явился с командой в двенадцать пилотов. – Затем, указав на пилота, стоявшего немного поодаль, он произнес надменно: – Этот человек – не из нашей команды.

    Слова и тон Каная показывали, что он считает присутствие чужака нежелательным. Это вызвало у меня улыбку, поскольку упомянутый им чужак был опытным пилотом 201-й авиагруппы, который только что перегнал из Формозы на Филиппины самолет. Я не мог не подумать о том, что Каная ошибался относительно этого пилота, но одновременно я полагал, что этот новый «лейтенант подразделения камикадзе» – молодой многообещающий воин.

    Вняв нашей рекомендации о необходимости быстрого взлета, Каная большую часть дня отрабатывал этот элемент летного мастерства. Он опережал свою группу пилотов во время пробежки от КДП к самолетам и в подготовке к взлету, чтобы сократить потери времени. Несмотря на теплую погоду, тренировки производились в полной летной экипировке.

    Однажды я наблюдал за тренировкой команды Каная во время внезапно прозвучавшей воздушной тревоги и увидел строй бомбардировщиков «В-24» противника, приближавшийся с востока. У пилотов не было времени укрыться в бомбоубежище, поэтому я приказал им искать индивидуальные укрытия. Вокруг не было ни одиночных окопов, ни траншей, лучшим местом для спасения выглядела бамбуковая роща, где скрывались наши самолеты.

    Для себя я нашел небольшое углубление в пять дюймов и лег в него на спину, наблюдая за пролетавшими надо мной огромными бомбардировщиками. Они приближались к нам на высоте около 3000 метров. Я подумал, что было бы ужасно, если бы вражеские летчики произвели точное бомбометание по тому месту, где мы затаились. Затем вражеские самолеты одновременно сбросили свои бомбы, и я с облегчением понял, что произошел «перелет».

    Свист и рев падавших к востоку бомб звучал как приближающийся тайфун, поскольку смертоносный груз обрушивался недалеко от нас. Затем понеслись мгновения жуткой тишины, пока грохот разрывов в направлении базы Кларк не убедил, что опасность для нас миновала. Самолеты противника улетели.

    Мы выползли из разных щелей и теперь, когда напряжение спало, могли рассмеяться. Каждый пилот молча думал: «Нам везет. Пока мы не протаранили противника, наши жизни весьма дороги. Мы не можем позволить себе роскошь беспечно расстаться с ними».

    Команда Каная продолжила свои тренировки. Улучшился их временной показатель. Но это улучшение не удовлетворяло командира группы. Он ни на день не прекращал отработки элементов взлета.

    При разработке плана атак камикадзе я требовал от командира каждого авиационного звена список его подчиненных и сведения о их готовности. На основании этого списка я составлял график операции для командира каждого звена. Каждый список, представленный лейтенантом Каная, начинался с его имени. Вычеркнув его имя из первого списка, я объяснил, что если он погибнет первым, то некому будет руководить товарищами по звену. Тем не менее в следующий раз Каная снова подал список, начинавшийся с его имени. Каждое его действие обнаруживало в нем дух истинного камикадзе. Он был примером для всего специального ударного корпуса.

    Закрепившись на захваченном Лейте и выбрав главным направлением наступления Миндоро, противник в начале января приступил к высадке десанта на Лусон. Это потребовало полного развертывания наших ВВС, включая тщательно оберегаемые специальные подразделения. Но мощь противника поражала. Разведывательный самолет сообщал: «К западу от острова Миндоро обнаружено соединение из 300 кораблей противника, идущее курсом на север со скоростью 14 узлов». Затем следовало новое сообщение: «К югу от первого соединения обнаружено второе из 700 кораблей противника, идущее курсом на север со скоростью 12 узлов».

    Эти сообщения нас потрясали, шокировали! Никогда раньше мы не сталкивались с концентрацией подобной мощи. Но мы не знали, что за вторым соединением следовало третье из 300–400 кораблей противника. Море между Миндоро и Лейте кишело вражескими кораблями, и значительное их число составляли корабли с мощным вооружением, ощетинившиеся зенитными орудиями для отражения атак наших камикадзе.

    Предостережения, поступавшие от наших разведывательных самолетов, были, конечно, важны, но они не давали представления о конечной цели передвижения флота противника. Собирался ли противник высадить десант в Маниле или на побережье залива Лингаен? Возможно, местом высадки должен был стать Апарри на севере Лусона, откуда он мог перекрыть нам пути ухода с Филиппин. Среди всех этих предположений была очевидной одна печальная вещь: наша 201-я авиагруппа располагала всего 40 боеспособными самолетами, противостоящими наступательным операциям превосходящих сил авиации противника.

    Японские штабы приказывали всем наличным самолетам совершать боевые вылеты, требуя в то же время уничтожать машины, не готовые к боевым действиям. Из этого следовало, что военнослужащие всех родов войск рассматривались как личный состав сухопутных сил. В соответствии с вышеупомянутым приказом наши 40 самолетов предназначались для разовой атаки против противника, имевшего подавляющее превосходство.

    5 января 1945 года в 15.57 Каная вылетел из Мабалаката лидером группы из двух самолетов сопровождения и 15 самолетов камикадзе с бомбами на борту с целью атаковать соединение кораблей противника к западу от острова Лубанг, двигавшееся на север. На этот раз мы знали, что корабли противника двигались к заливу Лингаен. Было получено сообщение, что самолет Каная врезался в один из них.[26] Это был последний день плановых операций 1-го воздушного флота на Филиппинах. Каная умело руководил пилотами своей команды и выполнил свой долг до конца. Его жизненный путь завершился.

    Так прошло 5 января. Все боеспособные самолеты были использованы, все непригодные и лишние механизмы уничтожены. Личный состав всех подразделений обулся в ботинки для пехоты. Настало время для включения нас в состав сухопутных войск.

    Однако 6 января утром я проснулся в весьма необычной обстановке. На летном поле стояли пять самолетов Зеро, готовых к боевому вылету! За долгие месяцы службы самолеты Зеро стали частью жизни механиков. Для них приказ уничтожить вышедшие из строя самолеты казался немыслимым. Они работали ночь напролет, собирая детали и части разных поврежденных корпусов самолетов, разбросанные вокруг летного поля. Напряженно потрудившись, они воссоздали чудодейственным образом пять боеспособных самолетов!

    Капитан Тамаи сообщил об этом в штаб и получил разрешение послать самолеты на задание. Фактически это была последняя атака самолетов нашей морской авиации на Филиппинах. Когда стартовали эти пять самолетов, исчезла разница между механиками и пилотами, поскольку все они вошли в состав войск, получивших приказ сражаться в горах. До такого состояния были доведены наши когда-то победоносные воздушные силы.

    Хотя здесь, в Мабалакате, еще сохранялась проблема набора летчиков для пилотирования пяти вновь собранных самолетов. Из тридцати с лишним пилотов лишь пять могли претендовать на выполнение задания камикадзе. Остальные пилоты расставались с возможностью стать добровольцами-камикадзе.

    Пять самолетов значили немного перед лицом необъятной мощи противника. Но оставшиеся пилоты искренне стремились разделить участь камикадзе, и оставалось лишь предоставить возможность выполнить задание по справедливости. Тем не менее из-за появившейся альтернативы войны в горах, гарантирующей по крайней мере незначительное продление жизни, некоторые из пилотов могли передумать.

    Часто посетители базы спрашивали меня, не тяжело ли отправлять камикадзе на задание. На этот вопрос так же трудно ответить, как и объяснить его суть. Здесь много сопутствующих моментов. Приказ камикадзе на боевой вылет равносилен распоряжению: «Иди и умри в бою» Если бы приказ не отвечал желанию пилота, он был бы жесток без меры. Я бы не смог ни отдать такой приказ, ни ожидать от пилотов его выполнения.

    За время операций камикадзе произошли сотни боевых вылетов по моим приказам. Если бы подвиги этих пилотов были просто следствием приказов, то ни моя совесть, ни их души не успокоились бы. Однако в критические моменты существования империи сами обстоятельства взывали к чрезвычайным мерам, и молодые пилоты оказались способными справиться с возникшей ситуацией. Мои приказы на боевые вылеты представляли собой лишь одну из функций системы. Как элемент этой системы, я столь же противоречил здравому смыслу, как и сама система.

    Ввиду особых обстоятельств теперь, когда 201-я авиагруппа практически распалась, я тем не менее вместо назначения дня вылета решил объявить набор добровольцев.

    Я распорядился, чтобы все пилоты собрались перед бомбоубежищем, и обратился к собравшимся с краткой речью, сделав обзор сложившегося положения и рассказав, как самоотверженным трудом механиков были созданы пять новых самолетов.

    – Эти самолеты нельзя считать безукоризненными, – отметил я. – Два из них не способны нести 250-килограммовые бомбы, поэтому их загрузили 30-килограммовыми. Когда эти самолеты выполнят задание, война в воздухе для нас закончится, и те из нас, кто не полетит на выполнение последнего задания, продолжат войну в рядах сухопутных сил. Перед планированием этого последнего боевого вылета мне хотелось бы узнать ваши пожелания.

    Произнеся эти слова, я сделал паузу и дал им возможность подумать. Когда стало понятно, что суть моего сообщения дошла до их сознания, я продолжил:

    – Пусть тот, кто желает добровольно отправиться сегодня на выполнение задания, поднимет руку.

    Едва прозвучали эти слова, как вверх потянулись руки всех собравшихся. Все шагнули вперед с возгласами, выражающими нетерпение: «Я!» Их поведение меня изумило, почти ошеломило. Мое сердце учащенно забилось, а грудь распирала гордость за этих молодых людей. Я глубоко вздохнул и постарался сохранить на лице выражение сосредоточенности и спокойствия, чтобы не выдать переполнявшие меня эмоции.

    – Поскольку вы так стремитесь к боевому вылету, нам придется производить выбор обычным порядком. Все свободны.

    Когда я повернулся, чтобы уйти в убежище, несколько пилотов попытались остановить меня, убеждая:

    – Пошлите меня! Пожалуйста, пошлите меня!

    Я повернулся и ответил:

    – Лететь хотят все. Не следует настаивать на собственной кандидатуре!

    Это остановило пилотов, и я вошел в убежище, чтобы проконсультироваться с командиром авиагруппы относительно окончательного списка добровольцев.

    Мы достигли полного согласия в отношении кандидатуры командира подразделения. Это был лейтенант Накано, которого недавно лечили в госпитале от туберкулеза. После выхода из госпиталя он сказал мне:

    – Сейчас я выздоровел, но никто не сказал мне, что болезнь не вернется. Если бы у меня была уверенность в полном излечении, я мог бы ждать своей очереди в выполнении долга. Но если болезнь вернется, у меня больше не будет возможности служить в вооруженных силах. Поэтому, пожалуйста, пошлите меня на выполнение задания при первой возможности.

    Помня об этой просьбе, я рассчитывал использовать Накано для какой-нибудь кратковременной посильной для него операции. Предстоящий полет не мог занять много времени и был для лейтенанта последним шансом. Учитывая все это, Накано был идеальным кандидатом на пост командира авиационного звена камикадзе, призванного выполнить задание.

    Четыре других пилота были выбраны исключительно на основе боевых качеств. Это были унтер-офицеры Гото и Таниути для первого звена, младший лейтенант Накао и унтер-офицер Тихара – для второго.

    Все это время продолжались налеты противника, так что мы не могли даже нос высунуть из убежища. Вражеские корабли бороздили воды залива Лингаен, предвещая неизбежную высадку десанта.

    Перед вылетом в 16.45 с пяти самолетов, укрытых в различных местах вокруг летного поля Мабалаката, сняли маскировку, их двигатели разогрели. Теперь летная подготовка, которую с таким энтузиазмом проходили пилоты, весьма пригодилась. Пилоты все делали быстро. Как только стал выруливать на старт первый самолет, другие тотчас за ним последовали.

    Летное поле было выщерблено воронками от бомб, но, следуя сигналам, которые я подавал рукой, самолеты умело выруливали на стартовые позиции без всяких заминок. Когда я помахал правой рукой, разрешая взлет, лейтенант Накано поднялся в фонаре кабины и крикнул:

    – Капитан Накадзима! Капитан Накадзима!

    Опасаясь, что случилось что-то неладное, я подбежал к его самолету для выяснения неполадок. Но пилот с улыбкой на лице произнес:

    – Спасибо, капитан. Большое спасибо!

    Эти простые слова, бывшие высшим проявлением верности долгу, лишили меня дара речи. Хотелось бы подыскать ответ, достойный величия момента, но ничего не приходило на ум. Поэтому я, опасаясь появления в любой момент самолетов противника и сознавая, что нельзя терять ни минуты, безмолвно дал отмашку на взлет.

    Самолет Накано рванулся вперед и ушел в полет. Когда передо мной выруливал на старт второй самолет, взревел его двигатель, а пилот воскликнул:

    – Капитан! Капитан!

    Энергичным взмахом руки я дал ему добро на взлет, но под грохот мотора он все-таки прокричал мне на прощание:

    – Спасибо за то, что выбрали меня!

    Я делал вид, что не слышу этих слов, но они разрывали мое сердце. Это повторялось с каждым самолетом. В очередной крылатой машине улыбался летчик, я давал отмашку: «Номер 3… номер 4… номер 5» – каждый новый самолет так же, как и предыдущие, совершал взлет навстречу своей судьбе, оставляя меня на земле в облаке пыли.

    Построившись в боевой порядок, пятерка самолетов выполнила круг над аэродромом и направилась на север. На их крыльях играли блики вечернего филиппинского солнца. Должно быть, пилоты чувствовали, как неистово молятся за них товарищи, наблюдавшие за исчезающими в небе пятью крохотными точками…

    Эти пять самолетов сумели уклониться от вражеских перехватчиков и поразить выбранные цели в заливе Лингаен. Самолет сопровождения сообщил, что одна из крылатых машин пятерки поразила линкор, другая – крейсер, остальные три – врезались в большие транспортные суда. Все прямые попадания сопровождались жуткими взрывами.[27] Самолет-разведчик произвел фотосъемку этих попаданий, но во время последующих боев на суше снимки были утеряны, а мы остались без конкретных доказательств боевых успехов участников героического вылета.

    На этом завершились боевые операции специального ударного корпуса с базы ВВС в Мабалакате и вскоре – со всех других авиабаз на Филиппинах. Корпус начал действовать лишь 20 октября. Однако за это время вплоть до расформирования или эвакуации подразделений японских ВВС с Филиппин с местных авиабаз было совершено 424 боевых вылета самолетов камикадзе. Согласно официальным отчетам эти летчики добились следующих результатов:[28]

    Пехотинец на день

    Содержание отчета с оценкой результатов последнего боевого вылета камикадзе из Мабалаката я узнал позднее, поскольку сразу после того, как пятерка самолетов поднялась в воздух, меня вызвали на штабное совещание в Бамбане. В повестке дня совещания было два взаимосвязанных, но самостоятельных вопроса. Первый состоял в том, как наилучшим образом преобразовать подразделения 1-го воздушного флота в боеспособную сухопутную часть. Другой вопрос касался организации прощального банкета для летного состава 2-го воздушного флота по случаю его переброски на Формозу.

    Как офицер 1-го воздушного флота я находился в подчинении командира своей группы. Со времени прохождения мною курсов летной подготовки на летном поле в Касумигауре я прослужил в ВВС двенадцать лет. Однако после вылета пятерки самолетов, ведомой младшим лейтенантом Накано, моя летная карьера завершалась и я становился пехотинцем.

    Дебаты на совещании, которые были больше эмоциональными, чем продуктивными, сосредоточились на проблеме, не имеющей отношения к тому, в чем летчики морской авиации приобрели знания и опыт. Как выяснилось, нам теперь предстояло заботиться о сооружении оборонительных позиций, боевом применении наших разнородных подразделений, обеспечении их оружием, боеприпасами и продовольствием.

    Единственное, что нам обещали выделить из пехотного вооружения, это полдюжины карабинов, предназначавшихся для часовых. Кроме того, с вышедших из строя самолетов демонтировали несколько легких 7-миллиметровых пулеметов, что касается 20-миллиметровых пулеметов Зеро, то они были слишком тяжелы и громоздки для использования в горных условиях. Предстоящие бои на суше меня тревожили, я старался вспомнить основные их принципы, которые мы изучали в Высшем военно-морском училище двадцать лет назад.

    Когда завершился обмен мнениями по вопросам боевых действий на суше, мы со своим командиром отправились на другое мероприятие. Со времени прибытия на Филиппины немногим менее двух месяцев назад личный состав 2-го воздушного флота разделял с нами все тяготы войны. Теперь мы собрались вместе в небольшой пещере, приспособленной под убежище, чтобы попрощаться. На длинные столы были выставлены блюда с сушеной каракатицей и чашки сакэ. Прощальный банкет был в полном разгаре, когда прибыл адмирал Фукудомэ со штабом 2-го воздушного флота.

    За столом раздавались банальные тосты: «Счастливого пути», «Удачи», «До скорой встречи» и т. д. Однако сердца подсказывали, что мы расстаемся навсегда.

    Тем вечером с Формозы прибыли два бомбардировщика, чтобы взять на борт офицеров штаба 2-го воздушного флота. По окончании банкета поджидавшие автомобили должны были привезти их к местам стоянки самолетов на аэродроме Кларк.

    Прежде чем завершился прощальный банкет, поступило сообщение, что к западу от острова Иба обнаружено крупное соединение противника, двигавшееся курсом на север. Больше никто не сомневался, что оно двигалось в залив Лингаен.

    Переправка документов авиагруппы на Формозу

    Незадолго до полуночи 6 января мы с капитаном Тамаи собирались вернуться в штаб, когда прибыл курьер с сообщением о том, что с нами хочет встретиться адмирал Ониси. Тамаи шел впереди по извилистому проходу в пещере в направлении помещения, занимаемого командующим. Хотя мне приходилось часто бывать в кабинете адмирала в штабе, его личные покои я посещал впервые. Помещение было небольшим по площади и содержалось в чистоте и порядке. Мебель, отличавшаяся простотой и скромностью, включала стол, кровать и несколько стульев.

    После обмена приветствиями Ониси предложил нам сесть и неторопливо заговорил:

    – Решение о переброске личного состава 1-го воздушного флота на позиции в горах принято, стало быть, вопрос решен. Однако я считаю важным, чтобы кто-нибудь донес до сведения нашего народа представление о высоком моральном духе личного состава специального ударного корпуса и значении его операций. Я полагаю, что вы оба подготовлены для выполнения этого задания наилучшим образом. Поскольку 201-я авиагруппа остается в горах, а Тамаи является ее командиром, было бы неправильно загружать его иной работой. Поэтому считаю, что вы, Накадзима, должны отправиться на родину один.

    Такой поворот событий застал меня врасплох. До сих пор 201-я авиагруппа и ее личный состав составляли всю мою жизнь, я полагал, что должен оставаться с ними до конца. Поэтому внезапное предложение покинуть их требовало глубоких размышлений. Ониси обратил на меня испытующий взор, но я не мог говорить.

    Пока я подбирал нужные слова, чтобы выразить свои чувства, в небольшой комнате воцарилось напряженное молчание. Адмирал заговорил снова:

    – Понимаю, Накадзима, вам трудно расстаться с товарищами. Но сейчас не время для личных переживаний. На родине люди не имеют реального представления о специальном ударном корпусе и его операциях. Кто-то должен рассказать им об этом. Если вы откажетесь ехать, я прикажу вам сделать это.

    Подобное заявление не оставляло места для колебаний, но оно не разрешало мой внутренний конфликт. Тем не менее отправиться на такое задание принудительно было бы неприлично, я не мог не согласиться. Я с трудом выдавил из себя:

    – Поеду и сделаю.

    Адмирал Ониси улыбнулся. Он поднялся со стула, подошел, крепко пожал мою руку и сказал:

    – Прекрасно, я надеюсь на вас.

    Мы уже оставили город Мабалакат и разместились в бомбоубежище рядом с летным полем. Я вышел из комнаты адмирала Ониси и поехал на автомобиле к себе, размышляя над важностью задания. Непривычно и страшновато было думать о том, что именно мне поручили достойно представить соотечественникам моих героических соратников. Меня единственного избавили ради этого от смерти в горах Филиппин.

    Сутки ушли на упорную работу по сбору документов и записей, касающихся организации, операций и достижений специального ударного корпуса. Было подготовлено два комплекта документов. Один предназначался для меня, другой – для доставки младшим лейтенантом Такэси Симидзу, которого выбрали из оставшихся пилотов-камикадзе в целях увеличения шансов на сохранение документов. Для транспортировки документов выделили два самолета-разведчика, их башни для стрелков освободили от вращающихся пушек, чтобы там разместились мы с документами.

    На рассвете 8 января мы вылетели из Мабалаката под одобрительные возгласы и добрые пожелания товарищей. Два самолета летели на малой высоте – сначала на восток, чтобы избежать встречи с вражескими самолетами, которые, как предполагалось, в больших количествах барражировали в небе у залива Лингаен, затем на север вдоль побережья и в направлении Формозы. Шасси моего самолета было повреждено и не убиралось, что в значительной степени гасило скорость. Вскоре второй самолет оставил нас далеко позади.

    Было предусмотрено, что каждый из самолетов будет следовать своим курсом, чтобы один из них достиг пункта назначения, если другой будет перехвачен противником. Но пути Господни неисповедимы. Самолет моего напарника прилетел на Формозу раньше нашего и попал в густой туман, окутывавший остров. Ожидая рассеивания тумана и совершая круги над островом, самолет задел гору у Такао. Пилот самолета погиб, а Симидзу получил тяжелые ранения. Однако ко времени нашего подлета к Тайнани туман рассеялся, и мы благополучно приземлились.

    Прием, который мне оказали, не идет ни в какое сравнение с тем, что был оказан адмиралу Ониси, благополучно прибывшему на остров двумя днями позже. Штаб объединенного воздушного флота ликовал не меньше всех остальных, поскольку адмирал Ониси был повсюду признан одним из наиболее способных адмиралов морской авиации. Радость переполняла и меня лично, так как я хорошо знал об опасности перехвата адмирала самолетами противника на любом этапе его полета от Лусона до Формозы.

    Узнав, что самолет адмирала Ониси приземлился, я помчался на автомобиле в его штаб, расположенный на краю холма к востоку от Такао. Адмирал уже был за работой с офицерами 1-го воздушного флота в своем кабинете, укрытом в глубоком бункере. Меня приветствовал широкой улыбкой мой друг Иногути. На мгновение даже на лице адмирала показалось подобие улыбки.

    – Вот мы и встретились снова.

    Я слишком волновался, чтобы как-то ответить, меня хватило только на то, чтобы отдать честь. Бремя важного задания, порученного мне четыре дня назад в Бамбане – перевезти в сохранности документы корпуса камикадзе, – было сброшено с моих плеч.








    Главная | Контакты | Прислать материал | Добавить в избранное | Сообщить об ошибке