Буденновск

Утро 14 июля 1995 года было поистине хмурым. Сообщение о прорыве группы боевиков в ставропольский город Буденновск всех повергло в шок. И даже не столько сам прорыв, о котором так долго и упорно говорили лидеры бандформирований, а то, что в руках боевиков оказались тысячи мирных жителей. Улицы Буденновска в районе РОВД и отдела ФСБ были залиты кровью, трупы, искореженные машины, россыпи гильз. Информация, поступавшая по разным каналам, была разрозненной и труднопроверяемой...

О стремлении перенести войну на территорию России бандиты говорили с самого начала боевых действий. И чем безнадежней становилось их положение, тем больше они угрожали. Специальная служба и правоохранительные органы были наэлектризованы такими сообщениями. Но состояние тотального напряжения не может быть бесконечным. После каждой угрозы включался весь механизм агентурно-разведывательных действий. Вводился режим экстремального несения службы, от которого сотрудники буквально валились с ног, проклиная и Дудаева, и Ельцина. Сигналы не подтверждались, а угрозы воспринимались как нелепая шутка, блеф дудаевских бандитов. Так продолжалось долго. Бесконечно долго. И высочайшее напряжение сменялось апатией.

Но снова звучали угрозы, и всё повторялось. Этот прием постоянного «взбадривания» применялся боевиками не раз. Так было накануне штурма Грозного в августе 1996 года, так было в Каспийске, Волгодонске, Москве. Но если правоохранительные органы ещё как-то реагировали, население Центральной России находилось в состоянии патриархальной умиротворенности, веря и не веря в возможность войны на пороге своего дома. Буквально накануне руководство объединенной группировки в Чечне, получившее информацию от своих источников в окружении Басаева, направило в территориальные органы Северного Кавказа ориентировку с требованием перекрыть дороги в Ставропольском и Краснодарском краях, в Ростовской области, принять меры упреждающего характера на случай прорыва боевиков в глубь России. Шифровку подписали Анатолий Куликов и Игорь Межаков (заместитель руководителя объединенной группировки по линии ФСБ). Возможно, к очередной бумаге на местах отнеслись, как к 825-му китайскому предупреждению. Факт остается фактом - дороги не были перекрыты, силы и средства в боевую готовность не приведены. Не будем давать оценки должностным лицам: они даны соответствующими распоряжениями, приказами и материалами уголовного дела. Подчеркнем главное - разбалансированная за предшествующие годы вертикаль управления системой не смогла на ранней стадии противодействовать коварному и жестокому врагу. Более того, сам противник вошел в Буденновск в сопровождении милицейского кортежа.

Сотрудники Буденновского РОВД дрались, как защитники Брестской крепости, - яростно и жестко. Многие из них погибли. И уже это показало Басаеву, что не все так просто, что русские люди в критической ситуации не менее мужественны, чем чеченские абреки.

О Буденновске написано много. Материалы уголовного дела с точностью до минуты восстановили случившееся. И, наверное, многое из написанного со временем станет достоянием гласности. После Буденновска на правоохранительную систему обрушился вал критики, во многом справедливой. Спорить с ней бесполезно и нелепо. Но некоторые обстоятельства требуют уточнения. Попытаемся сделать это, обратившись к книге «Портрет министра в контексте смутного времени: С. Степашин».

На 14 июля ФСБ были спланированы учения по плану «Набат»1.

С каждым годом такую операцию стало проводить все труднее. Число ведомств с функциями оперативно-розыскной деятельности стремительно увеличивалось. И потому более внимательно следовало относиться к деталям взаимодействия. Старшим на учениях был заместитель директора ФСБ Валентин Соболев, традиционно имеющий отношение к безопасности всех видов транспорта, в том числе авиационного. Он доложил, что все репетиции проведены. Отработаны детали... Сегодня «Альфа» будет отрабатывать «на людях» элементы штурма воздушного судна. У них есть сюрприз.

Утром 14 июня Степашин ознакомился с последними шифровками.

Они были тревожными. Из регионов докладывали, что Дудаев, фактически лишенный былой власти и силы, прилагает отчаянные усилия, чтобы переломить ситуацию. Оставшись с небольшой кучкой единомышленников, как впоследствии вспоминал Аслан Масхадов, он готовился к последнему сражению. Сражению, исход которого был предрешен в пользу федералов. Иных вариантов уже не оставалось. Федеральные силы давили по всем направлениям. Накануне над Ведено был водружен флаг России.

Масхадов и Яриханов в Назрани в 1996 году рассказывали: «Мы считали, что все - конец именно летом 1995 года. Нас оставалось человек восемнадцать... Мы были в штабном вагоне Джохара и готовились в общем-то к смерти. Сдаваться мы, естественно, не собирались. Поход Басаева был неожиданностью. Он сначала не собирался идти в Буденновск, он собирался идти в Кавминводы. Хотел захватить самолет и лететь бомбить Москву...»

Растерянность стала естественным состоянием бойцов Дудаева. Многие перешли на противоположную сторону. Кое-кто отчаявшись, кое-кто - «на ловлю счастья и чинов». Внутренние противоречия раздирали верхушку.

Разуверившись в Дудаеве, некоторые полевые командиры стали действовать самостоятельно, стремясь не только перехватить инициативу, но и закрепиться во власти.

Из шифровки, которую прислали Степашину Игорь Межаков (заместитель Степашина, командированный в Грозный по линии ФСБ) и командующий группировкой Анатолий Куликов, следовало, что, по оперативным данным, группа боевиков во главе с Шамилем Басаевым намерена прорваться в один из южных городов России для совершения терактов. Шифровка была направлена во все подразделения ФСБ и МВД.

Накануне ночью Степашин подписал записку президенту о возможности рейда Басаева и других бандитов, которые, по сути дела, загнаны в угол и, стало быть, терять им нечего.

Это было серьезным предупреждением. Впрочем, такие предупреждения шли постоянно. От систематических угроз устали все. Нельзя все время быть в состоянии непроходящей тревоги, тем более что многие угрозы носили исключительно пропагандистский характер. Сигналы проверялись, усиление за усилением лишало оперативных сотрудников ФСБ и милицию и сна и отдыха. Начинало казаться, что громкие заявления Удугова, который, не умолкая, гнал «дезу», направлены на то, чтобы окончательно измотать федеральные силы бесплодным ожиданием. При этом каждый понимал: если не дай бог что - головы не сносить...

На проводе аппарата ВЧ был Игорь Межаков: «Группа боевиков прорвалась на территорию Ставропольского края и осуществила нападение на отделение милиции г. Буденновска. Информация проверяется».

Министр внутренних дел Виктор Ерин был не в курсе. Взяв паузу для уточнения сведений, он перезвонил через пятнадцать минут: «Да, такая информация есть. Но полную информацию мы сейчас уточняем. Я сам вылетаю туда». Действовать по линии ФСБ Степашин поручил Межакову.

На часах было десять тридцать. Президент выслушал доклад Степашина молча. «Действуйте как можно жестче...»

Через час на столе Степашина лежало досье Басаева.

Через три часа кое-что прояснилось. Бандиты, ворвавшиеся в город, навалили гору трупов. Пытались захватить здание милиции, но получили отпор... Войдя в больницу, они взяли в заложники больных и медперсонал и продолжают бесчинства.

Увы, многое на тот момент все ещё не было ясным. Штурмовали милицию и не штурмовали здание ФСБ... Почему? Оказалось, что вывеска горотдела была зеленого цвета: не обратили внимания. Почему не подтянулись войска местного гарнизона? Как удалось колонне беспрепятственно пройти по всему Ставропольскому краю? Эти «почему» нанизывались друг на друга, как жемчуг бус. Но чем больше проходило времени, тем сложнее становилась ситуация.

Сидеть в Москве и получать обрывки информации было мучительно. Вечером, получив «добро» от президента, Степашин вылетел в Буденновск.

Ельцину все это не нравилось. Он вылетал в Рейкьявик, где ему и без Буденновска придется отвечать на многие неприятные вопросы политиков, связанные с ситуацией в Чечне, а тут ещё и Басаев... Понимаешь: вот!

По прошествии времени Степашин не раз возвращался к вопросу: «А надо ли было лететь? Надо ли было лететь Ерину?» Многие отвечали однозначно нет. С точки зрения логики, он с этим соглашается. Ну что в той ситуации может директор ФСБ, в подчинении которого на месте всего один, ну два десятка офицеров? Буденновский горотдел УФСБ по Ставропольскому краю, как впоследствии оказалось, вместе с водителем и секретаршей насчитывал 6 человек. Подтянутые из Москвы и Ставрополя силы специалистов-техников вполне могли решить поставленную перед ними задачу. Локальную задачу для спецслужбы. Своих сил, как уже отмечалось, у ФСБ не было. С августа 1991 года известная всему миру группа «Альфа» была в подчинении ГУО - Главного управления охраны при Президенте России. Бывший «Вымпел» в сентябре 1993 года был по указу Ельцина передан МВД. Вернее, его остатки. Из 1117 человек по штату в МВД перешли единицы.

Своего силового блока Степашин в спецслужбе создать ещё не успел. Вновь образованное Управление специальных операций насчитывало 18 человек, во главе с бывшим командиром «Вымпела» генералом Герасимовым. Они себя зарекомендовали отлично в период штурма Грозного. Но 18 бойцов, даже во главе с генералом, все равно 18... Пусть даже 18 Рэмбо.

Вылетели вечером. Прибыли в Буденновск затемно. Вместе с директором ФСБ в Буденновск вылетел вице-премьер - министр по делам национальностей Николай Егоров. Поездка ему далась тяжело, ускорив развитие болезни - рака легких. Еще в начале 95-го он начал страдать от этого недуга, мучаясь ночами под обстрелами в Грозном от болей. Но боя не покинул. И вылетая в Буденновск, он запасся болеутоляющими.

В Буденновске их встретили Виктор Ерин, его заместитель Михаил Егоров и заместитель Генерального прокурора Гайданов. Ерин ввел прибывших в курс дела. Его приказом главным оперативным начальником был назначен Михаил Егоров. С этого момента все его указания получали силу приказа двух министров.

Практически всю ночь шли обсуждения, что и как делать. Теоретически Степашину было проще всех. Маленькая группа специалистов ФСБ со своими обязанностями справилась отлично. Через несколько часов здание больницы было оборудовано техникой и руководитель операции имел полное представление о том, что происходит в «логове» противника. Но это только теоретически. Практически же Степашин, как и его коллега по МВД, полностью принял на себя ответственность за операцию. За её последствия.

Даже неспециалисту было ясно, что дело проигрышное. Сегодня, по прошествии многих лет, даже люди искушенные нет-нет да и заявят, что, дескать, «Альфа» и СОБРы могли и «штурмануть», и уничтожить боевиков. Да вот, дескать, Черномырдин помешал... Но на месте было виднее. Штурм неизбежно привел бы к многочисленным жертвам не столько с обеих сторон. Погибли бы и мирные люди, находившиеся в здании.

Старшим по переговорам был назначен начальник УВД Ставропольского края Медведицкий. Степашин вспоминает, что Басаев затребовал высокую планку по заложникам. «Готовы были идти и я, и Ерин, и Егоров, но этого нельзя было делать. В переговорах с бандитами надо иметь возможность маневра...»

Переговоры переговорами, но полная картина проявлялась постепенно. Ночью из больницы приходили люди, которых намеренно отпускали бандиты. Они сообщали новые подробности, уточняли недостающие детали. Не обошлось и без истерик. Больные, отпущенные на волю, рыдали, призывали принять все условия Басаева, спасти людей. Их можно было понять, но... Условие было одно немедленный вывод всех наших войск из Чечни и признание независимости Чеченской Республики.

Президент перед отлетом в Исландию снова принял доклад министра внутренних дел, выслушал последнюю информацию и снова потребовал принять самые жесткие меры...

Ночью прибыла «Альфа». Московская и краснодарская группы. Командир «Альфы» Александр Гусев развел руками - в таких условиях действовать не приходилось, да и проблематично, возможно ли. Первый этаж заминирован, подходы под прицелом снайперов. Подавить их не было никакой возможности, так как живым щитом в окнах стояли женщины. Тем не менее штаб сел за разработку операции. Несмотря на психологическую несовместимость спецподразделений бывшего КГБ и МВД (считалось, что одни работали в белых перчатках, другие в сапогах), сегодня все противоречия необходимо было отбросить, подчинив совместные усилия решению общей задачи. Впрочем, все противоречия, пусть даже технического свойства, устранить так и не удалось.

Шла разработка штурма, а переговоры не прекращались ни на минуту. Степашин взял на себя весьма деликатную миссию: встретиться с чеченскими авторитетами, которые должны были убедить Басаева, повлиять на него.

В Буденновск были срочно доставлены Руслан Лабазанов, брат Басаева Ширвани, другие фигуры, способные хоть чем-то помочь...

Но и Лабазанов и Ширвани Басаев скептически отнеслись к этой идее. Более того, Ширвани, что называется на голубом глазу (Степашин заметил у него удивительно голубые глаза), предложил свое решение проблемы. Жестокое и, по его мнению, единственно верное.

«Уважаемый Сергей Вадимович, - они всегда так обращались к Степашину, - вам необходимо сейчас задержать меня, взять в заложники родственников Басаева, которые находятся в Ведено, привезти их сюда. Вывести перед больницей и сообщить Шамилю, что, если он не покинет больницу и не отпустит людей, все они будут расстреляны. А потом исполнить это, расстреливая по одному...»

«На это мы пойти не можем...» - качнул головой обескураженный Степашин.

«Если вы этого не сделаете, вы проиграете...» - Интерес к беседе Ширвани мгновенно потерял.

Тогда же Степашин от Ширвани узнал, что семья Басаева жива, вопреки упорно распространяемым слухам. Кое-кто пострадал, когда охотились за Басаевым, но близкие родственники живы.

А ситуация усугублялась. Пока штабные колдовали над схемами, Басаев пытался активизировать ситуацию. Начались расстрелы заложников. В основном жертвами были военнослужащие. Оставшийся «на хозяйстве» Виктор Черномырдин не уходил со связи. Степашин докладывал обо всем, в том числе о самых, на первый взгляд несущественных деталях.

Неожиданно для всех премьер взял штурвал на себя. Этот странный и нелепый поступок у многих руководителей операции вызвал шок, закончившийся витиеватой тирадой, самым приличным словом в которой было слово «премьер»...

И хотя в тот момент Степашин тоже потерял дар речи, однако по прошествии лет он несколько смягчил свою оценку ЧВС: «Я понимаю, понимаю Черномырдина как человека. Трудно из Москвы чувствовать оперативную обстановку, но, если быть совершенно откровенным... Я бы не стал и в чем-то обвинять Черномырдина, хотя кое-кто пытается на него повесить все то, что произошло там. Спецслужбы и МВД должны заниматься своими делами, политики, своими. Но, безусловно, выход второго лица в государстве, находившегося в Москве, отсек возможность ведения с ним какого-либо диалога. Все!» Поразительно, но по прошествии стольких лет, испытав все, что можно было испытать, - взлеты и стремительные падения, предательство друзей и вчерашних товарищей по работе, - получив возможность сегодня свести счеты со своими обидчиками, которые подвергли его столь унизительным испытаниям, Степашин остается верен себе. Он не пытается переложить свою, может быть, в данном случае мифическую ответственность за случившееся на кого бы то ни было. И дело здесь не в дружбе или особых отношениях с Черномырдиным, дело в принципе. Каждый должен нести свой крест сам. Каким бы тяжелым он ни был.

По сути дела, Басаев получил карт-бланш, хотя было понятно, что ни президент, ни премьер никогда бы не приняли решение о выводе всех войск из Чечни.

Все разговоры, компромиссы и предложения после этого разговора просто-напросто отметались. Стало ясно, что нужны какие-то экстраординарные меры.

Впрочем, и до разговора и после него это было ясно. В такие короткие сроки, при таком количестве заложников, при столь высокой степени агрессивности боевиков любая операция была обречена если не на провал, то на многочисленные жертвы.

И тем не менее. Сегодня Степашин открывает карты, «Задача была не только и не столько (об этом замысле не знали те, кто непосредственно осуществлял) штурмом выбить бандитов из больницы, сколько резко изменить ситуацию. Басаев был на сто процентов уверен, убежден (к нему туда ездил Сергей Адамович Ковалев), что мы не решимся. Мы прекрасно знали, о чем они ведут речь. Мы знали, что бандиты, многие из них были подколоты, уже праздновали победу. Они ходили по коридорам, великодушно похлопывали больных... Эйфория была вызывающая. Поэтому, когда мы пошли утром штурмовать, мы хотели показать, что мы пойдем до конца. Сегодня многие бойцы из спецподразделений говорят, что, если бы их не остановили, они пошли бы дальше.

Нет ни права, ни повода усомниться в их мужестве... Да, они пошли бы дальше, да, закрепились бы на первом этаже, но на 99 процентов сегодня я могу говорить, что все закончилось бы трагически.

И я, и Ерин, и покойный Николай Егоров, и Михаил Константинович Егоров, и Гайданов - заместитель Генерального прокурора - четко определили, что, если не решим проблему Буденновска, мы уйдем».

После неудачного штурма Басаев резко изменил риторику. Уже не ставил вопрос о выводе войск с Кавказа. Он попросил несколько автобусов для тех, кто готов вместе с ним выехать в Чечню.

И снова Степашину пришлось привлекать свои силы. Подготовка автобусов была тщательной. Соответствующая техника находилась в каждом из них.

Не было только одного, того, что, по мнению отдельных доморощенных экспертов, должно было решить исход операции - психотропных веществ подмешанных в воду. Негодуя по поводу обвинений в том, что чекисты «могли решить проблему малой кровью», Степашин отмечал: «Нелепо! Такие препараты действуют индивидуально. Один засыпает через тридцать минут, другой через две. Стоило бандитам почувствовать, что что-то не так, как колонна взлетела бы на воздух... К чертовой матери! Легко рассказывать тем, кто ничего не понимает...»

Несмотря на существующую договоренность премьера с Басаевым, Ерин поставил жесткую задачу Анатолию Куликову - бандитов не выпускать... Дипломатическая миссия - предупредить Черномырдина о принятом решении была поручена Степашину. Ерин плевался, и иметь контактов с премьером после его беседы с Басаевым желания не имел. Деликатный по натуре министр внутренних дел просто кипел, проклиная дилетантов, подсказавших председателю правительства дурацкий ход.

Наверное, и сам Черномырдин понял, в какую историю он вляпался. Ультиматум Степашина он выслушал, обронив: «Я согласен... Только из Ставропольского края они должны выйти. Я дал слово!»

«Как получится...» - ничего не обещая, ответил Степашин.

Вернувшись к больнице после тяжелого разговора с Черномырдиным, Степашин увидел совершенно взбешенного Михаила Егорова. На нем не было лица, изъяснялся он исключительно междометиями. Из его резкого монолога Степашин понял, что тот только что говорил с Черномырдиным, который категорически запретил проводить какую-либо операцию. Степашин так до конца и не знает, был ли такой разговор на самом деле, хотя не верить первому заместителю министра внутренних дел оснований не имеет.

Скорее всего, разговор все-таки был. Черномырдин хорошо знал, кто является руководителем операции и, что бы ни говорил, о чем бы ни предупреждал премьера Степашин, последнее слово будет именно за Егоровым. Здесь как на корабле. Даже если на борту будет сам президент, он не вправе вмешиваться в действия капитана. Таким капитаном, отвечающим за все, был Михаил Егоров. И все, включая министра внутренних дел и директора ФСБ, ему должны подчиняться...

Ерин тем не менее снова связался с Куликовым и ещё раз подтвердил свой приказ бандитов уничтожить на территории Чечни.

Куликов же требовал не выпускать бандитов из Буденновска. Наверное, в чем-то Куликов был прав. Отчасти... На месте были сосредоточены наиболее квалифицированные спецназовцы. Их силами при некоторой подготовке можно было провести операцию на пути следования. Самому же Куликову было неизмеримо сложнее. В его руках была лишь грубая военная сила, танки, БТРы, авиация. Фактически ему предстояла не тонкая операция, а грубая ампутация... Он не хотел, судя по всему, брать ответственность на себя, реально понимая последствия такого шага.

Колонна с террористами прошла по трассе не так триумфально, как об этом писалось. Дважды предпринимались попытки остановить колонну, в том числе на территории Ставропольского края. Но нескоординированность действий, обещание, данное Черномырдиным, не позволили решить задачу. После исторического разговора премьера с террористом мало кто хотел взять на себя ответственность и рискнуть...

Впрочем, история повторилась через полгода. Глава Дагестана Магомедали Магомедов тоже давал обещание Радуеву, что тот беспрепятственно с заложниками уйдет из Кизляра. Тогда федеральные силы нарушили обещание. Радуева остановили на границе с Чечней, но на территории Дагестана. Это будет позже.

После выхода колонны из Буденновска настроение участников операции, что называется, было ниже ватерлинии. Вернувшись в гостиницу, Степашин с Ериным включили телевизор.

На экране Жириновский обливал Немцова соком.

«Паноптикум!»

Грустно переглянувшись, два министра сорвали пробку с горлышка бутылки.

Дальнейшая судьба, во всяком случае в ближайшее время, была ясна.

«Ну что? Надо уходить в отставку?»

Размышляя по прошествии длительного времени над буденновской трагедией, мы вновь и вновь задаемся вопросом, что можно было сделать для иного поворота ситуации. Как уже отмечалось, бойцы спецназов были готовы к штурму, готовы к самопожертвованию. Но чем бы это могло закончиться? Кровавым месивом из тел бандитов, женщин и младенцев? И можно было бы так оплаченную цену считать адекватной? Даже если вспомнить кадры хроники из Буденновской больницы, легко можно представить, в каких условиях пришлось бы применять оружие бойцам спецназа... Мы часто задаем себе вопрос о роли Черномырдина в буденновской трагедии. И, наверное, любой сотрудник, да и просто логически мыслящий человек может назвать диалог премьера с бандитом не иначе, как национальным позором. Высшее должностное лицо НЕ ИМЕЕТ ПРАВА ВСТУПАТЬ В ПОДОБНЫЙ ДИАЛОГ. И потому, не осуждая принятое им решение, мы можем констатировать только одно - каждый должен нести свой чемодан. Или крест. Если есть вера...

Впрочем, система вмешательства политиков в работу профессионалов явление неискоренимое. И многие даже не задумываются, какую славу они находят... Кто славу Герострата, подобно троице из Беловежской Пущи, кто славу фельдмаршала Кейтеля, Лебедь к примеру, подписавший акт капитуляции в Хасавюрте...