МАРКИАН

Marcianus

392 г. — 27 января 457 г.

Правил с 25 сентября 450 г. до смерти


Император Феодосий II, умерший 28 июля, не оставил потомка мужского пола, так что законного наследника у него не было. Однако сразу же после его смерти по двору и среди жителей столицы разошлись слухи, позднее пересказанные историками.

Умиравший правитель якобы взглянул на собравшихся у его смертного одра сановников, и взгляд его остановился на Маркиане. Это был уже почти шестидесятилетний мужчина, статный, с длинными седеющими волосами, в свое время служивший на высокой должности в армии при полководце Аспаре, который, впрочем, также присутствовал при кончине императора. Феодосий довольно долго смотрел на Маркиана и наконец изрек:

— Мне было видение, что именно ты станешь моим преемником.

Официальная версия гласила, что воля императора была исполнена, и 25 августа на голову Маркиана была торжественно возложена императорская диадема. В церемонии принимали участие сановники и сенаторы, а также патриарх Константинополя, но не он совершал акт коронования нового правителя.

Видимо, именно тогда было объявлено, что сестра Феодосия II Пульхерия выйдет замуж за нового императора, что вскоре и произошло. Это может показаться просто невероятным, ведь Пульхерии было уже 54 года, и все эти годы она оставалась девицей и жила как монахиня — в полном, впрочем, соответствии с данным когда-то обетом безбрачия. И на брак она согласилась с тем лишь условием, что он останется фиктивным. Маркиан был вдовцом, и от первого брака у него была дочь Евфимия.

Решение Пульхерии было продиктовано политическими соображениями. Она возвела Маркиана на трон, действуя в согласии с Аспаром и иными высокопоставленными сановниками. Тогда и была выдумана история о последней воле Феодосия и устроен брак с его сестрой, чтобы придать хотя бы видимость законности выбору в преемники Маркиана — человека, никак не связанного с правящей династией. В сущности, проблема была в том, что формально с момента смерти Феодосия властителем всей империи становился император Запада — Валентиниан III. И чтобы не допустить предъявления им каких-либо претензий на власть в Восточной империи, было решено поставить его перед фактом, свершившимся якобы по воле покойного и обретшим законную силу благодаря браку с Пульхерией.

Почему, однако, выбор пал именно на Маркиана, если в Константинополе было немало и более знатных родом, и более богатых, и занимавших более высокие посты сановников? Маркиан, родившийся во Фракии или Иллирии в семье среднего достатка, в молодости, как и его отец, был профессиональным военным. Скорее всего, он принимал участие в неудачном походе против вандалов и в течение пятнадцати лет служил офицером в личной охране Аспара.

И именно этот факт сыграл решающую роль. Конечно, Аспар с большим удовольствием возложил бы диадему на собственную голову, однако он считал это невозможным — и не только потому, что он был чужак родом (его семья была из иранского племени аланов), а в первую очередь из-за того, что исповедовал арианство. Поэтому он выдвинул Маркиана как своего человека, который сам по себе не имел никакого веса. Аспар прекрасно знал, что если тот окажется на троне, то не будет ни в чем ему противиться.

Пульхерия же, в свою очередь, согласилась с этим выбором потому, что Маркиан входил в число врагов Хрисафия, а она лютой ненавистью ненавидела этого евнуха, обладавшего столь безграничной властью при Феодосии.

Маркиан и Хрисафий отличались друг от друга даже тем, что поддерживали разные цирковые партии (речь, конечно же, идет о гонках на колесницах), а это в те времена было весьма существенным моментом и имело свою политическую окраску. Евнух, так же как и Феодосии, был ярым сторонником «Зеленых», тогда как Маркиан принадлежал к числу фанатичных приверженцев «Голубых». Как раз к временам правления их обоих относятся первые сведения о той невероятной ожесточенности, с которой бились друг с другом цирковые партии, становясь причиной серьезных беспорядков на городских улицах. В более поздние времена такие битвы стали практически содержанием (или подменой) политической жизни в столице Византийской империи. Феодосий выделил «Зеленым» места напротив своей собственной ложи, публично заявив при этом:

— Хочу всегда иметь перед глазами тех, кого больше всех люблю.

Маркиан, напротив, став императором, открыто поддерживал «Голубых». Был период, когда он особым эдиктом даже запретил сторонникам «Зеленых» занимать должности в армии и в гражданской администрации, признав их тем самым ненадежными и как бы второсортными гражданами.

Как и ожидалось, одним из первых действий новой власти была расправа с Хрисафием. Он был объявлен единственным виновником (обычное дело в подобных ситуациях!) всех неудач и ошибок предыдущего правителя. Подбодренные соответствующими средствами обвинители в массовом порядке подавали на него жалобы, а суды охотно их принимали и рассматривали прямо-таки молниеносно. Частная собственность евнуха была конфискована, а он сам приговорен к смертной казни через отсечение головы, и приговор быстро привели в исполнение. Было совершенно очевидно и повсеместно известно, что так жестоко с ним обошлись в основном по наущению известной своим благочестием императрицы Пульхерии.

Но падение Хрисафия имело также очень серьезные отдаленные последствия в религиозной политике. Пока же до этого не дошло, внимание правительства и народа Восточной империи поглотили иные события и нависшие над страной угрозы временного характера.

Людям суеверным — а таких в те времена наверняка было немало — могло показаться, что правлению Маркиана судьба ворожит недоброе. Уже в сентябре, то есть спустя меньше месяца после коронации, в городе Триполи в Финикии (нынешнем Ливане) ночью случилось землетрясение. Кроме домов, сильнейшими толчками были разрушены бани, именовавшиеся икарийскими, поскольку украшены они были статуями Икара и Дедала.

Однако Маркиана эти дурные предзнаменования ничуть не испугали. Он тут же распорядился восстановить все разрушенные в Триполи здания. Так же решительно и по-мужски он поступал и в дальнейшем, встречая на своем пути серьезные препятствия и опасности. Маркиан оказался правителем энергичным, умным и хозяйственным. Для народа именно эта последняя из всех перечисленных черт его правления оказалась самой важной и ощутимой: Маркиан ограничил чрезмерные траты на содержание двора и широко применял налоговые льготы. Так что нет ничего удивительного в том, что впоследствии это правление, хотя и недолгое, называли золотым веком.

Правда, стоит отметить, что Маркиану несложно было уменьшать тяготы налогового бремени, поскольку Восточная империя в это время нигде не была вынуждена вести серьезные войны. Конечно, в начале его правления казалось, что придется все же воевать с гуннами, но эта угроза исчезла неожиданно быстро и практически окончательно.

Аттила, как только узнал о смерти Феодосия и о том, что на трон взошел новый император, отправил своих послов в Константинополь. Однако вовсе не затем, чтобы, как это было принято в более поздние времена, выразить свое соболезнование, пусть и неискреннее, по поводу безвременной утраты правителя, и пожелать благополучия его преемнику. Он бесцеремонно потребовал от римлян своевременно выплатить ему дань в установленном ранее размере, угрожая в противном случае тут же начать войну.

Однако послы вернулись с таким ответом, который не только разгневал, но и весьма озадачил предводителя гуннов. Им велено было передать, что новый император не чувствует себя связанным взятыми на себя его предшественником обязательствами, но если Аттила будет и дальше хранить мир, он готов по доброй воле посылать ему дары. Если же гунны будут грозить ему войной, то император сам выступит на врага во главе своей весьма многочисленной армии, которая ни в чем не уступает ордам гуннов.

Таким образом Маркиан покончил с проводившейся до сих пор политикой уступок варварам и перекладывания на плечи собственных граждан тягот, связанных со сбором все новых и новых средств для выплаты дани. Но в то же самое время он ясно продемонстрировал, что сам к войне не стремился, и потому отослал к Аттиле своего офицера с богатыми подарками. Посол переправился через Дунай, но не был принят Аттилой, который (возможно, впрочем, что и не без причины) счел себя униженным тем, что римляне внезапно в одностороннем порядке разорвали договор, на котором буквально еще не успели высохнуть чернила. Но, отказав послу императора в аудиенции, Аттила потребовал, чтобы он передал присланные дары, грозя ему в противном случае смертью. Однако римлянин гордо ответил, что все, что он привез, правитель может получить лишь в качестве подарка — либо вырвать у него силой, если рискнет ограбить посла.

И вопреки всем ожиданиям, ничего страшного с послом не случилось. Ему было позволено беспрепятственно вернуться на родину. Но случилось так, скорее всего, потому, что Аттила уже готовился выступить в поход против Западной империи, уже собирался напасть на Галлию и потому предпочел не обострять отношения на своих восточных границах.

Когда же орды гуннов вторглись на земли за Рейном, Маркиан и пальцем не шевельнул, чтобы помочь братскому государству. И у этого равнодушия наверняка было по меньшей мере две причины. Во-первых, чувство облегчения и скрытого удовлетворения тем, что на сей раз вся мощь Аттилы обрушилась, наконец, не на подвластные Константинополю земли, как это почти всегда случалось раньше, при жизни вот уже трех поколений, а совсем в другую сторону. А во-вторых, оказать Западу хоть какую-то помощь Маркиану мешало оскорбленное самолюбие.

Дело в том, что Валентиниан III все еще тянул с официальным признанием нового императора на берегах Босфора, хотя Маркиан в издаваемых им законах и распоряжениях всегда лояльно ставил его имя перед своим — как старшего и имеющего больше прав на первенство правителя. Но Валентиниану этого было мало. Он считал, что после смерти Феодосия как бы автоматически должен был стать главой всей империи или, по крайней мере, иметь право решающего голоса в вопросе выбора его преемника. Таким образом, роковую роль в судьбе обоих государств в этой предельно сложной исторической ситуации сыграло честолюбие.

Однако в начале 452 года ситуация диаметрально изменилась. Валентиниан, которому Аттила угрожал уже в самой Италии, наконец, официально признал Маркиана императором и своим соправителем. Правда, сделал он это крайне неохотно, и в основном по настоянию Аэция — чего он так никогда и не простил своему полководцу. Во всяком случае, лишь после этого Маркиан отправил свои войска к Дунаю, угрожая землям, заселенным самими гуннами. И тогда Аттила, опасаясь удара в спину, быстро отвел свою армию обратно за Альпы, а Маркиан стал истинным спасителем Рима.

Все эти внешние и внутренние события — восхождение на трон Маркиана, его женитьба на Пульхерии, падение Хрисафия, развитие взаимоотношений с Западом — были также неразрывно связаны с вопросами религиозной и внутрицерковной политики.

На первое место в теологических спорах, которые велись среди христиан, постепенно выдвигалась дискуссия о соотношении божественной и человеческой сущностей в фигуре самого Иисуса Христа. Различия мнений по этому вопросу неразрывно переплетались с личными конфликтами, со стремлением одних патриарших престолов добиться верховенства над другими и, наконец, с чисто политическими придворными интригами.

Всемогущий во времена Феодосия Хрисафий был ярым приверженцем учения монофизитов, которые в Христе после его воплощения видели лишь одну природу — божественную. Поэтому нет ничего удивительного в том, что на созванном в 449 году в Эфесе соборе восторжествовала именно эта доктрина. Однако на этом соборе споры между епископами не раз переходили просто в драку, заседания проходили под давлением вооруженных египетских монахов-фанатиков, а посланники римского епископа, как можно догадываться по сведениям из разных источников, даже вынуждены были спасаться бегством.

Папа требовал созвать новый собор, называя то, что произошло в Эфесе, «эфесским разбоем». Однако Феодосий оставался глух ко всем призывам созыва нового Вселенского собора, а Валентиниан III не имел возможности самостоятельно принять подобное решение.

Совсем иную позицию заняла Пульхерия. Как можно предположить, на это также — а возможно, и в первую очередь — повлияли очень личные мотивы. Ведь монофизитов поддерживал ее заклятый враг Хрисафий, да и императрица Евдокия, жившая в то время в Иерусалиме, благоволила к ним в течение какого-то времени, а, как известно, отношения между сестрой и женой Феодосия складывались не лучшим образом.

Так что, когда император умер и его место занял Маркиан, политика двора по отношению к церкви немедленно изменилась. Уже в 451 году был созван новый Вселенский собор в Халкидоне — четвертый по счету. Его постановления, в полном соответствии с пожеланиями как новых правителей Константинополя, так и римского епископа, осудили и монофизитство, и несторианство, учившее, что в воплощенном Христе были две отдельные природы. Принятая на соборе догма гласила, что во Христе сосуществуют две совершенные природы, неразделимые, но и не смешивающиеся.

Однако постановлений этого собора не признали христиане Египта и Сирии, которые в большинстве своем остались верны учению монофизитов. Этот религиозный раскол стал катализатором для формирования у жителей восточных провинций ощущения своей непохожести на иные регионы империи, что в свою очередь оказывало огромное влияние на политику Византии на протяжении последующих столетий.

Новые правители Константинополя и епископ Рима на этом соборе действовали в полном согласии друг с другом, осудив ересь монофизитов. Однако на том же соборе было принято постановление, известное как «канон 28», которое ущемляло интересы Рима и стало предметом дружных протестов делегатов, присланных на собор папой, тем более что голосование по его принятию было проведено в их отсутствие. В данном постановлении речь шла о том, что патриарх Константинополя, то есть Нового Рима, полностью уравнивался в правах с епископом Первого Рима, а за этим последним остается лишь почетное первенство. При принятии этого канона вносившие предложение ссылались на соответствующее решение Второго Вселенского собора, который состоялся в Константинополе в 381 году.

Эта проблема в последующие годы сыграла огромную роль в развитии взаимоотношений между Западной и Восточной церквями и, в конце концов, довела дело до полного разрыва — знаменитой схизмы, продолжающейся до сих пор.

Императрица Пульхерия умерла спустя два года после Халкидонского собора, который именно ей в значительной мере было обязан своим созывом и таким, а не иным ходом событий. В своем завещании она отписала все свое личное состояние бедным. Пульхерия основала также несколько церквей в столице на берегах Босфора.

Маркиан пережил ее ровно на три с половиной года, продолжая проводить политику мира, стабилизации и рачительного хозяйствования. Умер он в конце января 457 года, оставив набитую золотом имперскую казну — и никого, кто мог бы считаться его законным наследником.








Главная | Контакты | Прислать материал | Добавить в избранное | Сообщить об ошибке