Глава XX

Неизвестный президент

Июль 1994 года Определенно можно сказать: в ночь с 3 на 4 октября 1993 года Россия обрела другого Президента.

И дело не в том, что немного позже была принята новая Конституция — с невеликим перевесом в голосовании на референдуме, но все-таки с перевесом. И даже не в выборах, опрокинувших все мыслимые и немыслимые прогнозы, давших обществу облик законодательной власти с явно проясненным профилем, что позволило всем противникам новой Конституции, новых выборов, да и самого Президента злорадно подытожить — мы предупреждали, лучше не будет! И не амнистия, рухнувшая как снег на голову, ужалившая размагниченную демократию в самое сердце. Преисполненным чувства мести, расправы сначала придали образ мучеников, а затем, памятуя горящий Белый дом, простили по «испанскому варианту» — дескать, смерть уравняла и сторонников и противников, и это справедливо. Смерть уравнивает усопших, но только жизнь делит здравствующих на виновных и невинных. И в этом смысле жизнь, поминутно превращающуюся в историю, трудно обмануть.

Власть, извечно пребывающая на олимпийском возвышении, такими приземленно-порочными категориями не мыслит. Точнее, скажем так, собственные мысли любой власти представляются высокими, объемлющими и вечными. В этом случае вечность и всеохватность мыслей измеряются высотой властного крыльца. Либо в пределах губернии, либо волости или района. Или же княжества, а то и всего царства.

Люди меняются. И нет ничего удивительного, что меняются и президенты. Сначала новая Конституция и Договор об общественном согласии, когда усиливший себя законодательно Президент как бы дал понять, что он далек от желания злоупотреблять дарованной ему властью. Наоборот, он призывает к общественному миру, без которого немыслимо развитие реформ. Договор об общественном согласии оказался неплохим изобретением либерального крыла президентской команды. Где-то он был и фактом политического торга. Президент подписал закон об амнистии, пожертвовав симпатиями и поддержкой демократов, отстоявших и власть как таковую, и Президента (в ночь с 3 на 4 октября). Президент дал понять, что это решение далось ему нелегко. И не из-за боязни суда, предрекаемого коммунистами, суда, на котором надлежит назвать имена виновных. Трюк чисто пропагандистский. Симпатии подавляющего большинства общества были на стороне решительных действий Президента и в ту ночь, и после нее. Так что не угроза предполагаемого депутатского расследования явилась побудительным мотивом спорного, неоднозначного решения Ельцина согласиться на амнистию своих откровенных врагов. В обмен на амнистию он получал поддержку Думы и Совета Федерации его идеи Договора об общественном согласии, который впоследствии и стал договором между всеми ветвями власти, а затем и между большинством общественных движений, политических партий… Договор подписали более двухсот восьмидесяти субъектов.

Ельцин давал понять: я владею ситуацией, армия, МВД, ФСК в моих руках, но я настроен миролюбиво. Я — сторонник миролюбивых традиций. Тактика оказалась продуктивной. Постепенно взаимоотторжение между законодательной и президентской властью перешло в стадию органического равновесия. Президент наконец нащупал, как ему казалось, свое единственно правильное место. Над событиями, над столкновениями и вообще над процессами, именуемыми нашей повседневной жизнью.

Нет, он не отвел себе роль небожителя. Он был слишком натурален и житейски естественен, чтобы вещать откуда-то свысока. Он по натуре практик, человек заземленный. Конечно, он, Президент, вынужден считаться с уже складывающимися традициями, выпестованными его многоцветной командой. Он не чужд почестей, он к ним привык. И он уже плохо понимает, как положенные ему почести и внимание могут уживаться с журналистской колючестью. Что его контакты с народом ограничиваются официальными встречами с представителями общественности или кратковременными выездами по стране в окружении численно разросшейся личной охраны. Последняя деталь немаловажна, она окажется прелюдией последующих событий.

Можно сказать, что лето прошло без особых потрясений. В конце августа начались поминальные даты. И даты эти вспенили оппозиционное море. Непримиримые по-прежнему грезили улицей, собираясь теперь уже на малочисленные митинги. Толпа досадно уменьшалась, хотя цены за участие в демонстрациях росли. Ходили слухи о разработанной таксе. За появление в колоннах — пять тысяч, за скандирование — ещё плюс три тысячи. За шествие с плакатом или транспарантом — от десяти до двенадцати тысяч. Дескать, пенсионеры на этом подрабатывают, надо отдать должное коммунистам и жириновцам. Главное совпадение интересов — нащупать обиженных, все остальное они делают сами.

19 августа отметили трехлетие августовского путча. 3 октября годовщину октябрьского мятежа 1993 года. Каждый по-своему бренчал латами. Демократы, как бы среагировав на политическую усталость общества, работали в умеренном режиме — теоретические конференции, симпозиумы. Сами себя убеждали, что, если надо, они поднимут народ, а семь — десять тысяч, собранных коммунистами, это не их масштаб. Подобные настроения следует назвать лукавством. Народ без особого энтузиазма шел защищать Ельцина, как, впрочем, и предавать его анафеме. Его сторонники и противники пребывали в устойчивом равновесии.

И тем не менее следует сказать, что конец лета и осень были периодом наиболее стабильным в политической жизни страны за последние четыре года. Осеннего наступления трудящихся, на которое рассчитывала непримиримая оппозиция, не случилось. По стране перекатывалась лавина неплатежей, угрозы забастовок, но как-то все рассасывалось, если и не благополучно, то без особых социальных взрывов. Правительство пятилось, неплатежи частично гасились, затем возрастали снова. Парламент вернулся с летних каникул началось политическое оживление.

Лето венчалось событиями, скорее, торжественно-политическими — 31 августа российские войска покидали Германию. Ожидалось присутствие Президента России на этих торжествах. Затем визит Ельцина в Америку и его выступление в Организации Объединенных Наций.

В Европе стояла немыслимая жара. В Берлине температура поднималась до +40. Думаю, что упомянутые события и некая несуразность, случившаяся в те дни, изменили климат внутренних взаимоотношений в президентском окружении, поколебали симпатии сторонников Ельцина к своему политическому кумиру, насторожили интеллигенцию и заставили демократически настроенные средства массовой информации с редким единодушием сожалеть о нестандартных проявлениях президентской натуры. Запад никак не привыкнет к непредсказуемости российских политиков, проявляющейся подчас самым неожиданным образом.

В зале заседаний Организации Объединенных Наций в Нью-Йорке вам непременно расскажут о шокировавшем весь дипломатический мир эпизоде, когда руководитель советского государства Н. С. Хрущев, сняв ботинок, стучал им по столу во время заседания, выражая тем самым свое негодование. Я думаю, что такими же откровениями русского характера будут кадры, на которых Президент России Ельцин появляется в несвойственной ему роли, дирижирует военным оркестром. Впечатлительная интеллигенция, увидев эти кадры, заламывала руки, восклицала — Боже мой! Вообще-то ничего из ряда вон выходящего. По чисто русской традиции, праздник есть праздник. Глупо обрушивать свой гнев на прессу, которая это событие заметила, не умолчала о нем. Приезд первых лиц на столь знаменательное событие всегда приметен. При этом надо понимать, что камера профессиональных операторов поворачивается в сторону необычного, нестандартного, заметного. В этом-то и заключается профессионализм — заметить то, что не увидит всякий. Прямая трансляция предполагает «отслеживание» главных лиц, участвующих в торжествах. В обывательской российской среде случившиеся странности воспринимались с меньшей нервозностью — по принципу: Президент тоже человек, он имеет право на слабости. Пожалуй, именно эта точка зрения в бескрайней России была подавляющей.

Немного позже корреспондент французского телевидения Маша Симонова опросила российских граждан, как они реагируют на случившееся (имелся в виду нелепый случай в аэропорту Шеннон, куда специально для встречи с Ельциным прибыл премьер-министр Ирландии, а Ельцин, утомленный длительными перелетами и многочисленными напряженными встречами в США, эту встречу проспал). Из десяти опрошенных трое ничего определенного сказать не могли; четверо высказали Президенту свое сочувствие, как человеку уставшему и имеющему право на отдых; двое возмутились дерзостью страны, о существовании которой они и не подозревали; и только одна учительница воскликнула стыдно! Что же касается самой несостоявшейся встречи, заметим, что, когда после получасового ожидания из самолета вышел вице-премьер О. Сосковец (судя по затянувшейся паузе, тоже проспавший намеченную встречу), нелепо было ожидать шутливого восприятия этого теперь уже дипломатического скандала со стороны средств массовой информации. Временная близость двух случаев позволила оппозиции впасть в патетическое состояние и задать риторический вопрос: кто правит нами? Накал страстей был недолгим, тем более что поездку в Америку можно отнести к самым результативным и удачным визитам Президента за рубеж.

Итак, Президент имеет право на слабости. Клинтону припоминают любовные истории его джазового прошлого. Об амурных грехах Президента Франции говорить не принято, касается ли это Помпиду или Миттерана. Франции нравится, когда её Президент — настоящий мужчина. Не исключение и Гавел, президент Чехии.

И катится впереди: а почему нет? Президент — русский человек, может себе позволить. Досадно, но именно эти сугубо специфические проявления президентского характера обострили отношения Ельцина со средствами массовой информации. Это был первый звонок. Президент обиделся! Укусы газетчиков, тележурналистов, на которые он раньше не обращал внимания, стали его раздражать.

По новой Конституции Президент обладает неизмеримо большей властью, чем раньше. Возможно, она так велика, что постичь, переварить её, сделать не созерцающей, а работающей оказалось непросто. Все приводные ремни были рассчитаны на тот, прошлый президентский вариант. Не востребованную Президентом, но принадлежащую ему конституционно власть стал прибирать к рукам чиновный люд. Это как громадный дом, принадлежащий вам, в котором заселена только часть, остальная пустует. Как ни странно, пустующий дом стареет быстрее, нежели тот, в котором живут. Так и с властью.

Власть предназначенная должна быть задействована в полном масштабе, проявляться повседневно. В ином случае образовавшиеся пустоты либо разрушают власть (так как становятся слишком заметными), либо будут заняты людьми, пристегнувшимися к власти, толкующими эту власть на свой манер и использующими чужую власть в своих корыстных целях. Результат один и тот же. Власть как единое целое, принадлежащая определенному лицу и истолкованная от его имени, — эта значимая, объединяющая власть разрушается. Мы странные люди — ищем несуществующей идеальности. Разве монарх, занимавший престол по наследству, был совершенен? И всенародное избрание не делает человека безукоризненным. Оно лишь гарантирует присутствие главных качеств у личности, в силу которых этот человек был избран. Либо светлый ум, либо воля, либо работоспособность, либо… Мы их ценим и за утрату тех качеств, которым мы доверились, справедливо спрашиваем с лидера. Конечно, те или иные изъяны, выявленные во время царствования, президентского правления, должны вызывать досаду, но исчисление власти только этими изъянами есть опять же разрушение её. Существует равенство в формуле: если ценим — прощаем. Формы поведения легче декларировать, нежели воплотить в жизнь, — всегда возможно опровергнуть сказанное. Достоинства личности должны быть слишком велики и приметны, чтобы изъяны на их фоне выглядели досадной малостью. И тогда наше возмущение положено расценить как капризность и придирчивость.

Характерной чертой последних поездок Президента стало замеченное всеми присутствие в них Олега Сосковца. Рассуждая логически, в этом нет ничего особенного. В отсутствие первого лица на месте, на «хозяйстве» (термин, расхожий в структурах власти) остается премьер. До поры до времени это так и расценивалось, но отказ взять с собой в поездку в Америку советников, разрабатывающих внешнеполитический курс и концепцию безопасности, представляющих интеллектуальное крыло в президентском окружении, — насторожил. Впервые не сопровождал Президента в столь важной поездке его пресс-секретарь Вячеслав Костиков.

Причина же опалы крылась в письме, направленном Президенту группой его ближайших сотрудников, советников и помощников. В этом письме они высказали беспокойство по поводу быстро меняющейся, как им казалось, ориентации Президента, его разлада с демократическим крылом общества, опираясь на возможности которого Ельцин и стал главой государства. Именно в этот период газеты запестрели намеками, откровениями об образовании нового влиятельного ядра в президентском окружении. Его основу составили генерал А. Коржаков (начальник Службы безопасности Президента), генерал М. Барсуков (начальник Главного управления охраны), О. Сосковец (первый вице-премьер), Рогозин (шеф некоего полумифического Аналитического центра при Главном управлении охраны), Бородин (начальник Управления делами администрации Президента). Туда же причислялись два силовых министра — Грачев и Ерин, а также и. о. Генерального прокурора А. Ильюшенко. Последний прослеживался пунктирно, находился в подвешенном состоянии, так как уже дважды не был утвержден в этой должности Советом Федерации, обладающим по Конституции правом одобрять или отклонять кандидатуры, предлагаемые Президентом на этот пост. В случае с Ильюшенко мы имеем расхожий вариант президентской практики — дожать оппонента. В прошлом Ельцин дожимал Верховный Совет, Руцкого. В нашем случае следовало «дожать» российский сенат. Ельцин с присущей ему настойчивостью отказывался выдвинуть другую кандидатуру. Ильюшенко, бесспорно, человек непривычно молодой для столь высокого и жесткого поста. Он был рекомендован на этот пост Сергеем Филатовым и Александром Коржаковым. Трудно сказать, кто из них предложил эту кандидатуру первым, а кто присоединился. Это вторая попытка шефа президентской команды подобрать стране Генерального прокурора. Первая была малоудачной — Алексей Казанник доверия не оправдал.

Ильюшенко — одна из ключевых фигур в качестве исполнителя операций по дезавуированию бывшего вице-президента Руцкого и его одиннадцати чемоданов компромата. Документ, на который ссылалась комиссия, обвиняющий Руцкого в присвоении крупных средств, заверенный одной из канадских нотариальных контор, Прокуратурой Москвы как подлинный принят не был. Никаких подтверждений в пользу истинности разоблачающего документа или доказывающих обратное не последовало. Перестала существовать сначала комиссия, а затем и Руцкой в качестве вице-президента. Случился теперь уже второй путч в ночь с 3 на 4 октября 1993 года. Все как бы ушло в песок, а осадок остался.

Убедительных доводов в свою пользу по поводу деятельности той прошлой комиссии выдвиженец на пост Генерального прокурора республики привести не смог. Выглядел на трибуне неуверенным и положенных для утверждения голосов не набрал. Попытки на этом основании атаковать главу президентской администрации Сергея Филатова, что якобы провал Ильюшенко — его вина (не так преподнес кандидата, не то о нем сказал), беспочвенны. Причину надо искать в самом Ильюшенко: нет и не может быть авторитета в консервативных прокурорских кругах у столь молодого человека, ангажированного президентской командой: матерости не хватает, да и предыстория с Руцким не подарок. К сказанному добавим: в составе сената удельный вес пропрезидентски настроенных депутатов несколько преувеличен.

Раздраженный неудачей с Ильюшенко, Президент в беседе с Филатовым скажет: «Меня предупреждали, не поручайте этого Филатову. Кандидатура Ильюшенко будет провалена».

Рисунок игры очень прост. Сначала Президент предлагает Филатову заявить кандидатуры Генерального прокурора и судей Конституционного суда. А его, в свою очередь, к этой идее подталкивают силы, желающие усложнить жизнь Филатову. Президент вызывает последнего и на его сомнения, надо ли это делать именно ему, лаконично парирует: «Больше некому». И Президент по-своему прав. И если с судьями, отклоненными и утвержденными сенатом, ситуацию можно считать приемлемой, то с Генпрокурором хуже — повторно выдвинутый на эту должность Ильюшенко снова не набрал положенных голосов.

Президента отговаривали, но он не любит менять своих решений. Филатову пришлось выполнить эту жертвенную роль. Легкий на обещания Владимир Шумейко и на этот раз пообещал Президенту благоприятный исход голосования. Шумейко не упростил ситуацию, он подал себя как человека, владеющего ситуацией, чего на самом деле не было. Его собственное положение в сенате не столь прочно, и оно не укрепляется, когда он пытается провести те или иные президентские решения. У него сложная роль. Демонстрируя преданность в президентском кабинете, он старается перевоплотиться, оказавшись в зале сената. Делает это с присущим ему вызовом, не скрывая своего перевоплощения. Дескать, есть такое задание — играть отстраненность. Невольно возникает вопрос, можно ли считать своим Шумейко в нарождающемся блоке? Ответить на него однозначно — рискованно. Шумейко не устает свидетельствовать свою верность Президенту. Его последний демарш есть ответ на сомнения, которые могли возникнуть у новой околопрезидентской группировки. Двадцатого января 1995 года Шумейко предлагает поправку к Конституции, из которой следует, что в случае решения Президента о роспуске Думы её полномочия до выборов переходят к Совету Федерации. Выступая с этой инициативой, Шумейко рассчитывает убить сразу двух зайцев. Во-первых, подтвердить свои верноподданнические чувства Президенту, как и свое согласие действовать в диапазоне вновь образовавшегося ядра в президентском окружении, которое в данный момент занимается селекцией президентских симпатий и антипатий. Вторым же зайцем оказывался сам Совет Федерации. События, имевшие место 17 января 1995 года, когда СФ настроился обсудить вопрос об отстранении Шумейко от обязанностей председателя и этот вопрос был внесен в повестку дня, говорят достаточно красноречиво о непростоте положения спикера российского сената. Этим своим шагом Владимир Шумейко мог сыграть на тщеславии сената и укрепить тем самым среди его членов свой авторитет.

Какое место занимает Шумейко в новой группировке и занимает ли он его вообще? По этому поводу можно высказать достаточно убедительное предположение. Комиссия по борьбе с коррупцией во главе с Андреем Макаровым (куда входил и Ильюшенко) в своих американских и европейских путешествиях, собирая компромат против очевидных противников, не пропускала мимо рук и материалы о своих к тому времени очевидных союзниках, если таковые появлялись. Собирала их впрок, на всякий случай. Несомненно, любая служба безопасности такие документы впитывает. А если их нет, то делает вид, что они у неё есть. У Шумейко, при всей внешней фактурности, подвижном уме, умении подать свою верность с чарующей непосредственностью («не лести ради, а только во имя справедливости и правды, Вы — гений, Ваше Величество»), так вот, при всех этих очевидных и не очень очевидных достоинствах у Владимира Филипповича не развито чувство опасности. Мешает самонадеянность, поэтому внезапно обрушившиеся неприятности способны его надломить. Так было во время допросов в прокуратуре в 1993 году. Он с трудом выдерживал давление следователей. Надо отдать должное Филатову, не без помощи которого Шумейко был выдернут в те дни из-под дамоклова меча.

Так было во время избрания Шумейко председателем Совета Федерации, которое дважды проваливалось. Понадобился правительственный десант, чтобы спасти фактурного претендента в спикеры и водрузить его флаг над председательским столом. Слезы Шумейко, случившиеся в те дни, о которых он не любит вспоминать, достаточно говорят о нем как о человеке, о его силе и слабостях.

Но вот что удивительно. Как только опасность минует, самовосстановление Владимира Филипповича происходит мгновенно, в виде некой политической раскованности, легкости суждений, порой метких и ядовитых, создающих образ независимого и удачливого политика. Поговаривают об охлаждении отношений спикера сената с Президентом. В это верится с трудом. Если Гайдара в свое время к Ельцину привели, то Владимира Шумейко он открыл и выбрал сам.

Когда порядочность Шумейко была поставлена под вопрос и обвиняемый во всех коррупционных грехах вице-премьер был неудобен как Черномырдину, так и Ельцину, Президент своим указом о временном отстранении Шумейко от должности вплоть до выяснения обстоятельств дал понять, что готов отмежеваться от недавнего любимца. Но даже в этой невыгодной ситуации Филатов с не присущим ему темпераментом продолжал утверждать, что не защитить, не отстоять Шумейко — значит не просто проиграть, а лишить команду уверенности в том, что её преданность ценима Президентом.

Сейчас эти два человека поменялись местами. Филатову как главе президентской администрации нынче труднее, чем кому-либо. И будет небезынтересно увидеть, протянет ли ему руку помощи Шумейко в противостоянии с силами, затеявшими многоходовую операцию по отторжению Филатова от Президента, или сошлется на занятость и отбудет с очередным визитом в далекие аргентины?..

Где-то в середине осени, переждав возникшую отчужденность между Президентом и средствами массовой информации, Ельцин решил провести встречу с руководителями СМИ на одной из загородных дач. События, послужившие определенному обострению отношений, уже достаточно отдалились. Анализ симпатий и антипатий соответствующими службами был проведен. Президент счел, что время для предметного разговора созрело.

Ельцин остался верен себе. Разговор был лишен условностей и получился достаточно откровенным. Особенностью разговора можно считать прицельную критику Всероссийской государственной телерадиокомпании, прозвучавшую из уст Президента. Пожалуй, это был первый случай, когда Президент высказывал свои соображения не в целом, а адресно и жестко. Как руководитель Компании, я давно заметил, что подобные атаки со стороны президентских служб на Компанию готовятся с навязчивым постоянством. Несколько предваряющих эту встречу газетных публикаций, явно инспирированных, должны были меня насторожить. И прежде всего «письмо читателей» в «Новой ежедневной газете», подписанное нагловато-игриво «Наина Иосифова и Борис Николаев». Публикация была озлобленной. Я понял, что мои оппоненты решили задействовать вторую среду информации, каковой всегда являлась среда слухов и домыслов. Этим они пользовались довольно умело, организуя некую «утечку» информации; после чего она появлялась на газетных полосах под грифом «Как нам стало известно из достоверных источников…».

На встрече разогретый дезинформацией Ельцин, условно говоря, подвел итоги этой кампании, обвинив ВГТРК в неуважительности к Президенту и намеренном искажении информации, касающейся его деятельности. Все это, конечно, можно было бы назвать полным вздором, если бы сказанное не прозвучало из уст Президента. У меня было два пути: смолчать, склонив смиренно голову, либо ответить, а точнее, вступить в полемику с Президентом.

Ельцин нас противопоставил уважительному и респектабельному «Останкино», их стилю. Несправедливость была слишком очевидной. Президент обострил разговор. Полемика становилась неизбежной. Доказать несостоятельность обвинений Ельцина было не столь сложно, так как их готовили люди недоброжелательные, запрограммированные на дискредитацию Попцова, а всякий переизбыток неприязни неминуемо превращает анализ в разновидность доноса.

Подобного рода материалы изобилуют терминологией эмоциональных уколов типа: «неудивительно, бросается в глаза, просматривается логика, угадывается последовательность». Задачи этих докладных — взвинтить Президента, создать образ затаившегося врага, очага антипрезидентских взглядов, а затем, подладившись под эмоциональный президентский всплеск, положить ему на стол некий итоговый текст, который Президент может или огласить, или оставить без внимания — в зависимости от настроения. Жертву готовят постепенно, учитывают президентскую недоверчивость. Компромат, обрушившийся сразу, внезапно, может вызвать у Президента отторжение. Важна эволюция во времени. Выбираются случаи, фразы, эпизоды в течение года. Используются ссылки на прошлую непоследовательность, нерешительность потенциального объекта президентской критики — хотя ни того, ни другого в действительности не существует — это легко придумывается, домысливается. Очень хорошо действуют намеки на контакты объекта недовольства с политическими фигурами, к которым Президент охладел, ещё лучше, если они попали в разряд президентских противников. Такая информация ценится дороже всего и, как правило, попадает в точку.

Материалы, касающиеся моей персоны, прошли все перечисленные стадии. К ним были добавлены ещё и семейные мотивы. По свидетельству самого Президента, его семья крайне политизирована. У него самого времени смотреть телевизор нет. Этим неблагодарным делом занимаются его близкие. В частности, за каналом «Россия» следит жена Президента, Наина Иосифовна. Начальнику президентской охраны положено знать настроение семьи лидера государства. И реплики Ельцина о недобрых глазах Светы Сорокиной*, о её преднамеренной недоброжелательности к Президенту есть эмоциональная реакция на нечиновничье восприятие. Это я понял уже давно.

Итак, я избрал вторую, неблагодарную линию поведения, вступил с Президентом в полемику. Важно было не зациклиться на его критике в наш адрес, а высказать свои соображения, сделать анализ политической ситуации и даже в этом, уязвимом для нас положении высказать Президенту то, ради чего мы все приходим на эти встречи, — правду.

«Нельзя провозглашать принципы открытой политики и в то же самое время ограждать власть от журналистского присутствия, — сказал я. — Если информации нет, её придумывают. Недопустимо, чтобы после выступлений Президента о направлениях социально-экономической политики из уст вице-премьера или министров звучали высказывания, прямо противоречащие президентским, дезавуирующие их».

«На смену прошлой борьбе аппарата Президента с аппаратом Верховного Совета пришло противостояние президентской администрации аппарату правительства, — сказал я. — Это подрывает авторитет власти». Говорил я и о меркантилизме власти, который скрывать трудно, о чиновничьем разгуле. Никогда ещё безразличие власти на всех её этажах не было столь разительным в пересчете на конкретного гражданина. Не достучишься, не докричишься, не дозвонишься, не допросишься на прием. Народ, оказывающийся наедине с собой, ожесточается. Не все способны быть банкирами, играть на бирже. Общество чувствует себя забытым, обманутым, как если бы власть существовала исключительно ради себя самой.

«Вы правы, — сказал я Президенту, — когда упрекаете нас в избытке негативной информации, в малой доле, как вам кажется, положительных событий. Но мы не можем придумать Ренессанс, мы не в состоянии малое, частное положительное сделать всеобщим! Есть такая формула: прослеживаются обнадеживающие тенденции. Формула, придуманная властью для успокоения самой власти. Если что-то лишь прослеживается — это, в лучшем случае, довод для ученых-экономистов. Тенденции, которые только угадываются, а не видимы отчетливо, не в состоянии повернуть общественное мнение в сторону социального оптимизма».

Президент дал мне выговориться. В этом ему не откажешь. Мои коллеги, редакторы ведущих изданий, поддержали этот тон разговора, который со стороны средств массовой информации начал Александр Яковлев. Он высказал, на мой взгляд, очень важную мысль: «Если власть совершает грубые ошибки, то складывается впечатление, что её покидают союзники, так как в оценках просчетов точки зрения оппозиции и союзников крайне сближаются. И власть может сказать союзникам — вы предали нас, вы объединились с нашими противниками. Это ложное и поверхностное суждение. Ошибка власти в том, что исходя из этого посыла она замыкается и наливается неприязнью к газетам, телевидению, на которые ещё вчера опиралась».

Рассказывая об итогах встречи, руководитель НТВ Игорь Малашенко в разговоре с Егором Яковлевым заметил: «Во время выступления Попцова я наблюдал за Президентом. Бесспорно, Попцов выиграл эту полемику. Он говорил и страстно, и логично. Но, глядя на Президента, я понял — лучше бы Попцов этого не делал».

После моего выступления Президент помолчал, а затем в своей неторопливой манере сказал: «Мне нечего вам возразить». На этот момент, момент встречи, я, возможно, в чем-то и убедил Президента. Но всегда надо помнить одну из главных заповедей властных коридоров. Важно не то, что скажут в твоем присутствии, а то, что будет произнесено, когда за тобой закроется дверь. В соседних комнатах этой тяжеловесной загородной дачи (раньше здесь размещалась резиденция шефа КГБ Крючкова) сидела Служба безопасности Президента и, конечно же, её глава А. Коржаков, усилиями которого и лепился образ «антиельциниста» Олега Попцова.

Мы разъезжались по своим домам после этой встречи, закончившейся, по традиции, гостеприимным столом, с чувствами тревожными. На встрече не присутствовали представители «Комсомольской правды» (в газете только что сменилось руководство), был в командировке главный редактор «Известий» Игорь Голембиовский, а его заместителя Костиков пригласить не решился, что же касается редактора «Аргументов и фактов» Старкова, то он как бы опоздал на встречу, приехав в Кремль, когда автобус с участниками уже отправился в загородную резиденцию (такова была его версия). Отсутствие Старкова оказалось для пресс-секретаря Президента полной неожиданностью. Старков выполнил свой маневр, он подозревал, что встреча может сложиться жестко, придется обнажить собственную позицию, и решил не рисковать.

К прочим проблемам добавилась ещё одна. После летней поездки Президента по Волге заговорили о возможной отставке Вячеслава Костикова. Истинных причин названо не было, хотя предположительно причина все та же борьба в президентском окружении. Не секрет, что Коржаков всегда относился к Костикову неприязненно, и, как считали в кругах, близких к Президенту, именно это послужило истинной причиной назревавшей отставки пресс-секретаря. Необходимый в таких случаях материал лег Президенту на стол, и он уступил. На встрече была сделана неуклюжая попытка защитить Костикова, но Президент это воспринял без особого энтузиазма, разговор развития не получил и как бы сам собой угас. Тем не менее отставку пресс-секретаря, человека со сложившимися демократическими убеждениями, следует отнести к фактам нерядовым. Тревожное впечатление от встречи, которое уносил каждый из её участников, можно выразить двумя словами кольцо сжимается. Информация, поступающая к Президенту, крайне выборочна. Это означает, что Ельцин может оказаться в совершенно неадекватном информационном поле.

Позже мы узнаем, что вслед за Костиковым вынужден будет покинуть свой пост руководитель пресс-службы Президента Вадим Красиков, доктор наук, в недавнем прошлом тассовец. А на его место придет Марина Некрасова, ещё один человек А. Коржакова. Так предположения становятся явью. Взаимоотношения Президента и средств массовой информации обрели иной рисунок. Такие шаги власти — всегда предвестие потрясений и перемен, неминуемо требующих информационного обеспечения. В этом случае самостоятельность и независимость средств массовой информации достаточная помеха для власти. Можно все списать на грядущие выборы. Президент принял непростое для себя решение участвовать в выборах 96-го года. Значит, наступила пора набирать рекрутов, формировать команду, которая обязана обеспечить победу. Что из этого следует? Одно, и самое главное. Любые фундаментальные действия власти, и прежде всего власти исполнительной, будут предполагать предвыборные коллизии, а равно и судьбу самой власти после выборов. Для упрощения лексики скажем так — любые поступки политических деятелей надо рассматривать с учетом предвыборного коэффициента.

К потрясениям объемлющего масштаба, случившимся в осенние месяцы, можно отнести «черный вторник» 11 октября, когда курс рубля в течение двух дней рухнул сразу на 1500 пунктов и на финансовой бирже началась паника. Не станем вдаваться в частности случившегося, обращать внимание на разницу во взглядах Президента и премьера (последний отнесся к столь нестандартным финансовым скандалам достаточно спокойно и поддержал действия главы Центрального банка В. Геращенко, а первый своими указами тут же снял и. о. министра финансов Дубинина и все того же руководителя Центробанка Геращенко). В негласном анализе политологи расценили неспособность премьера отстоять две ключевые фигуры, осуществляющие финансовую политику правительства, как бесспорный симптом ослабления его позиций. Однако удивительно не то, что случился финансовый шквал. Это явление возможное в период кризиса. И не гипотезы, выплеснувшиеся на страницы газет и телеэкраны: все заварил сам Центробанк (нужны были рубли для погашения платежей); Центробанк проморгал ситуацию, задержал валютный выброс, а затем стихия стала неуправляемой и в дело включились наиболее крупные коммерческие банки, которые воспользовались ситуацией и хорошо заработали на обвальном падении курса. Заговорили о манипуляциях Джорджа Сороса, который, воспользовавшись аналогичной паникой на Лондонской бирже, стал мультимиллионером. Разумеется, мифические прибыли Сороса были малым утешением, ибо всех должен был интересовать ответ на вопрос «как это могло случиться?» — по сути, вопрос ключевой: понять, чтобы не повторить. Однако все вожделенно ждали другого признания — кто и сколько на этом заработал? Привычная советская психология — найти врага. И самым любопытным в этой истории оказался тот факт, что разобраться с «черным вторником» поручили не правительству или комитету парламента, а Совету безопасности. Комиссию по расследованию возглавил его секретарь Олег Лобов, заместителем определили директора Федеральной службы контрразведки Сергея Степашина. Тем самым событие сразу было возведено в ранг как бы государственного преступления. Замысел удался наполовину, но все же удался. В сети угодило несколько коммерческих банков, в том числе и «Мост-банк». Другие банки, хоть и были названы, все же остались в тени.

«Мост-банк» достаточно нашумел в последнее время. Являясь главным партнером правительства Москвы в финансовых операциях, он вошел в число наиболее крупных коммерческих банков страны. И тут следует сделать одно уточнение. По обороту средств и уставному капиталу его вряд ли можно назвать крупнейшим. Просто Владимир Гусинский (президент банка) настолько политически активен, что это добавляет ему различные дивиденды (симпатии и антипатии), что регулярно выявляется во всевозможных социологических опросах. Его активность на рынке средств массовой информации — приобретение газет, создание собственного телевидения, финансирование одной из самых популярных в Москве радиостанций — заметно изменила весовую категорию финансовой группы «Мост» и перевела её в следующий разряд: финансово-политических. И когда, оказавшись уже в этом новообретенном качестве, Гусинский опять появился на верхней ступеньке социологических опросов, количество его оппонентов, в силу чрезвычайной общительности главы группы «Мост», его эмоциональности, склонности к широковещательным прогнозам, предвещающим ему, Гусинскому, победу, а его противникам, конечно же, поражение, недовольных артистической натурой Гусинского (а по первому своему образованию он театральный режиссер) оказалось несколько больше, чем думал он сам, его многочисленные сотрудники и друзья. Кто-то из великих предпринимателей на Западе сказал: бизнес — дело малоразговорчивое, деньги любят молчание. По-видимому, эту устойчивую профессиональную заповедь банкиров не положено нарушать. Скандал вокруг «черного вторника» не дошел до судебного разбирательства, но он выявил другое — верхние слои власти тесно связаны с той или иной финансовой группировкой. Просто проявление этих контактов не так очевидно, как в случае с группой «Мост». Грозные заявления с обещаниями кары на головы виноватых лишь усилили звуковое наполнение атмосферы, но не материализовались. И не могли материализоваться. Потому как, зацепив одну ниточку, можно было распустить все или почти все шерстяное одеяло власти.

Гусинский открыл шлюзы. Интерес банкиров к политике стал проявляться повсеместно. И теперь уже другая финансовая группа акционирует телевидение «Останкино». Этот банковский пул возглавляет Борис Березовский, глава финансово-промышленной группы «ЛОГОВАЗ», которая как сверло врезается в политические монолиты и освобождает дорогу автомобильному концерну «ВАЗ» и его генеральному директору Каданникову. Березовский в разговоре со мной не скрывал, что не питает никаких иллюзий на получение экономических прибылей. «Политика и только политика. Мы не хотим уезжать из этой страны». Еще что-то о поддержке Президента. Правда, я не уточнил, какого именно — того, что есть, или того, которого они хотят иметь. Назовем его условно «Каданников».

Мгновенность, с какой проект указа прошел через все властные структуры, и прежде всего президентские (правительство, по свидетельству премьера, отказалось визировать документ), лишь подтверждает — плох не тот банк, который занимается политикой, а тот, который ею занимается вне вас, если вы сами — часть вершинной власти.

Однако вернемся ещё к одной примете «черного вторника». Он выявил предмет атаки. Он обозначил группу «Мост» в череде сил, подрывающих, в данном случае, финансовые устои государства. Именно таков контекст документа, подготовленного комиссией Совета безопасности. Как я уже сказал, любые действия, а тем более с такими прозрачными намеками, следует рассматривать как стратегические.

Президент решил участвовать в выборах 1996 года. Мучительными были эти пять лет. До выборов ещё почти полтора года, но не понять, не увидеть всю тяжесть ноши, которую взвалил на свои плечи этот человек, невозможно. Всякий раз он, как и все мы, с какой-то потаенной надеждой называет следующий год годом просветления, предчувствия, прелюдией перелома, которого ждет, поверив прогнозам и выкладкам своего не желающего терять власть окружения. Но год проходит — горизонт отдаляется. Ждать и чувствовать, как ожидание забирает силы, — нерадостный удел. Ему нужны перемены, это единственное, что может гарантировать его личный покой и безопасность в этой стране, где желание свести счеты с несостоявшимися реформаторами, завопить об обманутых надеждах всегда возьмет верх над пока ещё только ощущением перемен. До поры он не воспринимает угрозы неутешных коммунистов о расправе, о суде. Теперь вот уже и демократы, отчаявшись договориться и проглядев перевоплощение, смену президентского образа, случившуюся с Ельциным, перебирают пальцами обрывки нитей, связывавших их с Президентом, и почти в голос вопят о своей брошенности, грозятся стать непримиримой оппозицией. Им действительно невмоготу, они были той силой, которая сделала Ельцина Президентом, выиграла референдум, помогла принять новую Конституцию, встала на его защиту в октябре 1993 года, и вдруг… Они уже давно отрешились от восхищения и оправдательных тирад в адрес Президента. Они возмущались его просчетами больше других, и вся демократическая пресса, вторя их настроениям, делала то же самое. Они забыли, что в новой Конституции их рукой вписан Президент, обладающий властью не только значительной, но и абсолютной. И этот Президент может позволить себе обидеться на демократов и поискать другую опору, дабы не чувствовать себя должником. Разумеется, такой президентский порыв заблуждение: коней на переправе не меняют. Демократы нужны ему в той же мере, в какой они нуждаются в нем. Они, при всех изъянах, значительное средоточие интеллекта. Они — очевидная связь с демократическим, правовым пространством Запада. Они расхристаны, разобщены, категоричны, малопрактичны, но неплохо образованны. Те, другие, готовы пойти с ним на временный союз во имя одного — чтобы не без его помощи задавить этих, именуемых демократами.

Итак, впереди выборы. Проводить или не проводить, вот в чем вопрос. В его власти сказать — нет. И кто-то из тех, кто окружает его, стоит за его спиной и уже живет по принципу — мы власть, мы все можем, не исключают такого варианта.

Но если все же выборы? Задача разбивается на несколько составляющих. Первое — создать новый имидж Президента. Второе — тех, кто может составить конкуренцию, обескровить, лишить их политической перспективы. Третье создать несколько ситуаций, позволяющих восполнить убывающий авторитет Президента, что неминуемо в судьбе любого реформатора. Четвертое — собрать средства информации в один кулак. С газетами это вряд ли получится, с телевидением надо попробовать. Все изложенные посылы вполне закономерны, вытекают из тактики предвыборной борьбы, но способны обернуться своей противоположностью в случае подмены или существования скрытого интереса у некоторых исполнителей замысла. Тому есть достаточно причин и предпосылок. Можно было бы сказать: не станем анализировать возможные ошибки, позволим им свершиться. В этом случае сам факт ошибок способен предотвратить беду. Но мы-то знаем: вечная истина «на ошибках учатся» хороша на бумаге. И значит, нам не остается ничего другого, как пройти по проторенному пути и попытаться сделать хотя бы беглый анализ.

Начнем с очевидного. Обновление команды в переходный период практика общепринятая и не должна вызывать недоумения. Вопрос — во имя чего? Какой идее, какой стратегической новинке подчинены эти перемены? Худший вариант — паническая перетасовка команды без видимого замысла, некая самоаттестация — мы меняемся. Частично такой изъян в практике последних лет существовал, но в большей мере он был характерен для начального этапа — как тактическая хитрость исполнительной власти перед буйствующим парламентом. Не менее характерна вторая ситуация: перемены внутри власти без каких-либо перемен вне её. Проще сказать — борьба за власть в среде самой власти, перегруппировка сил в зависимости от возросшего или утраченного влияния на первую фигуру государства. Сейчас, возможно, более чем когда-либо, мы переживаем именно этот процесс. Смену Гайдара на Черномырдина на посту председателя правительства можно назвать стратегическим осмыслением действительности, хотя и совершенным впопыхах, но таковы были условия игры в тот момент, надо было удержать реформаторский курс. Смену предшествующую, пожалуй, самую принципиальную, Силаева на Гайдара тоже — надо было не только решиться на реформы, но и начать их. Новый статус Президента, резкое расширение его полномочий по новой Конституции кардинальным образом изменили отношения внутри власти. Правительство, с точки зрения его главы, стало более бессменным. Черномырдин отметил вторую годовщину своего премьерства, однако перемены в самом правительстве обрели характер внутриквартирных, когда появление новых лиц в правительстве вершится не под идею, новый тактический замысел, а в силу настроения высокой власти.

Сначала возникает посыл: он мне не нравится, я ему не верю, а затем под этот посыл собираются материалы на лицо, угодившее в сеть совсем не президентской немилости. Состояние «мне не нравится» готовится тщательно и по-крупному, чтобы затем принять отскочивший мяч и направить его уже по своему усмотрению.

Некие странности, имевшие место в общественной жизни России, оказались зримым подтверждением изменившегося стиля политической власти.

Отсутствие Черномырдина в Москве во время двух принципиальных визитов. Сначала премьера Италии. Черномырдин считал откровенные беседы с Берлускони во время поездки в Италию своим дипломатическим успехом, итальянцы более активно, чем кто-либо, шли на расширение экономических связей со средним бизнесом и в области торговли. Приезд Берлускони в Москву должен был закрепить этот премьерский альянс. Однако почему-то Черномырдин не прервал свой отпуск для проведения этой важной встречи.

И уже совершенным политическим алогизмом все посчитали отпускное отсутствие премьер-министра во время первого в истории визита английской королевы в Россию. Это при том, что он находился на территории своей страны, в двух часах лета от Москвы. Премьер интенсивно отдыхал в Сочи, занимался водными лыжами и прыгал в море с парашютом. В первом случае ещё можно было сослаться на изменившееся настроение итальянского премьера, отказавшегося вдруг лететь в Сочи, где уже был заказан изысканный стол и подготовлен не менее изысканный концерт (такой вариант, по словам Черномырдина, был избран опять же исходя из их встречи в Италии, где Берлускони принимал главу российского правительства в одном из своих родовых загородных поместий). Но именно в момент московской поездки на Апеннинском полуострове случилась всеобщая забастовка. И, ограничившись торжественным обедом в Кремле, устроенным Борисом Ельциным в честь итальянского премьера, Берлускони, не подписав ряда довольно важных документов, спешно вернулся в Рим.

У королевы Великобритании всеобщей забастовки на родине не намечалось. Единственным событием, регулярно омрачающим жизнь королевской семьи, были непрекращающиеся личные баталии между принцем Чарльзом и принцессой Дианой. Но эта тема на момент визита ушла с полос российской прессы, что лишь подтвердило, что разнузданные демократические российские СМИ чтут британские консервативные традиции и готовы застыть в уважительной паузе перед Ее Величеством.

В моей приватной беседе, коснувшись общественной реакции на факт отсутствия премьера в Москве в момент столь неординарного визита, Черномырдин хитровато улыбнулся, решив как бы отшутиться:

— Да ничего за этим не стоит! Просто так решили с Президентом. Визит, конечно, важный, ритуальный, но не связанный с экономикой, хозяйственными проблемами. Все, что положено по высокому протоколу, могло быть сделано и без премьера. Сейчас, после того шума, который поднялся, надо согласиться: королева приезжает не каждый день, традициями нельзя пренебрегать. А тогда я не стал возражать. Для меня надеть смокинг…

Премьер потянул шею, как бы давая мне понять, что галстук-бабочка (непременный атрибут приемов и ритуальных действий), как и широкий брючный пояс, стягивающий мощную фигуру, — элементы чуждой для него одежды, облачаться в которую премьеру с газово-нефтяным прошлым великое испытание. Да и где этот смокинг взять? А если сшить не успеют?

Эти два эпизода, внешне не столь значимые, были подмечены и прессой, и политиками разного толка. Как и тот факт, что в последнее время наиболее частым попутчиком Президента во всех политически значимых вояжах за рубеж, как, например, в Америку, Германию, является первый вице-премьер Олег Сосковец. Именно в этот момент стала проявляться прогрессирующая активность Александра Коржакова. Характерна одна, скрытая от посторонних глаз, частность. После «черного вторника» и отстранения от должности министра финансов Дубинина временно исполняющим его обязанности был назначен Андрей Вавилов, работавший до этого в ранге первого зама Дубинина. Так вот, на собеседование в Кремль Вавилов ездил к Коржакову. По сути штрих, но штрих-предвестие. Там, на Олимпе, начинается малопонятная диффузия.

Пресса заговорила о возможной отставке премьера. Несмотря на все уверения Президента и самого Черномырдина, обстановка не упрощалась, и теперь об отношениях Президента и премьера говорили: ровные, но не доверительные. Надо отдать должное Олегу Сосковцу, он стойко переносил манипуляции вокруг своего имени. Никаких заявлений, никаких интервью. Кто его выделяет — сам Ельцин, или Александр Коржаков мостит дорогу? Ни да, ни нет. Силы, противостоящие премьеру, пока не хотели бороться с Черномырдиным в открытую. Их устраивал ситуационный выигрыш. Тогда премьер может быть вытеснен другими силами, скажем в парламенте. Тем более что в повестке дня последнего уже числился вопрос «Об отчете по исполнению бюджета за 1994 год и экономической политике правительства». Все занялись возможным раскладом голосов. Экономическая ситуация не радует. Тут ещё «черный вторник», депутатское недовольство приватизацией и ещё в большей мере самим Чубайсом, который по эстафете принял проклятия ещё от прошлого парламента. Раздор в самой многочисленной фракции «Выбор России», единственной на тот момент поддерживающей Президента. Короче, шансы на вотум недоверия правительству были отнюдь не призрачными. Как свидетельствовал Сергей Шахрай, вероятность правительственного кризиса налицо. Наступает время торгов. Если голосование будет закрытым, он, Шахрай, уверен, правительство не соберет необходимых ему голосов. Вопрос в другом — решится ли Дума в своем большинстве на такой демарш? До 12 декабря остается практически месяц с небольшим. Если правительству будет вынесен вотум недоверия, этот месяц пройдет в конституционных проволочках, предусмотренных Основным законом. Президент предложит заведомо непроходимую кандидатуру премьера, а затем распустит Думу. В этом случае может остаться Черномырдин, либо кто-то новый, назначенный Президентом, но не утвержденный Думой, так как последней будет уже не до этого, надо будет думать о новой жизни, о новых выборах.

Вотум недоверия правительству позволял новой группировке тоже перейти в атаку и заменить премьера. Но Черномырдин устоял. Он не без успеха выступил в Думе, ответил на множество острых вопросов и при сравнении с выступавшим в той же Думе двумя неделями ранее Сосковцом выглядел динамичнее и увереннее. Он неплохо сыграл на своей директорской простоватости, недомолвках, выдающих непростоту отношений с Президентом. Нелюбовь к Президенту у непримиримого парламентского крыла оказалась большей, чем к премьеру.

Второй немаловажный вопрос: кандидатуру премьера все равно будет предлагать Президент. Возможный вариант — Олег Сосковец. Отнесем его к ставленникам ВПК, но за Черномырдиным стоят газ и нефть. «Оборонщики» многочисленнее, но их величие отчасти в прошлом. Их задушили неплатежи, сокращение государственных заказов. В руках же нефтегазовых «баронов» по-прежнему главное богатство страны. Черномырдин продемонстрировал готовность к компромиссам с Госдумой, и это предопределило успех. Для того чтобы свалить правительство, непримиримым не хватило 30 голосов.

Черномырдин неплохо воспользовался полученной передышкой и, как бы отталкиваясь от критики, прозвучавшей в парламенте, сделал ряд принципиальных перестановок в правительстве. Во-первых, он как бы уступил Президенту и убрал руководителя правительственного аппарата Квасова. Он это сделал достаточно безболезненно, так как понимал, что глава президентской администрации Сергей Филатов переживает не лучшие дни, а значит, его внимание будет поглощено борьбой внутри президентского аппарата как за само существование понятия «президентская администрация», так и за свое собственное существование. Так что замена Квасова прошла без особых трений и излишнего внимания со стороны администрации Президента.

Следующий ход премьера был более серьезным. Он назначил Анатолия Чубайса своим первым заместителем. Таким образом, в правительстве появился противовес Сосковцу, тоже занимающему ступень первого вице-премьера. Чубайс является олицетворением реформаторского курса, приватизации, и на возможную нестабильность этого курса очень болезненно реагирует Запад. Отныне он ведет все экономические вопросы. Но оппоненты премьера тоже не дремлют. Их усилиями в правительстве появляется новый руководитель Госкомимущества Владимир Полеванов. Губернатор Амурской области, человек с расхожей державно-популистской идеей: Россию продают.

Лишившись своей главной опоры — системы, которую он создал, — при всей значимости своего нового поста, Чубайс в правительстве странным образом завис. Полеванов в своих первых интервью сделал признание, что никогда вплотную приватизацией не занимался и не очень хорошо себе представляет, что и как, но уверен — в этом деле мы перегнули палку и дело надо выправлять. Трогательное признание молодого министра с внешностью российского золотопромышленника начала XX века все сочли полунамеком и полупредупреждением — скучно не будет! Суть своих взглядов Полеванов очень скоро изложил в серии выступлений: он высказался против иностранных инвестиций, предложил пересмотреть правомерность приватизации ряда крупнейших предприятий Сибири, проведенной в рамках государственной программы приватизации 93–94-го годов. И в качестве сокрушающего финала заявил о возможной национализации этих предприятий. Последнее заявление «Чубайса № 2» предвещало грандиозный скандал. Именно Полеванов более других пролил свет на взгляды своего «наставника» Коржакова как антизападника, не чуждого национальной идее, сторонника государственного регулирования и доминирования в экономике отечественного капитала. По законам простой комбинации появление Полеванова на ключевой позиции в правительстве усиливало Олега Сосковца, а значит, допускало око руководителя Службы безопасности Президента в святая святых — имущественный заказник государства. Неудавшаяся попытка Коржакова провести частичную ревизию в топливно-энергетическом комплексе, не без труда отбитая премьером, делает рисунок схватки очевидным. Речь идет об известном письме Коржакова на имя Черномырдина, в котором Александр Васильевич популярно объяснил премьеру, как следует распоряжаться нефтяными запасами страны в интересах отечественного капитала. Письмо вызвало большой шум. Все тайное становилось явным. На политической арене появилась фигура, претендующая на ключевую роль в государстве.

ИМЯ: Александр;

ОТЧЕСТВО: Васильевич;

ФАМИЛИЯ: Коржаков;

ЗВАНИЕ: генерал-майор;

ДОЛЖНОСТЬ: руководитель Службы безопасности Президента Российской Федерации.

Прошу занавес. Конец первого действия.

Когда не могут развязать, тогда решают разрубить..

Решением этой проблемы надо было заниматься три года назад — расхожее суждение последних недель. Его с одинаковой эмоциональностью высказывают либералы, коммунисты, рабочие, банкиры. Даже сторонники военной операции в Чечне не возражают, но…

Рассуждая логически, тезис «лучше раньше, чем позже» правомерен во все времена. Однако камнем преткновения оказывается ответ на вопрос: а возможно ли было раньше решить то, чем мы вынуждены заниматься сегодня? И исключить те немыслимые потери, а также общественный разлад, вызванный этими потерями?

Тогда, в 1991 году, Россия заявила о своем суверенитете. И Горбачев с Лукьяновым толкнули автономии на взрывоопасный путь их равенства с союзными республиками. Они почти не сомневались, что накажут Ельцина: суверенный вирус, сепаратизм окажутся не по зубам этим новоявленным политикам, и ком возникших противоречий, несущийся с высот, раздавит и сметет их. Неопытность, этническая непросвещенность сказались и в действиях новой команды. Фраза, оброненная Президентом в одной из поездок: «Возьмите себе столько суверенитета, сколько можете переварить», — выполнила роль детонатора, и никакие разъяснения уже не могли остановить нескончаемую череду притязаний на суверенитет, самостоятельность, независимость. Слова, прозвучавшие из уст высшего должностного лица в России, были истолкованы как факт внутренней федеральной и национальной политики, к проведению которой даже в разумных, сдержанных, а не самоопределяющихся масштабах новая Россия была не готова.

Дудаев пришел к власти как на волне антисоюзных, антиимперских тенденций, так и тенденции отречения от коммунистической номенклатуры, в руках которой оставалась политическая власть в Чечне. Это был период, когда новые лидеры России не очень хорошо понимали, каким образом должна обновиться политическая власть в национальных республиках. Изменение образа власти трактовалось упрощенно: подальше от коммунистических догм. Хороши любые, но только не те, кто был вчера.

По утверждению Полторанина, Дудаев, вернувшийся из Эстонии, где он командовал дивизией стратегической авиации и откуда комиссовался по состоянию здоровья, был готов занять пост заместителя министра внутренних дел республики. На сей счет якобы существует даже письменное заявление Дудаева. По мнению Полторанина (а он в 1991 году в составе неофициальной делегации вместе с Бурбулисом и Хасбулатовым посещал Чечню), Дудаеву нужно было добавить одну звездочку на погоны, превратить его в генерал-лейтенанта и замминистра республики, и, скорее всего, никаких чеченских амбициозных передряг не произошло бы. Так ли это на самом деле, не упрощена ли излишне ситуация, сказать трудно. Известно другое — многими приход Дудаева к власти в 1991 году воспринимался как победа демократии, сместившей партократический клан. И даже несогласие с этим Хасбулатова, в то время Председателя Верховного Совета, воспринималось как уязвленность одного чеченца победой другого. Тем не менее Верховный Совет признал результаты выборов в Чечне недействительными. Но, опять же, все это выглядело излишне спонтанным; хотя было ясно, что выборы были проведены с серьезными нарушениями, но превалировало чисто эмоциональное неприятие фигуры самого генерала Дудаева. Уже тогда Хасбулатов называл нового чеченского лидера преступником.

Поздней осенью 1991 года на заседании Верховного Совета обсуждался вопрос о Чечне. Самую непримиримую позицию занимали Руцкой и Хасбулатов. И тот, и другой считали возможным применение военно-полицейских, карательных методов. Руцкой, как всегда, горячился, сидел в первом ряду и отпускал ядовитые реплики по поводу нерешительности демократов (возражавших против силового решения), а также неумелости Баранникова, который обещал подтянуть к границе с Чечней части МВД, но слова не сдержал. Позиция Руцкого была очень схожа с позицией Грачева на момент начала военных действий: «одного десантного полка хватит для того, чтобы навести порядок в Грозном». Иваненко (в то время шеф российской ГБ) считал силовое решение ошибкой. Хасбулатов метал молнии, грозился всех посмещать с должностей. Ни до чего не договорились. Приняли очередное решительное предупреждение Чечне, создали комиссию. Сейчас, оглядываясь назад, думаешь: а можно ли все это назвать бессилием? И да, и нет. Доводы «за» и «против» мало в чем изменились за последние три года.

Угроза кавказской войны… Права человека… Обострение отношений с республиками внутри федерации… Нарушение Конституции… Армия должна быть вне политики… Что скажет Запад о нашей демократии?..

А с другой стороны неслось: надо поставить Дудаева на место! Единство России — прежде всего… Они должны почувствовать жесткую руку Центра… Это охладит горячие головы сепаратистов в национальных республиках… Запад нам не указ… Дудаев восстанавливает Кавказ против России…

Одни считали, что пожар кавказской войны вспыхнет, если вмешаемся. Другие — если будем молчать и не пресечем всекавказских амбиций Дудаева.

Не помню, было ли на момент того заседания Верховного Совета оружие уже передано чеченцам или нет. Я хорошо помню другое — в тот момент у России своей структурно обозначенной армии не было, как не было и сколько-нибудь внушительных войск МВД. И органы государственной безопасности находились в зачаточном состоянии. Возможно, не было той техники, которая скопилась у Дудаева сейчас, но не было и сил, способных легко противостоять ему. И тень Союза ещё плыла над Россией. И передача техники после вывода войск рассматривалась как часть именно политического решения конфликта, И сейчас, в общей перебранке, сваливая друг на друга неудачи военной операции, желая подтолкнуть к скамье подсудимых то маршала Шапошникова, то генерала Грачева, то ещё кого-то, мы забываем именно об этой частности: оставленное оружие было как бы условием мирного решения проблемы, дабы погасить тенденции к отделению от России. Умное это решение или недальновидное — легко говорить сейчас. Разумеется, если бы у Дудаева не было столько военной техники, сегодняшние жертвы были бы неизмеримо меньшими.

Скорее всего, военная операция, начнись она в 1991 году, не имела бы логического конца, ибо сложившегося военного ведомства к тому моменту ещё не было. А стрелковое вооружение в Чечне было всегда. Что же касается политического решения, достаточно заметить — договор с Татарстаном, по сути, с откатами и приливами готовился почти три года.

Но вернемся к сегодняшнему дню. Почему все случилось именно в декабре 1994 года, а не раньше или позже? Что означает формула, сказанная Николаем Егоровым, вице-премьером, которому правительством было поручено возглавить операцию в Чечне: «Дальше ждать было нельзя!»? Какие доводы и силы подтолкнули Бориса Ельцина в сторону силового решения?

Есть несколько версий развития событий.

Версия первая. «Борьба с мафией».

Разумеется, чеченский кризис нельзя рассматривать в отрыве от предстоящих выборов, и прежде всего выборов президентских. 95-й год будет ещё одним трудным полуреформенным годом. Уже в который раз обещанные перемены приходится откладывать на начало года следующего. Таким образом, улучшение экономической конъюнктуры и обещанный экономический рост не могут стать главным доводом в пользу будущего Президента. Положительные изменения надо будет выявлять, извлекать, доказывать. Их явность будет весьма сомнительной для миллионов сограждан. А выборы, если их проводить, приближаются. Вывод напрашивается сам собой. Надо найти деятельное пространство для политического маневра, которое может компенсировать экономические неудачи. Что же это за идеи, вид деятельности, образ поступков, который должен овладеть вниманием каждого? Надо действовать не в расчете на поддержку той или иной партии, в возможности которых Президент верит мало, и уж тем более не на симпатии и антипатии кучки партийных лидеров. Президент — человек толпы. Единственный путь к победе — изменить настроение общества в свою пользу. Задача ясна, как её решать?

Россия — традиционно страна, уважающая сильную верховную власть. От собственной истории не отгородишься. Сначала монархия в течение нескольких столетий, затем диктатура — марксистская модель той же монархии. И вот теперь президентство, замешанное на демократическом бульоне. Все зависит от концентрации, чего больше: демократии или президентства. В одной из последних бесед с Борисом Ельциным я высказал мнение: победу на выборах одержит не человек, пообещавший экономическое чудо, а человек, способный остановить преступный беспредел в стране и гарантировать согражданам безопасную жизнь.

Чечня сегодня, по сути, центр российского преступного мира. Черный рынок оружия, наркотики, фальшивые деньги — криминальный бум. 200 тысяч покинувших Чечню до военного конфликта — это не только русские и чеченцы, совершающие бегство от Дудаева, но и выверенная миграция криминального сообщества, создание разветвленной сети на территории России. Утверждение премьера временного правительства Чечни Саламбека Хаджиева, что сегодня федеральные войска в Чечне воюют с преступным миром всей России, недалеко от истины.

Было ли это соображение высказано Президенту как довод в пользу военной операции? Нет сомнения, было. Впоследствии ликвидация криминального чеченского узла, его разгром будут преподнесены Президентом как объявление войны всему преступному миру страны.

Версия вторая. «Американский вариант».

Каждый американский президент придумывал маленькую войну, чтобы одержать в ней победу. Американцы должны постоянно помнить, что их президент возглавляет самую демократическую и самую сильную страну в мире. Гренада, Ирак, Гаити и даже неудачная экспедиция в Сомали — все это лепестки одной и той же ромашки.

Для президентов США фраза, принадлежащая одному из крупнейших американских генералов: «Если войны нет, её надо придумать для блага и величия Америки», — является своеобразным руководством к действию.

Россия не Америка. Но военные — всюду военные. В давние годы вьетнамской войны Генштаб СССР не раз напоминал политическому руководству страны, что мы отстаем от американцев, у них есть постоянный полигон, на котором они совершенствуют свою боевую технику. Под этим полигоном подразумевался Вьетнам. Не в последнюю очередь из-за таких напоминаний у нас появился Афганистан с ограниченным контингентом советских войск. Разумеется, эти доводы были не единственными, но они были.

Армию необходимо время от времени встряхивать. Молниеносная война всегда стопроцентный успех. Война затянувшаяся, даже если она приносит победу, наполовину проиграна. Такова историческая логика. Для российской армии эта война — самое большое потрясение последних лет. Она дала ответы на многие вопросы, и прежде всего: о боеспособности армии, об уровне её командного состава. Затянувшаяся военная операция, слишком серьезные потери, значительная часть которых явилась даже не следствием непривычности боевых действий в условиях города, а результатом фантастической неразберихи.

По свидетельству одного капитана (мы видели его на экране, окровавленного, грязного, только что вернувшегося из боя), они более двух с половиной часов вели ночной упорный бой с противником, вызвали авиацию на подавление огневых точек и только спустя три часа выяснили, что им противостоит соседний полк федеральных войск. И так почти каждый день на каком-то участке фронта свои бомбят своих.

Непростота возникшей ситуации чревата ещё одним осложнением падением популярности Президента в армии. В Чечне Грачев не сумел проявить качеств яркого военачальника. Будем справедливы, на заседании Совета безопасности перед началом операции именно Грачев дал наиболее здравую оценку ситуации, предупреждал о неготовности армии и нестандартности обстоятельств, при которых будут вестись предполагаемые военные действия. Однако времени, требуемого для подготовки ввода войск, Грачев не получил.

Чечня расколола не только общество, но и армию. Обласканный Президентом армейский генералитет оказался, возможно, более преданным, однако менее профессиональным и менее обстрелянным. Это решительно подтвердила Чечня. Отстранение от руководства армией группы высших офицеров (таких, как Громов, Миронов, Воробьев), а в ближайшее время, возможно, и генерала Лебедя, вряд ли усилит авторитет командного ядра вооруженных сил России.

Генералитет как правило, недоволен штатским руководством армии, это характерная черта практически любого государства. Россия не исключение. Примирение, и то ненадолго, происходит с президентами-генералами. Де Голль, Эйзенхауэр, Пиночет, Ро Де У, Чан Кайши, Броз Тито. Сталин и Мао не в счет. Диктаторы всегда мыслят казарменно.

Разговорчиво-гражданский Горбачев приводил генералов в ярость. Отсюда американские или западноевропейские варианты: глава оборонного ведомства сугубо штатский человек. Это не случайно. За этим стоит желание усилить гражданский пояс вокруг армии, отсечь армию от политики. Идея отделения Генерального штаба от Министерства обороны, высказанная на совещании «четверки» (Президент, премьер, председатели Думы и Совета Федерации) из той же оперы, хотя обоснование идеи замешано на совершенно иных доводах. Отделить техническое оснащение армии от задач сугубо военных. Усилить реформаторский настрой в армии. Армию призывников заменить войсками профессионалов. Именно потому, именно для того.

Еще один вывод. Чеченский конфликт дал однозначный ответ на вопрос надо ли реформировать армию? Надо, и немедленно. Вопрос второй — реформа объединит армию или станет причиной её раскола? Вопрос третий — какая армия будет большим оплотом Президента в преддверии выборов — нереформированная, во главе с прежним министром, или вступившая в зону реформ, а значит, не совсем точно представляющая собственное будущее?

Такой вот расклад получается из невоплощенной, заимствованной у американцев идеи молниеносной войны. Невольно повторишь слова премьера: «Хотели как лучше, а получилось как всегда».

Версия третья. «Юг, или Когда казаки плачут».

К началу 1994 года Чечня обрела характер криминальной монополии в России. В одно криминальное русло слились пять потоков: нефтяной бизнес, торговля оружием, торговля наркотиками, изготовление фальшивых денег, игорный бизнес. Пять мощных насосов, откачивающих деньги сначала из государственной казны, затем из карманов налогоплательщиков. Незаметно и постепенно бытовое насилие стало философией власти в республике. При слове «чеченцы» возникал образ вооруженных людей, свободно разъезжающих на всех видах транспорта, совершающих, как скифы или гунны, набеги на пограничные районы богатого и зажиточного юга России. Казачий ропот постепенно перерастал в осмысленное недовольство всего хлебного пояса России: Ставрополья, Кубани, Дона, Калмыкии, Волгоградской области, — регионов с традиционным укладом крупных зажиточных хозяйств, в штыки принявших идею фермерства и аграрной реформы на гайдаровский манер.

Возрождение казачества — это и возрождение консервативной русской идеи. Именно в этих регионах последние выборы практически вернули к власти коммунистов и номенклатурно-хозяйственный актив прошлых лет. Нелепо предполагать, что давления южных регионов не чувствует Президент. Изменение политической ситуации на Юге вдохнуло новые силы в действия РКП, непримиримой оппозиции. В газетах замелькали исторические аналогии с двадцатыми годами, когда именно с Юга начало наступление белое движение на революционные Питер и Москву. Чеченский кризис способен не только обострить ситуацию, но и возбудить центробежные силы в этих густонаселенных регионах. Демократы в этих регионах не проиграли выборы. Они сдали их без боя, заведомо выдвинув ограниченное количество кандидатов. Желающих отстаивать демократические идеи в представительных органах власти оказалось не более 10–12 процентов. Не исключено, что, проявляя решительность, Президент осознавал, что в южных регионах проживает почти тридцать миллионов будущих избирателей. Все прошлые голосования, участие в референдумах не вселяли большого оптимизма. В лучшем случае 50 на 50, однако в большинстве регионов вырисовывалось отрицательное сальдо.

Сильный и решительный Президент, управляющий армией и страной, должен вернуть симпатии избирателей Юга. До распада СССР Украина и Казахстан могли компенсировать зерновые запасы. Теперь — нет. Здесь, на Северном Кавказе, Дону и Кубани, 70 процентов российского хлеба. С этим нельзя шутить. Поэтому можно предположить, что версия «Юг» была на чаше весов и добавляла Президенту уверенности в пользу силового варианта.

Версия четвертая. «Нефть».

Открытие новых месторождений азербайджанской нефти, равно как и сосредоточение грозненской нефти в руках дудаевского режима, делало ситуацию безвыходной. Именно через нефть, использование которой оказалось бесконтрольным со стороны России, режим получил неограниченный доступ к рынкам вооружений.

Общеизвестно, что разработка нефтяных месторождений есть только половина успеха, не менее важной является транспортировка нефти. Удорожание нефтепродуктов на мировом рынке в значительной степени обусловлено неудобностью и опасностью доставки нефти покупателю. Участившиеся случаи кораблекрушений при доставке нефти морем и, как следствие, колоссальный экологический урон — все это на первое место выдвигает трубопроводный транспорт, то есть прокладку нефтепроводов, как самый гарантированный и экологически чистый метод. Из всех вариантов нефтепроводов наиболее предпочтительной была признана нитка через Северный Кавказ — более короткая и экономически выгодная. Таким образом, российский проект нефтепровода имел шансы стать наиболее жизненным. В пользу России говорит и её громадный опыт в строительстве нефте — и газопроводов. Но главным препятствием в осуществлении проекта был даже не рельеф местности, хотя нефтепровод частично должен проходить через горы, а обеспечение его безопасности. Чеченский кризис, криминальная среда в республике практически делали невозможным это строительство.

Политические переговоры, которые велись с руководителями Чечни скорее спонтанно, нежели последовательно, оказались долгими и бесперспективными. Несомненно, что непримиримость Дудаева опиралась на уверенность в поддержке режима криминальным миром России, его влиянием в коридорах российской власти, и в том числе в сфере нефтяных сверхприбылей.

И, наконец, пятая версия. «Вторая кавказская война».

Пожалуй, это единственная версия, широко используемая как сторонниками военной операции, так и её противниками. Первые предупреждают: создание Северокавказской мусульманской республики под началом Дудаева реальная опасность, и тогда кавказской войны не избежать. Не дать Дудаеву усилиться — значит предотвратить распад Северного Кавказа, значит предотвратить войну. Антивоенно настроенная оппозиция говорит прямо противоположное. Затянувшаяся война, неспособность преодолеть сопротивление Дудаева делают из него героя. Сочувствие всегда на стороне слабого. Авторитет Дудаева в результате войны возрастет многократно. Сейчас мы как никогда близки к кавказской войне, которая вспыхнет сама собой и в Ингушетии, и в Дагестане. Самое страшное, если федеральные войска будут вынуждены действовать по всем территориям Северного Кавказа.

Разрубить этот узел, убеждали Президента, можно только военной операцией. Ничуть не малый довод в пользу действий решительных и скорых.

Бесконечная смена политических фигур, привлекаемых к разрешению чеченского конфликта (С. Шахрай, С. Филатов, Р. Абдулатипов, Н. Егоров и, наконец, Н. Семенов), лишь подтвердила — Москва бездеятельной в попытке решить эту проблему не была. Можно считать эти попытки малоудачными, так как они требовали более глубокого внутреннего анализа, знания предмета не извне, а изнутри республики. Наличие оппозиционных сил в Чечне, отказавшихся подчиняться Дудаеву районов создавало иллюзию мощного антидудаевского плацдарма. Теперь, спустя определенное время и пережитые неудачи, ясно, что амбиции Автурханова, пытавшегося совершить бесславный штурм Грозного 26 ноября 1994 года, когда профессиональные дудаевские части буквально разгромили штурмующих, отсекли от танков пехоту (типа ополчения), а потом сожгли технику, оказались пустозвонной болтовней. Как, впрочем, оказались неэффективными и действия ФСК, которая консультировала и, по сути, руководила этой операцией, осуществляя секретный набор вольнонаемников и профессиональных военных по всей России. Эта напыженность силовых структур вызывает удручающее впечатление.

События 26 ноября 1994 года были последней попыткой Москвы погасить чеченский конфликт силами как бы самой Чечни. Какое-то время в решении чеченской проблемы участвовал и Сергей Филатов. Именно усилия Филатова, которого бывший спикер парламента мало сказать не любил, побудили Хасбулатова вмешаться в чеченский конфликт и попытаться сыграть роль миротворца. Миссия Хасбулатова, окончившаяся полным провалом, лишь подтвердила, что декларации Руслана Имрановича о своем подавляющем влиянии на разум и чувства чеченского народа — не более чем политическая риторика, рассчитанная на московскую аудиторию. Единственным «успехом» Хасбулатова можно считать то, что он рассорил, разобщил дудаевскую оппозицию, и без того не имеющую ни политического, ни военного навыка, чем, бесспорно, усилил Дудаева. Произошло ли это бессознательно или умышленно, остается только гадать. Что же касается досконального знания ситуации в стане Дудаева, о чем неоднократно сообщал обществу Руслан Имранович, это тоже можно счесть профессорским экспромтом на тему: «У чеченской нации есть один лидер. Это я, Руслан Хасбулатов». Отставные лидеры очень часто продолжают собственную политическую жизнь в стране мифов. Поход Хасбулатова в Чечню окончился его личной драмой. Там, в его штаб-квартире в селе Толстой Юрт, был убит дудаевцами его брат.

Отстранение Сергея Шахрая от руководства Государственным комитетом по национальной политике и появление на этом посту краснодарца Николая Егорова можно считать очевидным подтверждением версии, что юг России сыграл решающую роль в выработке окончательного решения по чеченскому вопросу. По данным, исходящим из Министерства обороны, именно Егоров, а не Грачев настаивал на форсировании событий и практически руководил новогодним штурмом Грозного.

Итак, Президент имел как минимум пять версий, предполагающих положительный результат скорой военной операции в Чечне. Похоже, что затяжной вариант попросту не изучался, так как несопоставимость величин (федеральные войска — незаконные чеченские формирования) была столь разительной, что говорить и рассуждать на эту тему, видимо, посчитали лишним. Пусть не неделя, пусть десять дней, пусть две недели, но никак не больше. Победителей не судят. Потери, конечно же, минимальные, а выигрыш весомый. Вперед!!!

Если все хотят победы, откуда разлад? Война в Чечне идет более трех месяцев. Официальные сводки о потерях наших войск на 6 февраля 1995 года 573 человека убитых — вызывают сомнение. По всем военным учебникам бои в городских условиях имеют пропорцию потерь атакующих и защищающихся 3:1. Если мы потеряли 573 военнослужащих и где-то 65 человек в войсках МВД, из этого следует, что наша армия всей своей военной мощью за два месяца уничтожила не более 213 наемников. Это если следовать пропорциям, выведенным военной наукой, а не опираться на пропагандистские реляции как с одной, так и с другой стороны.

Сергей Юшенков, председатель думского комитета по обороне, назвал ориентировочную цифру потерь среди гражданского населения — 20 тысяч. Разумеется, все это нуждается в тщательной проверке. По свидетельствам военных, Афганистан не идет с боями в Чечне ни в какое сравнение, и прежде всего по количеству ежедневных потерь.

В недрах либерального президентского окружения был выдвинут альтернативный вариант чеченской операции. Он был предложен спонтанно, когда войска уже были на марше, так как решение о военных действиях не предавалось широкой огласке и явилось достаточной неожиданностью для общества.

Авторы альтернативной версии рассуждали примерно так. Вернуть войска назад нельзя — это крах авторитета федеральной власти, свидетельство её беспомощности. Брать штурмом Грозный не следует: это громадные потери, и прежде всего гражданского населения. Грозный надо окружить в кольцо. Вторым кольцом окружить саму Чечню, чтобы исключить поступление оружия и продовольствия извне. На всей территории Чечни начать процесс восстановления конституционного режима. По соображениям авторов, жесткая блокада Грозного должна заставить Дудаева сесть за стол переговоров без каких-либо условий. Дошел ли этот проект до Президента, неизвестно. Судя по решениям Совета безопасности, настроение использовать армию для мощной наступательной операции было подавляющим. Внезапное президентское решение (хотя передвижение военной техники по всему периметру чеченской границы уже само по себе наводило на мысль о назревающих событиях) вызвало бурную реакцию общественности. Явилась ли столь мгновенная и, по сути, единая реакция неожиданностью для Президента? Отчасти да.

Разумеется, Ельцин понимал, что его непростое решение по Чечне будет иметь неоднозначный резонанс. За несколько дней до самих событий уже проявились демократы. Публичные заявления сделали Егор Гайдар, Григорий Явлинский, Сергей Юшенков.

Андрей Козырев на демарш своих коллег по партии ответил собственным демаршем и вышел из фракции «Выбор России». Министр иностранных дел тем самым дал понять, что он за силовое решение чеченского кризиса. Естественно, он снабдил свою позицию оговорками, что полицейская акция по наведению конституционного порядка есть норма и демократического, и цивилизованного государства. Сохранение единства России, недопущение сепаратизма, противостояние криминальной диктатуре Дудаева по сути и есть те главные ценности, которые должен защищать истинный демократ. Доводы Козырева более похожи на политическую публицистику, хотя отказать им в серьезности нельзя. Спустя недолгое время после своего демарша Козырев пригласил к себе несколько человек для обсуждения ситуации. Я оказался в их числе. Козырев понимал определенную уязвимость своего положения. Когда министр иностранных дел становится ярым сторонником силового решения на фоне общественного протеста, он обязан испытывать чувство дискомфорта. Козырев интересовался идеями, которые могли бы быть использованы в Обращении Президента в связи с чеченскими событиями. Он искал компромиссные варианты. Он давал понять, что он лично — сторонник переговоров. Вопрос — с кем и на каких условиях? Его не устраивала позиция Сергея Ковалева. Он не отрицал её, но считал столь же категоричной, как и позицию военных. Будучи демократом, он испытывал неловкость даже от временного союза с Жириновским, ура-патриотами. Позиция Козырева была ещё одной краской в поведении демократов.

На пересечении вселенского почитания и вселенской ненависти оказался Сергей Адамович Ковалев. За несколько дней он превратился в мессию в умах пацифистов и с таким же единодушием был проклят военными, национал-патриотами, русскими фашистами. Как представитель Президента по правам человека, он исползал Грозный. Он с первого дня встал на сторону страждущих. Иного и не могло случиться. Его не интересовал Дудаев как личность. Он был чужд Ковалеву как политический лидер. И банды, и криминальную среду, и наемников — все это Ковалев и понимал и видел. Но он видел и то, чего не хотели признавать в Москве: отчаявшийся и поднявшийся на защиту своего очага народ. Он видел неимоверные страдания гражданского населения. Там, в Чечне, людей лишали главного права, права на жизнь. Любое признание правоты и неправоты имеет смысл только после предотвращения кровопролития. Ковалев одержим добротой и справедливостью, как и его учитель академик Андрей Сахаров. Он — Дон Кихот, и это делает его, Ковалева, неповторимым в его кропотливом мужестве.

Так получилось, что 30 января я встречался с Черномырдиным часом позже после его беседы с Ковалевым. Ковалев собирался в Страсбург, на заседание Европарламента. Там ожидался его доклад о ситуации в Чечне. Официальный Кремль нервничал и был раздражен несговорчивостью уполномоченного по правам человека. Выдвижение Ковалева на соискание Нобелевской премии мира ещё больше усложнило ситуацию. Этот факт практически оградил Ковалева от посягательств власти. Премьер, оценивая свою встречу с Ковалевым, пожаловался на тяжелое впечатление, которое осталось у него от общения с этим человеком.

— Я признаю его заслуги, — сказал премьер. — Его нельзя не уважать, но он видит только одну сторону. Почему он не расспросит беженцев? Я ему говорю, чеченцы три года совершают изуверства, они кастрируют раненых… Он отвечает: «Где? Покажите. Я этого не видел». «Поезжайте к нашим солдатам», — говорю ему; он отказывается: «Зачем?»

Я сказал премьеру, что обязанность Ковалева защищать права страждущих. Таковым в этих трагических столкновениях является гражданское население. Настроениями в армии должен заниматься не представитель Президента по правам человека, а министр обороны. Премьер ничего не ответил. Вздохнул, а затем с каким-то усталым сожалением сказал:

— Неужели мы потеряли этого человека?..

Я понимал и сочувствовал премьеру. Он пробует начать переговорный процесс. Каждый день встречается с представителями Чечни. Правда, трудно понять, насколько они авторитетны там, у себя на родине. Круг консультантов крайне узок. Лучше других владеет информацией Сергей Шахрай, однако к последнему охладел Президент, и это ставит премьера в уязвимое положение. И посоветоваться не с кем, и нарываться на раздражение Президента не хочется.

При всех изъянах у Шахрая есть козырь — он идеолог договора между федеральной властью России и Татарстаном, на который ныне ссылаются как на некий эталон взаимоотношений с национальной республикой внутри федерации. Шахрай понимает это и потому заявляет: «С Чечней могло быть то же самое. Аппаратные интриги оказались выше интересов России. Я был отстранен от решения национальных проблем». В чем-то Шахрай, бесспорно, прав. В федеративном государстве национальный вопрос является ключевым, тем более в тот момент, когда сама идея федерализма нуждается в структурном обновлении и новой идеологии. Здесь, более чем где-либо, нужны логичность и постоянство.

Несогласие с вводом войск в Чечню в стране, пережившей афганскую войну (кстати, в 1991 году дыхание Афганистана было ещё более ощутимым), не только возможно, но и естественно. Президент не мог этого не понимать. Нарушение прав человека, образ второй кавказской войны, обширная вынужденная миграция гражданского населения, — все эти возмущения, слившиеся в один поток, должны были обрушиться на головы тех, кто выбрал и настоял на силовом варианте. Однако, судя по раздражению Президента, в полной мере ответная реакция просчитана не была.

Надо учесть, что незадолго перед чеченскими событиями основательно пошатнулся авторитет военного руководства, и в первую очередь министра обороны Павла Грачева. Скандал вокруг Западной группы войск, публичное обвинение в коррупции бывшего командующего этой группой генерала Матвея Бурлакова, впоследствии назначенного на пост первого заместителя министра обороны, последовавшее затем страшное убийство журналиста Дмитрия Холодова, проводившего журналистское расследование, накалили ситуацию до предела. Президент решил отделаться малой кровью. Министра обороны, который оказался в эпицентре общественной критики, он в обиду не дал, однако генерала Бурлакова впредь, до выяснения всех обстоятельств, касающихся Западной группы войск, от должности отстранил. Так или иначе, Павел Грачев начинал чеченскую операцию при неблагоприятном общественном климате. Президент же, будучи неплохим психологом, построил свою тактику от противного: он дал Грачеву шанс публичной реабилитации. Грачев, судя по его заверениям, одерживает молниеносную победу. В этом случае победителю — только лавры. В случае неудачи, каковая представлялась маловероятной, у Президента развязаны руки: «Я, Паша, сделал для тебя все. Прикрыл тебя в трудную минуту своим доверием, доказал, что не забываю оказанных Президенту услуг и ценю верность, которую ты проявил в ночь с 3 на 4 октября 1993 года. Я дал тебе шанс в Чечне. Ты этот шанс использовать не сумел. Так что не обессудь». Был ли такой внутренний монолог Президента или его не было, не столь важно. Логика поступков свидетельствует: в Чечне министр обязан был показать, на что он способен. И он это показал.

Теперь уже ясно — чеченский конфликт будет иметь не одну, не две и не три фазы.

Раздражение, с каким власть обрушилась на средства массовой информации за их непослушание, за нежелание увидеть чеченские события глазами власти, — крайне показательно. Уже через семь — десять дней и Президент и правительство, которое, кстати, от подготовки операции было в определенной степени отодвинуто — все силовые министерства подчинены непосредственно Президенту, как и заместитель председателя правительства Николай Егоров, назначенный уполномоченным представителем Президента, на которого было возложено руководство всей операцией, он тоже был подчинен Ельцину, а не Черномырдину, плюс Олег Лобов, секретарь Совета безопасности, — все ощутили неблагополучность ситуации. Наличие силового большинства в Совете обеспечило принятие силового решения. Так вот, спустя неполных две недели Президент, исполнительная власть, от имени которой проводилась чеченская операция, почувствовали, что события разворачиваются по непредвиденному сценарию. Скорого окружения Грозного не произошло. Сказалась раскоординированность в управлении войсками. Движение бронетехники буквально с первых минут выбилось из графика. Темп был потерян. Боевая несостоятельность многих военных чинов оказалась столь очевидной, что их приходилось менять прямо на марше. В операции оказались задействованы части, укомплектованные солдатами осеннего призыва, срок их службы в армии исчислялся тремя-четырьмя месяцами. В силу абсолютной неопытности молодых солдат ощутимые потери начались ещё до начала основных боевых действий. В большинстве своем гибли офицеры, они прикрывали неопытных, оберегали их.

Первоначальной реакцией Президента на всколыхнувшийся общественный протест было обыкновенное раздражение — дескать, подняли шум раньше времени. Интеллигенция не может без истерики. Простые люди меня поймут. Депутаты, конечно же, используют ситуацию в корыстных целях, станут нарабатывать предвыборный капитал. Чего-нибудь фундаментального против линии Президента они предпринять не смогут — ни Дума, ни Совет Федерации. Конституция не позволяет. На пересмотр Конституции они не решатся. Процедура слишком канительная.

У Президента, согласно той же Конституции, всегда есть возможность распустить парламент и назначить новые выборы. Следовательно, Президенту со стороны законодательной власти ничего не грозит. Пошумят несколько дней и успокоятся. Президент искренне верил, что чеченская операция продлится именно несколько дней. Разумеется, Ельцина в этом убедили военные. И Президент поверил. Всегда хочется верить в лучшее, обеспечивающее успех, возвращающее утраченное. Но военные ошиблись, они обманули и себя, и Президента. Неискоренимая русская черта — шапкозакидательство. Как показал ход операции, российские военачальники не представляли себе, что такое Чечня. А те, кому положено было изучать и знать (скажем, ФСК), этого тоже не сделали.

Складывалось впечатление, что, оказавшись в Чечне, армия действовала вслепую и на ощупь. Если о плане проведения операции ничего толком не знал заместитель командующего сухопутными войсками генерал-полковник Эдуард Воробьев, по этой причине отказавшийся возглавить командование федеральными войсками в Чечне, то можно себе представить как степень секретности, так и степень игнорирования профессионализма при разработке операции. Врасплох в этой ситуации прежде всего следовало бы застичь Дудаева, а застигли Россию, армию, правительство.

Наибольшей неожиданностью для Президента, своеобразным откровением явилась реакция демократической прессы, которая в своем подавляющем большинстве приняла в штыки военную акцию в Чечне. Газеты, радио, телевидение, также застигнутые врасплох, наперебой заговорили об опасности гражданской, кавказской, партизанской войн, дестабилизации экономического положения, неминуемых потерях среди гражданского населения, фанатичном сопротивлении чеченцев, бесперспективности военного решения проблемы. О молодых солдатах — зеленых, необстрелянных, которые стали первыми жертвами этого рискованного решения. С большим опозданием заговорили как раз о том, что могло предвосхитить военную акцию. И нежелательное подтверждение многих из этих прогнозов, случившееся в реальности, ещё больше усилило раздражение власти, которая хотя и поняла, но не хотела себе признаваться в том, что угодила в ловушку, устроенную ей недальновидными военачальниками.

Общество раскололось и не могло не расколоться, когда счет жертв пошел на тысячи. Настроение общества — непростая категория, его нельзя изучать по принципу: я должен получить тот вывод, который мне нужен.

Все возвращается на круги своя. Президент, как и его предшественники, будь то Президент Союза или Генеральный секретарь партии, на определенном этапе неминуемо входит в зону селекционированной информации. Эту селекцию проводит аппарат. В обиходе это называется отбором информации. Девиз благородный: не может высокое лицо в силу своей непомерной занятости читать все — отберите главное. Так рождается «главное», придуманное вне главного человека. Этим занимаются всевозможные аналитические центры, статус которых постоянно пересматривается в силу неблагоприятности полученных выводов. Выводы ставятся под сомнение, и создаются новые центры, уточняющие и проверяющие работу прежних центров.

Эти службы строят свою работу в двух направлениях: сначала изучают информационные потоки, пропуская их через сито своих убеждений, симпатий и антипатий, а затем с той же кропотливостью изучаются вкусы и привычки заказчика, чтобы не опростоволоситься, попасть в масть. В этих уютных кабинетах с непрерывно работающими факсами, чисто выбритыми лицами, иногда тронутыми остаточным недугом от вчерашнего застолья, вы можете довольно часто услышать приметную фразу: «ОН этого не любит». Повторимся. Меняется власть. Вечен только аппарат, значит, вечны его привычки.

Вообще-то всякий человек верит в то, во что ему хочется верить. Удивительное единодушие прессы от «Правды» коммунистов до «Московских новостей» или газеты «Известия» озадачило Президента. Президент посчитал, что журналисты, для которых он столько сделал, его предали. Так появилась опрометчивая президентская фраза в его официальном обращении к народу по поводу чеченских событий: «Мне известно, что не без участия чеченских денег функционируют ряд СМИ России». Сейчас невозможно сказать точно, кто подтолкнул Президента к такому заявлению. Говорят, что автором этого тезиса является генерал Котенков, один из заместителей Егорова. Другие называют Степашина, главу ФСК; третьи — Валентина Сергеева, руководителя пресс-службы правительства. Гадать на этот счет бессмысленно. Не исключено, что после принятия новой Конституции, по словам главного редактора «Известий» Игоря Голембиовского, Президент почувствовал себя всевластным и посчитал, что поддержка демократических средств массовой информации, покусывающих его, напоминающих ему о невыполненных обязательствах, нарушениях закона, допускаемых почти ежедневно не простолюдинами, а властью, и властью высокой, так вот, поддержка таких СМИ ему не нужна. Из логики президентских рассуждений вытекает, что если глава государства печется о единой России, благосостоянии сограждан, спокойствии и мире в их домах и дает свое согласие на военную операцию в Чечне, значит, он уверен в успехе и непродолжительности военных действий. По официальным данным на 10 февраля, а их нельзя считать реальными, погибли свыше тысячи солдат и офицеров, ещё 3800 сделались инвалидами и калеками. Потери чеченцев вне учета, что само по себе дикость! Ополченцы, боевики — неважно. Это же не насекомые, это люди! Мы ничего не сказали о немыслимых, я подчеркиваю, немыслимых даже для условий масштабной полицейской операции жертвах среди мирного населения. Их погибло больше, чем при недавнем землетрясении в Японии. А ведь это землетрясение классифицируется как небывалое. Так вот, при всех этих немалых издержках убежденности высшей власти в своей правоте, все те, кто поднял свой голос, заговорил об ошибочности сделанного шага, предупреждал о невосполнимых потерях людских, экономических, нравственных, оказался в полном смысле слова врагом единой России, паникером, антипатриотом. Эта невероятная аберрация политического мировоззрения власти, по сути, трагична и непредсказуема для будущего страны. Она не может оказаться незамеченной, не имеем права.

Печальные, но вещие слова произнес Сергей Адамович Ковалев: «Россия удивительная страна. В ней Бенкендорф считается патриотом, а антипатриотом — Пушкин».

Впрочем, излишняя доверчивость наказала не только власть, она затмила сознание жителей Грозного. Они тоже поверили в быстрый исход, о котором наперебой заявляли то Павел Грачев, то Николай Егоров. Теперь и тот, и другой рассуждают об упорном сопротивлении бандформирований. Теперь и тому, и другому боевые командиры объяснили, что федеральным войскам противостоят профессионалы, прошедшие Афганистан, Приднестровье, Абхазию, Югославию. Хорошо технически оснащенные, натренированные военные части.

«Мы не сразу приноровились к ситуации. Никто не ожидал, что огонь по нашим частям будет вестись из окон жилых домов». Жутковатое признание профессиональных военных. Кто-то, видимо, из них считал, что чеченцы спустятся в долину и, как на Куликовом поле, пойдут рать на рать. По этому поводу красноречивое резюме высказано генералом Ачаловым (в октябре 1993 года он был в Белом доме, отвечал за его оборону). Так вот, в одном из своих интервью, оценивая военную операцию в Чечне, Ачалов заметил: «Такое впечатление, что никто никого ничему никогда не учил».

Доверчивые жители Грозного не учли, что у политиков не принято отвечать за свои слова. Сначала они попросту не покидали свой город — ещё день-два, и все кончится. А те, кто покинул, ушли с одной-двумя сменами белья, оставив весь скарб, с верой, что уходят ненадолго и им будет куда вернуться. Житейская доверчивость обернулась катастрофой. Тех, кто упорствовал с отъездом, настигли бомбы и снаряды установок «Град». Другие успели уехать и с ужасом смотрят телевизор. Они ещё не понимают, что города, в котором они жили, больше нет. Нет нажитого, семейной утвари, мебели, садов, цветников. Все вспахано бомбами и минами. Густо полито кровью их сограждан и разноязычных солдат. Говорят, что земля, пропитанная кровью, не сразу плодоносит.

Один из таких поездов, заполненный беженцами, стоит на запасных путях в столице Ингушетии, городе Назрани. Поезд без станции назначения, поезд в никуда.

Не будем рассуждать на тему, как долго продлится чеченская операция. Не станем пророчествовать по поводу гражданской войны и как её составляющей войны партизанской, дабы избежать упреков в злопыхательстве и преднамеренном нагнетании страстей. Поговорим о другом, что оказалось упущенным и не легло в графу расчетов со знаком «минус».

Несмотря на то что реального урона Президенту законодательная власть нанести не может, приемлемое равновесие и неагрессивность этой власти по отношению к Президенту больше не существуют. Депутаты как верхней, так и нижней палат парламента убедились в своем конституционном бессилии. Из этого следует, что атака на Конституцию со стороны депутатов и общественности последует незамедлительно. Отринем лукавство, экономический урон в момент экономической нестабильности — это урон удвоенный. Военные действия, рассчитанные на неделю или десять дней, а вместо этого идущие в течение месяцев; частичные разрушения или город, стертый с лица земли; спонтанный поток беженцев или исход с территории каждого третьего жителя республики — это разные цифры. Суммы, которые уже не смогут пройти по статье «прочие расходы». Это ещё одна черная дыра в экономике. И разговоры о компенсации этих затрат продукцией, нефтью, зерном, машинами, произведенными восстановленным чеченским хозяйством, так как за три прошедших года Чечня в федеральный бюджет не перечислила ни копейки, — все это похоже на романтические грезы. Мало восстановить производство, поднять из руин жилье. Как и кто вернет веру в то, что на этой земле можно безопасно жить? Отчаяние, неверие в справедливость, в способность и желание власти защищать сограждан от бандитизма, разорения, насилия — всю эту жуть принес дудаевский режим. С этим, за исключением узкого ядра дудаевского окружения, никто не спорит. И эта жуть нарастала по мере того, как республика, по образному выражению Сергея Шахрая, превращалась в «свободную криминальную зону». На территории Чечни не действовал ни один закон Российской Федерации. Вытеснение русского населения, выселение из квартир, угрозы, грабежи, бандитизм, убийства — все это правда, имеющая достаточное фактическое подтверждение. Таким он был, дудаевский режим. Но все познается в сравнении. И горе. Его масштабы подвластны тем же самым законам сравнения. Человек переживает несправедливость: незаконное увольнение, не выплаченные в течение двух лет пенсия или зарплата; обреченный на полуголодную жизнь, он готов об этом кричать до того момента, пока неизмеримо большее горе и несправедливость не накроют его с головой. Когда разрушен до основания твой дом и от разрыва снаряда в твоем саду погибли дети, человек не в силах вспоминать, как год назад на базаре вооруженные чеченцы отняли у него трех баранов и избили его. Какой бы разговор с этим человеком вы ни начинали, он способен говорить только о последнем горе, затмившем все остальное. И удивление властей, что средства массовой информации не заполнили эфир или газетные полосы свидетельствами дудаевского беззакония, подтверждает полное непонимание властью того, что есть на самом деле человеческая психология. Кто определит меру преступности Дудаева и его режима? Время, правосудие, кто? Существование в течение трех лет криминального режима на территории России не могло быть без скрытой заинтересованности в этом значимых политических сил в Центре. А если кто уточнит — криминальных сил, то это равносильно признанию, что их влияние на федеральную власть громадно. Еще предстоит выяснить, только ли предвыборные мотивы под патриотическим девизом о сохранении единства России побудили власть начать чеченскую операцию именно в декабре 1994 года. Что стоит за словами вице-премьера Егорова «Именно сейчас, потом будет поздно!»? Вряд ли стремление отличиться и въехать сначала в Грозный, а затем в Москву на белом коне. Хотя это тоже довод…

Бесспорно — одно появление Егорова в высших эшелонах власти ускорило начало чеченской операции. Это нельзя счесть случайностью. Подчеркнем, справедливость гарантируется не только фактами соблюдения законов, но и безупречностью судей, которые решаются на праведный суд.

Война и её разрушительный итог парализовали, свели на нет нараставшие антидудаевские настроения внутри Чечни и почти на всей территории Малого Кавказа. Возможно, она не сделала из Дудаева героя, но она может его вознести в ранг великомученика. Чечня обновила рынок политических спекуляций, ещё глубже расколола демократические силы общества, похоже, отсекла демократические течения от Президента. Егор Яковлев назвал наступающий период периодом бархатной диктатуры. Опять заговорили о скрытом, тихом, вялом перевороте.

Вряд ли надо доказывать, что уверенность Президенту в его реформаторстве придавала и поддержка цивилизованного Запада. Мировое сообщество, привыкшее к Горбачеву, долго отвыкало от своей любви к нему, но после августа 1991 года однозначно приняло Ельцина. Запоздалое признание Гайдара — «Мы переоценили помощь Запада» — больше свидетельствует о непрактичности и романтизме молодых российских реформаторов, нежели об открытом коварстве западных партнеров, которым романтизм вообще не присущ, им нужны гарантии политической стабильности. И понятие «бардак» они воспринимают не как интимное удовольствие, а как торжество неуправляемости и беспредела.

Чечня показала, что Президент может принимать жесткие и непопулярные решения. Остается открытым вопрос, сумеет ли он подтвердить свои волевые качества, овладеть ситуацией и справиться с последствиями чеченского кризиса?

Запад нам не указ — это верно. И нет большой трагедии, что прием нас в Совет Европы отложен, а на этом заседании в её состав принята Молдова. Жили без Совета Европы столько лет, проживем ещё год-два. Пока об экономических санкциях против России говорят намеками, эскизно. Но то, что выделение кредитов будет сдерживаться под разными формальными предлогами, это очевидно. О первых симптомах такого характера уже заявил Анатолий Чубайс, возглавлявший российскую делегацию в Давосе. Усложнится и практика переоформления отсрочек по долговым платежам, которые имеет Россия. Сторонники недоверия к России и более жесткого курса по отношению к ней получили реальный шанс. Думать, что он не будет использован, наивно и непродуктивно. А если учесть, что бюджет на 1995 год не предполагал резкого улучшения кредитной конъюнктуры, более того, в своих расчетах в определенной мере ориентирован на эти кредиты, то экономический рисунок чеченской проблемы обретает дополнительные краски.

В политике все имеет цену. И когда действия общественности в защиту прав человека официальной властью трактуются как негативные, то надо знать, что западный капитал, в определенной степени, замешан и на этих принципах. Как-то Сергей Филатов сказал:

— Запад сейчас определяет свое отношение к нам по двум, наиболее очевидным, параметрам: соблюдение прав человека и свобода слова. Если мы здесь споткнемся, у нас будут большие сложности.

Часто говорят, что Афганистан нас ничему не научил. Почему же, научил. Некоему необременительному восприятию международных сложностей, когда один из советников Президента, улыбаясь, журил демократов: «Что вы все шумите, Европейское совещание, Совет Европы. Куда они без нас денутся. Спокойствие в нашей стране им нужно больше, чем нам». Я слушал советника и думал — ещё минута, и он непременно скажет: «А мусульманский фактор? Вы думаете, Европа не кряхтит под его нажимом? Мы им нужны! Не поймут сейчас, поймут завтра». Нет, не сказал. Но скажет когда-нибудь позже, на следующей презентации. Говорят, что советники любят презентационные вечера. И то верно. За день в прокуренных кабинетах одуреешь. Какой же он советник без общения.

Желает того Президент или нет, но чеченский кризис изменил общественный климат в стране. Идея общественного согласия непродуктивна, если судьбу такого гражданского потрясения, как Чечня, решает узкий круг людей.

Активизация суверенных претензий в национальных республиках будет толковать власть в сторону возвращения России к территориальному делению по губернскому принципу (кстати, идея, на которой настаивает Жириновский). На сегодняшний день в Российской Федерации проживает 87 процентов русского населения и только 13–14 процентов приходится на другие национальности, проживающие хотя и компактно (как Татарстан, Башкортостан, Северный Кавказ), но даже там имеющие незначительное превышение над русскоязычным населением. Чечня способна положить начало этим тенденциям.

Сейчас в полный рост встал главный вопрос: чеченские события укрепили позиции центра или ослабили их? Военные события в Чечне поднимут авторитет армии, объединят её или станут побудителем раскола в вооруженных силах, который не только не поможет провести в армии реформы, но и даст повод определенным политическим силам, пользуясь этим расколом, внедриться в армию и погубить ее? Изменение имиджа Президента есть желание части его окружения или принципиальная позиция самого главы государства? Каким образом, отказавшись от опоры пусть на разрозненные демократические силы общества, Президент и его окружение намерены создать новый социальный плацдарм его президентской концепции? Это возможно сделать только в одном случае — сохранив демократов и прибавив к ним деятельные силы общества, массовую интеллигенцию, работников культуры, просвещения, медицины, тех, кто способен убеждать, — но именно в этом мире власть понесла главный нравственно-этический урон. Переориентировать промышленные силы, директорский корпус без экономического рывка невозможно. В расчете на победу разыграна комбинация с телекомпанией «Останкино». Но есть одно «но». «Новые политики», в том числе в окружении высокой власти, плохо представляют «новых русских», хотя бы уже потому, что считают себя их частью. А это не так. «Новые русские» не верят «новым политикам» и не уважают их, потому что капитал «новых русских» появился не в силу помощи «новых политиков», а в силу безграмотности и меркантильности последних.

И наконец. Сфера средств массовой информации — ключевой плацдарм, которым в течение четырех лет владел Президент. Он был гарантом независимости СМИ. Право прессы говорить власти, Президенту об их ошибках есть главнейшее завоевание демократии и самого Президента. Раб предрасположен к лести. Лестью он выторговывает себе новые права. По меткому определению Михаила Полторанина, появился новый слой чиновников, присущий именно нашему времени, — «холопократия». Это опасная эволюция власти. Только бунтующий способен на противоборство. Власть, обрастающая холопами, лишается защитного слоя. Холопы — это прилипалы, им нужно тело власти. Талант холопа в безропотности. Власть думает, что этим холоп и полезен. Она ошибается — своей безропотностью холоп страшен. Поэтому власть, не умеющая защитить себя результатами дела, отстоять в борьбе свои идеи, всегда пряталась за штыки.

В этой главе я не хотел подробно касаться конфликта, возникшего вокруг Всероссийской государственной телерадиокомпании, желания Президента отстранить от должности её председателя за якобы искаженное отражение чеченских событий. Иначе говоря, за недостаточное соответствие точки зрения теле — и радиожурналистов точке зрения Совета безопасности и правительства. Я уже сбился со счета, какая это попытка убрать Попцова. Но дело не в Попцове.

Сложилась ситуация, когда авторитет средств массовой информации, наработанный якобы на критике власти, теперь противостоит самой власти и является угрозой её существования. Власть по-своему расшифровывает понятие «государственное телевидение и радио», посчитав их не телевидением и радио общества, а телевидением и радио власти. И то, что общество в подавляющем большинстве своем не приняло методов, избранных властью для разрешения чеченского конфликта (как и подавляющее число политических сил, депутатских фракций), отразилось, естественно, в эфире. Власть оказалась на одной чаше весов с жириновцами, национал-патриотами, Баркашовым и другими. Власть, увидев на телеэкране отражение этого общественного неприятия, решила разбить зеркало. Вот где собака зарыта. А Попцов так, к слову, персонифицированная жертва.

Но прежде чем рассуждать на тему конфликта, я хотел бы обернуться назад. Иногда это очень полезно.

Это был конец шестидесятых. Я, молодой секретарь Ленинградского обкома комсомола, приехал в ЦК ВЛКСМ, где познакомился с Аликом Петерсоном, сыном или внуком легендарного чекиста. Алик собирался в командировку в город Вологду по поручению тогдашнего Первого секретаря союзного комсомола Сергея Павлова. Задание, которое получил Петерсон, он сам назвал непростым и почетным. Только что вышел роман Александра Яшина «Вологодская свадьба» сочинение нашумевшее и взбудоражившее умы. Книгу прочел то ли Ильичев, партийный идеолог, то ли М. А. Суслов, а может, и сам Н. С. Хрущев. Возможно, ни тот, ни другой, ни третий и не читали. Доложил аппарат. Именно в те годы такой стиль стал преобладать: в статьях, романах закладывались страницы и отчеркивались нужные места. Сталин-то книги читал сам. Однако сути дела это не меняет. Одно ясно — высокой власти роман не понравился. Очень не понравился. В ту пору, как известно, народ и партия были едины. И потому комсомолу было поручено раздобыть свидетельства возмущения народа по поводу романа, вызвавшего недовольство власти. И честь добыть это возмущение выпала Алику Петересону. Так сын или внук прославленного чекиста очутился в северном городе Вологде. Задача была сформулирована четко: разбудить классовое чутье земляков Александра Яшина, открыть им глаза на то, какой скверный писатель рядом с ними живет. И наполнить их письма в адрес ЦК КПСС гневом и возмущением на «порочащий нашу советскую действительность» роман «Вологодская свадьба». Алик Петерсон с поставленной задачей справился и нужные письма привез. Правда, гнев в них отдавал удивительной похожестью, но данный изъян в укор Петерсону поставлен не был. Быстрота, с какой Алик справился с порученным делом, компенсировала столь незначительные просчеты. Газета «Комсомольская правда» эти письма, изобличающие А. Яшина, напечатала. Так начались травля и уничтожение выдающегося прозаика и поэта. В нашем рассказе приметна ещё одна деталь. Чуть позже, выступая где-то с очередной многословной речью, Никита Сергеевич Хрущев посетовал на оторванность писателей от советской действительности, привел в качестве примера Яшина — и подтвердил свое умозаключение выдержками из тех самых писем, опубликованных в газете «Комсомольская правда».

А спустя двадцать лет я работал главным редактором журнала «Сельская молодежь» и, как мне помнится, пребывал в очередной немилости властей. Именно тогда в журнале случилось событие неординарное. В редакцию был внедрен (или уже потом завербован) нашими бдительными органами литературный консультант, назовем его условно К. Задачи, поставленные перед К., были удивительно схожи — «доказать антисоветскую суть главного редактора журнала «Сельская молодежь» Олега Попцова, дочь которого, будучи студенткой МГУ, вышла замуж за англичанина Гая Кука, преподававшего в том же Московском университете, и собиралась после защиты диплома вместе с мужем уехать в Англию».

К. изобрел уникальный метод компрометации. Получая нескончаемое количество стихов от графоманов (в обязанности литературного консультанта входило отсеивание и сдерживание этого потока), он каждому автору сообщал о его немыслимой талантливости и о своем неубывающем желании непременно напечатать его стихи, которые, конечно же, достойны этого. Но есть одна загвоздка — главный редактор, антипатриот и антисоветчик, мешает наполнить журнал талантливой поэзией провинциальных самородков. Поэтому, писал К., нам надо объединить силы и убрать этого редактора. ЦК КПСС уже заметил гниль в журнале и нуждается в помощи молодых поэтов. Распознать, заклеймить и изгнать. К каждому письму К. прикладывал инструкцию о том, как следует писать письма в ЦК КПСС, как не оставлять на них отпечатков пальцев, как не писать их от руки (могут узнать почерк), а печатать не на своей машинке. Лучше писать от имени рабочего. Ни в коем случае не ругать органы КГБ, в ЦК этого не любят. Возмущаться упадничеством и очернительством, сквозящими в стихах, публикующихся на страницах журнала. К. обращал внимание своих протеже, что редактор отдела поэзии — еврей, и это не случайно. Каждому автору предлагалось написать по 3–4 письма и отправить их из разных мест. И письма пошли в ЦК КПСС, пошли потоком. Была создана комиссия ЦК, дабы разобраться и укрепить руководство журнала зрелыми партийными кадрами. Так получилось, что я вычислил и разгадал К. А спустя некоторое время ряд авторов, вовлеченных в эту страшную интригу, сами передали нам опусы К.

По прошествии времени эти истории вспоминаются даже как забавные. Поиски аналогий — неблагодарное занятие, потому как, обнаружив похожесть, мы часто впадаем в отчаяние, чувствуя бессмысленность собственных деяний. В этих сюжетах из эпох Хрущева и Брежнева есть чрезвычайный штрих. Человек, сокрушивший культ личности Сталина, по сути сотворивший немыслимое, предавший проклятию и запрету практику политического террора и доноса, удивительным образом использовал те же самые методы, выявляя неугодных и несогласных с его политикой.

И, может быть, ныне, спустя ещё пятнадцать лет, перечитывая так называемую «аналитическую» записку, подготовленную в глубинах президентской администрации, подготовленную на основании пачки писем сограждан, высказывающих свое недовольство освещением средствами массовой информации чеченских событий, я тотчас вспомнил бессмертную партийную практику «организации народного гнева». Язык тот же, и композиция та же.

«Вывод авторов писем, как правило, один, — пишет бдительный сотрудник аппарата. — Российские государственные электронные средства массовой информации либо не осознают меру своей ответственности перед обществом за политическое информирование граждан и их духовное самочувствие, либо утратили её (выделено мною. — О. П.)». По нормам 1937 года — это обвинение в государственном вредительстве. К докладной прикладываются цитаты из писем, должные обосновать обвинительный посыл автора записки.

«Руководство Российского телевидения превратило его в антироссийское, антирусское, антиправительственное и, в последнее время, антипрезидентское».

Все сказанное можно было бы счесть мелочью, опустить, если бы на наших глазах не рождалась методология создания президентского мнения по той или иной проблеме, тому или иному человеку. На записке справа в верхнем углу указан адресат: «Президенту Российской Федерации Ельцину Б. Н.». Вот он, большевизм, в котором мы по пояс, а кто-то и по горло. Главное — найти врага, а затем списать на него все наши беды, неудачи, нашу беспомощность, неспособность. Социологические исследования неумолимо свидетельствуют о снижении доверия к высшей власти. И нет ничего опаснее, если аппарат власти, зная, что власть поддерживают 10–12 процентов сограждан, продолжает опираться в анализе и выводах на эту остаточную категорию верноподданных, дабы подтвердить правильность всех неправильных решений. Это осмысленное либо неосмысленное уничтожение власти. Нельзя натопить дом искрами, когда погасло пламя.

Чеченский конфликт вскрыл ещё одну проблему. Неумение работать со средствами массовой информации в чрезвычайных условиях, когда военную операцию, подготовка которой велась в строгой секретности, проводят закрытые структуры, а таковыми всегда являлись армия и войска МВД. Профессиональная задача этих структур — скрыть сущность замысла и, уж тем более, потери при его осуществлении. Задача СМИ обратная — рассказать об операции, придать детали гласности. Поэтому для стыковки нестыкуемого и вводится цензура на время проведения боевых операций или каких-то иных чрезвычайных ситуаций, не подлежащих широкой огласке. А если вы не желаете устанавливать цензуру и хотите сохранить хорошую мину при плохой игре, не запятнать демократического фрака в глазах мировой общественности, относитесь спокойно к издержкам, которые будут обязательно между открытостью и закрытостью. Информация из федеральных войск на нуле. Генералитет исторгал неприязнь к журналистам, а Дудаев был открыт. И в его положении другой тактики быть не могло. Дудаев работал в пределах агрессивной дезинформации — устрашая, преувеличивая, преуменьшая, — это очевидно. Дезинформацией Дудаев как бы добавлял себе сил, и многие средства массовой информации попались на этот крючок. Ничего удивительного, война на своей территории случается не каждый день. А правительственные информационные службы продолжали работать в усеченном режиме (либо безнадежно запаздывающие сведения, либо вообще никаких). А информационное поле не может оставаться пустым, на то оно и поле, его засевать надо.

Мы живем в мире стереотипов. За годы тоталитарного режима сложилась четкая модель пропагандистской обработки в связи с политическими событиями, пятилетками, съездами партии… Когда нынешние чиновники с сожалением говорят об отсутствии информационной подготовки общества к чеченским событиям, я непременно вспоминаю пропагандистские авралы прошлых лет, которые не поднимали авторитет КПСС, как этого хотели высокие партийные деятели, а, наоборот, уничтожали его.

Главной заслугой демократического периода жизни России, проявившейся особенно во время чеченских событий, является тот факт, что россиян не захлестнула мутная волна шовинизма, не начались чеченские погромы. Вот в чем наше завоевание. Вот что следует оберегать как зеницу ока. И не дай Бог, чтобы растревоженная душа молодых солдат, прошедших через эту мясорубку, вспенилась ненавистью и обуреваемые жаждой отмщения эти ребята стали вершить самосуд, вернувшись к себе домой. Уже наметанным взглядом выискивать чеченцев на улице или базаре.

О какой информационной обработке нации идет речь? Говорить о том, что действия Дудаева преступны, что он совершал насилие? У обывателя правомерен вопрос: почему об этом власть не говорила раньше? Может быть, потому, что пришлось бы назвать тех, кто был связан с рынком оружия в городе Грозном здесь, в Москве? А на оружейных заводах по всей России, в Министерстве обороны, Росвооружении? Или этого не было?

Как мимо Центробанка и Министерства финансов мог пройти необъятный вал фальшивых денег, куда и к кому ведут нити фальшивых чеченских авизо? А что, в России нет банков, которые связаны с наркобизнесом? А вдруг эти банки, по странному совпадению, являются партнерами правительства и об их крутом бизнесе Министерство финансов даже не предполагает? Иначе говоря, чеченский криминальный узел не замыкается границами Чечни. Странным образом бездействовало руководство МВД, на глазах которого созревала в течение трех лет открытая криминальная зона. Наверняка пришлось бы коснуться и нефтяного бизнеса, который порой бывает черен, как сама нефть.

И я очень сомневаюсь, что предчеченский информационный зондаж облегчил бы разрешение конфликта. Речь идет не о запредельной территории, а о части России. Вот в чем вопрос.

Что же касается американцев, «Бури в пустыне», или Гаити, или Гранады… Это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Война на территории другого государства обостряет патриотические чувства, если вы отстаиваете интересы своей страны. А если воюете на территории твоего собственного отечества (применительно к Америке, например, в штате Алабама или Айова), то никакие пропагандистские акции не принесут результата. Гибнут граждане твоей страны, родственники твоих родственников, знакомые твоих знакомых, а вместе с ними гибнешь ты, так как лишь формально живешь в другом городе, от имени которого вершится война.

Полицейская операция, длящаяся неделю и восстановившая порядок, всегда будет приветствоваться большинством общества, и крики «против» быстро погаснут и забудутся. Не можете этого сделать — ищите другой путь. Но заставить страдать страну в течение месяцев, под стоны и плач матерей, потерявших своих сыновей… Это значит не просто совершить просчет, а обрести слепоту. До удивительной степени не знать, не разглядеть своего народа, который милосерден и гуманен издревле.

А нам все успешные американцы покоя не дают. Вспомните Сомали. Как только армия США завязла в операции, как только на родину стали возвращаться цинковые гробы (а ведь погибло всего шестнадцать американцев), миф об информационном оснащении рухнул в одночасье.

У чеченского потрясения ещё будет второй толчок. Власть должна знать, что самый тяжелый момент — это не когда жизнь порождает смерть. Такое случается. А когда смерть диктует свои условия жизни. Когда урезанные цифры погибших обретут реальные числовые измерения. Вот тогда власть должна спросить себя, что она ответит людям.

И будет при этом Олег Попцов на своем посту или же усилиями некоего генерала и ему подобных смещен с него, не облегчит ответа. Уже не замолчать, не сократить, не обелить. Мертвые сраму не имут. Живым страдать и судить.

Я завершаю эту главу, последнюю главу книги, которую я вынужден был написать под настырным давлением моего издателя, когда книга уже была сдана в набор.

16 февраля 1995 года Президент России на совместном заседании двух палат парламента выступил со своим ежегодным Посланием Федеральному Собранию.

Всевозможные конфликты, кризисы, политическая неустроенность — все при нас. Дата выступления Президента переносилась несколько раз. Ожидание обрастало слухами и добавляло тревоги. Президент выступил — страсти приутихли.

Президент признал курс на реформы неизменным.

Президент подтвердил верность идее правового демократического государства.

Президент подтвердил свою приверженность принципу открытой политики. И свобода средств массовой информации для него остается фундаментальным приоритетом.

Ни о какой отмене выборов не может быть и речи, так сказал Президент.

Таков он, наш Президент. Почувствовал неладное и успокоил. А какова природа беспокойства? Разве предшествующие потрясения не были достаточным поводом к нему? А может, это почерк, рисунок поведения? Нагнать страха, сочинить опасения, а затем публично побороть их.

Что-то здесь не так?! Листаю собственную книгу, выписываю фамилии и ловлю себя на мысли: если вдуматься, всмотреться, выстроить по порядку?.. И сам себе признаюсь: не получается образа случайности, нарочного совпадения. Не получается!

За четыре года от Президента были отодвинуты, отсечены (назовем это как угодно, суть одна — выведены за границы возможности убеждать Президента и влиять на него) тогдашние, последующие и настоящие его сторонники. Вот их список.

Все началось с Руслана Хасбулатова — не будем же отрицать, в 90-м и даже в 91-м году они были сторонниками и единомышленниками.

Следующим стал Иван Силаев, за ним Гавриил Попов, потом Геннадий Бурбулис.

Чуть позже Михаил Полторанин.

Где-то в промежутке — Юрий Скоков (овощ из другого огорода, и тем не менее). Примерно в это же время — Галина Старовойтова и Сергей Станкевич (больше говорившие о своем влиянии, чем имевшие его), чуть позже Евгений Шапошников, Анатолий Собчак.

Следующий — Егор Гайдар, как внезапно приблизившийся, так и откатившийся внезапно. С небольшим интервалом — Сергей Шахрай.

Теперь есть желание оттеснить Юрия Лужкова. Отдадим должное Президенту. Он этому активно сопротивляется. На очереди, возможно, Сергей Филатов.

Лишь два человека неизменны и вечны в зоне влияния — Александр Коржаков и Виктор Илюшин.

Слышу возражения: «Бывает. Что тут особенного?» И в самом деле бывает. Обновление в президентской команде так же естественно, как смена погоды за окном.

Рассудочные полустранности — так это называется.

Жизненно-театральное действо под кодовым названием «ОЧИЩЕНИЕ» или ещё проще: «Операция «ДРУГ».

Захватывающая это тема: откуда и как появляются в окружении власти самые близкие? Почему они остаются? И кто их уходит?..

Но об этом в следующей книге.

Президент настроен быть избранным на очередной срок. Оценим его мужество и пожелаем ему успеха.

Чеченские жернова перемалывают человеческие судьбы, и власть они не жалеют. Николая Егорова, угодившего в больницу, сменил Николай Семенов, теперь вот очередь Олега Сосковца, тоже откомандированного на чеченское направление. Кто-то воспринимает назначения с надеждой, кто-то со злорадством. Дескать, Чечня и существует для того, чтобы ломать хребты политикам. И тут же далеко идущие прогнозы. Одна группа усилилась, другая ослабла. И так каждый день, каждый час, каждую минуту…

Потеплело в феврале. Отгрохотала гроза над Москвой, и среди снежных заносов вдруг пошел долгий дождь. Февральские громовые раскаты — весной запахло. А там, в Чечне, весна не в радость.

Много болей у России. Чечня — одна из них. Сегодня, возможно, самая больная боль. Важно другое — всем миром подняться, переболеть, перебороть себя и идти дальше, нащупав свою великую российскую тропу. Это наша судьба — через тернии и адовы муки к звездам, которые заманчиво близки и вечно далеки от нас.