Во второй половине XVI в, Испанией правил один из самых известных королей — Филипп I. Отчасти потому, что страна к этому времени достигла определенного этапа в своем развитии, отчасти из-за особенностей характера этого странного монарха, могущество инквизиции в это время увеличилось до такой степени, что под ее властью оказалась вся страна.

Филипп был в то время самым могущественным государем в мире, но подобное бремя оказалось непосильным для него, и если он терпел неудачи, то не от недостатка рвения или верности своим целям, а от недостатка воображения и отсутствия природного дара, необходимого великому правителю.

В мире не было монарха с более острым чувством долга; не его вина, что думал он медленно и в своих расчетах часто не мог учесть всех ходов противников. Царствовать его учил отец; Филипп пытался следовать отцовским методам, хотя отец, император Карл, не мог не понимать, что новые времена требуют новых методов. Филипп, владелец половины мира, подозрительный, недоброжелательный, скрытный фанатик, не был достаточно сильным человеком, чтобы играть роль самого могущественного монарха в мире.

Он хотел насадить католическую веру во всех подвластных странах, и ни одна страна так не пострадала от этих его притязаний, как Нидерланды.

Народ этой многострадальной страны, которому выпало несчастье находиться под испанским владычеством, выразил явное желание исповедовать протестантизм; однако даже в самой Испании (где эта религия никогда не имела корней) протестантов не преследовали так ожесточенно, как в Нидерландах.

Сам император Карл, родившийся во Фландрии, был ближе к фламандцам, чем к испанцам, но он ответственен за навязывание католицизма народу, который решительно сопротивлялся этому. Странно, что император Карл все же дал возможность Лютеру избегнуть преследований, хотя тот был во власти императора. Правда, Лютеру гарантировали свободу передвижения, но это не было еще гарантией безопасности, и правители могли при желании найти способ нарушить собственные обещания. И все же Лютеру была дана возможность изложить свое кредо и уйти.

Тридцать лет спустя, в момент своего отречения, Карл очень сожалел о том, что не отправил Лютера на костер, считая это своей серьезной ошибкой. Однако император не упустил случая исправить свою ошибку позже. Он использовал свою власть, чтобы активно бороться с лютеранством в Нидерландах.

Был издан указ, запрещающий издание в Нидерландах протестантских книг, и установлены суровые наказания за неповиновение. В 1522 г. Карл назначил Великим инквизитором Нидерландов Франциска ван дер Гульста Брабантского. Последний, как многие его предшественники, был настолько жесток, что его самого спасло от мести лишь своевременное бегство. После его правления стране следовало бы дать передышку, но Карл был полон решимости искоренить лютеранство в Нидерландах. Он постоянно требовал смертных казней для всех еретиков, желая искоренить ересь «огнем и мечом». Эти приказы выполнялись его подчиненными.

Мало кого интересовала даже национальность жертвы, лишь бы человек был протестантом. Одной из таких жертв стал англичанин Вильям Тиндейл, все преступление которого состояло в том, что он перевел Новый Завет на родной язык. Изгнанный Генрихом VIII, этот человек жил и работал в Антверпене, будучи нищим. Он жаждал вернуться в Англию, но Генрих отказывал ему в этом. В 1535 г. Тиндейл жил у английского купца Пойнтса, интересовавшегося лютеранством. К сожалению, Тиндейла кто-то выдал властям как опасного еретика, после чего он был арестован и отправлен в крепость неподалеку от Брюсселя, где его продержали четырнадцать месяцев.

У этого узника были друзья в Англии, хлопотал за него и Пойнте. Он сам отправился в Англию, чтобы просить за Тиндейла; однако вместо этого бедняга был арестован там по обвинению в ереси. Правда, Пойнтсу больше повезло, чем Тиндейлу: ему удалось бежать.

Тиндейл же оставался в заключении, готовый принять мученичество. Он был известен среди изгнанников как очень добродетельный человек. Рассказывали, что он оказывал, пусть и скромную, материальную помощь другим изгнанникам, а также поддерживал людей, впавших в нужду. Это стало возможно благодаря поддержке его единомышленников, антверпенских купцов, стоявших за протестантскую веру, которые собирали средства и платили пособие самому англичанину; полученные им деньги он, говорят, целиком тратил на нужды других людей.

6 октября 1536 г. этого человека повели на костер. Рассказывают, что он спокойно ожидал своей участи и сказал перед казнью: «Господи, открой глаза английскому королю!» Рул в «Истории инквизиции» пишет, что Тиндейл был сожжен заживо, но другие историки утверждают, что его удавили перед сожжением. Рул, как ярый протестант, склонен был рисовать католиков одними темными красками. В 1522 г. братья августинцы в Антверпене провозгласили себя протестантами. Несколько человек из них были сожжены, а один утоплен в реке. Эти страшные приговоры не поколебали решимости благородных нидерландцев. Приняв идеи протестантизма, они не собирались отступаться от них. Когда Филипп II занял место отца, террор еще усилился. Теперь мужчин стали сжигать, а женщин закапывать заживо. Некоторых священников также сожгли за то, что они приняли новую веру и женились. Рассказывают также об одном случае, когда была сожжена семья из шести человек, которые приняли протестантскую веру.

Все эти ужасы, кажется, лишь прибавили решимости нидерландцам, вместо того чтобы их запугать. Может быть, протестантизм был религией, подходящей для их национального характера, а возможно, они просто привыкли к независимости во взглядах и привыкли сами решать свои дела. Эти люди не были склонны покорно принимать какое-то учение только потому, что это считали необходимым их правители.

В те годы, когда испанская инквизиция обрушила яростные преследования на этот свободолюбивый народ, земля Фландрии была обильно полита кровью мучеников. Уже ко времени отречения Карла число жертв, по разным оценкам, колебалось от 50 000 до 100 000 человек. Сам Карл писал, что хотел ввести в Нидерландах испанскую инквизицию, чтобы предотвратить распространение ереси из Германии, Франции, Англии. Он пришел к заключению, что все еретики подлежат смертной казни, а их имущество должно быть конфисковано. Карл допускал, что подобная суровость может возбудить гнев народа, но настаивал на том, что все это был вынужден делать по необходимости.

Когда же император решил удалиться от мира в монастырь, он вручил бразды правления сыну Филиппу. Главные страдания для народа Нидерландов были впереди.

Введение в Нидерландах инквизиции вызвало активное неприятие народа. Как не похожи были эти люди на народ Арагона, который, после убийства инквизитора Арбуэса вместо того, чтобы поддержать тех, кто призывал к восстанию, требовал их крови! (Для арагонцев католицизм был отечественной верой, ассоциировавшейся со своей страной; для нидерландцев он был верой, навязанной захватчиками. — Пер.)

Народ Нидерландов был полон решимости чтить Бога по своему усмотрению. В стране начались беспорядки. В августе 1566 г. триста человек с дубинами и топорами ворвались в церкви в окрестностях Сент-Омера и начали крушить иконы, почитаемые католиками. Затем, такие же погромы произошли в Ипре, Менине, Валансьене и других городах и, наконец, в Антверпене. Слухи об этом быстро распространились по стране. Начались мятежи в крупных городах, таких, как Роттердам и Харлем, солдаты же, вызванные властями, отказались применять силу против участников беспорядков.

Эти толпы, состоявшие из необразованных людей, врывались в храмы, передразнивали католических священников, делая непристойные жесты, жгли иконы и ценные книги. Говорят, что ущерб, нанесенный одному только Антверпенскому собору, оценивался в четыреста тысяч дукатов.

Когда известия о мятеже достигли Брюсселя, регентша Маргарита Пармская, незаконнорожденная дочь императора Карла и двоюродная сестра Филиппа, объявила, что страну следует защитить от мятежников, желающих уничтожить религию.

Многие дворяне Нидерландов были недовольны регентством Маргариты Пармской, так как видели в нем угрозу свободе вероисповедания. Самыми видными представителями дворянской оппозиции были Эгмонт, Горн и Вильгельм Оранский. Последнему суждено было стать одним из великих исторических лиц.

Он родился 25 апреля 1533 г. в Дилленбурге, в Нассау, в семье лютеран, которые пытались дать ему соответствующее воспитание. Это, однако, не нравилось императору Карлу, и, когда мальчику было двенадцать лет, Карл забрал Вильгельма у родителей, чтобы его воспитывала в католическом духе Мария, сестра императора.

Вильгельм был удивительно умным мальчиком. Император привязался к нему и с пятнадцати лет взял к себе, как одного из придворных пажей. Карл полюбил Вильгельма и не раз давал ему деликатные поручения. Во время церемонии отречения император опирался на плечо своего воспитанника. Карл просил и своего сына Филиппа найти применение дарованию молодого придворного и не оставлять его услуг без наград.

Очевидно, Карл сожалел, что Вильгельм не был его родным сыном. Если бы император мог заглянуть в недалекое будущее, он бы переменил мнение, так как Вильгельм Оранский стал именно тем человеком, который освободил свою многострадальную страну от испанской тирании. Вильгельм, в свою очередь, относился к Карлу почтительно. Фламандцы в то время уважали своего императора, поскольку, хотя он бывал суров, все же оставался одним из них. Они оказали открытое сопротивление, лишь когда его место занял Филипп, испанец по сути и духу.

Когда Оранскому было восемнадцать лет, он женился на Анне Эгмонт, которая скончалась через несколько лет после этого. Затем он женился на Анне Саксонской, убежденной лютеранке, что вызвало явное недовольство Филиппа, который к тому времени занял место отца. Этот брак был расстроен тринадцать лет спустя, когда Анна вернулась в Германию. То обстоятельство, что Вильгельм не мог найти удовлетворения в браке, может быть, объясняет его склонность к любовным интригам.

Несмотря на любовь к обществу и светские манеры, Вильгельм не был человеком легкого нрава и имел прозвище Молчаливый, так как говорил мало, но при этом умел, когда надо, быть красноречивым, Мужество и прекрасные манеры обеспечивали этому человеку популярность, а отсутствие болтливости было очень полезным качеством для политика. Вильгельм Оранский в значительной мере обладал талантами великого лидера, которым он и стал. Кроме этого он обладал и еще одним прекрасным качеством — был принципиальным противником религиозных преследований и искренне верил в право людей на свободу веры.

Об этом человеке говорили, что с католиками он был католиком, а с лютеранами — лютеранином.

Возможно, протестантом его сделала великая борьба против испанского гнета; однако главным, за что боролся Вильгельм Оранский, была свобода его народа. Будь он фанатиком, едва ли мог бы стать таким выдающимся лидером. Неудачи Филиппа были во многом обусловлены его фанатизмом. Интересно сопоставить его неудачи, как и неудачи его жены Марии I Английской, также фанатички, с успехами Елизаветы I Английской, которая про себя могла призывать «чуму на оба ваши дома», но публично делала вид, что она ко всем относится хорошо.

Узнав о том, что творится в Нидерландах, Филипп, говорят, заявил: «Клянусь душой отца, им это дорого будет стоить!» Он сдержал слово.

Вильгельм Оранский понимал, что настало время либо сражаться, либо бежать. К первому он не был еще готов и, как человек умный, предпочел покинуть Нидерланды. Мятеж был подавлении герцогиня Маргарита смогла временно восстановить мир в стране. Но она не была склонна миловать тех, кто восстал против католицизма, и решила жестоко наказать преступников. Она направила в Нидерланды войска, с тем чтобы, заметив собрания протестантов, солдаты давили их конями, стреляли в них или захватывали и казнили. Во многих случаях не было даже следствия. Всех, подозреваемых в сочувствии к протестантизму, просто вешали.

Тем временем король Филипп решил послать в Нидерланды армию во главе с герцогом Альбой.

Это стало началом кровавых событий.

Этот победоносный генерал был известен своей жестокостью еще до прибытия в Нидерланды. Прибыв туда, он расположил гарнизоны во всех крупных городах. Военные получили самые широкие полномочия, и излишне объяснять, какому произволу и насилию подвергалось население. Современные авторы отмечают, что гнет испанцев был невыносим и что каждого человека, чья собственность привлекала захватчиков, тут же обвиняли в ереси, чтобы конфисковать его имущество. Люди жили в страхе, и многие покидали страну, захватив с собой все, что можно было увезти. Вильгельм Оранский к этому времени уже покинул страну, а Эгмонт и Горн были арестованы. Кардинал Гранвелле, хорошо знавший положение в Нидерландах, узнав об аресте Эгмонта и Горна, спросил: «А попался ли в ловушку Молчаливый?» Получив отрицательный ответ, кардинал заявил: «Если они не схватили Оранского, значит, они никого не схватили».

Первым действием Альбы было создание трибунала по расследованию недавних беспорядков, наделенного чрезвычайными полномочиями. Он назывался Советом при главнокомандующем (Советом по делам о беспорядках). Он состоял из двенадцати судей, самым знаменитым из которых был Хуан де Варгас, известный особенной жестокостью. Народ Нидерландов прозвал это судилище «Кровавым советом».

Начался террор. Здесь применялись уже известные меры. Супругов угрозами принуждали давать показания друг против друга, а детей — против родителей. В случае отказа давать показания подследственных подвергали пыткам. Подозреваемые, которые скрывались, объявлялись в розыск, и герольды в городах выкрикивали имена разыскиваемых, сообщая, что каждый, кто знает об их местонахождении и не донесет властям, сам будет заподозрен в ереси. Однажды в 1568 г., в «зловещую среду», в Брюсселе были арестованы ночью 500 человек, увезены в тюрьму и приговорены к смертной казни.

В те дни повсюду хватали подозреваемых в ереси и участии в мятеже. Если жертвой оказывался бедняк, такого человека сразу вешали. Смертные приговоры (к виселице, обезглавливанию или сожжению на костре) стали тогда обычным делом. Вид же казни зависел от судей, которыми часто были невежественные и жестокие военные. Стойких протестантов предавали наиболее жестокой казни — сожжению.

Герцог Альба и его помощник Варгас, похоже, наслаждались собственной жестокостью. Говорят, что Варгас, просыпаясь утром, кричал: «Вешать! Вешать!» Альба же рассказывает в письме королю Филиппу: «Я собираюсь арестовать самых богатых и опасных мятежников. Мне постоянно приходится разбирать каждое их дело, потому что мне докучают прошениями и ходатайствами по каждому случаю. Они совсем замучили меня своими приставаниями». В этих словах выразились как цинизм герцога Альбы в отношении людей, которым он причинил столько страданий, так и его упоение собственной властью.

И снова перед нами пример тех страшных последствий, к которым приводит фанатизм. Нидерландские города теперь были опустошены, и страна утратила былое процветание, созданное ее деятельным купечеством. Тысячи людей бежали в Германию, которая охотно принимала беглецов.

Правительница герцогиня Маргарита отреклась. Конечно, она считала, что все мятежники должны быть наказаны, но подобную войну с народом в целом она считала одновременно жестокой и глупой. Она жила в Парме, пока регентом не стал ее сын Фарнезе, которому она начала помогать. Есть сведения, что король Филипп, зная о критике этой политики во многих странах, решил оправдать действия Альбы в Нидерландах и передать дело на рассмотрение мадридской инквизиции. Трибунал постановил, что все, виновные в ереси или отступничестве, а также те, кто называет себя хорошими католиками, но ничего не. сделали для наказания еретиков, — одинаково виновны в измене церкви и государству. Наказания за Подобные преступления были хорошо известны, а так как почти все граждане Нидерландов были виновны в подобных деяниях, всех их следовало приговорить к смертной казни с конфискацией имущества. Это должно было послужить и примером на будущее: милосердия от испанцев ждать не придется.

Историк Прескотт сомневается в полной достоверности этого рассказа, но его не раз пересказывали авторы, которым у него нет оснований не доверять. Он считает, что «инквизиции невозможно безосновательно приписать никакой жестокости, однако трудно поверить, чтобы такой умный правитель, как Филипп II, пусть он и хотел видеть в Святой палате свою опору, мог совершить такие нелепые и политически неправильные действия» («История Филиппа II»).

Когда император Максимилиан Выразил Филиппу протест против репрессий в Нидерландах, король ответил: «Все это я сделал ради замирения провинций и защиты католической веры. Я сделал бы то же самое, даже если бы это вызвало всеобщий мятеж в Нидерландах и даже если бы весь мир лежал в руинах» («Переписка Филиппа II»).

Именно за этот фанатизм Филипп поплатился кризисом своей империи. В это самое время изгнанники из Нидерландов собирались вокруг человека, которого они считали спасителем страны. Вильгельм Молчаливый в Дилленбурге строил планы войны.

Сначала были две неудачные экспедиции, под предводительством Гостиратена и Виллерса, но потом, при Гейлигерлее, Людвиг Нассауский, брат Вильгельма Оранского, одержал победу над войском Альбы. Народ Нидерландов воспрянул духом, но ярость герцога Альбы не знала границ. Горн и Эгмонт были казнены, Вильгельм и его брат Людвиг были приговорены к пожизненному изгнанию, а их поместья конфискованы.

Конечно, невозможно было истребить всю нацию, да и казни эти, похоже, не запугали нидерландцев. Через три года по прибытии в Нидерланды Альбе пришлось провозгласить амнистию всем фламандцам, которые станут отныне верноподданными Филиппа II.

Хьюм в книге «Испания — величие и упадок» высказывает мнение, что главной причиной восстания нидерландцев против испанского ига была не религия, а их любовь к деньгам. Филипп ввел там десятипроцентный налог на все сделки (так называемая «алькабала»). Это очень не понравилось купцам, которые и создавали богатство Фландрии, и онл не хотели терпеть подобного ущерба экономике.

Филипп II часто брал деньги взаймы у фламандских банкиров; теперь же они объявили, что стали банкротами из-за условий, в которые поставлена торговля, и не могут уже ссужать деньги королю. Тогда Филипп начал сомневаться, верно ли герцог Альба. ведет дела в Нидерландах. Его действия вызывали протесты в разных странах, и, что важнее всего, у Альбы были враги в самом Мадриде. Главный из них, Антонио Перес, в дальнейшем сыграл свою роль в одном из драматических эпизодов, связанных с инквизицией.

В 1573 г. герцог Альба, чья миссия покорения Нидерландов кончилась позорным провалом, был отозван из этой страны. Говорят, этот позор «едва не разбил его сердце», но это ничто в сравнении со страданиями, которые он принес тысячам людей. Его место занял дон Луис де Реквесенс, получивший приказ проводить более гибкую политику.

Протестантов преследовали в Нидерландах с особой жестокостью и размахом, так как в этом случае инквизиции пришлось бороться против целого народа. В Испании же протестантство, кроме двух вспышек в Севилье и Вальядолиде, было редким явлением.

Неизвестно, сколько именно людей пострадало непосредственно по вине Альбы. Конечно, невозможно было уничтожить трехмиллионный народ, но, говорят, Альба хвастался, что за время его правления погибло 18 600 человек и около 60 000 покинули страну, спасаясь от кровожадности его приспешников.

2. Английские узники инквизиции

Неудивительно, что в 1588 г., когда испанский флот начал войну против Англии, ее народ решительно выступил против этой угрозы и, несмотря на наличие у противника больших галеонов (военных кораблей) и несколько лучшее вооружение, по флоту, явившемуся, чтобы захватить страну, был нанесен могучий удар, послуживший началом конца огромной империи.

Англичане знали, что враг намерен принести на их землю инквизицию. Им было известно, что английских моряков, попавших в руки инквизиции, могли пытать и казнить за их веру, и, конечно, жители Англии понимали, какая опасность угрожала им самим.

Для тех, кто плавал в испанских морях или торговал в испанских городах, всегда существовала опасность попасть в руки инквизиторов. За одно неосторожное слово можно было угодить в тюрьму по обвинению в ереси, оказавшись вдали от родины, без всякой надежды на помощь, с возможной перспективой попасть на костер. В 1576 г. английские купцы обратились с петицией к королеве, протестуя против произвола испанцев в отношении английских торговцев; не раз позднее эта тема становилась предметом дипломатических разбирательств; однако Святая палата оставалась непреклонной. Всех, кто не был ортодоксальным католиком, рассматривали как еретиков, заслуживающих казни, независимо от их национальности.

Католическая церковь очень боялась лютеранства, которое превратилось к тому времени в самого серьезного противника католицизма, известного в истории. Не раз утверждали, что без инквизиции католическая церковь не смогла бы сохраниться, и в этом необходимость существования Святой палаты, а потому ее жестокости следует предать забвению. Чтобы протестантство не проникло в Испанию, правительство решило поставить порты под контроль инквизиции. Последняя сразу ввела правило досмотра всех кораблей в портах, причем если там находили еретические книги, то команда должна была предстать перед трибуналом. Это произошло при Генрихе VIII, который не был склонен терпеть такое обращение со своими моряками. Он немедленно заявил протест императору Карлу, а тот, желая оставаться в хороших отношениях с английским королем, отменил указанное правило.

Филипп II был не похож на отца. Иной раз его фанатизм брал верх над здравым смыслом. При этом короле, если у английского моряка находили английскую Библию или молитвенник, это могло быть достаточным основанием для ареста и суда инквизиции с отправкой на каторжные работы при отречении человека от своей веры. Если же он не отрекался, его могли отправить на костер.

В 1565 г. в Испании было сожжено 26 английских подданных и в десять раз больше находилось в заключении. Сэр Джон Смит был отправлен к Филиппу с протестом по этому поводу, но миссия этого посланца не увенчалась успехом. Подобное пленение англичан не ограничивалось пределами собственно Испании, поскольку к ее владениям относилась значительная часть мира. Поэтому всякому английскому моряку, покинувшему родные моря, угрожала опасность не только от бурь и столкновения с неприятелем, но и возможность попасть в руки испанских инквизиторов. На Канарских островах (уже тогда ставших собственностью Кастилии) в 1587 г. жертвой аутодафе стал англичанин Джордж Гаспар. Он был арестован по подозрению в ереси и отправлен в тюрьму, так как молился, стоя на коленях спиной к распятию. На вопрос, почему он так поступает, этот человек ответил, что он молится Богу, а не Его изображениям. Он предстал перед трибуналом и признался, что он — протестант. Пленника пытали, но он не отрекся от своей веры. Поскольку этот англичанин сам признал, что он еретик, инквизиция передала его в руки светской власти для сожжения. Этот смелый человек хотел все же избежать смерти на костре, не отрекаясь при этом от веры. В тюрьме ему удалось раздобыть и спрятать нож, и, когда страшный приговор был оглашен, он нанес себе рану в живот; однако он после этого остался жив. Инквизиторы объявили, что Бог не допустил, чтобы этот человек избег заслуженного наказания в земной жизни. Его на носилках отнесли к месту казни и все же привели приговор в исполнение прежде, чем он расстался с жизнью от раны. Даже если обвиняемый избегал костра, его подвергали почти столь же жестоким наказаниям. Известен случай с неким Джоном Римэном (возможно, Раймондом), английским моряком, который попал в тюрьму на Канарских островах также по обвинению в ереси. В тюрьме он стал обсуждать протестантские теории с другими заключенными. После этого Джона сразу же допросили с пристрастием и подвергли пыткам, после чего он объявил о желании «примириться с Римской церковью». Этого человека «помиловали», но приговорили к ста ударам плетью и десяти годам каторжных работ на галерах.

Джон Дрейк, двоюродный брат сэра Фрэнсиса Дрейка, был арестован в Южной Америке после кораблекрушения, а затем появился во время аутодафе в качестве кающегося грешника, что, должно быть, было особенно неприятно для сэра Фрэнсиса.

В 1594 г. Ричард, сын сэра Джона Хокинса (английского адмирала и работорговца), стал военнопленным в Сан-Маттео. Многие члены его команды были приговорены к каторге без суда, самого же Ричарда вместе с офицерами отправили в Лиму на суд инквизиции. Известно, что ни один из них не был столь фанатичным протестантом, чтобы попасть на костер. Рот, автор «Испанской инквизиции», утверждает, что наиболее стойкого из них, который был приговорен к пожизненному заключению, звали Лей, как и персонажа одного из произведений Ч. Кингсли; так что, возможно, это происшествие вдохновило, известного писателя.

Рассказывают и историю Вильяма Гардинера, бристольца, представшего перед судом лиссабонской инквизиции в царствование Эдуарда VI. Вильям был служащим купца, имевшего дела в Испании и Португалии, и в возрасте двадцати шести лет был отправлен в Лиссабон. для совершения ряда сделок. Там он познакомился с другими англичанами, жившими в городе (все они, как и он, были протестантами).

1 сентября 1552 г. в Лиссабоне началась церемония королевского бракосочетания — наследный принц женился на испанской принцессе. Вильям, стоявший в толпе зрителей, впервые стал свидетелем того, как служили мессу. Увидев, как люди преклонили колени перед Телом Христовым, англичанин подумал, что это похоже на языческий обряд. Придя к себе домой, Вильям решил, что он должен вразумить этих людей, указав им, что такое поведение, как и поклонение иконам, является суеверием. Он счел, что его долг велит ему так поступить, даже если это для него плохо кончится.

Между тем празднества продолжались, и во время новой мессы Вильям занял место перед алтарем и, достав из кармана Новый Завет, начал читать его. Когда во время богослужения все присутствующие опустились на колени, Гардинер продолжал сидеть и читать. Потом он вдруг вскочил, подбежал к кардиналу, совершавшему обряд, выхватил у него Тело Христово, швырнул на землю и стал топтать. Несколько мгновений длилось зловещее молчание, а потом люди набросились на Вильяма и разорвали бы его на куски, если бы король не приказал им отпустить его.

Подойдя к Вильяму, король спросил, зачем он так поступил. Тот объяснил, что он англичанин, в Португалию приехал по делам, но стал свидетелем идолопоклонства, выносить которое не в силах. Вильяма и его английских друзей арестовали и передали инквизиции. Перед судом он свободно и дерзко говорил о вопросах религии. После этого его пытали. Португальские инквизиторы были более жестоки, чем их испанские коллеги, но отличались меньшей дисциплинированностью. Испанцы хотели искоренить ересь у себя в стране; португальцев же, судя по всему, интересовало не столько примирение еретиков с церковью, сколько организация зрелища для толпы. В Испании всякая критика по адресу инквизиции могла быть смертельно опасна для критикующего. В Португалии открыто обсуждались возможные изменения методов инквизиции. И все же португальские инквизиторы во многих случаях (хотя это кажется невозможным) превосходили по жестокости своих соседей-испанцев. Вильяма Гардинера подвергли многим пыткам, однако он, говорят, оставался твердым в вере и заявил, что, если бы ему представился случай, он снова поступил бы так же, как во время мессы.

Он вывел из терпения своих палачей. Рассказывают, что, когда ему отрубили правую руку, которой он совершил святотатство, Вильям поднял ее левой рукой и поцеловал.

Затем осужденного вывели на улицу, где толпа могла созерцать его дальнейшие страдания. На базарной площади Вильяму отрубили и вторую руку, а затем отвезли на берег реки, где стоял столб. В отличие от обычных столбов, к которым привязывали осужденных на сожжение, этот был оборудован воротом. Когда разожгли костер, тело Вильяма стали то опускать в огонь, то поднимать, чтобы продлить казнь, свидетелями которой было множество собравшихся зрителей. Говорят, что Вильям Гардинер во время казни читал псалмы и на адресованные ему проклятия отвечал: «Когда Христос отступится от вас, я буду молить Деву Марию помочь мне».

Этот случай рассказывает Рул в «Истории инквизиции».

Более известна история Исаака Мартина, может быть, потому, что ему удалось избежать расправы и оставить описание того, что с ним произошло.

Исаак Мартин приехал в Малагу в 1714 г. с женой и четырьмя детьми. Во время таможенного досмотра у него в багаже нашли английскую Библию и некоторые протестантские книги. Их отобрали, пояснив, что следует рассмотреть, содержится ли в них что-либо противное святой католической вере. Месяца через два-три англичанина вызвали в суд, где обвинили в иудаизме. Подозрение вызвало его имя Исаак и то, что одного из его детей назвали Авраамом. Некоторые из его соседей показали (очевидно хорошо понимая, чего от них ожидают), что этот англичанин — еретик. Это было опасно само по себе, но еще опаснее было подозрение в иудаизме, так как иудеям, не принявшим католичество, не разрешалось жить в Испании.

С тех пор прошло четыре года. Ничего особенного не происходило, но инквизиция продолжала следить за Мартином. Как сообщает он сам, один ирландский священник постоянно изводил его уговорами принять католицизм. Исаак решил, что в Малаге покоя ему не будет и надо возвращаться в Англию. Друзья стали отговаривать его, указывая, что в этом случае инквизиция, которая не трогала его до поры до времени, наверняка арестует его.

Однажды ночью кто-то стал стучать в дверь дома Мартина. Выглянув в окно, он увидел группу людей, стоявших у дверей, и спросил, что им нужно в такой час. Получив ответ, что они желают войти, хозяин предложил им прийти утром, так как ночью он дверей не открывает. После этого пришельцы взломали дверь, и, к своему ужасу, Мартин увидел инквизиторов и фамильяров. Они заявили, что им нужно поговорить с хозяином, и, получив ответ, что он и есть хозяин, потребовали, чтобы он оделся и последовал за ними. Он ответил, что, в качестве английского подданного, должен сначала связаться с консулом. Пришельцы не пожелали слышать об этом. Услышав шум, пришли испуганные жена и дети Мартина и стали упрашивать инквизиторов проявить милосердие. Те, конечно, давно привыкли к подобным сценам и не обращали на них особого внимания. Исаака увели в тюрьму, а его детей и жену выгнали из дома, заявив, что дом следует тщательно обыскать. К счастью, один из добрых друзей их семьи приютил бездомных. Ключи же от дома жене Мартина вернули только через пять дней, и, вернувшись домой, она обнаружила, что из их имущества там ничего не осталось.

После того как Исаак провел четыре дня в тюрьме, ему сообщили, что его отправят в гранадскую инквизицию. На его просьбу увидеться с семьей ответили отказом. Исаака связали, посадили на мула и вывезли из Малаги. Люди на улице кричали, что он, как иудей и английский еретик, заслуживает сожжения. Поскольку пленник был связан, а мул, кроме того, вез и груз, то ехать было неудобно, а мул при первой возможности сбросил седока. Исаак упал на камень и сильно ушиб спину, и его путешествие было очень болезненным для него. В Велес-Малаге ему посчастливилось встретить приятеля, английского купца, который настоял на том, чтобы пленника осмотрел врач. Мартин воспользовался этим случаем и попросил друга позаботиться о его семье и дать ей возможность вернуться в Англию, если он, Исаак, погибнет от рук инквизиции. Друг обещал все это сделать, а кроме того, позаботился о том, чтобы обеспечить Мартина провизией и доставить его к месту назначения с удобствами, насколько это было возможно в его положении и на плохих местных дорогах.

Когда через три дня Исаак попал в Гранаду, он и его страж расположились в гостинице, поскольку днем в тюрьмы инквизиции никого не помещали. Пленнику разрешили написать жене, но, по его воспоминаниям, письма она не получила; очевидно, письмо ему предложили написать в надежде найти там компрометирующую информацию. Ночью Исаака поместили в тюремную камеру, где было темно и холодно. Тюремщик спросил его о вере и, получив от Исаака ответ, что он протестант, заявил, что протестанты — не христиане. Его предупредили, чтобы он вел себя тихо, иначе его накажут плетьми, и велели ложиться спать. Утром Мартину принесли еду на три дня — фунт баранины, два фунта хлеба, горсть фасоли, немного изюма и пинту вина.

Врачу позволили осмотреть заключенного, у которого сильно болела спина; ему прописали мазь для спины и разрешили оставаться в постели.

Потом Исаака вызвали на допрос и спросили о его вероисповедании и месте рождения. После этого ему сказали, что он живет во тьме, но может, если пожелает, обрести свет. На вопрос, почитает ли он Деву Марию и молится ли святым, Исаак ответил, что Деву Марию он почитает, как мать Христа, и верит в блаженство святых, но не молится им, а молится лишь Триединому Богу. Инквизитор выразил сожаление о том, что Англия отошла от истинной веры и впала в ересь. Прежде, заявил он, эта страна рождала святых, теперь же только раскольников и еретиков. Исаак возразил, что Англия и теперь рождает людей не худших, чем прежде, но ему велели держать язык за зубами.

На этом допрос закончился, причем Мартину сказали, что его случай — не безнадежный. Через неделю его снова вызвали на допрос, а после этого вызывали еще не раз. Инквизиторы снова и снова вызывали Исаака, добиваясь своей цели уговорами и угрозами, пытаясь, как они это часто делали, взять свою жертву измором. Потом они снова отправляли его в камеру. Ему напоминали, что есть средства, чтобы спасти души еретиков. Очевидно, намекали на пытки, и Мартин жил в постоянной тревоге еще и потому, что ничего не знал о судьбе своей семьи.

За четыре месяца состоялось пятнадцать допросов, после чего Исаака перевели в другую камеру, которая сначала понравилась ему больше прежней. Она была светлее, и сюда доносились уличные звуки — лай собак или пение петухов. Однако в новой камере было множество клопов, не дававших ему спать. На двадцать седьмой неделе пребывания Мартина в тюрьме ему завязали глаза и привели в какую-то комнату, где он был раздет. Он пережил тяжелые минуты, ожидая, что сейчас начнется пытка; однако оказалось, что инквизиторы только решили проверить, не обрезан ли. он. Они любили применять тактику давления на психику своих жертв. Исаак не был обрезан, и, по-видимому, это обстоятельство произвело хорошее впечатление, так как через месяц один из тюремщиков сказал Мартину, что его должны освободить. Тот не поверил и стал упрашивать тюремщика не насмехаться над ним, но узника заверили, что это правда, и скоро цирюльник должен побрить его, чтобы привести в приличный вид.

После того как подготовка закончилась, Исаака вызвали в помещение, где находились духовные лица, которые обвязали вокруг его шеи веревку и заставили стать на колени. Потом ему объявили: «Твое дело рассмотрено и решено. Иди с этими господами. Скоро тебя освободят».

Его привели в церковь, где священник огласил перечень его грехов и объявил, что за свои преступления он, Исаак Мартин, приговаривается к изгнанию из христианской страны и не имеет права возвращаться под угрозой пяти лет каторги, а кроме того, должен получить двести ударов плетью, пройдя по городским улицам.

После этого Мартина вновь отвели в тюрьму и сказали ему, что перемена веры избавит его от телесного наказания. Но Исаак ответил, что уже много перенес и может потерпеть еще. На другой день пришел палач с плетью и велел Исааку раздеться до пояса. Ему связали руки и обвязали веревку вокруг шеи. Потом Мартина вывели на улицу, где собралась толпа зрителей. Священник огласил приговор и объявил: «И быть по сему». Мартина посадили на осла и провезли по городу, нанося ему удары плетью. Люди на улицах бросали в него отбросы и кричали, что английские еретики — не христиане. Говорят, Мартин заметил, что, может, и они считают себя Христианами, но ведут себя скорее как варвары, и эти его слова заставили устыдиться многих присутствовавших. После экзекуции Исаака снова отвели в тюрьму, и он попросил принести ему бренди, чтобы промыть спину, в чем тюремщик, человек незлой, не стал отказывать. Однако Мартин долго не мог лежать на спине.

Через полмесяца Исааку объявили, что его отвезут в Малагу и посадят на корабль с еретиками, и снова потребовали, чтобы он никогда не возвращался в Испанию, на что тот охотно согласился. С него также потребовали дать клятву, что он никому не расскажет о том, что он видел и слышал в стенах Святой палаты. (Эту клятву Исаак вовсе не считал для себя обязательной. Он скорее счел своим долгом предупредить англичан о неприятностях, которые могут их ожидать в Испании.)

В Малаге его сначала посадили в общую тюрьму и дали свидание с женой, которой Исаак сказал, чтобы она немедленно приготовилась к отъезду.

Через несколько часов после того, как Мартин оказался, наконец, на английском корабле, началась англоиспанская война, и испанские власти задержали корабль, а всех пассажиров, как пленных, отправили в тюрьму.

Исаак был близок к отчаянию, но к нему явились инквизиторы и объявили, что раз ему нельзя находиться в Испании, то он ее покинет, так как не имеет права жить в христианской стране. Другим же заключенным объявили, что они не должны общаться с этим опасным еретиком. Исаак оказался на борту корабля, который шел в Гамбург. Между тем его жена пыталась вернуть кое-что из их имущества, отобранного при обыске. Мартину указали, что в его положении добиваться подобных вещей неуместно. Все же часть его имущества вернули его жене (хотя, как он сам пишет, уверяли, что возвратили все).

Таким образом, Исаак Мартин с семьей вернулся в Англию. Как рассказывает он сам, некоторые епископы и священники посоветовали ему написать рассказ о пережитом, и он последовал их совету. Этому человеку еще очень повезло, что он попал в Испанию уже в XVIII веке. При Филиппе II его бы, безусловно, ожидали пытки и сожжение на костре. Он не имел бы возможности оставить нам свой рассказ об испанской инквизиции.

Исаак Мартин оставил интересное описание гранадской инквизиции, которое я излагаю вкратце. Он пишет, что здание инквизиции похоже на дворец (если не считать тюремных камер) и по архитектуре во многом напоминает монастырские здания. Тюремные камеры находились на нижнем этаже и имели пятнадцать футов в длину и десять футов в ширину; их было около сотни, и в каждой — по одному арестанту. Дважды в неделю заключенным разрешали забрать полагающуюся им еду и «выбросить грязь и отбросы». Он описывает получаемую им тогда провизию, которая представляется достаточно адекватной. Мартин сообщает, что сильно похудел, но состояние здоровья не ухудшилось.

Начальник тюрем инквизиции находился в Мадриде, и ему подчинялись все такого рода тюрьмы в стране. Здание Святого трибунала в Гранаде, по сообщению Мартина, было почти таким же большим, как здание палаты лордов. Там находился алтарь и трон, украшенный красным бархатом. Инквизиторы сидели в креслах перед большим золоченым распятием. За столом, покрытым красной бархатной скатертью, сидел секретарь и также находилось распятие, лицом к которому обязаны были стоять заключенные. (По книге Дж. Марчанта и др. «Очерки о кровавом трибунале».)

От Ф. Лимборча известна история Элизабет Васконеллос, англичанки по происхождению, оказавшийся в Лиссабоне. Она росла без отца, и, когда ей было одиннадцать, дядя девочки, врач Морган, который отправился на Ямайку, взял племянницу с собой, чтобы воспитать как собственную дочь.

В 1685 г., когда их корабль находился поблизости от Ямайки, на него напали два турецких судна.

Во время боя Морган был убит. Кораблю удалось уйти от турок и достичь места назначения, но маленькая девочка, потерявшая дядю, оказалась одна в чужой стране, совсем без средств. К счастью, один купец взял ее в дом как служанку, и она жила там одиннадцать лет. В 1696 г. она вышла замуж за де Васконеллоса. Лет восемь они жили счастливо, но потом ее муж уехал по делам в Бразилию, а жена в его отсутствие тяжело заболела. Элизабет всегда была протестанткой, но во время болезни ей дали причастие, о чем она не знала. Когда женщина выздоровела, ей объявили, что таким образом она переменила религию и стала католичкой. Элизабет отказалась признать себя католичкой и была арестована, а через девять месяцев ее отправили в Лиссабон, в инквизицию.

Все имущество у нее там отобрали и посадили в камеру, где Элизабет провела еще около девяти месяцев. В первую неделю ей давали только хлеб и воду, а спала она на соломенном тюфяке. Представ перед инквизиторами, англичанка заявила, что была воспитана в протестантизме и хочет остаться верной своей религии. Ей ответили, что она стала католичкой и, если не признает себя таковой, ее могут сжечь. После этого Элизабет отправили обратно в камеру и через месяц вызвали на новый допрос. На этот раз за отказ отречься от протестантства она была наказана плетью.

Еще через две недели инквизиторы снова вызвали Элизабет и потребовали, чтобы она стала на колени перед распятием и прочла молитву. Когда же она отказалась это сделать, ей сказали, что ее сожгут во время одного из следующих аутодафе. Через месяц пленницу снова вызвали для допроса. На этот раз ей прижгли грудь раскаленным железом и отправили в камеру, не оказав медицинской помощи. Еще через месяц инквизиторы опять вызвали Элизабет и заявили, что она должна принять католицизм или отправиться на костер. Она ответила, что, будучи англичанкой и протестанткой, уверена, что ее защитят другие англичане, живущие в Лиссабоне, когда узнают о ее бедственном положении. Она предпочитает костер отказу от своей веры. Инквизиторы ответили, что всех английских еретиков, живущих в Лиссабоне, ждет кара, а если она, Элизабет, стремится в огонь, то пусть сначала узнает, что это такое. Ее усадили на стул, связав по рукам и ногам, и вызвали врача, который должен был следить за тем, чтобы узница не оказалась близкой к смерти. С левой ноги англичанки сняли туфлю и обули ее в железный башмак, раскаленный докрасна. Она получила страшный ожог и лишилась чувств, после чего врач потребовал прекратить пытку, так как жизнь узницы в опасности. Ее снова вернули в камеру. Позднее Элизабет снова вызвали на допрос и, уложив ее на живот и обнажив спину, стали бить кнутом. Пленнице угрожали более жестокими пытками, но сказали, что, если она подпишет предложенную бумагу, то получит свободу. Будучи в неустойчивом психическом состоянии после всего перенесенного, Элизабет подписала бумагу и получила свободу. Ей сказали, что она не должна вступать в общение с английскими еретиками, и отпустили. Как сообщает рассказчик, она «смогла получить сочувствие и помощь милосердных христиан».

Рассказ Элизабет о том, что с ней произошло, засвидетельствовали Д. Милнер и Д. Вилкокс. Их запись относится к 8 января 1707 г. и сделана в Лиссабоне. (Цитируется автором по «Истории инквизиции» Лимборча.)

В Мексике во второй половине XVI в. многие английские протестанты попадали в руки испанских инквизиторов, а некоторые из них — на костер.

Филипп II решил учредить в Мексике инквизицию (1569–1670), поскольку, по его выражению, хотел «освободить эту землю от зла, причиненного иудеями и еретиками».

В 1568 г. один из кораблей Джона Хокинса (Гаукинса), занимавшийся перевозкой рабов, вступил в бой у мексиканского побережья. Моряки лишились своего корабля и вынуждены были высадиться на берег. Три года они жили там спокойно, но потом появились инквизиторы, которые задержали англичан. Их провели по улицам и били кнутами, при одобрении зрителей, а потом отправили в Святую палату в Севилью. Семерым удалось бежать, для остальных подобные попытки кончились неудачей. Нескольких человек сожгли, остальных отправили на галеры.

Англичане, бродившие по свету, нередко попадали в руки инквизиции, и последняя была известна в Англии как большая ненавистница протестантов. Это правда; однако не следует забывать, что иудеям и маврам пришлось перенести еще большие страдания, чем протестантам. Многие люди из разных стран оказывались пленниками инквизиции, несмотря на решительнее протесты этих стран.

Оливер Кромвель потребовал свободы совести для англичан, живущих в Испании, и свободы торговли в испанских владениях, в обмен на союз с Испанией против Франции. Эти предложения были отклонены, и испанский посол заявил, что Кромвель, прося о таких уступках, просит «обоих глаз его господина».

Указанное положение продолжало существовать, хотя это не было выгодно Испании, и в Англию по-прежнему поступали сообщения об испытаниях, выпавших на долю английских протестантов от рук «псов инквизиции».

3. Инквизиция и политическая борьба при Филиппе II. Дело Переса

Филипп II ясно дал понять, что не собирается использовать инквизицию в сугубо политических целях. Он стремился столь же ревностно, как некогда Изабелла и Фердинанд, сделать всю Испанию католической. Трудно, конечно, точно определить личные мотивы короля. Возможно, он убеждал себя, что хочет спасти души своих подданных, на деле же прежде всего хотел обеспечить их верность короне. Апологеты католицизма любят утверждать, что инквизиция была просто политическим орудием государства., Тем самым церковь как бы отделяется от этого одиозного учреждения. Впрочем, следует заметить, что власти охотно использовали инквизицию в политических целях, если представлялась возможность.

В Испании существовала реальная угроза использования инквизиции именно таким образом: она приносила казне большую прибыль. Филипп получал через инквизицию почти всех рабов для работ на галерах, поскольку каторжные работы были одним из самых распространенных видов «менее тяжелых наказаний». И все же в пользу испанской инквизиции говорит то, что она не использовалась в чисто политических целях так часто, как инквизиция в других странах. Одним из самых печально известных случаев в этом смысле было дело тамплиеров. Филипп Испанский, по крайней мере, не вел себя столь нечестно, как его тезка, король Франции, который и организовал это дело.

В случае с Жанной д'Арк, гибели которой так жаждали англичане, помощь инквизиции понадобилась, поскольку Жанну хотели отправить на костер. Она стала пленницей одного из приближенных Жана де Люксембурга, который командовал войском герцога Бургундского. За такую пленницу, как Жанна, можно было получить огромный выкуп. Но англичане в тот момент были близки к банкротству и очень боялись, что деньги соберут бургундцы. Они спешили поскорее осудить Жанну д'Арк как ведьму (они и считали, что она ведьма), а для этого нужен был суд инквизиции. Викарий инквизитора Франции потребовал ее немедленной выдачи трибуналу инквизиции, но Жан де Люксембург не спешил с этим, так как надеялся получить выкуп. Это было сделано лишь при повторном требовании о выдаче, и все же англичанам пришлось собрать большую сумму, чтобы добиться своего. Процесс поручили вести епископу Кошону, который, будучи французом, поддерживал англичан, к тому же в его епархии была взята в плен Жанна. Ее судили по обвинению в ереси и сожгли как «еретичку, отступницу и идолопоклонницу».

Испанская инквизиция никогда так откровенно не использовалась в политических целях.

Архиепископ Карранса навлек на себя ненависть политических противников и был необоснованно заключен в тюрьму, но и его дело нельзя сравнивать с делом Жанны или тамплиеров, ставших жертвами средневековой инквизиции.

В истории испанской инквизиции известен случай, когда человек попал в беду не из-за ереси, а из-за политических интриг. Этот человек — Антонио Перес. Многое в этом деле осталось тайной, которая так и не прояснилась. Оно каким-то образом касалось короля Филиппа, очевидно, не только политически, но и эмоционально. Дело Переса сыграло важную роль в истории инквизиции еще и потому, что оно имело большое значение для жизни Арагона.

По одной из версий, Перес был незаконным сыном священника, служившего как императору Карлу, так и королю Филиппу. Есть разногласия относительно даты его рождения: одни авторы называют 1534 г… другие — 1540-й. Впрочем, эта дата малосущественна — для судьбы Антонио не так уж важна разница в шесть лет. Матерью его была донья Хуана де Эскобар, молодая жительница Мадрида. Неизвестно точно, была ли она замужем; впрочем, это также не столь существенно.

Самое важное обстоятельство состоит в том, что священник Гонсало Перес не имел права жениться, а потому появление сына создавало затруднения для отца. Антонио воспитывался в деревне как племянник священника, который часто посещал его. Мальчик отличался красотой и умом. Император Карл указом 1542 г. признал его законнорожденным, хотя долгое время это держалось в секрете. Маленький Антонио жил в Пастране, которая была тогда центральной частью владений королевского фаворита князя Эболи Гомеса де Сильвы. Князь и княгиня принимали участие в воспитании Антонио Переса. Существует и версия, что Антонио был сыном самого Гомеса де Сильвы; рассказывают, что во время следствия Антонио часто посещал Гомеса, на которого он был будто бы больше похож внешне, чем на священника Переса. Есть также сведения, что Антонио тяжело переживал кончину Гомеса в 1573 г. и говорил, что князь был ему словно отец. Однако такие выражения всегда могут иметь образный смысл, особенно учитывая доброту князя к Антонио; известно также, что последний называл священника Гонсало «отцом и хозяином» и относился к нему с большой любовью и уважением.

Гонсало Перес, а возможно, и сам Гомес хотели дать Антонио наилучшее образование, и он учился в университетах Испании, Фландрии и Италии. Когда молодой человек завершил образование, священник и Гомес проявили заинтересованность в его карьере. Князю нужен был соратник по политической борьбе: он и его люди противостояли герцогу Альбе. Гомес, образованный и утонченный, был естественным противником кровожадного солдафона Альбы, действовавшего огнем и мечом, и уговаривал Филиппа проводить более миролюбивую политику. Антонио, протеже князя, был представлен королю и в 1566 г., когда скончался священник Перес, Антонио стал претендентом на место отца, одного из королевских секретарей. Но возникло одно обстоятельство, которое могло воспрепятствовать этому. У Антонио был роман с одной девушкой, жившей при дворе, Хуаной де Кэльо. Антонио был склонен к любовным приключением, и Хуана, очевидно, не была единственной. Когда она забеременела, молодой человек не захотел жениться на ней. Он был не только любвеобильным, но и честолюбивым, и при его положении в обществе вполне мог рассчитывать на блестящую партию. Между тем Хуана родила ребенка.

Гомес не одобрил такого поведения своего воспитанника, не говоря уже о короле Филиппе. Столкнувшись с таким неодобрением высоких особ, Антонио согласился жениться на Хуане, которая в дальнейшем проявила себя как благородная женщина и преданная жена.

Итак, в двадцать восемь лет Антонио Перес стал одним из секретарей короля и вскоре сумел заслужить особое расположение Филиппа. Правда, Антонио (возможно, в нем была примесь еврейской крови) не был чужд бахвальства. Любимец короля, человек, который после кончины Гомеса мог стать одним из самых влиятельных министров, он был не прочь похвастаться своим богатством и влиянием при дворе. В 1575 г. он снял один из самых великолепных домов в Мадриде, наполнив его замечательными картинами и прекрасной мебелью. Слуги Антонио были одеты и вели себя (по инструкциям хозяина) не как лакеи, а как господа, так что гости Антонио не всегда могли понять, кто они такие. Затем хозяин решил, что этот роскошный особняк должен быть только конторой, и построил новый, в окрестностях Мадрида. Там в комнатах стояли серебряные кровати, а кровать самого Антонио была украшена фигурами серебряных ангелов и надписью «Тихо, Антонио спит». Этот дом считался самым великолепным в Испании. Конечно, невозможно было, живя в такой роскоши, не нажить себе врагов.

Для того чтобы поддерживать такой уровень жизни, требовались огромные деньги. Доход Антонио, как секретаря, составлял 200 000 мараведи в год, и еще 100 000 он получал как статс-секретарь Кастилии. Это было огромное богатство, но Антонио требовалось еще больше денег, и он находил новые средства увеличения своих доходов. Он был не первым, кто стал принимать подарки от людей, в пользу которых мог употребить свою власть; и ему самому иногда приходилось платить другим за услуги. Кроме того, Антонио был азартным игроком и имел немалые долги. Но все же он продолжал жить подобно принцу, что было весьма далеко от образа жизни, импонировавшего суровому королю. Положение секретаря стало небезопасным; к тому же он попал под влияние вдовы своего покровителя, княгини Эболи.

Княгиня Эболи, Ана Мендоса и де ла Серда, происходила из знатного рода Мендоса и была правнучкой Гонсалеса де Мендосы, архиепископа Толедского, который сыграл столь важную роль в судьбе Испании при Фердинанде и Изабелле и, несмотря на духовный сан, имел нескольких детей. В 1552 г., когда девочке было двенадцать лет, ей подыскали жениха, тридцатишестилетнего португальского князя. Но свадьба состоялась, лишь когда Ана достигла девятнадцати лет. Они прожили в браке четырнадцать лет, после чего муж скончался. Ему в то время было пятьдесят семь, а ей — тридцать три. Ана уже тогда пользовалась репутацией безнравственной и властолюбивой особы, Гомесу, пока он был жив, удавалось положительно влиять на жену, но уже тогда она стала его советницей и занимала видное место в его политической деятельности. Едва ли ее могла устроить роль вдовы, живущей в безвестности. Главной ее целью было привлечь к себе внимание. Сразу после кончины мужа она объявила о намерении уйти в монастырь. Не взвесив своего шага, она тут же отправилась в обитель в открытом экипаже, в монашеском одеянии, вызывая изумление жителей Пастраны, знавших ее пристрастие к роскоши. Однако настоятельница монастыря, узнав о прибытии княгини, очень огорчилась, объявив, что эта затея добром не кончится. Она не ошиблась. Ана привезла с собой двух служанок, и уже на второй день пребывания в обители отказалась следовать общим правилам и жить в уединении, стала приглашать в свою келью гостей и пожелала жить в особых апартаментах в саду, так, чтобы у нее была возможность иметь прямой выход из монастыря для регулярного контакта с внешним миром. Все это закончилось скандалом, и Филипп II повелел княгине вернуться в семью.

Ана Мендоса не желала жить в тишине и безвестности. Ей требовался новый объект ее страстей и амбиций, и, по-видимому; она нашла таковой в лице нового королевского любимца Антонио Переса. Предание гласит, что они стали любовниками, и, учитывая репутацию обоих, это вполне возможно.

Видимо, их союз был действительно не только политическим, но и любовным. Во всяком случае, их тесный союз сыграл большую роль в дальнейших событиях.

Между тем дон Хуан Австрийский был отправлен в Нидерланды в качестве вице-короля вместо герцога Альбы. Это был верный выбор. Дон Хуан больше, чем Филипп, был похож на отца, императора Карла. В это время он был очень популярен в Европе благодаря победе при Лепанто в 1571 г. Он родился в 1547 г. в результате связи императора Карла с одной фламандской красавицей. Карл не забывал этого своего сына и поручил королю Филиппу заботы о его единокровном брате. Филипп, всегда отличавшийся чувством долга, не забывал и об этих обязанностях. Существует предание об их первой встрече, когда юный Хуан еще жил в деревне и его воспитанием руководил сельский священник. Говорят, Филипп обнял единокровного брата и объявил, что оба они — дети императора, «покрывшего себя славой». Филипп посвятил Хуана в рыцари и вручил ему меч, и таким образом деревенский мальчик превратился в принца. Повзрослев, он стал привлекательным молодым человеком и храбрым воином. После победы при Лепанто и успехов в войне с арабами в Северной Африке он стал очень известен и популярен, Дон Хуан хотел, чтобы его именовали титулом «ваше высочество», что сделало бы его фактически законнорожденным сыном императора, но этому противился Филипп, подозрительный и ревнивый по натуре. После того как его собственный сын дон Карлос скончался при загадочных обстоятельствах, дон Хуан мог бы стать наследником престола, имеющим поддержку в народе, чего Филипп не хотел.

После победы дона Хуана в Тунисе Филипп приказал ему разрушить крепость Ла-Голета и провозгласить правителем сына Мули Хасима. Хуан, однако, не подчинился приказу короля и вместо этого оставил в крепости гарнизон, видимо надеясь, что он сам станет правителем Туниса. Когда, через несколько месяцев, Испания потеряла Тунис, виновным в этом сочли дона Хуана. Это стало его первым поражением. Филипп, однако, принял молодого полководца благосклонно и в следующем году сделал его правителем Нидерландов.

Дон Хуан делал все, что в его силах, для замирения Нидерландов, проводя политику компромиссов, но Вильгельм Оранский уже принял решение освободить страну от «испанских плевелов», и война все же началась. Понимая, что дело, которое ему поручили, практически безнадежно, Хуан писал Антонио Пересу и спрашивал, не лучше ли ему, Хуану, принимая во внимание не лучшее самочувствие короля и малолетство наследника престола, вернуться в Мадрид и разделить ответственность за управление страной. Это вызвало подозрения Филиппа, которому Перес показывал письма Хуана. Антонио хотел одновременно и доказать верность королю, и поддерживать хорошие отношения с правителем Нидерландов, который, при известных условиях, сам мог стать регентом. Между тем Хуану срочно понадобились средства для управления Нидерландами, и он отправил своего секретаря де Эскобедо в Мадрид с просьбой о помощи. Перес же заявил королю, что Эскобедо на самом деле приехал разведать обстановку, нельзя ли устроить в Кастилии беспорядки, чтобы открыть дорогу дону Хуану. После этого Филипп тайно приказал Пересу убрать Эскобедо с дороги.

Антонио Перес попытался, пригласив Эскобедо к себе, отравить его с помощью своих слуг. Яд был подмешан в вино, но почему-то не подействовал. Тогда Антонио повторил попытку, и на этот раз Эскобедо заболел. Была предпринята еще одна попытка довершить дело с помощью отравленного супа, но секретарь Хуана, попробовав суп, заподозрил что-то неладное и дал его поесть собаке. Суп оказался для нее смертельным, и все опасения Эскобедо подтвердились. Он заподозрил в покушении своего раба, который и был повешен. Однако в это время Эскобедо стало известно о действительной или предполагаемой связи Переса и княгини Эболи. Искренне преданный покойному Гомесу, секретарь Хуана был шокирован и пригрозил рассказать о своих подозрениях королю. Очевидно, это была веская угроза. Филипп был большим другом семьи Эболи. Некоторые считали его любовником княгини. Одни говорили, что она будто бы отвергла его любовь, другие же утверждали, что сам Гомес якобы поощрял ухаживания короля за женой, чтобы сохранить влияние при дворе. Как бы там ни было, интерес короля к этой женщине был велик, и, когда Эскобедо стал угрожать разоблачением, Антонио Перес и княгиня Эболи решили убрать его немедленно. Считая яд ненадежным, Антонио решил подослать шайку наемных убийц, которые уничтожили бы Эскобедо на улице. Перес посвятил в этот замысел своего слугу Антонио Энрикеса, причем брат последнего, согласно плану, и должен был нанести секретарю дона Хуана смертельный удар. Домоправитель Переса Мартинес нашел двоих наемных убийц, и к ним потом добавили еще троих. Трудно сказать, зачем было привлекать стольких людей к убийству одного человека, что можно признать ошибкой Переса; но, возможно, тот, совершив несколько неудачных покушений, решил действовать наверняка. Как бы то ни было, 31 марта 1578 г. Эскобедо был убит на одной из мадридских улиц.

Вскоре появились слухи, что к этому убийству причастен Перес, и другой королевский секретарь, Матео Васкес, завидовавший влиянию Переса при дворе, рассказал королю об этих слухах. Узнав об этом, Ана Эболи пришла в ярость и заявила, что нужно устранить также и Васкеса. Но это вряд ли могло принести желаемые результаты. Король Филипп, привыкший к тайным интригам, был поставлен в затруднительное положение. Правда, Перес выполнял приказ короля в деле с Эскобедо; однако, если Перес обманул короля и секретарь дона Хуана был убит не из-за политических интриг, а из-за боязни разоблачения интрижки между княгиней и самим Пересом, это не могло не навлечь на исполнителей холодного, беспощадного гнева короля.

В конце того же года в своем военном лагере внезапно скончался дон Хуан, будто бы от лихорадки; однако смерть его показалась людям подозрительной, и многие сочли, что он был отравлен, тем более что это случилось вскоре после убийства его секретаря, и уход из жизни дона Хуана избавлял короля от соперника.

Между тем жена Эскобедо ходатайствовала перед королем о наказании убийц мужа, и Филипп, делая вид, что сам ей сочувствует, обещал совершить правосудие. Эболи, напуганная слухами о ней и Антонио, попросила у Филиппа аудиенции, и король, в своем духе, ответил, что он никогда не оставит ее, пока она заслуживает его покровительства. После долгих колебаний Филипп все же решил пожертвовать Пересом. Заменив его кардиналом Гранвеллой, король сразу же, по прибытии последнего в Эскориал, 29 июля 1579 г, приказал арестовать Переса и княгиню Эболи. Последняя пробыла в тюрьме около двух лет, после чего ей разрешили вернуться в Пастрану; однако и там ее снова посадили в тюрьму, где она находилась до конца своей жизни — в наказание за попытку обмануть и использовать в своих целях короля Филиппа II.

Король был заинтересован в получении бумаг, которые могли свидетельствовать о его собственной причастности к убийству Эскобедо, однако жена Переса Хуана, преданная мужу, не хотела никому отдавать его бумаг, даже под угрозой заключения в тюрьму. Но сам Перес, узнав об этом, написал ей, что она может не беспокоиться. Он сам еще раньше предусмотрительно спрятал в тайник бумаги, интересующие короля.

Княгиня и сам Перес по-прежнему находились в заключении, а Филипп постепенно обдумывал дальнейшие действия. За десять лет со времени ареста друзья Переса собрали 20 000 дукатов, которые семья Эскобедо согласилась принять в качестве отступного, но король не был склонен отказаться от своего возмездия и мог для этого ждать даже многие годы. В феврале 1590 г. Переса пытали на дыбе, и он признался, что организовал убийство Эскобедо, но по приказу короля. После пытки Антонио чувствовал себя очень плохо, и к нему допустили его жену. Эта смелая женщина организовала ему побег. Пересу удалось бежать в Арагон, где, по старым арагонским законам, высший суд мог защитить жителей этого края даже от самого короля. Как раз в то время арагонцы требовали, чтобы их вице-королем был уроженец Арагона, но Филипп сопротивлялся этому.

Король Филипп пришел в ярость, узнав о побеге Переса и о роли в этом его жены, и приказал немедленно арестовать Хуану и ее детей. Они пробыли в заключении до конца жизни самого Филиппа. Было также приказано вернуть Переса в Кастилию. Последний укрылся в монастыре Св. Петра. В изгнании Переса сопровождал его преданный друг Гиль де Меса, один из участников убийства Эскобедо. Понимая, что монастырь — ненадежное укрытие от гнева короля, де Меса поспешил в Сарагосу, чтобы призвать знать защитить своего друга. Так как в тот период в Арагоне были сильны сепаратистские настроения, эти призывы не остались без ответа. Многие знатные люди собрались на съезд арагонского дворянства и решили перевести Переса в сарагосскую тюрьму под защиту арагонской юрисдикции, ради его же безопасности. Заключенные там люди подлежали не прямой судебной власти короля, а власти высшего суда Арагона, согласно одной из традиционных арагонских привилегий.

Филипп II, осторожный, как обычно, понимал, что, находясь в Арагоне, Перес, знающий много королевских секретов, может ускользнуть от него. Очевидно, поэтому он решился прибегнуть к помощи инквизиции. Филипп не привык использовать это учреждение в чисто политических целях, иначе сделал бы это много раньше. Король послал в Арагон графа Альменару, которому было поручено урегулировать разногласия между государем и собранием местной знати, а также найти на Переса компрометирующий материал, который мог бы заинтересовать инквизицию. Альменара подкупил одного старого слугу Переса, и тот показал, что хозяин говорил, что если Бог не совершит чуда, чтобы спасти его, Переса, то он перестанет верить в Бога. Антонио также якобы утверждал, что если Бог Отец станет ему препятствовать, то он, Антонио, отрежет ему нос. Инквизиторы признали Переса виновным в кощунстве и богохульстве и послали в тюрьму альгвасилов для его передачи инквизиции. Однако начальник тюрьмы отказался выполнить их требования без разрешения Высшего арагонского совета. Инквизиторам пришлось отступиться; они направили начальнику тюрьмы послание, в котором угрожали ему отлучением от церкви и штрафом в тысячу дукатов за неповиновение.

Начальник тюрьмы переслал это послание главному судье, и тот, не желая конфликта со Святой палатой, приказал проводить Переса в тюрьму инквизиции. Последний успел предупредить об этом своих арагонских друзей. В Арагоне инквизицию очень не жаловали, а изъятие арестованного из их тюрьмы сочли оскорблением их старинных обычаев. Друзьям Переса удалось спровоцировать беспорядки. Толпа мятежников направилась к дому Альменары, в котором, как в королевском посланце, видели корень зла. Альменара, правда, был спасен от напавшей на него толпы, но через две недели он скончался от ран. Между тем другая толпа мятежников устремилась в старый мавританский замок, где находилась тюрьма инквизиции. Они угрожали поджечь здание, и сделали бы это, если бы Перес не был освобожден и водворен на прежнее место.

Однако сам Перес не был спокоен. Он понимал, что арагонцы не смогут противостоять королевскому войску, которое будет послано для их усмирения. Он решил готовить побег, раздобыл напильник и стал подпиливать решетки в своей камере; однако Переса выдал Хуан Бестанте, которому тот доверился. Снова должностные лица инквизиции с вооруженным отрядом явились в тюрьму, чтобы забрать Антонио. Но в это время в тюрьму ворвалась толпа вооруженных мятежников, отбила Переса и увезла его. Антонио снова отправился в Сарагосу, а затем попытался пересечь границу, но она хорошо охранялась. Ему пришлось некоторое время скрываться в доме одного из друзей.

Король Филипп послал в Арагон армию под командованием Альфонса де Варгаса, чтобы покарать мятежников. Он решил воспользоваться этим делом, чтобы пресечь не только сопротивление инквизиции, но и приверженность арагонцев к сепаратистским традициям и вольностям. Что до самого Переса, то он, видимо, родился в рубашке. Ему предоставила убежище в Наварре принцесса Катрин, сестра французского короля. Она отказалась его выдать, а Филипп, не хотевший осложнений с Наваррой, не стал применять силу. Перес написал два очерка о собственной жизни, вызвавшие гнев короля, и делалось немало попыток заманить Антонио в Испанию, но он не возвращался, понимая, что его ожидает. Из Наварры он отправился в Англию, где был очень хорошо принят противницей Филиппа Елизаветой II, потом уехал в Париж и уцелел после нескольких покушений на его жизнь. К этому времени умер король Филипп, а его сын Филипп III разрешил Пересу вернуться домой; однако тот считал, что инквизиция никогда не простит его. Все же в 1611 г. главе францисканцев епископу Канарскому удалось убедить Переса, что он может сам явиться в Испании в инквизицию и после чисто формального разбирательства будет освобожден. Устав от бродячей жизни и желая увидеться с женой и детьми, Перес согласился и написал епископу, что вернется, когда получит охранную грамоту. Перес направил через жену петицию в Высший совет, но, так как инквизиция, как обычно, занималась волокитой, Перес умер, так и не получив охранной грамоты. Он провел в изгнании около двадцати лет. История Антонио Переса имела немалое значение и для жителей Арагона. Мятеж был подавлен.

29 апреля 1592 г. состоялось аутодафе в отношении многих из зачинщиков беспорядков. Немалое число людей приговорили к каторге на галерах или изгнанию из Арагона. Шесть человек были оправданы. Филипп некогда дал клятву соблюдать конституцию Арагона и не стал ее нарушать крыто. Но в арагонские города были введены королевские гарнизоны, власть инквизиции укрепилась и расширилась, и арагонцы поняли, что сопротивляться воле короля было бы безрассудно.

Известен и еще один случай использования Филиппом II инквизиции в политических целях — в деле Иоанны Наваррской, когда он велел инквизиции подготовить против нее обвинение (что было нетрудно, так как она являлась ревностной гугеноткой). Он также — приказал захватить ее и отправить в Сарагосу в трибунал инквизиции. В случае исполнения этого плана Иоанна была бы сожжена, а дело это в целом принесло бы — большую пользу Филиппу в его борьбе за Наварру.

Менее ясен вопрос о роли инквизиции в деле королевского сына дона Карлоса, смерть которого загадочна. Если он пал жертвой собственного отца, то весьма возможно, Филипп II дал указание Великому инквизитору подготовить обвинение против сына. Он, конечно, искал бы подходящих оснований для устранения сына, который стал для отца невыносимым, а по мнению испанских католиков, заслуживал смертной казни более, чем еретики. Неуправляемый, психически неуравновешенный дон Карлос всегда был в тягость не только отцу, но и всем окружающим. Филипп, при его чувстве долга, видимо, страдал при мысли, что придется передать корону такому человеку. Однажды Карлос чуть не убил кардинала Эспинозу за то, что тот выслал из Мадрида любимого актера принца. Говорят, он воскликнул: «Какой-то попик осмеливается мне перечить!» Карлос очень желал стать правителем Нидерландов и выдвигал планы замирения этой страны, из которых инквизиция могла сделать вывод, что, если этот человек унаследует трон, покоя в стране не будет. Ненависть Карлоса к отцу достигла таких пределов, что принц уже не мог скрывать ее. Особенно подогрело эту ненависть то обстоятельство, что Филипп женился на Елизавете Французской, дочери Генриха и Екатерины Медичи, а Елизавета некогда была обещана самому Карлосу. Но кульминации конфликт достиг, когда глупый юноша стал вынашивать планы отцеубийства и сознался в этом своему духовнику.

Филипп не мог допустить, чтобы этот сумасшедший унаследовал трон. Дон Карлос был арестован, а Филипп объявил, что причина того — не дурное поведение принца в отношении отца, что она коренится в его, Филиппа, обязанностях по отношении) к Богу и народу. Это — косвенное свидетельство того, что дона Карлоса, возможно, должны были обвинить в ереси. Кроме того, известно, что папа Пий V, прочтя письмо короля Филиппа, заметил, что будущее христианской Испании на долгие годы зависит от доброго здоровья Филиппа и от такого преемника, который пошел бы по стопам этого короля. Те, кто поддерживают версию обвинения Карлоса в ереси, утверждают, что в этом случае, конечно, процесс был бы тайным, а принца приговорили бы к смертной казни. Конечно, наследник престола не мог стать объектом аутодафе, поэтому решено было отравить его. Он прожил двадцать три года, и, хотя официально умер от четырехдневной малярии, большинство тогдашних писателей считали, что Карлос был осужден инквизицией и отравлен.

Нет уверенности, что так оно и было, но если инквизиция действительно вела дело Карлоса и осудила его, то это еще один пример использования инквизиции в политических целях, так как важно было не допустить, чтобы он унаследовал испанский престол.

4. Трагедия мавров

Филипп II скончался в сентябре 1598 г. после продолжительной болезни. Наследовал ему сын, Филипп III. Хотя былое могущество Испанской империи в это время начало слабеть, при Филиппе II она стала еще более католической страной, чем при его отце Карле. Филипп же III был ленивым королем, из тех, кто становится игрушкой в руках фаворитов. Именно в его царствование произошло изгнание мавров из Испании, так повредившее экономическому благосостоянию этой страны.

Когда он стал королем, казна была в печальном состоянии. Налог «алькабала» подрывал торговлю, и ясно было, что не заставишь платить тех, у кого ничего нет.

В отличие от отца, который жил почти как отшельник, Филипп III любил пышность и роскошь, что выглядело вызывающе в бедной стране. Великолепие его двора заставляло вспомнить о временах императора Карла V. После женитьбы на Маргарите Австрийской Филипп отправился в свадебное путешествие в Арагон и там с присущим ему легкомыслием даровал амнистию многим осужденным за недавний мятеж.

Арагонцы с энтузиазмом приветствовали нового короля. Они даже решились просить его об упразднении инквизиции, но и он не решился пойти на Такой шаг.

Между тем положение морисков все ухудшалось. Был издан указ о том, что даже при малейшем подозрении в ереси следует проводить основательное расследование, и даже при одном свидетеле против них мориски могут быть отправлены на галеры на три года и более (для неморисков при одном свидетеле оставался некоторый шанс на оправдание и хорошие шансы на то, что дело будет отложено). Морисков, которые и под пыткой не признали себя виновными, так что отправить на костер их было нельзя, все же наказывали кнутом и штрафами.

В 1594 г. из 96 морисков, которых подвергли пыткам, 43 не признали себя виновными. Правда, некоторые полагают, что были палачи, которые получали от морисков большие взятки за смягчение обращения с ними. В 1604 г. перед судом предстал инквизитор, получавший взятки от морисков. Возможно, это обстоятельство объясняет, почему большое количество их не признавало себя виновными. Архиепископ Риверский призывал к изгнанию из Испании всех морисков. Они превратились в самую преследуемую секту в этой стране. В 1575–1610 гг., по данным инквизиции, среди ее жертв были 174 маррана, 47 протестантов и 190 морисков.

В 1563 г. архиепископ Гранадский во время визита к папе Пию IV заявил, что гранадцы именуют себя христианами, но являются таковыми только по названию. Вернувшись в Испанию, архиепископ обратился к Филиппу с просьбой избавить Испанию от морисков. Король переслал его прошение совету инквизиции, после чего было принято решение сделать мавров настоящими христианами. Старый эдикт был пересмотрен. Жителям страны запретили говорить и писать по-арабски, во время праздников и свадеб дома мавров должны были быть открыты, так же, как и по пятницам (священный день мусульман). Подлежали разрушению восточные бани, личные и общественные, и т. д. Все это вызывало недовольство мавров. Когда же к этому добавилось предписание отбирать у родителей детей с трех лет и обучать догматам христианства и испанскому языку, это вызвало гнев арабского населения.

Хотя мавры понимали, что силы неравны, они решили начать борьбу. Они полагали, что могут собрать войско в сто тысяч и что их поддержат соплеменники в Африке. Первоначально восстание было назначено на 18 апреля 1568 г., но о их намерениях стало известно, и пришлось отложить выступление. Началось оно лишь 23 декабря.

Генерал-капитан Мондехар, внук командующего испанской армией, бравшей Гранаду при Изабелле и Фердинанде, не раз предупреждал короля и Великого инквизитора кардинала Эспинозу о готовящемся восстании и просил подкрепления. Эспиноза отказал, и потому, когда мятеж начался, Мондехар был не совсем готов к нему. Все же он вел военные действия решительно и сумел подавить мятеж. Сторонники изгнания мавров нашли в этом удобный случай для выполнения своих намерений. Гранадцы, однако, понимали, что попали в отчаянное положение, и решили сопротивляться. Вскоре вся Гранадская область была готова к войне.

Филипп назначил командующим своего незаконнорожденного брата дона Хуана, тогда еще юного и неопытного. Война эта велась с большой жестокостью. Мужчин убивали тысячами, а женщин и детей продавали в рабство. Рассказывают, что солдаты, неудовлетворенные расправами над маврами, убивали и грабили людей в окрестных деревнях. После битвьГпри Галере были убиты две тысячи мавров, хотя они просили пощады; убиты были и четыреста женщин и детей, обнаруженных в городе. Говорят, что дон Хуан велел не щадить никого, так как потери испанцев в битве оказались более тяжелыми, чем они рассчитывали. За этот «подвиг» папа римский назвал дона Хуана «защитником христиан», а король Филипп принес благодарность Мадонне «за славную победу».

Педро де Деса, назначенный главой правления Гранады, решил изгнать местное население в горы на севере Испании. Этот план начали вводить в действие в 1569 г. Мужчин со связанными руками под конвоем переселяли на новые места. Женщинам разрешали остаться на время, чтобы продать свое имущество. По дороге на север они голодали; многих убивали разбойники или захватывали в плен, чтобы продать в рабство. Даже дон Хуан однажды пожалел мавров. Он писал Гомесу, что в одном районе во время пурги многие члены семей высланных арабов потеряли друг друга и что опустевшая область представляет собой поистине жалкое зрелище. Испанцы брали город за городом, высылая население на север.

Странно, но мавры, подобно иудеям, на новых местах начинали богатеть. Если иудеи обладали даром финансистов, то арабы благодаря энергичному труду, прежде всего на земле, умели выбиться из бедности. Им также начинали завидовать окружающие, и их неприязнь основывалась скорее на зависти, нежели на религиозных разногласиях. Поступали, например, жалобы, что мавры уклоняются от военной службы и не ходят в церковь, так как постоянно заняты только работой на себя, А так как они были готовы работать и за меньшую оплату, чем испанцы, наниматели предпочитали брать на работу именно арабов. Мавры были способны богатеть, несмотря на наложенные на них жесткие ограничения. Если они покидали предписанный им район проживания, их били кнутом и могли даже отправить на галеры, им запрещали читать арабские книги и следовать своим обычаям. И все же они постепенно становились все богаче. Некоторые из них сделались бандитами, открыто проявляя ненависть к испанцам. Но часть мавров, разбогатев, предложили королю 30 000 дукатов за право носить оружие. Филипп, оценив состояние казны, решил не отказываться от этого предложения, и с тех пор в одном из районов арабы получили относительную свободу. Когда же кого-то из них арестовывали, чиновникам предлагали огромные взятки за их освобождение.

В 1608 г. валенсийские мориски вошли в контакт с Мули Сиданом, претендентом на марроканский престол. Они обещали ему двести тысяч воинов, если он высадится в Испании с десантом в двадцать тысяч и поддержит мавров против испанцев. Этот заговор был раскрыт, и правительство Филиппа III решило, что надо избавить страну от беспокойных мавров. То обстоятельство, что Сидан в этот раз не пожелал их поддержать, не означало отсутствия угрозы, тем более что мавры поддерживали связь с берберскими корсарами. Генрих IV в своих планах войны с Испанией не без оснований рассчитывал на поддержку мавров.

В 1609 г. было решено изгнать мавров из Испании, начиная с Валенсии, и в августе туда был направлен для выполнения этой миссии дон Августин де Мексия. Однако архиепископ Риверский, осуществлявший там духовную власть, хотя сам был приверженцем изгнания мавров, опасался, что их высылка нанесет большой экономический ущерб этому краю, а потому стал уговаривать дона Августина обратиться к королю, с тем, чтобы арабов изгнали из других районов, но разрешили им жить в Валенсии и Арагоне, где их, как утверждал архиепископ, можно будет контролировать. Эти просьбы были проигнорированы королем, и в сентябре в Валенсию на кораблях прибыло восемь тысяч солдат и офицеров.

Маврам было приказано оставаться в своих домах до особого распоряжения под страхом смерти, а затем отправляться в порт, взяв с собой столько имущества, сколько они могли унести с собой. Их надлежало отправить в. берберскую область Северной Африки. Испанские землевладельцы начали протестовать против этого, заявляя, что некому будет обрабатывать их сахарные и рисовые плантации, если вышлют всех мавров. Эта проблема вызывала серьезные дискуссии, и было решено, что шести процентам избранных морисков можно разрешить остаться. В это число включили тех, кто в течение двух лет не соблюдал никаких арабских обрядов и обычаев, отцов, имеющих детей до четырех лет, детей до шести лет с отцами, в случае, если отцы были рождены христианами, а матери были морисками (новокрещеными мавританками); если же матери были рождены христианками, а отцы были морисками, им следовало покинуть страну, а детям оставаться с матерями. Подобная практика разделения семей была делом очень болезненным, но за укрывательство изгнанников установили наказание — шесть лет каторги.

В конце концов мавры предпочли покинуть Испанию, включая даже тех, кто вошел в шесть процентов избранных. Они поняли, что сопротивление бесполезно. Им необходимо было свободно исповедовать свою веру. Между тем один из крупных землевладельцев, владелец сахарной плантации герцог Гандиа, пришел в отчаяние от перспективы потерять рабочую силу и обратился даже к правительству с просьбой даровать маврам возможность исповедовать их религию. Он получил ответ, что такую привилегию не может даровать и сам король. Герцогу оставалось лишь смириться с упадком своего хозяйства, и многие землевладельцы были в том же положении.

Мавры, как некогда иудеи, уезжая из Испании, также вынуждены были продавать свое имущество за бесценок. Все же они в большинстве своем согласились покинуть Испанию без сопротивления, помня об инквизиции, которая все равно не оставила бы их в покое, и мечтая о возможности открыто исповедовать ислам. Правда, некоторая часть их решила сопротивляться. Около двадцати тысяч мавров, не желая покидать страну, где они и их предки жили много веков, бежали в горы. Там их окружали испанские войсковые подразделения и убивали. Те, кто уцелел, были обречены на голодную смерть и сдавались властям, которые высылали их в Африку. Но по дороге в порты солдаты-мародеры грабили и убивали многих из этих пленных.

Вслед за Валенсией мавры были изгнаны из Арагона, Каталонии и других районов Испании, и к 1615 г. их депортация была завершена. Нет точных данных о количестве этих изгнанников. Называют цифры от трехсот тысяч до трех миллионов. Льоренте говорит о миллионе изгнанников, но многие исследователи считают это преувеличением. Как бы то ни было, ради полного торжества католицизма в Испании из нее была удалена очень ценная часть населения. Системы ирригации после этого стали приходить в упадок, а ранее плодородные земли — обращаться в пустоши.

Инквизиция потеряла богатый источник преследования жертв. Правда, у многих испанцев сохранились мавры-рабы. Еще в 1728 г. известны два случая аутодафе в отношении мавров. В 1769 г. инквизиция обнаружила даже тайно сооруженную маврами мечеть. Но с 1780-го по 1820 г. неизвестно ни одного дела в инквизиции, касавшегося морисков («Валенсийские архивы»). Инквизиция могла торжествовать победу: страна избавилась от еретиков-морисков. Фанатизм снова взял верх над здравым смыслом.

5. Инквизиция В Мексике

Когда Изабелла финансировала экспедиции по открытию новых земель, она заявляла (и сама верила в это), что ее цель — распространение католицизма по всему миру. Конечно, Филипп II разделял, эти чувства своей прабабки, хотя для многих авантюристов, отправлявшихся в такие путешествия, главной целью являлось не спасение душ, а богатая добыча.

Как и следовало ожидать, среди тех, кто покидал Испанию в поисках новых земель, было и много иудеев, которые, отчаявшись найти покой в Испании, искали спокойной жизни на новом месте. Предпринимались попытки не допустить иудеев до участия в этих экспедициях, однако Фердинанд, нуждавшийся в деньгах, принял закон, согласно которому любой купец, уплативший 20 000 дукатов, получал право два года торговать в колониях. Император Карл отменил этот закон, но после переговоров с купцами его возродили, увеличив, однако, плату до 80 000.

До учреждения инквизиции в испанских владениях доставка еретиков в метрополию была делом дорогостоящим. Примером тому может быть случай некоего Педро де Леона, произошедший в 1515 г. Этот человек с семьей отправился на Эспаньолу, надеясь, что там, здали от Святой палаты, он сможет жить спокойно. Он ошибся. Великий инквизитор послал эмиссара с целью доставить Педро и его семью обратно. Для этой цели туда был отправлен корабль, чтобы можно было вернуть и других бежавших еретиков. Конечно, было бы проще и дешевле справиться с этими делами, создав инквизицию непосредственно в колониях.

Император Карл хорошо понимал это и в 1519 г. назначил в Вест-Индию Великим инквизитором кардинала Адриана и дал ему в помощь епископа Пуэрто-Рико и доминиканца Педро де Кордову. За ними последовал и францисканец Мартин де Валенсиа с дюжиной своих собратьев по — Ордену.

Сохранился рассказ Ли в его «Инквизиции в испанских владениях» о том, как фламандский художник Перейнс в разговоре с коллегой заявил, что блуд — это не грех. Тот стал спорить, но художник настаивал на своем мнении. Однако позднее, поразмыслив над случившимся, Перейнс решил сам сообщить о своих высказываниях в трибунал и покаяться, рассудив, что будет лучше, если это сделает он, а не кто-то еще. Это мнение не было тогда редкостью в Испании, и инквизиция старалась поправить такое положение. В 1559 г. в Севилье состоялось аутодафе, на котором предстали двенадцать человек, делавших подобные заявления. Одних просто наказали бичеванием, других бичевали публично, проведя по улицам обнаженными до пояса. В 1562 г. было еще двадцать пять подобных случаев. Часть виновных наказали бичеванием, других же — крупными штрафами. Большинству из них закрыли рты кляпами, видимо в знак того, что им следовало держать язык за зубами.

Очевидно, художник Перейнс считал, что отделается выговором, но ошибся. Его посадили в тюрьму, а когда вызвали для допроса коллегу, на которого Перейнс ссылался, тот еще вспомнил, что Перейнс-де заявлял, будто писать портреты выгоднее и интереснее, чем писать иконы. Такое утверждение сочли отчасти еретическим и подвергли обвиняемого пытке на дыбе и пытке водой. Он и после этого не признал себя еретиком, однако не был просто освобожден. Перейнсу было приказано оплатить издержки, связанные со следствием, и написать для церковного алтаря икону Милосердной Мадонны.

В то время в Мексике судебные дела решали не чиновники Святой палаты, а просто представители церковных судов, которые во всех серьезных случаях обращались за инструкциями в испанскую инквизицию. В начале 1569 г. было решено создать автономную инквизицию непосредственно в испанских колониях, и через год, после обычных проволочек, 3 января 1570 г., доктор Морейя де Контрерас был назначен Великим инквизитором Мексики. Он не жаждал принимать подобное назначение, расценивая его как своего рода ссылку, и его заверили, что это лишь временное поручение и он будет вознагражден за это саном архиепископа Мексики. Он согласился, а его преемникам в дальнейшем всегда обещали ту или иную почетную награду за это назначение. Контрерас прибыл в Мексику в сентябре 1571 г. Его утверждение в должности носило торжественный характер, так как население должно было понять важность этого события. При этом был оглашен католический Эдикт веры, и все присутствовавшие в церкви на этой церемонии должны были поклясться, что будут отныне повиноваться инквизиции. Вскоре в тюрьмы Мехико стали поступать обвиняемые в ереси. Контрерас назначил главного альгвасила столицы, распорядителя конфискованным имуществом, смотрителя тюрьмы инквизиции и других чиновников.

Первое аутодафе состоялось в Мексике 28 февраля 1574 г. и было обставлено с такой же мрачной торжественностью, как и в больших испанских городах. Жертвами здесь стали около 80 человек, 36 из которых были протестантами, преимущественно английскими моряками. Контрерас еще в 1573 г. ушел в отставку, так как обещание о предоставлении ему сана архиепископа было выполнено. Его преемником стал Бонилья, который также потом стал архиепископом, а Контрерас вернулся в Испанию. Следующим главой инквизиции стал Гранеро де Авалос. С его деятельностью связан характерный эпизод, показывающий, в каком страхе должна была держать людей инквизиция. Этот Гранеро имел обыкновение произвольно штрафовать людей для оплаты своих расходов. Нотариус инквизиции написал стихи об этой привычке Великого инквизитора, но они попали в его руки. Нотариус был арестован и подвергнут пытке на дыбе. После этого его приговорили к тремстам ударам плетью и шести годам каторги на галерах.

Одним из самых жестоких инквизиторов считается Алонсо де Перальта, возглавивший это ведомство с 1594 г. При нем аутодафе участились, и чаще стали приговаривать людей к сожжению на костре. По свидетельству историка Ли, одна из жертв, Луис Карвахал, даже не мог смотреть в лицо Перальте, так как ему становилось страшно при одном взгляде на это лицо. Его вина состояла в том, что он не осудил своих сестер, виновных в ереси. За это он был уволен со своей должности, подвергнут пытке и затем сожжен в 1596 г.

Чтобы понять, как работала инквизиция в Мексике, лучше всего рассмотреть рассказы о некоторых делах. Одно из самых интересных — дело ирландца Вильяма Лампорта (Ломбардо де Гусмана). В то время королем был Филипп IV, а Лампорт объявил, что он сам является незаконным сыном Филиппа III и единокровным братом царствующего короля. Рассказывают, что он планировал организовать мятеж с целью отделения Мексики от Испании, а в этом случае ее правителем стал бы он сам, как незаконный сын короля. Инквизиция арестовала его не по этому обвинению, а за то, что он, готовя свой преступный клан, советовался с колдунами и астрологами, что было преступлением против церкви.

Неизвестно точно, был ли Лампорт сыном Филиппа III, Сам он утверждал, что король будто бы принимал его, дал титул маркиза и бумаги о том, что он, Лампорт, назначен вице-королем в Мексику. Бумаги эти признали подложными. Вместе с тем Лампорт хорошо знал жизнь двора, и, главное, хотя он был в заключении (где провел семнадцать лет), с ним обращались, как с привилегированным заключенным, и он имел право на товарища по камере. Такой товарищ у Лампорта появился, и вскоре заговорщик разработал подробный и продуманный план побега. Все же за время нахождения в тюрьме ум Лампорта стал, видимо, несколько расстроенным, и в ночь Побега, вместо того чтобы укрыться в безопасном месте, он задержался в городе, чтобы отправить письма каким-то важным лицам, и пытался уговорить одного человека отправить письмо вице-королю с требованием ареста инквизиторов. Беглец все же спрятался, но поздно, уже в дневное время, и вскоре был найден и водворен на место.

На этот раз на него надели кандалы и поместили под усиленную охрану. Лампорт потребовал перо и бумагу и получил все это, ввиду приказа об особом обращении с ним. Он тут же написал памфлет на инквизицию, после чего бумаги ему больше не давали, и он писал на простынях. С течением времени этот человек становился все менее психически уравновешенным, а в 1659 г. он был приговорен к сожжению на костре за ведовство, ересь и подготовку мятежа. Он был бы сожжен живым, но перед казнью ему удалось покончить с собой.

Когда в Мадриде стало известно о судьбе Лампорта и о том, что мексиканская инквизиция действовала без санкции из Испании, это вызвало гнев высших испанских властей. Причины такого беспокойства об этом человеке точно неизвестны, но возможно, его рассказы о собственном королевском происхождении были не так уж необоснованны.

Среди других пострадавших называют также Себастьяна Альвареса, именовавшего себя Христом.

За это его приговорили к сожжению на костре, но он «раскаялся» в последний момент и был «милостиво» удавлен перед сожжением.

Во время того же аутодафе был казнен Франциско Лопес, осужденный по обвинению в колдовстве и ереси. Когда его во время следствия подвергли пыткам, то выяснилось, что он почти нечувствителен к боли. Инквизиторы решили, что это — следствие сделки обвиняемого с дьяволом. Они тщательно обследовали тело Лопеса, пытаясь найти «метку» — свидетельство этой сделки. Его снова пытали и, так как он не пожелал раскаяться, приговорили к сожжению на костре. Священнику, который пришел в тюрьму исповедовать Лопеса, он заявил, что нет ни Бога, ни рая, ни ада. Он был сожжен во время аутодафе. Рассказывают, что в момент казни он находился в том же отрешенном и безучастном состоянии, что и во время пыток.

Педро Гарсиа, уличный торговец и человек малообразованный, все же, говорят, сам написал две-три книги, признанные еретическими. Его подвергли бичеванию, проведя по улицам, и приговорили к сожжению. Он заявил, что стал жертвой судебной ошибки, но не станет просить о милосердии. Правда, он решил покаяться в последний момент и был удавлен перед сожжением. Вместе с его телом были сожжены и его книги. (Обо всех этих случаях рассказывает Ли в «Инквизиции в испанских владениях».)

О Луисе Раме, французе, пострадавшем от инквизиции, пишет преподобный Дж. Бекер в своей «Истории инквизиции».

Жизнь этого французского моряка, капитана торгового судна, ходившего в Барселону, была полна приключений еще до его встречи с инквизицией.

Во время франко-нидерландской войны он служил в военном флоте, потом женился и некоторое время жил с семьей. Затем снова отправился в плавание, во время которого корабль его был захвачен пиратом, высадившим Раме на берег. Он сел на другой корабль, на котором надеялся попасть домой, но это судно потерпело кораблекрушение. Раме и еще группа пассажиров спаслись, сев в шлюпку. Они добрались до Пуэрто-Рико и высадились на берег. Но там им пришлось искать еду и питьевую воду. Местные жители, к которым они обратились, помогли пришельцам, но сообщили о них губернатору. Губернатор взял их под стражу, и они оставались его пленниками почти полтора года. Затем в порт пришло испанское судно, которое доставило Раме в Веракрус. Там он получил денежную помощь из королевской казны, предусмотренную для «несчастных пленников», после чего ему велели сойти на берег и найти работу. Раме стал подручным пекаря. Через несколько месяцев тяжело заболел один голландец, живший в доме пекаря. К нему пришел католический священник, который пытался обратить больного в католицизм. Но тот отвечал только, что он ничего не понимает. Тогда священник велел послать за Раме, моряком и путешественником, который мог знать голландский язык и исполнить роль переводчика.

Раме, однако, отказался это сделать, заявив, что он сам — протестант и не может допустить, чтобы человека обратили в другую веру, пользуясь его полубессознательным состоянием. Ему было сказано, что его религию создали «дурные люди», а папа римский — наместник Христа на земле. На это Раме ответил, что протестантские проповедники всегда несли людям только слово Божие, а папу он, Раме, не считает наместником Христа.

Это и само по себе было опасно, однако в декабре 1678 г. Раме совершил и еще более безрассудный поступок. Встретившись на улице с церковной процессией, он отказался стать на колени перед Святыми Дарами. За это он был арестован и посажен под арест в дом некоего Педро Эстрады. Через две недели его отправили в тюрьму инквизиции. На вопрос, отчего Раме не поклонился Святым Дарам, он ответил, что Священное Писание запрещает идолопоклонство. Когда он отказался отречься от протестантизма, ему пригрозили сожжением на костре. После этого заключенного снова отправили в камеру, где его навещал каждую субботу чиновник инквизиции, который пытался обратить его в католицизм. Так прошло пять месяцев. Потом Раме заметил, что после тюремной еды ему становится плохо, а мысли начинают путаться. Прошло еще три месяца, и он снова предстал перед трибуналом. Его обвинили в непочтении к Святым Дарам и к папе римскому и спросили, отчего он не молится святым. Раме ответил, что Иисус заповедал людям: «Придите ко мне все обремененные, и я успокою вас». Ему пригрозили пытками, после чего снова отправили в камеру, где его каждую субботу навещал чиновник, убеждавший его сменить веру. Снова в его еду стали подмешивать какое-то снадобье, отчего Раме впал в тяжкую депрессию и даже стал думать о самоубийстве. Прошло два года, прежде чем его снова вызвали в трибунал инквизиции.

На этот раз вместо инквизиторов он увидел перед собой, по его словам, «множество церковников и юристов». Иезуит заявил Раме, что Господь посылает ему случай раскаяться и спасти свою душу. Раме ответил, что Христос сзывал людей и проповедовал им свое учение, но все это не имело ничего общего с тайной полицией и тюрьмами. Церковники осудили протестантизм и заявили, что его основателем был Кальвин, очень дурной человек. (Согласно учению кальвинизма, оказавшего особое влияние на англосаксонский протестантизм, одни люди будто бы изначально свыше предопределены к спасению, а другие — нет, причем то и другое не зависит от их поведения в жизни. См. подробнее: Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма. — Пер.) На это Раме ответил, что он не знает религии Кальвина, а знает только религию Христа. Раме сказали, что он слепо противится воле Божьей, и предложили выбрать одного из четырех присутствующих юристов как своего адвоката. Он выразил сомнение, что его может защищать один из католиков, и сказал, что предпочитает надеяться на милость Спасителя. Все же Раме заставили выбрать адвоката, который тут же стал уговаривать узника принять католицизм.

После этого Раме продержали в тюрьме еще года два, прежде чем он снова предстал перед судом инквизиции и был приговорен к изгнанию из Новой Испании и переведен в королевскую тюрьму, которая находилась в бывшем дворце Монтесумы, древнего императора Мексики. Здесь Раме прочли приговор и объявили, что он должен поклясться, что ничего не расскажет никому о своем пребывании в инквизиции, иначе получит двести ударов кнутом. Раме ответил, что ничего не будет говорить об этом во владениях испанского короля, однако, вернувшись во Францию, должен будет рассказать о том, что с ним случнлось. Это как будто было признано убедительным. Его перевели в другую тюрьму, где хорошо кормили и где он пробыл недолго, пока выздоровел и поправил зрение, которое очень ухудшилось в период заключения в тюрьме инквизиции. После этого Раме вернули в королевскую тюрьму и вскоре отослали в деревню вблизи Мехико, где он, вместе с другими осужденными, должен был работать над изготовлением тканей.

Среди этих рабочих был некий Томас (фамилии Раме не запомнил), родом из Плимута, очевидно, тоже моряк, попавший в руки инквизиции. Чтобы спасти себя, он согласился стать католиком, и ему надлежало явиться в инквизицию для совершения этой церемонии. Пользуясь случаем, Раме передал с ним письмо, в котором напоминал, что он должен быть выслан. Раме получил ответ, что должен написать прошение председателю Уголовной палаты, и он сделал это.

После этого Раме перевели в тюрьму в Веракрус. Но тут ему повезло: один из его прежних товарищей по работе в этом районе, узнав о его положении, дал ему еды, немного денег на расходы и навещал его дважды в неделю. Затем Раме посадили на корабль и отправили в Гавану, Здесь он снова оказался в тюрьме, где его плохо кормили и постоянно убеждали принять католичество. Когда в порт пришел бывший голландский корабль, захваченный испанцами, Раме посадили на это судно, однако продолжали обращаться с ним как с арестантом. Когда корабль пришел в Кадис, Раме не разрешили там сойти, но отправили в Севилью, где опять посадили в тюрьму. Его приговорили к службе испанскому королю в Кадисе, по усмотрению губернатора этого города, однако Раме не согласился с этим приговором, потребовав передачи его дела в Мадрид. Он писал петиции, сумел даже послать письмо жене, а его французский друг в Севилье безуспешно хлопотал за него.

Наконец, однако, Раме, благодаря помощи послов и других французов в Испании, был освобожден без всяких средств, и ему велели покинуть Испанию. К счастью, французские друзья дали ему денег и посадили его на английский корабль.

18 августа 1685 г. Раме прибыл в Англию. Свой рассказ он завершил словами: «Меня считали погибшим, но, слава Богу, я жив!»

В рассказе о своих испытаниях Раме упоминает также о нескольких ярких эпизодах, заслуживающих внимания. По его рассказам, на Святой неделе в церковь отправлялась процессия из людей в масках, которые занимались самобичеванием, нанося удары по своим голым спинам. Богомольцы несли иконы с изображениями Христа и Мадонны, а лицедеи в масках, в ярких одеждах, с привязанными хвостами гримасничали перед иконами. Эти люди изображали иудеев, которые, по существовавшему тогда поверью, рождались с хвостами, так как были потомками тех иудеев, которые распяли Христа.

Он рассказывает также, что, когда сидел в тюрьме в Веракрус, туда попали сто с лишним пиратов, из них четырнадцать — офицеров. Как протестантов, их должны были сжечь, и пятерых действительно отправили на костер, но девять согласились стать католиками. Им разрешили помыться, переодеться, велели выбрать себе крестных отцов и устроили в их честь угощение, на которое был приглашен и Раме. Однако после праздника этих людей отвели к месту казни, чтобы повесить. Восемь были повешены, девятый же, некий Морган, оказался счастливым. Когда его пытались повесить, веревка оборвалась, и то же произошло при повторной попытке. Когда же она оборвалась и в третий раз, палачи испытали священный ужас. Моргана помиловали, так как решили, что это знамение свыше в честь искренности и подлинности его обращения.

Еще дошел до нас рассказ Раме о том, что он видел горячий ключ неподалеку от Мехико. Согласно преданию, на этом месте одному индейцу явилась Дева Мария и велела ему пойти к архиепископу и рассказать о том, что он видел ее, и о горячем ключе. Однако архиепископ не поверил индейцу. Дева Мария явилась индейцу снова и повторила свое веление; он же сказал, что архиепископ все равно не поверит ему. Тогда она собрала несколько роз (которые прежде здесь не росли), чтобы он мог завернуть их в свой плащ и отнести архиепископу. После этого архиепископ уверовал в чудо и распорядился построить на месте встречи часовню. Потом там был сооружен великолепный храм, именуемый храмом Мадонны в Гваделупе. Те, кто не посещает его каждую субботу, не считаются хорошими католиками. У входа в эту церковь лежат костыли, которые, говорят, принадлежали калекам, исцеленным по воле Мадонны.

Трое инквизиторов из мексиканского трибунала, говорят, отличались особой жестокостью и зашли даже так далеко, что обращались к правительству Испании с просьбой казнить десять заключенных, которые попросили о примирении с церковью. Этих инквизитов звали Хуан Саес де Маньоска, Франсиско де Эстрада-и-Эсвобеда, а также Бернабе де ла Хигера-и-Амарилья. О них пишет Ли в «Инквизиции в испанских владениях».

Известен печальный случай с тринадцатилетним мальчиком Габриэлем де Гранадой, процесс по делу которого произошел между 1642-м и 1645 г. Мальчик этот был арестован по подозрению в том, что он «следует закону Моисея», и от него добились, чтобы он дал показания против многих людей, включая всех членов его семьи. Он рассказал инквизиторам, что его мать воспитывала его в духе иудаизма как «истинной религии». Мать мальчика умерла в тюрьме от голода (вероятно, она голодала сознательно, чтобы избежать страшной казни). Пострадали все члены этой семьи, их друзья и знакомые.

Самому Габриэлю сказали, что его простят» поскольку он раскаялся и попросил прощения у Бога.

Габриэль участвовал в шествии раскаявшихся грешников, выслушал вместе с другими свой приговор и публично отрекся от ереси и отступничества. Его приговорили к годичному заключению и ношению «санбенито», причем каждую субботу он должен был идти в церковь и читать там пять раз «Отче наш», а также «Аве Мария», «Верую» и другие молитвы, а по воскресеньем присутствовать на мессах. Кроме того, он не имел права в дальнейшем жить в Вест-Индии, в Севилье, Мадриде и находиться при королевском дворе.

По окончании срока заключения ему надлежало покинуть Веракрус и отправиться в Испанию, чтобы предстать перед трибуналом инквизиции в Севилье, где он должен получить указания, какие работы ему следует выполнять в дальнейшем. Габриэль навсегда был лишен права занимать почетные должности, носить украшения из золота, серебра, драгоценных камней, носить роскошные одежды, ездить верхом, носить оружие. Таков был приговор мальчику, выдавшему всю свою семью и ее друзей (об этом рассказано в книге «Дело Габриэля де Гранады», переведенной на английский язык Фергюсоном и опубликованной Американским еврейским историческим обществом).

Себастьян Доминго, чернокожий раб, попал в руки инквизиции в шестьдесят лет. Его жену продали другому владельцу, и хозяин, опасаясь, что раб сбежит, настоял на его новой женитьбе. Но вмешалась инквизиция, и Себастьяна посадили в тюрьму по обвинению в двоеженстве. Эта тюрьма была полна заключенными; Может быть, из-за того, что Себастьян не был еретиком, а может быть, потому, что он был хорошим работником, ему нашли работу в тюремном штате.

Все слуги инквизиции клялись, что будут соблюдать тайну и не станут вступать в личные контакты с заключенными. Возможно, Себастьян не понимал смысла этих правил, потому что он согласился передать письмо жене от одного из заключенных. Получив письмо, эта женщина так обрадовалась, что предложила Себастьяну денежное вознаграждение, и он взял деньги. В тюрьме, конечно, были шпионы, и вскоре эта женщина сама оказалась за решеткой за переписку с мужем. Себастьяна же обвинили в передаче письма жене заключенного и в получении за это денег. Его приговорили к двумстам ударам кнутом и шести годам каторги в Испании; однако поскольку по каким-то причинам отправлять его в Испанию было нельзя, инквизиторы решили продать его за сто долларов. Продажа могла быть только временной, поскольку на момент ареста Себастьян уже принадлежал определенному лицу. Его решено было продать сроком на десять лет, что и было сделано. Конечно, продажа раба, который уже имел хозяина, была обманом, но инквизиторы, очевидно, не считали это за обман, так как действовали во имя инквизиции. Интересно сравнить все эти жестокие наказания с наказаниями, которым подвергали священников. Самым распространенным грехом священников было соблазнение женщин во время исповедей. Многие священники, тяготившиеся вынужденным безбрачием, не могли противостоять соблазну совершить подобный грех.

В 1558 г. архиепископ Гранадский обратил внимание папы римского на частоту подобных явлений с просьбой принять меры. Эти дела были переданы в ведение судов инквизиции. Но даже после того, как папа Урбан VIII призвал всех архиепископов предупредить всех священников об ответственности за эти проступки, на виновных накладывались достаточно легкие наказания. Считалось, что для обвинения нужны два свидетеля, но при исповедях, по самой их природе, посторонние обычно не присутствовали. Но и это священникам показалось строгим, и было признано, что носитель сана подлежит наказанию лишь после четырех проступков.

Осужденные священники не появлялись публично на аутодафе, а выслушивали приговоры судов за закрытыми дверями. При этом в колониях священники чувствовали себя свободнее, чем в самой Испании. Здесь считалось грехом соблазнение испанки, но не индианки. Аборигены Мексики не подлежали юрисдикции инквизиции, поскольку считалось, что они недостаточно развиты для настоящего понимания религии. Их делами занимались только епископы. Известен случай Хуана де Салданьи, который произошел в 1583 г. Он пытался соблазнить индианку, когда же она отказала ему, он ее арестовал и подверг порке, угрожая, что будет повторять порку до тех пор, пока она не согласится. Салданья в тридцать три года уже был настоятелем одного из францисканских монастырей. Будучи на этой должности, он продолжал совершать такие же проступки, и во время исповедей соблазнил трех сестер по очереди. Этот человек имел, кроме того, обыкновение хвастаться своими «победами». Друзья предупреждали его, что за это он может предстать перед судом инквизиции, но Салданья отвечал, что его могут наказать разве что десятком ударов кнута или розог и лишением на год поста настоятеля. Инквизиция не могла закрывать глаза на подобную наглость, и виновник все же предстал перед трибуналом. Он тюкаялся в грехах, хотя и перед инквизиторами он был склонен похваляться своими проступками. Салданья признался, что соблазнил во время исповедей семь индианок и несколько испанок. Согласно приговору, он был наказан бичеванием, навсегда лишен права исповедовать, на шесть лет исключен из ордена, на два года осужден на заключение в монастыре и на шесть лет изгнан из Гвадалахары.

Этот случай, конечно, не был единичным. Таких примеров было немало не только в Мексике, но во всех испанских колониях и в самой Испании. И всегда наказания за это были удивительно легкими по сравнению с карами за другие преступления. В 1619 г.; мексиканская инквизиция отправила письмо правительству Испании с сообщением о том, что в их регионе соблазнение прихожанок во время исповедей случается настолько часто, что стало считаться уже чуть ли не обычным делом. Историк Ли считает, что наказания за это становились менее суровыми со временем, и ссылается на дело Франциско Диего де Зарате, францисканца и главы миссии Св. Марии в Рио-Бланка.

Он предстал перед судом инквизиции в 1721 г. по обвинению в соблазнении во время исповеди пятидесяти шести женщин. Все, могкет быть, и оставалось бы тайной, но однажды ему встретилась прихожанка, которая воспротивилась его домогательствам. Тогда Франциско объявил, что, если она не уступит ему, она со всей семьей будет выслана из Рио-Бланка. Женщина рассказала своим друзьям о поведении священника и об его угрозах. Начался скандал, который инквизиция не могла игнорировать. Франциско был арестован и отдан под суд. Рассказывают, будто он даже счел, что список соблазненных, составленный инквизиторами, был неполным, что задело его самолюбие, и он внес свои поправки. Франциско приговорили к бичеванию, навсегда лишили права исповедовать, лишили должности и исключили из ордена. Кроме того, он был приговорен к двухлетнему заточению в монастыре (первый год ему надлежало провести в монастырской тюрьме). На полгода его лишили права участвовать в мессах, и ему было предписано занимать последнее место на клиросе и в трапезной. Возможно, однако, что и такие приговоры не всегда исполнялись, так как еще в 1666 г. несколько приговоров по подобным делам были отменены.

Вильям Рул в «Истории инквизиции» сообщает, что располагает информацией, позволяющей утверждать, что инквизиция в Мексике применяла также казнь, именуемую замуровыванием заживо. (Этого историка сам автор именует наиболее тенденциозным в отношении католиков. См. выше. Пер.) Этот автор рассказывает, что, когда инквизиция уже перестала существовать, часть ее дворца перешла во владение преподобного доктора Батлера, миссионера методистской церкви. Зная, что это за здание, мистер Батлер решил его основательно осмотреть, имея в виду найти что-либо сохранившееся от времен инквизиции. В фундаменте длинной галереи, под каменными плитами, он обнаружил около двухсот скелетов. Тогда он полагал, что эти люди умерли естественной смертью; странным показалось лишь место захоронения.

Затем Батлер сделал новое открытие. Значительная часть главной стены здания была лишена окон и дверей. При ближайшем рассмотрении он обнаружил в стене проломы, за которыми оказались своего рода ниши, в которых человек среднего роста мог бы едва уместиться стоя. Начав разбирать стену, Батлер обнаружил четыре тела — три мужских и одно женское (последнее — в горизонтальном положении). Эти останки были доставлены в городской музей Мехико, где, как писал Рул в 1874 г., «они находятся и теперь». Он предполагает, что эти ниши в стене были сделаны еще при строительстве с целью замуровывания людей. В эти ниши извне не проникали ни свет, ни воздух. На всех четырех жертвах была одинаковая одежда, возможно полагавшаяся осужденным на эту казнь. Один из мужчин в момент начала казни сидел на камне в нише, возможно потому, что не мог стоять из-за тяжелого состояния, наступившего вследствие истязаний. Состояние тел позволяет, продолжает Рул, сделать вывод, что замуровали их за несколько лет до того, как была сделана эта находка. Он считает, что такая форма казни была избрана потому, что в XIX в. власть инквизиции ослабла и публичные сожжения еретиков вызывали все большее неприятие. Замуровывание же осужденных можно было производить тайно.

Правда, следует добавить: нет полной уверенности, что замурованные в этом здании были именно жертвами инквизиции. В пользу же этого заключения свидетельствует тот факт, что тела были обнаружены в прежней резиденции этого учреждения в Мехико.

6. Перу

В Перу инквизиция была создана в 1570 г., когда туда прибыл Серван де Серецуэла. До этого, как и в других регионах, дела о ересях там разбирали епископы, а потому и там возникло противостояние между епископами и инквизиторами; в 1584 г. инквизитор Ульоа жаловался испанскому правительству на интриги епископов, которые писали на него кляузы королю. У епископов были для этого основания, но даже если бы они не делали этого, враждебность их к инквизиции, отобравшей у них часть власти, продолжала бы существовать. Ульоа был преемником Серецуэлы назначенного в Перу главным инквизитором, подобно тому как де Контрерас был назначен в Мексику.

В марте 1569 г. он отплыл туда вместе с вице-королем Франциско и инквизитором де Бустаменте, который скончался во время путешествия. Когда корабль пришел в Панаму, вице-король и судьи приняли присягу на верность инквизиции.

В ноябре 1569 г. Серецуэла прибыл в Лиму. За этим, как обычно, последовала церемония утверждения инквизиции, торжественная и устрашающая одновременно, а затем — многочисленные аресты и осуждения еретиков. 15 ноября 1573 г, состоялось первое аутодафе.

Серецуэла не был популярен. Из Перу постоянно поступали жалобы на его некомпетентность. В 1571 г. его заменил Антонио де Ульоа, и вскоре выяснилось, что безнравственность последнего еще хуже, чем некомпетентность его предшественника.

Ульоа увлекся амурными делами и завел себе постоянную любовницу, которой позволял вмешиваться в судебные дела инквизиции. Он бродил по улицам (не в одежде духовного лица, а в роскошном наряде) в поисках приключений, путался с проститутками, участвовал в драках. Однажды, когда муж одной из его любовниц застал его со своей женой, Ульоа, объявив мужу, что он — инквизитор, пригрозил ему, что в случае попыток устроить скандал он попадет в руки инквизиции. Другой муж в подобных обстоятельствах оказался решительнее: он убил свою жену и угрожал инквизитору местью, несмотря на его положение в обществе. Произошел большой скандал.

Не меньше, чем женщинами, Ульоа интересовался деньгами. Особый интерес он проявлял к Гуанкавеликским рудникам, где добывали ртуть, и немалые суммы, вместо испанской казны, попали в карман главного инквизитора.

На его поведение поступало столько жалоб, что испанское правительство отправило в Перу инспектора Хуана де Прадо, наделив его необходимыми полномочиями для такого расследования. Вице-король ожидал Прадо как своего союзника, но тот, прибыв в Перу, казалось, был более склонен стать на сторону проверяемого им инквизитора.

В то самое время Джон Дрейк, кузен Фрэнсиса Дрейка, и Ричард Фарелл попали в плен после кораблекрушения и, как еретики, предстали перед трибуналом инквизиции. Вице-король Перу увидел в этом прекрасный случай разузнать побольше об английском флоте и пожелал сам допросить пленников. Но Ульоа утверждал, что эти пленники инквизиции могут быть переданы вице-королю только с разрешения правительства Испании. Это не устраивало вице-короля Виллара, так как на рассмотрение дела требовался почти год, а сведения были ему нужны немедленно. Вскоре имела место ложная тревога. Поступили сведения, будто к берегам Перу приближается английский флот. Виллар приказал мобилизовать войско для защиты колонии. Однако Прадо и Ульоа, обеспечив безопасность инквизиции, распорядились, чтобы военные не подчинялись приказу вице-короля. Вдвоем они фактически лишили его реальной власти, и сам Виллар понимал, насколько бесполезна борьба в такой ситуации, когда инквизиция сильнее, чем государство. Прадо по-прежнему поддерживал Ульоа, и однажды, когда один его кредитор (это был священник) выдвинул иск против инквизитора о возврате денег, именно Прадо велел арестовать несчастного истца, добился лишения его сана и четырехлетнего заключения в тюрьму, причем узник умер от дурного обращения.

Однако дружба Прадо и Ульоа прекратилась так же внезапно, как и возникла. Прадо словно вдруг вспомнил, зачем его послали в Перу, и стал рассматривать многочисленные свидетельства против своего бывшего друга. В результате инспектор выдвинул против Ульоа 216 обвинений.

Всплыло и дело о рудниках, когда сам инквизитор, его брат и один из друзей получили концессии на весьма льготных условиях, так как Ульоа запугивал должностных лиц. В свою очередь, инквизитор начал собирать материал на Прадо, обвиняя его в темных финансовых махинациях.

В итоге испанское правительство приказало Прадо немедленно вернуться в Испанию; в отношении Ульоа были признаны 118 из 216 обвинений, он был лишен должности на пять лет и должен был вернуться в Испанию на суд Великого инквизитора.

Прадо отослал в Мадрид проект некоторых реформ, и часть из них были признаны полезными, так что их автору разрешили остаться в Перу; однако прежде получения разрешения он уже отплыл в Испанию согласно прежнему приказу. Ульоа не спешил выполнить приказ вернуться. Однако 4 февраля 1594 г. в Перу прибыл лиценциат Ордоньес-и-Флорес, чтобы занять место инквизитора, и Ульоа отправился в долгое путешествие по стране, по пути выдавая себя по-прежнему за инквизитора и пугая людей.

О его поведении свидетельствует случай с сыном судьи Диего Ванегасом. Когда «инквизитор» жил в Куско в доме некоего де Лойясы, один из слуг в присутствии Ванегаса стал хвастаться, что у них живет Ульоа, самый могущественный человек в Перу. Ванегас заявил, что его и его друзей не интересуют все эти россказни. Тогда Ванегаса арестовали, и Ульоа, вызвав два десятка своих людей, велел убить Ванегаса за непочтительность в отношении инквизиции. Хозяйка, Марианна де Лойяса, стала умолять «инквизитора» пощадить молодого человека. Склонный прислушиваться к просьбам дам, Ульоа решил «помиловать» Ванегаса, заменив казнь пятью сотнями плетей, а затем, по новому ходатайству хозяйки, согласился сократить это число до двухсот.

Покинув Куско, «инквизитор» узнал, что Ванегас. намерен жаловаться на его действия в Мадрид. Тогда Ульоа послал своих людей, чтобы они арестовали несчастного и доставили в тюрьму, где он и провел четыре месяца. Ванегасу удалось бежать в Лиму, где он рассказал обо всем вице-королю и получил разрешение отправиться в Испанию с жалобой.

Сам же Ульоа не собирался в Испанию, где его ожидало наказание, и, сославшись на плохое здоровье, остался в Перу. Он умер в 1597 г. Года через четыре после признания обвинений против него обоснованными.

Хотя Ульоа был, пожалуй, самым скверным из перуанских инквизиторов, его преемники тоже не отличались достоинствами. Это и понятно, учитывая, что каждый из них чувствовал себя королем на этой земле.

Инквизицию в испанских колониях создали с целью предотвращения проникновения туда протестантства, но протестантов там было мало — лишь небольшое количество моряков, попавших в плен или ставших жертвами кораблекрушений. В 1581-м и 1587 гг. были арестованы фламандцы Ян Берналь и Мигель Пилар, протестанты. Оба они были сожжены. И жертвами первого аутодафе в 1573 г. стали также протестанты Джоан Батиста и Матео Салада. Однако с 1587-го по 1625 г. таких случаев больше не было.

Гораздо больше забот инквизиции доставляли иудеи. Многие из них устремлялись в колонии, чтобы сделать себе состояние, а также в надежде избавиться от преследований в Испании. Однако они становились жертвами инквизиции. В 1626 г. началось одно из самых известных дел по обвинению в иудаизме и продолжалось до 1639 г. Дело это касалось хирурга Франциско де Сильвы, выходца из Португалии. Он получил католическое воспитание, так как его отец некогда был пленником инквизиции и получил разрешение примириться с церковью, с условием воспитать всех детей истинными католиками. Когда Франциско было лет восемнадцать, он прочел духовную книгу, написанную бывшим раввином, обратившимся в католицизм под именем Пабло де Санта-Мария (впоследствии он стал епископом). Книга эта была предназначена для того, чтобы помочь иудеям стать католиками, но на Франциско она произвела обратное действие. Он поделился своими сомнениями с отцом, который посоветовал сыну читать Библию, и вместе с тем рассказал ему о законе Моисея.

Вскоре Франциско решил, что он должен быть только иудеем, хотя тогда и не сообщил об этом решении ни жене, ни матери, ни сестрам. Позднее он поведал свою тайну любимой сестре Изабелле, которая была моложе его на два года. Она была убежденной католичкой, и решение брата ее очень встревожило. Она рассказала об услышанном духовнику на исповеди, а тот заявил, что она искупит грех, состоящий в том, что брат разделил с ней эту тайну, только если расскажет все инквизиторам. В душе Изабеллы шла борьба между любовью к брату и боязнью навеки погубить свою душу. Победило второе чувство. В результате Франциско был арестован.

Он заявил, что намерен придерживаться иудейской веры, и все попытки обратить его в католицизм оказались неудачными. Франциско заявил перед трибуналом, что желает жить и умереть иудеем. В результате он был признан закоренелым еретиком и приговорен к сожжению на костре.

За годы, проведенные в заключении, он изготовил две самодельные книги из обрывков бумаги, перо из яичной скорлупы и «чернила» из древесного угля.

Прошло тринадцать лет, прежде чем Франциске был сожжен на костре; вместе с ним сожгли и его книги. (Об этом пишет Ли и сообщается в «Публикациях» Американского еврейского исторического общества.)

Казнь Франциско де Сильвы имела большое значение не только сама по себе, но и по своим последствиям. Из-за этого пострадали многие крещеные иудеи, обвиненные в возвращении к прежней вере.

В то время в Перу было много крещеных евреев, и их деятельность там давала о себе знать: они уже контролировали торговлю этой колонии. Зависть к их богатству привела к тому, что к ним привлечено было внимание инквизиции. В 1636 г. было арестовано около ста человек. Почти все они были богатыми людьми, что явилось огромным искушением для их тюремщиков. Получило известность дело одного из них, Бартоломео де Прадеды, который навлек на себя подозрение, когда внезапно разбогател. Расследование показало, что свое богатство он получил, оказывая подследственным те или иные услуги. Инквизиторы сравнительно терпимо относились к преступникам из собственной среды, если те не были еретиками. Бартоломео только уволили, но его преемник также был уволен за подобные злоупотребления. То же произошло еще с тремя людьми, занимавшими последовательно эту должность. Инквизиторы убедились, что в таких делах необходимы более суровые меры, и трое последних, занимавшие не очень высокое положение, были наказаны: одного послали на галеры, а двое других стали участниками аутодафе. С арестованными иудеями обращались жестоко. Рассказывают, что двадцатисемилетняя Мурсия де Луна умерла, не выдержав пытки. Ее сестра была раздета до пояса и получила публично сто — ударов кнутом. Один восемнадцатилетний юноша, отказавшийся покаяться, подвергся такому жестокому обращению, что сошел с ума.

Одного богача, первого из купцов Лимы, сожгли на костре. В его доме собирались сторонники, для которых он стал лидером. Этот человек, владелец серебряных рудников и плантаций, был сказочно богат. Его попытка совершить самоубийство окончилась неудачей, и он был казнен. Другой жертвой стал Антонио Кордеро, купеческий приказчик. На него донес другой купец, возможно из соображений конкуренции. Этот купец заявил, что он однажды в субботу пришел в магазин, где Кордеро был старшим, и приказчик сказал, что покупателей по субботам не обслуживают. В другой раз он видел в пятницу, как Кордеро обедал в магазине, и спросил его, отчего он не ест свинину. Тот будто бы ответил, что свинину не ели ни его отец, ни его дед, а потому не ест и он. Инквизиторы решили арестовать Кордеро и отправили к нему в магазин фамильяра под видом покупателя. Фамильяр сумел запереть Кордеро в одной из внутренних комнат, а ночью его тайно отвели в тюрьму инквизиции. О быстром и тайном аресте приказчика никто сразу не узнал, и появились слухи, что он бежал, узнав о том, что за ним следит инквизиция.

Кордеро подвергли пытке, и он дал показания на других, так что многие пострадали из-за того, что один человек не ел свинину и не обслужил покупателя в субботу.

Среди жертв инквизиции были и представители многочисленного племени мистиков. Перуанцы верили в чудеса так же, как испанцы, и там было немало «блаженных» и «чудотворцев», которые вызывали подозрения инквизиции.

Особенную известность получило дело «блаженной» Марии Писарро, популярной в 1560-х гг. Она утверждала, что ей являлся архангел Гавриил, открывший ей тайну Непорочного Зачатия. Среди поклонников этой женщины были двое иезуитов-миссионеров, Портильо и Лопес, а также почтенный профессор богословия де ла Крус., Мария, видимо, была истеричкой и считала, что она состоит в связи с дьяволом.

Неприятности начались, когда один из ее поклонников, доминиканец брат Гаско, покаялся в том, что у него есть некоторые вещи, «благословленные дьяволом».

В результате Мария была арестована и, будучи в тюрьме, «покаялась» в том, что ее соблазнил иезуит отец Лопес, после чего сам дьявол предложил ей стать его любовницей, и она согласилась на это. Затем она изменила показания, сказав, что оговорила Лопеса. Эта женщина умерла до начала суда.

Осуждение Марии означало, что и ее сторонники, в том числе теолог де ла Крус, попали под подозрение. На допросе он заявил, что всегда верил: откровения Марии исходили от архангела Гавриила и проповедуемые ею взгляды исришы. Надо сказать, что положение «блаженных», помимо славы и богатых подарков, для некоторой части этих людей было связано с притязаниями на «свободу любви». Они считали, что в прелюбодеянии нет греха, а потому священники и «блаженные» дамы имеют право на это удовольствие.

Одним из таких людей и был де ла Крус, который не только придерживался таких взглядов, но и проповедовал их, а потому для инквизиторов он был еретиком. У него был незаконнорожденный сын, который хвастался, что он-де «сын Бога». Этот ребенок был схвачен инквизиторами и отправлен в Панаму, где он попал в руки опытных слуг Святой палаты. Сам же де ла Крус был заключен в тюрьму, подвергнут пытке и приговорен к сожжению на костре. Говорят, что он попросил о примирении с церковью и был удавлен перед сожжением.

Отец Лопес, смелый человек, заявил, что с де ла Крусом дурно обращались инквизиторы, так как он явно лишился рассудка. За это Лопес был арестован. Ему предъявили обвинения в совращении Марии Писарро, а также других женщин и в том, что он написал памфлет на Филиппа II. Последнее обвинение выходило за пределы компетенции инквизиции, и инквизиторы исходили из первого, а также из высказываний Лопеса, расцененных как клевета на инквизицию. Лопес признался в том, что соблазнял женщин на исповеди, и был подвергнут бичеванию, заключен в тюрьму, а затем отправлен в Испанию. О дальнейшей его судьбе сведений нет.

Таким образом, преследования еретиков продолжались, и это наносило ущерб процветанию Перу. В 1813 г. инквизиция была закрыта, однако в 1814 г. — восстановлена и окончательно упразднена в 1820 г.

Число дел, проведенных инквизицией в Перу за 250 лет, было невелико: по данным Ли, который ссылается на Теодоро Марино, — 3000 случаев. Сам же Ли, по своим источникам, имеет сведения лишь о 1474 случаях. Если Ли прав, то очевидно, что создание инквизиции в Перу было бессмысленным делом. Она стоила огромных денег и имела отрицательные последствия для торговли в Перу. Однако каждое дело, организованное инквизицией, вызывало страх у населения, так что, если физические страдания выпадали на долю сравнительно немногих людей, в моральном смысле никто не мог жить и чувствовать себя спокойно. Каждый мог ожидать зловещего ночного визита инквизиторов.

7. Неаполь

Когда Фердинанд завоевал Неаполь, там уже существовала папская инквизиция, созданная при Карле Анжуйском. Лишив власти анжуйскую династию, испанцы сохранили инквизицию, полностью подчинив ее королевской власти. Поэтому она там не процветала.

Когда Фердинанд появился на авансцене, папа римский хотел полностью подчинить инквизицию своему влиянию, но это совершенно не соответствовало интересам Фердинанда, который, в свою очередь, хотел ввести в Неаполе испанскую инквизицию.

Однако он не достиг этой цели. У нас нет точной информации о причинах этой неудачи, однако известно, что эта затея явно пришлась не по душе неаполитанцам, людям темпераментным, отличавшимся крутым нравом. Очевидно, Фердинанд проявил мудрость и не стал им навязывать новое установление. Он ограничился преследованием иудеев. Неаполитанцы, однако, относились к ним иначе, чем испанцы, и эти преследования не носили бурного характера, а высылка иудеев не была завершена до 1540 г. (до правления императора Карла V). Многие иудеи добрались до Турции, но и в этом случае, как обычно, изгнание обернулось трагедией для тысяч людей. Многие беглецы попали в плен к разбойникам и были проданы в рабство. Франциск I оказал милость иудеям, добравшимся до Марселя, разрешив им Делиться на юге без платы за право на жительство, что было настоящей щедростью, так как французская казна (как и казна других стран) постоянно нуждалась в пополнении. Изгнание иудеев, как бывало и в других случаях, нанесло ущерб экономике Неаполитанского королевства.

С начала XIV в. в горах Калабрии и Апулии поселились вальденсы. Они обрабатывали землю и мирно жили там около двухсот лет. Когда власть инквизиции усилилась, она обратила внимание на этих людей. Карлу V было указано, что нельзя продолжать позволять им коснеть в ереси. Однако он был менее, нежели его сын, заинтересован в религиозных раздорах в своих владениях, и при нем мало что изменилось.

Однако в 1560 г. из Рима прислали инквизитора Валерио да Пиаценцу, с тем чтобы он изучил верования жителей Сан-Систо, Ла-Гардии и Монтальто. Валерио велел жителям этих мест принять католицизм, но они отказались это сделать. Население Сан-Систо взялось за оружие. Сан-Систо был сожжен, мужчины перебиты, а женщины подверглись насилию. В Ла-Гардни и Монтальто также произошли мятежи, и многие тамошние жители предстали перед трибуналом инквизиции. 11 июня 1561 г. состоялось аутодафе. Ли в «Инквизиции в испанских владениях» приводит письмо одного католика, свидетеля казней. Там рассказывается, что жертв привели на площадь, где их обезглавили, а тела четвертовали. Человек, наблюдавший казни, был шокирован, но другой ревностный католик, свидетель этой сцены, писал, что она «вселила страх в еретиков, но укрепила верных католиков в их вере». Так погибло 88 человек, и еще семеро были сожжены. Общее же число жертв во время подавления мятежей составило около 1600 человек. За каждого беглеца назначена была награда в десять крон. Правда, из Рима поступило указание, что аутодафе 1561 г. было излишне жестоким. Очевидно, оно не было принято к сведению, потому что и после этого попавших в плен посылали на каторгу, а еще пятеро руководителей мятежа были сожжены. Всех детей до 15 лет забрали от родителей для воспитания в католических семьях. В Ла-Гардии инквизиция проявила себя еще более жестко, чем в Сан-Систо, так как в первом случае имел место просто мятеж, Ла-Гардия же была насквозь еретической. Многие жители были сожжены и отправлены на каторгу на галеры, а все оставшееся население каждый день должно было являться к мессе в «санбенито». Людям запретили собираться группами больше шести человек и их родной язык был вытеснен итальянским.

С вальденсами в Апулии обошлись менее жестоко. Наиболее упорные еретики были сожжены, других отправили на галеры, но большинство населения примирилось с церковью. Причем на приемлемых условиях. Возможно, обе стороны решили не повторять старых ошибок, наученные опытом опустошенной Калабрии.

Так действовала папская инквизиция. Хотя в деле вальденсов она проявила себя варварски, но со временем ее методы становились более мягкими, вплоть до прекращения ее деятельности в XVIII в.

8. Сицилия

На Сицилии, которая в то время принадлежала Арагону, испанская инквизиция была введена в 1487 г. Прежде остров находился под управлением папского инквизитора, но ревностный Торквемада решил направить туда своего человека, 18 августа 1487 г. в Сицилии произошло первое аутодафе.

Инквизиция Торквемады была более всего озабочена борьбой с иудеями; эти несчастные были изгнаны с Сицилии во время великого изгнания — в 1492 г.

Сицилийцы сочли испанскую инквизицию более жестокой, чем папскую. Они неприязненно воспринимали это новое учреждение. В 1516 г., в год кончины Фердинанда, на острове произошли беспорядки, направленные против инквизитора Серверы, недавно назначенного Торквемадой, а также против вице-короля Монкады. Последний был виновником обнищания населения, поскольку принудительно скупал всю пшеницу и вывозил ее, вследствие чего люди голодали. Он опасался, что известие о кончине Фердинанда вызовет беспорядки, и хотел скрыть эту новость от народа, но все равно ее узнали. Толпа бунтовщиков ворвалась во дворец вице-короля, а сам он бежал, переодевшись слугой, а в дальнейшем на корабле тайно отплыл в Испанию. Упустив вице-короля, бунтовщики решили напасть на инквизитора. Последнему повезло меньше: бежать ему не удалось. Однако Сервера смог защитить себя от расправы, подняв над головой дароносицу со Святыми Дарами. Хотя толпа всячески поносила его, но эти люди, достаточно суеверные, не могли напасть на человека, державшего подобную вещь. Инквизитор также сумел бежать в Испанию на корабле. Толпа мятежников ворвалась в тюрьму инквизиции и освободила заключенных. После этого три года инквизиция не функционировала на Сицилии.

В 1519 г. Сервера снова был прислан инквизитором на этот остров. После этого в течение пяти-шести лет аутодафе происходили ежегодно, но число жертв было невелико, по одному человеку в год в среднем, возможно, потому что и население острова было небольшим. В 1519 г. было сожжено пять человек, в 1520 г. — один, в 1521 г. — один, в 1524 г. — пять, в 1525 г. — пять, в 1526 г. — пять человек.

За пределами Испании инквизиторов чаще обвиняли в коррупции, чем их коллег, находившихся под надзором совета инквизиции. Инквизиторы получали взятки от такого количества людей, что, хотя многие были приговорены к галерам, фактически попали туда не все. Средства, предназначенные инквизиции, нередко попадали в карманы отдельных инквизиторов; жалобы на это были нередки.

Хотя по договору 1713 г. Сицилия перешла под управление Савойи, даже тогда там продолжала действовать испанская инквизиция, а через пять лет остров подпал под управление Австрии. Император, не желая, чтобы инквизиция управлялась из Мадрида, создал Совет по управлению в Вене, хотя само учреждение оставалось испанским. Потом король Карл III снова вернул Сицилию. Однако Святая палата уже пережила себя, и в XVIII в. она была упразднена. Историк Леа утверждает, со ссылкой на Франчину,4 что менее чем за триста лет ее существования ее жертвами стал на Сицилии 201 человек.

9. Сардиния

Поскольку Сардиния являлась одним из испанских владений, инквизиция была там создана в 1492 г., и возглавил ее Санчо Мария, остававшийся на этом посту до 1497 г., когда его послали на Сицилию и его сменил Габриэль Кардона.

Кардона скоро поссорился с вице-губернатором и архиепископом Калиарийским, поскольку арестовал некоего Доминго де Санта-Крус, которого они считали нужным оставить в покое. Вице-губернатор и архиепископ силой освободили Доминго, что вызвало недовольство Фердинанда, заинтересованного в верховенстве инквизиции повсюду.

Правда, Кардона вскоре был освобожден от должности, и его место занял епископ Бонавельский.

Может быть, и сам Кардона попросил позволения покинуть Сардинию, так как и там народ относился к инквизиции подозрительно и неприязненно. Фонте, помощник Кардоны, известный как «приемщик», так как он распоряжался конфискованным имуществом, подвергся нападению и был смертельно ранен. Правда, его успели доставить в Испанию, однако вскоре он умер от ран. После этого убийства нелегко было найти преемника на этот пост. Лишь через несколько месяцев новым помощником инквизитора был назначен Хуан Лопес.

Изначально сардинская инквизиция была создана для борьбы в основном с новообращенными, впавшими в ересь. Ее история полна сведениями о конфликтах между инквизиторами и епископами, которым вовсе не по душе было, что часть их власти перешла к инквизиции. Так же, как и в других регионах за пределами Испании, у инквизиторов здесь появилась тяга к роскоши. Назначались ненужные должностные лица, непомерно росли расходы.

В 1580 г. Филипп II обратился к Григорию XIII за финансовой помощью. Эта просьба не была удовлетворена. При Филиппе III финансовое положение сардинской инквизиции стало еще более трудным. Непросто было склонить людей занять должность инквизитора на этом острове, не только из-за климата, но и из-за скудного вознаграждения.

В 1718 г. Сардиния перешла во владение герцога Савойского, и вместе с прекращением испанского владычества инквизиция перестала существовать. Савойская династия никогда благосклонно не относилась к инквизиции, в которой видела угрозу светской власти. Теперь полномочия осуждения еретиков перешли к епископам. Во второй половине XVIII в. преследования еретиков на Сардинии практически прекратились.

10. Милан

Милан перешел во владение Испании в 1529 г. Поскольку он превратился в убежище для тех, кто выступал против учения церкви, этот город привлек внимание папской инквизиции. Однако к этому времени рвение инквизиторов ослабело, и это не устраивало Филиппа II, который хотел заменить старую инквизицию на испанский ее вариант, чтобы организовать действенную борьбу с еретиками. Он решил послать туда Гаспара Сервантеса, имевшего большой опыт работы в Испании. Сервантес, однако, не жаждал подобного назначения, а папа не спешил его утвердить.

Между тем известие о готовящемся новом назначении встревожило население Милана. Стало ясно, что попытка ввести там испанскую инквизицию может закончиться беспорядками. Филипп, не желавший мятежей в своих владениях, решил выиграть время и дать разъяснения миланцам, что он не намерен вводить в Милане инквизицию испанского типа, но собирается назначить туда опытного инквизитора для более тщательного попечения о благе католиков. Все же в Милане не удалось ввести испанскую инквизицию.

В 1560 г. Пий IV назначил архиепископом Миланским своего племянника, кардинала Карло Борромео. Этот пост давал власть над всей Ломбардией. Кардинал с большим рвением взялся за борьбу с ересями, так что едва ли миланцы, избежавшие испанской инквизиции, добились того, чего они желали.

11. Канарские острова

На Канарских островах инквизиция была создана в 1505 г., когда туда направили Лопеса Трибальдоса с ограниченными полномочиями, так как было решено, что все важнейшие дела будут разбираться в Севилье.

Позднее Великий инквизитор Эспиноза понял, что таким образом был причинен ущерб полномочиям инквизиции, и сделал ее автономной, направив туда энергичного Диего де Фунеса. Последний вскоре организовал на островах аутодафе, привлекшее огромное количество зрителей. Одному обвиняемому, мориску, богатому купцу Фелипе, удалось с семьей и несколькими товарищами бежать на корабле в Марокко, где он многое рассказал об испанской инквизиции. Вскоре, однако, на Фунеса стали поступать жалобы, и из Испании был послан инспектор для проверки. Они с Фунесом подружились и вместе — готовили аутодафе, но одновременно инспектор готовил обвинения против инквизитора. Фунес, был обвинен в присвоении средств инквизиции, сделках с богатыми маврами, принятии подарков и. т. д. — довольно обычные обвинения для людей его положения, находившихся вдалеке от центральных властей. Ему пришлось отчитываться о своих делах в Мадриде.

Многие английские и голландские моряки, предстали перед инквизицией на Канарах, как и многие новообращенные, бежавшие туда из Испании в надежде, что там их оставят в покое. Преследовали и морисков, но чаще обвиняли в кощунстве или колдовстве, нежели в ереси.

Приобрело известность одно дело об обольщении, тем более что в том же десятилетии подобный случай произошел во Франции. В 1747 г. брат Бартоломео Белло соблазнил юную прихожанку Марию Гонсалес. Она забеременела, родила и принесла ребенка священнику, своему любовнику, который сначала окрестил ребенка, а потом удавил его. Так как приговоры за соблазнения были легкими, то неудивительна частота этого преступления, насколько можно судить по сохранившимся записям (при этом вполне возможно, что становились известными далеко не все такие случаи). Из 22 человек, представших перед трибуналом в 1706–1708 гг., по данным Ли, семеро обвинялись в совращении — довольно большой процент.

Инквизиция была ликвидирована на Канарских островах в 1813 г., что вызвало бурную радость населения. Все висевшие в церквах «санбенито» были тогда изъяты и публично сожжены. Радость была несколько преждевременной, поскольку в 1814 г. инквизиция была введена вновь.

Однако в 1820 г. она была упразднена навсегда и инквизиторы покинули Канары. При этом никто не позаботился об архивах, вследствие чего многие интересные документы были утрачены.

12. Португалия

В 1581 г. Филипп II присоединил Португалию к Испании и, конечно, сразу обратил внимание на инквизицию. Он пожелал подчинить ее Великому инквизитору, но папа Григорий XIII не согласился на это. Все же активность инквизиции в Португалии в это время возросла, и с 1581-го по 1600 г. состоялось пятьдесят аутодафе.

Теперь, когда обе страны объединились, многие иудеи, жившие в Португалии, решили перебраться в куда более богатую Испанию, надеясь найти там более широкое поле для своих предприятий. После изгнания 1492 г. Хуан II разрешил иудеям жить в Португалии за большую плату, но лишь временно. Многие из них приняли христианство, чтобы им разрешили остаться. Эти-то люди теперь вернулись в Испанию.

К концу XVI в., после двадцати лет испанского господства, Португалия сильно обеднела. Богатые купцы покинули Лиссабон, и некогда многолюдный город опустел. В стране из 700 кораблей оставалось только 200. Народ обвинял в этом иудеев. Еще в начале века, в 1506 г., в столице вспыхнули беспорядки, повлекшие за собой резню иудеев, когда погибли тысячи людей. Португальская инквизиция отличалась еще большей жестокостью, чем испанская. Однако в XVII в. в этой стране появился человек, который стремился к реформам. Это был иезуит Виейра, прибывший сюда в 1661 г. из Южной Америки и пораженный тем, что он увидел. Этот человек воспитывался в иезуитской школе и был разлучен с родителями, которые не желали, чтобы их сын стал иезуитом.

Когда этому человеку было тридцать три года, Хуан IV дал ему место проповедника в придворной церкви; но, видя блестящие способности священника, король решил использовать их и стал посылать своего протеже с дипломатическими поручениями в Голландию, Англию, Францию и в Рим. Затем он был послан миссионером в Бразилию. После того как правительство Португалии решило отозвать оттуда своих миссионеров, Виейра вернулся в Лиссабон и снова стал придворным священником. Но в столице у него были враги, которые добились его изгнания в Коимбру. Не довольствуясь этим, они продолжали преследование Виейры. Все его проповеди записывались и исследовались на предмет выявления еретических мыслей.

В октябре 1665 г. он оказался в тюрьме инквизиции. Ему ставили в вину осуждение преследований еретиков и требование обнародовать имена доносчиков и свидетелей. Кроме того, он выражал мнение, что иудеям можно разрешить занимать государственные должности и даже исповедовать свою религию, если только они не нападают на христиан. Виейра записал несколько случаев преследования еретиков инквизицией, в частности случай некой Марии да Консейсао, которая была обвинена в исповедовании иудаизма и, после дыбы, дважды признавала себя виновной, но перед трибуналом отказывалась повторить признание. Ее отправили на дыбу в третий раз, и на этот раз она не покаялась. Ее приговорили к бичеванию на улицах столицы и к ссылке в Африку. Такой человек, как Виейра, был опасен для инквизиции. Но поскольку он был членом влиятельного и могущественного Общества Иисуса, с ним нельзя было обращаться так же, как с каким-нибудь марраном или мориском.

Он был приговорен к лишению сана и содержанию под арестом в колледже иезуитов по указанию Святой палаты, который он не имел права покидать без согласия инквизиции. Виейру отправили в Котовийский колледж Общества Иисуса в столице.

В то время орден иезуитов оказывал помощь королеве-матери в низложении Альфонса VI и возведении на престол Педру (будущего Педру IV), поэтому влияние иезуитов при дворе было велико. Виейру освободили, и он уехал в Рим. Там он продолжал нападки на португальскую инквизицию, обвиняя ее в жестокости и лицемерии и утверждая, что она не делает различий между правыми и виноватыми.

Между тем в 1671 г. началось новое гонение на новообращенных христиан в Лиссабоне. Все началось с кражи облаток из церкви. Инквизиция сразу же обвинила в этом новообращенных. Сотни людей были арестованы. Но нашлись люди, напуганные этими гонениями, которые обратились с прошением к королю, с тем чтобы преследования были остановлены.

Король решил передать этот вопрос на рассмотрение в Рим. В это время был найден вор; им оказался не новообращенный, а обычный прихожанин. Однако и после этого инквизиторы продолжали задерживать заключенных «для выяснения всех обстоятельств». Папа Климент X попросил инквизиторов выслать дела осужденных, чтобы он мог ознакомиться с ними. Только под угрозой отлучения от церкви они выслали два дела. Король просил папу римского рассмотреть положение в португальской инквизиции и внести какие-то изменения. Но на расстоянии осуществлять такие вещи было трудно, а инквизиторы тогда обладали большим могуществом. Утешением для преследуемых могло стать лишь то, что люди, занимавшие столь высокое положение, пытались добиться справедливости.

13. Гоа

Именно св. Франсис Ксавьер уговорил короля Португалии ввести инквизицию в португальском владении Гоа. В 1545 г. он писал королю, что «иудейские козни» распространяются на подвластных Португалии землях Ост-Индии.

Захватив Гоа в 1510 г., португальцы создали там епархию и стали, как обычно, принудительно обращать местное население в католицизм.

Хотя письмо св. Ксавьера осталось без ответа, в 1560 г. на Гоа был послан в качестве инквизитора Алексо Диас. Тамошний трибунал считался одним из самых беспощадных в христианском мире. Хорошее описание деятельности инквизиции в этой провинции составил путешествовавший по Индии француз Деллон в книге «Об инквизиции на Гоа», вышедшей в 1688 г. (Гоа находится в Индийском регионе, в настоящее время — в составе Индии. — Пер.) Сам он рассказывает, что увлекся одной женщиной, на которую имели виды губернатор и один из священников. Деллон имел больший успех, что вызвало ненависть этих двоих. Сам француз, считая, что ему нечего бояться инквизиции, не раз высказывал свое пренебрежение к некоторым нормам католицизма, а священник, его соперник, являлся секретарем инквизиции в Дамане (смежная территория, также тогда португальская. — Пер.).

Неожиданно для себя француз однажды ночью был арестован и брошен в тюрьму, где провел четыре месяца.

Потом его заковали в кандалы, посадили на корабль и отвезли в Гоа. По распоряжению архиепископа его сначала держали в епархиальной тюрьме, до перевода в тюрьму инквизиции. Деллон пишет, что эта тюрьма была темная, грязная и невообразимо отвратительная.

Наконец заключенный был переведен в тюрьму инквизиции и вызван на допрос к главному инквизитору Ост-Индии Франциско Дельгадо.

В ответ на вопрос, знает ли он, за что арестован, Деллон рассказал свою историю, которую инквизитор молча выслушал. Потом он позвонил в колокольчик, и узник был уведен в помещение, где его обыскали, остригли и отправили в камеру.

Французский путешественник описывает эту тюрьму как огромное здание с тремя воротами, причем заключенных вводили в центральные, а слуги инквизиции входили в боковые. По его словам, камеры в нижней части здания были маленькими и темными, а камеры в верхней части — гораздо более удобными. Каждому заключенному полагался глиняный сосуд для мытья и еще один сосуд для других целей, который выносили раз в четыре дня. Заключенных кормили трижды в день, и в тюрьме были врачи. Покойников без совершения обрядов хоронили на территории тюрьмы, если же их посмертно признавали виновными в ереси, то останки эксгумировали и сжигали во время аутодафе. При малейшем шуме, исходившем от кого-то из заключенных, его избивали. Раз в два месяца инквизитор и нотариус посещали узника и спрашивали, хорошо ли с ним обращаются. Он знал, что правильнее отвечать утвердительно.

Когда Деллону снова предоставили аудиенцию с инквизитором, тот опять спросил, знает ли француз, за что его арестовали. Тот снова сказал, что, очевидно, за разговоры, которые он вел в Дамане. Инквизитор отвечал, что, когда человек винит сам себя, это похвально, но во имя Христа Деллон должен покаяться до конца, чтобы познать милость трибунала к тем, кто признает свои грехи добровольно. Это было сказано с намерением запугать узника, и его отвели назад в камеру для размышлении. Через две недели аудиенция повторилась. Деллону было предложено прочесть «Отче Наш», «Богородица, радуйся», «Верую», перечислить десять заповедей, церковные заповеди и «Храни Господь…». Он сделал все это, так что его судьям было не к чему придраться. Затем его снова предупредили, что ему следует покаяться. В страхе перед темным будущим Деллон дважды пытался совершить самоубийство, но оба раза его жизнь спасли. В камере, где сидел француз, были слышны стоны из «камеры пыток». Очевидно, это было психологическое давление, оказываемое на Деллона, с целью запугать его. Однажды, в воскресный январский день в 1676 г., услышав колокольный звон, узник догадался, что на следующий день будет аутодафе и что его, очевидно, отведут на костер.

На другой день в два часа ночи Деллона действительно вывели из камеры и привели сначала в большой полутемный зал, где его и других заключенных (около двухсот человек) собрали на галерее и велели им ждать. На рассвете зазвонили колокола, и заключенных вывели на улицу. Их привели в церковь Св. Франциска, где присутствовали вице-король и главный инквизитор. Священник прочел проповедь, в которой сравнил инквизицию с Ноевым ковчегом, где дикие звери становились ручными.

Затем был оглашен список преступлений каждого заключенного и оглашен приговор. Деллон был обвинен в непочтительном отношении к иконе и кресту, хуле на инквизицию и отрицании значения таинства Крещения. За это он был приговорен к конфискации имущества, высылке из Ост-Индии и каторжным работам в Португалии. Двоих узников, мужчину и женщину, приговорили к сожжению на костре, вместе с чучелами нескольких заключенных, которые уже умерли к этому времени.

Деллона отправили в Лиссабон, а после этого — на каторгу, где он находился, пока не был освобожден стараниями соотечественников.

Рул рассказывает о том, как доктор Клод Бучанен, англиканский священник и писатель, побывал в 1808 г. на Гоа и, к его удивлению, его пригласил в гости брат Иосиф, инквизитор высокого ранга. К тому времени инквизиция была уже не так могущественна, как во времена Деллона, и аутодафе не производились публично.

Бучанен принял приглашение, надеясь воспользоваться случаем, чтобы побольше разузнать об инквизиции. Брат Иосиф заинтересовался литературной работой англичанина, Бучанен же интересовался деятельностью инквизиции и дал инквизитору для ознакомления книгу Деллона, переведенную на португальский язык. Брат Иосиф назвал книгу лживой, и тогда Бучанен попросил его отметить те отделы в книге, которые содержат ложь. Брат Иосиф готов был признать, что описание тюрьмы у Деллона — верное, но он совершенно исказил мотивы деятельности инквизиторов и суть деятельности католической церкви. Доктор Бучанен спросил, может ли он осмотреть здание инквизиции, объясняя это тем, что хочет написать книгу об Индии и без сведений о Святой палате его описание будет неполным. Брат Иосиф неохотно согласился, видимо не желая конфликтовать с представителем страны, чья власть в Индии была тогда очень сильной.

Англичанин побывал в большом зале, где в свое время был и Деллон. Находившиеся там инквизиторы и фамильяры показались ему суровыми и неразговорчивыми. Когда гость заявил, что хочет осмотреть камеры, увидеть заключенных и побывать в камере пыток, ему в этом было отказано. На это Бучанен возразил, что, если его просьба не будет выполнена, он вынужден будет поверить описаниям Деллона и других авторов. Если с заключенными обращаются хорошо, то разве не было бы правильно дать им возможность увидеться с писателем, чтобы он поведал об этом миру? Англичанин также добавил, что хотел бы знать, нет ли среди узников его соотечественников, которых он считает своим долгом защитить. На это инквизитор ответил, что у него просто нет больше времени на встречу с английским гостем.

Бучанен поблагодарил его за гостеприимство и попросил ответить на один вопрос: сколько заключенных содержится в тюрьме. Инквизитор сказал, что на этот вопрос он не может ответить. В 1774 г. трибунал был упразднен, но в 1779 г. восстановлен. В 1812 г., когда появились «Христианские исследования в Азии» Бучанена, трибунал инквизиции еще существовал, но вскоре после этого он был упразднен окончательно.

14. Оливарес

С приходом к власти в Испании династии Бурбонов власть инквизиции быстро начала слабеть. Политику Бурбонов кратко сформулировал один из них, Людовик XIV: «Государство — это я!» Политика этой династии и в Испании оставалась такой же, как во Франции, и Бурбоны не могли потерпеть, чтобы инквизиция сохраняла былое могущество, которое позволяло ей соперничать с королевской властью.

Приход Бурбонов, как и ослабление инквизиции, могут показаться неожиданностью, но при взгляде на историю Испании со времен Филиппа II это становится понятным.

Когда, незадолго до кончины, Филипп II говорил, что опасается, как бы вместо его сына Филиппа не стали править фавориты, то предчувствие не обмануло его.

Филипп III не был глупцом, но был человеком слабым и действительно, как и опасался отец, подпал под влияние временщиков. Слабость правителя привела к дальнейшему усилению инквизиции, но люди теперь соблюдали наружное благочестие, чтобы не привлекать внимания Святой палаты, хотя вовсе не обязательно разделяли взгляды церкви. При Филиппе III процветание страны пошло на убыль. Население голодало, легкая промышленность пришла в упадок, разоренная налогом «алькабала», а королевский фаворит герцог Лерма был замешан в махинациях с валютой. К тому же при дворе царила такая роскошь, которой никогда не позволяли себе придворные при Филиппе II.

В день рождения наследника, Филиппа IV, началось восстание морисков.

Король признал их виновными в заговоре против Испании совместно с королем Франции, герцогом Савойским и английской королевой.

Они были высланы из страны, которая потеряла, таким образом, большое количество искусных и трудолюбивых работников, что привело к упадку сельского хозяйства и ирригации. Король же, несмотря на все это, продолжал тратить деньги на содержание роскошного двора и пышные церемонии, а потому обременял народ новыми налогами. Чтобы успокоить свою совесть, он строил монастыри.

Но все же Филипп III не был настолько глуп, чтобы совсем не понимать происходящего в стране. В 1609 г. он потребовал, чтобы ему представили доклад о положении народа, и был шокирован тем, что узнал. Теперь король решил покончить с роскошью. Хотя ему не было и сорока, он уже думал о спасении души через своевременное раскаяние, так как увидел, что он сам был виновником бедственного состояния страны. Сыну же он стал внушать, что тот должен стать более мудрым правителем, нежели его отец.

Фавориты знали о слабом здоровье короля, и, полагая, что наследник скоро займет трон, враги герцога Лермы старались окружить наследника своими людьми. Одним из них был Гаспар де Гусман, граф Оливарес, которому было тогда двадцать восемь лет.

Оливарес стал компаньоном наследника, которому тогда не было и четырнадцати, и начал оказывать на него большое влияние. Оливарес подбирал мальчику слуг из числа зависимых от него людей и внушал, что, став королем, юный Филипп должен будет править успешнее, чем его отец (имея в виду, впрочем, что реальным правителем будет он сам, Оливарес).

В 1612 г. старшая дочь короля Анна была обручена с Людовиком XIII Французским, а принц Филипп — с Изабеллой Бурбон, старшей дочерью Генриха IV. В июле 1619 г. король с сыном совершили торжественный визит в Португалию, где принц принял присягу на верность от португальцев, признавших его своим законным правителем, а он, в свою очередь, поклялся, что будет уважать их права. В этой поездке наследника сопровождал также Оливарес, так как слабое здоровье короля вызывало беспокойство при дворе: опасались даже, что он не вернется в Мадрид. В 1620 г. Оливарес решил, что принцу (которому в это время было пятнадцать с половиной лет) пора жениться, и его бракосочетание состоялось в ноябре того же года под наблюдением всесильного воспитателя.

Между тем здоровье короля быстро ухудшалось, несмотря на кратковременные повороты к лучшему (однажды ему на несколько месяцев стало легче, после того, как к нему, по его просьбе, принесли тело усопшего св. Исидора Мадридского, чтобы король мог коснуться его). Филипп III раскаивался, считая себя негодным правителем, умолял сына не повторять ошибок отца, а более всего — сохранить Испанию католической и выдать сестру Марию только за католического государя.

Наконец, после кончины короля наступил час, которого давно ждал Оливарес. Принц стал королем Филиппом IV.

Новый король был человеком жизнерадостным и добродушным. На людях он держался с благочестивой важностью, которая подобала испанским монархам, но в частной жизни был общителен и весел, а больше всего ценил общество писателей, актеров, художников и вскоре прослыл царственным покровителем искусств.

Но более всего Филипп был склонен к чувственным удовольствиям, хотя время от времени он искренне раскаивался в том, что имел любовные интриги. Хотя он очень любил жену Изабеллу, но не оставил склонности к внебрачным связям, которая у него вошла в привычку. Несмотря на это, король сам был очень ревнив. Особенно он ревновал Изабеллу к дону Хуану де Тасису, графу Вилья-Медиане, который явно ухаживал за королевой. Однажды во время любительского спектакля, в котором играла сама королева (она, как и король, очень любила театр), на сцене вдруг загорелся занавес, и Филипп бросился за кулисы, чтобы поглядеть, что с королевой. Он застал ее в полуобморочном состоянии. в объятиях Вилья-Медианы. Вокруг этой истории возникло много слухов и сплетен, и историк Хьюм утверждал, что все это известно из источников, не заслуживающих доверия, но. указанная сцена в театре, очевидно, действительно произошла.

Через четыре месяца после этого, ночью, когда граф Вилья-Медиана проезжал в карете под аркой Калле-Майор, неизвестный в маске убил его выстрелом из арбалета. Молва приписала королю организацию этого убийства.

Если Филипп и Изабелла любили удовольствия и поощряли искусства, то при этом они никогда не забывали о своем долге перед католической церковью, и многие спектакли, которые были поставлены по их заказу, превращались в религиозные церемонии. Они жили в атмосфере, благоприятствующей деятельности инквизиции.

Тогдашнюю обстановку можно понять на примере Рейнара де Перальты. Этот французский разъезжий торговец забрел в церковь при монастыре Св. Филиппа, когда там было множество гостей и богомольцев, пришедших принести благодарственную молитву по случаю рождения инфанты. Рассказывают, что он стал на колени перед алтарем и будто бы оскорбил Святое Таинство, что считалось равнозначным отрицанию Непорочного Зачатия. Перальта был схвачен и доставлен в трибунал инквизиции. Его признали виновным в ереси. Перальта успел раскаяться и в знак «милости» был удавлен перед сожжением. Однако дело его демонстрирует тогдашнюю атмосферу истерии, в которой процветала инквизиция. Так как церковь была оскорблена, в Мадриде объявили траур, все храмы завесили черным крепом, и в течение недели не было разрешено играть спектаклей в театрах, а проституткам запретили заниматься своим ремеслом. И подобное ложное благочестие уживалось в столице Испании со страстью к наслаждениям и роскоши.

В Мадриде тогда было два театра, которые охотно посещала публика; бывала на спектаклях и знать во главе с королевой. Однако самым любимым представлением считались аутодафе, и инквизиция была готова предоставить мадридцам это зрелище.

Филипп и Изабелла присутствовали на аутодафе 4 июля 1624 г.; помимо них в числе зрителей был почти весь двор. Среди жертв инквизиции было много евреев, которые обвинялись в том, что они собирались в одном из домов и совершали иудаистские ритуалы и оскорбляли распятие. Филипп поклялся во что бы то ни стало хранить чистоту католической веры, и клятву эту повторили члены Высшего совета. Королевский духовник прочел проповедь, после чего огласили приговоры. Семеро обвиняемых были приговорены к сожжению на костре. Конечно, посещая подобные церемонии, король и королева искренне верили, что они искупают таким образом собственные грехи.

В такой обстановке процветала инквизиция, и народ следовал в этом смысле по тому же пути, что и королевский двор.

Оливарес был полон решимости сам править страной, стоя за спиной короля. Граф не позволял никому входить в королевские покои прежде, чем это сделает он сам. Оливарес был не таким человеком, чтобы просто довольствоваться властью ради власти. Он хотел сделать свою страну могущественной, и, если не мог полностью достичь своей цели, причиной тому было отсутствие внутреннего единства в Испании. Арагонцы и каталонцы были подвержены сепаратистским настроениям, а подчиненная Испании Португалия также на деле не проявляла особой преданности испанской короне. Власть Оливареса в тот период была велика. И даже инквизиция не могла с ним не считаться, что видно на примере одной довольно комичной истории.

В то время были в моде большие круглые жесткие воротники. Некоторые из них выглядели смешными, и модельеры подумывали о возвращении к более простым, плоским валлонским воротникам. Однако эти воротники, популярные у голландцев, у многих испанцев ассоциировались с образом жизни еретиков. В это время городской портной из Калле изобрел новый жесткий воротник, прозванный «голилья», сделанный из картона, обшитого тканью. Это новое изделие отличалось изяществом и пришлось очень по нраву королю. Однако конкуренты закройщика, опасавшиеся разорения, стали распространять слухи, что изобретатель, очевидно, пользуется какой-то дьявольской машиной для производства своих изделий и ему покровительствует нечистая сила. Потом кто-то донес в инквизицию, будто закройщик связался с дьяволом и стал колдуном, и вскоре он был арестован. Будучи королевским поставщиком, он послал Оливаресу отчаянное письмо с просьбой о помощи. Оливарес, которого новый воротник вполне устраивал, потому что мог служить около года и его не надо было стирать, был раздражен действиями инквизиции. Он вызвал инквизиторов, высмеял их за глупость и потребовал освободить портного, что и было сделано. Это — бесспорное свидетельство могущества графа Оливареса в тогдашней Испании.

В 1634 г., когда финансы страны были расстроены, Оливарес начал переговоры с иудеями Леванта и Африки, с тем чтобы какому-то количеству из них разрешили вернуться в страну для обеспечения ее финансового процветания. По его плану им должно было быть предоставлено право жить в специальном квартале в Мадриде.

После этого, однако, инквизиция потребовала отставки Оливареса, поскольку воплощение «сумасбродных фантазий» этого человека могло бы привести к умалению истинной веры. Хотя Филипп и подчинялся воле Оливареса, но он не мог не считаться с инквизицией, тем более что его мучила совесть за свои грехи и он хотел загладить их. План Оливареса не осуществился.

В другом случае Оливарес потребовал несколько дел лиц, арестованных инквизицией. Великий инквизитор не соглашался на это, но Оливарес употребил всю свою власть и добился своего — Великому инквизитору пришлось уступить. Получив дела, королевский фаворит сжег их и освободил арестованных.

По одной из версий, у Оливареса даже был план вовсе упразднить инквизицию, но религиозный король на это бы никогда не пошел.

Инквизиция же не могла не помнить, что этот человек причинил ей столько хлопот.

В 1627 г. король Филипп тяжело заболел (придворные считали даже, что он смертельно болен). Его маленькая дочка скончалась, а королева была снова беременна. Однако Оливарес не верил в то, что королева может родить здорового ребенка. Враги Оливареса, самым влиятельным из которых был Карл, старший брат короля, воспользовавшись болезнью Филиппа, стали интриговать, чтобы избавиться от всесильного фаворита. Но король выздоровел, и Оливарес восторжествовал над своими противниками. Филипп, как обычно в таких случаях, был полон чувства раскаяния в своих грехах. У него было много незаконных детей, и некоторые из них достигли высокого положения и почестей. Самым любимым был дон Хуан Австрийский, здоровый и красивый мальчик. К тому же король очень любил его мать, актрису Марию Кальдерой, которая, будучи религиозной, хотела, чтобы Филипп поскорее оставил ее и она ушла бы в монастырь. После того как родился дон Хуан, Мария упросила короля разрешить ей стать монахиней, на что он неохотно согласился из любви к ней и ее сыну.

Но через полгода после этого родился законный сын Филиппа, наследник престола Бальтазар-Карлос.

Оливарес завоевал также и ненависть королевы — за то, что он потакал любовным интригам короля, и за то, что не допускал ее до политических дел. С рождением же Бальтазара-Карлоса, который оказался вполне жизнеспособным мальчиком, позиции королевы очень усилились, а она была далеко не единственным врагом временщика.

Всесильный министр считался виновным в ссоре между инквизицией и королевскими судьями, в росте преступности в столице, в начавшейся войне с Францией. Однажды некий дворянин Луханес в придворной церкви встал на колени перед королем, умоляя его избавить страну от Оливареса. Беднягу Луханеса объявили сумасшедшим, он был заключен в тюрьму. А потом умер при загадочных обстоятельствах. Сразу появились слухи, что с ним разделался королевский фаворит. Число врагов Оливареса еще возросло, когда он представил при дворе двадцативосьмилетнего Фелипе де Гусмана, которого объявил своим сыном, и даже потребовал для него руки дочери герцога Фриаса, коннетабля Кастилии (на что последний вынужден был согласиться). Ропот против Оливареса усилился. Он не мог найти денег на войну, Португалия вышла из-под испанского контроля, деньги обесценились, а в Мадриде были арестованы многие королевские подданные, которые не могли или не хотели платить налоги. Теперь у Оливареса было слишком много врагов — королева, придворные, народ, инквизиция.

Испания терпела поражения на море и на суше, и король сам решился стать во главе армии.

Оливарес противился этому. Но король на этот раз не послушался своего министра. Регентшей стала королева, которая вовсе не жаловала Оливареса, а последний присоединился к королю в военном походе. Королева сумела найти средства на ведение войны и этим снискала себе поддержку народа. А к числу противников Оливареса прибавились некоторые его родственники, поскольку, усыновив Фелипе, он лишил их надежды на наследство.

В 1642 г. армия короля потерпела тяжелое поражение, и придворные сказали королю, что он потеряет корону, если не сменит советника.

Когда король вернулся в Мадрид, королева принесла к нему сына и стала умолять мужа избавиться от Оливареса, хотя бы ради счастья их ребенка.

К королеве присоединилась старая кормилица короля, которую министр удалил от двора.

Тронутый их мольбами, Филипп написал Оливаресу, что увольняет его в отставку. Наконец врагам фаворита удалось разделить их с королем, чьим советником Оливарес был более двадцати лет.

Шла молва, что инквизиция применила свои тайные методы, чтобы удалить графа Оливареса. Народ продолжал требовать расправы над ним и после его отставки, а инквизиция не могла забыть, что этот человек выступил как ее открытый противник. Король колебался, но готов был уступить требованиям врагов Оливареса.

Когда Оливарес попросил у короля разрешения вернуться в Мадрид, тот ответил, что должен править, а его сын должен стать королем Арагонским, но боится, что этому не бывать, если он не выдаст Оливареса его врагам. Получив это письмо, граф, говорят, был так потрясен, что лишился рассудка. Вскоре он скончался. Это произошло 22 июля 1645 г., через два года после его отставки.

15. Инквизиция при Филиппе IV

Все это время инквизиция продолжала действовать с прежним фанатизмом. Король, решивший, как некогда его отец, что причиной бедственного положения страны стало его поведение, постепенно впал в мистицизм, пытаясь успокоить совесть пышными религиозными церемониями.

В это время он познакомился с Сор Марией де Агре дай, когда путешествовал по стране и посетил обитель Непорочного Зачатия в Агреде. Сор Мария, которой тогда было лет сорок, была уже известна своими мистическими сочинениями и видениями, и король очень желал с нею познакомиться. При встрече она произвела на Филиппа очень хорошее впечатление, они стали друзьями и начали переписываться.

Всего за двадцать с лишним лет этой странной дружбы они написали друг другу около шестисот писем. Она оставалась главной советницей короля до своей кончины в 1665 г. Филипп пережил ее на четыре месяца.

Когда из арагонских кортесов Филиппу пришла жалоба на инквизицию, король не знал, на что ему решиться. С одной стороны, он считал инквизицию оплотом католической веры, но с другой — опасался восстания в Арагоне. И тогда Филипп обратился за советом не к министрам, а к аббатисе Марии.

Сор Мария, несмотря на свой мистицизм, трбладала трезвым умом и была предана королю. Так как он писал, что, как настоящий католик, должен в любом случае поддерживать инквизицию, аббатиса предложила ему подумать, какие последствия для Испании мог бы иметь мятеж в Арагоне, тем более что в Каталонии и без того уже начались волнения.

Поскольку Филипп прислушался к ее советам, представители арагонской инквизиции потеряли многие привилегии, что особенно сказалось в деле об убийстве инквизитора Ласатеи. У него была любовная связь с одной замужней женщиной, о чем узнал ее муж, некий Ковед. Однажды вечером он, неожиданно вернувшись домой, убил Ласатею. После убийства и муж и жена исчезли, но их слуга был арестован инквизицией как соучастник. Однако в это дело вмешался высший суд Арагона. И возник конфликт между светским и церковным судами. Высший совет Испании провозгласил, что лучше было бы удалить трибунал инквизиции из Арагона, чем подвергать его подобному унижению. Эта история ясно указывает, насколько была тогда ограничена власть инквизиции в Арагоне.

В октябре 1644 г. королева скончалась, по-видимому от холеры. Король искренне горевал о ней (несмотря на свою неверность, он был к ней привязан). Филипп продолжал писать Сор Марии, прося ее о заступничестве перед святыми, о том, чтобы они, по ее молитвам, помогли ему одолеть свои беды, и спрашивал ее советов.

На этот раз Мария посоветовала ему очистить Мадрид от греха. По ее сведениям, поведение и пристрастие к роскоши жителей и жительниц столицы не соответствовали нравам добрых католиков. Подчиняясь ее влиянию, Филипп приказал закрыть театры (к огорчению и изумлению жителей столицы, поскольку он сам прежде был театралом).

Справедливости ради следует сказать, что Мария также посоветовала ему присмотреться к незаконным действиям вербовщиков, которые, стараясь захватить побольше людей на военную службу, причиняли немалые лишения их семьям и ущерб хозяйству страны. Этому совету король также последовал, что принесло пользу Испании.

В 1646 г. наследник престола Бальтазар-Карлос скончался от лихорадки, и король, убитый горем, отошел от государственных дел, поручив их фаворитам. Это обстоятельство очень огорчило Сор Марию, которая написала Филиппу, что у нее было видение: перед нею предстала тень Бальтазара-Карлоса, который сказал, что очень горюет, видя, как его отец окружен людьми, пекущимися о собственной выгоде больше, чем о деле.

Король отвечал, что он не может обходиться без помощи министров, но сам вовсе не пренебрегает своими обязанностями.

Сор Мария ответила королю, что следует продолжать войну с французами после их поражения при Лериде.

После кончины Бальтазара-Карлоса снова встал вопрос о престолонаследии, и король Филипп, по настоянию министров, в конце концов женился на своей племяннице Мариане, которой в то время было всего пятнадцать лет. Сначала Филипп был очень предан своей жене и писал Сор Марии, что молится о рождении наследника. Вскоре, однако, общество слишком юной жены наскучило королю. Правда, в 1651 г. у них родилась дочь, Маргарита-Мария. Но и после этого Мариана чувствовала, что король охладел к ней, и тяготилась своим положением.

Потом появились новые дети, также девочки, которые умирали вскоре после рождения. Король, как и весь народ, уже отчаялись, ожидая наследника. Однако в 1657 г. у короля и королевы, наконец, родился сын, которого назвали Филипп-Просперо.

Через три года дочь Филиппа от первого брака Мария-Тереза была выдана замуж за Людовика XIV, с которым они давно были помолвлены (это стало следствием долгожданного мира между двумя странами), Филипп же по-прежнему пребывал в тревоге, так как маленький наследник оказался очень болезненным, и было мало надежды, что он доживет до совершеннолетия. В 1661 г. мальчик скончался, и король писал аббатисе, что Бог наказывает его за грехи. Его собственное здоровье было сильно подорвано, но на просьбы Сор Марии позаботиться о нем король отвечал, что на все — воля Божия.

Мариана между тем уже подумывала, что, когда не станет короля, власть в стране может перейти к ней. Она родила еще одного сына, очень слабого мальчика, с дефектом речи и признаками умственной отсталости; и все же он являлся наследником трона, а его мать, в случае смерти Филиппа, могла стать регентшей. Филипп догадывался обо всем этом. Аббатисы Сор Марии к этому времени уже не было в живых, и он остался без надежного советчика.

В 1665 г. Испания потерпела поражение от португальцев, которым помогали их новые союзники, англичане. У короля уже не было денег на снаряжение нового войска. В конце своей жизни Филипп не мог не видеть упадка, сменившего времена величия Испанской империи при его деде и прадеде, Филиппе II и Карле. Филипп IV считал, что это — наказание Божие за его неправедную жизнь. Король впал в такую депрессию, что появились слухи, будто его сглазили или околдовали. Новый Великий инквизитор даже осмотрел королевское собрание реликвий из опасения, что они могли быть подвержены злым чарам. В доминиканском монастыре в Атохе сожгли книгу по ведовству, вместе с портретами короля, которые были утыканы булавками. Но ни эти средства, ни лекарства врачей не помогли, и 17 сентября 1665 г. король скончался.

Именно в его царствование инквизиция, пожалуй, достигла наибольшего влияния в Испании, чему причиной были настроения короля и двора, что не могло не влиять на общую обстановку в стране. Король был слабым человеком, который уступал своим страстям, но хотел быть хорошим католиком и выполнять свой религиозный долг, как он его понимал. Поэтому он поддерживал инквизицию, которая превратилась в опору слабого монарха. Его держава потеряла былое могущество, но Филипп пытался выполнить хотя бы один завет своего деда — сохранить единую веру.

Было, правда, у этого короля и еще одно достоинство, не вполне оцененное при его жизни, — склонность к изящному. Он превратил Мадрид в центр искусств, окружив себя писателями и художниками, среди которых был и великий Веласкес.

В Испании начинался век Просвещения, и в этих условиях инквизиции было существовать гораздо труднее, чем прежде.

16. Дело Вильянуэвы

В истории инквизиции было немало случаев, вызывавших трения между государями и папами. Один из таких примеров — случай с Иеронимо Вильянуэвой, маркизом Вилялба, который произошел при Филиппе IV.

Вильянуэва оказался замешанным в деле аббатисы Терезы и монахинь монастыря Сан Пласидо.

Тогда появились слухи, будто многие монахини и сама настоятельница одержимы бесами. Между тем Вильянуэва снабжал деньгами этот монастырь и назначил туда духовника, священника Франциско де Кальдерона. Кальдерон был арестован инквизицией, монахини также были задержаны инквизиторами, и их заставили покаяться. В итоге Кальдерона приговорили к пожизненному заключению, Терезу — к четырехлетнему заточению в монастыре, а монахинь отправили в разные обители.

Вильянуэва не мог быть не замешанным в этом деле, тем более что жил по соседству, и нашлись свидетели, утверждавшие, будто он часто навещал Терезу и клал голову ей на колени. Утверждали также, будто у нее и других монахинь были видения, что Кальдерону суждено стать папой римским и переделать весь мир с помощью Вильянуэвы.

Несмотря на то что Вильянуэва пользовался покровительством Оливареса, а тот был фаворитом короля, маркиз, помня о приверженности короля к инквизиции, решил все же с ней не ссориться. Он явился к одному из старших инквизиторов, Сотомайору (который вскоре стал Великим инквизитором), и заявил, что по ошибке доверился Кальдерону и если в чем согрешил против церкви, то готов покаяться. Маркиз не хотел ссориться с инквизицией, но и она не хотела ссориться с ним, помня о его высоких покровителях. Он был оправдан и получил соответствующее удостоверение. Заручившись оправданием, Вильянуэва решил хлопотать о возвращении монахинь в свой монастырь, утверждая, что они невиновны, поскольку всего лишь выполняли волю Кальдерона, своего духовника. Девять судей, назначенные по этому делу, под давлениям маркиза и, возможно, Оливареса признали все же монахинь невиновными, хотя, чтобы не конфликтовать с инквизицией, добавили формулировку: если бы они, судьи, выносили приговор на основе свидетельств, которые были ранее представлены трибуналу, то они бы сочли монахинь виновными. В итоге Кальдерой превратился в козла отпущения, а монахини вернулись в свою обитель. Однако инквизиция не могла быть довольной поведением Вильянуэвы и не склонна была легко забывать подобные вещи. Если бы высокие покровители маркиза лишились власти, инквизиция вполне могла бы возобновить дело против него.

Папа Пий V в свое время издал указ о том, что оправдания по делам о ереси не могли иметь постоянной силы, что благоприятствовало возобновлению подобных дел при удобном случае. Инквизиция ждала такого случая, тем более что Вильянуэва был связан с таким ее противником, как Оливарес, и арест маркиза мог бы помочь сбору материалов против королевского фаворита. Вскоре произошел скандал, в который оказались вовлеченными Вильянуэва, король Испании и монахини той же обители Сан Пласидо. Маркиз, как и Оливарес, не раз содействовал королю в его любовных интригах и однажды, увидев в соседнем монастыре молодую красивую монахиню, рассказал о ней королю. Филипп проявил к девушке живой интерес, и Вильянуэва даже упрашивал ее отказаться от сана, хотя и безуспешно. Король, однако, не оставил намерения сблизиться с девушкой, хотя настоятельница Тереза (которой монахиня рассказала Обо всем) была против. Вильянуэва нанял рабочих, которые прорыли подземный ход, ведший из его подвалов в обитель. По замыслу маркиза, девушка должна была ожидать короля в келье в определенное время.

Когда же король и Вильянуэва вошли в келью, то увидели, что монахиня лежит в гробу, держа в руках распятие. Девушка была жива, но аббатиса задумала этот драматический эффект, чтобы показать, что монахиня скорее расстанется с жизнью, чем станет королевской любовницей. Суеверный Филипп ретировался обратно, в дом Вильянуэвы. Но все же, как гласит предание, его страсть к девушке в конце концов пересилила страх и угрызения совести, и в дальнейшем они стали встречаться при более обычных обстоятельствах.

Инквизиции вскоре стало известно об этой связи короля, а также о роли в этом деле Вильянуэвы, которому покровительствовал Оливарес. Великий инквизитор Сотомайор, в то время бывший духовником короля, вынужден был обратиться к нему с увещеваниями, с тем, чтобы Филипп оставил монахиню в покое (в этом случае инквизиция могла бы начать дело против Вильянуэвы и Оливареса). Оливарес узнал об этом и воспользовался ближайшим удобным случаем, чтобы отделаться от королевского духовника.

В то время арагонцы потребовали, чтобы на должности главных инквизиторов в их крае назначали уроженцев Арагона, и король вынужден был выполнить их требование, что вызвало сопротивление Великого инквизитора. Тогда Сотомайору сделали предложение на выбор: добровольно уйти в отставку и получать пенсию 12 000 дукатов в год или же быть уволенным и изгнанным из Испании. Тот, конечно, предпочел первое.

В это время папа римский заинтересовался делом Вильянуэвы, и инквизиция подготовила для него необходимые бумаги и отправила с ними в Рим своего посланника, некоего Паредеса. Однако Оливарес и король приняли меры, чтобы эти документы не попали в Рим. Уже в Генуе посланник был похищен королевскими агентами и отправлен в испанские владения, в Неаполь, где он был заключен в тюремный замог. Документы же попали к Оливаресу, который их уничтожил в королевских покоях.

Вскоре, однако, последовало падение Оливареса. Король к этому времени уже оставил монахиню и впал в меланхолию, мучимый чувством раскаяния. К тому же страна пережила три неудачных войны, что еще ухудшило ее положение, и душевное состояние короля стало еще более тяжелым. Новый Великий инквизитор де Арсе решил, что настал момент заняться делом Вильянуэвы. Инквизиторы вспомнили, что многие из монахинь в Сан Пласидо были одержимы бесом, и дали Филиппу на подпись письмо, в котором говорилось, что он очень обеспокоен делом об этом монастыре и требует расследования. Король подписал письмо, и инквизиторы провели дознание, собирая материал на Вильянуэву. Им удалось получить свидетельства, будто маркиз тщательно записывал слова бесов, говоривших устами монахинь, и все принимал на веру, а также занимался чернокнижием и астрологией. Это уже давало основания для обвинения его в ереси. Вильянуэва был арестован и доставлен в тюрьму в Толедо. Когда король узнал об этом, ему сказали, что это было сделано ради чистоты веры, и Филипп, боявшийся Божией кары и искренне желавший отстоять католицизм, ничего не сделал, чтобы помочь узнику. Не помогли даже ходатайства знатных людей, недовольных действиями инквизиции, которые просили заменить для Вильянуэвы заключение в тюрьме домашним арестом.

Сам же арестованный, переживший нервное потрясение, заболел, и к нему допустили одного из его слуг, который стал ухаживать за ним. Как это часто бывало в инквизиции, дело Вильянуэвы тянулось года-два, пока в 1647 г. не был вынесен приговор. Вильянуэву обязали никогда не посещать обители Сан Пласидо и не жить с ней по соседству и на три года изгнали из Мадрида и Толедо. Сравнительная мягкость наказания объяснялась его знатностью и связями. Однако маркиз, услышав приговор, пришел в ярость и стал оскорблять судей, вследствие чего его увели в одну из тайных камер. Братья Вильянуэвы, занимавшие высокое положение в стране, обратились в Рим к папе с просьбой вмешаться в это дело, и, несмотря на сопротивление Филиппа, поддерживавшего инквизицию, папа Римский принял ходатайство к рассмотрению.

Это едва не привело к конфликту между королем и папой Иннокентием X. Великий инквизитор даже отказался принять папское послание. Однако совет, состоящий из шести знатнейших людей Испании, подготовил записку, в которой доказал, что, принимая во внимание усиление сепаратизма в Неаполе, продолжение конфликта могло бы угрожать потерей испанских владений в Италии.

Иннокентий, возмущенный поведением Великого инквизитора, пригрозил ему отлучением от церкви. Тот написал папе письмо, в котором стал оправдываться, объясняя, что с Вильянуэвой обошлись еще мягко, принимая во внимание опасное распространение ереси в стране. Папа, однако, решил добиться от испанских инквизиторов повиновения и назначил одного из епископов для рассмотрения этого дела. Началась переписка между Мадридом и Римом, а Вильянуэва мечтал уже только о том, чтобы его оставили в покое. Но сам он мало интересовал обе конфликтующие стороны, так как Рим боролся за власть в Европе, а Великий инквизитор и король боролись за самостоятельность. Папа даже угрожал вовсе ликвидировать испанскую инквизицию. Филипп, будучи слабым королем, не склонен был продолжать сопротивление, считая его опасным. Он решил принять рекомендации совета знати. Король вынужден был выслать папе требуемые документы по делу маркиза.

Но и после этого дело продолжало тянуться, вплоть до кончины Вильянуэвы в 1653 г. Однако конфликт между королевской властью и папским престолом имел более глубокие корни, а дело это было только предлогом. Поэтому вражда между папой римским и Испанией продолжалась и в царствование следующих монархов.

17. «Околдованный Карл»

Когда близкий к слабоумию сын Филиппа, Карл II, взошел на престол, в Испании все, кроме инквизиции, пришло в упадок. Через пятнадцать лет после кончины Филиппа состоялось одно из самых многолюдных аутодафе, которое почтили своим присутствием Карл и королева. Были оглашены приговоры в отношении ста пяти человек. Между тем страна находилась в очень тяжелом положении, страдая от бремени налогов, нищеты и депопуляции.

Король так и не смог дать стране наследника. Его мать Мариана стала регентшей, когда сыну было четыре года. Это была властная женщина, австрийка по происхождению, которая хотела прежде всего укрепить в Испании власть своей династии. Хотя она объявила, что решительно против фаворитизма, ее собственный духовник отец Хуан Нитард вскоре стал ее фаворитом. И был назначен Великим инквизитором.

Ситуация в стране осложнялась еще и тем, что королева была иностранкой и покровительствовала иностранцам, таким, как Нитард. Поэтому дон Хуан Австрийский, незаконный сын короля, снова стал популярен. В ответ на это королева и ее советники инициировали арест Маллядоса, одного их друзей дона Хуана (никаких видимых оснований для таких действий не было). За этим последовали новые аресты его друзей.

Сам он, не дожидаясь, пока и его арестуют, уехал в Барселону, где был принят с восторгом.

Это привело к фактическому расколу в стране. Фаворит королевы был немцем, а незаконный сын короля — испанцем, и при этом человеком сильным и мужественным, что лежало в основе роста его популярности.

Королева пыталась найти компромисс со своим противником, но он требовал отставки Нитарда, что для нее тогда было неприемлемо.

Кончилось тем, что дон Хуан собрал войско и отправился в поход на Мадрид. После этого королева, зная, что народ поддерживает дона Хуана, вынуждена была удалить от себя фаворита. Нитард отправился в Рим, где и оставался до конца своих дней, а дон Хуан стал вице-королем Арагона.

Однако вскоре у королевы появился новый фаворит, некий Валенсуэла, который сделался ее любовником. Воспитанием юного Карла при этом никто не занимался, править он сам не мог и целиком находился под влиянием матери, хотя уже достиг пятнадцати лет, когда, по завещанию Филиппа, должен был быть признан совершеннолетним. Дон Хуан и его сторонники попытались добиться от короля разрешения для побочного сына Филиппа вернуться в Мадрид. Они хотели также, чтобы он был приближен ко двору, но этому решительно воспротивились королева и Валенсуэла. Затея дона Хуана не удалась, а Валенсуэла был назначен премьер-министром.

Между тем положение в Мадриде и во всей Испании стало еще хуже. В письмах того времени есть сообщения, что на улицах можно было видеть людей, умирающих от голода. По сравнению с эпохой Филиппа II население столицы уменьшилось с 400 000 до 200 000 человек, и положение в Мадриде отражало положение во всей стране. Во всем этом обвиняли Валенсуэлу. Врагам фаворита и королевы удалось уговорить безвольного короля на время покинуть свою резиденцию, после чего от него добились указа, запрещающего его матери, Мариане, покидать дворец. При этих обстоятельствах дон Хуан организовал новый поход на столицу, где его встретили с радостью. Он потребовал, чтобы королева удалилась в Толедо, а Валенсуэла был арестован и выслан из страны. Эти условия были выполнены.

Но и при диктатуре дона Хуана положение в Испании было не лучшим, чем при регентстве. Его интересовало главным образом укрепление собственной власти и введение при испанском дворе французских обычаев, хотя Людовик XIV вел успешные военные действия в Каталонии и Фландрии.

В 1678 г. был, наконец, заключен мир с Францией, скрепленный браком Карла с французской принцессой Марией-Луизой, племянницей французского короля. Это был прямой выпад против королевы-матери, которая надеялась женить сына на ком-то из представительниц своей династии (хотя состояние ее сына, с его низкими умственными способностями и невнятной речью, было следствием того, что Габсбурги сочетались браком с Габсбургами). Однако королеве оставалось только принять этот брак сына. Ее враги понесли утрату. Дон Хуан Австрийский скончался, по официальной версии, от малярии, хотя сразу же появились слухи, что он был отравлен.

Карл был в восторге от своей жены, у самой же французской принцессы оснований для восторгов не было. А испанских придворных она шокировала тем, что, будучи воспитанной в Версале, игнорировала торжественную важность мадридского этикета и вела себя естественно и непринужденно. Королева-мать вернула себе власть, хотя ее и раздражала невестка-француженка. Сама же Мария-Луиза избрала себе двух фаворитов — королевского конюшего Вирмонта и его жену мадам Квинтин. Враги француженки нашептали королю, что эти двое интригуют против него, и он добился их удаления. После этого короля удалось убедить, что и Мария-Луиза участвовала в заговоре против него, и таким образом ее влиянию на Карла был положен конец. Брак их был бездетным, и в 1689 г. Мария-Луиза скончалось (как сочли многие, также от яда). Не прошло и года, как Карла женили на Анне-Марии. Нейбургской. Новая королева была властолюбивой и амбициозной и возглавила партию сторонников королевы-матери. Этот брак также был бездетным, и теперь стало ясно, что король Карл бесплоден.

Европейские государи заинтересовались вопросом об испанском престолонаследии. Людовик XIV был внуком Филиппа III и зятем Филиппа IV, так же как и император Леопольд, и оба они претендовали на испанский престол. Мариана скончалась в 1696 г., после чего и без того слабое здоровье короля сильно пошатнулось. Он быстро понял разницу между своей бывшей и новой женой, между веселой француженкой и скрытной, склонной к интригам немкой, и заподозрил, что королева хочет от него избавиться. Королева же была озабочена тем, чтобы трон достался потомкам императора, и стремилась удалить от двора всех, кто мог помочь сторонникам французской династии. Сам король Карл, которому не было и сорока, по отзывам современников, страдал уже от старческого слабоумия. Его духовник Матилья был сторонником королевы, и это означало успех прогерманской партии. Но один из придворных, граф Бенавенте, тайный сторонник французской партии, однажды ночью привел в спальню короля архиепископа Портокарреро, и Карл во время исповеди рассказал о том, что он боится покушения на свою жизнь со стороны королевы. Архиепископ заявил, что короля надо спасать, а для этого ему надо прежде всего поменять духовника. В результате Матилья был заменен Флорианом Диасом, ставленником французской партии. Диас узнал, что в одном из женских монастырей некоторые монахини одержимы бесом. Тогда считалось, что во время заклинания бесов, угрожая им изгнанием, можно добиться от них сведений, которые неизвестны обычным людям. Может быть, заявил он, бесы расскажут о причинах болезни короля, а тогда будет видно, как его следует лечить. Тогда уже считалось, что короля околдовали или навели на него порчу (к этому мнению склонялись и высшие чины инквизиции). В 1695 г. сам король тайно обратился к новому Великому инквизитору Рокаберти с просьбой проверить, могли ли его действительно околдовать.

Рокаберти поставил этот вопрос перед Высшим советом инквизиции, но его члены считали разбор этого дела небезопасным. Диас, один из членов совета, попросил Великого инквизитора помочь разобраться, стал ли все же король жертвой колдовских чар. Рокаберти сам явился в женский монастырь, показал одной из одержимых монахинь записку с именами короля и королевы и потребовал ответить, не был ли околдован кто-то из этих двоих людей. «Бес» ответил: да, был околдован король Карл, 3 апреля 1675 г., когда мать дала ему чашку шоколада. Шоколад был заговоренным, и король стал бесплодным и настолько слабым рассудком, что не может самостоятельно править Испанией. Король может освободиться от чар, если его разъединить с королевой, помазать миром и благословить. В течение года Великий инквизитор и Диас старались получить от «бесов» новые сведения о короле и узнали, что он был околдован повторно в 1696 г.

Карл был помазан миром и прошел обряд изгнания бесов, однако здоровье его после этого вовсе не улучшилось.

Между тем появился новый претендент на испанский трон, принц Баварский, также приходившийся родственником Филиппу IV. Людовик XIV также не хотел упустить свой шанс и, как мастер интриг, предложил разделить испанские владения между тремя претендентами, что не могло не вызвать беспокойства в стране, искренние патриоты которой всегда стремились к сохранению ее целостности. В это время принц Баварский, которому было всего шесть лет, вдруг скончался, так что оставались только два претендента на испанское наследство (король и император).

Королева Испании, вынужденная жить отдельно от мужа и не имевшая на него влияния, узнав о том, что «бесы» сообщили инквизиторам, будто король был повторно околдован в 1696 г., почувствовала страх и ярость. Так как Рокаберти скончался при странных обстоятельствах через две недели после того, как она получила эти сведения, королева добивалась, чтобы новым Великим инквизитором назначили ее ставленника, Антонио Фолька. Однако король относился к ней с большим подозрением и вместо Фолька назначил кардинала Алонсо Фернандеса, который обещал королю дознаться, кто его околдовал. Однако он взялся за дело, даже не представляя себе, насколько оно опасно. Через несколько дней кардинал вдруг тяжело заболел и умер.

К этому времени здоровье и воля короля настолько ослабли, что королева снова смогла вернуть часть своего влияния на него и даже назначить Великим инквизитором своего ставленника Бальтазара де Мендосу.

В результате заклинатель «бесов» брат Тенда был арестован и рассказал об этом деле и об участии в нем Диаса. Диаса допросили, и он отвечал, что действовал согласно указаниям Рокаберти и по требованию короля, а потому будет отвечать на вопросы только с согласил короля. Мендоса обратился к королю, но тот уже снова подпал под влияние королевы настолько, что дал согласие на следствие против Диаса.

Мендоса приказал Диасу удалиться в доминиканский монастырь в Вальядолиде. Диас, однако, попытался уехать из Испании, чтобы найти убежище в Риме, но был заключен в мадридском доминиканском монастыре Богоматери.

Диаса заподозрили в ереси, но дело его тянулось также долго, поскольку и в этом случае речь шла о противоречиях между папой и руководством испанской инквизиции.

После смерти короля Карла Диас был восстановлен в правах и в Высшем совете. Он должен был также получить в возмещение за напрасные злоключения Авильскую епархию. Но папа римский не утвердил этого пожалования, поскольку инквизиция не представила ему нужных бумаг.

После смерти Карла вновь обострилась борьба за испанский престол. Папа римский принял сторону французов, а Людовик XIV объявил, что, в случае попыток эрцгерцога Австрийского захватить испанский трон, он, Людовик, воспротивится этому силой. Бедняга Карл, не знавший, на что ему решиться, подписал завещание в пользу французского принца Филиппа Анжуйского. Королева стала — уговаривать его изменить завещание в пользу эрцгерцога, но этого не произошло — прежнее завещание осталось в силе.

Карл скончался в ноябре 1700 г. в возрасте 39 лет, хотя, по отзывам современников, он выглядел как глубокий старик.

Филипп Анжуйский, или Филипп V Испанский, начал новую династию Бурбонов в этой стране. Это был красивый, мужественный семнадцатилетний юноша, пользовавшийся поддержкой могущественного Людовика XIV. Австрийская партия потерпела поражение, а королева удалилась в Толедо. В честь нового короля Испании было устроено аутодафе, однако, к общему удивлению, Филипп отклонил приглашение.

Это был знак грядущих перемен, связанных с приходом к власти династии Бурбонов.

18. Инквизиция при Бурбонах

Если Филипп не признавал всевластия инквизиции, то вовсе не из гуманных соображений. Он был воспитан в духе принципов «короля-Солнца» и не сомневался, что монарх может быть единственным главой государства.

Однако, принимая во внимание обстоятельства, при которых он вступил на трон, царствование его не могло быть мирным. Император был в ярости, а бывшая королева Мария-Анна заявила, будто незадолго до смерти Карл изменил свою волю в пользу эрцгерцога. Вильгельм III Английский был озлоблен тем, что Филипп по-прежнему признавал законным английским королем низложенного Якова II.

Началась война за испанское наследство, продолжавшаяся до 1714 г., и только с этого времени Филипп стал полновластным королем Испании.

Он завоевал восхищение народа, так как сам встал во главе войска, напомнив людям о временах Карла V. Он женился на дочери Виктора-Амадея Савойского Марии-Луизе (которой было всего пятнадцать лет) и оказался любящим супругом. От этого брака у них родилось четверо детей, один из которых был Людовик, в пользу которого Филипп впоследствии отрекся, а второй — будущий Фердинанд VI.

Несмотря на личную храбрость короля, война была затяжной, и противник одержал немало побед. Испанскому королю противостояла коалиция Австрии, Дании, Пруссии, Англии и Нидерландов. К концу войны у короля стала развиваться меланхолия и ипохондрия, оказавшие заметное влияние на его жизнь в дальнейшем. В 1714 г. был заключен мир. Все монархи, кроме австрийского императора, признали Филиппа испанским королем. Испания окончательно потеряла Нидерланды, но и прежде она давно уже лишь претендовала на эти земли, В том же году не стало Марии-Луизы, и Филипп тяжело переживал ее кончину.

Некоторое время он провел в уединении, в обществе компаньонки своей бывшей жены, пожилой женщины Марии де ла Тремуиль, которая со дня женитьбы стала умной советницей короля и королевы. Известно было, что ее выбрал для этой цели сам Людовик XIV.

По ее совету Филипп в дальнейшем женился на Елизавете Фарнезе, дочери герцога Пармского. Считалось, что этот брак поможет королю восстановить контроль над владениями в Италии, утраченными в ходе войны. К тому же было известно, что Елизавета получила простое воспитание, а потому, как считала Мария де ла Тремуиль, эта девушка будет верной женой, лишенной честолюбия. Но это была ошибка. Елизавета была на деле очень амбициозной и высокомерной. Филиппу даже пришлось расстаться со своей верной советницей и наставницей, которая вызвала неудовольствие новой королевы. И сам король подпал под влияние своей второй жены, от которого уже не смог полностью освободиться. Елизавета родила ему шестерых детей.

К 1724 г. ипохондрия Филиппа обострилась, и он стал постоянно выискивать у себя разные симптомы. Это еще усилило его зависимость от жены. В январе 1724 г. он объявил, что слишком нездоров, чтобы править королевством, и потому отрекается от престола в пользу своего сына Людовика и будет жить в обществе жены в резиденции Сан-Ильдефонсо, которая была построена по образцу Версаля и напоминала ему Францию. Филипп написал и письмо-наставление своему сыну, в котором требовал, чтобы тот хранил католическую веру и поддерживал инквизицию. За двадцать пять лет характер короля очень изменился. Он стал не только ипохондриком, но и человеком набожным, даже суеверным, что мешало ему ориентироваться в реальной обстановке. Он не видел застоя в хозяйстве католической Испании и словно не замечал возрастающего могущества «еретической» Англии. Поэтому он готов был даже поддерживать инквизицию при условии, что она не будет претендовать на первенствующую роль в государстве.

Людовик был уроженцем Испании, что само по себе импонировало испанцам, а кроме того, это был милый и дружелюбный юноша, заслуживший прозвище Людовика Доброго. Однако всего через семь месяцев после восшествия на трон он скончался от оспы, и, так как следующему сыну Филиппа, Фердинанду, было всего одиннадцать лет, Филиппу оставалось только снова принять корону. Надежды, связанные с вступлением на престол Филиппа в начале его царствования, в целом не сбылись. Будь он более сильным правителем, возможно, могущество инквизиции было бы подорвано в его правление. Правда, как уроженец Франции, он считал, что короли должны поощрять искусство и литературу, но какая свободная литература возможна при господстве инквизиции? Он создал Национальную библиотеку, Академию языков, истории и медицины и семинарию для дворян. Однако цензура не допускала распространения в Испании многих новых идей, которые уже завоевали популярность в ряде других стран Европы.

Филипп, очевидно, не был достаточно сильным, чтобы произвести реальные перемены в жизни Испании, о чем можно судить на примере дела Бельяндо. Король разорвал отношения с папой римским, который во время войны признал австрийского эрцгерцога испанским королем. Поэтому Филипп выслал папского нунция и перестал платить налог в Рим. Старая ссора между королями и папами получила новый импульс в связи с делом, в котором был замешан Великий инквизитор Гидис. Он был отстранен от должности и выслан. Некий Бельяндо написал историю своего времени, посвященную королю и королеве, где упоминал и о деле Гидиса. Король и королева были удовлетворены прочитанной книгой, но инквизиция решила конфисковать книгу из-за описания дела Гидиса. Бельяндо был заключен в тюрьму, даже несмотря на то, что предлагал выкинуть из книги ту часть, которая показалась инквизиторам оскорбительной. Потом его отправили в ссылку в монастырь до конца его жизни, запретив писать книги. Король оставил это дело без внимания, так как в 1744 г. он был уже подвержен меланхолии и религиозной мании.

Через два года, 9 июля 1746 г., Филипп скончался от апоплексического удара. Он оставил страну в несколько лучшем состоянии, чем то, в котором он ее принял. Война за испанское наследство более всего помешала Филиппу проявить свои способности государственного деятеля; отрицательно сказалась и его зависимость от второй жены. И все же с приходом к власти первого из Бурбонов в Испанию понемногу начало проникать просвещение. Инквизиция все еще имела в стране большую власть, но эта власть начала ускользать из рук инквизиторов.

Хьюм в книге «Величие и упадок Испании» пишет, будто во времена Филиппа в этой стране состоялось 782 аутодафе и пострадало 14 000 человек, однако другой исследователь, Армстронг, утверждает, что эти данные Хьюм почерпнул у Льоренте, которого Армстронг не считает заслуживающим доверия. Он также указывает, что достоверные статистические данные имеются лишь для периода 1721–1727 гг. За это время 77 человек были сожжены, сожгли чучела еще 74 человек, и на 811 были наложены епитимьи. Всего было вынесено 962 приговора, хотя Льоренте для того же времени называет цифру 1785. При Филиппе инквизиция продолжала преследовать еретиков и врагов церкви, но масштабы преследований, очевидно, сократились.

Король Фердинанд VI был человеком добрым и великодушным. Он более отца стремился распространять просвещение в Испании, но так же, как и отец, зависел от своей жены королевы Барбары. Оба они прежде всего стремились к мирной жизни, и потому Испания осталась в стороне от войны за независимость, в которую ее хотели вовлечь как Англия, так и Франция. К сожалению, королева скончалась в августе 1758 г., а Фердинанд тяжело переживал эту утрату и большую часть времени проводил в одиночестве. Он пережил королеву ровно на год.

За тринадцать лет их правления произошли заметные перемены. В стране работали академии, ее стали посещать зарубежные ученые. Вместе с распространением просвещения менялись и взгляды людей на жизнь, а это исподволь подрывало позиции инквизиции. Меньшее количество людей привлекалось к суду, уменьшилось число конфискаций, а следовательно, нельзя было повышать жалованье инквизиторам, что ослабило интерес к занятию этих должностей. Одни относились прежде к инквизиции с почтительным страхом, другие — со страхом и ненавистью, но сейчас ее позиции начали ослабевать.

Карл III, прежний король обеих Сицилии, занял мадридский трон после своего единокровного брата. Это был самый одаренный из королей Бурбонов. Он прослыл покровителем искусств и сторонником распространения просвещения, К инквизиции он относился прохладно, однако терпел ее (ему приписывается высказывание: «Испанцы считают ее нужной, а мне она не доставляет хлопот»). Он лишил инквизицию права вмешиваться в светские дела, оставив ее судам лишь дела о ересях, а с 1768 г. официально объявил себя патроном инквизиции, а следовательно, ее контролером. Однако в последние годы правления Карла инквизиция открыла новую форму ереси, найдя ее в идеях, которые проникали в Испанию из-за рубежа.

Даже часть королевских сановников была заподозрена в сочувствии этим еретическим настроениям и взглядам, но преследовать этих людей можно было лишь с согласия короля, а они были слишком важны для дела государственного управления, чтобы он дал такое согласие.

Однако инквизиторы могли начать преследование людей, менее значимых в государстве. Одним из таковых стал философ-агностик Луис Кастелянос. Он был приговорен к конфискации имущества, ношению «санбенито» и десятилетним работам в Оранской больнице.

Но самым известным было дело Паоло Олавиде.

Прежде он был юристом в Лиме, и во время землетрясения 1746 г. оказал многим людям большую помощь, так что, в знак высокого доверия, его сделали хранителем сокровищ, найденных в развалинах, и ответственным за поиски хозяев. Говорят, что часть сокровищ, которые считались бесхозными, он хотел использовать для благотворительных целей, но нашлись недовольные, обвинившие его в обмане. Олавиде на некоторое время был заключен в тюрьму и выплатил штраф. Потом он женился на богатой женщине и стал путешествовать по Европе. Предреволюционная обстановка во Франции показалась ему очень интересной, и Олавиде подружился с Вольтером и Руссо. Потом он вернулся в Испанию, движимый желанием помочь страдающему народу.

Как человек практический, он составил план действий. Олавиде стал управляющим колонией католиков, переселенцев из Германии и Швейцарии, которым полагались в Испании земельные наделы из числа «балдиос», земель, которые их хозяева использовали только для пастбищного скотоводства, не желая их обрабатывать. Он нажил врагов среди «местас» — хозяев этих пастбищ, а также среди священников, которые сопровождали колонистов, поскольку Олавиде пропагандировал еретические идеи Вольтера и Руссо.

В прежнее время Олавиде сразу был бы арестован инквизицией, но теперь для этого потребовалось разрешение короля. Король дал свое согласие, вероятно, потому что был достаточно проницательным и понимал опасность идей французских философов, хотя не мог еще предвидеть бед, которые через некоторое время постигнут его версальских родственников. Олавиде был арестован в 1776 г., и около двух лет готовился суд над ним. Инквизиция предпочла бы устроить публичное аутодафе, но времена изменились, и, согласно инструкциям из Рима, церемония должна была произойти во дворе мадридской инквизиции, в присутствии лишь шестидесяти сановников (многие из которых сочувствовали тем же новым идеям, которые разделял обвиняемый).

При Филиппе II Олавиде сожгли бы на костре, но теперь приговор был гораздо более мягким (хотя Олавиде был потрясен его, как ему показалось, суровостью). Его приговорили к конфискации имущества, восьмилетнему заточению в монастыре, навсегда запретили жить в столице, посещать королевские резиденции, бывать в Андалусии, Лиме и колонии Сьерра-Морена, которой он недавно управлял. Кроме того, ему запретили ездить верхом, носить драгоценные украшения и роскошную одежду. Через два года Олавиде серьезно заболел, так что его временно освободили из заточения для поправки здоровья, и в это время ему удалось бежать во Францию (как считалось, не без помощи кого-то из придворных). Потом он некоторое время жил в Женеве и вернулся в Париж, когда там началась революция. Однако она оказалась вовсе не такой, как он ожидал. Сам Олавиде едва избег гильотины. Потом он даже написал книгу о разрыве между теорией и практикой революции под названием «Торжество Евангелия, или Обращенный философ». Книга эта понравилась инквизиции, так что автору даже было разрешено вернуться на родину. Умер Олавиде в 1804 г., пережив, по отзывам современников, разочарование в прежних иллюзиях. Дело Олавиде недаром так интересовало инквизицию — оно послужило уроком для многих поборников новых идей, и один из тех, кто присутствовал при его аутодафе, дон Фелипе Саминьего, тут же покаялся в своих заблуждениях. В связи с делом этого философа были заподозрены многие королевские сановники, но дела эти были приостановлены из-за наличия только одного свидетеля по каждому. Это. также указывает на ослабление инквизиции, так как в прежние времена свидетели (люди запуганные или фанатичные) по таким делам всегда находились.

Инквизиция еще продолжала существовать определенный период времени, но конец ее уже близился. Несмотря на войну в царствование Карла III, положение в стране при нем улучшилось. Население страны несколько выросло, а налоговый гнет уменьшился.

Оживилось сельское хозяйство, производились ирригационные работы, строились дороги, Испания стала успешно торговать кожами, бархатом и стеклянной посудой. Если бы преемники Карла были людьми его масштаба, они смогли бы добиться того, чтобы Испания снова стала великой державой.

Карл III скончался в декабре 1788 г. в возрасте семидесяти трех лет, причем до конца жизни он сохранял ясный ум и твердую волю. Правление этого короля стало благом для многострадальной страны.

19. Упадок и конец инквизиции

К сожалению, Карл IV очень отличался от своего отца Карла III. Он был человеком слабым и ленивым и находился под сильным влиянием жены, Марии-Луизы Пармской, которая была неверна ему и на которую, в свою очередь, большое влияние оказывал ее любовник, амбициозный Мануэль Годой.

Карл IV вступил на престол в 1788 г., накануне Французской революции, и вся литература, поступавшая в Испанию из Франции, подвергалась жесткой цензуре, а значение инквизиции вновь временно усилилось.

Взаимоотношения Годоя с королевой вызывали большую неприязнь ее сына, принца Астурийского. Руководители инквизиции пытались воспользоваться создавшейся ситуацией, участвуя в интригах, направленных на ниспровержение фаворита. Дона Мануэля обвиняли в безнравственности и невыполнении религиозных обрядов, таких, как причащение и исповедание. Великий инквизитор Лоренцана, архиепископ Толедский, был очень осторожен в этом деле, и мог начать его только с санкции папы римского, Пия VI. Враги Годоя, архиепископ Севильский и кардинал Винценти, написали папе письмо с просьбой дать такую санкцию. Но случилось так, что Наполеон, находившийся тогда в Генуе, захватил в плен их гонца, а письмо переслал Годою.

Корсиканский авантюрист знал о власти, которой обладал дон Мануэль в Испании, и считал, что тот может быть полезен.

Проведав о замыслах заговорщиков, Годой добился их изгнания из Испании вместе с Великим инквизитором.

В эпоху крушения французской монархии и наполеоновских войн положение инквизиции в Испании не было особенно прочным, однако с тем большей энергией она боролась против революционных идей, распространявшихся главным образом из Франции. Поскольку Франция и Англия находились в состоянии войны, Испании пришлось определяться. Годой подписал договор в Сан-Ильдефонсо, вследствие чего Англия объявила войну Испании. Испанцы потерпели поражение при мысе Сан-Винцент и потеряли Тринидад, а позднее в великой Трафальгарской битве Нельсон разгромил французский и испанский флоты.

Поняв, что нанести Англии военное поражение не удается, Наполеон решил прибегнуть к континентальной блокаде. Поскольку Португалия отказалась в ней участвовать, император решил принудить ее к этому, и появился план совместного завоевания Португалии силами Франции и Испании. Таким образом, у Бонапарта появился повод послать войска в Испанию, и это не могло не вызвать тревоги в Мадриде. Принц Астурийский был арестован за участие в заговоре, против Годоя, и в столице начались беспорядки. Дело кончилось отречением Карла IV в пользу наследника, принца Астурийского, который стал Фердинандом VII. Но Карла и Фердинанда вызвал к себе в Байонне Наполеон и настоял на их отречении в пользу его брата Жозефа.

После этого в Испании начались восстания против французов, которые переросли в войну за независимость. В 1808 г. Наполеон взял Мадрид, и, войдя в город, он, в частности, ликвидировал инквизицию, так как считал, что она подрывает монархию и гражданскую власть. Хотя он приказал арестовать членов Высшего совета инквизиции, они скрылись, и, покинув Мадрид, некоторые из них смогли организовать суды инквизиции в районах, не захваченных французами. Разумеется, в этот период возможности инквизиции были крайне ограниченны. Историк Ли, ссылаясь на архивные данные, отмечает, что в 1808 г. было рассмотрено 67 дел, в 1809-м — 22, в 1810-м — 17, в 1811-м — 25, в 1812-м — 1, в 1813-м — 6. Именно в этот период стали распространяться в Европе рассказы о жестокостях инквизиции. Согласно одному из таких рассказов, инквизиторы принимали французов в здании инквизиции в Мадриде и показывали им все помещения, заявляя, что сведения о жестоких методах трибунала содержат сильные преувеличения. Рассказывали, что один из французских офицеров, желая найти тайные камеры, разобрал плитчатый пол в одном большом зале и обнаружил темницы и камеры пыток, в которых, как он слышал прежде, содержались жертвы Святой палаты..

История злоключений Наполеона, потерпевшего поражение в России, достаточно известна. Его брат Жозеф не смог удержать Мадрид, так как не был способен противостоять военному гению Веллингтона. Жозеф вынужден был вернуться во Францию, и война за независимость закончилась. Однако вторжение французов принесло в Испанию ряд новых идей. В частности — идею конституции.

Если раньше король правил самовластно, то теперь пытался править Кастильский совет: хотя и не очень успешно, но в разных районах страны возникли органы самоуправления — хунты.

Сторонники церковной партии настаивали на восстановлении инквизиции, но кортесы признали ее несовместимой с конституцией, Право церковного суда снова было возвращено епископам. Фердинанд, прежде живший в изгнании как почетный пленник Наполеона, теперь с триумфом вернулся в Мадрид. Народ верил, что с возвращением короля закончатся все беды.

Испанцы плохо знали своего короля. Ленивый, развращенный и коварный, он не был способен выполнять выпавшую на его долю миссию.

Прежде всего, он хотел править самовластно и заявил, что не признает новой конституции, а все ее сторонники являются изменниками, которых следует казнить. Все враги короля действительно были арестованы, а 21 июля 1814 г. Фердинанд заявил о восстановлении инквизиции, и Ксавьер де Меир, епископ Альмерфский, был назначен Великим инквизитором.

Несмотря на надежды Фердинанда, освободительное движение было не так легко подавить. В 1820 г. астурийский офицер Риего поднял восстание против короля. В Испании началась революция под знаменем возвращения к конституционному строю.

Фердинанд, напуганный революцией, поклялся соблюдать конституцию, видя, что ему не остается выбора. После этого народ ворвался в тюрьмы инквизиции и стал освобождать заключенных. Под давлением восставших король был вынужден упразднить инквизицию.

Новому правительству не удалось добиться мира в стране, и в Испании начался хаос. Король, по сути, стал пленником, хотя формально оставался государем. Французские войска вторглись в страну под предлогом реставрации там монархии. Они добились военных успехов, и власть короля Фердинанда была восстановлена. Он первым делом восстановил строй, существовавший до 1820 г., в том числе инквизицию. Правда, французы были против этого, да и сам Фердинанд опасался, что усиление инквизиции могло бы подорвать его абсолютную власть.

Епископы, по сути, выполняли работу инквизиции внутри так называемых «советов веры», которые пользовались теми же методами.

26 июля 1826 г. был казнен школьный учитель Кайэтано Риполль из Рисаффы. Во время войны он стал военнопленным и был вывезен во Францию, где познакомился с новыми идеями и от христианства перешел к деизму. В инквизицию поступил донос, что учитель не заставляет учеников посещать церковь и пренебрежительно относится к церковным обрядам, а также отрицает большую часть Священного Писания.

В 1824 г. учителя арестовали, и около двух лет он провел в заключении. Покаяться он отказался. Трибунал «совета веры» признал Риполля еретиком и приговорил к повешению с последующим сожжением. Однако в новое время сожжение рассматривали как символический акт, и поэтому, после того как учитель был повешен, тело его положили в бочку с нарисованными на ней языками пламени, после чего он был погребен в неосвященной земле. Этот школьный учитель получил известность как последняя жертва, казненная по обвинению в ереси.

В 1833 г. скончался Фердинанд VII, а в следующем году инквизиция была упразднена окончательно.

«Советы веры» еще продолжали существовать, но традициям инквизиции уже не было места в новом мире, и в 1835 г. регентша королева Кристина издала указ о их ликвидации. Вместе с ними практически перестало существовать и то учреждение, которое принесло много бед тысячам людей и сыграло основную роль в ослаблении некогда могущественной Испанской империи. Душевный жар Торквемады, благочестие Изабеллы, властолюбие ее супруга Фердинанда, рвение Ксимены, фанатизм Филиппа II придали этому учреждению непомерную мощь, но теперь ему пришел конец, и наступил новый век — век Просвещения.

Оглавление

Главная | Контакты | Прислать материал | Добавить в избранное | Сообщить об ошибке

Книга третья Закат испанской инквизиции

Правители Испании от создания инквизиции до ее конца

1. Кровавый совет