Источники по истории Месопотамии настолько многочисленны, что здесь им можно дать лишь самую краткую характеристику. Основные элементы материальной культуры известны по раскопкам крупнейших городов – Эреду, Ура, Урука, Лагаша, Ниппура, Ларсы, Вавилона, Мари, ассирийских столиц, включая Ашшур и Ниневию. К их числу относятся прежде всего памятники монументального строительства – дворцы, храмы и городские стены. Так как они часто перестраивались, их исследование дает возможность уточнить стратиграфию (последовательность археологических слоев, отражающую хронологию соответствующих периодов). Изображения на цилиндрических печатях Месопотамии позволяют судить о мифологических и идеологических представлениях древних месопотамцев, об их иконографии, о торговых контактах. Находки месопотамских печатей в Египте, на Бахрейне и в Индии свидетельствуют о широте торговых связей Месопотамии и отражают их хронологию. Аналогичную роль играют иноземные предметы, найденные на ее территории, например попадавшие и туда, и на Бахрейн печати Индской цивилизации.

Еще больше информации дают письменные источники, подразделяющиеся на несколько групп. Особое значение имеют находки целых архивов (отметим хозяйственно-административные архивы из шумерских городов, из ассирийской торговой колонии XIX в. до н. э. в малоазиатском Канише, из Аррапхи и, наконец, вавилонских городов VI–V вв., а также относящийся к XVIII в. до н. э. громадный административно-дипломатический архив царя Зимрилима из Мари) и клинописных библиотек (наиболее замечательный пример – знаменитая Ниневийская библиотека Ашшурбанапала, VII в. до н. э.).

Основные письменные источники – это юридические и дипломатические документы, царские надписи и списки, хроники, ритуальные тексты и др. Перечислим наиболее важные из них.

Кодексы законов и другие юридические документы – это прежде всего судебники царя Шульги (XXI в. до н. э.), царства Эшнунны и Иссинского царя Липит-Иштара (XX в. до н. э.), Хаммурапи Вавилонского (XVIII в. до н. э.), судебник из Ашшура (среднеассирийские законы, 2-я пол. II тыс. до н. э.), фрагменты нововавилонских законов VI в. до н. э., огромное количество судебных протоколов и постановлений.

Дипломатические документы и царская корреспонденция представлены договором между шумерскими городами Лагашем и Уммой (XXIV в. до н. э.), договором Нарамсуэна Аккадского и правителя Элама (XXIII в. до н. э.), дипломатической перепиской месопотамцев XVIII в. до н. э., известной по архиву из Мари, и XIV в. до н. э., известной по архиву клинописных документов в Ахетатоне (современная Амарна, откуда название «Амарнский архив»), столице Египта при Эхнатоне; перепиской правителей Хеттского государства с Ассирией и Вавилонией (XIII в. до н. э.), известной по архиву из хеттской столицы Хаттусы, договорами ассирийского царя Асархаддона с мидийскими князьями (VII в. до н. э.); административной корреспонденцией новоассирийских царей VIII–VII вв. до н. э., найденной в их резиденциях – Ниневии, Кальху и др.

Из царских надписей, к которым относятся также развернутые подписи под рельефами, прославляющими деяния царей, исследователи черпают большую часть сведений о военно-политической истории Месопотамии. Особенно важны надписи аккадских царей XXIV–XXIII вв. до н. э. и ассирийских царей XIII и IX–VII вв. до н. э.; стоит отметить также надпись Уруинимгины из Лагаша (XXIV в. до н. э.) о произведенных им там социально-политических реформах и надписи Гудеа из того же Лагаша (XXII в. до н. э.), дающие ценные сведения о шумерской идеологии.

Дополняют царские надписи списки лет, служащие незаменимым пособием при реконструкции хронологии Месопотамии. Месопотамцы в течение многих веков давали каждому году название по какому-либо его важному событию и вели списки лет, приводя их под этими названиями – датировочными формулами. В других списках лет, применявшихся в Ассирии, каждый год назывался по имени лица, занимавшего тогда должность верховного сановника-лимму, кроме того, отмечалось какое-либо важное событие, произошедшее в этом году.

Запросы царей к богам, оракулы, покаянные молитвы царей особенно важны тем, что в них, в отличие от царских надписей, правители откровенно выражают собственные страхи и говорят о своих реальных проблемах.

Особая группа источников – царские списки. «Шумерский царский список», составленный в XXI в. до н. э., содержит перечень правителей ведущих шумерских городов с начала III тыс. до н. э. Кроме того, сохранился ассирийский царский список, начинающийся примерно с 2000 г. до н. э., синхронические списки вавилонских и ассирийских царей и др.

Значительный массив письменных источников составляют хроники. Всего их дошло несколько десятков, в том числе ассирийская «Синхроническая история», повествующая о вавилоно-ассирийских отношениях с XVI по IX в. до н. э. (причем отмечены в ней только ассирийские победы), вавилонская «Хроника P», посвященная истории Вавилонии, начиная с утверждения касситской династии (в ней нередко отражены те же события, что и в ассирийской «Синхронической истории», однако под иным углом зрения); вавилонские хроники VI–V вв. до н. э., повествующие о крушении Ассирийского и Нововавилонского царств.

Собственно история Месопотамии («Вавилонская [или Халдейская] история» в трех книгах от допотопных времен до завоевания Вавилона Александром Македонским) написана на греческом языке вавилонским жрецом Беросом (ок. 300 г. до н. э.) на основе множества месопотамских надписей, хроник и литературных текстов. К сожалению, от труда Бероса уцелели только отдельные фрагменты.

Сохранились и литературные тексты. Шумерские эпические произведения, подобные былинам, повествуют главным образом о героических деяниях шумерских царей, в том числе фольклоризованных. Существуют «былины» мифологического содержания, сводные мифологические эпосы («Энума элиш» – эпос о сотворении мира, «Эпос об Атрахасисе», «Эпос об Эрре»); историко-литературные эпосы («Эпос о Гильгамеше», эпические композиции о великих царях прошлого, прежде всего царях Аккада).

К этой же группе источников относятся дидактические тексты так называемой литературы мудрости, повествующие о судьбе человека (поэмы о невинных страдальцах, «Диалог господина и раба», вавилонский политический трактат I тыс. до н. э. «Поучение царю»), сказки и пословицы.

Гимны богам и записи ритуальных текстов дают представление о картине мира и обрядовой практике.

К сожалению, очень многие письменные источники дошли с существенными повреждениями и не полностью. Огромное количество текстов найдено и сохранено в музейных коллекциях, но еще не введено в научный оборот; впрочем, особенно важных с точки зрения содержащейся исторической информации среди них немного.

Важные сведения о Месопотамии дают нам источники из других регионов Древнего Востока, особенно Ветхий Завет, надписи Ахеменидов и сохранившиеся исторические сочинения античных авторов – от «Истории» добросовестного Геродота (V в. до н. э.) и «Персидской истории» выдумщика, а порой и откровенного фальсификатора Ктесия (IV в. до н. э.) до эллинистических компиляций, таких как «Историческая библиотека» Диодора (I в. до н. э.) или мировая история Помпея Трога (I в. до н. э.). Отдельно надо отметить «Иудейские древности» Иосифа Флавия (I в. до н. э.).

Историко-филологическую дисциплину, изучающую историю и культуру древней Месопотамии, называют ассириологией (в сферу внимания ассириологии входят также все те многочисленные общества и культуры древности, которые использовали шумеро-аккадскую клинопись, – страны Восточного Средиземноморья в III–II тыс. до н. э., хетто-хурритский мир, Урарту, Элам и Ахеменидская Персия).

Становление ассириологии связано с изучением клинописных надписей Персии, особенно клинописной Бехистунской надписи Дария I в Западном Иране в трех параллельных версиях на разных языках (персидском, эламском и аккадском). Их сличение существенно продвинуло понимание клинописи, чему также способствовали находки в городах древней Ассирии. Первых непосредственных результатов в расшифровке персидской клинописи добился в 1802 г. немецкий филолог-классик Г.-Ф. Гротефенд, а к середине 1830-х гг. англичанин Г.-К. Роулинсон, француз Э. Бюрнуф, норвежец К. Лассен полностью ее дешифровали.

Регулярное археологическое освоение Месопотамии началось несколько раньше, чем была дешифрована клинопись. В 1820 г. англичанин К.-Дж. Рич предпринял попытку провести раскопки в окрестностях Мосула, пытаясь обнаружить древнюю ассирийскую столицу – Ниневию, известную по античным историческим сочинениям, и отправил в Британский музей несколько десятков клинописных глиняных табличек. В 1842 г. французский консул Э. Ботта открыл Хорсабад, обнаружив там резиденцию ассирийского царя Саргона II Дур-Шаррукин. Ниневия, скрытая под холмом Куюнджик, была раскопана в конце 1840-х – начале 1850-х гг. англичанином О.-Г. Лэйярдом и ассирийцем (айсором) X. Рассамом. В Ниневии была найдена знаменитая библиотека царя Ашшурбанапала. Ранее, в 1845–1847 гг., Лэйярд также раскопал холм Нимруд – ассирийскую административную столицу Кальху. В это время раскопки шли еще варварским методом: древние города не столько раскапывались, сколько разрушались, о стратиграфии никто не заботился. Со временем положение дел менялось: раскопки приобретали все более научный характер, хотя в подлинную науку ближневосточная археология превратилась лишь в 1-й четверти XX в.

При раскопках ассирийских центров были найдены бесчисленные ассиро-вавилонские тексты; значение множества клинописных знаков, употреблявшихся в них, было уже установлено по персидским надписям. Зная по античным памятникам, что ассиро-вавилонский язык (в древности и в современной науке его называют аккадским) – семитский, ученые, владевшие семитскими языками, смогли дешифровать и прочие клинописные знаки и прочесть месопотамские тексты. Поскольку знаки месопотамской клинописи многозначны, вследствие чего отдельные слова и фразы можно было читать и переводить по-разному, ученая публика задавалась вопросом: читают ли действительно ассириологи свои тексты или толкуют их по ненадежным догадкам?

Чтобы развеять эти сомнения, в 1857 г. был проведен эксперимент. Четыре крупных специалиста по клинописи, оказавшиеся тогда в Лондоне, – англичане Г.-К. Роулинсон и У. Фокс-Тальбот, ирландец Э. Хинкс и француз Ж. Опперт – получили для перевода прорисовки одного и того же недавно обнаруженного текста, содержание которого никак не могло быть им известно заранее. Выполненные ими переводы почти полностью совпали. В 90-х гг. XIX в. немецкий ученый Ф. Делич создал фундаментальную грамматику и словарь аккадского языка.

С другой стороны, выяснилось, что часть ассиро-вавилонских текстов написана на несемитском языке. Так как среди ассиро-вавилонских текстов обнаружились словари с переводами слов этого языка на аккадский, а также многочисленные параллельные аккадоязычные документы на этом языке, его тоже смогли дешифровать. Так был открыт язык и народ шумеров.

К концу XIX в. появились ассириологические научные школы. Наиболее известное течение – «панвавилонизм», возникший в Германии на рубеже XIX–XX вв. и связанный с протестантской библеистикой. Характерная черта этого направления – преувеличение роли вавилонской цивилизации, в которой его сторонники видели колыбель мировой культуры. Виднейшими представителями этой школы были Ф. Делич, Г. Винклер, П. Иензен, А. Иеремиас. Из католической среды вышли крупные ассириологи, опровергшие «панвавилонизм», – Ф. Куглер, Л. Даймель – создатель учебника шумерского языка и свода шумерских идеограмм в нескольких томах, который используется до сих пор. Даймель основал журнал «Orientalia» – одно из важнейших ассириологических изданий мира, дающее полную библиографию работ по ассириологии, включая российские.

Новый материал появился после раскопок, предпринятых европейскими учеными в конце XIX – начале XX в.: английские археологи, прежде всего Л. Вулли, копали шумерские города Ур, Урук, Эреду, Ларсу; французские – Лагаш; немецкая экспедиция Р. Кольдевея в 1899–1917 гг. раскопала Вавилон, немецкая экспедиция В. Андре в 1903–1914 гг. – ассирийскую священную столицу Ашшур. Наконец, в 1930-х гг. американская экспедиция открыла крупнейший аккадский центр на Дияле – Эшнунну, а французская экспедиция А. Парро – крупнейший центр аккадцев на Среднем Евфрате Мари. В Мари было обнаружено множество древних текстов. В результате во 2-й четверти – середине XX в. была реконструирована основная канва истории древней Месопотамии (отметим в первую очередь работы А. Л. Оппенхейма, Б. Ландсбергера, А. Фалькенштейна и А. Олмстэда).

Становление ассириологии в России произошло в середине XIX в., в немалой степени благодаря замечательному востоковеду и журналисту О. И. Сенковскому («Барону Брамбеусу»), по горячим следам знакомившему русскую читающую публику с достижениями ассириологов. Первыми русскими ассириологами по праву можно считать профессиональных египтологов – В. С. Голенищева (1856–1947) и Б. А. Тураева (1868–1920). В 1891 г. В. С. Голенищев издал так называемые каппадокийские таблички – документы ассирийской торговой колонии в малоазиатском городе Канише. Подлинным отцом русской ассириологии стал М. В. Никольский (1848–1917). Преподавать аккадский язык в России первым начал петербургский профессор-семитолог П. К. Коковцов (1861–1942).

Основоположником современной академической традиции отечественной ассириологии является В. К. Шилейко (1891–1930), знаток аккадского языка и литературы, шумеролог и поэт-переводчик. Его ученик А. П. Рифтин (1900–1944) восстановил преподавание ассириологии в Ленинграде в 1933 г. Он и его последователи создали научную базу современной отечественной ассириологии, подлинным корифеем которой стал И. М. Дьяконов (1915–1999), чьи работы имеют фундаментальное значение и для отечественной, и для мировой науки. Среди других крупных российских ассириологов последних десятилетий необходимо назвать прежде всего В. К. Афанасьеву, М. А. Дандамаева, И. С. Клочкова, Н. В. Козыреву, В. Я. Якобсона, Н. Т. Каневу, С. С. Соловьеву. Важными открытиями обогатили науку экспедиции отечественных археологов Н. Я. Мерперта и Р. М. Мунчаева в Северной Месопотамии.

Ассириология, зародившись во Франции и Англии, ныне распространена во всех развитых странах мира и, естественно, в самом Ираке, где издается журнал «Sumer», который ведет своеобразную летопись всех археологических находок в Месопотамии. Сейчас в ассириологии ведущими являются германская и американская научные школы. Среди немецких ученых выделяется В. фон Зоден, составивший фундаментальные «Аккадский словарь» («Akkadisches Handworterbuch», 1965–1981) и новую базовую грамматику аккадского языка, сохраняющую свое значение до сих пор («Grundriss der akkadischen Grammatik»). Однако главный центр ассириологии переместился в США. Большое влияние на развитие американской ассириологической школы оказал учитель фон Зодена – Б. Ландсбергер. Крупнейшими американскими ассириологами были и другие выходцы из Германии и Австрии – А.-Л. Оппенхейм, А. Пебель, Т. Якобсен, И.-Е. Гельб, А. Гетце и др. А.-Л. Оппенхейм и его ученики издали в Чикаго 30-томный словарь аккадского языка («The Chicago Assyrian Dictionary»); издается и многотомный Пенсильванский словарь шумерского языка. Центры изучения ассириологии существуют почти во всех университетах США. Менее крупные центры есть в Европе – в Англии, Франции, Италии, Чехии и др., а также в Израиле и Ираке.

Несмотря на то что в настоящее время ассириология представляет собой зрелую и динамично развивающуюся науку, она сталкивается со множеством проблем. Одной из практически непреодолимых «объективных» трудностей стал непомерный объем накопившихся данных. Специалисты зачастую не успевают обрабатывать новые материалы. Это побуждает многих ученых сужать поле своих изысканий. В послевоенную эпоху преобладает тенденция к узкой специализации – шумерский эпос и поэзия, словарные тексты, вавилонская магия или фармакология, искусство. При этом, как правило, берется один конкретный период и регион. Следует отметить предпринятые в последние десятилетия переиздания ассирийских памятников, например многотомное издание «Царские надписи древней Месопотамии».

В методологической сфере среди западных ассириологов господствует филолого-фактологическое направление. В германской и современной российской школах ассириологии пока в общем сохраняет свои позиции позитивистская и традиционная историко-филологическая методология, с которой и связаны все важнейшие достижения ассириологов.

Характер дискуссий в ассириологии в некоторой мере отличается от тех, что ведутся в египтологии или антиковедении: ассириологи гораздо меньше занимаются общеконцептуальными или теоретическими вопросами (наподобие характера египетского «благочестия» или проблем становления и природы полиса). Это и придает ассириологии тот «сухофактографический» оттенок, о котором говорилось выше. В свою очередь, такое положение дел определяется спецификой источников по истории Месопотамии.

История Месопотамии делится на так называемые доисторические и исторические эпохи.

Доисторические эпохи: Убейд (VI–IV тыс. до н. э.), Урук (IV тыс. до н. э.), Джемдет-Наср (рубеж IV–III тыс. до н. э.). Исторические эпохи: Раннединастический период (XXX–XXIV вв. до н. э.); эпоха первых деспотий – Аккадской и Урской (XXIV–XXI вв. до н. э.); Старовавилонский – Староассирийский (XX–XVI вв. до н. э.), Средневавилонский – Среднеассирийский (XVI/XV–XII/XI вв. до н. э.) и Нововавилонский – Новоассирийский (XI/X–VII/VI вв. до н. э.) периоды, с некоторыми несовпадениями в границах периодов для Вавилонии и Ассирии; наконец, Младовавилонский период (VI/V в. до н. э. – рубеж эр), когда Месопотамия входила в состав иноземных империй.

Время от первого заселения Нижней Месопотамии и до начала IV тыс. до н. э. выделяется сейчас как период становления и развития убейдской археологической культуры (названа так она по поселению эль-Убейд в Ираке, где были когда-то раскопаны характерные для этой культуры памятники). Она охватывала и юг, и север Месопотамии, и ее восточные окраины. Носители убейдской культуры строили города и храмы, и единственное, чего им не хватило для того, чтобы современная наука признала убейдскую культуру первой месопотамской цивилизацией, – это создания письменности.

Большая часть IV тыс. до н. э. – эпоха культуры Урук (характерные для нее памятники были обнаружены в соответствующих слоях городища Урук), отличающейся от убейдской культуры и керамикой, и характером погребений. Кроме того, к этому времени относятся первые памятники месопотамской письменности – глиняные хозяйственные документы. Они дают представление о наиболее ранней, пиктографической (рисуночной) стадии развития шумерского языка. Архив этих документов найден на самом городище Урук.

Таким образом, носители культуры Урук были шумерами. Но кем были носители предшествующей, убейдской культуры? Многие авторы считают, что и это были шумеры. Однако, во-первых, появление новых керамических стилей, и особенно изменение характера погребений, обычно связано с приходом нового этноса. Во-вторых, в шумерском языке обнаружены заимствования из какого-то более древнего языка: это некоторые термины ремесла и некоторые имена (в том числе имена богов), получившие названия «банановых», так как по структуре они напоминают английское слово banana. Таковы, например, имена богов Алалу, Кубаба, Забаба и др. «Банановые» имена были распространены у людей, живших к северу от Шумера, в стране, именовавшейся Субар (где тоже была распространена убейдская культура), а богов с «банановыми» именами почитали потом во всей Передней Азии как самых древних. Наконец, сами шумеры считали, что их история началась некогда с двух общин – Эреду (город, который шумеры считали своим древнейшим поселением) и Субар.

Из всего этого следует, что убейдская культура принадлежала особому народу, который говорил на «банановом» языке и являлся предшественником шумеров в Нижней Месопотамии. Шумеры же появились здесь лишь в начале IV тыс. до н. э. и, смешавшись с местным населением, ассимилировали его. В результате в Нижней Месопотамии началась эпоха Урук – первая эпоха шумерской истории, а к северу от нее продолжали жить «банановые» племена. Шумеры называли их северный край Субар, а их самих – людьми субар. Поскольку шумеры сохранили память о том, что их история в Месопотамии началась со смешения с «банановым» народом, они и рисовали эту историю как плод симбиоза собственно шумерского Эреду и Субара.

После эпохи Урук археологи выделяют эпоху Джемдет-Наср – конец IV тыс. до н. э. (по названию городища, где обнаружен более поздний архив эпохи). Иногда эпохи Урук и Джемдет-Наср объединяют в «Протописьменный период».

С переходом от пиктографии к полноценной системе словесно-слоговой письменности начинается следующий, Раннединастический период истории Месопотамии (XXX–XXIV вв. до н. э.). Это было время существования шумерских городов-государств. Именно в Раннединастический период в Нижней Месопотамии появились восточные семиты – аккадцы. Как и когда они обосновались здесь, мы достоверно не знаем; по этому поводу существует множество гипотез. Археологи подразделяют Раннединастический период на три этапа (нач. III тыс. до н. э., 2-я четв. III тыс. до н. э. и сер. – 3-я четв. III тыс. до н. э.). На рубеже первого и второго этапов произошло грандиозное наводнение, навеки оставшееся в памяти месопотамцев как «великий потоп» (ок. 2900 г. до н. э.).

В конце XXIV в. до н. э. всю Нижнюю Месопотамию впервые удалось объединить в централизованную империю с неограниченной властью царя – деспотию. Эта империя была создана династией Аккада (XXIV–XXII вв. до н. э.) и восстановлена так называемой III династией Ура (кон. XXII–XXI в. до н. э.). Держава Ура пала около 2003 г. до н. э. под натиском новых семитских кочевников – амореев. Политику III династии Ура пыталась продолжать I династия Иссина (2017–1794 гг. до н. э.), однако большая часть страны вскоре вышла из-под ее контроля, и Месопотамия распалась на множество царств. Времена правления «имперских» династий Аккада и Ура исследователи объединяют в период первых централизованных деспотий в Двуречье (ок. 2316–2003 гг. до н. э.).

Новое объединение Месопотамии осуществил лишь к середине XVIII в. до н. э. знаменитый вавилонский царь Хаммурапи, происходивший из аморейской династии. Время правления этой династии в Вавилоне рассматривается как особый Старовавилонский период в истории Месопотамии (1895–1595 гг. до н. э.). Затем власть над Вавилонией перешла к династии из пришлого народа горцев-касситов. Время правления касситской династии образует следующий, Средневавилонский период (ок. 1595–1150 гг. до н. э.). Касситскую династию низвергло нашествие других горцев – эламитов, жителей Юго-Западного Ирана, и дальнейшие события с конца II тыс. до н. э. до персидской аннексии Вавилонии в 539 г. до н. э. ученые рассматривают как Нововавилонский период. Стоит отметить, что крайний юг Нижней Месопотамии, заселенный потомками аккадизированных шумеров, нередко обособлялся от властей, сидящих в Вавилоне (в частности, при так называемой династии Приморья, 1722 г. до н. э. – ок. 1460 г. до н. э.).

Во время правления касситской династии в Вавилоне в XIV в. до н. э. город-государство Ашшур, лежавшее на крайней северной периферии шумеро-аккадского ареала, подчинило себе обширные окрестные территории и превратилось в могущественную Ассирийскую державу. Дальнейшую историю этого царства, вплоть до его уничтожения Вавилоном и его союзниками в конце VII в. до н. э., делят на Среднеассирийский и Новоассирийский периоды, гранью между которыми служит нашествие на Месопотамию очередной волны семитских кочевников – арамеев, состоявшееся на рубеже XI–X вв. до н. э. При этом Среднеассирийский период условно ведут с рубежа XVI–XV вв. до н. э., а предыдущие времена не менее условно объединяются в Староассирийский период (XX–XVI вв. до н. э.).

Словом «Месопотамия» (Междуречье) древние греки обозначали земли, лежавшие между Тигром и Ефратом. На деле, однако, Тигр и Евфрат являются не границами этого края в точном смысле слова, а скорее главными ориентирами, к которым тяготеют его настоящие границы. Используя наименование «Месопотамия», античные авторы хотели подчеркнуть то, что подавляющая часть этой территории лежит между двумя реками. Месопотамия – это плоская равнина в бассейне Тигра и Евфрата, раскинувшаяся на северо-запад от Персидского залива до Верхнего Евфрата и гор Восточной Анатолии. Сейчас территория Месопотамии в основном входит в состав Ирака. Весь этот обширный регион делился на Нижнюю и Верхнюю Месопотамию.

В Верхней (Северной) Месопотамии Тигр и Евфрат далеко отстоят друг от друга. Нижняя (Южная) Месопотамия лежала в нижнем течении Тигра и Ефрата, где эти реки текли близко друг к другу. Сейчас Тигр и Евфрат при впадении в Персидский залив сливаются в единую реку Шатт-эль-Араб; в древности они имели отдельные устья. Евфрат в пределах Нижней Месопотамии разделялся на несколько рукавов; их долины были полностью заселены.

Нижнюю Месопотамию в древности именовали Шумером и, в свою очередь, делили на южную и северную часть. Юг Нижней Месопотамии именовался Приморьем, или Шумером в узком смысле слова, а север первоначально называли Ки-Ури, а позднее – Аккад (по названию города Аккад, столицы Месопотамии в конце III тыс. до н. э.). Отсюда и название Нижней Месопотамии в целом, закрепившееся с конца III тыс. до н. э., – «Шумер и Аккад». Еще позже Нижнюю Месопотамию стали называть Вавилонией, по ее новому главному центру – Вавилону.

К середине I тыс. до н. э. Нижняя Месопотамия стала именоваться Вавилонией, а Верхняя – Ассирией. Оба этих названия употребляли и греческие ученые, но при этом Ассирией они часто называли и земли, лежащие к западу от Евфрата до Средиземного моря. Внутри территории этой «расширенной» Ассирии географам необходимо было различать часть, лежащую к западу от Евфрата, и часть, лежащую к востоку от него. Первую из указанных частей греческие географы стали называть Сирией (редуцированный вариант названия Ассирия), а вторую – Месопотамией.

Таким образом, первоначально название Месопотамия относилась только к Верхней Месопотамии. Кроме того, в древнееврейском языке существовало название Нахараим, дословно – «Страна двух рек» (русский синоним – Двуречье). Так древние евреи называли Верхнюю Месопотамию. Греческое «Месопотамия» (Междуречье) соответствовало библейскому «Нахараим» (Двуречье). Наконец, в начале нашей эры римские географы распространили название Месопотамия и на Вавилонию (Нижнюю Месопотамию). Так возникло современное географическое понятие «Месопотамия».

Двусмысленность названия Месопотамия и его аналогов сказывается иногда по сей день. Например, там, где в Библии встречается наименование Нахараим, на европейские языки его переводят как Месопотамия, хотя в Библии Нахараимом называется только Верхняя Месопотамия, а название Месопотамия в современных европейских языках означает и Верхнюю Месопотамию, и Нижнюю. Аналогично современное русское название Двуречье, являясь калькой с древнееврейского «На-хараим», тоже относится ко всей Месопотамии, а не только к Верхней.

Ученые XIX–XX вв. считали, что Персидский залив в древности вдавался в береговую линию гораздо севернее, чем сейчас. Эту точку зрения отражает большинство карт и атласов Древнего Востока. Действительно, шумерские Ур и Эреду, сейчас далеко отстоящие от моря, в древности были портовыми городами, в которых разгружались морские суда. Однако геологи выяснили, что на деле границы самого залива с древности и по сей день практически не менялись, и только устье рек Тигра и Евфрата было весьма широким и проходило так, что до речных пристаней в Уре и Эреду могли легко подниматься корабли из Персидского залива. Кроме того, впадина, расположенная близ Эреду, по-видимому, являлась в древности озером, соединявшимся со старым руслом Евфрата системой каналов. Это же русло могло подходить и к Уру.

Район свободно сообщавшихся с Персидским заливом болотистых лиманов Тигра и Евфрата и соединявшихся с ними лагун назывался в древности «Горькое море». Сейчас после аридизации и подъема почвы, вызванного намыванием ила обеими реками, этот район и есть долина Шатт-эль-Араба.

Географически Месопотамия представляет собой широкую неглубокую впадину, ограниченную Аравийским плато, возвышенностями Сирии и горными хребтами – Армянским Тавром и Загросом. Основные очаги развития цивилизации располагались в Нижней Месопотамии, которая была самой благоприятной для земледелия частью всего Плодородного Полумесяца, но бедной минеральными ресурсами и древесиной. К тому же масштабная ирригация, которую месопотамцы стремились по возможности развивать и без которой земледелие здесь изначально было невозможным, приводила к быстрому засолению почв и падению урожайности. В конце концов засоление почв и аридизация климата привели к запустению Южной Месопотамии и ее крупнейшего центра – Вавилона.

Территория Верхней Месопотамии представляла собой холмистую степь, местами переходящую в невысокие горы. На востоке Верхней Месопотамии была расположена Ассирия (это название употреблялось греческими авторами и принято в науке для обозначения области с центром в древнем городе Ашшур на Среднем Тигре).

Одна из главных особенностей геополитической карты Месопотамии – два ее постоянных «фронта»: на севере – северо-востоке – востоке от нее (где равнинные жители Месопотамии взаимодействовали с горцами – почти всегда враждебно) и на границе с Аравийским плато (откуда в Месопотамию волна за волной вторгались кочевники).

Крайняя бедность Месопотамии минеральными ресурсами, включая металлы, и деревом с ранних пор стимулировала развитие внешнеторговой и военной экспансии. Месопотамцы вывозили ткани, зерно и ремесленные изделия, а сами отправля–ли торговые и военные экспедиции за лесом, металлами и рабами.

Необходимость компенсировать недостаток природных ресурсов вынуждала месопотамских владык получать соответствующее сырье и изделия в виде дани с горной периферии на севере и востоке, а также устанавливать контроль над основными торговыми путями, выводящими на запад, к Средиземному морю. С середины III тыс. до н. э. и до конца существования независимой месопотамской государственности правители Месопотамии систематически совершали с этими целями военные походы к Средиземному морю и в горные районы Западного Ирана.

Древнейшим из обычно упоминающихся цивилизованных народов Месопотамии, бесспорными создателями месопотамской письменности были шумеры, заселившие Нижнюю Месопотамии в начале IV тыс. до н. э. На исходе IV тыс. до н. э. в Месопотамию переселилась из Северной Аравии особая ветвь семитов – так называемые восточные семиты, получившие в науке название «аккадцы». Одна группа восточных семитов расселилась на севере территории, занятой шумерами (шумерское название этой области – Ки-Ури), а другая группа осела на Среднем Тигре. От первой группы восточных семитов, смешавшейся с шумерами и в конце концов ассимилировавшей их, происходит народ вавилонян, от второй – ассирийцы. Вавилонский и ассирийский языки – разные диалекты восточносемитского (аккадского) языка, на рубеже III–II тыс. до н. э. обособившиеся друг от друга.

В конце III тыс. до н. э. в Нижней Месопотамии возникла великая держава, охватившая всю Месопотамию. Ее столицей был город Аккад, находившийся в области Ки-Ури. В этот период впервые в официальных надписях стал употребляться наряду с шумерским языком и восточносемитский. В результате восточносемитский язык в Месопотамии начали называть аккадским, а современные ученые именуют аккадцами его носителей.

Шумеро-аккадоязычное население Нижней Месопотамии (предки вавилонян) и аккадоязычное население Среднего Тигра (предки ассирийцев) осознавали себя как единый двуязычный суперэтнос. Люди этого суперэтноса имели даже общее самоназвание: и на шумерском, и на аккадском языке они определяли себя как «черноголовые» (по-шумерски – санг-нгига, по-аккадски – цалмат каккади). Этот суперэтнос современные ученые и называют «древними месопотамцами», «носителями месопотамской цивилизации». Общность «черноголовых» выделяла себя не по политическому критерию (они не так уж часто объединялись в границах одной державы), а по цивилизационному. Члены общин и родов, поддерживавших культ шумеро-аккадских божеств и считавших своим главным общинным покровителем одно из них, говорившие на шумерском и аккадском языках и использовавшие шумеро-аккадскую клинопись, относились к «черноголовым». Таким образом, общность «черноголовых» была этнокультурной общностью в современном понимании этого слова.

О том, какую важность придавали месопотамцы своей идентификации «черноголовых», независимо от каких бы то ни было политических границ, ярко свидетельствует пример знаменитых Законов Хаммурапи, правившего всей Месопотамией. Во вступлении к этим Законам Хаммурапи объявляет себя правителем и заступником «черноголовых», после чего перечисляет множество подвластных ему городов. Однако, как выяснилось, этот перечень включает далеко не все города, в действительности входившие в его империю, а только те, которые населяли шумеро-аккадцы, поддерживавшие культы шумеро-аккадских богов, указанных в этом перечне рядом с каждым названным в нем городом. Таким образом, внутри всего круга подвластных ему земель Хаммурапи выделяет шумеро-аккадский этно-ритуальный ареал и только его рассматривает как «свой», а прочие свои владения даже не упоминает.

Общность «черноголовых» прошла долгий исторический путь. На рубеже III–II тыс. до н. э. аккадцы полностью ассимилировали шумеров. Однако былое разделение «черноголовых» на аккадцев и шумеров, как и разделение самой Нижней Месопотамии на шумерский юг и аккадский север, не прошли бесследно. Шумерский язык остался для всех «черноголовых» «мертвым» языком учености и ритуала. Нижняя Месопотамия сохранила название «Шумер и Аккад», а потомки жителей шумерского юга Нижней Месопотамии рассматривались теперь как особый народ «приморцев» в составе общности «черноголовых».

Примерно в то же время, как уже говорилось, аккадоязычное население Нижней Месопотамии обособилось по диалекту от аккадоязычных жителей долины Среднего Тигра с центром в Ашшуре. Вскоре это обособление было закреплено политически: Нижняя Месопотамия объединилась вокруг Вавилона, а Ашшур оставался независимым от него. В результате к середине II тыс. до н. э. сами «черноголовые» делили себя на три народа: ассирийцев, аккадцев (вавилонян) и приморцев – потомков шумеров крайнего юга Двуречья, ассимилированных аккадцами. В следующие несколько веков приморцы полностью слились с вавилонянами, так что в I тыс. до н. э. речь шла уже просто об ассирийцах и вавилонянах. Последние следы былого этнотерриториального различия между шумерским югом и аккадским севером Нижней Месопотамии окончательно стерлись и забылись.

Хотя «черноголовые» выделяли себя в общность не по политическому, а по этнокультурному признаку, позднее они все же выработали особую концепцию, которая оформила их уже сложившееся единство политически и территориально. Окончательно эта концепция сформировалась на исходе III тыс. до н. э. при царях III династии Ура. С этого времени считалось, что шумеро-аккадский ареал образует прочное территориальное единство – страну «Шумер-и-Аккад», которой сами боги предназначили существовать под одной властью, в качестве особого царства.

Отныне, если в Месопотамии наступала политическая раздробленность, это воспринималось как временное бедствие; считалось, что как только боги вернут свою милость стране, она вновь объединится. Войны между разными царствами раздробленной Месопотамии и смена политических центров страны теперь понимались не как обычное противоборство разных государств, а как переход единой государственности царства «Шумер-и-Аккад» от одной династии к другой. С XVIII в. до н. э. и до заката месопотамской цивилизации столицей царства «Шумер-и-Аккад» практически неизменно был Вавилон, поэтому, говоря о событиях середины II–I тыс. до н. э., многие авторы называют это царство Вавилонией.

С XIV в. до н. э. восприятие месопотамцами своей истории было осложнено тем, что на северном рубеже «Шумера-и-Аккада» (Вавилонии) появилась Ассирийская держава: город-государство Ашшур объединил под своей властью обширные территории Верхней Месопотамии, превратившись таким образом в столицу нового могучего царства. Ассирия определяла себя как особое, отдельное от «Шумера-и-Аккада» геополитическое целое, но желала объединения с ним под эгидой ассирийских царей.

Не прекращавшиеся в течение многих столетий ассиро-вавилонские войны, вызванные этими претензиями, не привели к сколько-нибудь прочным результатам и закончились лишь с гибелью Ассирии. За это время ассирийцы перепробовали множество способов удержать Вавилонию под своей властью – от прямой аннексии до создания особого автономного Вавилонского царства в составе Ассирийской державы (престол его обычно предоставлялся одному из ассирийских царевичей), но так и не смогли добиться покорности вавилонян. В конце концов Вавилония, восстав против Ассирии, уничтожила ее (кон. VII в. до н. э.) и некоторое время была единственным государством «черноголовых». В 539 г. до н. э. в результате персидского завоевания Месопотамия стала частью Персидской империи.

Этнокультурная общность «черноголовых», утратив свою независимую государственность, продолжала существовать еще несколько веков. Ее история завершилась арамейской ассимиляцией «черноголовых». Арамеи (древние «сирийцы», как их называли греки; не путать с современными сирийцами-арабами) – один из крупнейших семитских народов античного Востока, расселившийся в Месопотамии еще в начале I тыс. до н. э. С гибелью Ассирии значительная часть общности ассирийцев была уничтожена, а оставшаяся стала стремительно арамеизироваться. После персидской аннексии Вавилонии ее аккадо-язычное население также довольно быстро ассимилировалось арамеями, утратив свой былой язык, письменность и многие культурные ценности. Уже к концу I тыс. до н. э. лишь часть населения крупнейших городов говорила по-аккадски и совершала шумеро-аккадские ритуалы. Около рубежа эр и она арамеизировалась. Оба ее языка, шумерский и аккадский, а также ее письменность (клинопись) окончательно вышли из употребления. Так завершилась история народа «черноголовых» и цивилизации древней Месопотамии.

Источники по истории Месопотамии до XXIV в. до н. э. можно разделить на три категории:

1) памятники материальной культуры, открытые при раскопках;

2) письменные источники, составленные на исходе указанной эпохи или еще позже и фиксирующие исторические, литературно-исторические и мифологические представления, которые имели хождение у месопотамцев (например, «Шумерский царский список» XXI в. до н. э., предлагающий сводную схему династической истории всех предшествующих периодов; литературные шумероязычные композиции о полусказочных деяниях шумерских правителей III тыс. до н. э. – так называемые шумерские «былины», прежде всего о правителях Урука Эн-Меркаре и Гильгамеше; шумерские ритуальные тексты, записанные в основном на исходе III – в начале II тыс. до н. э.);

3) письменные источники, непосредственно отражающие события рассматриваемого времени, – хозяйственные архивы IV тыс. до н. э. из Урука и Джемдет-Насра, хозяйственно-административные архивы XXVI в. до н. э. из Шуруппака, более позднего времени из Лагаша и др., бесчисленные хозяйственно-административные документы III династии Ура, надписи шумерских, аккадских и урских царей. Среди них особо надо отметить «Стелу коршунов» царя Эаннатума из Лагаша (ок. 2450 г. до н. э.), сообщающую о войнах и договорах с соседним государством Уммой, надпись Уруинимгины из того же Лагаша (ок. 2320 г. до н. э.) о социальном кризисе и проведенных им реформах, письма последнего царя III династии Ура Ибби-Суэна, Судебник основателя той же династии Ур-Намму (ок. 2100 г. до н. э.) и др.

К сожалению, период до середины III тыс. до н. э. практически вовсе не освещен источниками третьей категории и очень скупо освещен источниками второй категории, так что реконструировать события этого периода приходится почти исключительно по археологическому и языковому материалу. Между тем именно в этот темный для нас период и зародилась шумеро-аккадская цивилизация! В частности, до сих пор нельзя с полной уверенностью судить ни о том, как и когда в Месопотамии появились шумеры, ни о том, как и когда в ней появились аккадцы (заведомо шумерской была культура Урук, а присутствие аккадцев в Месопотамии фиксируется по первым же сохранившимся архивам и царским надписям Раннединастического периода, т. е. в XXVI в. до н. э., но что было с шумерами и аккадцами еще ранее, точно неизвестно).

В низовья Тигра и Евфрата человек проник довольно поздно – в эпоху развитого неолита, в VI тыс. до н. э. Первым населением Южного Двуречья были, как мы уже видели, субареи – выходцы с северо-востока, от предгорьев Загросского хребта. К концу VI тыс. до н. э. они освоили болотистый край вплоть до «Горького моря» и построили здесь древнейшие известные нам огражденные поселения Месопотамии – протогорода.

Нижнемесопотамские субареи создали особую, так называемую убейдскую, археологическую культуру, существовавшую в V – начале IV тыс. до н. э. («убейдское тысячелетие»). Они знали металлургию меди, и соответствующие термины были позднее переняты у убейдцев шумерами. Убейдская культура распространилась, по мере расселения субареев, на огромном пространстве от Центрального Загроса через Верхнюю Месопотамию и Сирию к Средиземному морю, а также на СевероВосточную Аравию, включая Бахрейн. Вся эта территория вместе с Нижней Месопотамией составила относительно однородную этнокультурную ойкумену субареев – носителей убейдской культуры и «бананового языка», о котором говорилось выше.

Убейдцы изготавливали первые из известных нам, хотя еще очень примитивные, доспехи (они представляли собой кожаные перевязи с нашитыми на них медными бляхами), а их вожди или жрецы носили странные островерхие шлемы или маски, закрывающие все лицо и имитирующие морды рептилий, с удлиненным, полого уходящим назад навершием. Несмотря на успехи в развитии ремесел и строительстве храмов, ни большого процветания, ни большого могущества убейдцы не добились, поскольку не умели проводить крупномасштабные ирригационные работы. Без ирригации в Месопотамии нельзя было получить большие урожаи, а без них – достичь такого уровня хозяйства и накопления запасов, который позволил бы ускоренно развивать культуру, содержать властную верхушку и требовал появления письма для хозяйственного учета. В результате убейдцы так и не вышли за рамки первобытно-общинного строя. В то же время убейдские представления о богах оказались очень авторитетными на Ближнем Востоке: божества с «банановыми» именами продолжали почитаться в Передней Азии вплоть до античных времен.

С расселением в начале IV тыс. до н. э. на территории Нижней Месопотамии пришельцев-шумеров археологическая культура Убейд сменилась здесь культурой Урук. Судя по позднейшим воспоминаниям шумеров, первоначальным центром их поселения здесь был город Эреду, т. е. район в самом низовье Евфрата. Тогда это было далеко не самым выгодным из мест обитания на юге Двуречья.

Шумеры не вытеснили нижнемесопотамских убейдцев, а смешались с ними и ассимилировали их, переняв многие ремесла и искусства. Свидетельство тому – нешумерские термины соответствующего значения, перешедшие в шумерский язык. Городские поселения и храмовые здания периода Урук продолжают постройки предыдущей убейдской эпохи, так что приход шумеров был мирным.

Одна из традиционных загадок востоковедения – вопрос о прародине шумеров. Он не разрешен до сих пор, так как язык шумеров пока не удалось надежно связать ни с одной из известных ныне языковых групп. Параллели искали даже среди тибето-бирманских и полинезийских языков – причем при всей кажущейся фантастичности последней версии она лучше других подкреплена языковым материалом.

Существует шумерский миф о происхождении всего человечества с острова Дильмун (современный Бахрейн). Согласно этому мифу, здесь «в начале времен» было нечто вроде библейского рая и жили первопредки всех живых существ, включая людей. Одно время ученые хотели видеть в этом мифе след глухих воспоминаний шумеров о том, что они переселились в Месопотамию из региона Бахрейна. Однако более тщательный анализ показал, что оснований для такой интерпретации нет: шумерская мифология видит в Дильмуне прародину всех живых существ, а не только шумеров, и этот сюжет принадлежит к числу общих космогонических мифов о начале мира и времени, а не к собственно шумерским историческим воспоминаниям об их появлении в Месопотамии.

Более надежные сведения дают нам шумерские тексты III тыс. до н. э., повествующие о контактах Шумера с далекой центральноиранской страной Аратта (район современного города Йезда). Эти тексты свидетельствуют, что в Аратте почитали шумерских богов и носили шумерские имена, а может быть, и говорили по-шумерски. Не здесь ли нужно искать след переселения шумеров в Месопотамию с востока, через Иран? Тогда одним из районов оседания шумероязычного населения на этом пути и явилась бы Аратта. Это предположение возвращает нас к старым гипотезам ученых конца XIX в., которые считали версию об «иранском» маршруте шумеров наиболее вероятной.

Формирование шумерской общности на территории Нижней Месопотамии ограничило субарейскую ойкумену полосой земель вдоль Верхнего Тигра, Северного и Центрального Загроса. Все это обширное пространство и именовалось впоследствии «страной Субар» (аккад. «Субарту», «Шубарту»). После бурных политических и военных потрясений на рубеже III–II тыс. до н. э. местных субареев ассимилировали их северо-восточные соседи, горцы-хурриты. На них с тех пор и перешло в месопотамских источниках название «субареи» или «шубареи».

Шумеры эпохи Урук объединялись в большой общинно-племенной союз, охватывавший почти всю Нижнюю Месопотамию. Центром союза был Ниппур (современная деревня Ниффер, Ирак) – протогород, лежавший как раз в срединной части Нижней Месопотамии. В Ниппуре поддерживался культ верховного общешумерского бога Энлиля («Владыка воздуха» или по-шумерски «дыхания») – главный культ всего союза, скреплявший его воедино.

Каждая отдельная община или группа общин, входившая в союз, занимала небольшой участок бассейна Южного Двуречья с центром в относительно более крупном городском поселении, к которому тяготели ближайшие мелкие пункты. Их жители входили в одно общинное образование с обитателями центрального поселения. Такие общинно-территориальные объединения в науке принято называть номами (гр. ном – область, административно-территориальная единица). Именно в центральном поселении располагалось главное «учреждение» всего нома – храм главного бога-покровителя. В каждом номе эту роль исполняло одно из божеств шумерского пантеона, включавшего и вошедших туда субарейских богов. При храме существовало хранилище номовых запасов зерна и ремесленных изделий. Здесь же собирались общинники и жили представители номовой верхушки – старейшины и вожди. Храмы отправляли особых торговых агентов общины – тамкаров – в чужеземные страны, вести внешнюю торговлю, обменивая часть общинных запасов на металлы и лес, а заодно и на рабов.

О единстве и могуществе шумерского союза можно судить по яркому факту так называемой колониальной экспансии шумеров в эпоху Урук. В середине – 2-й половине IV тыс. до н. э. однотипные шумерские колонии появились на территории чужеземных племен в долине Верхнего – Среднего Евфрата и в Юго-Западном Иране (в Сузах), на огромных по тому времени пространствах, и служили там военными и торговыми центрами шумеров. Как видно, по следам тамкаров приходили воины. Создание и защита таких колоний на дальних расстояниях от Шумера был бы совершенно непосильным делом для отдельных первобытных общин и даже для их примитивных союзов. Это требовало наличия всешумерского политического единства и самостоятельной политической верхушки, уже отделившейся от рядовых общинников и располагавшей немалой властной мощью.

И действительно, судя по погребениям, в эпоху Урук у шумеров уже выделилась властная и богатая правящая элита. Появились и рабы из числа военнопленных или купленных в чужеземных краях. Наконец, возникла развитая пиктографическая письменность, служившая прежде всего целям хозяйственного учета; ее документы обнаружены и в шумерских колониях. Все это стало возможным и необходимым только благодаря хозяйственному расцвету государства шумеров в эпоху Урук, основанному на впервые осуществленной тогда высокоразвитой ирригации.

Как видно, шумерское объединение этого времени представляло собой могучее образование, сравнимое по уровню государственного развития с ранними центральноамериканскими державами, основанными племенными союзами (ацтекская и др.). Внутренней эксплуатации в шумерских общинах практически не было. Ирригационными работами занимались по повинности свободные общинники; организовывала эти работы номовая верхушка, что, разумеется, укрепляло ее влияние и полномочия в той самой мере, в какой росли масштабы и значение ирригации. Верхушка номовой общины (главный судья, старшая жрица, старшина торговых агентов-тамкаров и особенно верховный жрец-прорицатель) наделялась куда большими участками земли, чем рядовые общинники, и была освобождена от любых общинных работ, так как ее работой считалось руководство общиной и осуществление ритуалов. Именно верховный жрец – эн (досл. «господин») руководил службой в храме, храмострои-тельством, считался главой общинного самоуправления в номе и совета старейшин общины. Храмовый персонал состоял не только из жрецов, но также из ремесленников и воинов. Всех их содержала община, а командовал ими эн. С течением времени эны стали наследственными правителями.

События, последовавшие за эпохой Урук, до сих пор не вполне ясны. В конце IV тыс. до н. э. шумерские колонии внезапно перестали функционировать – шумеры потеряли свои внешние владения, и наступила новая археологическая фаза – Джемдет-Наср. На ее исходе, т. е. около рубежа IV–III тыс. до н. э., шумеры научились выплавлять бронзу и перешли от пиктографии к полноценной словесно-слоговой письменности. С этого времени начинается Раннединастический период, первый этап которого завершился около 2900 г. до н. э. гигантским наводнением. Месопотамцы навсегда запомнили его как важнейшую веху своей древнейшей истории – «всемирный потоп».

Сводная версия истории Месопотамии, составленная почти тысячелетие спустя, так описывает возникновение государственности в этом регионе. Впервые государственность (шумер. царственность) была дана шумерам самими богами, которые для этого изначально избрали город Эреду. Позднее царственность перешла к другим центрам, в том числе Шуруппаку. Затем боги решили уничтожить всех людей, наслав на землю чудовищное наводнение – великий потоп. Характерная черта: согласно месопотамской традиции, это было не карой за какую-либо вину, а делом чистой прихоти – «богов великих потоп устроить побудило их сердце». Лишь добрый бог Энки – владыка пресных подземных вод, хранитель благодетельной мудрости и наставник людей – решил спасти хотя бы одного человека. Он избрал праведника Зиусудру, правителя Шуруппака, открыл ему будущее и посоветовал построить ковчег и спасаться в нем. Шестидневное наводнение уничтожило всех людей, кроме Зиусудры, – «все человечество стало глиной». Зиусудра в своем ковчеге причалил к высокой горе, и от него пошел новый человеческий род. В конце концов благой Эа даровал Зиусудре – единственному среди всех людей мира – бессмертие во плоти. После потопа боги вновь вручили царственность людям Нижней Месопотамии. На этот раз ее первым центром стал Киш, а потом она переходила к другим шумерским городам.

Итак, шумерская традиция четко выделяет две фазы истории страны: до некоего потопа и после него, когда история Месопотамии как бы получает второе начало. Шумерские династийные списки отражают те же события: они включают как допотопные, так и послепотопные династии разных городов, отмечая потоп как рубеж между ними. При этом правление послепотопных династий доводится в списках до бесспорно исторических и надежно датируемых событий, что позволяет исследователям рассчитать то время, на которое, по мнению шумеров, приходился потоп.

Правда, в шумерских списках десятки послепотопных царей получают, из уважения к их древности, фантастические сроки правления – по нескольку тысяч лет. Но, пересчитывая их сообразно реальной продолжительности царских правлений и уточняя эти расчеты синхронизмами одних царей с другими, можно получить довольно точную датировку потопа как вехи месопотамской династийной истории – он произошел примерно в XXX в. до н. э. С другой стороны, приблизительно на это же время приходится грань первого и второго этапов Раннединастического периода, когда, как известно со времен раскопок Л. Вулли в Ираке (нач. XX в.), Нижнюю Месопотамию постигло невиданное наводнение.

Крупное наводнение археологически отражается в виде разделяющего жилые слои слоя глины, образовавшегося из отложенного водным разливом ила. Такие слои, достигающие особенной толщины, обнаружены сразу в нескольких месопотамских городах на глубине, соответствующей началу III тыс. до н. э. Речь идет, таким образом, об особенно мощном наводнении, затронувшем большую часть Нижней Месопотамии; это и есть «потоп», помещаемый примерно на то же время шумерскими списками царей. «Допотопная эпоха» этих списков отвечает, таким образом, первому этапу Раннединастического периода, а послепотопная – следующим. При этом обе эпохи, согласно шумерской традиции, оказываются эпохами раздробленности, перехода гегемонии от одного центра к другому. Иными словами, о былом могуществе Ниппурского общинного союза шумеры ничего не помнили и начинали отсчет своей древнейшей, «допотопной» эпохи с более позднего времени, когда этот союз уже распался!

С другой стороны, первые же «послепотопные» письменные источники, доступные нам (2-я четв. III тыс. до н. э.), действительно рисуют Шумер раздробленным на множество независимых номовых государств и при этом свидетельствуют о повсеместном присутствии рядом с шумерами нового, восточносемитского этноса. Его представители входили в те же общины и государства, что и шумеры, и вместе с ними поддерживали культы шумерских божеств, которых они отождествили с собственными, восточносемитскими (так что многие из этих божеств получили в итоге двойное имя – шумерское и аккадское). Никакого противопоставления шумеров и аккадцев как одного, аборигенного, народа другому, пришлому, в этих письменных источниках уже нет – очевидно, аккадцы пришли в страну задолго до их составления.

Исходя из этого можно сделать вывод, что былой общинный союз шумеров эпохи Урук утратил свои внешние владения, а потом и вовсе распался под напором расселения восточных семитов – аккадцев из Северной Аравии. На поселениях эпохи Джемдет-Наср нередко встречаются следы военных разрушений. Наступившая фаза раздробленности соответствует первому этапу Раннединастического периода – «допотопному времени», самой древней эпохе, удержавшейся в исторической памяти шумеров; тогда-то и начал осуществляться шумеро-аккадский симбиоз. Этот этап подытожило великое наводнение – шумерский «потоп», после которого семиты и шумеры уже безоговорочно сосуществуют как симбиоты. В самом деле, поднимать после катастрофы страну им приходилось вместе. Восточные семиты усвоили более высокую шумерскую культуру, включая письменность, и к середине III тыс. до н. э. образовали с шумерами ту самую двуединую и двуязычную этническую общность «черноголовых», о которой говорилось выше. Почти все цари месопотамских городов-государств III тыс. до н. э. принадлежали к этнически шумерским династиям, а значительные и официальные тексты составлялись именно на шумерском языке.

В эпохи Урук и Джемдет-Наср основным способом письма месопотамцев была пиктография, созданная шумерами. Пиктография с помощью рисунков фиксировала информацию. Содержание таких рисунков можно было передавать различными речевыми конструкциями, пересказывать разными словами без изменения смысла, поскольку они отражали не конкретные слова, а определенный смысл. Шумерское рисуночное письмо было совершенно одинаковым в северных и южных районах Нижней Месопотамии. Это значит, что его разработали в одном центре, столь авторитетном, что разные месопотамские общины заимствовали его оттуда в неизменной форме. Этим центром был, разумеется, Ниппур – столица всешумерского общинно-культового союза эпохи Урук. Можно предположить, что шумерская пиктография была оформлена в ниппурском храме Энлиля в ходе целенаправленной работы по созданию новых методов хозяйственного учета и руководства.

Каждая пиктограмма обозначала предмет либо некое понятие: так, зачерненный небосвод мог обозначать и ночь, и темноту, и болезнь, а гора – и гору, и чужеземную страну, и раба, как выходца из чужеземной страны. Через некоторое время такие пиктограммы стали использовать для «ребусного» письма – например, изображение тростника (шумер. ги) стало обозначать слово «возвращать» (по-шумерски тоже ги, но с другой интонацией). Кроме того, любой знак, изображавший какой-то предмет, мог передавать слог или группу слогов, совпадающих по звучанию с названием этого предмета или хотя бы напоминавших это звучание, т. е. приобретал фонетическое значение (и не одно). Так знаки рисуночного письма становились слоговыми знаками и могли поэтому применяться для передачи служебных частей речи, грамматических показателей и вообще любых звукосочетаний, т. е. для фиксации речи. В итоге тот или иной знак имел несколько словесных и звуковых (слоговых) значений, а также мог употребляться как детерминатив[26]. Все это придавало письму громоздкий и сложный характер.

Постепенно система такого употребления знаков приняла устойчивый и всеобъемлющий характер, одновременно схематизировалось и упростилось их начертание (так что опознать в знаке какой-либо предмет было уже нельзя). Это и означало переход от пиктографии к письменности. Месопотамскую письменность называют клинописью, поскольку месопотамцы писали на сырой глине пером-палочкой из тростникового стебля с треугольным сечением: такие перья оставляли клинообразные оттиски. Для сохранности глиняный документ могли обжигать.

С середины III тыс. до н. э. шумерское письмо стали все чаще применять для аккадоязычных текстов (хотя оно было не очень приспособлено к аккадской фонетике). В начале II тыс. до н. э. потомки шумеров полностью перешли на аккадский язык, шумерский же язык продолжал использоваться на протяжении всей истории Месопотамии прежде всего как «высокий» язык ритуала.

В письменности Месопотамии в каждый момент времени насчитывалось около 400 различных знаков, набор и начертание которых менялись от эпохи к эпохе. Однако для бытовых нужд было достаточно и 70–80, а такое количество знаков мог выучить почти каждый. Поэтому грамотность была распространена среди месопотамцев очень широко. Некоторые ученые считают, что в эпохи процветания страны большинство взрослых свободных месопотамцев были в какой-то мере грамотны, хотя писали с ошибками, да и прочитать могли далеко не всякий текст. Быть грамотным считалось очень почетным.

В Раннединастический период территория Шумера представляла собой конгломерат номов, которые уже к середине III тыс. до н. э. превратились в классовые общества с установившейся государственностью. Наиболее ярким внешним проявлением этого был рост монументального строительства: в первые века III тыс. до н. э. номовые центры были обнесены оборонительными стенами и приняли законченный вид «города». Разумеется, община сохраняла важное значение, но над ней выросла независимая от нее властная иерархия, т. е. собственно государство, своей властью налагавшее на нее повинности и выводившее на войну ее ополчение.

Номовое государство унаследовало многие черты первобытной общинной демократии, кроме главнейших из них – выборности и сменяемости «снизу» членов правящей верхушки, а также необходимой роли народного собрания в принятии важных решений. Регулярные налоги с общинников, однако, еще не собирались. В номах развивалась как государственная, так и частная эксплуатация, в результате чего сложилась общественная верхушка – знать, сосредочившая в своих руках за счет этой эксплуатации большую часть богатств и влияния и подчинившая себе общество. Состояла эта верхушка прежде всего из обладателей высших властных должностей и их родов. К ней относился верховный правитель, «верхи» его административного, военного и храмового персонала и совет при правителе – наследник былых советов общинных старейшин, превратившийся теперь в главный оплот знати и существенно ограничивавший реальное могущество правителя. Представители правящей верхушки по должности осуществляли государственную эксплуатацию, но они же, благодаря своему богатству и влиянию, имели наибольшие возможности и в сфере частной эксплуатации (осуществлявшейся прежде всего путем втягивания в долговую кабалу). Храмовое хозяйство, хозяйство правителя и хозяйства высших должностных лиц располагали наибольшим количеством земли, обрабатывавшейся рабами и зависимыми людьми.

В номах выделились три основные социальные группы: господствующий класс (правящая верхушка, в меньшей степени – частные лица, добившиеся богатства и влияния, но не причастные к высоким должностям), рядовые общинники, объединенные в территориальные общины, делившиеся на большесемейные ячейки, и, наконец, рабы и зависимые люди (военнопленные, а также изгои и обедневшие общинники, оторвавшиеся от своей земли и втянутые в зависимость от имущих и властных людей).

Эксплуатация осуществлялась в двух основных формах. В крупных хозяйствах, принадлежавших храму, правителю, членам правящей верхушки и богатым частным лицам, трудились работники различных сословий – как рабы, так и не рабы – но, как правило, не имевшие своего хозяйства, а трудившиеся бригадами за пайки? и отдававшие все произведенное собственникам хозяйства, в котором они работали. Рабы и большинство не рабов, трудившихся таким образом, свободно покидать хозяйство не могли. Именно эта форма эксплуатации обеспечивала господствующий класс большей частью его богатств. Поэтому шумерское общество нередко определяется как рабовладельческое (ибо подневольный работник, получающий за свою работу паек, но не имеющий в распоряжении или пользовании своего надела, по своему месту в производстве оказывается подобен классическому античному рабу, к какому бы сословию он ни принадлежал). Второй главной формой эксплуатации была выдача государством или частными лицами части своего земельного фонда в виде отдельных наделов мелким производителям – от зависимых и закабаленных людей или рабов до свободных арендаторов. Такие производители вели свое хозяйство на выделенных им наделах и часть урожая отдавали собственникам земли, а сами жили на остаток.

Земельную собственность и рабочую силу господствующий класс получал различным путем. Как указывалось ранее, высших функционеров общины изначально наделяли намного большими наделами, чем прочих; особый обширный земельный фонд выделялся храму как учреждению. Семьи могли покупать и продавать свою землю в пределах общины, что в условиях имущественной дифференциации создавало благоприятные возможности для концентрации земли богатыми и знатными людьми. Обезземеленная таким образом часть населения, а также просто бедняки, втянувшиеся в долговую зависимость, люди, разоренные войнами, изгои и пр. (не говоря о военнопленных-рабах) были вынуждены работать на других и в большинстве своем становились рабами или подневольными работниками, трудившимися в чужом хозяйстве за паек, а некоторые обрабатывали чужую землю, выделенную им в надел.

Организационным центром государства первоначально был храм бога-покровителя соответствующей общины, а во главе государства стоял наследственный правитель – верховный жрец этого храма с титулом «эн». При нем был небольшой административный аппарат и вооруженная охрана (то и другое – из храмового персонала и личных слуг) – зачатки служилой знати и регулярной армии. Власть эна была существенно ограничена советом, а в меньшей степени – народным собранием свободных общинников, быстро терявшим в этот период свою силу, и осмыслялась как общинная: авторитет эна покоился на том, что он руководил общинным культом.

К середине III тыс. до н. э. титул «эн» выходит из употребления, заменяясь шумерскими титулами «энси» («жрец-строитель», «градоправитель») и «лугаль» (досл. «большой человек», «царь», аккадский эквивалент – «шарру»). Появление последнего титула отражало новый этап развития государственности – формальную утрату общиной контроля над правителем. Например, правители нарекали себя лугалями как военные предводители, с некоторого времени командовавшие воинами помимо общинного контроля (порой этот титул присваивался военному вождю на сходке самих воинов); так же титуловали себя правители, сумевшие добиться формального признания своей гегемонии со стороны других номов. Таким образом, во всех случаях титул «лугаль» обозначал верховную единоличную власть правителя, основанную на военно-бюрократической силе, прямой командной иерархии помимо общинных структур, над кем бы такая власть ни осуществлялась – над своими воинами или над соседними номами. Во 2-й половине III тыс. до н. э. этот титул постепенно стал означать такую власть уже над всем населением страны и на протяжении всей месопотамской истории употребляется в значении «царь»[27].

Правители, не пытавшиеся демонстративно поставить себя над общиной и по-прежнему считавшиеся уполномоченными общинных структур, ограничивались титулом «энси» (аккадская форма – «ишшиаккум»). Однако уже в середине Раннединастического периода почти во всем Шумере нормативным и необходимым статусом номового правителя стало лугальство, царственность. Наиболее детально поэтапное превращение общинного верховного правителя энси в надобщинного царя шарру прослеживается на примере развития ассирийской государственности в XIV–XIII вв. до н. э.

Важность роли правителя месопотамцы видели не только, да и не столько, в выполнении им военных и административных функций, сколько в том, что он считался посредником между жителями нома и богами, от расположения которых полностью зависело процветание людей. Правитель предстательствовал и отвечал перед богами за людей своего нома. Его главнейшим делом было обеспечивать своему ному – и, конечно, себе самому – милость богов и отводить их гнев, в том числе изнурительными искупительными обрядами. Именно царь мог и должен был разузнавать волю богов и отвечал перед ними за ее исполнение. Для месопотамского общества того времени это было исключительно важно, поскольку, по его представлениям, окажись воля богов не исполнена людьми, их гнев обрушился бы на все общество – а без царя эту волю нельзя было толком и узнать.

О великой важности царской власти месопотамский текст говорит так: «Боги еще не установили царя для народа, и тот словно шатался с затуманенным взором… Тогда царственность спустилась с неба». По-видимому, шумеры считали, что некоторые их династии происходили от богов.

К середине III тыс. до н. э. при правителе уже существует многочисленное (порядка 5 тыс. человек) постоянное войско, содержащееся за его счет и вооруженное гораздо лучше, чем общинное ополчение. Войско состояло из тяжеловооруженных пехотинцев и четырехколесных колесниц, запряженных ослами (лошадей тогда в Месопотамии еще не знали).

Отличительной чертой социально-политической истории Раннединастического периода было наличие двух одновременных процессов. С одной стороны, нарастала борьба между отдельными номовыми государствами за гегемонию, с другой – постепенно усиливалось социальное противостояние правящей верхушки, приобретавшей устойчиво наследственный, аристократический характер, и основной массы общинников. Последние подвергались все более тяжелой эксплуатации со стороны государства в целом и в то же время находились под угрозой утраты собственной земли (из-за военного разорения, долгов и т. д.) и превращения в зависимых работников чужого хозяйства, храмово-государственного или частного. Эти два процесса переплетались и привели в конце концов к крушению «номового» аристократического строя в Шумере и формированию централизованной общемесопотамской деспотии, опиравшейся на военно-служилое сословие.

Характерными чертами борьбы между номовыми государствами Раннединастического периода были, во-первых, отсутствие попыток аннексировать другие номы – война шла лишь за гегемонию, т. е. за установление верховного контроля правителя одного нома над другими (ни на что иное у немногочисленной аристократической верхушки сил все равно не хватило бы), и, во-вторых, желание царей-гегемонов добиваться официального признания за ними этой гегемонии и титула «лугаль страны» от Ниппурского храма Энлиля. В этом явлении нужно видеть последний знак того, что владыки Шумера еще сохраняли представление о всешумерском политическом авторитете Ниппурского храма, хотя этот авторитет восходил исключительно к общешумерскому единству эпохи Урук, о котором в Шумере, как уже говорилось, ничего не помнили. Как видно, представление о том, что Шумер предназначен представлять собой некое единство, существовало на протяжении всего III тыс. до н. э. независимо от исторических воспоминаний, и единственным институтом, способным по праву выражать это единство и удостоверять приобщение к нему, считался Ниппурский храм. Ни один центр не мог удержать гегемонию надолго. После потопа в Шумере существовало более десятка значительных городов-государств: Эреду, Ур, Урук, Лагаш, Умма, Ниппур, Киш и др.

Голова быка. Навершие арфы из Ура

В первые века после потопа (примерно совпадающие со вторым этапом Раннединастического периода) гегемонию в Шумере удерживал Киш, располагавшийся в северной части Нижней Месопотамии. В результате титул «лугаль Киша» даже приобрел смысл «гегемон всего Шумера» (тем более, что он случайно оказался близок по звучанию выражению «повелитель сил, воинств»); его часто принимали позднейшие цари-гегемоны, из какого бы города они ни были. Возможно, правители Киша первыми приняли титул лугалей. До нашего времени дошло эпическое предание о кишском царе Этане (XXVIII в. до н. э.), повествующее о том, как он на божественном орле поднялся на небеса к богам, чтобы добыть себе «траву рождения» и обзавестись наследником.

Царь Киша Эн-Менбарагеси – один из преемников Этаны, первый правитель, о котором мы знаем не только по позднейшим династическим спискам, но и по его собственным памятникам. Он контролировал Шумер,а кроме того, совершал походы в край горцев – эламитов, обитателей Юго-Западного Ирана и более или менее постоянных соперников и врагов Месопотамии. При его сыне Агге, однако, гегемония Киша закончилась (ок. 2600 г. до н. э.).

Как сообщает шумерский былинный эпос, Агга отправился покорять южношумерский город Урук, где недавно пришел к власти эн Гильгамеш, сын эна Лугальбанды. Гильгамеш отказал Агге в повиновении, а совет старейшин Урука готов был покориться, но народное собрание провозгласило Гильгамеша своим лугалем, т. е. признало над собой его личную власть помимо традиционных общинных институтов, и старейшины решились оказать сопротивление. В ходе неудачной осады Агга попал в плен к Гильгамешу, который стал гегемоном Шумера.

Гегемония Гильгамеша и его урукских преемников известна не только по эпосу, но и по документам архива, найденного в городе Шуруппаке (XXVI в. до н. э.). Как следует из этих документов, урукские цари призывали на службу контингенты из одних номовых царств, находившихся в зависимости от Урука, и размещали их в других зависимых номовых царствах, создавая тем самым остроумную систему перекрестного контроля всей подчиняющейся их влиянию территории.

Гильгамеш, по-видимому, был на редкость незаурядным человеком, талантливым правителем. Основатель урукской гегемонии и строитель новых стен Урука, он стал героем множества преданий. Согласно одному из них, Гильгамеш поднялся на высокие Кедровые горы к востоку от Месопотамии и убил там демона кедров Хумбабу, врага людей (через несколько веков, в ходе развития традиции, место действия этого предания было перенесено в более знаменитые кедровые горы Ливана). По другим легендам, Гильгамеш открыто шел наперекор великим богам, добрался в поисках «травы бессмертия» до мира богов и заполучил ее – иными словами, он хотел стать равен богам и чуть не добился этого. Однако на обратном пути случайно «траву бессмертия» съела змея (считалось, что змеи, сбрасывая кожу, обновляют свою жизнь), и Гильгамеш так и не смог воспользоваться плодами своего подвига.

Легко заметить, что общим мотивом для всех этих преданий является представление о том, что Гильгамеш желал и мог уподобляться богам. Не прошло и века после смерти Гильгамеша, как его, а вместе с ним и его отца Лугальбанду, включили в список шумерских богов (об этом свидетельствуют документы из архива Шуруппака). Правда, богами они, как считалось, стали только после своей смерти. Впоследствии эти правители воспринимались полноправными богами подземного мира, причем Гильгамеш – как бог-судья в загробном мире, милостивый к людям. Само происхождение Гильгамеша тоже сочли божественным: его называли то сыном демона-инкуба и жрицы, то сыном Лугальбанды и богини Нинсун, причем заявлялось, что он был «на две трети бог, на одну человек», более великий, чем все люди.

Гильгамеш. Рельеф

Около 2550 г. до н. э. Урук уступил гегемонии династии Ура. Наиболее известным царем-гегемоном из Ура был Месанепада. Для Ура этого времени характерны шахтные гробницы. Интересно уникальное погребение верховной жрицы-правительницы Пуаби, вместе с которой были похоронены десятки людей и животных. В склепе находились повозки, запряженные быками, вооруженные воины, охранявшие вход изнутри, женщины-служанки – некоторые с музыкальными инструментами. Две необычайно роскошные арфы, вместе со многими другими сокровищами, находились рядом со смертным ложем самой Пуаби. Все оказавшиеся в гробнице люди были умерщвлены при похоронах Пуаби, однако без физического насилия; по-видимому, они приняли какой-то яд, чтобы служить своей госпоже в загробном мире.

Погребение Пуаби, как и вера в посмертную божественность Гильгамеша, показывает, что шумеры Раннединастического периода отделяли посмертную участь своих правителей (точнее, наиболее выдающихся из них) от участи всех прочих людей: первые могли после смерти приобщиться к богам, вторые – нет.

Вскоре Ур утратил преобладание над Шумером, однако позднее потомки Месанепады аннексировали Урук и перенесли туда свою столицу. Уро-Урукское царство (XXV–XXIV вв. до н. э.) было, пожалуй, самым богатым месопотамским царством своего времени, хотя гегемонии в Шумере оно смогло добиться лишь однажды, в конце XXV в. до н. э. и на короткий срок.

Шумеро-аккадская цивилизация Нижней Месопотамии не была изолированным островком высокой культуры, окруженным периферийными варварскими племенами. Напротив, многочисленными нитями торговых, дипломатических и культурных контактов она была связана с другими цивилизационными очагами в единую великую ойкумену, простиравшуюся от Кипра и Сирии до Амударьи и долины Инда, – первую ойкумену цивилизованных обществ в истории человечества. Почти все ее обширное пространство занимали ранние государства, поддерживавшие друг с другом довольно интенсивные связи, так что в любом крупном центре этой ойкумены имели вполне адекватное представление о ней целиком. Поэтому уже в середине III тыс. до н. э. шумеро-аккадцы разделяли окружающий мир на обширные этнополитические регионы. Это деление накладывалось на другое, чисто географическое – на четыре стороны света (оси, которые задавали четыре стороны света, у месопотамцев проходили с северо-запада на юго-восток и с юго-запада на северо-восток).

К юго-западу от низовьев Тигра и Евфрата, на сопредельной территории Северо-Восточной Аравии у Персидскою залива, выделялся край «Горы Эанны» (по-видимому, соответствующий ареалу былых поселений местных убейдцев). Затем на запад и северо-запад вдоль Евфрата вплоть до Центральной Сирии простирались края семитских племенных групп – сутиев – у западных границ Шумера и так называемых северных семитов, или эблаитов, к северо-западу от них (современные ученые называют этот этнос эблаитами по его крупнейшему центру – Эбле в Сирии). Край эблаитов именовался у шумеро-аккадцев Марту (шумер.) и Амурру (аккад.); оба эти слова также обозначали одну из сторон света – северо-запад, так как эблаиты расселялись именно в этой стороне от Нижней Месопотамии.

Полоса земель от гор Амана в Северной Сирии до Центрального Загроса, включавшая большую часть Верхней Месопотамии, составляла край субареев – Субар. Эблаиты и субареи, как и шумеро-аккадцы, создали множество номовых государств и пользовались месопотамской клинописью. Временами одному из их номовых центров удавалось подчинить обширные окружающие пространства. Так, в середине III тыс. до н. э. большая часть края Амурру, т. е. Сирии и сопредельных районов, была объединена под верховной властью государей Эблы.

За эблаитами, на берегах Средиземного моря, уже стояли города, где жили западносемитские предки финикийцев. За субареями на севере и востоке обитали горные племена хурритов (между озерами Ван и Урмия) и кутиев (в современном Иранском Азербайджане и по северо-восточным отрогам Загроса). Они были родственны современным восточно-кавказским народам: хурриты – вайнахам, а кутии – дагестанцам.

К востоку от кутиев, субареев и шумеро-аккадцев, от Загроса до Гималаев, лежал огромный ареал расселения племен и народов, родственных дравидам – нынешним жителям Южной Индии. В него входила большая часть Ирана, юг Средней Азии и Северо-Западная Индия. Непосредственные предки современных дравидов жили тогда не на юге, а на северо-западе Индии, в бассейне Инда, и были создателями первой цивилизации на территории Индийского субконтинента – Индской, или Хараппской (так она названа по современному географическому пункту Хараппа, где раскопан один из крупнейших городов этой цивилизации). Ареал Индской цивилизации был хорошо известен месопотамцам под названием «Мелухха» или «Мелахха». Судя по тому, что столетия спустя индоарийские пришельцы именовали аборигенов Индии «млеччхами», это слово отражало самоназвание прадравидов-хараппанцев.

Народы, родственные хараппанцам, расселились с востока на запад вплоть до Загроса. Юго-Западный Иран, от рубежей Месопотамии до современного Фарса, занимали несколько племенных княжеств, чью совокупность месопотамцы именовали Элам, по-аккадски дословно «Высокая [т. е. горная] страна». Предполагают, что это слово является лишь удачным по смыслу аккадским звукоподражанием названию, которое давали своему краю сами жители Элама, – Хал-тэмпт (на эламском языке это значило «Страна бога»).

Элам то объединялся, то вновь распадался на части. Из какой бы области Элама ни выходила объединившая его династия, официальной столицей обычно были Сузы – город в долине рек Керхе и Каруна, контролировавший пути из Элама в Месопотамию. В периоды прочного объединения эламиты обычно были угрозой для месопотамцев, в периоды распада они часто становились их жертвами. В Месопотамии Элам считали страной демонов и злого колдовства, а его обитателей – жадными до месопотамских богатств грабителями-горцами.

Из других этнополитических образований Ирана той эпохи, помимо Элама, следует упомянуть Аратту – государство в Центральном Иране, известное своими контактами с Шумером; особую этнокультурную общность на севере Ирана, включавшую археологические центры Сиалк и Гиссар и создавшую здесь большие протогорода с развитой металлургией так называемой астрабадской бронзы (предположительно это были племена каспиев, от которых еще в глубокой древности получило свое имя Каспийское море); могущественное царство Варахше с центром в современном Кермане, контролировавшее все территории между Эламом и Индской цивилизацией; и наконец, золотоносную страну Харали на северо-восточных рубежах Ирана (археологам эта страна известна как ареал культуры, памятниками которой являются Анау и Намазга-тепе на территории современной Туркмении). Земли, лежавшие далее на восток, входили в сферу культурных влияний прадравидов Индской цивилизации, порой простиравших свою власть до Амударьи. Район Загросских гор, где соприкасались Элам, Месопотамия и ареал обитания субареев и кутиев, именовался у шумеров «Горной страной кедра» (впоследствии он был известен как край горцев-луллубеев, народа, родственного эламитам).

О том, до какой степени широкими и устойчивыми были контакты Месопотамии со всеми перечисленными выше странами, свидетельствуют погребения Ура. Найденные там золото и сердоликовые бусы были привезены сюда из Индии, лазурит – из копий Бадахшана у истоков Амударьи. О морской торговле Месопотамии с Мелуххой по Персидскому заливу и Аравийскому морю нам хорошо известно по археологическим данным. Одним из важных центров на этом пути был очаг цивилизации на островах Дильмун (современный Бахрейн). Еще более тесные контакты Месопотамия поддерживала с Восточным Средиземноморьем.

С развитием внешних связей, укреплением царской власти и ростом номовых богатств войны внутри Шумера и на его границах происходили все чаще. Гегемонии утверждались и рушились с невиданной ранее быстротой. В середине III тыс. до н. э. власть над Месопотамией впервые стали захватывать, хоть и на короткое время, правители чужеземных городов, например загросских и эламских. В свою очередь, и Месопотамия стала порождать эфемерных «завоевателей мира».

Царь небольшого шумерского городка Адаба Лугальаннемунду (ок. 2400 г. до н. э.) известен нам прежде всего по шумерским династийным спискам как эфемерный гегемон Нижней Месопотамии, успевший за время своего правления и добиться контроля над ней, и навсегда утратить его. До нас дошла обширная литературная композиция, составленная в форме надписи Лугальаннемунду. Надпись эта, принадлежащая по всем признакам к Старовавилонскому периоду, а не ко времени правления Лугальаннемунду, прославляет этого царя. Если верить ей, он подчинил своей верховной власти чуть ли не весь известный шумерам мир. В тексте трижды повторяется перечень подвластных царю регионов, описывающий «против часовой стрелки» весь непосредственно окружающий Месопотамию мир от Кермана до Средиземного моря: «Горная страна кедра, Элам, Варахше, Гутиум, Субарту, Марту, Сутиум и Горная страна Эанны». Таким образом, получается, что Лугальаннемунду совершил почти такие же колоссальные завоевания (от Средиземного моря до Южного Ирана), какие совершил впоследствии Саргон Аккадский, основатель первой централизованной деспотии в Месопотамии.

Ученые подвергли сомнению достоверность этого текста. Поскольку он был составлен старовавилонскими писцами, его сочли историко-литературной фикцией, чем-то вроде попытки сочинить «альтернативную историю» своей страны, в которой малозначительный царь вознесен на мировой пьедестал. Выяснилось, однако, что географическое членение, приведенное в перечне, очень старое, современное эпохе исторического Лугальаннемунду, а вскоре после нее, за несколько веков до составления «надписи», это членение устарело и было напрочь забыто месопотамцами. Следовательно, «надпись» Лугальаннемунду хотя и является старовавилонской литературной композицией, однако была сочинена «по мотивам» подлинных, гораздо более древних сведений об этом царе. Таким образом, Лугальаннемунду – первый из известных нам «мировых» гегемонов Месопотамии. В следующий же век после Лугальаннемунду сопоставимых результатов добивались и другие месопотамские правители – Лугальзагеси и Саргон. «Мировое» могущество Лугальаннемунду бесследно кануло в прошлое так же быстро и неожиданно, как возникло, еще при жизни самого завоевателя. Такие явления были вполне возможны в столь бурную и нестабильную эпоху «войны всех со всеми», какой были последние два века Раннединастического периода.

В последние века Раннединастического периода войны продолжались в возрастающем масштабе, но никому не удавалось добиться сколько-нибудь прочного успеха. Шумерская пословица предостерегала: «Ты идешь, захватываешь землю врага; враг приходит – захватывает твою землю!» Военные потрясения разоряли народ и обостряли социальный кризис: каждая большая победа обогащала прежде всего номовую верхушку, каждое большое поражение ставило рядовых жителей на грань выживания, и они вынуждены были идти в кабалу к богатым и знатным представителям той же верхушки.

В Лагаше, одном из наиболее экономически развитых шумерских номов, дело дошло до переворота и уступок со стороны верхушки. Когда половина всей земли оказалась практически в полной собственности правителя Лагаша, он начал массовое перераспределение должностей в пользу своих личных слуг, увеличил поборы с зависимых людей и общинников. Одновременно апогея достигло долговое закабаление общинников со стороны знати. В результате вспыхнуло народное восстание, правитель был низложен (впрочем, свергнутого царя при этом оставили жить и позволили пользоваться правами свободного гражданина Лагаша), а народное собрание наделило титулом лугаля некоего Уруинимгину (кон. XXIV в. до н. э.). Вновь, как и в случае с Гильгамешем, проявилась частая для раннеклассовых обществ расстановка сил: народ и выдвинутый народом надобщинный царь против общинной знати (так как народ надеется на то, что царь, стоящий над всеми, защитит его от «сильных людей» как от своих собственных ближайших соперников и недоброжелателей). Уруинимгина упразднил чрезмерные поборы с населения, вновь отделил храмовое хозяйство от личного хозяйства правителя, отменил ряд долговых сделок. Такие реформы иногда проводили и в других номовых государствах Месопотамии. Это временно ослабляло остроту социального кризиса, но не его причины.

В конце XXIV в. до н. э. выдвинулся новый завоеватель – царь Уммы Лугальзагеси. Он был, по-видимому, типичным представителем «аристократических» номовых династий Шумера, с высокомерием относился к народу и опирался на тяжеловооруженную дружину. Как объединитель Месопотамии, Лугальзагеси использовал и принципиально новые и старые приемы. Он стал систематически устранять и истреблять правителей соседних номов и объединять их под своей властью – это было ново. Однако делал он это не за счет слияния этих номов в единую державу, а на основе личной унии, сохраняя традиционную структуру власти в номе и лишь возглавляя ее лично в каждом центре по отдельности; номового сепаратизма это, конечно, не изживало.

Лугальзагеси разгромил Уруинимгину Лагашского, аннексировал Уро-Урукское царство и перенес свою столицу в Урук. На севере он разбил Киш, царь Киша погиб. В итоге владения Лугальзагеси простерлись от Средиземного моря до Персидского залива (по-шумерски – «от Верхнего до Нижнего моря»), но неожиданно этот носитель шумерской аристократической традиции столкнулся с политическим образованием принципиально нового типа.

На службе у царя Киша (убитого впоследствии в ходе завоеваний Лугальзагеси) находился мелкий придворный, по происхождению аккадец-простолюдин. Ему суждено было стать одним из величайших создателей империи на Древнем Востоке. По позднейшему преданию, он был подкидышем: мать пустила его, новорожденного, по Евфрату в тростниковой корзинке, младенца подобрали и воспитали при кишском дворе. После разгрома Киша войсками Лугальзагеси этот придворный возглавил часть кишцев и укрылся в лежащем в области Киша небольшом городке Аккаде. Здесь он объявил себя царем под именем Шаррум-кен (по-аккадски «Истинный царь», в традиционной современной передаче – Саргон; 2316–2261 гг. до н. э.).

Саргон властвовал, опираясь на всех, кто готов был ему служить, и руководствовался принципом неограниченного командования, как почти все подобные предводители. К нему стекались рядовые жители Шумера, увидев перспективу быстрого возвышения, в которой им отказывало традиционное аристократическое общество. На службе нового царя они рассчитывали обогатиться, выдвинуться и свести счеты с обидчиками, прежде всего со старой знатью.

Саргон создал массовую легковооруженную «народную» армию, включавшую мобильные отряды лучников, которые имели большие преимущества перед немногочисленной и неповоротливой тяжелой пехотой шумерских правителей, состоявшей из их боевых слуг. Властная верхушка царства Саргона была построена как военно-служилая пирамида под единоличной неограниченной властью царя. Опираясь на эту массовую армию, Саргон и совершил свои завоевания.

Саргон Аккадский. Бронзовая маска

Сначала он захватил Верхнюю Месопотамию, а потом предложил Лугальзагеси союз, скрепленный династическим браком. Получив отказ, Саргон стремительно разгромил армию Лугальзагеси, а его самого казнил и, по преданию, после 34 битв завоевал весь Шумер. Затем он достиг Малой Азии, Кипра, Сирии, Элама и даже еще более отдаленных стран Южного Ирана, где вел борьбу с царством Варахше.

Империя Саргона (так называемая Аккадская держава, по названию столицы) с зависимыми владениями простерлась от озера Туз и гор Тавра в Малой Азии до Белуджистана. Она поддерживала прямые связи с Южной Анатолией на западе и Мелуххой – долиной Инда – на востоке. По размерам эту державу никто не мог превзойти еще полторы тысячи лет, до создания империи Ахеменидов. Множество военнопленных пополняло число рабов и подневольных работников в государственном хозяйстве. В отличие от Лугальзагеси, Саргон не заставлял другие города признавать себя ни верховным сюзереном-гегемоном, ни их местным номовым владыкой, а просто присоединял покоренные земли, создавая, таким образом, первую в истории Междуречья централизованную державу.

Держава Саргона, в отличие от всех предыдущих месопотамских государств, была централизованной деспотией. Храмовые хозяйства стали частью государственного, а последнее находилось в полном неограниченном распоряжении царя. Номы были лишены каких бы то ни было традиционных автономий и превратились в обычные провинции, старый аппарат власти сохранился, но их правители (титуловавшиеся только «энси» – единственным лугалем теперь был Саргон) превратились фактически в чиновников, целиком ответственных перед царем.

Советы старейшин и народные собрания перестали существовать как органы власти, хотя со своими воинами Саргон совещался. Количество государственных работников, которым предоставлялись наделы, было снижено, а тех, кто работал за паек, – увеличено. Это повышало норму государственной эксплуатации. Преемники Саргона даже скупали (в «добровольно-принудительном» порядке) землю у общин по сниженным ценам, расширяя тем самым государственное хозяйство. Государственным языком династии Саргона был не только шумерский, но и аккадский, что демонстрировало презрение династии к принципу «благородной традиции».

Население в целом (кроме тех, кто составлял военно-служилое сословие) почти ничего не выиграло от победы Саргона. Межномовые войны и эксплуатация знати сменились не менее тяжелыми дальними походами и (впервые) массовой и масштабной повинностно-податной эксплуатацией всего населения (кроме служилой верхушки) со стороны огромного военно-бюрократического государства.

Уже в последние годы правления Саргона начались восстания знати, поддержанные народом (по преданию, Саргон был вынужден прятаться от бунтовщиков в сточной канаве). Преемник Саргона Римуш был убит собственными вельможами (поскольку при царе, вероятно, нельзя было находиться с оружием, они забили его насмерть тяжелыми каменными печатями, которые носили на поясе). Преемники Саргона подавляли восстания и в самом Шумере, вырезая целые города и тысячами казня сдавшихся, и в дальних зависимых странах, однако добиться стабильности им не удалось.

Внук Саргона Нарамсуэн (2236–2200 гг. до н. э.) поначалу столкнулся с массовыми восстаниями, охватившими всю империю. Подавив их, он совершил новые завоевания, а затем отказался от всех старых, традиционных титулов (и тем самым от подтверждения и утверждения их жрецами) и назвал себя «царем четырех сторон света» (т. е. всего мира). Впоследствии Нарам-суэн просто провозгласил себя при жизни богом – точнее говоря, организовал «народное волеизъявление»: жители столицы на своей сходке объявили царя богом, а он «прислушался к ним». Отныне его величали «Бог Нарамсуэн, бог Аккаде» как главного государственного бога-покровителя империи. Это не могло не вызвать конфронтацию с храмами, особенно с храмом Энлиля в Ниппуре.

Сначала, правда, казалось, что могуществу Нарамсуэна ничто не угрожает. Он добился никогда ранее не виданной власти над страной; в частности, на должности энси Нарамсуэн назначал рядовых чиновников или своих родственников. Однако вскоре на Аккад с севера обрушились неизвестные до того «варвары» (по-видимому, это были полукочевые индоевропейцы из-за Кавказа), известные впоследствии в месопотамской традиции под названием «умман-манда» (досл. «воинство манда»); смысл этого названия для нас пока темен.

Умман-манда сплотили вокруг себя население Армянского нагорья и Загроса, в частности кутиев и горцев-луллубеев. Нарамсуэн после нескольких тяжелых поражений все-таки сокрушил «варваров», и их объединение развалилось. Однако горцы-кутии (северо-восточные соседи месопотамцев), до того успевшие войти в это объединение, возобновили войну на свой страх и риск под предводительством выборных племенных вождей. Они захватили центральные районы Месопотамии, Нарамсуэн смог изгнать их, но вскоре погиб в войне с ними. Впоследствии его гибель, а также случившийся вскоре крах империи, рассматривались как кара богов за безумную гордыню – претензию на божественный статус и за дурное обращение с храмами.

Стелла Нарамсуэна

Преемник Нарамсуэна Шаркалишарри восстановил аккадскую власть в Верхней Месопотамии, но был в конце концов разбит кутиями. Аккадская держава распалась, и племенной союз кутиев установил верховную власть над номами Нижней Месопотамии (ок. 2175 г. до н. э.).

Страна была разорена: к гнету местных элит прибавился гнет иноземцев-кутиев, которым местные правители Шумера отправляли дань. Только правители Лагаша, сделавшие ставку на кутиев, пользовались поддержкой кутиев и осуществляли от их имени верховное управление прочими номами. Этим Лагаш вызвал к себе в Нижней Месопотамии такую ненависть, что при освобождении от кутиев был жестоко разгромлен, а лагашские цари вычеркнуты из составленного впоследствии сводного списка шумерских правителей.

Из лагашских царей кутийского времени лучше всего нам известен по своим надписям и статуям Гудеа (2137–2117 гг. до н. э.).

Гудеа

При нем было создано единое храмовое хозяйство бога Нин-гирсу и построен грандиозный храм этого бога, ради чего даже был учрежден специальный налог и введена строительная повинность. Гудеа торговал с областями бассейна Инда и воевал с Эламом.

В кутийский период большие перемены произошли в Верхней Месопотамии, где после краха Аккадской державы под ударом кутиев образовался вакуум власти. В середине – 2-й половине XXII в. до н. э. этот вакуум был заполнен хурритами, проникшими сюда с севера, и сутиями, пришедшими с юга. С тех пор они составляли главное население Верхней Месопотамии. Хурриты, в частности, ассимилировали субареев и унаследовали их наименование в месопотамских источниках. Аналогичным образом сутии (среди которых выделялись племенные общности собственно сутиев, ханеев и др.) ассимилировали эблаитов (северных семитов). Месопотамцы перенесли на сутиев название, которое прежде применяли к северным семитам, – «амурру» (в современной терминологии – амореи). Поэтому сутиев исхода III и последующих тысячелетий в науке обычно называют амореями или сутиями-амореями.

Кутийское господство рухнуло под ударами всенародного восстания, поднятого рыбаком Утухенгалем, в 2109 г. до н. э. Восставшие свергли и местных правителей, восстановив централизованную державу под названием «Царство Шумера и Аккада»; государственным языком был только шумерский. Столицей Утухенгаля стал Урук. Однако Утухенгаль неожиданно утонул при осмотре канала, и ему наследовал один из его соратников, Ур-Намму, наместник Ура, на чьей территории и совершался осмотр. По воцарении Ур-Намму не стал переезжать в Урук, а просто перевел столицу державы в «свой» Ур. Его династия известна как III династия Ура.

Ур-Намму (2106–2094 гг. до н. э.) и его сын Шульги (2093–2046 гг. до н. э.) создали общественно-экономический уклад, не имевший аналогов во всей истории Месопотамии. Почти вся земля перешла к государству и образовались огромные централизованные хозяйства. Большая часть населения была обращена в подневольников рабского типа («гурушей», досл. «молодцев», и «нгеме», досл. «рабынь»), прикрепленных к этим хозяйствам и работавших там за пайки бригадами. В государственном хозяйстве трудились и собственно рабы-военнопленные, и наемные работники.

Значительная часть всей этой рабочей силы жила в нечеловеческих даже по тому времени условиях – в особых лагерях. Трудились без выходных, получая в день 1,5 л ячменя на мужчину и 0,75 л на женщину. Выдавалось немного растительного масла и шерсти. Работали весь световой день. Смертность в таких лагерях достигала иногда 25% в месяц! Квалифицированные ремесленники, служащие, воины получали большие пайки, а представители чиновничества – наделы.

Небольшая часть земли составляла частно-общинный сектор, где шло массовое разорение и долговое закабаление (вплоть до рабства) общинников: богатые соседи, и особенно чиновники, концентрировали землю в своих руках и втягивали общинников в кабалу. Цари Ура пытались половинчатыми мерами остановить этот процесс, но безуспешно: он был неизбежной оборотной стороной их же собственной политики.

Правители Ура обожествляли себя и опирались на огромный бюрократический аппарат, необходимый для управления небывалым государственным хозяйством. Энси теперь свободно перебрасывались из нома в ном. О масштабах бюрократизации говорит тот факт, что менее чем за век существования этой державы чиновники III династии Ура обеспечили нас не меньшим количеством документации, чем вся остальная история Месопотамии. Такая централизация хозяйства была обречена на крайнюю неэффективность, в столице порой возникал дефицит зерна, в то время как в мелком городке скапливались его огромные запасы.

Шульги создал новую идеологию, закрепленную в знаменитом «Шумерском царском списке», сведенном при нем воедино. Царь сознательно фальсифицировал всю историю Шумера, представив его как неизменно единое государство под управлением череды последовательных династий, венчаемых его собственной. Централизовать и огосударствить правовые отношения были призваны судебники Ур-Намму и Шульги, а также введение последним царского суда с огромными полномочиями.

Шульги вел упорные завоевательные войны, прежде всего в горах на востоке (по-видимому, по инерции борьбы с кутиями). Войско Ура было не очень боеспособным, и победы Шульги одерживал главным образом на словах: много раз подряд в течение нескольких лет официально возвещали о полном разгроме такого-то горного города, который и после этого продолжал сопротивление. Даже над теми, кто признал власть Ура, она была не очень прочна, и ее приходилось подкреплять подарками, встречами «на высшем уровне», династическими браками и т. п.

Держава Ура включала (с разной степенью подчинения) Верхнюю и Нижнюю Месопотамию, Сирию и часть Финикии с Библом, горы Загроса, Элам и даже некоторые районы, лежавшие к востоку от Загроса по направлению к Каспийскому морю (здесь подданными Ура стали так называемые люди су). Верховную власть над царями и вождями на Востоке, особенно хурритскими и эламскими, приходилось поддерживать и новыми карательными походами, и браками с представителями местных династий.

Конец III династии Ура наступил внезапно. Сутии-амореи Сирийской степи, Среднего Евфрата и Верхней Месопотамии, и раньше иногда вступавшие в конфликт с властями державы, около 2025 г. до н. э. двинулись на ее центральные районы. Почти не обращая внимания на их наступление, последний царь Ура Иббисуэн бесконечными походами пытался привести к покорности Элам; амореев рассчитывали сдержать укреплениями, но безуспешно. Управление разваливалось, работники государственных латифундий разбегались и делили землю на участки, амореи окружали города, отрезая их от внешнего мира. На юге Месопотамии начался голод. Иббисуэн пытался спасти от него столицу, послав в Иссин, где скопились запасы зерна, чиновника Ишби-Эрру, чтобы тот вывез его в Ур. Ишби-Эрра, взяв под контроль Иссин, рассудил, что у кого зерно, тот и царь, и объявил себя в Иссине царем (2017 г. до н. э.).

Начался хаос: Ишби-Эрра, Иббисуэн, эламиты с союзными им «людьми су» и, наконец, амореи сталкивались друг с другом в борьбе за Нижнюю Месопотамию. Около 2000 г. до н. э. все было кончено: амореи расселились до Персидского залива, признав номинальную власть Ишби-Эрры, эламиты и «люди су» пленили Иббисуэна и разгромили юг Месопотамии с Уром так, что появился жанр плачей о гибели страны, но не стали закрепляться здесь.

Ишби-Эрра объединил под своей верховной властью Нижнюю Месопотамию и пытался продолжать традицию III династии Ура, сохранив концепцию царской власти и название «Царство Шумера и Аккада». Но в общественном строе произошел переворот: крупные централизованные хозяйства, эксплуатирующие бригадный подневольный труд, исчезли навсегда. Сектор царской и храмовой земли остался велик, однако теперь он был поделен на мелкие участки, на которых сидели отдельные малые семьи, несущие соответствующие обязательства перед государством. Отныне в Месопотамии эксплуатировались почти исключительно владельцы или пользователи земли, ведущие на ней свое хозяйство.

Основные источники по этому периоду – письменные. Это датировочные формулы месопотамских царей, фиксирующие какое-либо событие каждого года, необычайно скупые сведения царских списков и хроник, краткие надписи царей, из которых надо отметить надпись касситского царя Агума II середины XVI в. о возвращении статуи бога Мардука.

Особо следует отметить огромные архивные комплексы: архив дипломатических и административных документов из Мари 1-й трети XVIII в. до н. э., с недавних пор вводящийся в научный оборот архив середины – 2-й половины XVIII в. до н. э. из Лейлана (Шубат-Эллиля) в бассейне Хабура и, наконец, египетский Амарнский архив середины XIV в. до н. э. и хеттский Богазкёйский архив XIV–XIII вв. до н. э. Эти архивы содержат обширную переписку царей и их вассалов и чиновников, позволяющую воссоздать довольно детальную реконструкцию политической истории Месопотамии начала XVIII в. до н. э. и середины XIV – конца XIII в. до н. э.

Источники по социальной и экономической истории этого периода очень обильны (в первую очередь судебники – Законы Эшнунны, Липит-Иштара и знаменитые Законы Хаммурапи; старовавилонский эдикт «справедливости» («мишарум») царя Аммицадуки в XVII в. до н. э., жалованные грамоты на межевых камнях «кудурру» средневилонских царей, административная переписка Хаммурапи, деловые и судебные документы, богатая хозяйственная вавилонская документация XIV–XIII вв. до н. э. и др.).

Во II тыс. до н. э. были созданы наиболее знаменитые из дошедших до нас литературных и литературно-мифологических композиций Месопотамии.

Археологические данные из Ирана и Средней Азии свидетельствуют о цепной миграции XVIII–XVII вв. до н. э., уничтожившей былую месопотамско-индийскую связь.

С падением III династии Ура в Месопотамии наступил новый, так называемый Старовавилонский период (ок. 2000–1595 гг. до н. э.). Цари Иссина по-прежнему считали себя продолжателями Урской империи: как и цари Ура, они обожествляли себя, сохраняли официальное именование государства «Шумер-и-Аккад», а само падение Ура считали великой трагедией. В храмах и дворцах составлялись пространные «Плачи о гибели Ура», в которых в самых ярких красках описывалось грандиозное избиение, учиненное захватчиками-иноземцами в разоренной столице Урской державы. Правители Иссина вели, подобно урским, официальную документацию на шумерском языке, однако именно при них шумеры были полностью ассимилированы аккадцами, а шумерский стал мертвым языком учености – школ, храмовых писцов и канцелярий.

Однако если для столичного населения и административного аппарата Урской империи ее падение было трагедией, то для огромной массы рядовых работников – скорее избавлением. Теперь они стали мелкими пользователями наделов, выделенных государством, и хотя и управлялись чиновниками, но все же вели на этих наделах самостоятельное хозяйство. На многих землях восстановились самоуправляющиеся общины лично свободных людей. Наконец, ремесленные и торговые фонды, при III династии Ура принадлежавшие государству, тоже оказались в основном в руках частных лиц, обычно под бо?льшим или меньшим государственным контролем. Они обязаны были отдавать государству определенную часть прибыли, полученную от реализации этих фондов, а оставшееся использовали для собственных коммерческих операций.

Бок о бок с коренным населением Месопотамии на ее территории жили полукочевые скотоводческие племена пришельцев – сутиев (амореев). Вождей сутиев в Месопотамии прозвали «живущими в шатрах». Рядовые амореи практически не селились в городах (поэтому, в частности, в аккадском языке нет никаких следов аморейского влияния), а занимали пригодные для выпаса скота территории неподалеку от того или иного города. Само нашествие амореев, конечно, сопровождалось массовым разграблением страны, но, раз поселившись в ней, аморейские племена номинально признали себя подданными иссинских царей и мирно сосуществовали с местными жителями, поставляя им продукты скотоводства в обмен на зерно.

Каждое аморейское племя имело собственную автономную территорию. Постепенно вожди таких племен делали центрами своей власти близлежащие города и добивались фактического господства над различными месопотамскими областями. Как правило, они выбирали для этого мелкие города, ранее ничем не примечательные, поскольку в старых центрах оставалась слишком сильна их традиционная, коренная элита. В результате в Месопотамии появились новые крупные центры, где правили амореи: южномесопотамский город Ларса стал столицей племенного союза ямутбала, считавшегося старейшим из аморейских племен, Мари на Среднем Евфрате – столицей племенного союза ханеев, а Вавилон (аккад. «Баб-или», досл. «Ворота богов»), до того маленький город на Евфрате, – столицей племени амнану[28].

Амореи почитали, наряду со своими старинными богами, шумеро-аккадских божеств. Те амореи, которые заводили себе дополнительное или основное жилище в городах (в том числе верхушка большинства племен), присоединялись к соответствующей городской общине, поддерживали культ ее бога-покровителя и рассматривались как часть народа «черноголовых». В конце концов все амореи, поселившиеся в стране «черноголовых», стали причисляться к ним. Никаких признаков этнической вражды между амореями и потомками коренных жителей страны не прослеживается на протяжении почти пятисот лет.

В конце XX – начале XIX вв. до н. э. аморейские вожди один за другим объявляли себя царями контролируемых ими областей, уже и формально независимыми от Иссина. В этом им подражали и удачливые выходцы из коренного населения. В результате в начале XIX в. до н. э. Месопотамия распалась на более чем десяток независимых государств. В 1895 г. до н. э. такое царство с центром в Вавилоне основал Сумуабум, вождь племени амнану. Время правления его династии в Вавилоне (1895–1595 гг. до н. э.) включается в так называемый Старовавилонский период истории Месопотамии.

Между образовавшимися государствами и княжествами вспыхивали непрерывные ожесточенные войны; союзы то возникали, то распадались. В результате этих войн к 1800 г. до н. э. юг страны контролировало царство Ларса, которое уничтожило и аннексировало Иссин, претендовавший на все наследие III династии Ура. Царь Ларсы обожествил себя по образцу ниспровергнутой им династии Иссина. В центре Месопотамии доминировали Вавилон и Эшнунна, а всю Верхнюю Месопотамию, включая бывшее царство Мари и Ассирийское государство, занимала огромная держава ханейского вождя Шамши-Адада (ок. 1824–1777 гг. до н. э.). Он захватил в конце XIX в. до н. э. и Мари, и Ашшур и посадил править там своих сыновей. Сам он управлял из Шубат-Эллиля в Верхней Месопотамии. Держава Шамши-Адада, громко именовавшаяся старинным названием Субарту, была разбита на военные округа, наместники которых присматривали за множеством мелких традиционных правителей, чьи территории входили в соответствующий округ.

Множество мелких политических образований – царств, племен и племенных союзов – находилось в зависимости от перечисленных выше крупных государств. «Никто не силен сам по себе, – говорит один из царей этого времени, – за каждым сильным государем идет 10–15 зависимых». Отдаленным идеалом всех этих царей было царство III династии Ура, раз и навсегда поразившее их воображение своей небывалой мощью, и они охотно принимали громкую титулатуру урских царей. Однако большинство из них не осмеливались посягать на обожествление, так как семиты, в том числе амореи, в отличие от шумеров, проводили резкую непреодолимую грань между богами и людьми, не исключая царя.

Царская династия Иссина (2017–1794 гг. до н. э.) была основана урским чиновником Ишби-Эррой в пору стремительного распада державы III династии Ура, когда та вела изнурительную борьбу с Эламом и амореями. Ишби-Эрра подчинил своей власти всю Нижнюю Месопотамию, добившись того, что эламиты вернулись в пределы своей исконной территории, а аморейские племена, расселившиеся в Южном Двуречье, номинально признали его власть.

С точки зрения Ишби-Эрры и его преемников, их государство было прямым продолжением державы «Шумер-и-Аккад», созданной III династией Ура – сменилась только династия. Перенос столицы из Ура в Иссин и падение III династии Ура при царях Иссина считались следствием решения богов (принятого теми из чистого каприза, просто для того, чтобы столица «Шумера-и-Аккада» не находилась всегда в одном и том же городе) и великой катастрофой. Именно при царях Иссина появился официальный жанр плачей о гибели Ура.

При самых могущественных иссинских царях Иддин-Дагане (1974–1954 гг. до н. э.) и Ишме-Дагане (1953–1935 гг. до н. э.), которым подчинялась вся Нижняя Месопотамия, династия Иссина действительно имела право претендовать на продолжение политико-идеологической традиции Ура. Однако ситуация в стране совершенно изменилась. Огромные площади были заняты старыми и новообразованными общинными коллективами, их земля считалась общинной, а не царской, и они пользовались самоуправлением, хотя и несли какие-то повинности по отношению к государству. Общинная администрация выбиралась самой общиной, а не назначалась свыше, общинники были вольны свободно покидать свою землю, большинство их судебных дел решал выбранный ими же суд своей общины, а не царский судья-чиновник и т. д. На аналогичных правах существовали аморейские племена, фактически полунезависимые, а иногда и прибиравшие постепенно к рукам центры, близ которых они жили. Царские и храмовые зависимые люди вели свои мелкие хозяйства на наделах, выделенных им из царской и храмовой земли.

Изменилось и понимание божественности царя. И при III династии Ура, и при династии Иссина основанием для обожествления царя считалось его участие в обряде «священного брака». Так назывался ежегодно проводившийся в Двуречье обряд ритуального соития жрицы, в теле которой якобы пребывала богиня плодородия, и правителя (причем месопотамцы верили, что и в его тело на это время вселялся бог). От успеха этого обряда зависели и урожаи, и плодовитость скота, и рождаемость, и здоровье потомства.

Это временное слияние с подлинным божеством и давало право царю претендовать на обожествление. По мнению месопотамцев, с окончанием обряда божественность, принадлежавшая настоящему богу, оставалась в царе. Поэтому все цари Иссина также прижизненно обожествлялись «по должности» – их имена писались с детерминативом божества. Но, в отличие от царей Ура, иссинские владыки, как и все последующие цари Месопотамии, не имели ни храмов, ни культов – главных атрибутов подлинной божественности! Тем самым их обожествление было неполным, являлось своего рода «почетным обожествлением».

При Липит-Иштаре (1934–1924 гг. до н. э.), известном своими законами, в чем-то предвосхитившими позднейшие Законы Хаммурапи, династия Иссина начала стремительно утрачивать власть над большей частью Двуречья. Аморейские вожди и другие местные правители один за другим объявляли себя царями, а иногда и богами-царями по примеру царей Иссина. Иссин был теперь лишь одним из месопотамских государств, подобно царству Ларсы, которое его и уничтожило.

Захватив в 1826 г. до н. э. Ниппур, цари Ларсы получили там божеские почести по иссинской традиции, а с 1801 г. до н. э. царь Ларсы Римсин почитался как бог во всем своем царстве, претендуя на полную аннексию Иссина и продолжение его государственности. Он аннексировал Иссинское царство в 1794 г. до н. э., и царство Ларсы заняло весь былой шумерский юг Нижней Месопотамии. Однако 30 лет спустя Римсин был разгромлен знаменитым царем Вавилона Хаммурапи, захватившим и уничтожившим его царство. После царей Иссина и Ларсы месопотамские владыки, за редкими исключениями, уже не обожествлялись и не участвовали в обряде «священного брака».

Как обычно, распад государства привел к резкому росту частной собственности, эксплуатации и торговли. Даже храмовые должности завещали и продавали как личную собственность. Бурно развивалось ростовщичество (под весьма высокий процент!) и долговая зависимость вплоть до долгового рабства. В уплату долга должник часто отдавал во временное рабство членов своей семьи или сам становился рабом. Более того, утвердилась свободная купля-продажа общинных наделов их пользователями, и начался обычный процесс концентрации земли у одних лиц и обезземеливания других. Многие общинники разорялись и продавали свою землю или передавали ее кредитору за долги. Тем самым они теряли место в общине и были вынуждены идти в рабскую или иную зависимость. Бурно развивалась частная торговля, прежде всего международная: корабли месопотамских купцов и собственников ремесленных мастерских вновь доходили до Дильмуна (Бахрейна), где возник главный перевалочный пункт для торговли со странами Аравии, Южного Ирана и долины Инда (старая ойкумена цивилизаций от Средиземного моря до Инда все еще существовала).

Ростовщичество и долговое рабство какое-то время процветали, но в конце XIX в. до н. э. начали встречать резкое сопротивление со стороны властей крупнейших месопотамских царств. Некоторые цари издавали каждые 5–7 лет так называемые эдикты мишарум (досл. «выравнивания» или «справедливости»), аннулировавшие кабальные соглашения, заключенные из-за долгов, в частности, освобождавшие долговых рабов и возвращавшие находящиеся в залоге у кредиторов земли их владельцам. В Эшнунне и Ларсе были проведены реформы, резко ограничившие частнособственническую деятельность и куплю-продажу. Так, государство устанавливало твердые тарифы на наем и различные услуги и даже твердые цены на зерно и другие основные товары. В результате в Ларсе, например, частную торговлю и ростовщичество постиг резкий упадок.

Иногда ученые высказывают мнение, что подобными мерами цари, хотя и облегчали положение основной части населения (не разоряя при этом и тех частных собственников, которым эти меры были невыгодны!), но препятствовали экономическому прогрессу, который мог якобы идти только за счет развития частнособственнических отношений. На деле это не так. В натуральной по своим основам месопотамской экономике технологические сдвиги вообще происходили очень редко и были никак не связаны с формами эксплуатации, а экономический рост зависел прежде всего от состояния ирригационной системы, которую развивало и налаживало именно государство.

В обществе старовавилонской Месопотамии различались три сословия: свободные общинники – авилумы (досл. «люди»), «царские люди» – мушкенумы (досл. «склоняющиеся под чье-то покровительство») и рабы по сословию – вардумы. Авилумы пользовались общинным самоуправлением, но в большинстве своем платили подати царю. Мушкенумы не входили в общины и не имели самоуправления. Они отдавали себя под покровительство царя, чтобы получить от него земельный надел, и «сидели» отдельными мелкими хозяйствами на царской земле (на них и лежало основное бремя податей; кроме того, особые группы мушкенумов несли воинскую повинность как военные колонисты или находились на иной царской службе). Их жизнь регламентировалась государством. Большинство мушкенумов, в отличие от авилумов, не могли покинуть свои наделы без разрешения государства. Вардумы были частными рабами, их покупали и продавали. Естественно, общинник-авилум, принимающий надел от царя, авилумом быть не переставал (если не выходил специально из общины, отказываясь от своего надела в ней), а мушкенум, которому удавалось стать членом общины, становился авилумом, но это не освобождало его от прежних обязательств по царской земле.

Жизнь людей различных сословий закон оценивал по-разному. За убийство авилума карали смертью, виновному в убийстве раба достаточно было возместить хозяину ущерб и т. д. Однако жестких границ, в том числе психологических, между сословиями не было. В Месопотамии всегда считали, что люди, при всем различии в их положении, по природе своей мало чем отличаются друг от друга, и царю присущи такие же желания, надежды и страхи, как и любому рабу. Раб мог иметь собственное имущество и семью. Он был человеком, а не вещью, господин распоряжался лишь его временем и трудом. Многие свободные сочувствовали рабам и зачастую помогали им бежать от хозяев, так что в Законы Хаммурапи пришлось включить специальную статью, предусматривающую суровые наказания за помощь беглому рабу.

В старовавилонском обществе существовали два основных класса: господствующий класс (царь, люди, состоящие на государственной службе или службе в храмах, и крупные частные собственники) и эксплуатируемые государством мелкие производители, ведущие свое хозяйство, будь они общинниками или «царскими людьми». Владельцы общинных наделов эксплуатировались меньше, лица, «сидевшие» на государственной земле под условием выплаты части урожая (в источниках они упоминаются под именем наши бильтим – «плательщики дохода»; в подавляющем своем большинстве они были мушкенумами), – интенсивнее. «Плательщики» и военные колонисты («царские люди», получавшие от государства небольшие наделы для обработки силами собственной семьи при условии военной службы) были прикреплены к своей службе и земле и не имели права искать себе заместителей.

В 1-й половине XVIII в. до н. э. неожиданно произошла новая территориальная интеграция Месопотамии вокруг Вавилона. Осуществил ее знаменитый вавилонский царь Хаммурапи (1792–1750 гг. до н. э.). Казалось, ничто этого не предвещало – Вавилонское царство было далеко не самым сильным в Месопотамии и нередко попадало в зависимость от соседей (сам Хаммурапи большую часть своего правления признавал такую зависимость). Однако Хаммурапи оказался более дальновидным, целеустремленным и мудрым правителем, чем прочие. После первых попыток экспансии, немедленно отбитых, он до поры отказался от нее, подчинился верховной власти сильнейшего из месопотамских царей того времени, Шамши-Адада, и два с лишним десятилетия неустанно копил силы, укреплял армию и реформировал страну. Суть новых порядков заключалась в том, что государство прочно контролировало всю хозяйственную жизнь в стране и не позволяло «сильным притеснять слабых». В результате держава Хаммурапи стала, возможно, самым процветающим и сильным государством в Месопотамии.

Хаммурапи

Около 1780 г. до н. э. первенство в Двуречье, бесспорно, принадлежало верхнемесопотамской державе Шамши-Адада. Зависимость от него признавал и Хаммурапи, и Катна в Южной Сирии, и горные области Северо-Западного Ирана. Однако со смертью Шамши-Адада его держава почти мгновенно распалась на части. В Мари к власти пришел Зимрилим, представитель местной династии, изгнанной некогда Шамши-Ададом. Ситуацией воспользовались эламиты, к 1770 г. до н. э. поставившие под свой контроль большинство царей Месопотамии и даже делавшие вылазки в Сирию – Палестину. Хаммурапи перешел из подчинения Шамши-Ададу в подчинение правителю Элама[29].

Господство Элама, однако, оказалось эфемерным. В 1764 г. до н. э. Хаммурапи в союзе с Зимрилимом из Мари сверг власть эламитов. Началось десятилетие войн, в ходе которых он одолел и Элам, и прочие месопотамские царства, включая Ларсу, и остаток Субарту – царство Ишме-Дагана, сына Шамши-Адада, с центрами в Ашшуре и Шубат-Эллиле, а затем, наконец, и своего собственного недавнего союзника Зимрилима. Один за другим пали Ларса, Ашшур, Эшнунна, около 1755 г. до н. э. Хаммурапи оккупировал Сузиану Образовалась единая всемесопотамская империя, причем строго централизованная. Сам Хаммурапи делил ее на две части: коренная территория (аккадо-язычные номы, поклоняющиеся шумеро-аккадским богам) и чужеродная периферия (эламитская Сузиана, хуррито-аморейские территории Верхней Месопотамии, входившие ранее во владения Мари и Субарту, а с падением последних доставшиеся Хаммурапи).

Во вступлении к своим Законам (ок. 1755 г. до н. э.) Хаммурапи заявляет себя лишь как благодетель первой части державы, перечисляя все образующие эту часть номы, и вовсе не упоминает остальные свои владения. Объединение Месопотамии, которого он добился, оказалось необычайно прочным, хотя в полном масштабе оно сохранялось совсем недолго – не более 20 лет, – Нижняя Месопотамия никогда уже больше не распадалась на отдельные номовые государства (в крайнем случае иногда отделялся крайний юг, так называемое Приморье). Вавилон неизменно оставался столицей всего Южного Двуречья или большей его части на протяжении следующих 1200 лет. Поэтому вся Нижняя Месопотамия и получила наименование Вавилония. Сами вавилоняне обычно называли свою страну на старинный лад «Шумером и Аккадом», а позднее – просто Аккадом, а себя – аккадцами, но не включали в это понятие ассирийцев, которые для вавилонян практически всегда оставались полуварварами и получужеземцами.

Хаммурапи считал достигнутое им объединение страны началом принципиально новой страницы месопотамской истории. Ранее полагали, что власть в Месопотамии переходит от города к городу по произволу богов. В «Плаче о гибели Ура» сам верховный бог Энлиль объясняет, что его ниспровергли не за какую-либо вину, а просто потому, что таков уж порядок мира: «Уру в самом деле даровали царственность, но вечный срок ему не был дарован. С незапамятных дней, когда страна впервые возникла, и до нынешних дней видел ли кто-нибудь, чтобы божественное служение столицы досталось какому-либо городу навсегда?» Хаммурапи, напротив, провозгласил, что отныне боги «установили в Вавилоне вечную царственность, чьи основания прочны, как земля и небо». Соответственно, он, в отличие от многих других, не собирался подражать царям III династии Ура и избегал даже намека на самообожествление (хотя пышно величал себя «богом для местных царей», гордясь своим положением царя над царями). Никогда не претендовали на обожествление и другие цари его династии – как предки, так и потомки Хаммурапи.

В то же время Хаммурапи был достаточно прост в общении, что ярко показывает солдатская песенка. Возможно, ее распевали его воины в ту пору, когда он воздерживался от войн, поощряя к завоеваниям:

Хаммурапи, царь могучий, —
Что ж, чего ты ждешь?
Эллиль дал тебе величье —
Что ж, чего ты ждешь?
Син тебе дал превосходство —
Что ж, чего ты ждешь?
Нинурта дал оружье славы —
Что ж, чего ты ждешь?
Иштар дала силу битвы —
Что ж, чего ты ждешь?
Шамаш и Адад твоя заступа —
Что ж, чего ты ждешь?

((Пер. И. М. Дьяконова))

Свою концепцию правления Хаммурапи красноречиво изложил во введении к своим Законам: он, «заботливый правитель, боящийся богов», по их благоволению взошел на престол, чтобы «ублажить плоть народа», «чтобы справедливость воссияла в стране, чтобы уничтожить преступников и злых, чтобы сильный не притеснял слабого… чтобы с сиротой и вдовой обходились по справедливости, чтобы притесненному оказать справедливость». Здесь же он хвалится не столько завоеваниями, сколько украшением храмов, проведением каналов, милосердием к былым врагам. В заключении к Законам Хаммурапи подытоживает свои дела и заслуги так: «Врагов на севере и на юге я истребил, уничтожил раздоры, ублажил плоть страны… Пусть обиженный, который обретет в суде решение своего дела, успокоит свое сердце и с силой скажет: “Хаммурапи-владыка для людей словно родной отец, он склонился перед велением бога Мардука, своего владыки, и одержал победы Мардука на севере и на юге, он устроил людям удовольствие навеки, а страну управил по справедливости!”»

Это не были пустые слова: Хаммурапи действительно был ответственным и справедливым правителем, стремившимся защитить людей от насилия и разорения. Известна его обширная переписка с чиновниками: царь вникал во множество дел, в том числе в проблемы рядовых людей, стремясь разрешать их по справедливости и здравому смыслу. Люди не боялись обращаться к нему с многочисленными просьбами и жалобами, и он добросовестно их разбирал. Отвращение к преступному насилию было у него искренним и принципиальным: когда один из династов другого царства, убив своего родича-правителя, захватил престол и отправил к Хаммурапи посольство с выгодными предложениями, а заодно и с просьбой прислать танцовщиц, Хаммурапи закричал: «Танцовщиц ему не хватает! Он пролил родную кровь, его самого надо бы убить!» – и отказался от каких бы то ни было контактов с узурпатором, несмотря на все выгоды, которые они сулили. Об этом мы знаем из злорадного донесения очевидца – посла третьей страны, присутствовавшего при описанной сцене. Характер Хаммурапи отразился и на его внутренней политике, и в его знаменитых Законах.

Держава Хаммурапи была централизованной бюрократической империей, все нити управления ею находились в руках царя. Храмовые хозяйства были слиты с государственным. Законы действовали на всей территории страны. Первостепенное значение приобрел царский суд – царь сам решал многие судебные дела, и во всех крупных центрах сидели назначенные им чиновники-судьи, в ведение которых перешли многие вопросы, решавшиеся ранее общинным и храмовым судом.

Внутриполитические мероприятия Хаммурапи действительно отвечали заявленным им целям – «чтобы сильный не притеснял слабого» и «ублажена была плоть люда». Элита и административный аппарат состояли в основном из авилумов, но частью и из мушкенумов, возвысившихся на службе царя, и находились на государственном обеспечении – от прямой выплаты жалованья до предоставления значительных земельных владений в условное держание или пожалование (обрабатывали их обычно арендаторы). От налогов они, естественно, освобождались. Однако такие крупные частные владения были очень редки.

Крупных и независимых частных фондов движимости тоже почти не было: купцы-тамкары были поголовно привлечены на государственную службу и стали правительственными торговыми агентами – через них государство вело внешнюю торговлю и устанавливало твердые, приемлемые для населения цены на внутреннем рынке. Месопотамская пословица гласит: «Уехал из города тамкар, и цены снова стали свободными». Тамкары могли, помимо выполнения своих служебных обязанностей, заниматься коммерческими операциями для собственной пользы, но крупная свободная частная торговля была запрещена, как и купля-продажа земли (кроме городских участков). Существовало государственное кредитование частных лиц с твердой процентной ставкой, избавлявшее людей от необходимости обращаться к частным ростовщикам. Государство практиковало даже материальные выдачи неимущим или предоставляло им надел царской земли на условии выполнения различных обязанностей. Бедняков в державе Хаммурапи благодаря всем этим мерам было очень немного.

Законы Хаммурапи приобрели в Месопотамии невероятную славу: их переписывали как великий памятник мудрости следующие полторы тысячи лет! Это было связано не только с новизной содержания (некоторые законы сходной направленности, призванные ограничивать частную эксплуатацию, принимали и другие цари, хотя и не в таком масштабе), сколько с тем, что Хаммурапи имел силу и волю провести их в жизнь, да еще распространить на всю Месопотамию.

Общим духом этих законов является ограничение и регламентирование частной эксплуатации и частнособственнических отношений вообще, утверждение государственного контроля над всей хозяйственной жизнью. Законы твердо регулировали цены и тарифы, в том числе условия найма и аренды, правила земле– и водопользования и возмещения долга. Ростовщикам запрещалось взимать слишком высокий процент, а долговому рабству был установлен предельный срок в три года, по истечении которых долговые рабы получали свободу. Свободнорожденного человека вообще нельзя было сделать рабом по каким бы то ни было причинам больше, чем на 3 года. В покрытие долга запрещалось отбирать не только землю, но и урожай; вводилось право на отсрочку уплаты долга при определенных обстоятельствах. Вдобавок каждые 10–15 лет Хаммурапи и его преемники издавали так называемые указы справедливости (по ним аннулировались долговые обязательства, существовавшие на тот момент, и люди, очутившиеся в кабале, освобождались от нее, а недвижимость, отданная за долги или под залог, возвращалась к ним).

Законы Хаммурапи закрепили сословную структуру общества: ущерб, нанесенный личности мушкенума (тем более вардума), карался не так строго, как преступление против личности авилума, зато покушение на имущество мушкенумов каралось, наоборот, строже, чем покушение на имущество авилума – ведь имущество мушкенума входило в государственный фонд. Разрешались межсословные браки, причем дети наследовали статус того из родителей, у которого он был выше (например, сын раба и женщины из сословия авилумов считался авилумом). За преступление, совершенное рабом против чужого человека (т. е. не его хозяина или члена хозяйской семьи), его нельзя было наказать без судебного разбирательства. Раб мог оспаривать в суде свою вину. Также он мог доказывать, что его поработили незаконно. Если купленный на чужбине раб был по происхождению жителем Вавилонии, то по прибытии в нее он отпускался на свободу без выкупа.

В основе системы наказаний, закрепленной в Законах, лежит древнее представление о справедливости как о воздаянии равным за равное по принципу талиона — «око за око, зуб за зуб». В Законах Хаммурапи даже есть статьи на эту тему: за повреждение чужого глаза виновный должен был лишиться собственного глаза, выбивший чужой зуб должен был потерять свой. Тот же принцип применялся при наказании за лживый донос: за необоснованное обвинение назначалась та кара, которая полагалась бы за преступление, ложно приписанное доносчиком оклеветанному[30].

Однако за многие преступления, включая различные виды воровства, карали смертью, и в этом отношении нравы Месопотамии были гораздо суровее, чем, например, в Египте, где обычно казнили только за покушение на царя или мятеж. В то же время Законы Хаммурапи учитывают наличие злой воли: так, устанавливается различие в наказании за предумышленное и нечаянное убийство. В Законах практически нет наказаний денежными штрафами, широко применявшихся при III династии Ура. Очевидно, Хаммурапи и его подданные считали, что подобная практика несправедлива, так как фактически дает богачам возможность откупаться от наказания.

Интересно, что наиболее простые уголовные преступления, в частности обычное воровство и убийство, в Законах не упоминаются вовсе, поскольку такие дела решались по уже существующим обычаям, и Хаммурапи не собирался вносить здесь ничего нового. Зато исключительное внимание уделяется семейному праву. Здесь Хаммурапи тоже пытался проводить справедливую политику и ограждать законные интересы людей, как их тогда понимали, учитывая конкретные обстоятельства. Например, прелюбодеяние каралось в том случае, если в него была вовлечена замужняя женщина, однако приговор зависел от оскорбленного мужа, которому предоставлялось выбирать одно из двух решений: либо предать смерти и неверную жену, и ее соблазнителя, либо простить обоих. Иными словами, если потерпевший не хотел губить жену, он должен был отказаться и от мести обидчику, ведь они оба равно были виноваты в происшедшем. Отец не имел права лишать сыновей наследства, если те не совершили преступления.

С другой стороны, некоторыми своими законами Хаммурапи стремился не карать преступление, а хитроумно предотвращать его. Так, военным колонистам – «царским людям», получавшим от царя небольшие участки государственной земли на условии воинской службы, было запрещено продавать эти участки – ведь они принадлежали государству и лишь предоставлялись в пользование. Чтобы на деле добиться выполнения этого запрета, Законы Хаммурапи определяли: если кто-то купит надел такого воина, последнему достаточно заявить об этом, и земля вернется к нему, а деньги, полученные за нее, он может не возвращать. Казалось бы, закон нелогичен: виновный не только не наказан, но даже остался с прибылью. Но таким образом исключалась сама возможность подобного преступления, ведь никто не захочет покупать у военного колониста его служебный надел, зная, что на этом легко можно потерять собственные деньги, а землю так и не получить.

Хаммурапи необычайно гордился своими законами, считал их главным достижением своей жизни и призывал всех будущих царей следовать их духу и образцу, многозначительно прибавляя: «Мои законы отменны, мои установления не имеют равных! Только для неразумного они – пустое, но мудрому они созданы для соблюдения». Более того, он запретил преемникам уничтожать их или заменять там его имя их собственными именами под угрозой самых чудовищных проклятий такому правителю и всей его стране. Не следует думать, что Хаммурапи хотел таким образом навсегда обязать всех жить по созданным им законам: он требовал лишь, чтобы их текст не искажали и не приписывали другому правителю – т. е. не уничтожали память об этом труде Хаммурапи, – а не того, чтобы по ним вечно судили! Это требование царя месопотамцы, чрезвычайно уважительно относившиеся к его памяти, неукоснительно исполняли и много веков спустя, сохраняя и переписывая текст Законов Хаммурапи без всяких искажений. До нас дошло около 40 их поздних копий – это больше, чем количество копий любого другого клинописного текста, хотя позднее в стране судили, конечно, уже по совершенно иным законам.

Держава Хаммурапи в установленных им границах просуществовала недолго. Уже при его преемнике Самсуилуне (1749–1712 гг. до н. э.) страну постигло тяжелое потрясение. В 1742 г. до н. э. на Месопотамию с северо-востока обрушились неведомые ей ранее неиндоевропейские племена с этнонимом «касс-» (аккад. кассу, в современной науке касситы, самоназвание, по-видимому, «каспе» – каспии) под предводительством вождя Гандаша. По всей веротности, это были аборигены Северного Ирана, снявшиеся с места под натиском переселения народов, проходившим как раз в то время по территории Ирана и вызванным миграцией сюда индоиранцев из-за Кавказа. Это переселение привело к гибели трансиранскую цивилизованную ойкумену – многие ее центры погибли, другие, включая знаменитую Индскую цивилизацию, деградировали и были заброшены. Восточной границей цивилизованного мира для Месопотамии на тысячу с лишним лет стали горы Загpoca.

Касситы, под предводительством Гандаша, рассекли надвое Вавилонию, прошли ее насквозь и обосновались на Среднем Евфрате, где стали жить вместе с местными аморейскими племенами ханеев, создав здесь независимое кассито-аморейское государство Хана со столицей в городе Терка. Другая часть касситов осела в горах восточнее Диялы, в верховьях рек Керхе – Карун (сейчас эта территория именуется Лурестаном). Отрезанная этим движением от Вавилона Верхняя Месопотамия, включая Ашшур, отпала от него и вновь, как до Шамши-Адада, стала конгломератом мелких политических образований.

Вскоре после этого, в 1739 г. до н. э., против Вавилона восстал былой шумерский юг Нижней Месопотамии. Самсуи-луна подверг этот регион сокрушительному разгрому, но в 1722 г. до н. э. и он все же отложился от Вавилонии, образовав особое царство Приморья. Его цари принимали искусственные шумерские имена, хотя на живом шумерском языке уже давно не говорили ни они сами, ни их подданные. Как видно, некоторое противостояние между былым шумерским югом и аккадским севером Нижней Месопотамии продолжало существовать и осознаваться даже после того, как все жители юга перешли на аккадский язык. Царство Приморья периодически вело с Вавилонией войны за пограничные земли и в XVII в. до н. э. заняло священный Ниппур. Государственным божеством Приморья был, по-видимому, Эа (аккадская форма имени шумерского бога Энки; в Приморье его именовали именно Эа, по-аккадски, несмотря на внешнюю приверженность к шумерским именам).

Активизировались и народы горной периферии. В конце XVIII в. до н. э. эламиты вернули себе Сузы и сами совершили опустошительный набег на Вавилонию. Затем в конце XVIII – начале XVII в. до н. э. большая часть Верхней Месопотамии (до того преимущественно аморейской) оказалась занята двигающимися с ее северной и северо-восточной окраин хурритами. Хурриты образовали здесь обширное государство Ханигальбат, ядро которого составили территории, отвоеванные хурритами у амореев-ханеев. Само слово «Ханигальбат» по-аккадски означает «Отрезанное от ханеев». С XVI в. до н. э., когда в этом государстве воцарилась новая династия, оно получило дополнительное официальное наименование Митанни.

Цари – потомки Хаммурапи сосредоточились на том, чтобы поддерживать введенные им порядки, по-прежнему издавая указы «справедливости» (примерно раз в 10 лет), занимаясь строительством и ирригацией. Периодически они без особого успеха вели войны с касситами или Приморьем.

Городским богом-покровителем Вавилона издавна был Мардук. Когда Вавилон объединил вокруг себя Месопотамию, Мардук выдвинулся на первое место в пантеоне, со временем оттеснив Эллиля.

К концу XVII в. до н. э. Вавилония начала постепенно восстанавливать свое могущество и около 1630 г. до н. э. аннексировала кассито-аморейское Ханейское царство, распространив свою власть на долину Среднего Евфрата. К этому времени вавилонская династия настолько отошла от аморейской племенной среды, из которой когда-то вышла, что самоуправляющиеся аморейские племена, по-прежнему жившие в Вавилонии под властью ее царей, стали теперь рассматриваться как особое сословие «амореев», отличное от прочего населения – «аккадцев».

Однако в 1595 г. до н. э. неожиданный поход хеттского царя Мурсили I из Анатолии покончил с домом Хаммурапи. Двинувшись вдоль Евфрата и пройдя через Хану, Мурсили разграбил Вавилон. Последний царь из династии Хаммурапи, Самсудитана (1625–1595 гг. до н. э.), при этом погиб. Хетты не пытались закрепиться в Месопотамии, а сразу повернули назад, вывозя с собой огромную добычу, прежде всего драгоценные статуи бога Мардука и его супруги, богини Царпанит, из храма Мардука в Вавилоне – главные государственные реликвии Вавилонии, без которых, по мнению вавилонян, было невозможно поддерживать нормальную связь с богами и добиваться их покровительства. Отсутствие статуи Мардука в стране воспринималось как знак гнева этого бога, который более не желает оставаться в Вавилонии – ведь если бы было иначе, то он своей божественной силой легко помешал бы любому правителю захватить и увезти свою статую!

После ухода хеттов в борьбу за контроль над оставшейся без власти страной вступили сразу две силы: Гулькишар, царь Приморья, и поселившиеся к тому времени в самой Вавилонии касситы, выходцы из кассито-аморейской Ханы, недавно обращенные в вавилонское подданство (их возглавлял князь из рода Гандаша). Сама Хана восстановилась как независимое аморейское царство, не связанное с этими касситами, а к концу XVI в. до н. э. она уже входила в состав хурритского Ханигальбата – Митанни.

Гулькишар на некоторое время занял Вавилон и, по-видимому, перенес туда свою столицу, но вскоре был вытеснен из города касситским предводителем, который объявил себя новым царем Вавилонии. Начался Средневавилонский период (XVI–XII вв. до н. э.) – время правления касситской династии в Вавилоне.

Официальным самоназванием государства вавилонских касситов было Кардуниаш. Именно при касситской династии окончательно сложилась классическая социальная структура Вавилонии, да и ее территориальное единство. Пришельцы-касситы, опиравшиеся на боевые отряды своих кланов, восприняли вавилонскую культуру, отождествляли касситских богов с вавилонскими и покровительствовали традиционным культам и храмам. Однако они не собирались поддерживать то огосударствление социально-экономической жизни, которое осуществляла династия Хаммурапи.

Большинство населения составляло сектор «царских людей», сидящих на земле государства и его ведомств (в том числе храмов), они платили подати и несли повинности. При этом государственной стала почти вся земля в стране, а общинный сектор свелся к нескольким крупным автономным городам, включая столицу. Жители этих городов по-прежнему имели общинное самоуправление, в то время как потомки большинства былых общинников сельской округи утратили его и слились с «царскими людьми».

За это количественное сокращение общинного сектора касситы заплатили его качественным развитием: автономные города – Вавилон, Ниппур, Сиппар – получили небывалую самостоятельность (в частности, они были полностью освобождены от налогов и повинностей, имели свои собственные воинские контингенты, а их храмы – а это были главные храмы страны – из государственных учреждений стали городскими), на них больше не распространялась государственная эксплуатация и регулирование. В результате там началось бурное развитие экономики, с одной стороны, и частно-эксплуатационных отношений – с другой. Вновь стало развиваться ростовщичество и долговая кабала, теперь уже никем не ограничиваемые, а долговое рабство сделалось пожизненным. Торговля также была разгосударствлена. В новом общинном секторе – автономных городах – начали быстро выделяться частные магнаты.

Кроме того, касситские цари охотно жаловали различным лицам, прежде всего вельможам, земли в пожизненное, а потом и наследственное владение, часто с одновременным освобождением от налогов и повинностей. Акт такого пожалования именовался кудурру, так же назывались и ограждавшие подобные владения межевые камни, на которых были начертаны эти акты, провозглашавшие их налоговый и административный иммунитет. Правители жаловали целые селения и храмам. Особую роль играли кланы касситов, в том числе обитавшие в предгорьях на северо-восточных рубежах Вавилонии. Из этих кланов происходила значительная часть вельмож, и нередко они получали в постоянное «кормление» (или в собственность по актам кудурру) целые округа, которые превращались тем самым в наследные автономные княжества соответствующих родов.

На условиях кудурру царь жаловал также мелкие наделы, собственники таких наделов часто объединялись в ассоциации. Имущество общинников-горожан и бывшие государственные земли, пожалованные царями частным лицам, составляли фонд частного имущества, которое далее переходило из рук в руки без всяких ограничений.

Больших централизованных имений, как правило, не существовало вовсе – и у царя, и у храмов, и у крупных землевладельцев практически вся земля была разделена на наделы, на которых вели свое хозяйство зависимые землепользователи, от крепостных до арендаторов. Получившаяся общественная модель – сочетание государственного сектора, охватывающего сельскую округу и большинство городов, и частно-общинного, включающего крупнейшие города и вотчины вельмож, где социальные отношения были основаны на частной собственности, – существовала в Вавилонии до ее краха.

Касситские цари почитали династических касситских богов – Шумалию и Шукамуну – и считали себя потомками бога Шукамуны. Многие из них обожествляли себя, утверждая, что получают божественность в дар от этих богов. Однако это была далеко не та божественность, что у коренных месопотамских царей-богов: речь шла всего лишь о том, что боги даровали царю почетный ранг «бога», ни в чем не меняя его человеческой природы. Такие цари не имели собственного культа, их имена и в частных документах подданных, и в официальных государственных документах встречаются то со знаком божественности, то без него. Эта своего рода «почетная божественность» была порождена собственно касситскими представлениями и не оказала влияния на политическую культуру Месопотамии.

Касситы проводили активную внешнюю политику. Около 1560 г. до н. э. касситский царь Агум II по прозвищу Меч милости добился возвращения величайших вавилонских святынь – статуй Мардука и Царпанит, которые вывезли при разгроме Вавилона хетты. Это было величайшим триумфом новой династии. Похваляясь своим свершением, Агум заявлял в своей надписи, что едва он потребовал от «дальней страны Хани» (т. е. верхнемесопотамского хурритского Ханигальбата, куда к тому времени попали от хеттов статуи Мардука и Царпанит) вернуть статуи, как та «обняла его ноги» и немедленно исполнила требуемое. Кроме того, уже при Агуме Касситская Вавилония распространила свою власть к востоку, на обширное пространство гор Загроса (включая так называемую страну Кашшу, современный регион Лурестан, где обитала другая группа касситов).

Именно при касситах Вавилония была окончательно объединена территориально: при царе Каштилиаше III ей подчинились земли Приморья (сер. XV в. до н. э.). Последний царь Приморья Эагамиль был отвлечен войнами с Эламом, воспользовавшись этим, Каштилиаш III отправил в Приморье своего брата Улам-Буриаша. Тот уничтожил Эагамиля и принял титул «царь Приморья» в качестве фактического наместника своего брата. Со смертью Улам-Буриаша земли Приморья слились с Вавилонией. Приморцы было восстали, но новый царь Вавилона Агум III (сын Каштилиаша и племянник Улам-Буриаша) разгромил их и разрушил храм Эа, бога-покровителя Приморья. При тех же царях касситы захватили долину Среднего Евфрата, отобрав ее у Ханигальбата – Митанни, которое в это время увязло в войнах с египетским фараоном Тутмосом III. Характерно, что после касситской аннексии Приморья его жители еще до конца II тыс. до н. э. составляли в Месопотамии особый субэтнос «приморцев», отличный от собственно вавилонян – «аккадцев», но уже никогда не пытались отделиться от Вавилонии.

До касситов объединить регион удавалось только династиям Аккада и Ура – каждой на столетие – и дому Хаммурапи – всего на 30 лет, причем всем им приходилось подавлять сепаратизм крайнего Юга. После Улам-Буриаша Нижняя Месопотамия никогда уже не утрачивала политического единства. Собственно говоря, та страна, которую в древности называли Вавилонией, окончательно сформировалась как целое именно при касситах. Поэтому ассирийцы и 500 лет спустя после падения касситской династии продолжали именовать Вавилонию ее официальным названием при касситах – Кардуниаш.

Кроме того, касситские цари владели «страной Кашшу» (территорией, непосредственно заселенной касситскими племенами в горах южноцентрального Загроса), некоторыми областями Кутиума (страны кутиев) в североцентральном Загросе и даже районом современного Хамадана за Загросом, на Иранском плато (здесь ими была выстроена крепость, известная еще сотни лет спустя под названиями «Пристанище касситов» и «Крепость вавилонян»). Так далеко в восточные горы до них не проникал ни один вавилонский правитель.

В конце XV в. до н. э. касситский царь Караиндаш выступил против Египта, воевавшего тогда с Митанни, вынудил египетского фараона Тутмоса IV пойти на мир с митаннийцами и явился одним из учредителей так называемой Амарнской международной системы[31]. B результате начиная с правления Караиндаша между Египтом и Вавилонией установились стабильные дружественные отношения, заключались и возобновлялись договоры о «дружбе» и «братстве», касситские цари выдавали своих дочерей за египетских фараонов и получали в ответ богатые дары.

Около 1400 г. до н. э. вспыхнул ожесточенный конфликт между касситским царем Кадашман-Харбе и все еще обитавшими в Вавилонии аморейскими племенами – они подняли мятеж и разгромили ряд храмовых центров. Одновременно против царя восстал столичный Вавилон. Кадашман-Харбе подавил восстание, залив город кровью, а затем изгнал из Вавилонии на запад, за Евфрат, «многочисленных сутиев [амореев] от восхода до заката солнца и привел их воинскую силу к небытию». Преследуя отступающих амореев, Кадашман-Харбе пересек Сирийскую степь и подчинил вавилонской власти ее обширные пространства с центром в Тадморе, установив общую границу с египетскими владениями в Южной Сирии и Заиорданье.

Оттесненные касситами к оазису Дамаска, сутии-амореи составили ядро древнееврейской этнической общности. Обширные земельные угодья, занимавшиеся ранее в Вавилонии скотоводами-амореями, теперь достались земледельцам и были частично вовлечены в куплю-продажу Это было одним из источников экономического взлета и стремительного роста внутренней торговли, которые, как явствует из обилия деловой документации, произошли в Вавилонии в середине XIV в. до н. э. В 1-й половине XIV в. до н. э. вавилонским вассалом успел побывать, хотя и недолго, Ашшур.

Куригальзу I (ок. 1380 г. до н. э.) выстроил себе новую военно-служилую столицу – Дур-Куригальзу, где был полновластным хозяином. Вавилон остался священной столицей, имевшей самоуправление, а местопребыванием вавилонских царей, средоточием царской администрации стал Дур-Куригальзу. На востоке Куригальзу I громил эламитов, и однажды разграбил их столицу Сузы. На западе он прочно владел положением в Сирийской степи и на рубежах Сирии и был столь могущественным, что его власть едва не принял египетский Ханаан.

В письме более позднего вавилонского царя Бурна-Буриа-ша II египетскому царю сказано: «При Куригальзу, моем пращуре, ханаанеи, стакнувшись меж собой, написали ему: “На границу Египта мы пойдем с мятежом, и с тобой заключим союз”. Мой пращур написал им следующее: “Не ищите союза со мной! Если вы поведете вражду с царем Египта, моим братом, и захотите присоединиться к кому-либо другому, не приду ли я и не разорю вас, ибо он в союзе со мной?” Мой пращур ради твоего отца их не послушал!»

Правда, преемник Куригальзу Кадашман-Эллиль I (ок. 1370 г. до н. э.) занял довольно жалкую позицию в отношениях со своим египетским партнером Аменхотепом III. Его письма полны унылых попреков по поводу недостаточного уважения, оказываемого ему египтянами, вперемешку с униженными просьбами, прежде всего о подарках. Дошло до того, что вавилонянин попросил дочь фараона в жены, и, получив отказ на том основании, что «издревле дочь египетского царя не отдают замуж чужеземцам», не успокоился, а предложил иной выход: прислать ему любую египтянку, которую он мог бы выдать за египетскую царевну перед своими подданными! Фараон, разумеется, ответил отказом.

Однако уже его преемник Бурна-Буриаш II (ок. 1366–1340 гг. до н. э.) взял в обращении с фараонами совсем иной тон, твердо ограждая свое достоинство от какого-либо неравенства в отношениях, и наглядно продемонстрировал, что позиция Кадашман-Эллиля была продиктована его личной слабостью, а не слабостью его страны. Ему, правда, не удалось вернуть контроль над Ашшуром, который сначала признал вавилонский сюзеренитет, но потом отложился и в качестве независимого государства отправил послов в Египет. Бурна-Буриаш с негодованием писал по этому поводу египетскому фараону: «Теперь, вот, ашшурцы – мои вассалы, разве я не сообщал тебе, чего они хотят? Почему они пришли в твою страну? Если ты любишь меня, пусть они не сделают никакого дела. Отправь их назад с пустыми руками!» Фараон не исполнил этой просьбы.

Тем не менее правление Бурна-Буриаша II было апогеем касситского могущества. Воспользовавшись поражением Митанни в борьбе с хеттами, он захватил зависевшую до того от Митанни Аррапху – важную область в бассейне Среднего Тигра, установил союз с хеттским Суппилулиумой, за которого выдал дочь, ставшую великой царицей Хатти. Позднее Бурна-Буриаш II примирился с Ашшуром (царь Ашшурубаллит даже выдал за него замуж свою дочь) и, наконец, с относительным успехом отразил первое нашествие арамейско-ахламейских племен – новой волны семитских кочевников, обрушившейся на Средний Евфрат из Северо-Восточной Аравии. Однако Сирийскую степь при этом заняли ахламеи, и она была потеряна для вавилонян. В следующие три столетия ахламеи Сирийской степи постоянно угрожали караванам, двигавшимся вдоль Евфрата. Арамеи же поселились в Южной Сирии[32].

При Бурна-Буриаше II город-государство Ашшур, который он поначалу тщетно пытался вернуть под свой контроль, захватил обширные окрестные земли и превратился в великую державу Ассирию. Как упоминалось, Бурна-Буриаш и сам вынужден был признать это, женившись на дочери основателя этого ассирийского великодержавия – Ашшурубаллита I. Впервые за всю историю Месопотамии в ней появились две соседствующие друг с другом великие державы, в которых говорили на одном и том же языке, поклонялись богам одного и того же пантеона и осуществляли одни и те же ритуалы. Борьба между ними была неизбежна.

После смерти Бурна-Буриаша началась череда войн Вавилона с усилившейся Ассирией, растянувшаяся в общей сложности на 150 лет. Проходя в целом с переменным успехом, эти войны иногда оборачивались катастрофами для вавилонян. Однако характерно, что на протяжении всего этого времени ассирийцы не получили прочного перевеса, несмотря на постоянный рост масштабов их экспансии.

Начал эти войны Ашшурубаллит, воспользовавшись переворотом в Вавилонии. После смерти Бурна-Буриаша его преемник, внук Ашшурубаллита по женской линии, был свергнут. Под лозунгом мести за внука Ашшурубаллит I вторгся в Вавилонию и посадил на ее престол другого сына Бурна-Буриаша II – Куригальзу II. Тот, однако, не пожелал подчиниться чьему бы то ни было влиянию, поскольку сам был великим воителем, беспощадным к врагам и милостивым к сдавшимся. О его походах на восток, в Элам, красочно сообщает более поздняя вавилонская летопись: «Он предал всех врагов мечу, не оставил ни единой живой души. Словно целое волнующееся море заполнили их кровью… Вражеские воины вновь сказали: “Мы не знали, Куригальзу, что ты одолел все народы. Нам не было равного среди народов. Теперь ты укротил нас! Двинемся, отыщем, где ты находишься, и принесем тебе дань! Поможем, чтобы твоя рука завоевала другие страны!”»

Подчинив эламского царя Хурбатилу, Куригальзу II титуловал себя в Эламе «покровитель Суз и Элама» и двинулся дальше на восток, разгромив могущественную страну Варахше, охватывавшую современные Керман и западный Белуджистан. Он столкнулся и с новым ассирийским царем; обе стороны потом хвалились победой в кровопролитном сражении (на деле, как видно, победителей не было). В этих и последующих столкновениях конца XIV – начала XIII в. до н. э. стороны оспаривали друг у друга только незначительные пограничные территории в Аррапхе.

Вследствие этих событий около 1275 г. до н. э. был заключен устойчивый союз Вавилонии малоазиатским с Хеттским царством – ему тоже угрожали ассирийцы. Правда, союз с хеттами не всегда был приятен касситам: «Ты пишешь нам не как брат, а командуешь нами, как своими рабами», – писали как-то из Вавилона хеттскому царю Хаттусили III, основателю союза. Первоначально союз пошел на пользу обеим сторонам. Резкие дипломатические демарши касситского царя Кадашман-Тургу, с которыми он выступил в пользу Хаттусили, воевавшего тогда с фараоном Рамсесом II (касситский царь изъявил готовность вступить в войну на хеттской стороне), были одним из важнейших факторов, побудивших Рамсеса II заключить свой знаменитый мирный договор с Хаттусили (1270 г. до н. э.).

Впоследствии Кадашман-Тургу в отместку за обиду, нанесенную Рамсесом хеттскому царю Хаттусили, разорвал с Египтом дипломатические связи. В обоих случаях Вавилония сыграла роль своего рода покровителя хеттов, что ярко свидетельствует о ее могуществе. Затем, однако, встревоженные хетто-вавилон-ским союзом ассирийцы отобрали у Кадашман-Тургу долину Среднего Евфрата, отрезав тем самым Хеттское царство от Вавилонии.

Подстрекая следующего касситского царя Кадашман-Эллиля II воевать против Ассирии, Хаттусили III писал ему: «Я слышал, что мой брат возмужал и ходит на охоту – мужчиной стал отпрыск моего брата Кадашман-Тур-гу! Так иди, разграбь враждебную страну [Ассирию] так, чтобы слава об этом достигла меня! Брату моему я скажу, что о нем говорят: он, мол, царь, который оружие изготовил к бою, а сам и сел сиднем. Разве не так о тебе говорят? И разве это не так на самом деле? На страну враждебную иди и врага уничтожь!»

В том же письме Хаттусили подвергает пассивность своего союзника еще более резким насмешкам. Тот писал, что не может присылать Хаттусили послов, так как их путь вдоль Среднего Евфрата проходит через ассирийскую территорию, и к тому же ему угрожают ахламеи. Хаттусили отвечал: «Теперь о том, что мой брат мне написал: “Что я послов моих задерживаю – это из-за враждебных ахламеев я задерживаю моих послов!” В чем дело? Как это, брат мой, ты задерживаешь своих послов из-за ахламеев? Или, брат мой, царственность твоего царствования маловата? В стране брата моего коней больше, чем соломы. Воистину, я, что ли, должен прислать твоему послу тысячу колесниц конвоя, чтобы она сопровождала его в Туттуль [на границу хеттских владений]? Действительно, вот тогда уж ахламеи придержат свои руки! А если мой брат говорит: “Царь-де Ассирии не дает моим послам проходить по его территории!” – так ведь царь Ассирии своей пехотой и колесницами твоей страны еще не завоевал! Твой посол пробьется и силой! Кто такой этот царь Ассирии, что он задерживает твоих послов? Мои послы проходят – а твоих послов задерживает царь Ассирии, так что ты не можешь пробиться в мою страну? Брат мой, ты великий царь, и в потомстве ты должен быть победителен».

Через некоторое время вавилоняне действительно провели успешную войну против ассирийцев и отобрали у Ассирии долину Среднего Евфрата, вновь установив прямой территориальный контакт с хеттами. Вскоре хеттская интервенция помогла другому касситскому царю, Шагаракти-Шуриашу, свергнутому было каким-то безродным узурпатором, вернуть себе престол (ок. 1240 г. до н. э.). К вавилонянам от Ассирии перешли также Аррапха и области Загроса.

Однако новый ассирийский царь Тукульти-Нинурта I (1233–1197 гг. до н. э.) наголову разгромил и пленил очередного касситского царя Каштилиаша IV. Победитель угнал его в железных цепях в Ассирию, взял Вавилон, вывез оттуда статую Мардука, вернул Ассирии недавние территориальные утраты, а всю оставшуюся Вавилонию превратил в оккупированную область. Это было небывалым успехом. Однако через 7 лет в Вавилонии вспыхнуло антиассирийское восстание, возглавляемое представителями касситской династии. Восставшим пришлось бороться на два фронта – против ассирийцев и набегов стремительно набирающего могущество Элама. В итоге ассирийцы еще при жизни Тукульти-Нинурты I были изгнаны из Вавилонии, и в начале XII в. до н. э. при касситском царе Вавилона Ададшумуцуре происходит кратковременное возрождение вавилонского могущества. Под влияние Вавилона подпала и сама Ассирия, на престол которой Ададшумуцур смог посадить своего ставленника из числа ассирийских царевичей.

Масштабы ассирийского натиска на Касситский Вавилон в XIV–XIII вв. до н. э. непрерывно возрастали, но никаких прочных приобретений на этом фронте ассирийцы сделать не могли, и «последнее слово» всякий раз оставалось за касситами. Положение дел изменилось только после внезапного уничтожения Кардуниаша Эламом. Во 2-й четверти XII в. до н. э. эламиты совершили несколько опустошительных походов на Месопотамию и около 1150 г. до н. э. полностью оккупировали Вавилонию. Ее города и храмы были разграблены, а последнего касситского царя вместе с его знатью победители угнали в плен в Элам.

И по размерам, и по внешнеполитическому могуществу Касситская Вавилония была одной из крупнейших держав Древнего Востока II тыс. до н. э. Ни в одной из существовавших до нее держав Месопотамии не было столь значительной территории, находившейся под непосредственным управлением царя (без земель вассальных царьков). Однако она разделила участь всех прочих великих держав Месопотамии – все они внезапно гибли под ударами соседей после столетий могущества. Причины подобных катастроф, отстоящих от нас на тысячелетия, почти никогда не ясны.

Мировоззрение месопотамцев было типичным порождением ближневосточной языческой древности. Абсолютных начал для месопотамцев не существовало, как и противопоставления разных уровней бытия: естественного – сверхъестественного, духовного – плотского и т. д. Используя современную терминологию, можно сказать, что все сущее было для них «материально», нецелостно, уязвимо и конечно во времени и пространстве. Они не знали ни догм, ни собственно религиозной веры, а свои суждения о мире строили, по-видимому, на основе разумной интерпретации того, что казалось им объективным опытом (как и современная естественная наука).

В месопотамской картине мира нет ни универсального промысла, ни благодати как руководящего начала. В конечном счете она оказывается такой же слепой и раздробленной, находящейся в рамках космической несвободы, какой ее видит атеистически настроенный физик нашего времени. Существование богов ничего здесь не меняло, так как они сами были не всемогущи, не всеблаги и не сверхъестественны. Как справедливо отмечал выдающийся историк культуры Г. Франкфорт, в Месопотамии боги не выделяются из «естественного» хода событий, а считаются его главной частью.

Людям, по их собственному мнению, оставалось в своих интересах распорядиться тем немногим, что им отпущено на этом и на том свете. Заранее заданного, «объективного» смысла в существовании они не усматривали вообще. Единственной здравой целью жизни, которую могло бы себе поставить живое существо, будь то бессмертный бог или смертный человек, считалось удовлетворение его основных потребностей (включая социальные и эмпатические, связывающие его с другими личностями). Смысл и высший авторитет общей поведенческой нормы и всего основанного на ней социального порядка видели именно в том, что вне них достижение указанной выше цели было для людей совершенно невозможно. Следует подчеркнуть, что этика никоим образом не считалась порождением богов, спущенным людям «сверху». Этические нормы вырабатывали сами разумные существа для защиты и осуществления своих природных потребностей, так как те были необходимы для их наилучшего выживания.

Наблюдения над окружающим миром не оставляли у месопотамцев сомнений в том, что во Вселенной действуют силы двух совершенно разных порядков: 1) рутинные, достаточно хорошо известные; 2) неизмеримо более таинственные и непредсказуемые «высшие» силы, невероятные по мощи и масштабам действия на людей и мир. Главными носителями «высших» сил в Месопотамии, как и в других странах древности, считались особые существа (боги или духи), наделенные разумом, волей и рядом уникальных характеристик, отличающих их от всех остальных объектов мира. Это и фактическое бессмертие, и способность принимать вещественные воплощения или обходиться без них, и способность одновременно пребывать в наблюдаемом временно-пространственном «измерении» и вне его, находиться и действовать сразу во многих точках пространственно-временного континуума, и невероятное могущество и осведомленность. Любое соприкосновение с силами такого рода, учитывая их непредсказуемость и мощь, было для людей необычайно рискованным. Поэтому все ситуации, чреватые подобным соприкосновением, необходимо было окружать множеством ритуальных запретов и предписаний.

Мир богов моделировался по образу и подобию мира людей: в нем были свои владыки и подданные, движимые примерно теми же мотивами и ценностями, что и люди. В частности, шумеро-аккадский пантеон возглавлялся (как почти по всей Западной Евразии) двумя богами: высший небесный космовладыка Ан («Небо»), пребывающий в вечном покое вдали от мира, и его сын/наместник Энлиль («Господин дыхания/воздуха»), космоустроитель, который и осуществляет собственно управление делами Вселенной (аналогичные роли играли Ил Отцовский и Ил у западных семитов, бог неба и бог грома у ранних индоевропейцев). Нельзя не угадать здесь отражение распространенной в первобытности практики раздела полномочий между сакральным и военным вождями человеческого сообщества.

Важнейшим понятием месопотамской картины мира была «судьба» (аккад. шимту, досл. «нечто установленное, определенное извне»). Шимту каждого объекта – это совокупность всего, что происходит с ним по чьей-то чужой воле, независимо от его собственной. В частности, все, что кто-то вменяет кому-то (например, царское пожалование или имущество, завещанное частным лицом в чью-то пользу), считалось шимту.

Представления о шимту были сложными. Месопотамцы полагали, что какая-то часть всей совокупности шимту предустановлена изначально сама собой, раз и навсегда, и неизменяема даже усилиями богов. Все остальное в шимту в разное время предустанавливается, устанавливается и переустанавливается богами и людьми в меру их влиятельности и желания вмешиваться в чужие судьбы. В частности, боги на своей ежегодной ассамблее утверждали судьбы мира, в том числе людей, на ближайший год, а потом любой из них мог определять и изменять шимту данного лица «в текущем режиме», в ответ на те или иные его действия, наказывая и награждая его за них или исполняя его молитвы. Тем самым любое существо в принципе могло влиять на свое шимту, в том числе играя на противоречиях между различными силами.

Наконец, не все, что происходит с кем-либо, считалось его шимту, т. е. чем-то установленным для него извне. Всегда оставался некий, хотя и небольшой, простор для реализации свободной воли и для «воли случая». А поскольку все существа месопотамской Вселенной, включая богов, «конечны» и не всемогущи, то у всякого из них был некий, пусть и ничтожно малый шанс пересилить внешние установления, включая даже намерения богов. Так, любимый эпический герой месопотамцев Гильгамеш идет наперекор воле одних богов при невмешательстве других и остается победителем. О том, что надежды на такой оборот были достаточно распространены, свидетельствуют «богоборческие» личные имена некоторых месопотамцев (например, «Не боящийся бога»). В итоге фактически состоявшееся шимту оказывается ближе к результатам броуновского движения, чем к осуществлению какого-то заранее предначертанного плана.

Более могущественные и стоящие выше в естественной космической иерархии существа определяли шимту для нижестоящих, и львиная доля того, что происходило в жизни людей, как и подавляющая часть их свойств, устанавливалась для них богами, т. е. была шимту. Во-первых, боги некогда создали людей, наделив их общей природой; во-вторых, они определяли некое первичное шимту каждого человека (как его качества, так и основную канву жизни) при его рождении и, в-третьих, меняли ее впоследствии, в том числе в ответе на те или иные дела самого человека.

По месопотамским представлениям боги сотворили людей, чтобы избавиться от утомительных трудов по самообеспечению. До этого они должны были сами заниматься тяжелым трудом, добывая себе пропитание, жили в скверных жилищах и т. п. Теперь люди кормили богов жертвами, чествовали и обеспечивали их обиталищами-храмами и всевозможными драгоценными предметами, а боги могли проводить время в неведомой им ранее роскоши и почете. При этом люди служили богам не из приверженности к ним и не ради приобщения к их замыслам, а исключительно в собственных интересах, чтобы добиться покровительства богов и избежать губительных последствий их гнева в обычных житейских делах. Учитывая могущество и активность богов, обеспечить себе сколько-нибудь сносное существование вне постоянного поклонения им считалось совершенно невозможным. Для того чтобы жить в довольстве и стабильности, такое поклонение оказывалось необходимым, и в этом смысле оно само являлось установленной богами для людей долей – шимту.

Правда, в рамках нормативной месопотамской культуры находил себе место и прямо противоположный взгляд, согласно которому боги настолько капризны и непредсказуемы, что почитать их бессмысленно, а сильный человек проживет и не добиваясь их благоволения. «Бога все равно не приучишь ходить за тобой, как собаку» – гласит месопотамская пословица. Это воззрение не вызывало в Месопотамии каких-либо принципиальных теоретических возражений. Однако его считали недостаточно основательным и неоправданно рискованным на практике. В итоге такое отношение к богам оставалось индивидуальным и довольно редким выбором отдельных людей, а корпорации и сообщества никогда не шли на подобный риск. Никому не запрещали брать «богоборческое» имя, но едва ли это считалось благоразумным. В одном из текстов прямо сказано, что без повиновения богам люди могли бы существовать лишь так, как живут дикие звери и разбойники.

Многообразные взаимоотношения, в которые в результате вступали друг с другом боги и люди Месопотамии, можно свести к следующим основным аспектам:

1) люди регулярно приносят богам жертвы, строят для них храмы, совершают ритуалы чествования;

2) боги оказывают людям покровительство и поддержку в житейских делах (как по собственной инициативе, так и по человеческим молитвам). В частности, боги помогают поддерживать социальный порядок (прежде всего мерами «точечного воздействия», наказывая нарушителей этого порядка и награждая его приверженцев и защитников);

3) боги принимают участие в ритуалах, обеспечивающих жизнь людей (новогодние обряды, обряд «священного брака» и др.), что придает этим ритуалам действенность;

4) боги, по собственной инициативе или по запросам людей, посылают им различные извещения (требования, предупреждения, изъявления недовольства). Это позволяет людям, учитывая полученные сведения, избегать опасности, а также дает им время на то, чтобы попытаться упросить богов переменить их судьбу к лучшему, или на то, чтобы предупредить наказание, исправив или искупив те свои действия, которые его навлекли;

5) упущения в осуществлении культа, вольное или невольное нарушение требований богов или просто каприз последних грозят людям самыми гибельными последствиями. Предупреждать, предотвращать и смягчать эти последствия (прежде всего выяснением божественной воли, соблюдением ритуальных запретов и умилостивительными ритуалами) было одной из важнейших задач людей в их общении с богами.

Центрами столь многообразного общения с богами были храмы городских богов-покровителей (многие из них одновременно играли важную специфическую роль в общемесопотамском пантеоне). На загробный мир месопотамцы смотрели без всяких надежд: что бы они ни делали, там всех ожидала одна, и очень плохая, судьба – по выражению И. С. Клочкова, «жалкое прозябание», принципиально лишенное каких бы то ни было радостей. За пределами земной жизни заботиться людям было не о чем.

Богообщение являлось прежде всего делом государства и привлеченных им для этой цели профессионалов-жрецов; частный человек был вовлечен в него гораздо меньше. По выражению выдающегося ассириолога Л. Оппенхейма, Месопотамия была страной с «редкостно умеренным религиозным климатом». Рядовые люди практически не общались с великими богами. У каждого человека были личные покровители – бог и богиня, предстательствовавшие за него перед остальными богами и приглядывавшие за всеми его делами. Месопотамцы ощущали себя и рабами, и детьми своих личных божеств-покровителей, часто величая их своими родителями. От них, в отличие от великих богов, ждали справедливости и попечительности по отношению к своим питомцам: таковы были их обязанности. Личным богам писали письма, как близким родственникам. Один месопотамец, попав в беду, обратился к своему личному богу с упреком: «Что же ты мною пренебрегаешь? Кто тебе даст другого такого, как я?» У царей личных богов-покровителей могло быть множество, ими выступали великие боги пантеона.

При выборе отношения к богам в целом месопотамец колебался между тактикой «богобоязненного человека» (аккад. палих-или) и горьким осознанием того, что боги ведут себя слишком произвольно и непонятно, чтобы на них можно было полагаться. Цели общения с богами в любом случае были одни и те же – обеспечение житейских благ тех, кто в это общение вступает. От богов хотели прежде всего удачи, богатства, здоровья – в обмен на молитвы и жертвоприношения. В то же время люди не ждали от них особенной справедливости, заботливости, великодушия или последовательности. Они считали богов довольно капризными и непредсказуемыми существами (как мы помним, некоторые и вовсе не желали поэтому поклоняться богам, и остальные их за это не осуждали, хотя сами считали такой выбор слишком рискованным). Характерно, что, по представлениям месопотамцев, боги губят царства по одному капризу, а однажды по такому же капризу (а не из гнева, не в наказание за какую-либо вину и т. д.) погубили почти все живое на земле «потопом». В гимне величайшей из месопотамских богинь, Иштар, месопотамцы величали ее так:

Иштар, ты царишь полновластно, ты заступница людская!
Ты – воплей звезда, ты раздор среди братьев дружных!
Ты – предавшая друга, владычица распри!
Ты в судебных делах безупречна, ты завет земли и неба!
Имя твое внушает ужас, его хранят племена и народы!
Своих подданных ты судишь по справедливости и правде!

((Пер. В. К. Афанасьевой))

То, что Иштар здесь приписываются этически противоположные качества и поступки, никого не удивляло. Богиню почитали пышными ритуалами и богатыми жертвами и в то же время с восторгом слушали и воспроизводили предания о том, как великий герой Гильгамеш обличил ее предательство и злонравие и посмеялся над ней.

Иногда, однако, в Месопотамии приходили к выводу, что боги справедливы и попечительны, и тогда вставал вопрос: почему страдают невинные люди, которые, казалось бы, ничем не могли вызвать их гнев?

Этика – совокупность представлений о том, как члены общества должны обращаться друг с другом, и практическое воплощение этих представлений, это ключевая составляющая жизни всякого сообщества. (Имеется в виду не какая-либо отвлеченная теория, а взгляды на жизнь, присущие всему обществу и определяющие его быт и нравы.) Отличительной чертой месопотамской этики было полное отсутствие того, что сегодня мы назвали бы «идеологическими» или «абсолютными» ценностями (исключая само физическое благополучие общества и его членов). Иными словами, общество не устанавливало ценности, которые считались бы нужными всем вместе, но при этом никому в отдельности. Признанные же ценности определялись именно тем, насколько они нужны были отдельным людям, составляющим общество.

Первичные ключевые понятия месопотамской этики – индивидуальная радость и страдание (физическое и эмоциональное). «Иерархии радостей», т. е. деления их «по природе» на пристойные и непристойные, низменные и высокие, не существовало, поскольку они рассматривались прежде всего на индивидуальным уровне. Цель человеческой жизни усматривалась в достижении тех или иных личных радостей.

Не следует, однако, представлять себе месопотамское общество скопищем алчных эгоцентриков. В таком случае оно просто не могло бы существовать. Еще одним центральным понятием месопотамской этики являлось взаимное обязательство, которое люди выполняли затем, чтобы совместными усилиями обеспечивать радости и уменьшать страдания. Само общество воспринималось именно как наследственный и нерасторжимый союз, заключенный людьми с этой целью. Понятие «страна» существовало только как совокупное обозначение людей, составлявших ее. Именно взаимные обязательства людей делали их коллектив верховным авторитетом, во имя которого оправданы и необходимы самые тяжелые личные жертвы.

На деле жители Месопотамии проявляли не меньше самопожертвования, чем другие народы. Граждане Вавилона, отстаивая независимость своего города от иноземных завоевателей, будь то ассирийцы или персы, в течение VIII–V вв. до н. э. раз за разом поднимали восстания против них, обороняясь с исключительным упорством, и шли на любые жертвы. У царей Месопотамии, когда они терпели окончательное поражение и им грозил неизбежный плен, было в обычае запираться в своих дворцах и сжигать там себя вместе со своими приверженцами. Такое самосожжение могло быть только добровольным. Массовые самосожжения из нежелания сдаться врагу и готовности принять смерть вслед за своим царем (хотя на загробную награду месопотамцам рассчитывать не приходилось!) совершались в Месопотамии неоднократно. Однако, во-первых, у месопотамцев постоянно присутствовало ощущение, что стране, т. е. другим членам коллектива, следует служить потому, что они состоят с тобой в необходимых тебе же самому обязательствах ненападения и взаимопомощи. Во-вторых, к жертвам во имя коллектива относились без всякого энтузиазма, да общество его и не требовало.

Таким образом, сущностью месопотамской этики была ориентация на потребности отдельного человека, хотя применительно к Древнему Востоку это может выглядеть несколько неожиданно. Отсюда вытекают и остальные ее особенности. Так, мы практически не сталкиваемся с противопоставлением общественной и личной этики, поскольку в обоих случаях речь идет только о взаимоотношениях людей и их групп, и долг по отношению к обществу мыслится как личное обязательство перед соотечественниками. Социальный ранг человека не считался чем-то принципиально значимым при определении его личного достоинства. Поэтому Месопотамия не знала каст и кастового духа, и для нее, как мы видели на примере старовавилонского общества, были совершенно не характерны жесткие психологические и социальные перегородки между «верхами» и «низами» общества.

Любое общество определенным образом отвечает своим членам на вопрос, почему именно надо поступать «хорошо»; месопотамцы апеллировали при этом прежде всего к жизненным интересам самого человека. Лояльность по отношению к богам обосновывали тем, что человеку, который их не почитает, придется от них плохо. Необходимость соблюдать нормы поведения по отношению к людям мотивировалась, в частности, тем, что, как гласит месопотамская пословица, «кто на людей пойдет, на того люди поднимутся».

Всякое общество накладывает на своих членов различные ограничения, не позволяющие им причинять ущерб друг другу. Месопотамская культура отличалась тем, что в качестве этого ущерба рассматривался только очевидный физический или материальный вред, нанесенный человеку, его власти и имуществу; категорий «морального» или «духовного» вреда в современном понимании не существовало (т. е. общество в подобных случаях не вмешивалось). Люди сознательно стремились не налагать друг на друга стеснений и ограничений без прямой необходимости. Поэтому Месопотамия не знала ни законов против роскоши, ни ее осуждения, характерных для античных и средневековых европейских обществ; достаточно, чтобы она была достигнута честным путем. Иными словами, считалось, что чем полнее человек удовлетворяет свои собственные желания без прямого ущерба для других людей, тем лучше.

Таким образом, местопотамское общество санкционировало для своих членов весьма высокую степень свободы следовать собственным потребностям. Неудивительно, что у сторонников более требовательных этических систем, например ветхозаветной, месопотамская этика вызывала резкое неприятие, как поощряющая «низменные» стороны человеческой природы (прежде всего стремление к удовольствиям), и не случайно именно Вавилон в устах ветхозаветных пророков на тысячи лет превратился в символ всяческого разврата и торжества «материальных начал», а образ «Вавилонской Блудницы» использовался в Ветхом Завете как символ гедонистической, антропоцентрической цивилизации вообще.

Основной целью наказания было возмещение ущерба и возмездие; ни воспитывать преступника, ни применять «в пример другим» демонстративные наказания, превышающие вину, никто не собирался. Карался не порок, а поступок. Не было и превентивных и групповых репрессий (по социальным, конфессиональным или этническим признакам).

Наконец, понимая общество как некое соглашение, месопотамская этика в любых общественных делах избегала идеологизации и тяготела к конкретным решениям, диктуемым обычными житейскими ценностями. Когда цари Старовавилонского периода столкнулись с неконтролируемым ростом частной эксплуатации, приводящим к разорению множества людей, они не стали тратить время на то, чтобы выяснять, противоречит ли частная собственность социальной справедливости «вообще». И они, и их подданные исходили из того, что если человек дает в долг собственное добро, а потом взыскивает проценты, то само по себе это естественный и нормальный способ распоряжения своим имуществом; если же в итоге множество людей разоряются и закабаляются – это уже дело нетерпимое.

В результате в Месопотамии без всяких колебаний выбирали «средний» выход: никто не посягал на имущество ростовщика или само ростовщичество, но долговое рабство ограничивали, а долговую кабалу периодически аннулировали царскими указами. Подобный релятивизм освобождал от идеологических страстей любые социальные конфликты. Враждующие стороны не надеялись переделать человека и всю его жизнь, а хотели лишь несколько улучшить свое положение в рамках неизменных общественных установлений, без которых, по их мнению, обойтись в любом случае было бы нельзя. Иными словами, в Месопотамии исходили из представления о неизменной природе человека, определяющей столь же неизменные принципы общественного устройства. Поэтому там не было социально-политических революций. Открытые внутренние конфликты (не считая мятежей присоединенных областей) случались исключительно редко, их целью было избавление от злоупотреблений, происходящих в рамках существующей системы, – чрезмерных поборов, скверного царя и т. д., а не изменение самой системы.

В целом неидеологический, рациональный гедонизм месопотамской этики приводил, с одной стороны, к довольно высокой социальной стабильности и консерватизму, не исключавшему при необходимости политической и социальной гибкости; с другой – создавал относительно мягкий, ненапряженный и благожелательный психологический климат внутри страны. Кроме того, месопотамцы почти не знали этнокультурной вражды (поскольку считалось, что все люди более или менее похожи друг на друга, а коллективные ценности рассматривались скорее как дело данного коллектива, не касающееся прочих).

Особенности месопотамской этики ярко отразились в великих литературных произведениях, однако не менее образно выражены они и в месопотамских пословицах – творчестве самого народа. Пословицы передают рациональный релятивизм, прагматизм и гедонизм их создателей, но равным образом и приверженность их к осмысленному и высоко оцененному с точки зрения отдельных людей обычному социальному порядку. Приведем некоторые из них, дающие достаточно яркое представление о вавилонском взгляде на жизнь и о том, почему Ветхий Завет откликнулся на эти взгляды пресловутым образом «Вавилонской Блудницы».

Ничто не дорого, кроме сладостной жизни.
С хорошо устроенным имуществом, сынок, ничего не сравнится.
Небо далеко, а земля драгоценна.
Не знать пива – не знать радости.
Не выделяйся среди других – плохо будет.
Не воруй – себя не губи. Вор-то лев, а поймали его – раб.
Сладкий тростник в чужом саду не ломай – возмещать придется.
Не убивай, первым топор не подымай!
Проклятие ранит только внешне, подаяние убивает насмерть.
Ни добро, ни зло не освобождают сердца.
Плакался волк богу: «Я так одинок!»
Идешь на битву – не размахивай руками.
Герой – один-единственный, а обычных людей тьма.
Желанья-то как у бога, да сил нет у человека.

((Пер. Н. Б. Янковской))

Именно в Старо– и Средневавилонский периоды окончательно сформировались основные социально-политические концепции Месопотамии. Ключевым понятием их еще с III тыс. до н. э. была царственность (шумер. нам-лугаль, аккад. шарруту), т. е. сам институт царской власти. Важность этого института в Месопотамии обусловлена прежде всего положением царя в системе взаимоотношений богов и людей. Именно царь, как уже отмечалось, был посредником между ними, доверенным лицом богов, предстоятелем и ответчиком за свой народ перед богами и, наконец, уполномоченным, ответственным перед богами и своим народом за связь между ними.

Царская власть не считалась чем-то изначально присущим человеческому обществу. В глубокой древности, по мнению месопотамцев, связи богов и людей поддерживались без царя. Лишь позднее боги «изобрели» царскую власть как средство наиболее эффективного осуществления этих связей и дали ее людям. Тем самым боги упростили и централизовали свое взаимодействие с людьми, сосредоточив его отныне вокруг фигуры царя, и снабдили людей лучшим средством обеспечения социального порядка, поддержания культа и храмового строительства.

В одном из ритуальных текстов верховный бог Ан так описывает обязанности царя: «Пусть царь исполняет безупречно для меня, Ана, обряды, установленные [для] его царственности, пусть он соблюдает установления богов для меня, пусть дарит мне подношения в день новолуния и в праздник Нового года; пусть доставляет мне хвалы, обращения и жалобы». В других текстах подчеркивается возложенная богами на царя задача по обеспечению социального порядка – а сам этот порядок мыслился прежде всего как система, позволяющая наиболее полно удовлетворять основные человеческие желания, обеспечивать довольство людям.

По заявлению царя Иссина Липит-Иштара, «меня, Липит-Иштара, для устроения справедливости в стране, для отвращения оружием вражды и насилия, для ублажения плоти Шумера и Аккада Ан и Энлиль избрали возглавлять страну»; по заявлению Хаммурапи, «меня, Хаммурапи, для того, чтобы дать сиять справедливости в стране, чтобы погубить беззаконных и злодеев, чтобы сильный не притеснял слабого, призвали Ану и Энлиль для ублаготворения плоти людей… Мардук послал меня для управления людьми и установления благополучия страны». В вавилонских царских надписях акцент часто делается на том, как усердно они служат богам, в надписях куда более могущественных царей Ассирии – на том, как щедро боги изливают на них свое покровительство.

Шумеры допускали, что некоторые цари происходили от богов или сами становились богами – в частности, после того как несколько раз «сливались» с настоящим богом, воплощая его в каком-либо ритуале. При III династии Ура и нескольких царских домах XX–XVIII вв. до н. э., пытавшихся продолжать ее традицию, на этом основании обожествлялись все цари, так как они участвовали в обряде «священного брака», воплощая бога – носителя плодородия. Однако с полной ассимиляцией шумеров восточными семитами (аккадцами) эти представления отошли в прошлое, так как у самых разных групп семитов существовала жесткая, непроницаемая грань между людьми и богами.

Случаи обожествления семитских правителей (не считая тех, кто подражал шумерской III династии Ура) наблюдались крайне редко и осуждались (достаточно вспомнить Нарамсуэна). Поэтому и в Вавилонии, и в Ассирии царь – только человек, хотя и не просто человек. Он не является ни воплощением, ни родичем, ни потомком богов (его происхождение вообще не играет особой роли), а лишь их ставленником, помощником в управлении людьми, избранным слугой, облеченным соответствующими полномочиями и ответственностью.

Династия Хаммурапи никогда не практиковала обожествления царей. После долгого перерыва эта традиция внешне возродилась при касситской династии Вавилона: имена многих царей этой династии пишутся с детерминативами божества (характерно, что касситские цари иногда проходили и обряд «священного брака»). Однако обращают на себя внимание три обстоятельства: 1) это относится не ко всем касситским царям; 2) основные мотивы для своего обожествления касситские цари черпали в своих исконных племенных немесопотамских верованиях; 3) имена обожествленных касситских царей и в их собственных памятниках, и в памятниках их ближайших преемников пишутся то с детерминативом божества, то без него (а в позднейших хрониках – всегда без него). Таким образом, сами касситские государи не видели в своем обожествлении ничего существенного и принципиального! Это было своего рода «почетное обожествление»: по существу, оно ничего не меняло в положении царя ни по отношению к людям, ни по отношению к богам, оно являлось только знаком индивидуальной претензии царя на высшую степень близости к богам, возможную для человека-правителя. Прочие вавилонские цари, как и все цари Ассирии, не обожествляли себя вовсе, считая и такую претензию недопустимо самонадеянной.

Сходные изменения претерпели представления о богосыновстве. Шумеры в III тыс. до н. э. вполне допускали, что тот или иной царь может быть истинным сыном бога или богини. С начала же II тыс. до н. э. у правителя подчас упоминалось по нескольку таких божественных «отцов» и «матерей» (в том числе в пределах одного текста!); причем рядом с этими божественными «родителями», в тех же предложениях и пассажах, цари называли своих подлинных отца и мать. Иными словами, соответствующие эпитеты у царя (как и у его подданных) теперь стали лишь метафорой, передающей особую близость и крепость благой, как бы «сыновней», связи царя с его богами-покровителями, – метафоры, чуждой всяким представлениям о реальном богосыновстве.

Почетом окружалась не сама личность царя, а именно царственность (царская власть), которая была создана богами как нечто независимое от людей, вручалась ими царю как особый дар и могла быть в любой момент отнята у него. Кого именно выбирали боги для того, чтобы вручить ему царственность, оставалось делом их чистого произвола. С большей вероятностью выбор богов падал на сыновей, родичей и сообщинников правителя, чем на иных лиц, однако и последнее происходило достаточно часто: смена династий в Месопотамии никакого удивления не вызывала.

Даже великие завоеватели, подобные ассирийскому Ашшурнацирапалу II (IX в. до н. э.), подчеркивали, что на момент божественного избрания они были совершенно безвестны и ничем не прославились, и все их свершения – целиком дары божества, избравшего их на царство. Точно так же в сказании о Саргоне Аккадском – самом успешном царе-основателе династии за всю историю Месопотамии – начало его биографии излагается самым приземленным образом, без упоминаний каких бы то ни было заслуг. Затем, как говорится в сказании от лица Саргона, «когда садовником был я – Иштар меня полюбила» (никаких объяснений этому не приводится), и после этого, как из рога изобилия, хлынули и свершения, и доблести. Дальше других продвинулся Хаммурапи, из очень осторожных в этом случае формулировок его Законов можно понять, что боги избрали его на царство за «заботливость» и «богобоязненность», т. е. за стремление печься о подданных и богах – но именно за намерения, а не за заслуги или способности! Таким образом, избрание царя месопотамцы обычно представляли себе как акт божественного произвола, не связанный с реальными достижениями и качествами избранника. Эти достижения считались следствием выбора богов, а не основанием для него.

Как и других правителей Ближнего Востока, месопотамского царя можно назвать рабом непрерывного ряда детально расписанных по дням ритуалов. Основные жизнеобеспечивающие ритуалы Месопотамии были, однако, куда древнее царской власти и исконно носили общинный характер. Действительным протагонистом этих ритуалов и позднее оставалось, как правило, все сообщество, и в той мере, в какой царь играл в них стержневую роль, он делал это только вместе с сообществом как его верховный представитель.

К числу таких обрядов относился прежде всего описанный выше «священный брак». Владыки Ура пытались сделать его собственно царским ритуалом, не вовлекающим население, однако в конце концов, наоборот, цари перестали участвовать в нем. Другой важный обряд – праздничный «прием» богов людьми (когда их статуи ввозились в дома людей и «принимались» там как почетные гости на пиру в их честь). Порой и в этом обряде ключевую роль пытались играть цари: при III династии Ура и в Ассирии, начиная с Ададнерари I (XIII в. до н. э.), цари принимали богов в виде их главных статуй сами, в своих дворцах, независимо от подданных. Однако и в этом случае обряд параллельно осуществлялся в частных домах (туда вносились второстепенные изображения богов).

В храмостроительных ритуалах – а они имели первостепенное значение, так как от них зависела сама возможность связываться с богами, – царь, напротив, играл ведущую роль: он возглавлял и ритуальное очищение строительной площадки, и введение статуй богов во храм. Изготавливая собственными руками первый кирпич, царь единолично осуществлял наиболее важный шаг во всем процессе храмостроительства (храм можно было строить, только если кирпич выходил удачным, что считалось знаком одобрения всего строительного проекта со стороны богов). Храмовое строительство занимало (наряду с войной) первое место и в надписях царя, и в его реальной деятельности.

Киспу – экстраординарный обряд поминания и привлечения на сторону сообщества мертвых предков всех его членов – когда-то был чисто общинным, однако уже при династии Хаммурапи он фиксируется как царский ритуал, проводящийся от имени и во имя царя, без участия сообщества. Обряд «киспу» состоял в том, что «есть и пить» жертвенную трапезу за правящего царя последовательно призывались духи мертвых – сначала, по именам, все предки самого царя, затем суммарно все воины, павшие за былых царей, все родичи былых царей и, наконец, «все человечество от восхода до заката, те, кто не имеет молящегося за себя и чтущего себя».

Величайшим празднеством Месопотамии был многодневный Новогодний праздник («акиту»), когда и у людей, и у богов обновлялась благая энергия космоустроения, упорядочивания мира в свою пользу и одновременно обновлялась связь богов с почитающими их людьми. Во II–I тыс. до н. э. «акиту» так и остался действом всего сообщества: в праздновании участвовали все жители, а начинали и вели его жрецы (возглавляемые верховным жрецом верховного бога-покровителя страны), а не царь. Последний, однако, играл ключевую роль во всем комплексе обрядов: у него обновлялась и заново подтверждалась на следующий год его собственная связь с богами. Царь отдавал знаки своей царственности верховному жрецу, тот помещал их перед статуей верховного бога, «царя богов», в его святая-святых. Перед статуей царь подвергался ритуальному избиению жрецом и заявлял о своей ритуальной чистоте, после чего жрец снова вручал ему от имени бога знаки царственности. В следующие дни царь во главе праздничной процессии сопровождал верховного бога на пир в особый дом «акиту», по которому и назывался весь праздник, и «брал его [правую] руку» (как и все прочие боги в ходе этого празднества; тем самым окончательно скреплялись на следующий год власть и покровительство «царя богов» и применительно к его подданным – богам, и применительно к его рабу – человеческому царю). Здесь царь, как обычно, оказывался главной точкой сосредоточения связей людей и богов.

Поскольку в ходе обряда новогоднего обновления сил цари должны были подвергаться довольно неприятным испытаниям, вплоть до побоев и таскания за бороду, они часто предпочитали на время ставить вместо себя заместителя – «подменного царя». Он проходил унизительный обряд, а сила считалась обновившейся у истинного царя. Иногда этот обычай приводил к неожиданным результатам. В XIX в. до н. э. царь Иссина Эрраи-митти поставил в качестве «подменного царя» собственного слугу-садовника Эллильбани, однако не успел тот пройти необходимых испытаний, говорится в тексте, как настоящий царь, «подавившись горячей кашей, умер», а садовник так и остался царем и правил не хуже своего предшественника.

Культура Месопотамии всегда предусматривала возможность оправданного свержения и замены «плохого» царя. Принципиальных идейных затруднений в этом вопросе не было. Считалось, однако, что соответствующая ситуация носит чрезвычайный характер и ни ее, ни механизмы ее разрешения нельзя формализовать и описать заранее. Право царя на власть непосредственно определялось тем, что боги доверяли ему царственность как своему избраннику. Пока правитель оставался таким избранником, выступать против него было не просто преступным, но и безнадежным делом. Однако боги, в наказание за определенные проступки и непокорность правителя или по своему произволу, могли вообще отвернуться от него и лишить избранничества, т. е. отобрать у него царственность и сакральность. В этом случае занимавший престол человек оставался царем только по титулу, а страна оказывалась лишенной настоящего царя и, соответственно, столь необходимой связи с богами. Оставалось как можно скорее отнять у правителя власть, на которую он отныне не имел никакого права, и воцарить нового человека, получившего божественную санкцию на престол или способного ее добиться. Таким образом, месопотамцы при определенных обстоятельствах признавали даже не «право на мятеж», а «обязанность мятежа».

Признаками утраты царем благословения богов могли выступать любые знаки их гнева на него (потеря царем физической и психической дееспособности, особенно тяжелые поражения, бедствия страны) и сами по себе тяжкие нарушения правителем общественных норм и долга перед страной. Например, только безответственностью и проступками царя против общественных норм и интересов своей страны нововавилонская традиция обосновывает низвержение Набонида (VI в. до н. э.). Более раннее вавилонское «Поучение царю» (VIII в. до н. э.) перечисляло многочисленные беды, грозившие правителю за нарушение городских прав. Многие правители Месопотамии призывали богов свергнуть с престола того из их преемников, который посмеет изменить и присвоить их надписи (здесь речь идет именно о низвержении царя за нарушение нормы поведения). Описывая свержение царей, месопотамцы зачастую подчеркивали то, за какие скверные дела по отношению к стране и ее нормам они этого царя низвергли (с санкции богов). Таким образом, считалось, что царь отвечает за свои дела и перед страной, и перед богами, а люди взыскивают с него за неисполнение им своих обязанностей.

В результате в Ассирийской державе, например, узурпация престола и гражданские войны, в которых различные царевичи и сановники оспаривали престол у своих более удачливых соперников, стали (еще с кон. XIII в. до н. э., а особенно – с сер. VIII в. до н. э.) настоящим проклятием и сыграли решающую роль в ее страшной гибели на исходе VII в. до н. э. В Вавилонии было несколько спокойнее; на протяжении большей части своей истории она знала узурпации (правда, более редкие, чем в Ассирии), но почти не знала междоусобиц. В отличие от насильственного свержения в Месопотамии не практиковалось добровольного или «добровольно-принудительного» отречения от престола. Низвергнутого царя почти всегда убивали; исключения были очень редки.

Хотя выбор богов в принципе мог пасть на любого человека, считалось, что они предпочитают передавать царственность одному из сыновей или ближайших родичей правящего царя, либо, в крайнем случае, члену той же городской общины. В итоге сложилось представление о так называемых династиях (шумер. бала, аккад. палу – «правление, срок правления, эпоха»), т. е. последовательности правления царей – выходцев из одной и той же территориальной общины или одного рода, непрерывно продолжающих одну и ту же линию властной преемственности. Считалось, что власть передается богами от одного города и одной династии к другим либо в наказание за проступки очередного правителя, либо по чистому произволу, просто для того, чтобы что-то изменить. Хаммурапи, однако, объявил, что по воле богов Вавилон, раз получив царственность (т. е. став столицей Месопотамии), никогда уже не утратит ее, и этот взгляд стал официальной позицией всех последующих вавилонских царей.

Удивительно, но и в шумерском царском списке времен III династии Ура, и в вавилонских списках некоторые династии, правившие параллельно, представлены как правившие последовательно, в порядке перехода владычества от одной к другой. Например, после последнего царя дома Хаммурапи в Вавилоне утвердился Гулькишар, шестой царь династии Приморья, а затем – касситская династия (в лице своего седьмого или восьмого царя). В итоге в вавилонском царском списке все цари Приморья идут после всех царей дома Хаммурапи и до всех царей касситской династии. Создавали ли таким образом составители списков сознательную фикцию ради конструирования непрерывной линии династической преемственности? Вряд ли: ведь одновременно они вели и синхронические списки царей, согласно которым правители этих «последовательных» династий являлись современниками друг друга! Скорее мы имеем дело с уникальной концепцией, согласно которой считалось, что переход царственности осуществляется в несколько ином временно?м измерении, чем ощущаемое людьми. В этом измерении, к примеру, царственность в Вавилоне успевала осуществить вся династия Приморья после всего дома Хаммурапи и до всей касситской династии, и только в проекции на ощущаемое людьми земное время правления этих династий оказываются частично параллельными.

Важнейшим культурным достижением шумеров была словесно-слоговая клинопись, основанная на «ребусном» принципе (знак, обозначавший односложное слово, использовался также для обозначения соответствующего слога в составе любого слова). Как уже упоминалось, грамотность в Месопотамии была распространена довольно широко и очень уважалась.

В клинописном наследии выделяются тексты различных жанров: произведения мифологического содержания, повествующие о делах богов, в том числе об их борьбе с чудовищами хаоса и нисхождении в преисподнюю; эпические легенды о героях и царях; плачи о великих исторических катастрофах; надписи царей, прославляющие их деяния; хроники и царские списки, в которых месопотамцы стремились зафиксировать для себя самих историю страны и представить ее преемственность; «научные» тексты по всем отраслям знания – от многоязычных словарей и гадательных книг до медицинских инструкций и арифметических задачников; тексты ритуального содержания – заклинания, записи ритуалов, гимны, молитвы, плачи; любовная лирика; дидактические и философские произведения – так называемая литература мудрости, говорящая о судьбе и выборе человека в мире и необыкновенно популярная; сочинения с политической тенденцией, например поучения царю; сказки, в том числе бытовые (самый яркий пример – сказка о хитром ниппурском бедняке, который трижды смог безнаказанно исколотить обидевшего его градоправителя), басни, пословицы и поговорки.

Главными центрами грамотности были школы при дворцах и храмах. Они назывались «дома табличек», их руководители – «отцы домов табличек», а ученики – «сыновья домов табличек». Кроме простых учителей, в школах были преподаватели рисования и «воспитатель с розгами», который следил за посещаемостью и дисциплиной. В высшие специальные училища принимали только грамотных молодых людей. Здесь изучали ритуал, астрономию, природоведение, медицину. В школах обучали счету и измерениям.

При дворцах, храмах, школах и училищах были библиотеки «глиняных книг на разных языках». Сохранились библиотечные каталоги. Особое значение имела громадная библиотека, собранная по приказу Ашшурбанапала в Ниневии (по-видимому, там собирались полностью скопировать все произведения клинописной книжности), которая послужила для ассириологов важнейшим источником знаний о Месопотамии.

Вавилонская наука была, наряду с египетской, наиболее развитой на Ближнем Востоке. Эта слава сохранилась за ней и в последующие века: греки и римляне даже называли любого ученого, наделенного необычайными, колдовскими познаниями, словом «халдей», которое означало «житель Вавилонии» (по названию племени халдеев).

Вавилонская астрономия и астрология достигли особенных успехов и легли в основу многих позднейших представлений о небе. Основной задачей астрономии было, конечно, не простое исчисление времени (для этого достаточно было делать зарубки на дереве) и не ориентация в пространстве (месопотамская география никогда не использовала астрономических данных). Истинной целью астрономии древности являлось максимально точное установление «ритма жизни» небесных светил (которые, напомним, считались великими божествами). А это, в свою очередь, давало людям возможность синхронизировать ритм своей жизни с ритмом жизни богов и таким образом, во-первых, в какой-то мере приобщиться к их могуществу, а во-вторых, обратить на себя их благосклонное внимание.

Точность наблюдений вавилонских астрономов была весьма высока, и нам остается только удивляться тому, как они могли добиваться ее, не имея современных оптических приборов. Сейчас мы пользуемся месопотамскими названиями планет в античном переводе: например, вторая планета Солнца именуется Венерой (Венера – римская богиня любви) только потому, что римляне перевели таким образом вавилонское название этой планеты – Иштар (богиня любви в Вавилонии). Месопотамцы ввели также деление неба на 12 зодиакальных созвездий и их названия (Овен, Телец, Близнецы и т. д.). Счет времени по шестидесятиричной системе (секунды, минуты, часы) тоже заимствован у шумеров.

Еще в начале III тыс. до н. э. вся Месопотамия перешла на лунные календари с годом в 12 месяцев по 29 и 30 дней. К лунному году в 354 дня периодически в середине или конце добавлялся (совершенно произвольно и бессистемно) «високосный месяц», чтобы в итоге границы календарных лет не слишком расходились с границами солнечного, сельскохозяйственного года. Вариант лунного календаря, разработанный в священном шумерском городе Ниппуре, во II тыс. до н. э. утвердился во всей Вавилонии и существует до наших дней у арабов и евреев.

Математическая астрономия развилась в основном из наблюдений за жизнью обожествленных светил – Солнца, Луны и Венеры. Кроме того, очень рано месопотамцы пришли к выводу, что по положению этих светил и других звезд и планет можно судить о будущих событиях. Так зародилась знаменитая месопотамская астрология, использовавшая астрономические данные как предзнаменования. Звездное небо было поделено на несколько секторов; считалось, что светила расположены на восьми концентрических небесных сферах, отстоящих друг от друга примерно на 10 километров. Решающих успехов вавилонские астрономы достигли довольно поздно – в V–IV вв. до н. э. Именно тогда была разработана упорядоченная система согласования лунного года с солнечным, выделено 12 равных участков эклиптики – «Знаков зодиака», установлены основные параметры обращения Луны и планет. Вскоре вавилоняне научились даже довольно точно рассчитывать движение Луны и предсказывать ее затмение.

Математика носила сугубо прикладной характер. Поэтому составлялось огромное количество вычислительных таблиц (наподобие нашей таблицы умножения) на все случаи жизни, которые заучивались наизусть. Большое внимание уделялось геометрическим задачам; они находили практическое применение при выполнении землемерных и ирригационных работ. Вавилоняне умели решать задачи на определение всевозможных параметров круга, трапеции и треугольника и довольно точно определяли число «пи». В области алгебры все внимание было сосредоточено на решении систем уравнений с несколькими неизвестными (до четырех!), а также квадратных уравнений. Только при решении таких задач вавилонская математика и переходила на «теоретический» уровень, так как в практической жизни месопотамцы с необходимостью решать квадратные уравнения не сталкивались.

Вавилонская математика во многом была не «абстрактно-логической» (как нынешняя), а «опытной» наукой: если на практике было известно, что такой-то способ вычислений дает приблизительно правильный результат, то его логическое обоснование никого не интересовало (что, естественно, зачастую приводило к математическим ошибкам). Это проводит резкую грань между прикладной математикой Месопотамии и позднейшей математикой как наукой.

Медицина в Вавилонии развивалась в двух основных направлениях – разработка целительной магии и диагностических гаданий и развитие настоящих, практических фармацевтических знаний и врачебных приемов. Характерной особенностью Месопотамии было то, что эти сферы оказались обособленными: в первой действовали заклинатели-ашипу, во второй – лекари-асу. Последние, конечно, тоже пользовались ритуалами, но нечасто и только как вспомогательными средствами, а лечили в основном травами и различными лекарствами.

Ашипу в конце концов одержали верх в конкурентной борьбе с асу, так как «ритуальное» лечение оказывало хотя бы психологическое воздействие, часто необычайно сильное, а лекари-асу во II тыс. до н. э. перешли к механическому заучиванию и применению рецептов, отказавшись от обследования больных и проверки старых и новых лекарств. Эффективность их лечения снижалась, и в целом месопотамская медицина сильно отставала от египетской (относительно высокого уровня достигала только хирургия – были разработаны специальные инструменты и еще в начале II тыс. до н. э. производились операции на глазах). Частично все это было вызвано чрезмерно развитым представлением о врачебной этике и ответственности врача. Например, по Законам Хаммурапи смерть или увечье больного при хирургической операции считалось невольным преступлением врача и карались отсечением руки. Именно поэтому наибольшее распространение получило лечение заговорами и заклинаниями, т. е. лечение ашипу, – за него такой ответственности не несли.

Постепенно настоящее лекарское искусство исчезло, уступив место знахарству, использовавшему заклинания. В результате в I тыс. до н. э. престиж врачей стоял так невысоко, что, по обычаю, больного выносили на площадь, чтобы проходящие могли поделиться с ним опытом и дать ему медицинский совет – от врачей более полезного совета все равно не ждали.

Искусство Месопотамии наиболее знаменито скульптурой (статуи царей и быкоподобных добрых демонов-защитников, крылатых шеду, рельефы), фресками из Мари и других столиц и архитектурой. Особенную известность приобрели сооружения Вавилона времени Навуходоносора II: отстроенная им Вавилонская башня – храм Мардука Этеменанки, висячие сады на искусственных «горах» (приписанные в итоге Семирамиде, но на деле построенные Навуходоносором для своей мидянки-жены, тосковавшей по родным горам), Дорога Процессий и Ворота Иштар с изразцовыми изображениями реальных и фантастических животных.

Шумеро-аккадская «религия» отличалась устойчивостью основных концепций и ритуалов. У шумеров, первых создателей цивилизации в Двуречье, было множество богов, их стали почитать и поселившиеся в Месопотамии аккадцы. Как и во многих других мифологиях Западной Евразии, предусматривались два «царя богов» – почти безвластный старший и властительный младший.

Первое место по старшинству занимал бог неба, «царь богов» Ан (аккад. Ану), но реальной властью пользовался не он (Ану был слишком высок, чтобы заниматься земными делами, и царствовал, но не управлял), а его сын, тоже звавшийся «царь богов», бог воздуха, ветра, дыхания и жизни Энлиль (по-шумерски это значит «Господин воздуха / дыхания»; аккадцы звали его Эллиль и Бел – последнее слово значит по-аккадски «господин»; вероятно, это был эпитет изначального верховного бога аккадцев до того, как они поселились среди шумеров и отождествили его с Энлилем). Он осуществлял верховное управление миром. Энлилю поклонялись в главном культовом центре Шумера – городе Ниппуре.

Столицы крупных государств выдвигали на престол «царя богов» собственного бога-покровителя. По вавилонскому мифу, собрание богов вынуждено было провозгласить своим царем Мардука, чтобы тот избавил мир от хаоса, исходящего от чудовища Тиамат. Аналогично в Ассирии «царем всех богов» был Ашшур.

За Энлилем по старшинству следовал Энки (аккад. Эа) – владыка пресных вод, хранитель высшей мудрости и полезных житейских знаний, особенно благосклонный к человеку; затем Инанна (аккад. Иштар) – богиня плодородия, любви и войны, круговорота жизни и смерти; бог солнца и социального порядка, хранитель справедливости Уту (аккад. Шамаш, досл. «солнце»), бог луны Нанна (аккад. Син) и др. Существенную роль в мифологии играла Нинхурсаг – «мать всего живого». Выделялись также две большие группы богов: небесные Игиги (или «великие князья») и подземные и земные Ануннаки («семя князя», т. е. младшие потомки Ану). Семью великими игигами в Вавилонии считались Ан, Энлиль, Эа, Син, Шамаш, Мардук (бог – покровитель Вавилона, выдвинувшийся затем на первое место в пантеоне) и Иштар.

У аккадцев большим почитанием пользовался бог луны Син и бог писцового искусства и ученых знаний Набу. Типично сельскохозяйственный характер носил культ бога растительности – умирающего и воскресающего Думузи (аккад. Таммуз). Подземным миром правили богиня Эрешкигаль и ее супруг бог смерти Нергал. Их страшились все божества. Близок к ним по функциям был бог чумы Эрра. Боги-воители – бог бури, грома и молний Адад и бог войны и охоты Нинурта – выдвинулись в связи с появлением военных держав, их особенно почитали воинственные цари.

Месопотамские боги отождествлялись с небесными светилами, но, в отличие от египетских, обычно имели человеческий облик. Иные черты встречались редко: например, Энки изображали с рыбьим хвостом. Атрибутами богов были рогатые тиары и устрашающий смертоносный блеск, исходивший от них.

К числу наиболее ярких мифов Месопотамии принадлежат рассказы о потопе, о Мардуке – боге-покровителе города Вавилона, о богине Инанне и ее возлюбленном – боге Думузи.

Миф о потопе повествует о том, как боги из одного каприза решили уничтожить всех людей, наслав на землю чудовищное наводнение – великий потоп. По милости доброго Эа спасся один только праведный Зиусудра (у аккадцев он звался Утнапиштим). В этом предании отразились воспоминания о реальном событии – о гигантском наводнении, затопившем всю Нижнюю Месопотамию около 2900 г. до н. э. Впоследствии этот месопотамский миф лег в основу библейского предания о Всемирном потопе.

Миф об Инанне и Думузи куда более древний. Согласно ему, две сестры-богини разделили власть: Инанна, богиня любви, правила на небесах, а Эрешкигаль, мрачная богиня смерти, – в подземном царстве мертвых, «Стране без возврата». Инанна отважно спустилась во владения Эрешкигаль, чтобы сокрушить ее владычество, воскресить мертвых и избавить весь мир от смерти. Однако Эрешкигаль в своих владениях оказалась гораздо сильнее Инанны и взяла ее в плен. Она была готова отпустить сестру на небо, если найдется тот, кто вместо нее спустится в подземное царство и согласится терпеть мучения преисподней. Выкупом за Инанну стал ее возлюбленный, юный пастух Думузи. Ценой этой жертвы Инанна вернулась на небо. Думузи же каждые полгода вынужден был опускаться в преисподнюю, т. е. умирать, а на другие полгода он возвращался на землю. Это предание об умирающем и воскресающем боге призвано было объяснить круговорот жизни и смерти и смену времен года – весны, поры рождения, и осени, времени увядания растительности.

Крупнейшим из месопотамских мифологических эпосов была вавилонская «поэма» о сотворении мира, или «Энума элиш» (аккад. «когда вверху» – первые слова текста, по которым месопотамцы называли свои литературные произведения), рассказывающая о происхождении Вселенной и устройстве мира богов. В поэме два содержательных слоя: первый – это миф о победе богов над хаосом, восходящий к древнейшим временам, а второй – вавилонская редакция этого мифа, которая, в угодном вавилонянам духе, выдвигает на первое место среди этих богов Мардука – бога – покровителя Вавилона. Характерно, что в некоторых ассирийских вариантах Мардук, в свою очередь, заменен на Ашшура!

Согласно «Энума элиш», изначально верховными властителями мира были старейшие боги – чудовищные демоны, прежде всего морские чудища, которых возглавляла Тиамат – богиня, имевшая облик крылатого чешуйчатого дракона с львиной мордой, львиными передними лапами и птичьими ногами. Сам мир представлял собой водный хаос, где пресные подземные воды (их бог – Апсу) были смешаны с горько-солеными морскими (их богиней и являлась Тиамат, супруга Апсу). Бог Эа, сын Ану, – один из младших богов, главный носитель представлений о благе и мудрости, разграничении правого и неправого, необходимости космического порядка, решил породить бога солнца (который являлся хранителем справедливости, т. е. порядка уже собственно человеческого) и начал борьбу со своими предками – владыками хаоса, убив одного из них – Апсу.

Тиамат возненавидела всех добрых младших богов и замыслила уничтожить их. Боги, устрашившись чудовища, отказались биться с ним. Только молодой Мардук, сын Эа, согласился выйти на битву с Тиамат с тем условием, что остальные боги признают за ним верховную власть. В отчаянии боги приняли это условие. Тем самым Мардук получал право сам возносить и низвергать богов, миловать или убивать сдавшихся, и все обязаны были ему безоговорочно подчиняться.

Мардук, с луком и булавой в правой руке и ураганными ветрами в левой, взошел на боевую колесницу-бурю, перед которой летели молнии, вступил в бой с Тиамат и ее воинством. Возглавлял старейших богов подручный Тиамат – демон Кингу, державший в руках таблички с решениями богов (т. е. регалии высшей власти). Заткнув пасть Тиамат, чтобы та не могла проглотить его, Мардук прострелил ей сердце, а потом изловил в сеть все ее воинство. Тело Тиамат он разрубил на две части, из одной создал небо, а из другой землю. Над головой Тиамат Мардук насыпал гору, а ее глаза стали источниками Тигра и Евфрата. Другие реки и горы он создал на теле богини, а ее хвост превратил в Млечный Путь.

Мардук убил Кингу, отобрал у него таблички с решениями богов и передал их своему деду Ану (этим хитроумным способом эпос примиряет традиционные представления об Ану как главе пантеона и о Мардуке как безусловном повелителе богов). Так Мардук по праву, по выбору и признанию самих богов стал вечным царем богов, неба и земли. В знак почтения и благодарности другие боги построили ему собственный город – Вавилон и храм в нем.

Чтобы облегчить бремя богов, избавив их от необходимости добывать жилье и пропитание собственным трудом, Мардук решил сотворить людей. По его распоряжению и его силой Эа создал людей из крови Кингу. Отныне богам не надо было трудиться – люди приносили им жертвы. Мардук определил обязанности богов, одна часть которых была назначена помощниками бога Ану на небе (Игиги), другая – внизу (Ануннаки). Семерых игигов, включая самого себя, Мардук наделил титулом «великий» и создал из них постоянное собрание «богов судеб», устроив таким образом управление космосом. Все боги переселились в город Мардука Вавилон, где получили от него в дар созданных для их обслуживания людей. Затем Мардук окончательно утвердился на престоле, и боги принесли ему клятвы верности.

Вся эта история должна была объяснить и обосновать желание вавилонян видеть своего бога-покровителя Мардука устроителем мира и главой всех богов, а Вавилон – столицей мира. Кроме того, она объясняла на примере богов природу и смысл социального порядка и власти царя: общинное собрание богов само поставило над собой царя в собственных интересах, и правит он ради всеобщего порядка, мира и процветания, считаясь с существующим при нем советом.

Из литературных произведений эпического характера надо отметить шумерские «былины» о правителях, прежде всего о правителях Урука, которым приписывались славные деяния в полусказочных странах Востока: Эн-меркар смог превзойти хитростью царя экзотической центральноиранской страны Аратта, Лугальбанда путешествовал в мрачных восточных горах, Гильгамеш поднимался на Кедровые горы в Загросе и сражался с местным демоном (позднее, когда главным источником кедра для Месопотамии стали горы Амана, этот подвиг Гильгамеша был перенесен туда). Еще одна шумерская «былина» посвящена богатырю Адапе, который за то, что сломал крылья южному ветру, перевернувшему его лодку во время рыбной ловли, был вызван на небесный суд перед богом Аном и оправдан им.

На базе ранних эпических преданий в конце III – начале II тыс. до н. э. был создан знаменитый аккадоязычный «Эпос о Гильгамеше». Эпос обрел невероятную славу на всем Ближнем Востоке: месопотамцы воспроизводили его в десятках копий на протяжении полутора тысяч лет, с конца III до середины I тыс. до н. э.; фрагменты его текста обнаружены в Палестине и Анатолии II тыс. до н. э.; хетты и хурриты тогда же переводили его на свои языки. Реминисценции этого эпоса встречаются в эллинистической и даже средневековой сирийской литературе.

Сам сюжет эпоса несложен и сводит воедино старые «былины» о Гильгамеше, дополняя их. Сначала полубожественный царь Урука Гильгамеш угнетал свой народ и кичился лишь собственной силой. Затем, найдя в лице богатыря Энкиду друга и узнав, что такое настоящая дружба, он раскаялся и пожелал сражаться во имя блага людей, убивая демонов и чудовищ. При этом он вовсе не считался с гневом великих богов, отвергал их требования и горько упрекал их в несправедливости и вероломстве. Наконец, увидев своими глазами смерть Энкиду, Гильгамеш впервые задумался о собственной смерти и захотел освободиться от смертного страха, добыв бессмертие – великий дар, который принадлежит богам, но недоступен людям.

После множества приключений Гильгамеш, наконец, овладел травой бессмертия. Но пока он омывался в море, оставив траву на берегу, ее съела змея, завладев бессмертием вместо Гильгамеша. В печали Гильгамеш вернулся домой, и все, что ему осталось, – с гордостью смотреть на стены родного города, возведенные по его приказу; им суждено еще много веков защищать жителей Урука. Исключительная слава эпоса была связана не столько с этими перипетиями, сколько с тем, что он затрагивал и сталкивал практически все системы ценностей и жизненного выбора, существовавшие в Месопотамии.

Борьба Гильгамеша с небесным быком. Рельеф

С точки зрения месопотамца, конечные, разумные существа этой Вселенной (будь то люди или боги), обуреваемые желаниями, боящиеся боли, тянущиеся к радостям и обреченные на множество страданий, предоставлены сами себе в не особенно благоприятном окружении и совершенно одиноки. Над ними нет ни абсолюта, ни промысла, ни благодати; в мире, где они живут, все относительно, уязвимо и конечно во времени и пространстве. Загробная жизнь одинаково безрадостна и постыла для всех.

Человеку в таком мире остается в собственных интересах распорядиться тем, что ему отпущено, пока его не настигла неизбежная и не зависящая от его поведения гибель.

Человек Средневековья и постсредневековья пытался искать или осуществлять некий заранее заложенный в его жизни смысл – способ служения внешнему надчеловеческому началу, будь то абсолютный Бог или что иное; человек Древнего Востока сам наделял свое существование тем или иным смыслом по своей собственной воле, ради своего блага и на свой собственный страх и риск. Поэтому проблема выбора системы ценностей и поведения стояла перед людьми Древнего Востока особенно остро. Как с наибольшим толком воспользоваться оказавшимся в твоих руках достоянием – собственным телом и душой, долей времени и пространства? И решение, и результат, и оценка этого результата – все зависело здесь только от самого человека.

Постановке, обсуждению и решению этих важнейших вопросов в Месопотамии был посвящен особый жанр литературы – так называемая литература мудрости, включающая назидательные рассказы, поучения, диалоги «о жизни», т. е. социальную и политическую публицистику. Она была настолько популярна, что ее задачам иногда подчиняли и большие произведения других жанров. Именно таким был «Эпос о Гильгамеше». Формально он повествует о легендарных свершениях царя Урука, в нем использован ряд эпических и мифологических сюжетов (прежде всего о неудачном походе Гильгамеша за бессмертием), но на деле этот эпос посвящен не событиям народной истории, а судьбе человека в мире.

В месопотамских представлениях можно, в общем, выделить несколько традиционных вариантов выбора «смысла жизни», т. е. наилучшего для человека жизненного пути. Всех их так или иначе представляет и сталкивает друг с другом «Эпос о Гильгамеше». Согласно первой точке зрения, человеку следует сосредоточиться на своих отношениях с богами: упорное и непрерывное исполнение их предписаний должно обеспечить «богобоязненному» человеку (аккад. палих-или) всевозможные житейские блага как награду богов. Напротив, уклонение от их воли рано или поздно непременно повлечет тяжкую кару от этих мстительных, могущественных и не терпящих непокорности существ. Отвлекаться от выполнения божественной воли, таким образом, чрезвычайно опасно и безрассудно, даже если оно на первый взгляд остается без ожидаемой награды (напомним, что никакого этического пафоса в подобное отношение к богам не вкладывается: их надо слушаться не потому, что они добры или являются источником нравственности – это заведомо не всегда так, а потому, что они могучи; их предписания надо выполнять не потому, что они направлены на благо человека – некоторые из них действительно таковы, зато другие неудобны и обременительны, – а потому, что на их нарушителей обрушивается гибельная месть богов).

Эта концепция представлена во многих произведениях «литературы мудрости», но в «Эпосе о Гильгамеше» последовательно отрицается: Гильгамеш периодически вступает в конфликт с богами и демонами, не боится их гнева и в итоге выходит победителем. Он безнаказанно наносит смертельные оскорбления богине Иштар, убивает демона Кедровых гор Хумбабу и быка, насланного на Урук богом Ану – верховным богом Месопотамии; от гнева Ану его защищает произвольное сочувствие других богов, хотя никакого ревностного служения им Гильгамеш не проявлял. Между прочим, на обращение богини Иштар, обещающей ему свое покровительство в обмен на любовь, Гильгамеш прямо отвечает отказом, объясняя его тем, что на Иштар невозможно положиться. Именно в «Эпосе о Гильгамеше» подробно описывается, как боги погубили человечество Всемирным потопом просто каприза ради: «богов великих потоп устроить склонило их сердце». Итак, на вознаграждение богов нет смысла полагаться, а их гневу можно с успехом противостоять. Путь «богобоязненного» человека сочинители эпоса отвергают.

Другая точка зрения в какой-то мере восходит к шумерской аристократии и выражена в прославляющих ее былинах. Согласно ей, смысл жизни заключается в совершении героических подвигов, установлении своего рода спортивных рекордов и завоевании славы. Логика здесь примерно такова: если все равно неизбежна смерть, то мерилом достоинства человека надо считать не результат – успех и благополучие (все равно они эфемерны и обречены на распад), а степень проявленной им доблести, не зависящей от его удач и неудач. Именно поэтому в центре шумерской былины оказывается герой-сверхчеловек, резко выделяющийся на фоне толпы; сам смертный, он совершает бессмертные подвиги. Люди, не желающие или не способные так жить, рассматриваются как фон, как восхищенная аудитория и слуги героев, обеспечивающие их.

Эта концепция также отрицается в «Эпосе о Гильгамеше». В начале поэмы Гильгамеш и впрямь идет на подвиг – убийство демона Хумба-бы – главным образом для того, чтобы создать себе «вечное имя», невзирая на смерть: «Только боги с Солнцем пребудут вечно, а человек – сочтены его годы, что б он ни делал – все ветер!… Если паду я – оставлю имя… вечное имя себе создам я!» В этом монологе точно выражена парадоксальная логика героического идеала. Однако позднее, увидев собственными глазами смерть друга, Гильгамеш думает только об избавлении от собственной гибели (этот кризис и овладевший Гильгамешем всеподавляющий страх смерти описан чрезвычайно подробно и ярко), и второй свой главный подвиг – поход за бессмертием – он совершает уже исключительно из-за этого страха. Соответственно от начала до конца Гильгамеша волнует только практический результат его небывалого предприятия, а вовсе не героический масштаб последнего. Причем эта эволюция героя – путь не деградации, а постижения и очеловечивания.

«Герой-сверхчеловек», узнав истинную цену жизни и смерти и осознав, что никакое «вечное имя» не способно утешить смертного, перестает быть прежним «героем», но превращается в нечто большее – человека, который, раз и навсегда познав смертный страх, продолжает жить несмотря на него. Вообще, согласно эпосу, любой силач в сущности достаточно слаб, и даже мужественный и сильный Гильгамеш добывает цветок бессмертия не благодаря этим качествам, а только по совету сжалившегося над его трудами бессмертного Утнапиштима (который тоже не добывал своего бессмертия сам, а получил его произвольной милостью богов).

Третий (и пожалуй, основной) выбор месопотамца – это собственно гедонистический выбор, в рамках которого смыслом всякого индивидуального существования является достижение обычных личных житейских радостей. В наиболее яркой форме эта концепция выражена в словах Сидури, доброй демоницы, держащей за краем света трактир для богов. Обращаясь к Гильгамешу, она говорит:

«Гильгамеш! Куда ты стремишься? Вечной жизни, что ищешь, не найдешь ты! Боги, когда создавали человека, смерть они определили человеку, вечную жизнь в своих руках удержали. Ты ж, Гильгамеш, насыщай желудок, днем и ночью да будешь ты весел; праздник справляй ежедневно; днем и ночью играй и пляши ты! Светлы да будут твои одежды, волосы чисты, водой омывайся, гляди, как дитя твою руку держит, своими объятьями радуй подругу – только в этом дело человека!»

Этот монолог можно считать кульминацией «Эпоса о Гильгамеше», все содержание которого подтверждает правоту Сидури (ведь бессмертие, даже попав в руки Гильгамешу, действительно не досталось ему). Ее словам можно найти множество параллелей в месопотамской и всей переднеазиатской литературе – от месопотамских пословиц до «Книги Екклесиаст», почти тождественной им.

Однако у гедонистического идеала есть два естественно выделяющихся варианта, полярно противоположных по своему значению для окружающих. Первый из них, грубо-эгоистический, ограничивает круг рекомендуемых радостей только теми, что не связаны с соучастием других людей как личностей. Санкционируются только радости, связанные с личным потреблением; добиваться же этих радостей при любом удобном случае рекомендуется за счет окружающих (путем использования других людей как вещей, агрессии против них и утверждения своей власти над ними).

В рамках второго варианта высшими (или, по крайней мере, очень важными) считаются те радости, что заданы благим свободным соприкосновением с личностью другого человека – будь то любовь, дружба или чувство своей правоты и заслуг перед окружающими. Разумеется, при достижении таких радостей приходится выполнять нормы этики, как раз и оформляющие благие межчеловеческие отношения.

При общей конечной цели – проживании «сладостной жизни» – эти два варианта дают диаметрально противоположные ответы на вопрос: следует ли проживать такую жизнь вместе, в дружественном общении и верном союзе с окружающими или сугубо единолично и за их счет? В Месопотамии к этому вопросу подходили весьма серьезно; сравнение двух вариантов ответа на него составляет, например, основное содержание знаменитого «Диалога господина и раба» (см. ниже; скептический и преисполненный горечи герой этого текста заключает, что оба пути являются равно тщетными и сколько-нибудь прочных благ нельзя обрести ни на одном).

«Эпос о Гильгамеше» делает решительный выбор в пользу второго, «товарищеского» гедонизма. Если в начале эпоса Гильгамеш – эгоцентрик, думающий только о своих развлечениях и власти, то, найдя себе равного и узнав дружбу, он решает поставить свою силу на службу людям и прежде всего своей славе. Пережив друга, он узнает страх смерти и думает лишь об избавлении от него, а коль скоро это, как выясняется, невозможно, остается одно: жить вопреки смертному страху, не питая надежд и гордясь делами, совершенными им для людей. Суть «Эпоса о Гильгамеше», обеспечившая ему славу у месопотамцев, оказывается проста: человеку не стоит чересчур бояться богов и склоняться перед их властью; лучший удел – беречь и охранять свою и чужую жизнь; единственное доступное человеку благо заключено в собственных радостях и добрых делах, совершенных для других людей.

В начале II тыс. до н. э. в Месопотамии появилась и стала распространяться концепция, согласно которой боги попечительны и справедливы по отношению к людям (хотя и не вполне всемогущи), искренне и ответственно заботятся о благе людей. В Старовавилонский период эта концепция преобладала среди ученых людей и даже была принята месопотамскими государствами как официальная. Именно из нее исходил Хаммурапи, возвещая в Законах, что боги поставили его царем для того, чтобы он утвердил в обществе человеческую справедливость, милосердие, защиту права и помощь слабым.

В рамках этой концепции автоматически возникала следующая проблема (используя христианскую терминологию, ее называют проблемой теодицеи, т. е. «богооправдания»): если боги и могущественны, и благи, то почему же в мире происходит столько несправедливости и зла, и те праведники, что истово и верно исполняют их требования, зачастую бедствуют, а злодеи преуспевают? Чем можно оправдать богов, коль скоро они допускают подобное? В пределах исконного месопотамского мировосприятия такой вопрос не мог бы и возникнуть: от богов по самой их природе никто не ожидал особенной справедливости. При новом взгляде на богов, однако, обойтись без ответа на него было невозможно, и он стал постоянной темой месопотамской «литературы мудрости» во II тыс. до н. э.

В этом ключе написаны поэмы о невинных страдальцах: старовавилонские – «Муж со стенанием…» и «Человек и его бог», средневавилонская – «Владыку мудрости хочу восславить…», аналогичная поэма исхода II тыс. до н. э. «Мудрый муж, постой, я хочу сказать тебе…» (так называемая «Вавилонская теодицея»). Общий сюжет их таков: бедствующий праведник жалуется, что вел себя как должно, исполнял все обязательства перед богами и людьми, но судьба его плачевна, в то время как многие злодеи блаженствуют; в чем же, вопрошает он, воля богов и где их справедливость?!

В поэме «Владыку мудрости хочу восславить…» герой вопрошает:

Хотел бы я знать – что богу приятно?!
Что хорошо человеку – преступленье пред богом,
что ему отвратно – для его бога хорошо!
Кто волю богов в небесах узнает?

((Пер. В. К. Афанасьевой))

Невинному страдальцу отвечает искренний друг, увещевая его не хулить богов зря и не навлекать на себя этой хулой действительно заслуженную кару. Боги все же справедливы, а наблюдаемое зло может объясняться одной из нескольких причин. Быть может, страдалец все же нарушил требования богов, не заметив этого сам, и они покарали его именно за это нарушение, т. е. вполне заслуженно (так что страдальцу следует не жаловаться на них, а как можно скорее узнать, чем же именно он преступил их волю, и искупить или исправить содеянное – тогда и прекратятся его беды). Справедливость будет еще восстановлена, невинный страдалец обязательно получит от богов награду, а злодей, сегодня преуспевающий, непременно будет ими ниспровергнут – это всего лишь дело времени, а пока у богов просто «не дошли руки» до данных конкретных случаев (напомним, что месопотамские боги не всемогущи, так что подобные ситуации их не дискредитируют). Наконец, быть может, наблюдаемая несправедливость объясняется важными причинами, которые и сам человек счел бы уважительными, если бы о них знал; но знают их только боги, не сообщающие свои мотивы и решения смертным.

При всей изощренности таких ответов (позже они окажутся воспроизведены и подвергнуты уничтожающей критике в библейской «Книге Иова») особой популярности они не приобрели. Судя по всему, уже с середины II тыс. до н. э. в Месопотамии вновь преобладают старые представления о богах (в том числе на официальном уровне), в рамках которых проблемы теодицеи не возникает, и спекуляции на эту тему остаются уделом меньшинства ученых людей, все еще считающих богов глубоко и принципиально справедливыми. Что точка зрения большинства была иной, видно из популярности проводящего прямо противоположную идею «Эпоса о Гильгамеше» и еще одного замечательного произведения – так называемого «Диалога господина и раба».

Это вершинное произведение «литературы мудрости», очень распространенное и бережно переписывавшееся в конце II–I тыс. до н. э., представляет собой цепочку коротких диалогов господина и его раба, разбитых на несколько перекликающихся по содержанию пар. Вот одна из них.

– Раб, соглашайся со мной! – Да, господин мой, да!

– Учиню-ка я преступление! – Учини, господин мой, учини! Коль не учинишь ты злодейства, где возьмешь ты одежду, кто поможет тебе наполнить брюхо?

– Нет, раб, не учиню я злодейства! – Не учиняй, господин мой, не учиняй! Кто учиняет злодейство, того убьют или сдерут с него живьем кожу, либо его ослепят, либо схватят и бросят в темницу. <…>

– Раб, соглашайся со мной! – Да, господин мой, да!

– Совершу-ка я благодеяние для своей страны! – Соверши, господин мой, соверши! Кто совершает благодеяние для своей страны, деянья того у Мардука в перстне.

– Нет, раб, не совершу я благодеяния для своей страны! – Не совершай, господин мой, не совершай! Поднимись и пройди по древним развалинам, взгляни на черепа тех, кто жил раньше и позже – кто из них был злодей, кто благодетель?

((Пер. по В. А. Якобсону))

По тому же принципу построены и остальные тематические пары. Господин в начале каждого короткого диалога требует, чтобы раб соглашался с ним; тот изъявляет полную готовность. Господин заявляет о некоем своем намерении – раб приводит рациональные доводы в пользу этого намерения. Затем господин говорит об отказе от своего намерения – раб находит не менее разумные доводы и в пользу отказа. В итоге получается, что любое действие есть одинаковые резоны совершить и не совершить, равно как и противоположное.

Характерно, что все доводы раба сводятся исключительно к личным житейским выгодам и убыткам господина, которыми чреват тот или иной выбор. Так, намерение господина принести жертву раб одобряет («кто свершает жертву своему богу, у того хорошо на сердце, заем за займом дает он»), отказ от такого намерения – тоже («бога не приучишь ходить за тобой, как собаку», его ответную благосклонность надежно не приобретешь даже жертвами).

Точно так же на равных основаниях принимается и отвергается намерение возвыситься на общественном поприще, поступив на царскую службу, – и противоположное ему намерение вовсе оставить общество и жить отшельником-бродягой в степи; намерение завести семью и вырастить детей – и противоположное ему намерение предаться свободной любви с женщиной, не обременяя себя потомством; намерение безропотно уступать обидчику, не противясь злу силой, – и противоположное намерение занять самую социально-агрессивную (в рамках закона) позицию, занимаясь ростовщичеством. В каждой тематической паре одно действие социально благодетельно, другое, противоположное ему, – асоциально или антисоциально (совершить преступление / оказать благо стране; завести семью / ограничиться свободными любовными связями, не обзаводясь семьей, и т. д.). Это и есть те самые две разновидности месопотамского гедонизма («товарищеского» и «агрессивного»), о которых говорилось выше.

В общем, оказывается, что ни одно действие не приводит к определенному, верному выигрышу или проигрышу; каждое из них имеет свои возможные выгоды и издержки, уравновешивающие друг друга. Построить какую-либо выигрышную, приоритетную стратегию поведения в этих условиях оказывается принципиально невозможным: все пути по-своему хороши и плохи, каждый из них с одинаково разумными основаниями можно выбирать или отвергать. Добравшись до закономерно венчающей всю эту систему оценок констатации, что и финал у всех путей одинаков и вполне безотраден и безнадежен – это смерть, стирающая человека и всякую память о нем, добрую или дурную («Взгляни на черепа живших раньше и позже, кто из них был злодей, кто – благодетель?»), – собеседники резко меняют характер диалога. Заключительные строки гласят:

– Если так, в чем же тогда благо?

– Шею мою и шею твою сломать бы, в реку бы тела зашвырнуть – вот что благо! Кто столь высок, чтоб достать до неба? Кто столь широк, чтоб объять всю землю?

– Нет, раб, я тебя убью, отправлю первым!

– А господин мой меня хоть на три дня переживет ли?

До недавних пор этот финал трактовали как выражение крайнего пессимизма автора «Диалога господина и раба»: коль скоро однозначно выигрышной жизненной стратегии нет, лучше не жить вовсе! Недавно, однако, выяснилось, что персонажи этого произведения – не две личности (глупый господин и умудренный раб, чьи суждения тем самым имеют приоритет), а аллегории разных составляющих одной и той же человеческой души – воли и рассудка (господин вовсе не размышляет, но активно желает, причем всего, чего вообще может желать человек, а раб только мыслит и рассуждает, но сам не желает ничего)! То, что воля здесь – господин, а рассудок – раб, передает лишь тот реальный (и всегда признававшийся месопотамцами) факт, что разум в целом играет роль технического инструмента, решающего задачи, которые ставят перед ним желания (определяющиеся в конечном счете отнюдь не рациональными построениями, а самой природой человека) и опосредующая их воля «Я» – желающего субъекта.

«Диалог господина и раба» оказывается  в н у т р е н н и м  диалогом, разворачивающимся внутри человеческой личности, и приоритет в нем по праву имеет действительно «господин» – «Я». Идентифицировать себя читатель должен был в первую очередь именно с ним. Таким образом, возглас «Шею твою и шею мою сломать бы – вот что благо!» – это не реакция экзистенциального отчаяния  ч е л о в е к а  как такового, выражающая авторский взгляд, а всего лишь бунт подчиненного разума, впадающего в отчаяние при виде того, что нельзя выработать однозначно разумной стратегии жизни, что реальность не поддается тотальному рациональному упорядочиванию. Самоубийством готов покончить отнюдь не сам человек, а лишь его слуга-разум. Сам же человек – господин, «Желающее Я» – самоубийственных призывов своего раба-рассудка отнюдь не разделяет.

Финал «Диалога господина и раба» таков: раб-рассудок, доведенный до отчаяния неразрешимыми противоречиями мира, советует покончить с собой, господин-воля категорически не желает следовать этому совету и уже готов уничтожить рассудок, чтобы тот не мешал ему жить своим отчаянием, т. е. впасть в радостное безумие, коль скоро разум несет такую скорбь («раб, я тебя убью, отправлю первым!»), – но тут же выясняется, что без рассудка тоже не выживешь («а господин мой меня хоть на три дня переживет ли?»). В итоге следует простое и предельно ясное заключение: «Во многой мудрости впрямь много печали, головой весь мир не охватишь, но жить-то надо, а значит, надо жить с головой».

Глава 14

Ассирия и Халдейский Вавилон[33]

«Мировыми державами» («империями») Древнего Востока называют государства, в состав которых помимо исконной территории входили обширные покоренные пространства, чужеродные этнически. Эти государства вели систематическую упорную борьбу за новые территории, так что в итоге присоединенные земли чужих народов намного превышали по площади их коренную территорию (большинством населения такой державы становились тем самым покоренные инородцы). Другим признаком таких империй было то, что подавляющую часть покоренных областей они не превращали в вассальные образования, а полностью аннексировали, включая в свою «провинциальную» административную структуру, т. е. управляли ими через обычных наместников-областеначальников, а не через вассальных царьков.

До конца II тыс. до н. э. уровень развития военной техники и экономики был недостаточно высок, чтобы даже самые могучие цари могли создавать подобные надрегиональные империи. В самом начале такого пути находилась разве что египетская «империя» Нового царства, но и в ней присоединенные и подчиненные контролю наместников области (Сирия – Палестина и Нубия) намного уступали по численности населения коренной территории страны. Все прочие государства в III – середине II тыс. до н. э. (т. е. на протяжении подавляющей части бронзового века) либо почти не выходили за рамки своего этнокультурного региона (держава Хаммурапи), либо располагали за его границами почти исключительно вассальными владениями, не пытаясь аннексировать их (державы Аккада и Ура).

Железный век на Древнем Востоке (XII–XI вв. до н. э. и далее) ознаменовался созданием целого ряда «мировых держав». Первая из них – Ассирия – родилась еще в конце бронзового века, в XIV–XIII вв. до н. э., и продержалась, чередуя взлеты и падения, около 700 лет. Ее сменила так называемая Халдейская Вавилония (VII–VI вв. до н. э.) и, наконец, великие державы иранцев – Мидийская (VII–VI вв. до н. э.) и Персидская (VI–IV вв. до н. э.), продолжением которой стали, в свою очередь, империи македонян – Александра и Селевкидов (IV–II вв. до н. э.). В геополитическом отношении эти державы продолжали друг друга, объединяя в одних руках весь Плодородный Полумесяц, т. е. Месопотамию и Левант (Восточное Средиземноморье). Только с крахом могущества Селевкидов (II в. до н. э.) и разделом Ближнего Востока между Парфией и Римом (I в. до н. э.) традиция великих империй, занимавших почти всю Переднюю Азию, пресеклась. Возникла новая геополитическая ситуация, когда запад Плодородного Полумесяца (Левант) входил в средиземноморскую политическую орбиту, а его восток (Месопотамия) – в иранскую (такое положение сохранялось вплоть до арабских завоеваний VII в. н. э.).

Источники по истории Ассирии и Халдейской Вавилонии в конце II–I тыс. до н. э. чрезвычайно обильны. Это прежде всего царские надписи — именно теперь они становятся пространными, а в Ассирии превращаются в настоящие «анналы», в хронологически-географическом порядке перечисляющие достижения царей-составителей. Отличительной особенностью месопотамских царских надписей было то, что они чаще предназначались не для людей, а для богов, и в этом случае их закладывали в виде покрытых клинописью призм в фундаменты храмов и других сооружений. Обманывать богов было бессмысленно, поэтому в них нет прямого дословного вымысла; однако все прочие способы тенденциозного искажения информации в этих надписях применяются. В частности, практически всегда неудачи ассирийцев опускаются, а описываются победы (в том числе и реальные поражения, которые с натяжкой можно было описать как победы). Аналогичный подход проводится в ассирийской так называемой «Синхронической истории» — обзоре ассиро-вавилонских войн.

Царская корреспонденция и царские запросы оракулов богов из Ассирии отражают реальность более достоверно. Дошло много месопотамских хроник, отражающих рассматриваемый период; из них вавилонские отличаются наиболее верным изложением событий.

Огромный интерес для ученых представляют ассирийские списки лет (с X в. до н. э.), где отмечались важные события, происходящие в эти годы. Одна из таких записей упоминает затмение, которое, согласно астрономическим расчетам, должно было иметь место в 763 г. до н. э., и именно через эту дату ассирийские списки лет, а вместе с ними и вся история I тыс. до н. э., подверстывается к нашему (непрерывному) летосчислению.

Законы ашшурской гражданской общины 2-й половины II тыс. до н. э. и обилие хозяйственной и судебной документации из Вавилона и других городов Нижней Месопотамии VII–VI вв. до н. э. дают представление о жизни автономных общин с низким уровнем внутренней частной эксплуатации и предпринимательства (в первом случае) и об их высочайшем уровне (во втором).

Сведения Ветхого Завета и Геродота существенно дополняют данные месопотамских источников по переломной эпохе крушения Ассирии и становления Халдейской Вавилонии.

С III тыс. до н. э. на Среднем Тигре существовало номовое государство Ашшур с центром в одноименном городе на правом берегу реки. Оно было основано особой, отделившейся от основной массы аккадоязычных племен группой аккадоязычного населения (в науке их называют «ассирийцы»), поселившейся на Тигре еще около 3000 г. до н. э. Они поклонялись племенному или местному богу Ашшуру. Сам город Ашшур, возможно, был основан еще аборигенным населением в 1-й половине III тыс. до н. э., к середине того же тысячелетия его заняли аккадоязычные пришельцы.

В XXIII–XXI вв. Ашшур входил в державы Аккада и Ура в качестве одного из их административных центров. При падении державы III династии Ура Ашшур заняли хурритские князья из соседних хурритских племен. Они обосновались в городе и отстроили его, возведя новые городские стены и новый храм бога Ашшура. С этого момента ассирийцы впоследствии отсчитывали начало своей государственности; в самом деле, именно тогда Ашшур из провинциального центра великих держав вновь стал суверенным государством.

Около 1970 г. до н. э. власть в Ашшуре перешла в руки династии из коренных аккадоязычных ашшурцев (ассирийцев). Последующие шесть веков Ашшур был центром их самоуправляющейся номовой общины (Ассирии в современном словоупотреблении), большую часть времени сохранявшей политический суверенитет. Лишь в XIX и XVIII вв. до н. э. ее дважды ненадолго аннексировали другие государства – царства Шамши-Адада и Хаммурапи. В остальное время Ашшурский «ном» то был совершенно независим, то признавал данническую зависимость от соседних великих держав.

Верховная власть принадлежала совету старейшин (со сменяющимся составом), представлявшему общинную верхушку, и наследственному князю-градоправителю, который председательствовал в нем. Князь еще не встал над общиной, а был лишь ее верховным представителем, и потому титуловался исключительно ишшиаккумом (аккадская форма шумерского энси – градоправитель), а не царем. Ишшиаккум возглавлял исполнительную власть и имел право созывать совет, но не мог без его санкции принимать важные решения.

В науке условно выделяются Староассирийский (XX–XVI вв. до н. э.), Среднеассирийский (XV–XI вв. до н. э.) и Новоассирийский (X–VII вв. до н. э.) периоды. Это деление в основном соответствует этапам развития ассирийского диалекта.

Ашшур находился на самой окраине месопотамского мира, в окружении враждебных и чуждых народов. Плодородной земли здесь было мало, зато недалеко лежали горы, богатые лесом и металлами. В то же время город стоял на перекрестке важнейших торговых путей, пересекавших весь Ближний Восток – от Эгейского и Средиземного морей до Персидского залива и Ирана. По ним в Месопотамию из окрестных горных стран шли металлы, а в противоположную сторону – продукты сельского хозяйства и ремесел. Благодаря такому выгодному географическому положению, Ашшур стал необычайно богатым торгово-перевалочным центром и мог организовать и снабжать большую и отлично вооруженную армию.

Ашшур стремился поддержать свою торговлю и силой оружия: в XX в. до н. э. его правители проложили военно-торговыми экспедициями путь на запад, к побережью Сирии и рубежам Анатолии. В результате в XIX в. до н. э. в Восточной Малой Азии расцвела основанная ашшурцами сеть самоуправляющихся торговых колоний с центром в Канише (современный Кюль-Тепе в Турции). Ашшурские купцы доставляли в Малую Азию крашеные шерстяные ткани, а взамен отправляли в родной город сырье – металлы, шерсть и кожу. Находившиеся на территории различных малоазиатских царств колонии пользовались в них внутренней автономией. Поскольку управлявшая ими выборная верхушка состояла из ассирийцев – членов ашшурской номовой общины, – в своих внутренних делах сеть колоний дополнительно подчинялась Ашшуру, облагавшему ее торговлю большим налогом.

Богатство и местоположение Ашшура привлекали к нему внимание завоевателей. В конце XIX в. до н. э. верхнемесопотамские земли к западу от Ашшура неожиданно были объединены удачливым завоевателем, выходцем из племенной общности амореев-ханеев Шамши-Ададом, сыном мелкого племенного предводителя Илакабкабу, правившего в одном из городков Северной Месопотамии. Их имена свидетельствуют, что и отец, и сын были до крайности честолюбивыми, самонадеянными и гордыми людьми: Илакабкабу дословно значит «Мой бог – звезда», Шамши-Адад – «Мое Солнце-Шамаш – бог грома Адад», т. е. «вместо бога солнца я чту бога грома». В обоих случаях подчеркивается нетрадиционный, сугубо индивидуальный и дерзкий выбор бога-покровителя.

Столица державы Шамши-Адада располагалась в Шубат-Эллиле (современный Лейлан). Шамши-Адад провел длительную войну с Ашшурским номом и в 1810 г. до н. э. полностью аннексировал его. Поначалу он присвоил себе титул ашшурского ишшиаккума. Затем, около 1798 г. до н. э., Шамши-Адад передал область Ашшура своему старшему сыну Ишме-Дагану в качестве особого «вице-царства» с центром в Экаллате (первый крупный город Ашшурского нома, захваченный Шамши-Ададом в ходе войны с ашшурцами). В 1795 г. до н. э. Шамши-Адад захватил ханейско-аккадское царство Мари на Среднем Евфрате и передал его в качестве аналогичного «вице-царства» своему второму сыну Ясмах-Ададу.

Держава Шамши-Адада (в науке она долгое время была известна как Староассирийская, а современники обычно именовали ее Субарту) непосредственно охватила всю Верхнюю Месопотамию и бассейн Среднего Тигра, включая его левобережье с Арбелой, Аррапхой и предгорьями Загроса. Вся эта огромная территория была разбита на 14 единообразно организованных военных округов. Глав этих округов назначал Шамши-Адад. Общинная администрация сохранялась, но теперь уже утверждалась на своих местах царем при условии ее полной лояльности (в том числе поднесения даров и клятвы беспрекословно подчиняться требованиям царских чиновников). Фактически общинное самоуправление было парализовано.

Кроме того, вассальную зависимость от Шамши-Адада признавали Хаммурапи Вавилонский, царство Катна в Южной Сирии с окрестными областями вплоть до гор Ливана и Средиземного моря и, наконец, области Приурмийского региона и смежных территорий Северо-Западного Ирана. Каркемиш (один из крупнейших торговых и стратегических центров Северной Сирии, где была главная переправа через Евфрат) стал союзником Шамши-Адада. Основными противниками Шамши-Адада были аморейское царство Ямхад в Северной Сирии (именно из страха перед ним к Шамши-Ададу обратились правители Катны и Каркемиша) и аккадское царство Эшнунна на Дияле вместе с примыкающими к нему племенами Северного Загроса. Ни там, ни там Шамши-Адад так и не добился победы.

Войско Шамши-Адада состояло из гвардии – постоянного царского полка – и ополченцев, выставлявшихся общинами и племенами (чаще прочих призывали ханеев, из среды которых вышел сам царь). Личная охрана царя поручалась евнухам храма богини Иштар. Доверенных царских людей высоких рангов перемещали из одного города в другой, пресекая таким образом возможность злоупотребления властью. Царские служащие почти не получали от государства землю – подавляющему большинству служилых людей, включая высших чиновников, государство платило лишь жалованье натурой.

Военнопленных и чужеземное население массами обращали в государственных невольников, после чего сажали на царскую землю или посылали в царские мастерские. Используя их труд и опираясь на служилую верхушку, не связанную с определенными общинными структурами, Шамши-Адад мог чувствовать себя полным властелином и не считаться ни с общинами крупных центров своей державы, ни с их главными оплотами – городскими храмами, которые были переданы в ведение царского двора.

В 1777 г. до н. э. Шамши-Адад умер, и престол перешел к Ишме-Дагану, который фактически давно уже являлся соправителем отца. Держава стремительно развалилась: Ясмах-Адада тут же выгнал из Мари Зимрилим, представитель старой династии Мари (изгнанной когда-то Шамши-Ададом), большая часть прочих областей приобрела независимость. Ишме-Дагана пытались сместить оставшиеся было в его подчинении местные правители. Он сохранил престол в Экаллате, признал зависимость сначала от Элама, а потом от Хаммурапи Вавилонского и с переменным успехом пытался удерживать верховную власть хотя бы над соседними областями востока Верхней Месопотамии (в том числе над Ашшуром и былой столичной областью своего отца – Шубат-Эллилем).

Ашшур при Ишме-Дагане пользовался самоуправлением, но не выходил из-под его власти и признавал его своим ишшиаккумом (как ранее – Шамши-Адада). После смерти Ишме-Дагана все его владения, включая Ашшур, были немедленно аннексированы его сюзереном Хаммурапи (1757 г. до н. э.). Однако в 1742 г. до н. э., в связи со вторжением касситов в Верхнюю Месопотамию, Ашшур восстановил свою независимость под властью сына Ишме-Дагана Мут-Ашкура, ставшего новым ишшиаккумом. Его потомки еще некоторое время правили в Ашшуре, но около 1700 г. до н. э. эта династия была свергнута, и после многолетней смуты ишшиаккумом стал некий Адаси, потомки которого и правили в Ашшуре в последующие века.

Великодержавие Шамши-Адада произвело на ассирийцев огромное впечатление. Пользуясь тем, что он присвоил себе титул ашшурского ишшиаккума, а несколько его потомков побывали таковыми и на деле, ашшурцы вписали не только дом Шамши-Адада, но и всех его кочевых предков в свой царский список. Время его правления они считали блестящей страницей своей истории. Поэтому ученые поначалу и назвали его державу Староассирийской, хотя в действительности Шамши-Адад был иноземным покорителем Ашшура.

В конце XVI в. до н. э. ашшурскому ишшиаккуму Пузур-Ашшуру III удалось отбить натиск Касситской Вавилонии и заключить с ее царем Бурна-Буриашем I договор о границе. Этим событием ассирийцы столетием позднее начали официальный перечень своих внешнеполитических триумфов на южном направлении. Как уже говорилось, еще в XVII в. до н. э. в Верхней Месопотамии на смену ханейским племенным княжествам явилась хурритская держава Ханигальбат. В XVI в. до н. э. власть в ней перешла к пришлой династии индоарийского происхождения (вопрос о том, как эти индоарии попали в Переднюю Азию, до сих пор является предметом споров), которая дала Ханигальбату новое официальное название – Митанни. В 1467 г. до н. э., опасаясь Митанни, Ашшур даже установил дружественные связи с египетским фараоном Тутмосом III, который вел с Митанни ожесточенную войну. В ответ в середине XV в. до н. э. митаннийский царь Сауссадаттар разграбил Ашшур (вывезя, в частности, драгоценные декоративные врата Ашшура, выполненные из золота и серебра) и принудил его признать зависимость от Митанни. Лишь около 1400 г. до н. э. ишшиаккум Ашшурбелнишешу сделал робкий шаг к восстановлению ашшурских сил, построив новые стены города.

В 1-й половине XIV в. до н. э. Ашшур смог восстановить независимость благодаря дипломатическим талантам ишшиаккума Эриба-Адада I (1380–1354 гг. до н. э.). Начинал он свое правление как вассал Митанни, но, воспользовавшись династическими смутами, вскоре разразившимися там, избавился от митаннийского верховенства ценой признания вавилонского, а потом освободился и от него. Преемник Эриба-Адада, Ашшурубаллит I (1353–1318 гг. до н. э.), в переписке с Эхнатоном – первым из правителей Ашшура стал именовать себя «царем» – шарру (правда, внутри страны он так себя не титуловал, используя по-прежнему титул ишшиаккума). Известно письмо царя Вавилонии Бурна-Буриаша II в Египет (к Эхнатону или Тутанхамону), в котором он пытался протестовать против приема фараоном ашшурских послов (речь, по-видимому, шла либо о посольстве Ашшурубаллита, либо, возможно, о каком-то более раннем посольстве Эриба-Адада). Однако фараон принял ашшурских послов.

Именно Ашшурубаллиту суждено было превратить город-государство Ашшур в великую державу Ассирию. Произошло это неожиданно для самих ашшурцев и только благодаря тому, что в середине XIV в. до н. э. Ближний Восток пережил настоящий политический переворот.

Усилиями одного из наиболее замечательных исторических деятелей Востока – хеттского царя Суппилулиумы (ок. 1380–1335 гг. до н. э.) рухнул привычный трехвековой международный порядок, центральным элементом которого являлось государство верхнемесопотамских хурритов – Ханигальбат (Митанни). Суппилулиума наголову разгромил его в трех войнах, низведя до положения второстепенной державы, а образовавшийся политический вакуум заполнили две силы: сами хетты, на короткое время превратившиеся в ведущую силу Ближнего Востока, и номовое государство Ашшур, унаследовавшее львиную долю былого митаннийского могущества. Впоследствии именно от XIV в. до н. э. стало отсчитываться время существования Ассирийской «империи» в Азии.

Переворот занял несколько десятилетий (ок. 1355–1335 гг. до н. э.). Сначала, воспользовавшись резким ослаблением Митанни из-за двух неудачных войн с Суппилулиумой и династических смут, Ашшурубаллит вмешался в дела митаннийцев и стал их старшим союзником. Через некоторое время Митанни развязало против хеттов войну реванша – едва ли без ведома и санкции Ашшурубаллита. В ходе этой третьей войны с митаннийцами Суппилулиума послал в Митанни хеттские войска, и Ашшурубаллит выступил против них. В течение некоторого времени в Верхней Месопотамии шли военные действия, в которых каждая сторона поддерживала своего марионеточного кандидата на митаннийский престол. Несмотря на временные успехи хеттов, оттеснивших было Ашшурубаллита и его митаннийских союзников на восток, после смерти Суппилулиумы ему удалось изгнать хеттов из всей Верхней Месопотамии и выйти к Евфрату.

Восточные, притигрские области Митанни, включая крупнейший культовый центр Ниневию (здесь почиталась Иштар), Ашшурубаллит удержал за собой и аннексировал (остальное Митанни одно время контролировалось его войсками). Одновременно Ашшурубаллит совершил успешную интервенцию в Вавилонию и возвел на вавилонский престол своего ставленника (ок. 1337 г. до н. э.).

Так были заложены два главных направления ассирийской внешней политики на следующие сотни лет: южное, вавилонское, и западное, верхнемесопотамско-сирийское, где ассирийцев в перспективе ожидал выход к Средиземному морю. Ассирия превратилась из города-государства в великую военную державу, которой было суждено просуществовать около 700 лет, наводя ужас на всех своих соседей.

Формирование этой державы было завершено при Ададнерари I (1295–1264 гг. до н. э.), окончательно превратившем власть ассирийского правителя в царскую, стоящую над ашшурской гражданской общиной. Ададнерари первым стал официально титуловать себя в самом Ашшуре «царем», а кроме этого, еще и «царем множеств» (титул, претендующий на мировое владычество). Он установил царский контроль над ашшурским общинным самоуправлением: при нем царя впервые стали назначать на должность высшего по званию городского магистрата. Начиная с Ададнерари, ассирийские цари переносят один из важнейших государственных обрядов – обряд приема богов (в виде статуй) на пиру – в собственные царские дворцы, в то время как ранее он совершался в общественных зданиях.

Ададнерари отнял у Касситской Вавилонии обширные области на Среднем Тигре и Среднем Евфрате и совершил два успешных похода против Ханигальбата-Митанни. В результате первого похода он сделал Ханигальбат своим вассалом, а когда тот отложился, Ададнерари полностью аннексировал его, выйдя к большой излучине Евфрата. По международным представлениям эпохи, это давало ему своего рода мандат на «великоцарский» статус, поскольку, поглотив предыдущее «великое царство» – Митанни, он наследовал его былой ранг. Поэтому Ададнерари в переписке с другими странами претендует уже не просто на титул «царя» (как в свое время Ашшурубаллит), а на титул «великого царя», равного правителям остальных великих держав, – и добивается успеха.

Хаттусили III, «великий царь» хеттов, союзник повергнутого Митанни и неизменный противник Ададнерари, был вынужден признать в своем исполненном гнева ответе ему: «Да, уничтожив моего союзника, ты стал великим царем!» На востоке Ададнерари покорил земли вплоть до Приурмийского региона. Сохранилась пышная придворная поэма о деяниях Ададнерари, сложенная при нем. Однако значительную часть своих завоеваний Ададнерари утратил еще при жизни.

Если Ададнерари добился ранга «великого царя», равного остальным «великим царям», то его преемники Шульманашаред (Салманасар) I (1263–1234 гг. до н. э.) и особенно Тукульти-Нинурта I (1233–1197 гг. до н. э.) пытались добиться уже фактического первенства среди всех великих держав. История Ассирии первого периода ее великодержавия (XIII в. до н. э.) – это время войн против хеттов и их союзников на западе и против вавилонян на юге. Войны шли с переменным успехом. Ассирийцы раз от раза наращивали мощь ударов, но и сами терпели иногда все более жестокие поражения.

За 150 лет (1300–1150 гг. до н. э.) ассирийцы успели пять раз покорить и пять раз потерять западную часть Верхней Месопотамии. Так, верхнемесопотамские завоевания Ададнерари еще при его жизни смог отнять у него Хаттусили III, восстановивший здесь Митаннийское государство (ок. 1265 г. до н. э.). Салманасар I вскоре после воцарения попытался уничтожить Митанни и союзные ему хеттские войска. Ассирийская армия попала в окружение и была отрезана от воды, но сумела вырваться и разбить врага. 14 400 воинов, попавших в ассирийский плен, были ослеплены по приказу Салманасара, который аннексировал все земли Митанни до Евфрата (ок. 1260 г. до н. э.). Митанни было уничтожено, теперь уже навсегда.

Некоторое время спустя Салманасар разгромил нового хеттского царя Тудхалию IV у города Нихрия и отнял у хеттов еще и территории в бассейне Верхнего Тигра. Тем не менее вскоре тот же Тудхалия IV смог отобрать у Салманасара и верхнетигрские области, и территорию погибшего Митанни (ок. 1240 г. до н. э.). К тому времени подстрекаемая хеттами Вавилония успела отнять у ассирийцев земли по Среднему Евфрату, завоеванные когда-то Ададнерари, а также Аррапху и области Загроса (между 1270 и 1240 гг. до н. э.).

И на западе, и на юге добился больших успехов и довел до апогея мощь Ассирии следующий царь Тукульти-Нинурта I. Великий воитель (само имя его означает «Оплот мой – Нинурта», бог войны, в то время как его предшественник Салманасар был назван в честь бога умиротворения), он почти ежегодно предпринимал дальние военные походы. На западе Тукульти-Нинурта покорил страны Верхнего Тигра и Армянского нагорья, вновь занял Верхнюю Месопотамию и совершил набег на хеттскую Сирию, угнав оттуда пленных. На юге он совершил небывалое деяние, завоевав и аннексировав Вавилонию и все ее владения (ок. 1228 г. до н. э.). Об этом подвиге при его дворе была сложена эпическая поэма. Из главного храма Вавилона в Ашшур вывезли статую верховного бога вавилонян Мардука.

В знак своих побед царь принял новый титул, звучавший отныне так: «Могучий царь, царь Ассирии, царь Кардуниаша [Касситской Вавилонии], царь Шумера и Аккада, царь Сиппара [древний город в Вавилонии] и Вавилона, царь Дильмуна и Мелаххи [современный остров Бахрейн и бассейн Персидского залива и Аравийского моря вплоть до Инда], царь Верхнего [Средиземного] и Нижнего моря [Персидский залив], царь гор и широких степей, царь субареев [жителей Верхней Месопотамии], кутиев [горцев Загроса] и стран Наири [Армянское нагорье], царь, слушающий своих богов и принимающий знатную дань четырех стран света в городе Ашшуре».

На гребне своих успехов Тукульти-Нинурта решил полностью освободиться от необходимости считаться с верхами городской общины Ашшура. Он выстроил себе новую, военно-служилую столицу Кар-Тукульти-Нинурта, объявив, что сделать это ему повелел бог Ашшур, и перебрался туда. В столице был сооружен грандиозный дворец. Соответственно новому титулу царя особыми царскими указами до тонкостей был разработан дворцовый церемониал.

Однако к концу правления Тукульти-Нинурты хетты и восставшие вавилоняне вновь лишили Ассирию большей части завоеванных земель (включая все тот же запад Верхней Месопотамии). Поражения подорвали престиж царя, а его попытка встать над Ашшуром, т. е. над столичной общиной и ее храмом, вызвала прилив ненависти, тем более опасной, что к этой общине принадлежало большинство царских вельмож. Тукульти-Нинурта был объявлен сумасшедшим, низложен, заперт в собственном дворце и вскоре убит.

На престол взошел его сын Ашшурнадинапли. Ассирия вступила в полосу длительного упадка. Вавилонский царь Ададшумуцур, недавний освободитель всей Вавилонии от Тукульти-Нинурты, безнаказанно направлял ассирийским царям письма, полные насмешек и тяжких оскорблений. Царский дом Ассирии потрясали внутренние династические конфликты и смуты. Вмешавшись в них, Ададшумуцур смог в 1182 г. до н. э. посадить одного из членов ассирийского царского рода на престол Ассирии в качестве своего вассала.

Одновременно, около 1190-х г. до н. э., под ударами выходцев из Балканско-Эгейского региона погиб старый враг Ассирии – Хеттское царство, но самой Ассирии это не помогло. Напротив, около 1165 г. до н. э. пришельцы с Балкан, так называемые восточные мушки, предки армян, продвинувшись через территорию разрушенного ими Хеттского царства, поселились на Верхнем Евфрате, и в течение следующих 50 лет Ассирии приходилось отражать их набеги на свои северо-западные границы в Верхней Месопотамии.

При Ашшурдане I (1168–1134 гг. до н. э.) в истории Месопотамии произошел резкий перелом. Ассирия освободилась от вавилонского влияния, даже совершила набег на вавилонские пограничные области (ок. 1160 г. до н. э.), а затем Вавилония подверглась полному разгрому со стороны эламитов, оккупировавших ее (сер. XII в. до н. э.). Династия касситов погибла, однако вавилонянин Мардуккабиттаххешу, укрепившись в Иссине, выступил против эламского господства и основал новую династию. Она упорно боролась с эламитами и постепенно вытеснила их из страны, восстановив Вавилонское царство (столицей его оставался Иссин). Не прекращая воевать с ним, эламиты около 1135 г. до н. э. обрушились на Ассирию, захватив Аррапху и долину Нижнего Заба. Ашшурдан I был низвергнут, а его преемник попытался примириться с Вавилонией и немедленно вернул ей статую Мардука (ок. 1133 г. до н. э.), почти за век до того вывезенную в Ассирию Тукульти-Нинуртой.

Вскоре после этого новый вавилонский царь из Иссина, Навуходоносор I (1125–1104 гг. до н. э.) смог наголову разгромить эламского царя у его столицы на реке Улай так, что Элам вскоре распался и три с лишним века месопотамские источники его не упоминали. После этого Навуходоносор вернул столицу из Иссина в Вавилон и принял новый титул «царь Вавилонии, царь Шумера и Аккада, царь четырех стран света», который носили и последующие цари Вавилонии. Вторгался он и в Ассирию. В возрожденном Вавилонском государстве царская власть с течением времени существенно ослабела. В I тыс. до н. э. царь превратился скорее в верховного магистрата при автономной граждански-храмовой общине Вавилона.

В итоге бурных событий XII в. до н. э. в Передней Азии не осталось ни одной великой державы, а оба царства Месопотамии – Ассирия и Вавилония – были существенно ослаблены смутами и борьбой с набегами соседей, прежде всего Эламом. В этой обстановке в Ассирии воцарился Тукультиапалэшарра (Тиглатпаласар I).

При Тиглатпаласаре I (1114–1076 гг. до н. э.) Ассирия пережила небывалый взлет. По его надписям можно сделать вывод, что это был гениальный полководец и стратег, целиком сосредочившийся на непрерывных завоеваниях. Начал он с того, что разбил 20-тысячное войско восточных мушков, вторгшихся в пределы Ассирии, и вновь восстановил ее власть над Верхней Месопотамией до большой излучины Евфрата. Затем он покорил горные области в бассейне Верхнего Тигра и двинулся дальше на север с целью захватить торговый путь, который вел к Черному морю и служил одним из главных каналов перевозки медной, свинцовой и железной руды, месторождения которых располагались в его полосе. Разгромив войска нескольких десятков вождей и князей «стран Наири» (Армянского нагорья), Тиглатпаласар «прогнал их своим дротиком до Верхнего [Черного] моря», выйдя к нему в районе современного Батуми. Побежденные владетели «стран Наири» признали зависимость от Ассирии и обязались платить дань конями и рогатым скотом, а их сыновья были взяты заложниками.

На исходе XII в. до н. э. Тиглатпаласар I покорил позднехеттские царства в Сирии и Юго-Восточной Малой Азии (осколки былой Хеттской державы), достиг гор Ливана и финикийского побережья, где ему изъявили покорность приморские города от Арвада до Сидона. Проник он и далеко на восток, в долину Верхнего Заба и Загрос. Позднее Тиглатпаласар обратился против Вавилонии и захватил ее крупнейшие города – Опис, Сиппар и сам Вавилон, где сжег царский дворец (ок. 1090 г. до н. э.; правда, из Вавилонии ассирийцы были вытеснены уже в следующем году). В это время его власти подчинялись огромные территории от Чороха и истоков Куры до Загроса, Финикии и позднехеттских царств в Юго-Восточной Малой Азии (включительно). Ассирия была теперь не просто первой, а единственной великой державой Ближнего Востока.

При всех его победах нерешенной проблемой для Тиглатпаласара I были войны с арамееязычными кочевниками-ахламеями, которые населяли Сирийскую степь и продвигались все с большим напором на Средний Евфрат. Против них Тиглатпаласар совершил 28 походов, захватив даже Тадмор (современная Пальмира) в сердце ахламейской территории, однако победить их так и не смог. Кочевые племена рассыпались, отступали, но оказывались в итоге непокоренными и неуловимыми. Тем не менее до конца правления Тиглатпаласара I угрозы для Ассирии они не представляли.

В анналах царь давал себе такие характеристики: «Тиглатпаласар – отважный муж, отворяющий горные пути, повергающий непокорных, низвергающий всех гордецов! Тиглатпаласар – царь сильный, сеть для непокорных, низвергающий оборону злодеев! Тиглатпаласар – царь сильный, покоряющий вражьи страны, побеждающий всех царей! Тиглатпаласар – горящее пламя, грозный, потоп сражения! Тиглатпаласар – попирающий кичливых, поражающий непокорных, заставляющий содрогаться всех смельчаков!»

При преемниках Тиглатпаласара I Ассирия утратила могущество под натиском арамейско-ахламейских племен. В середине XI в. до н. э. началось грандиозное переселение арамеев из Южной Сирии. Двигаясь на север, они проникли вверх по течению Евфрата вплоть до верхнего Тигра, и ассирийцы были вынуждены с переменным успехом контратаковать их здесь, на северо-западе.

В Сирии в результате этих событий возник ряд арамейских царств. В то же время одно из крупнейших арамейских племен Сирии – халдеи (самоназвание касад), оторвавшись от своих родичей, двинулось прямо на восток, разорило юг Вавилонии и осело там, образовав несколько племенных княжеств в болотистых низовьях Тигра и Евфрата. Вскоре они признали власть вавилонских царей. В итоге халдеи, по-прежнему жившие родами под управлением своих наследственных вождей, усвоили вавилонскую культуру и составили значительную часть населения страны. С конца IX в. до н. э. халдейские правители фактически владели большей частью территории Ассирии, а в VIII–VI вв. до н. э. неоднократно давали ей правителей.

Около 1000 г. до н. э. арамейско-ахламейские племена прорвали на западе ассирийскую оборону по Евфрату и захватили практически всю Верхнюю Месопотамию, поставив Ассирию на грань гибели. Под властью ассирийских царей X в. до н. э. (нам известны только их имена) остались лишь бассейн Среднего Тигра и Харран. В течение недолгого времени арамеи Верхней Месопотамии образовывали обширный племенной союз – Арам Нахараим (Арамейское Двуречье), но уже во 2-й половине X в. до н. э. он распался на множество племенных княжений. Это дало Ассирии передышку, позволившую ей постепенно накопить силы для реванша.

От катастрофы, которую претерпела Ассирия под ударом арамеев, ученые отсчитывают новый, так называемый новоассирийский период ее истории (X–VII вв. до н. э.). В результате переселений XI–X вв. до н. э. подавляющее большинство населения Плодородного Полумесяца было арамеизировано. Уже к середине I тыс. до н. э. нa аккадском, ханаанейском и древнееврейском языках говорили главным образом в городах. Вплоть до арабского завоевания в VII в. н. э. арамеи («сирийцы» античных источников) были одним из главных этносов Передней Азии.

Общественный быт коренных городов Ассирии лучше всего характеризует дошедший до нас текст так называемых среднеассирийских законов (2-я пол. II тыс. до н. э.), регулировавших жизнь ашшурской городской общины. Законы отражают архаичный общинный уклад и суровый нрав своих создателей. Это самый жестокий из всех древневосточных кодексов: он очень часто предусматривает тяжелые наказания (в том числе фактически равносильное порой смертной казни наказание сотней ударов палкой) и устанавливает крайнее бесправие женщин.

Основной ячейкой общины являлась патриархальная семья с полной властью мужчины над женщиной; в частности, мужу разрешалось по своему произволу подвергать жену калечащим наказаниям. На жену распространялась ответственность за долги и преступления мужа. Измена жены почти всегда каралась смертной казнью.

Община являлась реальным собственником земли. Она периодически производила ее переделы между общинниками и жестко контролировала дозволенную куплю-продажу земли внутри общины. Существовало весьма тяжелое долговое рабство и изъятие земель за долги (ссуду выдавали под залог поля, дома или членов семьи, и если долг не возвращали в срок, заложник переходил в полную собственность кредитора, который мог поступать с ним по своему произволу – «бить, выщипывать волосы, бить по ушам и просверлить их» и даже продать за пределы Ассирии). Таким образом, ашшурские законы, в отличие от Законов Хаммурапи, не пытались ограничить деятельность ростовщиков, а, наоборот, поддерживали их. В новоассирийский период общинный контроль над куплей-продажей земли исчез, так что возможности частной эксплуатации, отчуждения и концентрации земли резко возросли.

Общинная ашшурская элита состояла из функционеров общинных органов управления и владельцев больших торговых предприятий (которые часто и занимали должности в этих органах). Все они были обычно крупными землевладельцами. В хозяйствах элиты эксплуатировались в основном рабы. Особняком стоял градоправитель-ишшиаккум (позднее царь) с собственным бюрократическим аппаратом и воинством, а также столичный храм Ашшура. Они существовали на налоги, в том числе взимаемые со столичной общины. Значительная часть жречества и служилых и, разумеется, правитель сами были членами столичной общины и имели в ней соответствующие земельные наделы. При этом высшее жречество Ашшура было особенно тесно связано со столичной общиной и фактически представляло собой продолжение ее верхушки.

Когда же Ашшур в XIV в. до н. э. превратился в крупную державу, почти все присоединенные к нему области составили фонд государственной (царской) земли. Их обитатели не имели общинной самостоятельности, управлялись чиновниками, находились в неограниченной власти правителя и платили ему подати. Таким образом, для автономных городов Ассирии (а в их число, кроме Ашшура, входили некоторые присоединенные города) царь был весьма ограниченным по своей компетенции правителем, зато для составивших сектор «царских людей» жителей завоеванных стран – абсолютным владыкой. На подати, вносимые ими, царь мог содержать огромную военно-административную верхушку, верхние эшелоны которой по-прежнему комплектовались выходцами из коренных автономных ассирийских городов.

Таким образом, в Ассирии действовала социально-экономическая модель, близкая к той, что существовала в Касситской Вавилонии. При этом никаких пожалований ассирийские цари не выдавали (служилые люди независимо от должности почти всегда сидели на прямом государственном обеспечении), так что частновладельческие отношения свободно развивались только в автономных городах. Если в царском секторе почти безраздельно доминировала «долевая» эксплуатация мелких землепользователей (которые вели свое хозяйство, отдавали государству часть произведенной продукции и жили на ее остаток), то в крупных частных владениях применялся рабский труд (наряду с трудом арендаторов).

Взаимоотношения государства и коренных автономных городов были непростыми. В отличие от Вавилонии, в Ассирии с них в течение долгого времени взимался налог, и цари по возможности стремились подчинить их самоуправление своей власти. Однако государство интересовала только налогово-административная сфера автономных городов. На развитие там частной эксплуатации цари внимания не обращали, так что в Ассирии еще под контролем царей в общинно-городском секторе развивалась самая безудержная частная эксплуатация, и множество рядовых членов общин, разорившись, превращалось в рабов или зависимых людей.

В Среднеассирийский период сформировались основные особенности Ассирийской державы, главная из них – двойственность в положении царей. Достаточно ограниченная власть царя над коренными ассирийскими городами при полновластии над завоеванными территориями побуждала царей строить себе новые военно-служилые столицы, отрываясь от ашшурской общины (впрочем, Ашшур всегда сохранял значение священной столицы державы). Между царями и гражданскими общинами автономных городов, прежде всего столичной, нередко возникали конфликты, вплоть до мятежей общин и низвержения царей. Впоследствии, в VIII в. до н. э., все это побудило царей сделать главной опорой своей власти не коренные города, а оторвавшуюся от общинных традиций служилую массу, в основном из покоренных народов. Это укрепляло царскую власть, но в итоге приводило к формированию «денационализированного» самодовлеющего государства, оторванного от своей базы и этим слабого.

Ассирийская держава в первые века своего существования являлась плодом попытки ашшурской гражданской общины и сформировавшегося при ней царского военно-служилого двора захватить власть над большей частью Передней Азии. Непомерность этой задачи по сравнению с ограниченными ресурсами коренной Ассирии заставляла царей компенсировать эту слабость крайне напряженной военной деятельностью и устрашением соседей, но часто не позволяла им стабильно и прочно властвовать над завоеванными областями. Поэтому для Ассирии типична непрерывная военная экспансия и постоянная борьба с восстаниями покоренных народов.

Этим объясняется и беспрецедентная жестокость ассирийцев при завоеваниях и карательных походах (в частности, применялись массовые пытки и казни, полное разрушение городов и селений, а с VIII в. до н. э. и политика «вырывания с корнем» – депортации огромных масс населения в другие районы страны). Война в древности вообще была куда более жестокой, чем в последующие эпохи, но ассирийцы в этом отношении резко превзошли общий уровень жестокости своего времени: людей тысячами сажали на кол и ослепляли, с них заживо сдирали кожу, отрубали руки и ноги. Вот примеры обычных победных формул ассирийских царей: «Я окружил, я завоевал, я сокрушил, я разрушил, я снес, я сжег огнем и превратил в пустыри и развалины».

Ассирийские цари вели войны с небывалой энергией, упорством и неукротимостью. Они проводили в походах больше времени, чем любые другие правители Ближнего Востока, и нередко старались каждый год начинать новую военную кампанию, причем считали своим долгом лично командовать войском. В результате Ассирийская империя существовала в характерном «пульсирующем» ритме: правление каждого царя обычно начиналось с подавления мятежей, вызванных смертью его предшественника. Затем царь пытался совершить новые завоевания. С его смертью часть присоединенных им земель тут же отпадала, и все повторялось снова, так что одни и те же территории ассирийцам приходилось покорять по многу раз. В целом масштаб ассирийских завоеваний медленно, но неуклонно расширялся, и росла площадь окончательно покоренной территории. С начала IX в. до н. э. из ассирийского подчинения уже никогда не выходила Верхняя Месопотамия, с конца VIII в. до н. э. (и до времен крушения Ассирии) – Сирия. Прочно покорить Вавилонию ассирийцам так и не удалось, и именно это стало в итоге причиной гибели их державы.

История Ассирии изобиловала узурпациями. Немало удачливых администраторов и военачальников – отдаленных потомков давно умерших царей – захватывали престол, свергая и убивая своих предшественников. Однако это не мешало официальной ассирийской традиции относиться к ним с величайшим почтением, если их правления были успешными.

В Ассирийской державе сложилась особая идеология «священной войны», согласно которой войны предпринимались по приказу и во славу Ашшура, бога-покровителя города и царства, что отражало исключительную роль храма Ашшура в функционировании ассирийской государственности. Не считая библейских войн, это единственный пример «священной войны» на всем древнем Ближнем Востоке.

В итоге история Ассирии представляет собой циклы военного подъема и упадка. Трижды (в нач. XII в. до н. э., в нач. X в. до н. э., в 1-й пол. VIII в. до н. э.) Ассирия теряла большую часть захваченных территорий и вновь возвращала их, каждый раз наращивая масштабы экспансии.

Из упадка, в который Ассирию ввергли арамеи, ее вывел Ададнерари II (911–891 гг. до н. э.), сломивший и покоривший княжества верхнемесопотамских арамеев. Вся область реки Хабур и ее притоков перешла под контроль Ассирии. Ададнерари нанес поражение и вавилонянам.

В течение нескольких последующих десятилетий Ассирия практически не знала поражений. Стратегическая цель, которую поставили перед собой цари этого времени, заключалась в том, чтобы, держа в страхе и зависимости горцев на севере и востоке при помощи периодических вторжений и не допуская ответных рейдов, неуклонно продвигаться на юг и запад с целью взять под свой контроль основные источники сырья, центры производства и торговые пути от Персидского залива до Армянского нагорья и от Ирана до Средиземного моря и Малой Азии.

Ашшурнацирапал II (883–859 гг. до н. э.), самый свирепый из великих ассирийских завоевателей, завершил аннексию Верхней Месопотамии и неоднократно вторгался в Западный Иран и Сирию. Стратегия царя заключалась в нанесении молниеносных ударов и в создании опорных пунктов на присоединенных территориях. Любая попытка мятежа или сопротивления беспощадно подавлялась. Население массово истребляли, а территория подвергалась полному опустошению. Те же, кто сдался без боя, облагались данью. Присоединенные области либо переводились на положение вассалов, либо, во всевозрастающей мере, передавались непосредственно под власть ассирийских чиновников.

Даже по ассирийским меркам Ашшурнацирапал II воевал необычайно жестоко; типичной похвальбой его было: «Я взял город, перебил множество воинов, захватил все, что можно было захватить, отрубил головы бойцам, сложил напротив города башню из голов и тел, сложил башню из живых людей, посадил людей живьем на колья вокруг города, юношей и девушек его сжег на кострах».

Переправив свое войско через Евфрат на плотах из надувных мехов, Ашшурнацирапал II вошел в Каркемиш. Город покорился без боя и уплатил огромную дань изделиями из золота и серебра, не считая десятка тонн меди и железа. В 876 г. до н. э. Ашшурнацирапал добрался до Средиземноморского побережья, где зависимость от него признала Финикия. Согласно древнему обычаю, царь омыл свое оружие в водах Средиземного моря и поставил стелу. Основав ассирийскую колонию на Оронте, он вернулся в Ассирию с огромной добычей и кедрами, нарубленными в горах Ливана для строительства своей новой резиденции, которую он перенес из Ашшура в военно-служилую столицу Кальху (современный Нимруд).

Его сын Салманасар III (858–824 гг. до н. э.) вновь воевал за Евфратом, встречая там ожесточенное сопротивление местных князей, сплотившихся в две мощные коалиции. В 853 г. до н. э. он вывел против вражеской сиро-палестинской коалиции (в которой участвовали почти все цари Леванта, включая израильского Ахава) на битву при Каркаре 120 тыс. воинов – невиданную по тому времени армию, но потерпел поражение. В своих надписях он, разумеется, объявил себя победителем, но в течение нескольких следующих лет не рисковал вновь вторгаться за Евфрат.

В 840 г. до н. э. Салманасар III осадил Дамаск – столицу крупнейшего из царств Сирии – и покорил и его, а также всю остальную Сирию, Израиль и Финикию. В общем, за свое правление он трижды подчинял страны Леванта и Юго-Восточной Малой Азии и трижды терял их.

Кроме этого, Салманасар III регулярно совершал военные походы то на север – на Армянское нагорье, против недавно сформировавшегося царства Урарту, то на восток – в Западный Иран, где обитали ираноязычные племена мидян, то на юг – против халдейских княжеств Вавилонии. Тем не менее закончилось его правление многолетним мятежом коренных ассирийских городов и потерей большей части завоеваний вне Верхней Месопотамии, которую ассирийцы уже никогда не выпускали из рук.

Новый взлет Ассирия испытала при Ададнерари III (810–783 гг. до н. э.), который поначалу многие годы правил под опекой своей матери, знаменитой царицы Саммурамат – Семирамиды. В результате походов, снаряженных ими, Вавилония стала младшим союзником (а фактически вассалом) Ассирии; впервые в истории Ассирии был покорен весь Левант от гор Амана до Синая, а также халдейские княжества на Нижнем Тигре и огромные пространства Северо-Западного Ирана. В 788 г. до н. э. ассирийские войска в первый и последний раз за свою историю вышли к Каспийскому морю и на некоторое время расширили до него пределы подчиненных Ассирии земель. Воспоминания об этом успехе послужили основой для позднейших легенд о том, что Семирамида якобы покорила весь Иран, включая Бактрию, до границ Индии.

Тем не менее в 1-й половине VIII в. до н. э. Ассирия вновь потеряла все свои владения, кроме Верхней Месопотамии, – прежде всего под ударами Урарту. Урартского царя Аргишти ассирийцы боялись так, что не скрывали этого. В ассирийских надписях Аргишти был назван «урартом, чье именование страшно, как тяжелая буря». Страна находилась в глубоком упадке. Многие начальники областей, стоявшие во главе огромных провинций, сделались фактически наследственными князьями и мало считались с царской властью. В 760-х гг. до н. э. в Ассирии разразилась новая гражданская война.

Начало новому возвышению Ассирии положил узурпатор-военачальник Тиглатпаласар III (745/744–727 гг. до н. э.). Он пришел к власти в результате восстания в Кальху и провел ряд важнейших реформ, которые преобразили государство и превратили его в машину, жившую войной и для войны. Прежде всего Тиглатпаласар завершил разукрупнение наместничеств, одновременно уменьшив полномочия наместников, а на эти посты стали обычно назначать евнухов (для предотвращения создания новых местных династий). Отныне местные власти беспрекословно подчинялись царю.

Тиглатпаласар III создал армию нового типа, далеко опередившую по своим боевым качествам, вооружению и организации все прочие армии той эпохи. Это была огромная постоянная армия, находившаяся на полном содержании казны и всегда готовая к бою (ранее большая часть войск представляла собой ополчение, как и в других государствах). Такой характер армии позволил перейти к непрерывному военному обучению и резко повысил ее боевые качества. Была введена унификация вооружения, экипировки и боевой подготовки по всей империи, что делало ассирийские войска на редкость слаженными в бою. Ядром новых вооруженных сил был особый «царский полк» (гвардия). Он включал все рода войск и представлял собой армию в миниатюре. К этому добавлялись провинциальные ополчения и вспомогательные войска вассальных царьков (характерно, что ассирийцы старались обучить и вооружить их так же, как регулярное войско).

Ассирийская армия имела новую, продуманную систему родов войск, состоявших из пехоты, колесничных частей и особо мощной конницы, оттеснившей колесницы на вторые роли; появились особые службы – саперная (инженерная) и разведывательная. Инженерные подразделения помогали армии вести военное строительство и осаду крепостей. В войнах того времени противники обычно надеялись в крайнем случае отсидеться в крепостях, рассчитывая на то, что враг сам не выдержит долгой осады (а они могли тянуться и по 15, и по 20 лет). Эта оборонительная тактика оправдывала себя почти во всех войнах, кроме войн с Ассирией, располагавшей высокоразвитой осадной техникой, прежде всего огромными таранами.

Ассирийская служба разведки была многочисленна, разветвлена и включала постоянных шпионов и тайных агентов, пребывающих в чужих странах. Они не только извещали царя о положении дел в этих странах, но и сеяли там по его приказу смуты и заговоры.

Тиглатпаласар и его преемники вооружили всех своих воинов железным оружием и доспехами. В ту эпоху, когда простые пешие воины большинства армий почти не имели защитного вооружения, ассирийские пехотинцы были снабжены огромными щитами, панцирями, остроконечными шлемами. Особые части оружейников, сопровождавшие армию, чинили и заново делали оружие.

Все эти вспомогательные службы, а также массовое применение кавалерийских, особенно конно-стрелковых, частей были до сих пор совершенно неизвестны на Востоке и давали ассирийцам неоспоримое преимущество над соседями. В отличие от предшествующих времен, ассирийские военачальники перестали быть политическими фигурами и полностью подчинялись царю.

Своей военной реформой Тиглатпаласар III решал еще одну старую проблему ассирийской монархии – проблему взаимоотношений царя с коренными автономными городами. Создав свою армию, он, как уже отмечалось, стал опираться не на них, а на военно-служилую массу (в основном арамееязычную).

Ассирийская армия нового типа в течение столетия наводила страх на весь Ближний Восток. Именно она впервые за всю историю месопотамских держав в середине VII в. до н. э. раздвинула пределы ассирийского владычества (по крайней мере верховного) от Эгейского моря до Южного Ирана и от Севана до Синая. Но в причинах ее успеха крылся также залог ее гибели. Ополченцы, как и военные колонисты, сохраняли живую связь со своей областью и народом, с национальной традицией. Регулярная армия (притом, что служба навсегда, до конца жизни вырывала воина из его среды) разрывала эту связь, тем более что подавляющее большинство воинов постоянной армии набирались из покоренных народов, а коренные ассирийцы (которых вообще было очень мало) пополняли лишь командный состав и гвардию.

Это была денационализированная профессиональная армия, «государство в государстве», оторванное от каких бы то ни было общественных структур и традиций. Рано или поздно такая армия всегда обречена на гибель: со временем она фактически выходит из подчинения власти, пытается вершить собственную политику, в ней зреют смуты и военные перевороты. Все это и произошло с ассирийской армией во 2-й половине VII в. до н. э. Ставя и смещая царей, она фактически уничтожила сама себя в гражданской войне – а с ней погибла и Ассирийская держава.

Сначала, однако, новая армия обеспечила ассирийским царям небывалое могущество, позволив приступить к новому витку экспансии. Вместо обложения покоренных стран данью Тиглатпаласар III стал систематически «причислять их к Ассирии», т. е. прямо аннексировать с включением в систему ассирийских наместничеств. До него ассирийцы осуществляли такие меры почти исключительно в Верхней Месопотамии, потому она и осталась в их руках, несмотря на кризис 1-й половины VIII в. до н. э. Тиглатпаласар III и его преемники аннексировали даже наиболее отдаленные регионы, хотя обращение в вассальную зависимость также не применялось. По отношению к покоренному или мятежному населению они применили еще одно новое средство – политику «нацаху» («вырывание с корнем»), которая состояла в том, что население вместе с его имуществом в массовом порядке депортировали в другие концы империи, а оттуда ему на смену пригоняли тамошних обитателей. Переселенцам выделяли земли как можно дальше от их родины, в результате они, оказавшись в чужом окружении, не могли договориться с соседями и поднять мятеж, и оставались покорными подданными Ассирии.

В 743–735 гг. до н. э. Тиглатпаласар III разгромил некогда страшное для ассирийцев Урарту и его союзников в Сирии и Юго-Восточной Малой Азии, подчинив Ассирии эти регионы и отторгнув от Урарту полосу земель на юге Армянского нагорья. В 735 г. до н. э. ассирийцы пересекли территорию Урарту и дошли до ее столицы – Тушпы, но взять ее не смогли. Затем в 734–732 гг. до н. э. они покорили все Восточное Средиземноморье, достигнув границы Египта на Синае (большая часть Сирии при этом была аннексирована). Крупные завоевания совершил Тиглатпаласар III в Мидии и в Западном Иране (744, 737 гг. до н. э.), где были созданы две новые провинции.

Тем временем в Вавилонии начались внутренние смуты, и в 729 г. до н. э. Тиглатпаласар III вторгся туда под предлогом восстановления порядка и спокойствия. Взяв Вавилон и подвергнув главных ассирийских врагов в Вавилонии – халдейские племена – полному разгрому (120 тыс. человек были угнаны в плен), он завоевал всю страну. Однако престиж Вавилонии в глазах самих же ассирийцев был столь велик, что Тиглатпаласар III не решился превращать ее в провинцию, а присоединил к Ассирии на правах личной унии. Он оставил за ней статус особого царства и сам занял его престол под именем Пулу, пройдя традиционные обряды вавилонской коронации.

Впервые со времен Хаммурапи вся Месопотамия была объединена под одной властью, и впервые со времен Аккада и Ура месопотамская империя охватила, как гласят надписи Тиглатпаласара III, все страны «от Верхнего моря, где закат солнца, до Нижнего моря, где восход солнца» (т. е. от Средиземного моря до Персидского залива), включив весь Плодородный Полумесяц.

Первые преемники Тиглатпаласара III пытались удержать отпадающие области, расширять державу. Они то теснили привилегированные коренные города (где главной силой были храмы), то примирялись с ними. Салманасар V (727–722 гг. до н. э.) столкнулся с мятежами Финикии и Израильского царства. Осадив столицу последнего, Самарию, и заняв все земли Израильского царства, Салманасар объявил о его аннексии. Осада Самарии, однако, затянулась на три года. Еще ранее, стремясь покончить с привилегиями старой родовой знати, Салманасар отменил налоговые льготы, которые имели древние города Ассирии и Вавилонии: Ашшур, Вавилон, Сиппар.

Эта реформа вызвала заговор, и на третий год осады Самарии царь был убит. Власть захватил младший царевич, родоночальник новой ветви династии Саргон II (722/721–705 гг. до н. э.). Немедленно отложилась Вавилония, где престол захватил халдейский вождь Мардукапалиддин II, поддерживаемый соседним Эламом. Некоторые вассальные царства Сирии и Юго-Восточной Малой Азии взбунтовались против Ассирии, опираясь на поддержку новой великой державы Малой Азии – недавно возвысившейся Фригии, где правил царь Мита (Мидас греческих преданий).

В 722 г. до н. э. Саргон II взял Самарию, окончательно уничтожив Израильское царство (большинство его жителей были депортированы на восток державы и ассимилированы местным населением), и специальным декретом торжественно подтвердил и умножил древние привилегии городов и храмов, чем привлек на свою сторону коренные города. Вскоре он вернул под власть Ассирии и Финикию, примирившись с ее мятежным царем. Затем, попытавшись вернуть Вавилонию, Саргон II понес тяжелое поражение от вавилоно-эламской армии при Дере (720 г. до н. э.); по ассирийскому обыкновению он объявил это поражение победой, но Вавилония осталась за Мардукапалиддином II. В 717–715 гг. до н. э. Саргон II отразил попытки фригийской экспансии, принудил Мидаса к миру и в течение 717–708 гг. до н. э. превратил все вассальные позднехеттские царства Сирии и Юго-Восточной Малой Азии в провинции из-за частых проявлений их непокорства.

Около 720 г. до н. э. на северных рубежах Урарту появились ираноязычные кочевники-киммерийцы, вытесненные из причерноморских степей за Кавказ скифами. В течение следующих десятилетий они наводили страх на Закавказье и Анатолию. Особенно тяжелый удар был нанесен Урарту. Воспользовавшись этим, Саргон II значительно расширил владения Ассирии в Приурмийском районе (подчинив местное царство Манну) и Мидии, а в 714 г. до н. э. внезапно вторгся в Урарту, разгромил его и разграбил святилище верховного урартского бога Халди в Муцацире на Верхнем Забе. Урартский царь Руса I едва успел спастись бегством и вскоре покончил с собой. В руки ассирийцев попали несметные богатства, а Урарту никогда уже не смогло оправиться от этого разгрома и навсегда перестало быть угрозой для Ассирии.

После этого, в 710 г. до н. э., Саргон II захватил Вавилонию, изгнав Мардукапалиддина. Вступив в Вавилон, где его встречали как освободителя, Саргон короновался здесь в качестве царя. Своего наследника Синаххериба он женил на знатной вавилонянке. Дильмун (Бахрейн) и даже царства Кипра признали себя вассалами Саргона.

В 707 г. до н. э. Саргон II выстроил себе новую военно-служилую столицу – Дур-Шаррукин («Крепость Саргона», современный Хорсабад) с огромным дворцом. Он был убит во время своего очередного похода в 705 г. до н. э., в битве с фригийцами и киммерийцами в горах Тавра. К этому времени Саргон II вернул все земли, утраченные было после смерти Тиглатпаласара III и Салманасара V, и прибавил к ним новые завоевания.

На 745–705 гг. до н. э. приходится основная наступательная фаза новоассирийской экспансии VIII–VII вв. до н. э. На следующем этапе (704 – ок. 640 г. до н. э.) уже шла борьба за удержание и частичное расширение совершенных ранее ассирийских завоеваний. При Тиглатпаласаре III – Саргоне II определились и основные направления ассирийской внешней политики (южное – вавилоно-эламское, западноиранское – мидийское, северное – урартско-маннейское, северо-западное – сирийско-фригийское, западное – левантийско-египетское) и основной соперник – Вавилон.

Отношения ассирийцев и Вавилонии были очень напряженными. Автономные самоуправляющиеся города Вавилонии, прежде всего сам Вавилон, категорически не желали терпеть иноземное господство и раз за разом свергали ассирийскую власть. Ассирийцы могли бы уничтожить Вавилонию, но не решались на это. Их держава выросла из города-государства на периферии Вавилонии, и они привыкли видеть в ней свою культурную метрополию, так что стремились всеми способами добиться от Вавилона признания, а не уничтожать его. За 100 лет ассирийцы перепробовали все мыслимые способы обращения с Вавилонией – от номинально равноправной личной унии (VIII в. до н. э.) до попытки полной аннексии (при Синаххерибе), но так и не решили этой задачи, что в конце концов стало одной из главных причин гибели Ассирии.

Потомки Саргона II – Саргониды – правили Ассирией вплоть до ее гибели. Его сын Синаххериб (705/704–681 гг. до н. э.), свирепый царь-солдат, так ненавидел Вавилонию, что, даже унаследовав от Саргона престол Вавилона, не захотел пройти там обряд коронации, а потом подчеркнуто избегал вавилонского трона. Практически все свое правление Синаххериб пытался вернуть земли, вышедшие из-под власти Ассирии при его воцарении. С гибелью Саргона II в горах Тавра почти вся Юго-Восточная Малая Азия немедленно отложилась от Ассирии (кроме прибрежных областей, известных позднее как географическая Киликия). Одновременно отпала Вавилония при поддержке Элама (почти немедленно в ней снова воцарился Мардукапалиддин II) и некоторые области Леванта – Финикия, Филистия и Иудея (при поддержке Египта). Синаххериб смирился с утратой Юго-Восточной Анатолии и все свое внимание сосредоточил на западном и южном фронтах.

В 703 г. до н. э. он двинул войска на Вавилонию, разбил Мардукапалиддина при Кише, опустошил всю страну (особенно халдейские княжества) и посадил на вавилонский престол ассирийского чиновника, восстановив режим личной вавилоно-ассирийской унии, но принизив ранг Вавилонии. В 701 г. до н. э.

Синаххериб двинулся в Палестину. Разбив египетское войско при Элтеке, он занял всю территорию Иудеи и осадил ее столицу – Иерусалим. Мятежный царь Финикии бежал за море, хотя его столица – Тир – продолжала сопротивляться ассирийцам. Синаххериб занял остальную территорию Финикии и раздробил ее на отдельные города-государства (сам Тир признал ассирийскую власть лишь около 696 г. до н. э.). Осада почти неприступного Иерусалима завершилась компромиссом. Осаждающих постигла какая-то эпидемия, и Синаххериб предпочел снять осаду, добившись от царя Иудеи признания ассирийского владычества, выплаты колоссальной дани и выдачи заложников. В Вавилонию тем временем вновь вторгся Мардукапалиддин, поддерживавший дружественные контакты не только с Эламом, но и Египтом.

В 700 г. до н. э. Синаххериб снова разбил халдейское войско и посадил на вавилонский трон своего старшего сына. Мардукапалиддин опять бежал, на этот раз он укрылся на одном из островков в Персидском заливе, принадлежавших Эламу. Для его преследования «за морем» Синаххериб выстроил на двух специально устроенных верфях (одна на Евфрате, где использовали лес из Ливана, другая на Тигре – для леса с севера) две эскадры. Строительство вели мобилизованные Синаххерибом финикийские, прежде всего сидонские, мастера. Эти эскадры спустились вниз по рекам и совершили карательную экспедицию на эламские острова и к берегу Персидского залива (Мардукапалиддин II к приходу ассирийского царя уже умер), опустошив прилежащие области Южного Элама. Тем не менее в 693 г. до н. э. Вавилония вновь отложилась от Ассирии при эламской поддержке.

Кульминацией этой ожесточенной войны стала грандиозная битва при Халуле? (на Тигре, севернее Вавилона) в 691 г. до н. э. Синаххериб в своей надписи объявил себя победителем, а для врагов не пожалел самой площадной брани, однако в Вавилонии эту битву тоже считали своей победой. В действительности ее результат не был однозначеным. Однако в 689 г. до н. э., воспользовавшись смутами в Эламе, Синаххериб вновь двинулся на Вавилон и взял город штурмом. На этот раз он решил раз и навсегда ликвидировать «вавилонский вопрос» вместе с самим Вавилоном. Он отправил в Ассирию всех уцелевших жителей и статуи вавилонских богов, а город разрушил до основания, сбросил обломки в Евфрат и пустил на то место, где стоял Вавилон, речные воды по специально проложенному каналу. Официально Синаххериб объявил, что великие боги прогневались на Вавилон за грехи его обитателей и решили покинуть город. Вавилония была полностью аннексирована. Последние годы Синаххериб провел в Ниневии, которую превратил в свою новую административную столицу (ее сохраняли в качестве своего престольного города и последующие цари Ассирии вплоть до конца ее истории).

По-видимому, уничтожение Вавилона ужаснуло даже значительную часть ассирийской знати, прежде всего верхушку автономных коренных городов и жречество, включая Ашшур. Ради примирения с ними Синаххериб назначил наследником своего младшего сына (от жены-вавилонянки) Асархаддона, близкого к этим кругам. Сам Синаххериб был убит в храме его старшими сыновьями в 681 г. до н. э.

Его преемник Асархаддон (681/680–669 гг. до н. э.) прослыл у современных ученых из-за его приниженных и исполненных страха обращений к богам человеком суеверным и трусоватым, однако впечатление это обманчиво. Асархаддон был правителем решительным и амбициозным. Он не ограничивался удержанием достигнутого, а отвечал на вызовы своего времени смелыми новаторскими шагами.

Асархаддон стремительно утвердил за собой власть, совершив поход на Ниневию, а его старшие братья, убийцы Синаххериба, бежали на Армянское нагорье. При нем Ассирия столкнулась с ростом угрозы со стороны кочевых ираноязычных племен. Около 680 г. до н. э. скифы, когда-то вытеснившие киммерийцев из Предкавказья в Переднюю Азию, сами перешли Кавказ и обрушились на горные территории, лежавшие к северо-востоку от Ассирии, прежде всего на Восточное Закавказье и Северо-Западный Иран, где даже возникло особое Скифское царство, угрожавшее урартам, ассирийцам и мидянам. Под напором скифов киммерийцы отступили еще дальше на юго-запад, попав в бассейн Галиса, и отсюда совершали набеги на сопредельные области Анатолии, в том числе на ассирийские владения в Киликии.

В 679 г. до н. э. Асархаддон отразил нашествие киммерийцев на этой границе, а в 679–678 гг. до н. э. восстановил Вавилон и Вавилонию как особое царство, находящееся в унии с Ассирией, и сам занял вавилонский престол. Уцелевшие жители Вавилонии вернулись на родину. Привилегии ассирийских и вавилонских городов были также восстановлены и расширены, а подати в пользу храмов увеличены. Все это было резким отказом от курса Синаххериба в «вавилонском вопросе», хотя официально, разумеется, Асархаддон не осудил своего отца, а объявил, что бог Мардук, недавно разгневавшийся на Вавилон и пожелавший его покинуть, теперь вернул городу свою милость, захотел вернуться туда и поручил Асархаддону восстановить город.

В 675 г. до н. э. Асархаддон совершил дальний восточный поход, расширив границы Ассирии вплоть до соляной пустыни Дешт-и-Кевир, но тут ситуация на этом фронте резко осложнилась. Скифы напали на ассирийские владения в Северо-Западном Иране. Вся система ассирийской власти в этом регионе рухнула: при поддержке скифов мидяне – местные ираноязычные племена, покоренные Тиглатпаласаром III, восстали против Ассирии под предводительством некоего Хшатриты (сына западноиранского князька Дейока, когда-то смещенного и сосланного Саргоном II) и создали собственное Мидийское царство, царем которого и стал Хшатрита (673–672 гг. до н. э.). В 672 г. до н. э. Асархаддон справился с этим кризисом, переманив скифов на свою сторону и отдал свою дочь в жены их предводителю Партатуа (в такой форме его имя отражено в ассирийских источниках; у греческих историков – Прототий). Ассиро-скифский союз стал отныне главным фактором в охране ассирийских границ на всем севере, но Мидия так и осталась независимой.

В то время как в Иране разворачивались эти события, Асархаддон разгромил и аннексировал стратегически важное хурритское царство Шубрия в Сасунских горах (между Ассирией и Урарту), обвинив его в укрывательстве беглецов из Ассирии. Царь Шубрии в конце концов признал свою вину и униженно просил пощады, но это ему уже не помогло: и он, и его царство были уничтожены (673 г. до н. э.).

Другим важнейшим направлением политики Асархаддона было левантийско-египетское. В 677 г. до н. э. он подавил восстание в Финикии, до основания разрушил Сидон, казнил его царя, построил на месте бывшего города крепость. Эти земли стали новой ассирийской провинцией. Затем Асархаддон впервые в истрии Ассирии выдвинул и осуществил проект завоевания Египта, совершил туда два похода (674 и 671 гг. до н. э.). Во втором из них он подчинил североарабские племена, взял Мемфис и прогнал эфиопского фараона Египта Тахарку в Фивы, захватив большую часть страны. Оставив в завоеванных областях местных правителей, но посадив над ними ассирийских областеначальников, Асархаддон включил в свою титулатуру упоминание о власти над Египтом и Эфиопией (на деле последняя оставалась независимой под властью Тахарки и сама продолжала контролировать юг Египта) и вернулся домой. В 669 г. до н. э. Асархаддон вновь выступил против Тахарки, но умер в походе.

Согласно завещанию Асархаддона, ему наследовали два сына: Ашшурбанапал (669/668–627 гг. до н. э.), царь Ассирии и сюзерен Вавилонии, и его брат Шамашшумукин, удельный младший царь автономной Вавилонии. Ашшурбанапал был хорошо образован, упорен, интересовался ученым знанием. Он знал три языка, математику, был знаком с астрологией и астрономией и сочинял стихотворные молитвы. Именно по его приказу в Ниневии была собрана знаменитая библиотека, состоявшая из десятков тысяч глиняных табличек, включавшая все сколько-нибудь значимые тексты месопотамской традиции (этому собранию историческая наука обязана важнейшей частью знаний о Месопотамии).

Ашшурбанапал

Несмотря на множество рельефов из Ниневии, изображающих этого царя могучим богатырем, лично поражающим львов, из царской переписки мы знаем, что Ашшурбанапал был слаб здоровьем и почти не принимал участия в военных походах и был больше администратором и дипломатом, чем полководцем. В результате в греческой традиции он предстает как царь Сарданапал, безответственный и беззаботный любитель дворцовой роскоши и наслаждений. По-видимому, это в какой-то мере отражало впечатление самих ассирийцев от царя-грамотея, который предпочитал управлять из дворца, а не водить на битву воинов. Нрав ассирийца ярко отразился на одном из рельефов Ашшурбанапала: он пирует со своей супругой в роскошном саду, а рядом, для услаждения царского взора, на дерево водружена отрубленная голова царя Элама.

Киммерийцы, сокрушившие в 676–675 гг. до н. э. Фригийское царство, совершали набеги на юг и запад Анатолии, и Ашшурбанапал воспользовался этим. В 660-х гг. до н. э. он добился распространения верховной власти Ассирии на юге и западе Малой Азии – в позднехеттских царствах вплоть до Тавра. Фригийцы (ассир. мушки) и даже Гуг (Гигес), царь далекой Лидии, ранее неизвестной ассирийцам, признали ассирийскую власть из страха перед киммерийцами. В те же 660-е гг. до н. э. Ашшурбанапал добился признания ассирийского сюзеренитета от Мидии и приурмийской Манны, а в 663 г. до н. э. окончательно изгнал эфиопов из Египта, разгромив Фивы. Во всем этом, однако, была заметна одна новая черта: речь теперь почти всегда шла о дипломатических успехах и номинальном признании зависимости, а не о реальных завоеваниях и создании новых провинций. Одновременно нарастало напряжение в отношениях между Ашшурбанапалом и Шамашшумукином – неизбежный результат завещания Асархаддона. На Шамашшумукина сделали ставку сепаратисты-вавилоняне, надеясь, что смогут с ним обрести вожделенную независимость.

Для Ассирии наступила полоса неудач. Около 655 г. до н. э. от нее отпали Египет и все недавние приобретения в Малой Азии (Лидия даже заключила с Египтом союз); ассирийцы и не пытались восстановить там свои позиции, примирившись с утратой. В 653 г. до н. э. восстали и напали на Ниневию мидяне Хшатриты, от которых Ассирия спаслась только призвав на помощь скифов (те разбили мидян, причем Хшатрита был убит и Мидия почти на три десятилетия попала под скифский контроль). В том же 653 г. до н. э. сами ассирийцы отразили нашествие эламитов и в битве при Сузах убили эламского царя, однако Элам остался независимым. Наконец, в 652–648 гг. до н. э. Ашшурбанапал вынужден был бороться с восставшим против него Шамашшумукином и его союзниками – Эламом, арабскими царьками и отложившимися правителями Палестины и Финикии. Лишь с величайшим напряжением сил Ассирия одержала победу над своими врагами. В 648 г. до н. э. после трехлетней осады и страшного голода пал Вавилон. Шамашшумукин, по месопотамскому обычаю, сжег себя в своем дворце. Ашшурбанапал сам занял вавилонский престол под именем Кандалану и подверг вавилонян страшным репрессиям.

Несколько следующих лет были посвящены походам против североарабских племен и Элама (в 646 г. до н. э. Ашшурбанапал лично вступил в эламскую столицу Сузы и разрушил ее до основания), однако, несмотря на неоднократные разгромы, они так и оставались независимыми – даже в ходе успешных кампаний ассирийцы не могли ни закрепиться в этих областях, ни привести там к власти своих ставленников. Элам им все же удалось взять измором: в 644 г. до н. э. он, совершенно опустошенный походами предыдущих лет, сдался и был захвачен ассирийцами без боя.

В 643 г. до н. э. зависимость от Ассирии по собственной инициативе признал былой вассал Элама, вождь персидских племен Кир I из рода Ахеменидов. В то же время активность ираноязычных кочевников на севере Передней Азии заставила их соседей искать помощи у Ассирии и признать ее верховную власть. В середине 640-х гг. до н. э. киммерийцы обрушились на Лидию и разорили Сарды (644 г. до н. э.). Гигес погиб, и новый лидийский царь в том же году признал зависимость от Ассирии, надеясь на ее помощь в борьбе против киммерийцев (и действительно, союзники ассирийцев скифы тут же двинулись в Малую Азию и полностью уничтожили там киммерийское объединение в конце 640-х гг. до н. э.). Одновременно киммерийцы и скифы опустошали пределы Урарту. Чтобы найти заступника, Урарту также признало зависимость от Ашшурбанапала (643 г. до н. э.).

Таким образом, к 640 г. до н. э. Ассирия достигла наибольших территориальных успехов за всю свою историю (с зависимыми владениями – от Эгеиды до Персидского залива и от озера Севан до Синая, включая Кипр, Лидию, Урарту, Манну и Персиду), но все это могущество держалось в значительной степени на союзе со скифами. Тревожным симптомом было падение боеспособности ассирийской армии. Раз за разом громя одни и те же области, она оказывалась не в силах покорить их. Однако внешне Ассирия стояла в конце 640-х гг. до н. э. на вершине «мирового» владычества. Царские дворцы напоминали города-крепости. Рядовых пленных было так много, что иной раз воины расплачивались ими за услуги. Пленных царей сажали в клетки у ворот Ниневии, и иногда Ашшурбанапал запрягал их в свою колесницу вместо упряжных животных.

Культура Ассирии была по преимуществу заимствованной (в основном из Вавилонии). Только в громогласных восхвалениях своих побед и изображении войн на рельефах, а также в идеологическом обосновании своей экспансии ассирийцы оказались непревзойденными мастерами и новаторами. Так называемые царские анналы ассирийцев – это яркие и пространные литературные композиции, подробно перечисляющие и воспевающие успехи царя, а также помощь, оказываемую ему богами. Другим характерным достижением ассирийцев является строительство царских дворцов по хеттскому образцу (бит-хилани). Строили они их из глины и камня. Главное украшение этих дворцов – рельефы на внутренних стенах. Это многофигурные композиции с изображением мифологических, жанровых и батальных сцен, выполненные на плитах из известняка и частично раскрашенные. Иногда их сопровождают пространные подписи исторического содержания. Излюбленные темы таких рельефов – битвы, приношение дани, царская охота, казни и пытки пленных.

Политическая концепция Ассирии приближалась к идее божьего правления страной, считалось, что царил над Ассирией, по сути, бог Ашшур, а царь был просто следующим звеном прямой вертикали власти, соединявшей бога с его подданными на земле. При коронации правителя возглашали: «Ашшур – царь!», а завоевания понимались как превращение покоренных в «подданных бога Ашшура». Свою страну ассирийцы считали вечной обладательницей миродержавия, которое никогда не будет у нее отнято. В стремлении изобразить всю политическую историю страны как единую линию преемственности этого миродержавия ассирийцы зашли еще дальше вавиловян: их царский список, в отличие от вавилонского, не делится на «династии»-палу, т. е. выражает ту идею, что все ассирийские правители принадлежат к одной непрерывной «династии» (в самом деле, царственность их всех была или считалась связанной с одним и тем же ашшурским храмом бога Ашшура).

Крушение семивековой Ассирийской империи заняло около 20 лет. Ход событий остается во многом неясным для исследователей, так как ассирийские источники того времени не дошли до нас, и на долю ученых остается только комбинировать не полностью сохранившиеся данные знаменитой вавилонской хроники, охватывающей события конца VII–VI в. до н. э., сведения из надписей Набонида, вызывающие множество вопросов, рассказы Геродота и, наконец, документы из вавилонских городов, датированные по разным правителям последней четверти VII в. до н. э.

Существует множество реконструкций этого периода, различающихся по пониманию роли скифов, хода ассирийских смут 620-х гг. до н. э., истории Мидии и, наконец, ситуации на Армянском нагорье. Наиболее достоверную реконструкцию создал И. М. Дьяконов в своих работах 50–80-х гг. XX в.; более поздние попытки провести альтернативные реконструкции, с нашей точки зрения, основную схему Дьяконова не поколебали.

В 630-х гг. до н. э. переднеазиатские скифы, возглавляемые Мадием, недавним победителем киммерийцев, разорвали союз с Ассирийской державой и обрушились опустошительными набегами на ее северные и западные границы вплоть до Палестины и Египта. Ассирия не смогла им противостоять, и ее власть рухнула на всех территориях к западу от Евфрата. Эти события произвели на Ближнем Востоке столь сильное впечатление, что до греческих историков дошло предание о 28-летнем скифском владычестве в Азии, сменившем ассирийское, хотя на самом деле эти 28 лет отсчитывались от победы скифов над мидянами в 653 г. до н. э. до поражения, нанесенного им мидянами в 625 г. до н. э. (см. ниже). Эта внезапная катастрофа надломила силы Ассирии и вызвала там смуту: дискредитированный поражением Ашшурбанапал был отстранен войсками от верховного ассирийского трона, и ему был оставлен лишь младший, вавилонский, престол (занятый им в 648 г. до н. э.), а царем Ассирии стал его сын Ашшурэтилилани (ок. 630 г. до н. э.).

В 627 г. до н. э. Ашшурбанапал умер в Вавилоне, и в державе немедленно разгорелась новая, двух– или трехсторонняя гражданская война за ассирийский и вавилонский престолы, в которой Ашшурэтилилани столкнулся с другим сыном Ашшурбанапала – Синшаришкуном и военачальником Синшумлиширом. Начался стремительный развал державы.

В 626 г. до н. э. халдейский вождь Набупалуцур (Набопаласар; до этого он, возможно, состоял на службе одного из ассирийских претендентов в Вавилонии) возглавил вавилонян и восстал против ассирийской власти. Он занял Вавилон и короновался там, провозгласив Вавилонию независимым царством под своей властью. В надписях он откровенно признавал, что был прежде «маленьким человеком, неизвестным народу». Первоначально ему подчинялась только северная часть страны; Ниппур на юге был опорой ассирийской власти, и Набопаласар осаждал его. В течение трех лет в Вавилонии шли трехсторонние военные действия между Набопаласаром, Ашшурэтилилани и Синшаришкуном (Синшумлишир уже сошел со сцены).

В 625 г. до н. э. мидяне хитростью уничтожили скифскую племенную верхушку; сфера скифского влияния распалась, и Мидия вновь стала независимым царством под властью Хувахштры (гр. Киаксар, 625–585 гг. до н. э.). В 624 г. до н. э. ассирийское господство сверг Элам. Набопаласар вступил с ним в союз и вернул статуи эламских богов, вывезенные ассирийцами в 640-х гг. до н. э. В 623 г. до н. э. ассирийская армия низвергла Ашшурэтилилани и признала царем Синшаришкуна. Ассирийские силы были объединены, и война с Вавилоном продолжилась. В 619 г. до н. э. Набопаласар взял Урук и Ниппур (который до сих пор выдерживал осаду, сохраняя верность Ассирии) и тем самым полностью очистил Вавилонию от ассирийцев.

Тем временем Египет захватил большую часть Леванта, оставшегося независимым после скифского погрома (рубежом египетских владений стала большая излучина Евфрата), а Мидия прибрала к рукам значительную часть Иранского нагорья. В этих условиях Синшаришкун обратился за помощью ни к кому иному, как Египту, и около 617 г. до н. э. оформился антивавилонский союз Ассирии, Манны, Урарту и Египта. В 616 г. до н. э. Набопаласар двинулся на север и столкнулся с египетскими, ассирийскими и маннейскими войсками в Верхней Месопотамии, а в 615 г. до н. э. на Ассирию с востока напала Мидия. Так началась первая в истории Ближнего Востока «мировая» война.

В 614 г. до н. э. Хувахштра и Набопаласар с разных сторон устремились к Ашшуру. Мидяне, попытавшись по пути осадить Ниневию и не преуспев в этом, прибыли к Ашшуру первыми, взяли его и полностью разрушили. Подоспевший вскоре Набопаласар заключил на развалинах Ашшура союз с Мидией, закрепленный династическим браком между дочерью Хувахштры Амитидой и сыном-престолонаследником Набопаласара – Набукудурруцуром (Навуходоносором). В 612 г. до н. э. союзники вновь осадили Ниневию и после трехмесячной осады, взяли и до основания разрушили город. Синшаришкун сжег себя вместе со своим дворцом.

Остатки ассирийских войск с помощью Египта еще держались в Харране, где один из старших членов династии объявил себя царем под именем Ашшурубаллит II (612–609 гг. до н. э.).

Возможно, он претендовал на то, чтобы повторить деяния Ашшурубаллита I, т. е. вновь воскресить Ассирию как великую державу. Однако в 610 г. до н. э. вавилоняне при помощи мидийского союзного контингента взяли Харран, изгнав последние ассирийские войска и их египетских союзников за Евфрат. В 609 г. до н. э. Ашшурубаллит II вместе с египетским отрядом попытался вернуть Харран, но Набопаласар разбил его, прогнал и окончательно уничтожил последние остатки ассирийских владений, закрепив границу по Евфрату. Тем временем мидяне подчинили своей верховной власти Скифское царство и Манну и двинулись на Урарту (613–609 гг. до н. э.).

Ассирийское государство исчезло. Его коренное аккадоязычное население было почти полностью истреблено, а остатки смешались с арамеями, на которых перешло самое имя «ассирийцы» (откуда гр. «сирийцы» как обозначение арамеев и современные «айсоры» как самоназвание их существующего по сей день этноса). Ни один век на месте ассирийских столиц не было ничего, кроме развалин и маленьких непостоянных поселений. О том, как Ассирия озлобила своей жестокостью население Ближнего Востока, свидетельствует описание гибели Ниневии в Ветхом Завете:

«Горе городу крови, что весь полон обмана и грабежа, где не прекращается хищничество! Шум бича и шум крутящихся колес, и скачущих коней, и несущихся колесниц; всадники заносят пламенеющий меч и блещущее копье – и вот, множество сраженных, трупам нет конца, спотыкаются они о тела убитых! Всякий, посмотрев на тебя, скажет: “Разгромлена Ниневия! Кто пожалеет о ней? Откуда я найду тебе утешителя? Все, кто слышат весть о тебе, рукоплещут, ибо на кого не простиралась беспрестанно злоба твоя?”»

Внезапное падение Ассирии было вызвано двумя факторами. Во-первых, оторванная от любых социальных традиций военно-служилая масса, на которую опирались Саргониды, в итоге превратилась в самодовлеющую силу, что и было главной причиной смут и падения ее военной эффективности. Во-вторых, объединяя Переднюю Азию и втягивая все больше и больше сопредельных стран в орбиту единой политики, Ассирия сама сплачивала их вокруг общей цели – уничтожить ее и навлекала на себя удары таких широких коалиций, которым не могла противостоять.

Увеличивая территорию державы, ассирийцы лишь умножали число своих врагов. До поры до времени Ассирию выручало то, что она занимала центральное географическое положение в Передней Азии, а ее противники были разъединены. В результате она могла, перебрасывая силы с одной границы на другую, уничтожать своих врагов поодиночке. Однако интеграция, которой ассирийцы насильственно подвергли Переднюю Азию, привела к тому, что даже страны, совершенно чуждые друг другу, вступали в антиассирийские союзы (лидийско-египетский союз, коалиция Шамашшумукина, вавилоно-мидийский союз). А долго сопротивляться одновременным ударам с разных сторон не могли даже ассирийцы.

Набопаласар попытался вторгнуться в урартские пределы на Армянское нагорье, но столкнулся здесь с новым претендентом на урартское наследие – Мелидским царством на Верхнем Евфрате[34].

Не в силах вести войну на два фронта – против Египта и Армины, Набопаласар в 607 г. до н. э. пошел на территориальный передел ассирийского наследства (т. е. Верхней Месопотамии) с Мидией. Полоса верхнемесопотамских земель, выводящая на Армянское нагорье, была передана мидянам, включая Харран; полоса, выводящая в Сирию, на «египетский фронт», осталась за Вавилонией.

В 605 г. до н. э. царевич Навуходоносор наголову разгромил египетскую армию при Каркемише (возможно, в этой битве еще участвовал вспомогательный контингент мидян) и вторгся в Сирию. В это время умер Набопаласар, и Навуходоносор должен был вернуться в Вавилон, чтобы пройти коронацию. Став царем, Навуходоносор вернулся в Восточное Средиземноморье и в 604 г. до н. э. целиком покорил его (вместе с большей частью Киликии), вплоть до рубежей Синая на юге. Однако Египет не желал примириться с утратой Леванта. В 601 г. до н. э. Навуходоносор выступил против Египта, но после тяжелой битвы под Аскалоном обе стороны временно прекратили активные действия, а Левант остался за Вавилонией.

События последней четверти VII в. до н. э. кардинально изменили карту Ближнего Востока, они породили две новые великие державы – Мидию и Вавилонию (в литературе ее часто именуют Халдейской Вавилонией, по происхождению ее основателя Набопаласара) и положили начало ожесточенному конфликту Вавилонии и Египта из-за Леванта. По сути дела, это была борьба за ассирийское наследство в Восточном Средиземноморье.

Большую часть своего правления Навуходоносор II (605–562 гг. до н. э.) провел в борьбе против Египта за власть над Левантом. Систематические попытки Иудеи перейти под покровительство Египта привели к тому, что в 597 г. до н. э. он взял Иерусалим и депортировал значительную часть населения.

В середине 590-х гг. до н. э. Навуходоносор столкнулся с серьезным кризисом в отношениях с Мидией: в 596 г. до н. э. на Вавилонию напал мидийский вассал – царь Элама, но был отбит. В ответ на это Навуходоносор около 594 г. до н. э. разгромил Элам и захватил Сузиану, причем, судя по Ветхому Завету, погиб мидийский царевич Артахшатра (библейский Арфаксад). Тогда же в Нижней Месопотамии были выстроены грандиозные защитные стены и крепости, предназначенные для обороны от мидян. В ходе этих событий в 595 г. до н. э. Навуходоносору пришлось жестоко подавить бунт в собственной армии.

Отвлечение сил Мидии на войну с лидийцами в 590 г. до н. э. разрядило ситуацию, но уже в 589 г. до н. э. Тир, Иудея и города филистимлян перешли под власть нового египетского фараона Априя. Навуходоносор устремился в Палестину, разгромил Филистию, занял Иудею и осадил Иерусалим. Летом 587 г. до н. э., после 18-месячной осады, он штурмом взял Иерусалим, разрушил его, угнал почти все население в Вавилонию и аннексировал Иудею. По приказу Навуходоносора на глазах иудейского царя-мятежника закололи его сыновей и всех пленных иудейских князей, а самого его отправили в медных цепях в Вавилон. В то же время Навуходоносор приказал разыскать и наградить иудейского пророка Иеремию, который отговаривал иудеев от союза с Египтом против вавилонян и предсказывал им в противном случае Божью кару. Оценив эту проповедь как важную заслугу перед Вавилонией, Навуходоносор велел не только снять с пророка цепи и отпустить, но и богато одарил его и снабдил продовольствием.

Тир признал зависимость от Вавилонии лишь около 575 г. до н. э., после 13 лет изнурительной для вавилонян осады, в результате которой город так и не был взят. Ветхий Завет злорадно сообщает, что Навуходоносор и его войско облысели и стерли плечи от тяжести осадных работ. В 563 г. до н. э., после смерти царя Тира, Навуходоносор полностью аннексировал эту страну.

В 567 г. до н. э., воспользовавшись борьбой за власть в Египте между Априем и поднявшим против него мятеж военачальником Амасисом, Навуходоносор вторгся в Египет, разгромил силы Априя, страшно разорил страну и способствовал приходу к власти Амасиса, поддерживавшего с тех пор с Вавилонией дружбу. Таким образом, противоборство с Египтом закончилось победой Вавилона.

Несмотря на то что Навуходоносор провел всю жизнь в войсках, в своих надписях он хвалился почти исключительно мирными достижениями – строительством храмов и каналов. В вавилонских дворцах того периода не найдено ни одного рельефа с военными сценами (этим же отличались надписи и рельефы преемников Навуходоносора, среди которых тоже были вполне удачливые полководцы – такова была официальная идеология Халдейской Вавилонии).

Применяя ассирийскую практику депортаций, царь пригнал в Вавилонию десятки тысяч работников из иных земель. Система ирригации была расширена и развита им до совершенства и подарила Вавилонии несколько веков небывалого изобилия. Около Сиппара было создано озеро с отводными каналами, с помощью которых регулировалось распределение воды во время засухи. Вавилон был перестроен, окружен почти неприступными стенами и стал самым большим и многолюдным городом Ближнего Востока. Два сооружения Навуходоносора – знаменитая Вавилонская башня (Этеменанки, зиккурат бога Мардука в Вавилоне) и висячие сады прославились как чудеса света.

О себе Навуходоносор писал так: «С помощью богов от края до края морей трудными путями я прошел, непокорных перебил, пленил врагов. В стране я навел порядок и сделал, чтобы люди жили изобильно. Плохих и злых из среды народа я удалил».

Но прочно укрепить положение своей династии ему не удалось. После смерти Навуходоносора в 562 г. до н. э. его сын был вскоре свергнут и убит, престол захватил халдей-военачальник Нериглиссар (560–556 гг. до н. э.), успешным военным походом расширивший вавилонские владения на побережье Киликии. Однако и его сын-преемник был убит через несколько недель после воцарения, и трон достался сановнику Набунаиду (Набониду, 556–539 гг. до н. э.), арамею по происхождению.

Он попытался постепенно создать на базе Вавилонии новую державу, где главной опорой царя были бы арамеи, а главным государственным богом – уже не вавилонский Мардук, а особо почитаемый арамеями бог луны Син. С этой целью Набонид пошел на фактический разрыв с Вавилоном. В 553 г. до н. э., воспользовавшись мятежом персидского вождя Кира в Мидии, он занял Харран, который 54 года был в руках мидян, и начал отстраивать находившийся там храм Сина. Затем Набонид покинул Вавилон, завоевал обширные пространства Северной Аравии, включая город Тейму. Он убил царя Теймы и в 549 г. до н. э. перенес туда свою резиденцию.

В Вавилоне Набонид не появлялся 10 лет, а управлять им посадил своего сына Белшаруцура (Валтасара). Под лозунгом восстановления находящихся в небрежении древних храмов Набонид «отстраивал» их якобы по древним образцам. Так он «восстановил» храмы в Сиппаре, Уре, Борсиппе и в других городах. Действительной причиной этой политики было то, что в ходе перестройки храма царь полностью брал его под контроль, заново назначал жречество и менял ритуал. Все это вызвало острейший конфликт между Набонидом и жречеством главных автономных городов Вавилонии, и прежде всего самого Вавилона.

Между тем Кир Персидский, захватив власть над землями Мидийской державы и завоевав много других стран, с середины 540-х гг. до н. э. начал готовить поход на Вавилонию. Перед лицом этой угрозы Набонид вернулся в Вавилон и попытался было организовать оборону, причем хотел использовать и эту ситуацию для проведения своей политической линии. Он предписал вывезти в Вавилон статуи богов из большинства вавилонских городов, якобы для того, чтобы избавить их от опасности быть захваченными врагом, а на деле – чтобы лишить местные храмы главных реликвий и собрать эти реликвии под контроль царя. Несколько крупных городов Вавилонии отказались выполнять этот приказ.

Режим Набонида вызывал такую ненависть у гражданско-храмовых общин автономных городов, что вторжение персидских войск в Вавилонию было воспринято как освобождение, и Кир без особенного труда овладел страной (539 г. до н. э.). Персы обошли мощные укрепления Вавилонии, переправились через реку Тигр и при Описе наголову разгромили Набонида, который выступил было им навстречу, оставив в Вавилоне Валтасара. Персы взяли Сиппар. Отсюда Набонид бежал в Вавилон, но и он был уже в руках персов, которые проникли туда по руслу канала, отведя из него воду в озеро.

В Вавилоне Кира встретили торжественно, как нового царя – освободителя от тирании Набонида. Сам Набонид был сослан на восток, в Иран, а Валтасара после попытки поднять мятеж казнили. Большая часть Нововавилонской державы была обращена в провинции империи Кира, а коренная Вавилония номинально составила особое царство, находившееся с персами в личной унии. Статуи богов, свезенные в Вавилон, Кир вернул городам, а всем депортированным в Вавилонию и их потомкам (в том числе угнанным иудеям) предоставил возможность вернуться в родные края.

Вавилония пала так быстро, что в Ветхом Завете держава Навуходоносора названа «колоссом на глиняных ногах». По другой знаменитой ветхозаветной легенде, накануне входа персов в Вавилон Валтасар, беззаботно пируя, увидел на стене загадочное светящееся пророчество – «мене, мене, текел, упарсин», которое ему растолковал древнееврейский мудрец Даниил: «мене» значило, что исчислено богом царство Вавилона и положен ему конец; «текел» – что царевич взвешен на весах бога и оказался очень легким (т. е. пустым, ничтожным); «упарсин» – что царственность Вавилона будет отдана мидянам и персам.

После смерти Кира персидское господство показалось вавилонянам тяжким. С неслыханным упорством и ожесточением они раз за разом восставали против него, пока Ксеркс в 482 г. до н. э., подавив последнее из восстаний, не упразднил Вавилонское царство и не ликвидировал главное ритуальное воплощение его государственности – святилище бога Мардука и его статую. После этого вавилоняне перестали бунтовать против персов, так как без статуи Мардука было невозможно ни короновать по должному обряду нового царя, ни обеспечить ему тем самым усиленную поддержку богов, а без такой поддержки свергнуть персидскую власть вавилоняне не надеялись.

Вавилонское общество VII–VI вв. до н. э., как и ранее, состояло из свободных полноправных граждан, «царских людей» и рабов. К числу первых относились почти исключительно члены нескольких крупных городских гражданско-храмовых общин. Городское самоуправление было почти независимо, по отношению к нему царь играл скорее роль протектора и верховного главнокомандующего (в меньшей степени – верховного судьи). В Вавилоне, как и в других таких общинах, все граждане входили в народное собрание, однако оно, за редкими исключениями наиболее критических ситуаций (мятежи, оборона города от врагов), не пользовалось особенной властью. Реально делами заправлял совет старейшин и выборные общинные должностные лица – представители наиболее богатых семей, из поколения в поколение получавшие доступ к членству в совете и магистратурах. Административной единицей в городе был квартал, имевший собственное общинное самоуправление низшего уровня. Частные граждане формировали ремесленные и торговые корпорации. Зажиточные семьи превращались в огромные «банкирские» дома, собиравшие земельные владения, предоставлявшие займы и аренды и ведущие любые финансово-торговые операции (особенно хорошо известны, по своим архивам, такие «концерны» семей Мурашу и Эгиби, процветавшие в VI–V вв. до н. э.).

В автономных городах бурно развивались отношения частной эксплуатации и рабства, прежде всего долгового; храмы, богатые чиновники и купцы имели сотни рабов, отдельные имущие граждане – по несколько человек. Еще в конце II тыс. до н. э. число частных магнатов угрожающе выросло, а государственный сектор сократился количественно и качественно. Вельможи и цари этого времени, кроме служебных, имели собственные частные владения. В конце VII–VI в. до н. э. при Халдейской династии снова появилась могущественная военно-служилая верхушка, опирающаяся на эксплуатацию огромного массива государственных земель и не связанная с частными владениями (хотя и торопящаяся их приобретать). Никаких пожалований земли в собственность нововавилонские цари, по-видимому, не давали, и все крупные частные владения могли возникать только в рамках автономных городов. Это и привело к бурному развитию свободного найма, ростовщичества и долгового рабства в крупнейших городах Халдейской Вавилонии и разорению значительной части их рядового населения.

В литературных текстах VI в. до н. э. и надписях Набонида говорится, что в автономных вавилонских городах «люди пожирали друг друга как собаки, сильный грабил слабого». При этом вавилонские рабы не были абсолютно бесправны: они могли брать землю в условное держание у частных лиц – своих и чужих хозяев, заключать с ними взаимнообязывающие контракты, гарантированные государством, имели свое имущество (в том числе собственных рабов), семьи и даже занимались субарендой. Крупнейшими хозяйствами в городах были храмовые, в них использовался труд как рабов, в том числе посаженных на землю, так и свободных арендаторов.

От этого времени дошло много судебных приговоров по искам рабов, заявлявших, что они были порабощены незаконно, силой, и должны быть признаны свободными людьми. В дошедших документах приговор выносится против раба, и суд возвращает его хозяину. На этом основании нередко полагают, что суды в Вавилонии неизменно держали сторону рабовладельцев, невзирая на закон. Однако если бы это было так, то на что же надеялись рабы, вновь и вновь подавая такие иски? Скорее всего, дело просто в том, что рабы, получившие по суду свободу, не оставляли после себя документов, а их бывшим рабовладельцам и вовсе незачем было хранить соответствующие приговоры (между тем судебные документы доходят до нас обычно в составе архивов, которые вели крупные рабовладельцы).

Как говорилось выше, Навуходоносор II невиданно украсил и расширил Вавилон (население которого составило около полумиллиона человек), возведя там несколько сооружений, считающихся сегодня вершинами древневосточного градостроительного искусства. Прежде всего это главный храм Вавилона и всей страны – храм Мардука (точнее Бела-Мардука, «Господа Мардука» по-аккадски), известный также под названием Эсагила (шумер. «Дом, в котором поднимают голову»). Там обитал не только Мардук, но и его обширное божественное семейство: супруга Иштар, сын Набу и др. Храм имел при себе храмовую башню-зиккурат Этеменанки (шумер. «Дом краеугольного камня неба и земли») – знаменитую Вавилонскую башню ветхозаветных преданий. Храм и зиккурат находились в самом центре Вавилона. Территория храма представляла собой прямоугольник, ориентированный по сторонам света. В храмовом святилище стояла главная реликвия Вавилона – массивная золотая статуя Мардука.

Вавилон. Реконструкция

Ступенчатая храмовая башня (зиккурат) являлась непременным дополнением главного храма каждого крупного месопотамского города. Шумеры строили их трехступенчатыми в честь верховной троицы своего пантеона – бога воздуха Энлиля, бога вод Эа и бога неба Ану. У вавилонян и ассирийцев зиккураты имели по семь ступеней, в честь коллегии семи великих богов-игигов. Такова и была Вавилонская башня, напоминавшая ступенчатую пирамиду с основанием 185 м и высотой 90 м. Семь этажей башни были выкрашены каждый в свой цвет – черный, белый, пурпурный, синий, ярко-красный, серебряный и золотой. На вершине находилось святилище Мардука с большим, прекрасно убранным ложем и золотым столом для трапезы бога. Иноземцам, которые видели башню, казалось, что ее строители замышляли добраться до самого неба. Отсюда и ветхозаветное предание о том, что башню строили в незапамятные времена именно как лестницу в небеса и уже приближались к цели, когда напуганные этим дерзким замыслом боги смешали языки строителей, и те, больше не понимая друг друга, разошлись по земле, дав начало всем народам и племенам с их различными языками, а Вавилонская башня навеки осталась недостроенной.

Другой достопримечательностью Вавилона при Навуходоносоре являлись городские стены – внутренняя «Великая стена», называвшаяся «Услышал бог Эллиль», и внешняя, более низкая – «Место жительства бога Эллиля». Вавилонские стены получили название в честь верховного божества города Ниппура, а в этом городе, также имевшем две стены, по своего рода «обмену почестями» они назывались в честь вавилонского Мардука. В стенах имелось восемь ворот, которым придавалось священное значение. От каждых ворот внутрь города шел прямой широкий проспект – он вел к одному из храмов города, а за воротами начиналась дорога в тот город, где почитался бог, в честь которого были названы соответствующие вавилонские ворота, проспект и храм. Так, ворота богини Иштар – дорога в город Агаде (Аккад), ворота бога Нинурты – дорога в Киш, ворота бога Эллиля – дорога в Ниппур, а ворота бога Шамаша – дорога в Ларсу.

Главным парадным входом Вавилона служили ворота Иштар, облицованные глазурованным кирпичом: по синему фону чередовались друг с другом золотистые изображения могучих быков и драконов. Перед воротами, по обеим сторонам от них, были возведены два высоких дворца, между которыми проходила так называемая дорога процессий. Стены дворцов, выходившие на нее, тоже были облицованы глазурованным кирпичом: по бирюзовому фону золотистые и серебристые изображения львов, пальмообразных колонн и других украшений. Сама дорога, по которой статую Иштар в праздники переносили из ее храма в гости к супругу, в его храм, и являвшийся ее продолжением в черте города главный проспект достигали 10–20 м ширины. Мостовая была вымощена плитами из розового известняка, а обочины – из белого (ныне экспонируется в Переднеазиатском музее Берлина).

Чудом света считались в древности вавилонские висячие сады, по ошибке приписанные царице Семирамиде. В действительности висячие сады, как уже упоминалось, были сооружены Навуходоносором для его жены – мидянки Амитиды, которая, живя в равнинной Месопотамии, тосковала по родным горам. Навуходоносор построил искусственные горы, на насыпях и террасах, поднятых на большую высоту, были разбиты роскошные сады. Царь приказал посадить там такие же растения, какие его жена в юности видела на родине. При раскопках был обнаружен ряд сводчатых помещений с водопроводными устройствами. При Навуходоносоре, если верить древним описаниям, они представляли собой искусственные террасы на массивных каменных столбах, возвышавшиеся одна над другой на высоте до 25 м. Под террасами помещались беседки и гроты. Один из столбов был полым – в нем находились трубы, по которым с помощью насосов подавалась наверх вода, орошавшая сады. Сами насосы, качавшие воду из реки, были спрятаны в основании садов и приводились в движение рабами.

Дьяконов И. М. Законы Вавилонии, Ассирии и Хеттского царства // Вестник древней истории. 1952. № 3–4.

От начала начал: Антология шумерской поэзии / Пер. и комм. В. К. Афанасьевой. СПб., 1997.

Шумерский героический эпос / Транскрипция, пер., комм. и ввод. статья И. Т. Каневой // Вестник древней истории. 1964. № 3–4.

Эпос о Гильгамеше: (О все видавшем) / Пер. и комм. И. М. Дьяконова. М.; Л., 1961. (Литературные памятники).

Я открою тебе сокровенное слово…: Литература древней Месопотамии / Сост. И. М. Дьяконов и В. К. Афанасьева. М., 1981.

Ancient Records of Assyria ans Babylonia. Vol. 1–2/ Ed. D. D. Luckenbill. Chicago, 1926–1927.

Letters from Mesopotamia: Official, Bussiness and Private Letters on Clay Tablets from Two Millenia. Transl. And with an Introduction by A. Leo Oppenheim. Chicago-L., 1967.

Белявский В. А. Вавилон легендарный и Вавилон исторический. М., 1971.

Бибби Дж. В поисках Дильмуна. М., 1984.

Дандамаев М. А. Вавилонские писцы. М., 1983.

Дандамаев М. А. Рабство в Вавилонии VII–IV вв. до н. э. М., 1974.

Дьяконов И. М. Люди города Ура. М., 1990.

Емельянов В. В. Древний Шумер: Очерки культуры. СПб., 2003.

Иванчик А. И. Киммерийцы: Древневосточные цивилизации и степные кочевники в VIII–IV вв. до н. э. М., 1996.

Клима И. Общество и культура древнего Двуречья. Прага, 1947.

Клочков И. С. Духовная культура Вавилонии: человек, судьба, время: Очерки. М., 1983.

Козырева Н. В. Древняя Ларса: Очерки хозяйственной жизни. М., 1988.

Крамер С. Н. История начинается в Шумере. 2-е изд. М., 1992.

Ллойд С. Археология Месопотамии. 2-е изд. М., 1984.

Оппенхейм А.-Л. Древняя Месопотамия: Портрет погибшей цивилизации. М., 1990.

Тюменев А. И. Государственное хозяйство древнего Шумера. М.; Л., 1956.

Флиттнер Н. Д. Культура и искусство Двуречья и соседних стран. М.; Л., 1958.

Якобсен Т. Сокровища тьмы: История месопотамской религии. М., 1995.

Ancient Mesopotamia: Socio-Economic History. Ed. I. M. Diakonoff. Moscow, 1969.

Beaulieu P.-A. The Reign of Nabonidus, King of Babylon. New Haven L., 1989.

Bottero J. Mesopotamie: L’ecriture, la raison et les dieux. P., 1987.

Brinkman J. A. Materials and Studies for Kassite History. Chicago, 1976.

Crawford H. Sumer and the Sumerians. Cambridge, 1991.

Klengel H. Hammurapi von Babylon und seine Zeit. B., 1976.

Kramer S. N. Sumerian Mythology. N. Y., 1961.

Olmstead A. T. History of Assyria. Chicago, 1951.

Postgate J. N. Early Mesopotamia: Society and Economy at the Dawn of History. L.-N. Y., 1992.

Stolper M. W. Entrepreneurs and Empire: The Murasu Archive, the Murasu Firm and Persian Rule in Babylonia. Istanbyl, 1985.