Глава 12

Немецкие достижения

В последние дни войны по Южной Германии поползли странные слухи. Партийные чиновники обходили в Мюнхене один дом за другим, рассказывая, что вот-вот ожидается применение германской армией атомной бомбы. Многие верили в это. Начальник службы технических исследований в министерстве Шпеера полковник Гейст познакомился со своей женой во время, когда они оба пытались убежать от наступавшего врага. Женщина умоляла рассказать ей о том, имеется ли еще у фюрера «чудо-оружие», которое даже сейчас способно превратить поражение Германии в победу. Гейст в ответ заявил, что такого оружия не существует. Какое-то время, добавил он, еще были надежды на производство атомной бомбы, однако немецкие ученые провалили этот проект.

Очень долго люди не могли поверить в то, что Германия практически ничего не сделала для создания атомной бомбы. Ходили слухи, что завод по производству ядерного оружия находится на острове Борнхольм[57].

В некоторых латиноамериканских странах до сих пор считают, что сброшенные на Хиросиму и Нагасаки в августе 1945 года бомбы были украдены из немецких арсеналов.

Вскоре после ареста министр вооружений Германии Шпеер был допрошен о том, как реализовывался германский атомный проект. Он заявил: «Как и в Америке, наши ученые долгое время осуществляли исследования в области деления атомного ядра. Вам в Америке удалось продвинуться в этом направлении гораздо дальше, чем нам. Ведь у вас есть большие циклотроны. Это направление получило у нас поддержку только после того, как я стал контролировать ход проекта. Я приказал построить несколько небольших циклотронов, один из которых сейчас находится в Гейдельберге. Но, по моему мнению, мы находились намного позади по сравнению с тем, чего удалось добиться у вас в Америке». Затем министра спросили: «Можно ли сказать, что тяжелая вода играла значительную роль в том направлении, по которому вы намеревались пойти для получения доступа к этому источнику энергии?» Шпеер ответил: «Мы так и не смогли выйти за рамки примитивных лабораторных экспериментов, и даже эти эксперименты не могли иметь определяющего значения для принятия окончательного решения». Через неделю бывшего министра снова вызвали на допрос. Но и теперь он не мог сказать ничего определенного, за исключением того, что назвал Боте и Гейзенберга как лиц, отвечающих за реализацию программы. Шпеер вновь подчеркнул, что, по его мнению, Америка далеко опередила Германию в работах над атомной бомбой. Помимо того, что немецким ученым для создания собственной бомбы потребовалось бы еще десять лет, он не мог ничего добавить.

То, что немецким ученым так и не удалось разбудить воображение Шпеера возможностями, которые таит в себе процесс деления ядра атома, было их большим упущением. У них был такой шанс во время встречи с ним в июне 1942 года в Берлине, но они его упустили. Физики, представлявшие фундаментальную науку, были слишком осторожны, и им так и не удалось привлечь на свою сторону представителей правящих кругов в правительстве и промышленности. Некоторые из них, такие как профессор Гартек, не боялись ставить перед промышленниками большие задачи. Но в урановом проекте все козыри находились как раз в руках у представителей фундаментальной науки. Тогда в 1942 году Шпеер спросил Гейзенберга и фон Вайцзеккера, какую помощь он мог бы им оказать. Те ответили, что не располагают достаточными строительными квотами, что тормозит ход проекта. Однако, когда Шпеер уточнил, о какой именно сумме идет речь, фон Вайцзеккер наугад назвал 40 тысяч рейхсмарок. Фельдмаршал Мильх вспоминал: «Речь шла о настолько смешной цифре, что нам оставалось лишь пожать плечами и в очередной раз удивиться про себя безыскусности и наивности этих людей». Доктор Фоглер был ужасно смущен этой неловкой сценой; он и министр Шпеер покинули совещание с самым плохим впечатлением об урановом проекте. Шпеер пообещал ученым, что они получат все необходимое, однако он никогда больше не интересовался подробностями реализации атомной программы.

Теперь многие из принимавших участие в работах ученых заявляют, что они не имели никакого желания работать над созданием атомной бомбы. К тому же Гейзенберг преуспел в своих попытках убедить окружающих в том, что производство такого оружия в Германии невозможно. Однако позже он признал, что и он, и его коллеги несколько преувеличивали технологические трудности при получении необходимых для этого материалов. Итак, никому не удалось привлечь достаточно внимания к возможностям создания атомного оружия. Шуман и Эсау боялись, что, если бы они преуспели в этом, им бы приказали создавать такое оружие, и неудача в работах могла бы привести к самым печальным последствиям для обоих. Удивительно, но и доктор Дибнер действовал в такой же манере, когда однажды в его кабинете появился офицер разведки и сообщил, что кто-то доложил самому фюреру о существовании некой исследовательской группы, работающей над созданием атомной бомбы. Офицер считал, что необходимо постоянно держать фюрера в курсе таких работ. Тогда Дибнер отослал этого человека прочь.

Конечно, речь вовсе не идет о том, что, не создав атомное оружие, немецкие физики оказались чем-то морально выше своих коллег в США и Великобритании. К тому же сам Гейзенберг в переписке с покинувшим Германию еще в 30-х годах профессором Хансом Вете[58] заявил, что не осуждает немецких эмигрантов за то, что те работали над созданием такой бомбы для Соединенных Штатов: их ненависть ко всему тому, что было связано с их родиной, была естественной. К тому же им приходилось доказывать, что они способны принести какую-то пользу приютившей их стране. В своем письме Бете Гейзенберг тщательно обрисовал общую позицию оставшихся в рейхе физиков:

«У немецких физиков не было желания создавать атомную бомбу, и мы были рады, что на наше нежелание накладываются еще и некие внешние обстоятельства…»

Под «внешними обстоятельствами» он подразумевал неизбежные технические трудности, с которыми была связана реализация проекта. Позицию профессора можно сформулировать одной фразой: «Исследования в Германии не смогли продвинуться так далеко, чтобы было принято решение о создании бомбы».

Располагая достаточным временем, немцы конечно же могли и должны были создать собственное атомное оружие. В ходе исследований не было отмечено ни одного случая, когда какие-либо соображения морального свойства брали верх над естественным любопытством ученого по поводу того, что же должно произойти дальше. Такое любопытство является движущей силой науки во всем мире. Именно эта сила заставляла Гейзенберга и Вирца в последние дни войны пытаться создать реактор цепной реакции, а вовсе не попытка изменить ее исход. Просто ученым хотелось убедиться в том, что им по силам решить эту задачу. Последующие шаги по направлению к плутониевой бомбе уже явно просматривались впереди. И поэтому нет никаких оснований полагать, что и в этом случае не победило бы пресловутое любопытство ученого. До конца весны 1945 года никто и не пытался свернуть с этого неумолимого пути; все словно двигались по рельсам, и только непоправимая ошибка, сделанная Боте при определении свойств графита, привела к неудаче немцев в создании собственной атомной бомбы.

Это, конечно, заняло бы какое-то время, учитывая медленные темпы хода работ. Здесь можно провести параллель с послевоенной Францией, которая «дрейфовала по направлению к собственной атомной бомбе, не имея какой-либо официально утвержденной правительственной программы».

Ход проекта в Германии замедлялся действием двух факторов: первым из них было то, что руководство проектом все время его существования осуществлялось учеными, а не военными, как в США. Вторым фактором было то, что в германском проекте основной упор делался на теоретические исследования. А теорию и практику следует отделять друг от друга.

Первого уполномоченного по проблемам ядерной физики профессора Эсау его современники характеризовали как «добродушного и несколько беспокойного» человека. Он был флегматичной и совсем не склонной к мечтательности личностью. В начале 1944 года в интервью по радио Эсау заявил: «Как люди технического склада, мы не верим в чудеса; мы считаем, что успех приходит только в результате неустанного целенаправленного труда». Еще через полгода в статье, опубликованной о нем в газете «Das Reich», говорится о профессоре Эсау как о хорошем скромном человеке, который «знал и достиг слишком многого для того, чтобы желать слишком многого». Возможно, сотрудники «Das Reich», и считали такую характеристику лестной, однако такие качества совсем не подходили для человека, которому выпало руководить урановой программой Германии.

У сменившего профессора Эсау Герлаха творческой энергии было еще меньше, чем у его предшественника. Отсутствие этого качества не могло заменить покровительство СС и близкое знакомство с Фоглером, Шпеером и видными представителями мира науки. Приняв назначение полномочным представителем Геринга по ядерной физике, Герлах вовсе не считал своей главной задачей выиграть в ядерной гонке. Напротив, свою миссию он видел в том, чтобы спасти германскую науку от той катастрофы, которая ей грозит, если лучшие физики и инженеры падут на полях сражений. Мог ли он поверить в то, что союзники, конечно же более разумные, чем наци, могут избрать для себя иной путь? Тем большим было его разочарование в день бомбардировки Хиросимы, когда он понял, что, пока спасал своих ученых, он потерпел поражение в гораздо более важном сражении. На следующий день он записал в своем личном дневнике растерянный комментарий по поводу того, что чувствовал: «Вся наша деятельность по подготовке физиков для нужд образования и промышленности была напрасной, вся наша работа в годы войны оказалась напрасной. Но возможно, сами спасенные немецкие физики однажды почувствуют… а может быть, теперь уже и нет. Никто больше не может быть уверенным в том, что интеллектуальный труд может быть использован только во благо человечества. Неужели теперь все то, что несет человечеству благо, одновременно несет в себе и его уничтожение? Обстановка в нашем небольшом коллективе становится все более сложной и напряженной. Самые достойные из нас думают о том, что же будет дальше…»

Сам Герлах обвинял себя в том, что не смог помочь Германии в час, когда она нуждалась в этой помощи: он мог бы заставить ученых сделать атомную бомбу, но он не сделал этого.

Назначая руководителем программы ученого– физика, Геринг был уверен, что этот проект не даст никаких практических результатов. В свою очередь, Герлах рассматривал свое назначение как огромный шанс даже во время войны добиться доминирования в мире германской «чистой» науки. Первый анализ немецких военных исследований, проведенный союзниками в 1945 году, привел к следующим выводам:

«Германская наука не без выгоды для себя пользовалась тем, что руководители рейха не обладали достаточным научным кругозором. Поэтому ученые под предлогом дальнейшего применения результатов их работ в военных целях зачастую работали над интересовавшими их задачами, выполнение которых никак не могло способствовать решению военных проблем страны».

Иными словами, поведение ведущих немецких ученых ясно продемонстрировало, что во время войны управление наукой ни в коем случае не может быть предоставлено самим ученым.

Еще одним неблагоприятным фактором для создания немецкой атомной бомбы было количественное и качественное преобладание в Германии физиков-теоретиков над их коллегами-практиками. Упадок, в который пришла в 30-х годах германская прикладная физика, не был вызван серией досадных неудач или вмешательством в дела науки партийных бюрократов, как это пытаются представить некоторые исследователи. Истина заключалась в том, что немецкие ученые просто разучились экспериментировать. «Мне выпало проработать в лаборатории Резерфорда в Кембридже в 1933–1934 годах, – заявил спустя многие годы профессор Гартек, – и когда я наблюдал за тем, как там проводятся эксперименты и преодолеваются связанные с этими экспериментами трудности, то понял, что мы в Германии ничего не можем этому противопоставить.

Я понял, что открытие дейтерия Юри[59] не было просто удачей». Гартек считал, что немецкие ученые стали слишком самодовольными и недооценивали возможности своих коллег за рубежом.

Непререкаемым лидером физиков в Германии был Гейзенберг, но он был теоретиком. Возможно, в военное время ему стоило отойти в сторону и тогда, наверное, физики-экспериментаторы добились бы более значительных успехов в работах над проектом. Кроме того, специалистам-практикам очень мешало ближайшее окружение Гейзенберга в лице фон Вайцзеккера и Вирца, которые подвергали сомнению и насмешкам успехи всех, кто мыслил не так, как они. Но никто не стоял так далеко от практического производства, как физики-теоретики. Именно этот прискорбный барьер между наукой и производством привел к пренебрежительному отношению в немецкой ученой среде к великим достижениям инженерной мысли, таким как циклотрон, появившийся в 1940 году[60].

В связи с той царившей в Германии гегемонией теоретиков, казалось, не было срочной необходимости создания критического уранового реактора. Гейзенберга и его окружение больше интересовало постепенное, шаг за шагом, создание стройного теоретического учения с последующей проверкой на практике его положений. С точки зрения фундаментальной науки этот метод себя оправдывал, однако такой подход никогда не способствовал победе в войне. Да, он мог помочь еще более возвысить авторитет Гейзенберга и Воте среди коллег-ученых. Возможно, в мирное время мэтры германской науки не позволили бы себе избрать такой способ действий, поскольку они могли бы постоянно сверять реальные результаты своих трудов с достижениями коллег-физиков за рубежом. Как писал в своем последнем отчете доктор Гаудсмит:

«Проанализировав полученную информацию, мы пришли к выводу, что немцы действительно верили в то, что они далеко опережают американские достижения в этой области. На самом деле, несмотря на то что немцы первыми начали работы в этом направлении, они значительно отставали от нас. Они отказались от идеи производства бомбы и сосредоточили усилия на создании машины для производства энергии, которую называли «урановой топкой». До конца войны им не удалось даже создать реактор самоподдерживающейся цепной реакции.

Тем не менее немецкие ученые считают, что достигли таких успехов, что предлагают Соединенным Штатам свое содействие в работах над использованием атомной энергии. Они были убеждены, что их деятельность могла способствовать достижению Германией доминирующего положения в мире даже при условии ее военного поражения».

До тех пор, пока 6 августа 1945 года не были переданы новости о первом применении атомной бомбы, немецкие ученые не сознавали, что их страна проиграла и войну в области физики.

Насколько далеко в действительности продвинулись немецкие ученые к маю 1945 года? На самом ли деле они отставали от союзников на три года, как писал премьер-министру Черчиллю лорд Червелл? Беспристрастное изучение всех документов, имеющих отношение к реализации германской атомной программы, дает основания полагать, что на самом деле их достижения были гораздо более значительными, чем это хотели продемонстрировать в Великобритании и в США.

На отдельных участках работ немцам удалось сравняться с союзниками, несмотря на то что в их распоряжении имелись лишь весьма ограниченные средства для этого. Другие аспекты проекта в Германии не исследовались вообще. К ним относятся работы над созданием реактора с использованием графитовых замедлителей. Виной этому был сделанный в 1941 году профессором Боте вывод о недостаточной диффузии тепловых нейтронов в графите; никто не осмелился предположить, что Боте мог ошибаться.

Американский специалист по ультрацентрифугам профессор Дж. Бимс писал, что в 1945 году германский проект ультрацентрифуги далеко отставал от того, чего удалось добиться в США еще в конце 1943 года, когда американцы решили от него отказаться. Однако причиной этому было скорее общее авиационное наступление союзников, нежели просчеты ученых под руководством Гартека и Грота, участвовавших в создании ультрацентрифуги. Вынужденная эвакуация из Киля и Фрайбурга, а также трудности с получением необходимых материалов из Эссена и Вены, подвергавшихся постоянным авианалетам, – все это отбрасывало работы над проектом на многие месяцы назад. Немецкие ученые вынуждены были демонстрировать чудеса изобретательности, открывая собственные новые методы обогащения урана-235 в стране, не обладавшей достаточно мощной энергетической системой.

Самого пристального внимания заслуживает вердикт, вынесенный работам над урановой программой в Германии, который нашел свое отражение в секретном докладе двух ученых из Оук-Риджа. Написаный в ноябре 1945 года, этот документ был адресован доктору А. Комптону[61].

Незадолго до этого был поднят вопрос относительно целесообразности публикации всеобъемлющего американского «Отчета о плутониевом проекте». Комптону тогда сообщили, что, по данным проведенного специалистами анализа немецких отчетных документов по ядерной физике, составленных Шуманом, Эсау и Герлахом, опубликование американских документов не добавит особо новых секретов к тем, что уже были когда-то открыты немцами.

Двое ученых поставили и ответили на ряд важных вопросов: были ли известны немцам размеры решетки тяжелая вода/уран? «Ответ будет, безусловно, «да». Еще в декабре 1943 года Боте и Фюнфер отчитывались перед руководством о своих экспериментах в области определения взаимосвязи интенсивности источника нейтронов и соотношения в урановой решетке. Главным выводом, сделанным немецкими учеными, было: «Сочетание 20 сантиметров тяжелой воды и одного сантиметра металла урана наиболее оптимально для плотности 18». Американские физики прокомментировали его так: «Абсолютно к такому же выводу мы пришли в августе 1943 года (CP-923)». Таким образом, немцы работали над той же проблемой одновременно с американцами.

Далее американские физики отметили часто повторявшиеся замечания их немецких коллег о необходимости четырех тонн тяжелой воды для того, чтобы реактор стал критическим: «И эта величина является абсолютно точной». Использовавшийся в экспериментах в Германии уран был примерно такой же степени чистоты, как и материал, которым пользовались физики в США. Немецкие физики-теоретики в начале 1944 года, немногим позднее своих американских коллег, ввели у себя ту же математическую систему «рефлекторных вычислений групповой модели». Почему же им не удалось получить цепную реакцию в реакторе на тяжелой воде («Продукт 9»)? «Ответ на этот вопрос прост: у них просто не было достаточного количества «Продукта 9». Короче говоря, понимание немецкими учеными основных принципов было «сравнительно таким же», что и их коллегами в США. Единственным важным секретом, которого немцы, безусловно, не знали, было то, что продукт деления ксенон-135 выполняет в цепной реакции роль отравляющей примеси. Кроме того, им ничего не было известно о свойствах плутония-240.

В заключение двое ученых выразили сомнение в том, что захват миссией «Alsos» немецких документов оправдан с этической точки зрения. В документах содержалось много полезной информации, и американцам было бы негоже пользоваться плодами, полученными на основе этой информации, не отдав должного немецким коллегам, которые пришли к тем же выводам самостоятельно. Таким образом, как считали авторы документа, было бы недостаточно просто заявить о том, что немецкие ученые находились на правильном пути: «их мысли удивительно совпадали с нашими, а разработки велись параллельно, в то же самое время». Удивление и восхищение авторов вызвал тот факт, что небольшая, изолированная от всего мира группа ученых вражеской страны смогла достичь столь впечатляющих результатов в таких неблагоприятных условиях.

Многие привыкли критиковать германскую атомную программу, ничего о ней не зная. Другие обнаруживали некоторое знакомство с соответствующими документами. Здесь необходимо провести черту различия между достижениями в области теории, о которых говорилось в рассмотренном выше документе, и работами в области технологии атомного реактора. В последнем случае Германия явно отставала, и причинами этого отставания были и отсутствие должных механизмов контроля, и недостаточное взаимодействие между отдельными группами ученых, и, как уже упоминалось выше, нехватка материалов и оборудования. Идея кадмиевых защитных стержней была всего лишь обозначена соответствующим числовым индексом в очередном отчете, но никто не рассматривал ее всерьез. Во время экспериментов не была предусмотрена даже возможность быстрого слива тяжелой воды через дренажные отверстия в донной части реактора в случае, если реакция выйдет из-под контроля. Если бы в Хайгерлохе удалось достичь критической реакции, немцы столкнулись бы с теми же неожиданными сложностями в ее остановке, что и американцы в середине 1944 года, когда там впервые был построен критический реактор.

Немецкие физики не понимали и значения задержанных нейтронов как фактора контроля работы атомных реакторов.

Если попытаться проследить параллельные курсы, по которым двигались атомные исследования в Германии и странах антигитлеровской коалиции после того, как в 1939 году наука разделилась на два лагеря, становится ясно, что и для тех и для других поворотным пунктом стал 1942 год. До того момента обе стороны находились примерно на одном уровне, за исключением, пожалуй, того, что немецкая сторона без большого энтузиазма занималась исследованиями в области выделения изотопов урана. В самом деле, немцы первые в мире добились положительного показателя для роста числа нейтронов на своем реакторе «L–IV» в Лейпциге. Немецким ученым не удалось заручиться поддержкой своего правительства: руководители страны, поглотившей половину Европы, не видели большого смысла в финансировании не очень понятных им абстрактных исследований. В то же самое время в США к этому проекту отнеслись с искренним энтузиазмом еще до того, как в декабре 1942 года Ферми удалось построить в Чикаго критический реактор; они инвестировали в проект «Манхэттен» в тысячу раз больше средств, чем их немецкие коллеги. После середины 1942 года в Германии начали считать время до окончания войны. За три оставшихся военных года там постарались накопить как можно больше знаний, которыми можно будет воспользоваться в дальнейшем. Доктор Дибнер писал: «Теперь каждому известно, что возможность построения самоподдерживающих урановых реакторов была доказана в Германии к 1942 году. Все наши более поздние эксперименты были направлены на то, чтобы подтвердить это». Немецким ученым не удалось завоевать доверие руководства страны к ядерному проекту; они были выброшены на мель океаном наступившей атомной эпохи.