Глава 8

Неожиданный результат

Временная потеря продукции предприятия в Веморке была первым прямым ощутимым ударом по ядерной программе в Германии.

К концу года во всех остальных направлениях исследований немцам удалось добиться впечатляющих успехов: они успешно провели важнейший эксперимент на промежуточном реакторе; им удалось определить пути преодоления ряда важных технических проблем; наконец, в Германии были созданы производственные мощности для получения урана. До сих пор не было достигнуто значительных результатов по получению атомного взрывного устройства, однако некоторым небольшим коллективам ученых, в частности группе из Вены, удалось определить значения важнейших ядерных констант. Так, венские ученые вычислили значение эффективного сечения для реакции деления урана-235 под воздействием быстрых нейтронов.

И все же вера в успешный ход программы в целом зависела в основном от успешного проведения экспериментов в ядерном реакторе. Теперь же, когда временно прекратились поставки тяжелой воды, немецкие ученые смогли в полной мере осознать, насколько ограничивается ход программы этой зависимостью от поступлений важнейшего материала из Норвегии. После многократных инспекций норвежского предприятия немецкие физики рассчитывали на получение с модернизированного завода в Веморке до четырех тонн тяжелой воды в год. Доктор Вирц после поездки в Рьюкан в ноябре 1942 года сообщил, что начиная с октября 1943 года в Германию будет поступать тяжелая вода с предприятия в Захейме. В конце ноября доктор Вирц рассмотрел возможность получения тяжелой воды с других предприятий, расположенных на оккупированной территории Европы. В результате он пришел к выводу, что, кроме Веморка, в качестве источника этого ценнейшего материала могут рассматриваться еще только две электростанции в Италии, одна из которых была расположена в окрестностях Мерано, а вторая в Котроне. Обе эти электростанции использовали менее приспособленные для производства тяжелой воды технологии электролиза. К тому же общее производство энергии там составляло 68 тысяч киловатт, половину возможностей электростанции в Веморке. Профессор Гартек обратился к военным с просьбой направить в Мерано группу специалистов в области ядерной физики. Путешествуя инкогнито, эти эксперты должны были сравнить эффективность применявшейся там технологии Фаузера с реакцией электролиза Пехкранца, который использовался на заводе в Веморке. Гартек предложил доводить концентрацию тяжелой воды в Италии до 1 процента, после чего отправлять материал в Германию для его дальнейшей концентрации до 100 процентов. По мнению профессора, такой порядок работы был бы более экономичным. Весной 1943 года Гартек и профессор Эсау лично посетили электростанцию в Мерано. Здесь Гартек с сожалением убедился, что его коллега почти не верит в перспективы германской атомной программы.

К концу марта германское военное ведомство стало обнаруживать все более явное нежелание финансировать атомную программу. В частности, там отказались выплатить даже обещанные начальником управления вооружений генералом Леебом на текущий финансовый год два миллиона рейхсмарок. Исследовательскую группу доктора Дибнера было решено передать в подчинение профессора Эсау, однако сам Дибнер и его персонал сохранили доступ в принадлежавшую военным лабораторию в Готтове. Дибнер и Берке переехали из здания управления вооружений на Харденбергштрассе, 10 в Национальное бюро стандартизации, которым руководил профессор Эсау. Теперь их непосредственным руководителем стал доктор Бете, человек весьма посредственный, тем не менее возглавлявший радиологический отдел бюро.

Перед Имперским исследовательским советом стояла задача заново искать источники финансирования всей программы. Совет рекомендовал профессору Эсау составить на будущий год бюджет на сумму два миллиона рейхсмарок, что тот и сделал. Вскоре эта сумма была утверждена Герингом. Запрошенные профессором Эсау на 1943–1944 годы два миллиона рейхсмарок распределялись следующим образом:

эксперименты на урановом реакторе, включая в основном затраты на получение металлического урана, – 40 тысяч;

тяжелая вода, в первую очередь затраты на организацию опытного производства в Германии – 560 тысяч;

выделение изотопов урана, в первую очередь строительство 10 двойных ультрацентрифуг – 600 тысяч;

исследования в области получения люминесцентных красителей для ВВС – 40 тысяч;

исследования в области радиационной защиты – 70 тысяч;

дополнительные расходы на получение источников нейтронов высокого напряжения – 50 тысяч;

химические реагенты, предотвращающие окисление урана и побочные химические реакции, – 80 тысяч;

непредвиденные дополнительные расходы – 200 тысяч.

Бюджет Эсау предусматривал выделение самых больших средств (600 тысяч рейхсмарок) на строительство 10 двойных ультрацентрифуг, предназначенных для обогащения урана-235. Первый эксперимент с «вибрационным потоком» с применением ксенона прошел в Киле в середине января. 2 марта в машине впервые был использован гексафторид урана. В результате эксперимента удалось добиться обогащения до 7 процентов. Через восемь дней после этого гамбургская группа официально предложила перейти к серийному производству таких машин, одновременно представив военным списки требуемых механизмов и материалов. Поскольку это произошло сразу же после диверсии британских агентов в Веморке, предложение было немедленно одобрено.

До 17 апреля последствия диверсии в Веморке так и не были преодолены в полном объеме. Выступая через несколько недель на очередной конференции, профессор Эсау поспешил заверить присутствующих, что ущерб, причиненный в результате диверсии в Веморке, не является катастрофическим, поскольку его последствия были преодолены относительно быстро. Кроме того, в ближайшее время в Норвегии вступят в строй еще два небольших предприятия, выпускающих ту же продукцию, – в Захейме и Нотоддене. Однако после этого профессор счел нужным добавить: «Однако, принимая во внимание обстановку в Норвегии, нельзя исключать возможность повтора таких актов саботажа, несмотря на все принимаемые нами меры безопасности. Поэтому в самое ближайшее время необходимо организовать дублирование всех основных производственных процессов, выполняющихся в Норвегии на предприятии «И.Г. Фарбен». В самое ближайшее время при выведении из строя цеха высокой концентрации в Норвегии произведенную в Норвегии тяжелую воду низкой концентрации можно будет отправлять в Германию для завершения технологического процесса». По словам Эсау, даже следуя самым пессимистичным прогнозам и предположив, что электростанция в Веморке будет полностью разрушена, предприятие «Leuna» могло рассчитывать на получение «сырья» из других источников: в обстановке строжайшей секретности по инициативе профессора Гартека велись переговоры с представителями предприятия Монтекатини в Мерано о поставках в Германию низкоконцентрированной тяжелой воды. «В любом случае, – продолжал Эсау, – в нашем распоряжении находится достаточное количество тяжелой воды для проведения экспериментов».

Конечно, такие слова были опасным преувеличением: возможно, именно эта убежденность профессора Эсау была причиной того, что до конца 1943 года так и не был окончательно решен вопрос массового производства для нужд Германии тяжелой воды низкой концентрации. А в 1944 году, когда Эсау покинул свой пост, решать эту проблему было уже поздно.

Годом раньше, при проведении эксперимента на реакторе «L–IV» Гейзенберг и Допель были вынуждены помещать порошок урана в алюминиевую сферу с относительно толстыми стенами. Возможно, из-за этого ученые не смогли точно определить интенсивность роста числа нейтронов. Четкое решение относительно того, как избежать применения в реакторе любых дополнительных материалов, предложил доктор Дибнер, к тому времени работавший в прямом подчинении профессора Эсау. Эта догадка пришла к нему, когда он сам проводил свой первый эксперимент с металлическим ураном. В 1942 году предприятие номер 1 компании «Degussa» во Франкфурте получило для плавки и формовки около тонны урана. Дибнер предложил часть этого металла изготовить в виде небольших кубиков. Однако к тому времени все, чем располагали ученые, были урановые пластины толщиной около одного сантиметра, изготовленные для экспериментов в Берлине. Теоретически было рассчитано, что идеальный размер стороны такого кубика составлял 6,5 сантиметра. Однако Дибнеру пришлось делать кубики с размером сторон 5 сантиметров; как ему объяснили коллеги, такие размеры позволяли оптимально нарезать пластины, величина которых составляла 19 ^х 11 сантиметров.

Доктор Дибнер относился к таким рабочим трениям в ученой среде, когда поневоле приходится выполнять чьи-то распоряжения, вполне философски. Недостаток своего влияния как теоретика он восполнял талантами экспериментатора. Например, ему удалось убедить коллег заморозить тяжелую воду, в которой слоями в форме гигантских сот предполагалось размещать кубики урана. Это позволяло не использовать в реакторе дополнительные материалы, такие как алюминий. Этот необычный, но перспективный эксперимент с тяжелым льдом был проведен в лаборатории низких температур имперского института химических технологий при Национальном бюро стандартов. В сферическую форму поместили 232 килограмма кубиков урана и 210 килограммов замороженной тяжелой воды. Эту форму, в свою очередь, разместили в шаре из твердого парафина диаметром 75 сантиметров.

Эксперимент был сложным, и, если бы ученые заранее сознавали все трудности, с которыми им придется столкнуться, они, возможно, предпочли бы отказаться от него и провести испытания по более простой схеме. Много сложностей вызывала необходимость поддерживать в реакторе температуру 12 градусов ниже нуля. Кроме того, использование в качестве замедлителя тяжелого льда делало невозможным при необходимости менять геометрическое расположение ячеек урана для улучшения характеристик реактора. И все же ученые были вознаграждены за свои труды: им удалось достичь невиданного доселе показателя роста нейтронов. Например, результаты эксперимента намного превосходили достигнутые в Лейпциге на реакторе «L–IV». Даже сами ученые группы Дибнера были изумлены «неожиданно чрезвычайно благоприятными результатами», полученными при относительно небольших размерах реактора. Очевидным выводом из эксперимента было то, что применение урановых ячеек из кубиков, по крайней мере, не уступало, а может быть, и превосходило принятое прежде распределение урана и замедлителя горизонтальными слоями.

Ученые приступили к подготовке двух последующих экспериментов, целью которых было попытаться определить, как изменение размера реактора, притом что все прочие факторы останутся постоянными, повлияет на рост нейтронов. Первый эксперимент планировалось провести в реакторе того же размера, но при нормальной температуре. Для следующего эксперимента размеры реактора предполагалось увеличить вдвое. Группа Дибнера планировала свести к минимуму применение дополнительных материалов, закрепив кубики урана внутри реактора на выполненных из специального сплава нитях. «Не было ни малейших сомнений в том, что увеличение размеров реактора должно было непременно привести к достижению критической массы, – писал впоследствии сам Дибнер, – проблема состояла лишь в достаточном увеличении количества урана и тяжелой воды».

По понятной причине профессор Гейзенберг не желал достойно оценить результаты, полученные группой Дибнера, и признать использование урана в кубиках оптимальным. На состоявшейся через несколько дней после проведения эксперимента в Берлине конференции Гейзенберг снова подчеркивал значение конструкции реактора, примененной им и профессором Допелем в прошлом году в Лейпциге. При этом он свел роль эксперимента Дибнера к «внесению некоторых изменений в тот реактор», что «привело к получению аналогичных результатов». Профессор «забыл» упомянуть важнейшее отличие реактора Дибнера от конструкции Допеля. Гейзенберг не был склонен проводить эксперименты с изменением геометрии расположения урана внутри реактора, которые запланировали его Берлинский институт и институт профессора Боте в Гейдельберге с целью проверить усовершенствования, предложенные группой доктора Дибнера. Ради провозглашенной Гейзенбергом логичности и последовательности реактор, на котором ученые текущим летом планировали продолжить эксперименты, должен был, как прежде, использовать уран в пластинах, один уровень которого отделялся от другого тяжелой водой.

Кроме того, Гейзенберг не выказывал ни малейших сомнений в том, что после достижения критической массы реактор сам по себе придет в температурное равновесие. Сейчас, однако, известно, что, если после достижения критической массы не использовать кадмиевый регулятор, последствия для реактора будут катастрофическими.

Такова была оценка, данная профессором Гейзенбергом эксперименту с тяжелым льдом на Берлинской конференции по ядерной физике, созванной Германской академией исследований по аэронавтике 6 мая 1943 года. Это учреждение пользовалось высоким авторитетом в ученой среде, однако его репутация в правительственных кругах была весьма посредственной. Всего месяц назад президент физического общества Карл Рамзауэр с трибуны этого заведения подверг критике правительство рейха за его неспособность организовать исследования в области ядерной физики в военное время.

Выло неудивительно, что, когда большинство ведущих физиков получили приглашение на конференцию, где должны были отчитаться о ходе своих работ, их формальный лидер профессор Эсау демонстративно попытался уклониться от участия в ее работе. Официальные власти попытались сорвать работу конференции: фельдмаршал Мильх на тот же самый день назначил собственную конференцию, которая тоже должна была состояться в Берлине. Это привело к тому, что в работе конференции, посвященной вопросам ядерной физики, снова приняло участие лишь небольшое число военных и политических руководителей страны. Отто Ган сделал общий доклад о проблемах деления ядра атома и о важности их решения для будущего; профессор Клузиус описал различные способы выделения изотопа урана-235; профессор Воте перечислил преимущества, связанные с разработкой в лабораториях Германии циклотронов и бетатронов.

Профессор Гейзенберг в очередной раз сделал сообщение о перспективах создания ядерного оружия и в доходчивой форме рассказал о принципах создания урановой бомбы. С помощью слайдов он продемонстрировал, что может произойти при «успешном выделении достаточного количества урана-235». Коротко говоря, значительно вырастет популяция нейтронов при полном отсутствии их поглощения, и, если величина кусочка урана окажется достаточной для того, чтобы рост нейтронов внутри его превысил число нейтронов, отраженных от его поверхности, в течение долей секунды общее число полученных нейтронов будет таким огромным, что большая часть урана подвергнется атомному делению. При этом за те же доли секунды произойдет выделение огромного количества энергии. В связи с этим Гейзенберг подчеркнул особую важность проведенного год назад профессором Гартеком эксперимента с использованием ультрацентрифуги, а также других, более ранних экспериментов по обогащению урана-235.

Для участников конференции большой неудачей было отсутствие на ней большинства из приглашенных важных гостей. Президент академии распорядился подготовить отчет с целью ознакомить отсутствовавших гостей с проблемами, обсуждавшимися на конференции. Этот совершенно секретный документ объемом 80 страниц с прекрасными схемами и фотографиями, а также последними данными о достижениях немецкой ядерной физики был уже готов к отправке по заранее отобранным адресам, что вызвало ужас в Имперском исследовательском совете, а также министерстве вооружений. По приказу министра Шпеера все копии отчета были уничтожены.

К весне 1943 года стало ясно, что германская наука ничего не выиграла в результате реорганизации Имперского исследовательского совета. Отношение ученых к войне было в лучшем случае двойственным. Они старались любыми способами дистанцироваться от правящей партии, и их вклад в достижение победы в войне был менее значительным, чем вклад ученых любой другой страны. К тому же быть физиком в нацистской Германии было совсем не просто. Большинство современных фундаментальных теорий в этой науке были созданы евреями, поэтому эти теории считались «декадентскими». В разное время в различных учреждениях рейха пытались найти способ применения теории Альберта Эйнштейна, не признавая его авторства. Как немецкие физики могли надеяться овладеть атомной энергией, если партия официально не признавала теории относительности Эйнштейна? Одни из них, такие как сын политика доктор фон Вайцзеккер, не хотели ссориться с партией; другие, как смельчак фон Лауэ, были более откровенны. Так, например, когда профессор Ментцель резко отчитал фон Лауэ за то, что, будучи в Швеции, он сослался на эту теорию, забыв добавить, что «германская наука откровенно дистанцирует себя от нее», фон Вайцзеккер посоветовал своему коллеге ответить, что теория была в основном разработана учеными-арийцами Лоренцем и Пуанкаре задолго до Эйнштейна. Фон Лауэ отказался следовать дружескому совету и отправил в научный журнал статью, в которой писал о теории откровенно дерзким тоном. «Таков будет мой ответ», – написал он фон Вайцзеккеру.

Ученые старались быть осторожными и избегать провокаций. В каждый институт были внедрены осведомители службы безопасности. В начале 1943 года руководитель Института физики в Гамбурге написал в СС донос на профессора Гартека, и тому пришлось затратить массу времени на то, чтобы опровергнуть выдвинутое против него вымышленное обвинение. Наконец, когда в концентрационный лагерь в Голландии были помещены родители-евреи знаменитого американского физика голландского происхождения доктора Сэмюэла Гаудсмита, друзья семьи обратились за помощью к профессорам фон Лауэ и Гейзенбергу. Гаудсмит был физиком, открывшим магнитные свойства электрона; он всегда поддерживал дружеские отношения со своими коллегами в Германии. Летом 1939 года Гейзенберг даже был у него в гостях в США. Но что теперь мог сделать Гейзенберг? Даже несмотря на то, что его родители были искренними друзьями родителей Гиммлера, он не решался начать действовать. Фон Лауэ отнесся с сочувствием к посреднику в Голландии, но забыл подписать соответствующее письмо. Гейзенберг написал письмо, в котором заверял, что доктор Гаудсмит активно симпатизировал Германии и что будет очень жаль, если его родители в Голландии «по каким-то непонятным мне причинам» пострадают. В любом случае уже было слишком поздно действовать: за пять дней до того, как Гейзенберг решился написать письмо, слепая мать доктора Гаудсмита и его отец, которому в тот день исполнилось семьдесят лет, были умерщвлены в концлагере.

Ученые, имеющие хорошие связи в партии, открыто высказывали критические замечания по поводу организации исследований. В частности, профессор Вернер Озенберг, работавший над проектом в интересах ВМС, постоянно жаловался Герингу на то, что профессор Ментцель был «ни на что не годным руководителем», на то, что в университетах царили «путаница и хаос». Озенберг был слабым ученым, но хорошим администратором; он поддерживал тесные связи в нацистской партии и аппарате СС. Имея смутное представление о ядерной физике, в апреле 1943 года он тем не менее выступил инициатором проведения расследования по ходу работ в этой отрасли. В рамках этого расследования 7 апреля 1943 года сотрудник СС из Готенхафена навестил в Данциге профессора Генри Альберса и спросил его мнение относительно слухов о ведущихся в Америке работах над атомной бомбой. Как было сказано на предыдущих страницах этой книги, лаборатория Альберса работала над созданием летучих органических соединений урана для замены газообразного гексафторида урана. Эти соединения предполагалось использовать при выделении изотопов урана. Результат этого визита записан в меморандуме, датированном 8 мая 1943 года, то есть написанном через два дня после завершения большой конференции в Берлине. Этот документ хранился в папке Озенберга. В нем говорилось:

«ОБ УРАНОВОЙ БОМБЕ

По данным разведки, в настоящее время в США ведутся работы по производству урановых бомб. Для того чтобы технически обосновать возможность создания такого оружия, управление вооружений создало исследовательскую группу, в состав которой вошло около 50 ученых (в основном физики и несколько химиков).

В частности, профессору Альберсу была поставлена задача произвести определенное количество сырья, необходимого для получения очищенного урана-235. Профессор Альберс и еще двое ученых работали над этой проблемой в течение одиннадцати месяцев. Исходя из характера работы и наличия лабораторного оборудования следует, что сроки выполнения работ могли быть сокращены до двух месяцев при условии привлечения к ним дополнительно от 12 до 14 ученых.

Помимо Альберса, над данной проблемой работают некоторые другие коллективы ученых. Для ее решения они располагают примерно аналогичными средствами».

То, что на Геринга произвели впечатление организаторские способности Озенберга, видно из того, что в конце июня 1943 года профессору было поручено создать в исследовательском совете группу планирования, которая, вероятно, должна была покончить с царившей там неразберихой.

К началу 1943 года в Лондон поступила еще одна информация относительно хода работ над атомной программой в Германии. В Англии уже долго думали над тем, как эвакуировать из оккупированной немцами Дании профессора Нильса Бора, который мог бы внести значительный вклад в разработку атомного проекта союзников. 25 января 1943 года профессор Чедвик написал Бору письмо, в котором предложил ему политическое убежище в Англии, если Бор того пожелает. Это письмо Бор получил контрабандой, с использованием шпионской технологии микрофотографии. Бор конечно же сразу догадался о том, что именно стоит за этим предложением. Тем не менее в своем ответе, переданном тем же способом по тому же каналу, он заявил, что, несмотря на несомненную важность этой проблемы для будущего, в настоящее время он не видит перспектив ее практического осуществления. И все же через несколько недель Бор был вынужден изменить свою точку зрения. До него дошли слухи о производстве большого количества тяжелой воды и металлического урана, которые могли быть использованы для изготовления атомной бомбы. Поэтому профессор поспешил воспользоваться уже испытанным каналом связи для того, чтобы поставить профессора Чедвика в известность о ходе таких работ. В то же время он выразил свое собственное мнение о том, что лично ему кажется невозможным получение достаточного количества урана-235, поэтому он не очень-то верит этим слухам.

Новый сигнал о ядерной угрозе из Германии пришел к руководителям проекта «Tube Alloys» («Сплавы для труб») вовремя. К тому времени значительно ухудшились отношения в этой области с американскими коллегами. К тому же в течение последних нескольких месяцев премьер-министр Черчилль успел исчерпать все аргументы относительно необходимости совместной работы союзников над атомным оружием. Заместитель директора программы «Tube Alloys» Майкл Перрин позже вспоминал, что им все чаще приходилось отвечать на вопросы людей: «Почему вы думаете, что мы должны пойти на этот огромный расход средств, людских и других ресурсов?»

Эта кампания давления на ученых началась в первые недели апреля 1943 года. 7 апреля 1943 года Перрин встретился с консультантом премьер– министра по научным вопросам лордом Червеллом. В тот же день Червелл составил отчет на имя Черчилля, в котором доступным языком описывал ход программы союзников по созданию атомной бомбы. На пяти страницах он вновь коснулся основных принципов использования атомной энергии: существовало две линии исследований, обе связанные с применением легкого изотопа урана-235, содержащегося в тяжелом уране, выделение которого представлялось ученым довольно сложной задачей. Для получения нового взрывчатого вещества было необходимо от 5 до 18 килограммов урана-235. Этого количества было достаточно для получения взрывного устройства мощностью до 40 тысяч тонн в тротиловом эквиваленте. Другим путем было использование в атомной бомбе элемента, образующегося в результате взаимодействия урана-235 и тяжелого урана (известного в наши дни как плутоний). Как писал лорд Червелл, «в этом случае нет необходимости выделять легкий уран, однако требуется много тонн тяжелой воды. Эффективность этого метода все еще находится под вопросом… Немцы, – писал он далее, – возможно, располагают одной или двумя тоннами тяжелой воды, полученной из Норвегии, но, как нам известно, они заинтересованы в организации производства этого вещества на собственной территории». Затем он проинформировал Черчилля, что тяжелую воду в больших количествах можно получать только на гидроэлектростанциях, поскольку для ее производства необходимы значительные затраты энергии. «На предприятии в Норвегии, ныне выведенном из строя, было произведено около 1,5 тонны. Производительность предприятия в Канаде, снабжающего американцев, оценивается примерно в четыре тонны в год. Раньше предполагалось, что нам понадобится до 15 тонн этого материала, однако некоторые новые идеи позволяют думать, что можно будет ограничиться примерно пятью тоннами». Червелл сообщил премьер-министру, что британские ученые отстают с созданием собственной технологии по производству тяжелой воды, однако проведенные ими лабораторные испытания позволяют надеяться, что новый метод будет гораздо более экономичным по сравнению с существующими. Очевидно, премьер-министру пришла в голову мысль, что и немцы работают над решением данной проблемы, поскольку после того, как ознакомился с блестящим отчетом лорда Червелла, он предложил организовать встречу с участием Червелла, Андерсона и министра иностранных дел. 11 апреля он написал Червеллу:

«Я рекомендовал бы Вам встретиться с начальником штаба ВВС и обсудить с ним возможность начала возведения в Германии собственного крупного предприятия. Разведка ВВС, несомненно, сумела бы засечь начало строительства на территории Германии объекта такого масштаба».

Кроме того, премьер-министр попросил Червелла после встречи с руководителями воздушной разведки сразу же прибыть к нему вместе с начальником штаба ВВС для проведения совместного совещания.

На следующий день Червелл пригласил к себе Перрина и доктора Р. Джонса, руководителя научного отдела разведки ВВС. Кроме того, на встрече присутствовал и непосредственный руководитель Перрина Уоллас Акерс. Червелл передал присутствующим вопрос премьер-министра о том, имеются ли свидетельства о том, что в Германии возводятся крупные предприятия в рамках атомной программы. Сославшись на данные разведки, Перрин заверил его в обратном. Джонс выглядел несколько более озабоченным, поскольку именно начиная с этой недели стали поступать сообщения из Германии о разработках там нового секретного оружия. Речь шла о ракетах «Фау», прежние слухи о которых неожиданно материализовались в реальную угрозу. Следующим вечером 13 апреля в здании на Даунинг-стрит, 10 состоялась запланированная встреча между премьер– министром Черчиллем, лордом Червеллом, министром иностранных дел Иденом и Андерсоном. Черчилля заверили в том, что британская разведка принимает все меры для того, чтобы раскрыть предпринимаемые противником шаги в области создания атомного оружия.

На первый взгляд может показаться странным, что теперь в данном направлении работали сразу два разведывательных ведомства: офицеры проекта «Tube Alloys» во главе с капитаном 3-го ранга Уэлшем и научный отдел разведки ВВС под руководством Джонса. «При этом, – вспоминал один из офицеров разведки, – Джонс и Уэлш вовсе не потеряли дружеского отношения друг к другу». Вот уже почти десять лет Джонс работал в области научного шпионажа. В свою очередь, Уэлш «обладал некоторыми научными знаниями, некоторыми навыками в области разведки и несомненной общей проницательностью». Ему приходилось заниматься вопросами ядерного проекта противника в основном из-за важности для разведки союзников любой информации из Норвегии.

Шло время, Перрину пришлось посвятить себя вопросам высшей дипломатии и вплотную заняться вопросами взаимодействия в области создания ядерного оружия с американскими союзниками. Джонс с его гипертрофированным чувством патриотизма посвятил себя «почти открытой войне» с капитаном 3-го ранга Уэлшем. Здесь Джонс находился в заранее невыгодном положении, поскольку большая часть разведывательных данных о том, что происходило в Германии, продолжала поступать из стран Скандинавии, то есть он полностью зависел от Уэлша. Через майора Лейфа Тронстада был установлен контакт с работавшим в Осло норвежским физиком профессором Вергеландом и с еще одним молодым норвежским ученым Холе (которого Тронстад обычно называл «мой молодой друг»), проживавшим в Стокгольме. Через Вергеланда англичанам удавалось добывать поступавшие из Германии, в основном от редактора журнала «Naturwissenschaften» доктора Пауля Росбауда, очень важные сведения. Благодаря последнему союзники располагали информацией обо всех мало-мальски заметных ученых в Германии. До конца войны Росбауд пользовался полным доверием в германской научной среде.

В то время как Перрин и Уэлш были обеспокоены прямой угрозой создания в Германии атомной бомбы, их американские коллеги были обеспокоены и другой возможной угрозой, связанной с реализацией германского атомного проекта: даже если немцам не удастся создать атомную бомбу, они могли бы воспользоваться атомным реактором для широкого производства радиоактивных материалов, способных использоваться в качестве отравляющих газов. В конце весны 1943 года генерал Л. Гровс специально исследовал эту проблему, а в мае он обратился с просьбой к председателю Американского комитета по военно-научным исследованиям доктору Джеймсу Конанту с просьбой подготовить подробный доклад на эту тему. 1 июля Конант писал ему:

«Вполне вероятно, что с помощью автономных ядерных реакторов противник сможет производить значительные количества радиоактивных материалов с различными периодами полураспада, начиная с величин порядка двадцати дней».

Далее он добавил, что, возможно, уже с будущего года немцы, используя тяжелую воду, смогут производить такие материалы в количествах, эквивалентных примерно одному миллиону граммов радия в неделю. Конечно, и сам противник столкнется со сложностями в обращении с подобными материалами, однако с помощью только недельной продукции радиоактивных материалов, эквивалентной одной тонне радия, при ее распылении на площади 5 квадратных километров потребуется полная эвакуация этой территории; при этом значительная часть населения будет «выведена из строя».

Конант предупреждал, что вероятный ход событий может вынудить немцев распылить над неким городом, например Лондоном, радиоактивные материалы в концентрации, достаточной для заражения от половины до нескольких квадратных миль. В этом случае понадобится срочная эвакуация населения такого города. Далее генерал Гровс с облегчением прочитал: «Если немцами будет проведена атака с использованием радиоактивных материалов, можно с большой долей уверенности утверждать, что это произойдет не на территории США, а в Великобритании».

Конечно, в британцев эта оценка не вселяла оптимизма. Месяц спустя Джон Андерсон обсуждал этот вопрос с Конантом в клубе «Космос» в Вашингтоне. Во время беседы он напомнил Конанту о его меморандуме, в котором тот рассматривал возможность распыления радиоактивных отравляющих веществ над Англией. Далее Андерсон заявил, что Британия, в силу своей уязвимой позиции, жизненно заинтересована в успешной реализации атомного проекта. По словам Андерсона, последние новости из Норвегии свидетельствуют о том, что в Германии все еще не разработана собственная эффективная технология производства тяжелой воды. Британские ученые в этой связи считали наиболее перспективными три технологических способа получения тяжелой воды: фракционная перегонка обычной воды; реакция каталитического обмена с применением электролитического водорода; фракционная перегонка жидкого водорода. Первый способ (разработанный в Гамбурге профессором Гартеком), по мнению Андерсона, был лучшим из перечисленных, но требовал привлечения сразу многих предприятий. Об этом недостатке в свое время говорил и профессор Гартек. Вторую технологию немцы применяли на предприятии в Веморке, и англичане знали об этом. Третий способ (разработанный профессором Клузиусом) не был еще достаточно изучен. Англичан беспокоил тот факт, что, согласно их предварительным расчетам, использование этой технологии обеспечивало увеличение производительности в пять раз. Если немцы знали об этом и шли тем же путем, это грозило серьезными проблемами жителям острова.

Последствия применения немцами продуктов радиоактивного распада над территорией Великобритании оценил в своем отчете и один из офицеров медицинского исследовательского совета; в этом документе он обратил особое внимание на генетические последствия, которые могут быть вызваны радиацией. В отчете отмечалось, что при получении человеком определенной дозы, даже если она была получена в течение довольно долгого периода времени, его организм подвергнется мутации. Это приведет к генетическому ослаблению расы во втором и третьем поколениях. Согласно официальным данным, вероятно, это было единственным упоминанием возможности генетических изменений в результате применения радиоактивных материалов.

И это упоминание было связано не с результатами применения атомной бомбы союзниками против гражданского населения враждебной страны, а с опасениями радиоактивной атаки против Великобритании.

Немецкими учеными были проведены гораздо более тщательные исследования генетических последствий радиации, вызванной нейтронами или радиоактивными веществами. С 1943 года до конца войны несколько исследовательских институтов, в первую очередь генетический отдел Института имени кайзера Вильгельма в Вухе, близ Берлина, получили от уполномоченного по вопросам ядерной физики и военного ведомства задания на проведение соответствующих работ. Примерно через год после войны в немецких архивах было найдено письмо в адрес уполномоченного от профессора Института биофизики Б. Раевски. В письме говорилось, что профессор и его сотрудники, помимо прочего, изучали «биологический эффект корпускулярного излучения, включая нейтроны, при его применении в качестве оружия». Данный документ можно рассматривать как попытку принять меры предосторожности на случай, если союзники применят подобное оружие. Можно предположить, что немцы были так же не склонны применять в войне радиоактивные отравляющие вещества, как и обычные ядовитые газы.

С момента, когда американский проект «Манхэттен» передали под контроль армии США, был сделал огромный шаг вперед. В распоряжении ученых были оборудование для обогащения урана методом газовой диффузии и электромагнитным способом; вот-вот должен был начать работу первый экспериментальный графитовый реактор; в Ханфорде строились реакторы для получения плутония. Параллельно велись исследования в области применения реакторов на тяжелой воде, но к практическим экспериментам в этой области пока не приступали. Несмотря на это, близилось завершение строительства четырех предприятий по производству тяжелой воды, три из которых располагались на территории США. В лаборатории Нью-Мексико была собрана большая группа ученых под руководством доктора Роберта Оппенгеймера для непосредственной разработки и производства американской атомной бомбы.

Когда англичане узнали об огромных успехах их американских коллег, то, принимая во внимание наличие явной угрозы из Германии, они приняли решение свернуть работы над созданием атомного оружия в Великобритании. Англия направила своих ученых и инженеров в США для оказания содействия ходу работ над американской атомной программой на всех уровнях и для ускорения производства первой атомной бомбы. Этот решительный шаг не был вызван соображениями чистого альтруизма: американцы были теперь настолько впереди, что британская сторона могла только выиграть, отправив многочисленную команду своих экспертов во все звенья американского проекта. К концу 1943 года подобные работы в Великобритании были фактически прекращены.

В течение лета в Германии продолжали множиться слухи о чудо-оружии, над созданием которого работали ученые страны. В составленных офицерами службы безопасности рапортах о моральном состоянии немецких солдат и населения приводились длинные списки, в которых фигурировали «гигантские орудия», «стратосферные пушки», снаряды, летящие с помощью сжатого воздуха, ракеты и огромные бомбардировщики. Как было написано в одном из таких рапортов, датированном 1 июля 1943 года, «ширятся слухи о бомбе нового типа, такой огромной, что самолет одновременно способен поднять только одну такую бомбу. Дюжины таких бомб, созданных на основе законов атомной физики, будет достаточно для разрушения большого города с миллионным населением…». В июле эти слухи с помощью сотрудников британской разведки достигли Лондона. В одном таком похожем на сказку рапорте речь шла о ракете, которая имела теоретический радиус действия до 800 километров, а практический – до 500 километров. Вес ракеты составлял 40 тонн. Уже были проведены испытания, в ходе которых ракета преодолела расстояние 270 километров. В первой трети двадцатиметрового корпуса ракеты должно было размещаться взрывчатое вещество, «основанное на принципах деления атома». Такие ракеты уже были сфотографированы в Пенемюнде, на острове Узедом. Этот остров фигурировал и как место, где собирались ракеты.

Должно быть, у немцев также создавалась туманная, зачастую преувеличивавшая реальные успехи картина о ходе работ в области ядерной физики в стане врага. В мае 1943 года на Берлинской конференции профессор Гейзенберг заявил, что «другие страны, в особенности США, тратят огромные средства на исследования в этой области». Профессор Эсау, в то время уполномоченный по вопросам ядерной физики, составил отчетный доклад по итогам работы за первые полгода; 8 июля профессор Ментцель переслал этот доклад в штаб Геринга с собственными комментариями:

«Даже если в результате этих исследований мы не получим новых источников энергии или взрывчатых веществ, по крайней мере, мы сможем быть спокойными за то, что враг не сможет преподнести нам никаких сюрпризов в этой области».

Несмотря на то что по плану завод в Веморке должен был ремонтироваться до середины апреля, как считал профессор Эсау, возобновления поступления оттуда тяжелой воды, пока в ограниченных количествах, можно было ожидать не раньше, чем в конце июня. В июне производство тяжелой воды в Веморке составило 199 килограммов; при этом на одном из этапов производства удалось вновь наладить технологии обменного процесса. Однако в июле был произведен всего 141 килограмм. Это было связано с тем, что 24 июля американские бомбардировщики атаковали принадлежавший компании «Norwegian Hydro» завод по производству удобрений в Херойя. Поскольку завод в Херойя представлял собой основной источник сырья для предприятия по производству синтетического аммония в Рьюкане, а из Рьюкана, в свою очередь, по трубопроводу поступал водород на электростанцию в Веморке, последнее предприятие было вынуждено также снизить выпуск продукции.

Для рейхскомиссариата в Норвегии такое положение дел было нетерпимым. Они потребовали спустить излишки водорода прямо в воздух, поскольку отремонтированный завод тяжелой воды должен был продолжать работать любой ценой. В течение августа 1943 года удалось внедрить на предприятии последующие этапы технологии реакции обмена. Это означало, что общая годовая производительность завода к декабрю должна была составить три тонны. На свой страх и риск генеральный директор «Norwegian Hydro» Вьарн Эриксен отменил прежний приказ о выпуске в воздух излишков водорода. Кроме того, находясь в Осло, он заявил, что будет рекомендовать совету директоров полностью прекратить выпуск тяжелой воды, поскольку это провоцирует налеты на предприятие авиации союзников. Не дрогнув перед угрозами со стороны немецких властей, Эриксен настоял перед советом директоров на этом решении, пригрозив в противном случае уйти в отставку. Однако до того, как состоялось голосование, он был арестован и отправлен в Германию, где просидел в тюрьме до конца войны. В то время арест Эриксена связывали с его обструкционизмом, но, возможно, это было просто совпадением, поскольку как раз в то время немцы осуществляли массовые аресты бывших офицеров норвежской армии.

Причины беспокойства среди населения Норвегии объяснить довольно просто: люди видели, как после диверсии в Веморке немцы принимали повышенные меры безопасности, и сделали из этого свои заключения. Они видели, как вокруг Веморка вдруг выросли заграждения из колючей проволоки, минные поля и пулеметные гнезда, и соответственно реагировали на это. Явно напуганные протестами населения, германские власти согласились в будущем не настаивать на наращивании производства тяжелой воды в Веморке. Ее объемы будут ограничены количеством отходов при производстве аммония.

По мере того как союзники усиливали свои бомбардировки территории Германии, множились трудности в ходе атомной программы: как только какая-то группа ученых принимала решение перейти к некоему важному эксперименту, ее лаборатории вдруг оказывались уничтоженными. Случалось, что их работа приостанавливалась в связи с программой по эвакуации важнейших объектов из крупных городов на западе страны. Тем летом проект обогащения урана-235 с помощью ультрацентрифуги переживал и ряд технических трудностей: были проблемы с утечками через соединительные детали, дважды взрывался на испытаниях роторный барабан. В июле 1943 года лаборатория была свернута и эвакуирована во Фрайбург на юге Германии. Это произошло после того, как английская авиация провела серию воздушных налетов на Киль и Гамбург. Работы были приостановлены на много недель.

Похожая судьба постигла и другой способ выделения изотопа урана-235 методом «изотопных шлюзов», предложенный молодым берлинским физиком доктором Багге. Работая с прототипом машины, Багге использовал вместо урана серебро. В окончательном варианте машины Багге должен был использоваться гексафторид урана, что также предполагало многочисленные технические проблемы. 28 июня Багге, наконец, получил из Геттингена известие о том, что с помощью его машины удалось добиться обогащения легкого изотопа серебра на 3–5 процентов. Практические результаты были непостижимым образом лучше предварительных теоретических расчетов.

Компании «Bamag-Meguin» поручили собрать второй образец машины. Однако, если первый прототип получал «молекулярный луч» при нагревании до газообразного состояния рабочего металла серебра, вторая модель, по замыслу доктора Багге, должна была работать с газообразными веществами. Сборка новой машины началась 5 августа; теперь Багге помогал квалифицированный инженер компании «Bamag-Meguin» доктор Зиберт. Затем положение вдруг изменилось в худшую сторону: в конце 1943 года начались массированные бомбардировки Берлина авиацией союзников. С целью избежать катастрофы, подобной произошедшей в Гамбурге, власти отдали приказ большому количеству важнейших учреждений покинуть столицу Третьего рейха. В течение августа и сентября Багге занимался организацией эвакуации примерно одной трети оборудования и сотрудников Института физики из Берлин-Далема в городок Хехинген на юге Германии.

К зиме, когда Берлин начал содрогаться под бомбами союзников, здание института в Далеме было странно опустевшим. Гейзенберг не уехал в эвакуацию, поскольку ему был необходим доступ к высоковольтному ускорителю частиц. Кроме того, вместе с профессором Боте он планировал начать новую серию на реакторе, установленном в специально построенном бункере. В Берлине остались и Багге, и Вирц. И все же распыление лабораторий и персонала, наступившая в связи с этим необходимость совершать частые утомительные поездки из одного края Германии в другой, несомненно, самым пагубным образом сказались на германской науке.

Однако были и другие факторы, непреодолимым барьером вставшие перед германским атомным проектом. К числу самых значительных из них относится упрямство и неуступчивость некоторых наиболее именитых немецких ученых. В середине октября это стало явно видно на состоявшейся в Национальном бюро по стандартам в Берлине трехдневной научной конференции под председательством профессора Эсау. Об этом красноречиво свидетельствовал тот факт, что из 44 выступивших на конференции ученых ни один не принадлежал к ближайшему окружению профессора Гейзенберга. При этом все остальные директора Института физики имени кайзера Вильгельма (Ган, Боте и Раевски) выступали с докладами. Доктор Эрих Багге писал по этому поводу:

«Выступал на встрече расширенного состава уранового клуба с сообщением об обогащении легких изотопов серебра методом изотопного шлюза. (В присутствии Эсау, Витцеля, представителя из министерства Шпеера и прочих.) Конференция проходила в Бюро стандартов».

Самыми важными были, пожалуй, первые два из прозвучавших на конференции выступлений: Фюнфер и Боте рассказали о проведенных ими экспериментах с небольшими реакторами, работавшими на тяжелой воде и уране. Ученые пытались изменять расположение уровней топлива и замедлителя относительно друг друга. В свою очередь, выступление профессора Позе и профессора Рексера из бывшей военной группы было посвящено «экспериментам с различным геометрическим расположением оксида урана и парафина».

В результате предыдущих экспериментов учеными было сформулировано «правило большого пальца», согласно которому для реактора является оптимальным примерно одинаковое соотношение урана и тяжелой воды; при этом при заданной толщине урановых пластин один сантиметр оптимальным слоем тяжелой воды между слоями урана должно быть примерно двадцать сантиметров. Последующие эксперименты, проведенные уволенными из военной группы профессорами Позе и Рексером (к сожалению, им пришлось использовать оксид урана и парафин), вновь подняли вопрос о том, действительно ли пластины являются оптимальной формой для применяемого в реакторе урана. В ходе серии малозначительных экспериментов в лаборатории профессора Эсау эти физики доказали, что пластины, вне всякого сомнения, являлись худшим из предполагаемых вариантов: «Кубическая форма более удобна, чем урановые прутья, применение которых, в свою очередь, намного удобнее использования пластин». Такими были их выводы.

Поскольку в случае применения урана в кубиках более сложным считалось решение проблемы отвода тепла из образуемой им сложной решетки, некоторые из ученых высказывались за использование урана в форме прутьев. Однако никто уже больше не высказывался за производство урановых пластин, тем более что их изготовление и обеспечение защиты от коррозии представляло собой значительную техническую проблему. Единственным аргументом в защиту урановых пластин было замечание, сделанное профессором Гейзенбергом в беседе с профессором Гартеком, которое повергло последнего в состояние глубокой озабоченности. Нобелевский лауреат заявил, что он настаивал на продолжении использования в большом реакторе (находящемся в берлинском бункере) урана в пластинах, поскольку применение пластин было более удобным для теоретических выводов, чем сложная кубическая решетка.

В итоге вся программа должна была стоять на месте до тех пор, пока не будут изготовлены необходимые формы и другое литейное оборудование для тяжелых урановых плит. Предполагалось построить новую формовочную печь большой производительности. Кроме того, компания «Auer» и другие лаборатории взялись провести широкий спектр исследований в области антикоррозийного покрытия готовых плит. Лаборатория профессора Эсау разработала технологию покрытия урановых плит слоем алюминия или олова, от которой, впрочем, пришлось отказаться по причине отсутствия урана должной степени очистки. В ноябре компания «Auer» успешно освоила технологию защиты урановых плит фосфатной эмалью, обеспечивавшей защиту от пара даже при температуре 150 градусов и давлении пять атмосфер. В конце 1943 года компания «Auer» начала литье и прокатку урановых плит, необходимых для экспериментов в большом реакторе Гейзенберга в Берлине.

В конце своего выступления на конференции в октябре 1943 года, в котором было доказано превосходство применения урана в кубической форме, Позе и Рексер рекомендовали приступить к масштабному производству кубиков урана. На состоявшейся в ноябре того же года конференции в штаб-квартире компании «Auer» в Берлине Эсау и Дибнер предложили компании начать производство некоторого количества кубиков урана; при этом они требовали, чтобы параллельно фирма «Auer» продолжала выпуск урановых пластин. После этого компания «Auer» создала отдельное литейное производство урана в кубиках для Дибнера и его группы в городе Готтов.

В своем предыдущем эксперименте Дибнер поместил в реактор 108 самодельных кубиков урана, применив в качестве замедлителя тяжелый лед.

Ему удалось избежать использования в качестве дополнительного материала алюминия, участие которого в реакции осложнило бы вычисления. Теперь он запланировал два последующих эксперимента, в ходе одного из которых планировал использовать вдвое больше кубиков урана, чем прежде. На этот раз в качестве замедлителя в реакторе должна была использоваться тяжелая вода; кубики урана должны были подвешиваться в тяжелой воде с помощью специальных тонких нитей, изготовленных из металлических сплавов. Цилиндрическая алюминиевая емкость, в которую предполагалось поместить уран и тяжелую воду, была перевезена в Готтов и закопана в землю на том же месте, где был проведен первый эксперимент. Для экономии твердого парафина Дибнер поставил алюминиевый бак на деревянные шпалы и наполнил его парафином на 160 сантиметров. В нижней части слоя парафина располагалось имевшее форму шара углубление размером 102 сантиметра. Вертикальный цилиндр с твердым парафином был подвешен над углублением со стальной балки. Таким образом, для того, чтобы обеспечить доступ в углубление, было достаточно приподнять этот цилиндр. Именно в этом углублении планировалось построить оба реактора.

Первый реактор «для контроля» решили сделать такого же размера, как и предыдущий, в котором использовался тяжелый лед. Соображения геометрической симметрии на этот раз не позволили использовать 108 кубиков урана, поэтому в реакторе разместили 106 таких кубиков. Они были натянуты на металлических нитях, ведущих от крышки бака с парафином и прикрепленных к металлической балке звеньями по восемь и по девять штук. Каждый кубик был покрыт специальной эмульсией из полистирола, разработанной компанией «Auer». Профессор Хаксель лично испытал эту эмульсию и убедился в том, что ее применение практически сводит к нулю поглощение нейтронов. Кубики не располагались симметрично относительно центра реактора; каждый из них находился на одинаковом расстоянии 14,5 сантиметра от своих двенадцати соседей. Конструкция этой сложной кубической решетки была настолько продуманной, что ее установка заняла всего один день.

«Контрольный» реактор должен был содержать 254 килограмма урана и 4,3 тонны твердого парафина, примененного в качестве защитного отражателя. Сначала в пока еще пустующее углубление был помещен радий-бериллиевый источник нейтронов, который крепился на крае металлического прута с помощью небольшого магнита. После измерения интенсивности испускания нейтронов туда же поместили уран и заполнили яму 610 килограммами тяжелой воды. Затем, после новых измерений, из реакторной шахты с помощью лебедки подняли крышку и извлекли уран. И наконец, провели последние измерения концентрации тяжелой воды, взяв на пробу небольшое количество. Одновременно с этим шла подготовка к следующему эксперименту с использованием большего количества урана. Поскольку основные усилия компания «Auer» сосредоточила на производстве урановых пластин для реактора Гейзенберга, она смогла предоставить в распоряжение Дибнера всего 180 кубиков урана. Однако, ничуть не растерявшись, профессор решил использовать оставшиеся в его распоряжении после предыдущих опытов 240 самодельных кубиков. Эти импровизированные кубики были выполнены из сложенных вместе наподобие бутербродов кусочков пластин урана. Вес таких кубиков был несколько меньшим (2,2 кг) по сравнению с материалом, изготовленным промышленным способом (2,4 кг). Однако это не должно было повлиять на результаты эксперимента.

Начало эксперимента было таким же, как и в предыдущем случае. Затем в реакторе было размещено не менее 564 килограммов урана и 592 килограммов тяжелой воды.

После проведения вычислений с учетом всех возможных отклонений доктор Дибнер и его сотрудники были поражены, обнаружив, что «чистое» увеличение числа нейтронов, покидающих поверхность реактора, составило 6 процентов по сравнению с тем количеством, которое испускал источник нейтронов. Такая цифра все еще не была достаточной для того, чтобы обеспечить работу реактора в автономном режиме. И все же результат был многообещающим. Значения обоих экспериментов, по мнению доктора Дибнера, были «очень высоки» и «далеко выходили за рамки теоретических прогнозов». Дибнер немедленно приступил к планированию эксперимента на еще большем реакторе с использованием кубиков рассчитанного им размера шесть, а не пять сантиметров. Следующий эксперимент, как он считал, даст окончательный ответ на вопрос об определении размеров реактора, работающего на тяжелой воде.

В начале осени немцы решили избавиться от евреев на территории Дании. В конце сентября фюрер дал свое принципиальное согласие на арест и депортацию из страны около 6 тысяч евреев. Немецкий губернатор Дании проинформировал Риббентропа, что он не намерен проводить конфискацию имущества высылаемых из страны с тем, чтобы не давать поводов для заявлений, что «целью операции является именно завладеть этим имуществом». Массовые аресты должны были состояться в ночь на 1 октября 1943 года. За несколько дней до этой даты один из сотрудников германского посольства в Копенгагене ознакомился с планом тщательно подготовленной спасательной операции. В частности, этот дипломат по фамилии Дуквитц убедился в том, что профессора Нильса Бора предупредили о грозившей ему опасности. В течение нескольких последующих ночей небольшая флотилия катеров вывозила подлежавших аресту датских граждан в нейтральную Швецию. Дуквитц обеспечивал отсутствие на их пути немецких сторожевых катеров. Среди спасенных был и профессор Нильс Бор, которому вместе с семьей удалось бежать в Швецию на переполненном рыбацком судне. 6 октября он был вывезен с территории Швеции. Профессору пришлось проделать это опасное путешествие в пустом бомбовом люке бомбардировщика «москито».

По прибытии в Лондон Нильс Бор открыл много нового о том, что произошло в научном мире с тех пор, когда в 1939 году он вместе с доктором Уиллером в Принстоне пролил свет на теорию деления урана. Бор познакомился с Перрином и капитаном 2-го ранга Уэлшем, а 12 октября состоялась его первая из многочисленных за время войны встреч с лордом Червеллом. В обмен на новости, с которыми его любезно ознакомили англичане, Бор в свою очередь рассказал им многое о том, чего они не знали и не могли знать. В 1941 году ряд видных немецких ученых, включая профессоров Гейзенберга и Иенсена, побывали у него в Копенгагене. По смыслу беседы он понял, что немцы всерьез рассматривают возможность применения атомной энергии в военных целях.

Прежде англичане полагали, что успешная атака диверсантов управления специальных операций в Веморке почти на два года лишила Германию запасов тяжелой воды. Однако теперь стало ясно, что уже в апреле производство было частично возобновлено. После «мягких, но настойчивых расспросов» в офисе генерала Гровса британский представитель в Вашингтоне Джон Дилл уведомил американского генерала Маршалла в том, что, по более реалистичным оценкам, поврежденное предприятие будет полностью восстановлено в течение двенадцати месяцев. На этот раз предложение о проведении силами большой группы командос очередной диверсии в Веморке не получило поддержки. Генерал Гровс убедил Маршалла в необходимости авиационного налета на гидроэлектростанцию. Поскольку речь шла о прицельном бомбометании, выполнение операции Объединенный штаб решил возложить на летчиков-бомбардировщиков из состава базировавшейся на территории Великобритании 8-й воздушной армии США.

Налет был выполнен пилотами «летающих крепостей» 3-й авиационной дивизии. 16 ноября они вылетели в холодное предрассветное небо Англии; каждый самолет нес значительный дополнительный запас горючего, необходимого для долгого возвращения обратно на базу. Атака завода была точно спланирована и должна была состояться между 11.30 и полуднем. Было известно, что в это время большинство рабочих будут находиться на обеде.

Командир 100-й бомбардировочной группы майор Джон Беннет, как и многие его коллеги, летел над Северным морем на высоте 5 тысяч метров. Немецких истребителей обнаружено не было. Операция проходила настолько гладко, что, когда группа бомбардировщиков подходила к побережью Норвегии, оказалось, что они летят с опережением графика на восемнадцать минут. Беннет приказал подчиненным развернуться и в течение пятнадцати минут сделать круг над побережьем. К тому времени, когда бомбардировщики вновь показались перед норвежским берегом, немецкая зенитная артиллерия была начеку. По бомбардировщикам открыли огонь артиллерийских орудий различных калибров. Один из самолетов загорелся, другой с горящим двигателем стал отставать. Десять членов экипажа с парашютами выбросились в море. Перед тем как начать бомбометание, 100-я авиагруппа чуть не столкнулась нос к носу с 95-й группой, которая шла на цель впереди нее. 95-я группа должна была начать бомбометание первой, но не смогла отыскать цели в плотных облаках и развернулась назад не отбомбившись. Вомбардир 100-й группы, напротив, легко отыскал цель, и вот уже, не дожидаясь запланированных 11.30, первая волна бомб с воем устремилась вниз, в Веморк.

В течение последующих тридцати девяти минут 140 «летающих крепостей» яростно атаковали цель. В полдень еще 15 бомбардировщиков нанесли удар непосредственно по Рьюкану. На Веморк было нацелено свыше 700 250-килограммовых бомб, а на Рьюкан более 100 120-килограммовых. Поставленные немцами в рамках усиления мер безопасности после первого рейда агентов управления специальных операций в феврале дымовые генераторы показали себя с лучшей стороны. Вомбометание было неточным; бомбы рассеялись, и важные объекты практически не пострадали. Во время рейда было убито 22 норвежца, в том числе один из них был убит взрывом случайной бомбы в лесу, в нескольких километрах от предприятия. Три бомбы попали в трубопроводы завода и еще две в верхний шлюз, ворота которого автоматически закрылись, чем предотвратили, казалось бы, неизбежное наводнение. Только четыре бомбы попали в саму электростанцию и еще две – в расположенный рядом цех электролиза водорода. Навесной мост через ущелье получил прямое попадание, однако цех по производству тяжелой воды высокой концентрации, расположенный в подвале, не пострадал. Но даже таким образом цель проведения рейда можно было считать достигнутой.

Вскоре немцы поняли причину авианалета на Веморк. Профессор Эсау проинформировал Геринга о том, что целью рейда было разрушение предприятия по производству тяжелой воды. При неработавшей электростанции прекратилась работа и завода тяжелой воды. Батареи неразрушенного цеха были полны тяжелой воды низкой концентрации. Доктор Берке снова посетил предприятие и доложил в Берлин, что все надежды возобновить производство напрасны. Как пророчески заметил профессор Эсау в своем майском выступлении, пришло время эвакуировать производство тяжелой воды в относительно безопасные места на территории рейха.

Еще одним результатом проведенного американцами рейда стало закрытие второго принадлежавшего компании «Norwegian Hydro» предприятия в Захейме. Предприятие просуществовало менее года, и, поскольку наибольшая концентрация полученной там тяжелой воды не превышала 70 процентов, было принято решение не вывозить ее. Предполагалось, что к концу 1943 года производительность предприятия в Захейме составит 50 килограммов тяжелой воды в месяц. Через три дня после бомбардировки Веморка Эсау проинформировал Имперский исследовательский совет, что намерен выделить 80 тысяч рейхсмарок на возведение на территории Германии завода по производству тяжелой воды взамен уничтоженного в результате «акции неприятеля».

В последний день ноября радист управления специальных операций Эйнар Скиннарланд передал из Телемарка в Лондон, что все оборудование, необходимое для производства тяжелой воды, подлежало демонтажу и отправке из Веморка в Германию. Проанализировав полученную информацию, Джон Андерсон и другие руководители проекта «Tube Alloys» пришли к единодушному выводу, что в связи с недостаточными мощностями и высокой стоимостью электроэнергии в Германии сам по себе факт вывоза оборудования не представлял особой опасности. Лондон был обеспокоен возможностью вывоза в Германию из Норвегии оставшихся запасов тяжелой воды. В связи с этим штаб управления специальных операций отправил Скиннарланду радиограмму с распоряжением следить за дальнейшим развитием событий и докладывать обо всех изменениях обстановки.

Находившееся в Лондоне правительство Норвегии в изгнании было шокировано воздушным налетом самолетов ВВС США на Рьюкан без предварительной консультации с ним. В таком же неведении относительно планировавшегося бомбового удара находилось и управление специальных операций. 1 декабря норвежцы направили правительствам Великобритании и США официальную ноту протеста, в которой напоминали о готовности предоставлять в распоряжение союзников информацию о промышленных объектах на территории Норвегии. Кроме того, союзников призывали проводить диверсионные акты на имеющих жизненно важное значение объектах с минимумом потерь среди населения и ущерба для экономики страны. Ущерб, причиненный в результате бомбардировок принадлежавших компании «Norwegian Hydro» предприятий сначала в Херойя, а затем в Рьюкане и Веморке, представлялся норвежской стороне «не соответствующим по своему эффекту поставленным целям». После июльской бомбардировки в Херойя союзники обещали норвежцам улучшить взаимодействие. Это было сделано после того, как выяснилось, что норвежская сторона планировала проведение актов диверсий на предприятиях по производству легких сплавов на территории Норвегии, не причиняя ущерба предприятиям по производству удобрений. В то же время, несмотря на обещанное взаимодействие, «атаки против Веморка и Рьюкана были осуществлены без предварительных консультаций с норвежской стороной и даже без предоставления ей заранее необходимой информации». Далее в ноте подчеркивалось, что «если целью проведения налетов была необходимость остановить работу не предприятий по производству удобрений, а иных объектов, например заводов по производству тяжелой воды, для этого существуют более эффективные, чем бомбардировки с воздуха, специальные методы». Авианалет на гидроэлектрические предприятия в Телемарке оставил горький осадок у многих норвежцев. В них глубоко укоренились подозрения, что истинные цели проведения рейдов диктовались американскими планами послевоенной коммерции, а не военной необходимостью.

Прошел месяц, прежде чем британское правительство ответило на этот документ нотой. В ней отвергался как сам протест, так и претензии норвежской стороны на предоставление ей права самостоятельно выбирать на территории Норвегии цели для проведения налетов авиации или актов диверсии. Веморк подвергся бомбардировке, говорилось далее в ноте, потому что в распоряжении британских военных имелась точная информация о существенном повышении мер безопасности в месте проведения предыдущей диверсии, поэтому об осуществлении повторной успешной операции не могло быть и речи. Спустя еще три недели норвежское посольство в Вашингтоне было официально уведомлено о том, что согласно информации, полученной государственным департаментом от министерства обороны США, проведению воздушного рейда предшествовал тщательный анализ обстановки. Самые темные подозрения норвежской стороны получили подтверждение после отказа американцами выступить гарантами поставок из Швеции электрооборудования, необходимого для восстановления мирных объектов на территории Норвегии, подвергшихся бомбовым ударам. Тем не менее Швеция все равно выполнила поставки необходимых материалов, и уже через несколько месяцев предприятия по производству удобрений и сплавов вновь приступили к работе[30].

Совсем по-другому обстояло дело с производством тяжелой воды: в ноябре профессор Эсау и доктор Дибнер приняли решение в будущем передать эту задачу в ведение компании «И.Г. Фарбен», а не военных властей в Норвегии. В течение какого-то времени велись споры относительно того, сохранить ли полномасштабное производство в Веморке или использовать завод для производства только тяжелой воды низкой концентрации для дальнейшей транспортировки в Германию. 13 декабря управление рейхскомиссариата уведомило компанию «Norwegian Hydro», что производство тяжелой воды на заводе в Веморке возобновлено не будет. В конце года Эсау заверил представителей Геринга, что оставшаяся на поврежденном заводе в Веморке тяжелая вода низкой концентрации будет переправлена в Германию для доведения ее до нужной степени концентрации.

На предприятии «Leuna» компании «И.Г. Фарбен» уже было построено небольшое экспериментальное предприятие под кодовым названием «Сталинский орган», работавшее по принципу двойного температурного цикла, технологии, разработанной Гартеком и Суэссом. Однако стоимость полномасштабного предприятия, работающего с применением такой технологии, была бы весьма значительной: один из инженеров «И.Г. Фарбен» рассчитал, что стоимость такого предприятия составит 24,8 миллиона рейхсмарок. Его возведение потребует 10 800 тонн стали, 600 тонн стальных сплавов и несколько сот тонн никеля. Предприятие будет потреблять до 50 тонн бурого угля в час. Эсау колебался, не решаясь утвердить столь дорогостоящий проект.

Кроме того, как оказалось, у проекта появились альтернативы: один из самых талантливых учеников профессора Гартека доктор К. Гейб предложил применить на предприятии «Leuna» абсолютно новый способ получения тяжелой воды: двухтемпературный процесс обмена с использованием сульфида водорода. Этот способ сейчас широко применяется в США. Возведение такого предприятия значительно удешевляло процесс и снижало расход энергии по сравнению с технологией, предложенной Гартеком и Суэссом. На бумаге проект выглядел идеально, поскольку расчетный фактор сепарации сульфида водорода был весьма высок. Гартек подробно обсудил эту технологию с ее автором, Гейбом, и оба пришли к выводу, что теперь уже поздно переходить на новую технологию. Это было обусловлено высокими коррозийными свойствами сульфида водорода и вытекавшими из них конструкторскими сложностями.

Второй альтернативой, которую должен был рассмотреть нерешительный профессор Эсау, был полный отказ от использования тяжелой воды при условии получения технологии, обеспечивающей успешное обогащение урана-235. Как в этом случае будет выглядеть Эсау, рекомендовавший многомиллионные затраты на производство тяжелой воды?

Тем не менее профессор Эсау утвердил контракт, уполномочивавший компанию «И.Г. Фарбен» на возведение на предприятии «Leuna» завода, аналогичного предприятию в Норвегии. Новый завод должен был доводить до расчетной концентрации 99,5 процента прибывающий в Германию полуфабрикат. Планировалось, что производительность предприятия составит 1,5 тонны в год. «Строительство этого предприятия должно быть выполнено в максимально сжатые сроки, – писал позже Эсау, – для того чтобы как можно скорее дать возможность обеспечить тяжелой водой проведение масштабных экспериментов, которые невозможны без этого вещества». Помимо остатков продукции норвежского завода, немецкие ученые теперь могли рассчитывать только примерно на одну тонну в год низкокачественной продукции (около 1 процента) предприятия Монтекатини в Мерано.

Что касается перспектив получения надежных технологий обогащения урана-235, в своем последнем отчете, сделанном в конце 1943 года, профессор Эсау упомянул только две из них: метод «изотопного шлюза», разработанный доктором Багге, и ультрацентрифугу группы из Фрайбурга. Остальные технологии Эсау считал нежизнеспособными и лишенными будущего. И тут проект доктора Багге постигло очередное несчастье: во время бомбежки Берлина был уничтожен только что созданный прототип с газовым приводом и вся документация к нему. Это случилось при попадании бомбы в здание, в котором располагался завод фирмы «Bamag-Meguin». Теперь все приходилось снова начинать сначала.

Первыми «пострадавшими» в результате авианалета на Веморк были ученые группы доктора Дибнера. Как известно, они уже осуществили два эксперимента на урановых реакторах с использованием кубиков урана и тяжелой воды. Теперь в стадии подготовки был третий эксперимент, в результате которого ученые планировали определить критическую массу урана для реакторов, работающих на тяжелой воде. Профессор Эсау был вынужден оправдываться перед Геринтом: «Они планировали дальнейшее увеличение реактора, однако эксперимент не может быть осуществлен в связи с потерей производства тяжелой воды». В то же время то количество тяжелой воды, которое Дибнер просил для своего эксперимента, было передано в распоряжение профессора Гейзенберга, который также запланировал серию экспериментов с использованием урана в пластинах на реакторе в бункере Института физики в Берлине.

Гейзенберг все еще не получил достаточного количества пластин урана. Возможно, это было связано с техническими трудностями в их изготовлении. Кроме того, в течение 1943 года наметился заметный спад в производстве урана. За весь год компания «Degussa» произвела менее четырех тонн урана; в то же время на том же предприятии было произведено три тонны тория. Четыре с половиной тонны металлического урана было передано на предприятие номер 1 для изготовления пластин. Литье и прокатка пластин все еще сопровождались значительными технологическими трудностями. Значительные задержки в поставках пластин урана были также вызваны эвакуацией ряда предприятий и нехваткой материалов и запчастей в результате систематических налетов британской бомбардировочной авиации.

Вскоре после того, как компания «Degussa», наконец, перешла на массовое производство урана в кубиках, стала очевидной губительность задержек в поставках материалов. Особенно обидным было, что все эти сбои происходили на фоне того успеха, который наметился в ходе экспериментов группы Дибнера. В результате только одного рейда бомбардировщиков Королевских ВВС на Франкфурт предприятия компании «Degussa» превратились в руины, а все производство урана сократилось вдвое. Удручал тот факт, что на предприятии успели изготовить всего несколько сот кубиков урана.

Вопрос о том, насколько виновен в кризисе, постигшем германский атомный проект, профессор и какова здесь доля вины самих ученых-физиков, до сих пор остается открытым. Имя профессора Эсау к этому времени стало непопулярным практически во всех группах ученых, работавших над проектом. К тому же профессор умудрился навлечь на себя недовольство президента всего объединения научных учреждений имени кайзера Вильгельма доктора Фоглера. И что, пожалуй, самое главное, он стал персоной нон грата для рейхсминистра Альберта Шпеера. Эсау был 61 год, когда его освободили от должности уполномоченного Геринга в вопросах ядерной физики.

Колесо разыгранной против него интриги начало раскручиваться за много недель до отставки: 23 октября непосредственный руководитель Эсау профессор Рудольф Ментцель встретился в Мюнхене с профессором Вальтером Герлахом. После того как коллеги провели примерно полчаса за бутылкой шнапса, Ментцель неожиданно спросил Герлаха, как он относится к тому, чтобы возглавить секцию физики в Имперском исследовательском совете. В то время эту должность еще занимал Эсау. Кто именно рекомендовал на этот пост, а следовательно, и на пост представителя Геринга по ядерной физике долговязого уроженца рейнских земель с птичьим лицом, так и осталось тайной. Читатель, вероятно, понял, что профессор Герлах прежде не имел никакого отношения к германской атомной программе. Его вклад в военную науку ограничился разработкой аппаратуры размагничивания для немецких субмарин; кроме того, Герлах принимал участие в разработке торпед для того же ведомства. В 1940 году он осуществлял общее руководство исследовательскими работами в области разработок нового поколения взрывателей для торпед; при этом основной упор делался на создании неконтактных магнитных взрывателей. Осенью 1943 года Герлах возглавлял Институт физики при университете в Мюнхене. Обладавший спокойным характером, этот представитель академической школы, занимавшийся в свободное время разведением цветов, находился в прекрасных отношениях с большинством ведущих немецких физиков того времени. Обезоруживающе открытый в общении, он тем не менее с истинно дипломатическим искусством следовал нелегким курсом в обстановке таящих неожиданные опасности политических интриг авторитарного государства. Герлах умудрился стать своим даже для чинов СС.

Профессор Герлах обсудил предложение Ментцеля с Гейзенбергом и Ганом. И тот и другой посоветовали ему принять предложенный пост. Герлах настаивал на предоставлении ему абсолютных полномочий и полной самостоятельности в распределении финансовых фондов; он хотел самостоятельно решать, сколько денег получит тот или иной институт, включая и находившийся на особом положении институт Гейзенберга. По словам самого Герлаха, он с известной долей подозрительности относился к амбициям последнего. Кроме того, Герлах потребовал для себя права ежегодно рассматривать результаты работы, проделанной любым из подчиненных ему ученых. Все эти полномочия были ему обещаны.

Пять дней спустя, 28 октября, Ментцель вызвал к себе профессора Эсау и проинформировал его о том, что рейхсминистр Шпеер и сам Ментцель недовольны результатами его деятельности на посту руководителя секции физики Имперского исследовательского совета. Эсау составил письма об отставке с занимаемых постов и отправил их Герингу. В то же время Ментцель направил письмо в министерство вооружений, в котором запрашивал мнение Шпеера относительно кандидатуры преемника Эсау. Этот шаг был чистой формальностью, поскольку Ментцель и Шпеер при личной встрече обсудили этот вопрос еще несколько недель назад: «Мы сошлись на кандидатуре профессора Герлаха из Мюнхена, который дал устное согласие возглавить оба поста, ранее принадлежавшие профессору Эсау».

Рассерженный Эсау обсудил свою отставку с рядом высших офицеров люфтваффе, включая генерала Роденшатца. Он не без основания обвинял Шпеера в том, что тот вмешивается в дела Имперского исследовательского совета, который был вотчиной Геринга. Но и там ему не удалось заручиться сколь-либо существенной поддержкой. Мало кто среди прочих представителей рейхсмаршала хотел, чтобы он сохранил за собой этот пост. Так, профессор Рамзауэр выразил явную неприязнь к Эсау, а доктор Фоглер в частной беседе приветствовал грядущую отставку своего коллеги. Кроме того, Шпеер сам предложил Герингу эту перестановку: кандидатура Герлаха куда больше устраивала и того и другого, чем его предшественник.

Новое назначение явилось поворотным пунктом в германском ядерном проекте. Герлах был одновременно циником и идеалистом. Он считал, что новые приоритеты во время войны почти полностью отодвинули в сторону академическую науку. Поэтому своей миссией он считал спасение «чистой» науки в Германии, а в качестве средства для этого был избран к тому времени хромающий на обе ноги атомный проект.

2 декабря 1943 года ожидаемое многими событие, наконец, состоялось: Герман Геринг подписал приказ о назначении Вальтера Герлаха руководителем всех исследований, осуществлявшихся в Германии в области физики; ранее возглавляемая Эсау группа ядерных исследований с 1 января 1944 года переподчинялась новому шефу. Для того чтобы успокоить уязвленное самолюбие Эсау, ему было предложено другое назначение, связанное с исследованиями в области высоких частот. Он поспешил с ним согласиться, разумно рассудив, что оно было санкционировано Шпеером, который таким образом надежно ограничивал круг обязанностей Эсау и полностью отодвигал его от проблем ядерной физики. В начале декабря Шпеер утвердил новое назначение Эсау, а Имперский исследовательский совет направил соответствующие уведомления заинтересованным лицам. Итак, с 1 января 1944 года у руля германской ядерной физики встал профессор Вальтер Герлах.

К концу января остатки запасов тяжелой воды были подготовлены к отправке из Норвегии в рейх. 14 тонн драгоценной жидкости, продукт последней стадии электролиза на предприятиях в Веморке и Захейме, были разлиты в 39 бочек с маркировкой «углекислый калий». На самом деле из этих 14 тонн содержание тяжелой воды составляло всего 613,68 килограмма, а ее концентрация варьировала от 97,6 до 1,1 процента. И все же у немецкого руководства не было другого выхода, кроме как постараться благополучно доставить всю партию, включая тяжелую воду низкой концентрации, в Германию. Для сопровождения и охраны транспорта в Рьюкан было отправлено специальное подразделение германской армии. В Берлине доктор Дибнер пригласил своего заместителя доктора Вернера Джулиуса в свой новый кабинет в здание Гарнака и предложил ему отправиться в Веморк в качестве своего личного представителя на время транспортировки материала в Германию. В Норвегии начались переговоры о предоставлении транспортных средств для доставки груза с заводов в порт погрузки.

Все эти приготовления не могли не привлечь внимания британских разведывательных служб. В конце января агент управления специальных операций в Рьюкане Эйнар Скиннарланд получил радиограмму из Лондона, в которой говорилось о том, что завод по производству тяжелой воды будет демонтирован и переправлен в Германию. Командование управления запрашивало о том, какие меры могут быть приняты для того, чтобы воспрепятствовать этому шагу в случае, если информация подтвердится. В начале февраля Скиннарланд радировал в штаб управления в Лондон, что, по его данным, примерно через неделю состоится перевозка оставшихся запасов тяжелой воды из Норвегии в Германию. Агент запрашивал инструкции относительно того, что должна была в связи с этим предпринять подпольная военная организация.

На этот раз не на шутку встревоженные британские власти действовали с поразительной быстротой. Военный кабинет отдал распоряжение управлению специальных операций сделать все возможное для того, чтобы уничтожить эту последнюю партию тяжелой воды. В свою очередь, управление отправило радиограммы Скиннарланду и лейтенанту Кнуту Хаукелиду, находившемуся со своей группой в 80 километрах от Рьюкана. Эти два человека должны были организовать операцию по уничтожению контейнеров с тяжелой водой. Поскольку управление специальных операций не располагало другими силами в этом районе, прямое нападение на Веморк, охрана которого была значительно усилена после диверсии, исключалось. Помимо увеличения численности подразделений охраны, была усовершенствована система минных полей вокруг завода и заделаны все входы на его территорию, кроме единственных стальных ворот, около которых находился круглосуточный пост.

После нападения диверсионной группы на завод в Веморке Хаукелид прожил около года на бескрайних просторах плато Хардангер. Отсюда он руководил подпольной норвежской военной организацией в Телемарке. Далеко к западу находился агент Скиннарланд, которому удалось развернуть стационарную радиостанцию, которая поддерживалась в рабочем состоянии с помощью гидротурбины. С помощью этой станции он поддерживал устойчивую связь с радиостанцией управления специальных операций в Букингемшире. Продукты, которые группа когда-то привезла с собой, давно закончились. К тому же радистам приходилось вести непрекращающуюся безнадежную борьбу за поддержание в рабочем состоянии батарей питания рации. Зима была все ближе и ближе.

Только в конце осени самолетам британских ВВС удалось несколько облегчить жизнь группы: в контейнерах, сброшенных с двух самолетов, группе были доставлены продукты, оружие, одежда, рации и взрывчатка. Этой взрывчаткой и решили воспользоваться в ходе запланированной операции по уничтожению ценного груза, предназначенного для отправки в Германию.

В среду 9 февраля Скиннарланд по радио сообщил в Лондон, что открытое нападение на завод в Веморке невозможно. Группа планирует атаковать груз при его транспортировке. Лейтенант Хаукелид запросил Лондон утвердить этот план и предоставить ему соответствующие полномочия. Руководитель норвежской секции управления полковник Уилсон, получив эту радиограмму, немедленно отправился на встречу с министром обороны Норвегии. Министр дал согласие на выполнение операции, о чем немедленно уведомили Хаукелида. Лейтенант Хаукелид понимал, что успех операции зависел от своевременного поступления точной информации о намерениях немцев. В одну из ночей он вместе с инженером компании «Norwegian Hydro» приехал в Рьюкан, где познакомился с представителем этой компании, согласившимся оказать группе всемерное содействие. Этим человеком был новый главный инженер завода в Веморке Альф Ларсен. Во время американской бомбардировки дом Ларсена был разрушен, поэтому ему пришлось переселиться в элегантный особняк для гостей, расположенный прямо напротив завода, с другой стороны долины. Хаукелид рассказал Ларсену о своем задании, и вместе они стали анализировать имевшиеся в их распоряжении варианты действий. Все говорило в пользу того, что взрыв груза при транспортировке был единственной возможностью выполнить задание, несмотря на то что такая операция должна была повлечь неизбежные жертвы среди немецких солдат и, как ответные действия, репрессии немецких властей.

По указанию Хаукелида Скиннарланд вновь отправил радиограмму в Лондон, в которой запрашивал подтвердить важность поставленной им задачи. Было известно, что применявшаяся на немецких предприятиях технология производства тяжелой воды уступала норвежской. Поэтому подпольщики хотели знать, действительно ли диверсия так важна, что ее проведение оправдано, даже несмотря на жестокие репрессии немцев, которые неизбежно последуют после нее. Ответ из Лондона был получен на следующий день: командование по– прежнему настаивало на немедленном уничтожении груза тяжелой воды. На следующую встречу подпольщиков вместе с Ларсеном прибыли Гуннар Сиверстад, служащий завода и зять Скиннарланда, а также транспортный инженер предприятия Кьель Нильсен. Собравшиеся обсудили четыре возможных варианта действий.

В качестве первого варианта предлагалось заложить динамит у железнодорожной ветки, ведущей с завода в Веморке в Рьюкан, и попытаться взорвать поезд с тяжелой водой по пути в Рьюкан. План имел ряд существенных недостатков. Главным из них было то, что после того, как был разрушен навесной мост через ущелье, норвежских рабочих доставляли на завод по той же железнодорожной ветке. Немцы, конечно, загрузят емкости с тяжелой водой в один из таких «пассажирских» поездов. Предполагаемый взрыв повлечет за собой многочисленные человеческие жертвы. Кроме того, значительная часть контейнеров, возможно, уцелеет.

Вследствие «непредвиденных обстоятельств» немцам не удалось обеспечить весь маршрут транспортировки груза на территории Норвегии по суше. Контейнеры с тяжелой водой должны были следовать по железной дороге до паромной переправы через озеро Тиннсьё. Паром пересекал озеро вдоль и прибывал в поселок Тинносет, расположенный на другом берегу. Отсюда груз снова должен был следовать по железной дороге до Нотоддена или Херойя, где подлежал погрузке на судно, следовавшее в Германию. Второй план, предусматривавший проведение акта диверсии на конечном этапе маршрута во время следования по железной дороге, имел те же недостатки, что и первый. В качестве третьего варианта рассматривалась возможность потопить судно, перевозившее груз в Германию. Обсуждая этот вариант, члены группы неожиданно обнаружили четвертую возможность уничтожения контейнеров. Теперь их внимание было приковано к короткому участку маршрута, железнодорожному парому через озеро Тиннсьё. Озеро было настолько глубоким, что казалось, совсем не имело дна. Если паром будет затоплен, то спасти груз уже не удастся. Главный инженер Ларсен согласился помочь в проведении операции, однако заявил, что после этого ему придется покинуть территорию Норвегии до конца войны. Хаукелид обещал «экспортировать» его в Англию в ту же ночь, когда операция будет завершена. Так был разработан окончательный вариант плана.

Итак, все должно было произойти на пароме через озеро Тиннсьё. Конечно, там всегда мог находиться кто-то из соотечественников, но воскресным утром 20 февраля паром должен быть почти безлюден. Ларсен обещал обеспечить размещение груза тяжелой воды именно на этом пароме.

В середине недели Хаукелид предпринял рекогносцировку на месте. Три парома, курсировавшие по озеру Тиннсьё, имели сходную, но не совсем одинаковую конструкцию. Изучив расписание, лейтенант определил, что паром, который будет следовать из Рьюкана воскресным утром, скорее всего, окажется судном под названием «Hydro» под командованием капитана Соренсена. Паром представлял собой старую клепаную постройку, которую можно было отличить от других наличием двойных труб, венчавших надстройку судна по обе стороны широкой главной палубы. Железнодорожные вагоны будут поставлены на рельсы вдоль борта парома, а по прибытии в пункт назначения разгружены на железнодорожные пути, проложенные прямо с берега озера. Судно не отличалось особой красотой и изяществом.

Ступив на борт «Hydro» с автоматом «стен», спрятанным в скрипичном футляре, лейтенант Хаукелид вдруг вспомнил, что это было его первое путешествие с начала войны. До войны ему довелось побывать в Рьюкане, куда он отправился, чтобы купить форель и угостить ею свою семью, которая жила в гористой местности на западе страны. Теперь все было по-другому. Посмотрев на часы, Хаукелид, теперь просто норвежский рабочий, облаченный в плащ, определил, что паром достигал района больших глубин примерно через полчаса после отплытия. Затем примерно еще двадцать минут суденышко будет плестись через места, где глубина озера составляет примерно 400 метров. Таким образом, с учетом возможной задержки с отправкой парома время взрыва, который пропорет его днище, должно быть установлено на сорок пять минут после назначенного времени отплытия.

Для того чтобы быть уверенным, что паром будет обязательно затоплен, Хаукелиду были нужны электродетонаторы. Вечером в Рьюкане он отправился в скобяную лавку, хозяин которой, однако, отказался продать ему детонаторы, видимо что-то заподозрив. Через посредников Хаукелиду все же удалось приобрести примерно двадцать штук у того же продавца. Владельцу лавки посоветовали на время уехать из города, пока не утихнет шум, вызванный взрывом. Для того чтобы повысить надежность взрывного устройства, Хаукелид решил воспользоваться не установленным на определенное время взрывателем, а часовым механизмом. Следующим вечером после пробной поездки на пароме, на обратном пути в Рьюкан, Хаукелид обратился к рекомендованному ему товарищами местному умельцу, которому откровенно рассказал о том, что должно произойти на переправе. Дизет, так звали этого мастера на все руки, был пожилым человеком, бывшим рабочим предприятия «Norwegian Hydro». Он держал небольшой магазинчик инструментов, на первом этаже которого располагалась крошечная мастерская. Для запланированной акции он решил пожертвовать одним из своих собственных будильников; второй будильник предоставил главный инженер завода в Веморке. Данный случай весьма показателен: он как бы символизирует собой связь между жителями города Рьюкана, имеющего, кстати, славную историю сопротивления нацистскому вторжению в 1940 году, и служащими завода.

Хаукелид уже подготовил взрывчатку, короткие толстые цилиндры пластита, полученного прошлой осенью в большой партии имущества, сброшенного с самолетов по распоряжению управления специальных операций. Для того чтобы воспрепятствовать маневрированию парома после взрыва в сторону мелководья, он решил, что паром должен затонуть с таким креном, который поднимет над водой рули и винты и тем самым сделает их бесполезными. Поэтому взрывчатку следовало поместить в носовой части судна. Хаукелид понимал, что, если не обеспечить этого, тонущему парому будет достаточно пяти минут для того, чтобы достичь берега длинного узкого фьорда. Поэтому образовавшееся в результате взрыва отверстие должно быть достаточно велико для того, чтобы паром затонул быстро, однако при этом обеспечив необходимое время для спасения людей. По расчетам Хаукелида, площадь отверстия должна была составить около 1 квадратного метра. Воспользовавшись мастерской Дизета, Хаукелид и его помощник Рольф Сорли приготовили из восьми килограммов пластита некое подобие сосиски длиной около трех с половиной метров. Этого было достаточно для того, чтобы пробить в днище парома отверстие нужной площади. Взрывчатка была зашита в мешковину.

Теперь следовало заняться часовыми механизмами. Из обоих будильников были удалены колокольчики, на место которых Дизет прикрепил изолирующую пластину из бакелита, которая будет удерживать медный контактный провод. Когда прозвучит сигнал «будильника», металлический язычок замкнет цепь взрывателя. Питание конструкции осуществлялось от четырех круглых батареек, контакты которых Дизет спаял вместе для придания ей большей надежности.

На рассвете Хаукелид и Сорли вернулись в свое убежище в горах. Оба знали, что второго шанса у них не будет. Для проверки импровизированных взрывных устройств они соединили каждое из них с электродетонатором и установили время срабатывания на вечер. После этого диверсанты улеглись спать и проспали весь день. С наступлением сумерек их разбудил резкий звук сработавших один за другим детонаторов. Вскочив, Сорли спрятался за дверью, нервно направив ствол автомата в сторону невидимого противника. Он стоял замерев в этом положении, пока не утихло эхо над пустынной долиной. Теперь ни у кого не было сомнений: часовые механизмы работали прекрасно.

В Лондоне принимали поистине героические усилия для того, чтобы сорвать транспортировку в Германию последних запасов норвежской тяжелой воды. Штаб управления специальных операций связался по радио с еще одной группой сопротивления, имевшей кодовое имя «Зяблик». Этой группе, базировавшейся в Вестфолде, было приказано направить своих людей в населенный пункт Скиен, в окрестностях Херойя. В случае, если груз дойдет до этого участка своего маршрута, ответственность за его уничтожение ложилась на группу «Зяблик». Кроме того, Майкл Перрин и доктор Джонс обратились к представителям бомбардировочного командования Королевских ВВС, которым ставилась задача бомбить транспортное судно с грузом тяжелой воды на пути в Германию. Летчикам объяснили, что тяжелая вода представляет собой химическое вещество, применяющееся для производства сверхмощной взрывчатки. Офицер ВВС высказал вполне понятное любопытство относительно того, о каком взрывчатом веществе идет речь. Насколько оно мощнее обычной взрывчатки? Вдвое? Или, может, втрое? Перрин и Джонс резко оборвали его, заявив, что не обладают временем для игры в вопросы и ответы. Достаточно сказать, что новое взрывчатое вещество обладает чрезвычайной мощью. Авиационное командование согласилось выделить средства для воздушного нападения на цель; кроме того, адмиралтейство также пообещало выделить для этой операции боевые корабли.

Немецкая сторона принимала меры безопасности, соответствовавшие важности выполняемой задачи. В Рьюкан была направлена первая рота 7-го полицейского полка СС. Кроме того, Гиммлер распорядился выделить 6-ю эскадрилью специальной авиагруппы СС, которая должна была действовать на небольших самолетах «физелершторьх» с взлетно-посадочной полосы, расположенной неподалеку от завода тяжелой воды. Наконец, для охраны груза в Рьюкан прибыло специальное армейское подразделение. В качестве представителя управления вооружений вермахта доктор Дибнер срочно направил в Норвегию лейтенанта, обладавшего специальными полномочиями по контролю транспортировки груза. Этим офицером был доктор Вернер Джулиус, который 18 февраля прибыл в аэропорт Форнебу в Осло. На вопрос полицейского патруля о цели прибытия он честно ответил, что прибыл с миссией, связанной с отправкой тяжелой воды. Бдительные полицейские арестовали лейтенанта по подозрению в шпионской деятельности. Напрасно Джулиус пытался объяснить им, что для получения доказательств его невиновности достаточно позвонить в Берлин. Немцам удалось каким-то образом узнать о планах проведения акта диверсии против ценного груза. Главный инженер завода в Веморке Ларсен узнал о перехваченном подпольщиками телефонном разговоре из Осло. Во время беседы обсуждался план разделения груза на два конвоя после пересечения озера Тиннсьё. Половина груза должна была продолжить следовать по железной дороге, в то время как вторую половину предполагалось отправить на грузовиках. Железнодорожную линию от завода в Веморке до паромной переправы контролировали усиленные патрули.

В пятницу вечером, когда несчастный Джулиус томился в камере в Осло, на предприятии «Norwegian Hydro» в Рьюкане давали обычный для этого времени концерт. На пароме прибыл известный музыкант Арвид Фладмо, который использовал скрипичный футляр для транспортировки более подходящего для него инструмента, нежели лейтенант Хаукелид несколько дней назад. Хаукелид в это время также находился в Рьюкане и пытался обеспечить себя транспортом на следующий вечер. Вез машины подпольщики не смогли бы убедиться в том, что тяжелая вода загружена в вагоны, а затем проделать еще 15 километров до дока в Маэле, где они должны были заминировать паром. Хаукелид попытался переговорить с двумя докторами, но автомобили и того и другого, как оказалось, нуждались в ремонте. После долгих поисков Хаукелиду, наконец, удалось отыскать машину. Он предупредил ее владельца, некоего Кинга, что следующим вечером машину ненадолго украдут и вернут в воскресенье утром. Сорли включил в состав группы двух своих надежных знакомых, один из которых должен был вести машину, а другой – прикрывать подрывников, когда они приступят к работе.

Таким образом, в субботу утром уже восемь человек знали о том, что должно было произойти на пароме компании «Hydro». Выло необходимо обеспечить алиби для тех из них, на кого в первую очередь должно было пасть подозрение. К таким людям, конечно, относился транспортный инженер компании Кьел Нильсен. По указанию Хаукелида его поместили в госпиталь, где ему по всем правилам сделали операцию по удалению аппендицита. Когда на следующий день после диверсии сотрудники полиции посетили и допросили Нильсена, они признали его алиби «непотопляемым», чего уже нельзя было сказать о пароме.

Вечером 19 февраля Хаукелид вернулся в город. По соображениям безопасности после проведения диверсии на заводе в Веморке станция была закрыта для перевозки пассажиров. С моста ему удалось увидеть два закрытых железнодорожных вагона, стоящие в свете прожекторных огней на путях в готовности к отправке из Веморка. У вагонов стоял вооруженный часовой. Похоже, груз тяжелой воды отправился в свое последнее путешествие[31].

В гостевом домике компании «Norwegian Hydro» главный инженер Ларсен устраивал торжественный ужин. Среди приглашенных был и скрипач, выступавший за день до этого на концерте. Фладмо мимоходом упомянул, что он намерен покинуть Рьюкан на следующее утро первым паромом. Ларсен пригласил гостя остаться в долине еще на один день. Он считал, что Фладмо не должен упустить возможность насладиться зрелищем традиционного соревнования по скоростному спуску на лыжах. Однако гость был непреклонен. Следующим вечером ему предстояло давать концерт в Осло, и у него не было другого выхода, кроме как уехать.

Примерно в одиннадцать часов подпольщики собрались около гаража, в котором стоял выбранный ими для проведения операции автомобиль. Вскоре к ним присоединился Ларсен, который все наиболее ценные пожитки захватил с собой в портфеле. Затем подошли еще двое местных жителей, один из которых должен был управлять автомобилем, а второй – прикрывать действия группы. В течение двух последующих часов они боролись с двигателем машины, который, переделанный под газовое топливо, никак не желал заводиться. Время перевалило на следующие сутки, когда группе, наконец, удалось отправиться в Маэль, в доке которого стоял паром. Ночь выдалась морозной, и здание дока было скрыто плотной завесой снегопада. Машина остановилась в некотором отдалении от чернеющего впереди молчаливого силуэта «Hydro». Из автомобиля вышел Хаукелид и еще двое мужчин. Водитель и инженер Ларсен по приказу лейтенанта должны были ждать около машины. Вручив Ларсену пистолет, Хаукелид предупредил его, что, если группа не вернется в течение двух часов или если начнется перестрелка, Ларсен с водителем должны будут сразу же уезжать. В этом случае Ларсену самому придется искать дорогу в Швецию.

Позже лейтенант Хаукелид в своем докладе в штаб управления специальных операций писал об этой ночи:

«Вокруг длинного стола собралась практически вся команда судна; моряки шумно играли в покер. В моторном отсеке находились только инженер и кочегар, но и их было достаточно для того, чтобы мы отказались от мысли проникнуть туда. Мы спустились в пассажирский отсек, где, однако, были обнаружены сторожем-норвежцем. Слава богу, что он оказался хорошим норвежцем. Мы сказали ему, что скрываемся от гестапо, и он позволил нам остаться».

Сторож, очевидно, был удовлетворен объяснением. Он показал группе люк, который вел в трюмные помещения. Хаукелид с помощником спустился в трюм, оставив второго члена группы наверху для прикрытия. Закрыв за собой люк, диверсанты осторожно направились вдоль широкого днища парома к носовом части. Двигаясь в грязной соленой воде, Хаукелид был вынужден согнуться почти по пояс. Он расположил пластиковые заряды по кругу, привязав к каждому краю этого смертоносного кольца два контактных взрывателя. Он подсчитал, что установленной им взрывчатки было достаточно для того, чтобы отправить паром на дно в течение четырех-пяти минут. Связав вместе четыре больших взрывателя, он привязал их свободные концы к стальным балкам парома. Там же он закрепил два часовых механизма.

Самым опасным было соединить часовые механизмы с зарядами пластита. Хаукелид отослал своего помощника обратно наверх. Затем он установил время срабатывания на каждом механизме на 10.45 и присоединил к часовым механизмам четыре электродетонатора. В последнюю очередь Хаукелид присоединил батареи, стараясь держать их на удалении от контактных взрывателей.

Ничего не произошло; это значило, что цепь пока была разомкнута. Стараясь не прислушиваться к ставшему невыносимым ходу часов, лейтенант вставил в четыре торчавших из воды больших взрывателя детонаторы. Работа была завершена к четырем часам утра.

Примерно десять минут группа ехала по пустынному предрассветному шоссе. Затем Сорли вышел из машины; ему предстояла долгая дорога к Скиннарланду, который должен был передать по радио в Лондон о завершении первого этапа операции. В городе Ионгдален, примерно в 15 километрах к западу от Конгсберга, Ларсен и Хаукелид тоже вышли из машины. Водителю предстояло до рассвета вернуть автомобиль в гараж его владельца. Вышедшие на лыжах отправились в Конгсберг, где им предстояло купить билеты на поезд, начав тем самым свой путь в Швецию.

Пока лейтенант Хаукелид и инженер Ларсен стояли на платформе в ожидании поезда до Осло (в восточном направлении), на противоположный путь прибыл поезд, следующий в западном направлении. Среди его пассажиров Ларсен узнал начальника секретной полиции города Рьюкан Муггенталера. Встреча с этим человеком не сулила Ларсену ничего хорошего. Инженер заперся в кабинке туалета, где находился до тех пор, пока следующий на запад поезд не отправился в сторону парома, которому не было суждено когда-либо прибыть в пункт назначения.

В восемь часов утра в воскресенье 20 февраля 1944 года небольшой состав из двух вагонов с грузом тяжелой воды направился из грузового парка в сторону парома. Усиленные патрули контролировали его движение на протяжении всего пути в док.

К десяти часам состав был благополучно погружен на палубу судна, которое начало свой путь через холодные воды озера Тиннсьё по направлению на юг. На борту находились 53 человека. Паромом управлял капитан Соренсен, который очень дорожил своей работой шкипера парома на внутреннем водоеме страны, вдалеке от перископов немецких подводных лодок. Брат капитана рассказывал ему о том, как дважды был торпедирован в Северной Атлантике, и капитану совсем не хотелось повторять этот опыт.

В 10.45, когда паром медленно переползал через бездонную впадину на дне озера Тиннсьё, капитан скорее почувствовал, чем услышал сильный удар. Первой мыслью было, что в паром ударила торпеда. Паром стал быстро оседать к носу; пассажиры и команда постарались поскорее покинуть борт судна. Когда носовая часть затонула, вагоны начали катиться в озеро. Судно полностью затонуло в течение трех или четырех минут, похоронив с собой 26 пассажиров и членов команды[32].

На спокойной глади озера осталось несколько спасательных шлюпок, какие-то деревянные обломки и мусор, а также скрипка в футляре. Через некоторое время на поверхность всплыли четыре емкости с тяжелой водой, и это было все. Внимая мольбам владельца скрипки, который по какой-то счастливой случайности совсем не пострадал, спасатели извлекли инструмент из воды.

Оставшиеся емкости с тяжелой водой спасти не удалось.

Второе подразделение управления специальных операций находилось в городе Херойя. Им удалось узнать, на каком именно судне предстоит отправка груза тяжелой воды на территорию рейха, в город Гамбург. Но груз не пришел, и планы по уничтожению судна не были осуществлены.

В Осло Хаукелид купил вечерние газеты, в которых было напечатано короткое сообщение о гибели парома. Диверсии на судах были довольно частым явлением в Норвегии, поэтому они не привлекали к себе большого внимания прессы. Однако для события в Рьюкане было сделано исключение – оно даже попало в заголовки газет[33].

Скиннарланд передал новости в Лондон, сообщив, что весь груз уничтожен.

Это был последний случай, когда лейтенант Хаукелид имел дело с тяжелой водой. Благополучно доставив инженера Ларсена в Швецию, он вновь вернулся в Норвегию для того, чтобы продолжить борьбу с немецкими оккупантами. За организацию смелой диверсии на пароме он был удостоен британского ордена «За выдающиеся заслуги». Инженер Ларсен уже самостоятельно добирался из аэропорта Стокгольм в Шотландию. На вокзале Кинг-Кросс в Лондоне его встречал майор Тронстад. Он доставил Ларсена на встречу с капитаном 2-го ранга Уэлшем, который подробно расспросил его о расположении завода в Веморке. Дальнейшая судьба инженера Ларсена неизвестна. Доктор Джулиус был освобожден из полицейского участка, сотрудники которого долго извинялись за свою ошибку. Они вежливо объяснили лейтенанту, что теперь уже не имеет смысла продолжать его поездку в Рьюкан, поэтому он вылетел обратно в Берлин.

Непрекращавшаяся охота союзников на объекты по производству тяжелой воды в Норвегии, завершившаяся в феврале 1944 г. потоплением парома «Hydro», теперь уже может рассматриваться как основной фактор, похоронивший надежды гитлеровцев, которые все еще продолжали надеяться создать ядерный реактор, открывающий им путь к атомной бомбе. В этой связи остается процитировать слова заместителя профессора Герлаха доктора Дибнера: «Если представить себе, что уже до самого окончания войны в 1945 году нам так и не удалось увеличить запасы тяжелой воды в Германии и что на проведение последних экспериментов в начале 1945 года у нас оставалось фактически всего две с половиной тонны этого материала, становится очевидным, что именно ликвидация производства тяжелой воды в Норвегии была основным фактором, определившим нашу неудачу в создании собственного автономного атомного реактора». С начала 1944 г. недостаток тяжелой воды тормозил проводившиеся в Германии исследования практически на всех их этапах.