В языческих кельтских обществах (и вплоть до сравнительно недавнего времени в тех областях, что остались кельтскими) войну считали нормой и чем-то очень желанным. Сражение, успех в поединке – вот то, что требовалось от юного воина и будущего героя. Кельтов не слишком беспокоило, кто с кем сражается и по какой конкретно причине или когда и где произошло сражение, – пусть только для этого найдется какой-нибудь предлог. Битва могла быть массовой схваткой, с ярким и свирепым «сбором войск», как говорится в древнеирландской саге, или поединком между двумя воинами – типичная для героического общества черта; поединок пользовался у кельтов особой популярностью. Любая тревога, любое оскорбление, пусть даже кажущееся, немедленно заставляло людей хвататься за оружие. В такую минуту ярости кельт мог напасть на любого, кто в такой момент попадался под руку, и подло атаковать его. А поскольку подобные ситуации нередко вызывались чрезмерным употреблением алкоголя, о каком бы то ни было чувстве ответственности (которое могло бы возникнуть у трезвого) и речи не шло.

Прекрасную параллель дают нам упоминания у античных писателей о ситуации, которая постоянно встречается в ирландских сагах. В ирландской саге «Пир Брикрена» («Fled Bricrend») рассказывается следующее (мы приводим краткий пересказ): «Когда Брикрен подал свой пир уладам, они попросили его выйти из зала, как он и обещал; и, выходя, он попросил их дать «кусок героя» величайшему воину среди них. Кравчие встали, чтобы разрезать еду, и колесничий Лоэгайре тут же потребовал награду для своего хозяина. Колесничие Коналла и Кухулина потребовали того же. Три воина вскочили, схватились за оружие и начали сражаться – Лоэгайре и Коналл против Кухулина, так что одна половина дома была словно в огне от звона мечей и копий, а другая – словно стая белых птиц от пыли их щитов. Весь дом перевернулся вверх дном, и Конхобар разгневался на эту бесчестность и несправедливость: два человека напали на одного. Однако никто не осмелился разнять их, пока Сенха, друид, не сказал Конхобару, чтобы он разнял сражающихся. Ибо Конхобар в то время был для уладов богом на земле».

На фоне этой типичной для языческой Ирландии ситуации свидетельство Афинея кажется еще более достоверным и интересным. Цитируя Посидония, он пишет: «На пирах кельты часто устраивают поединки. Приходят они с оружием и бьются или с мнимым противником, или, шутя, друг с другом; но иногда случаются и ранения, тогда они приходят в ярость, и, если не вмешаются окружающие, дело может дойти до убийства. В древности, – продолжает он, – за трапезой подавались цельные окорока и самому сильному воину вручалось бедро; если же кто-либо начинал спорить, то они вступали в поединок и бились насмерть».

Хорошо засвидетельствованы как воинственность древних кельтов, так и их страсть к ссорам и к тому, чтобы провоцировать ссоры, даже за столом. Надежда и идеалы будущего героя очень хорошо показаны в рассказе о детских подвигах Кухулина, и мы можем считать, что они типичны для языческого кельтского мира: «В ту пору друид, что зовется Катбадом, обучал друидической мудрости восьмерых учеников к северо-востоку от Эмайна. Спросил один из них, дурные иль добрые знаки являлись Катбаду в тот день. И отвечал ему Катбад, что слава и доблесть будут уделом того юноши, но скоротечны и кратки будут его дни на земле. Услышал эти слова Кухулин…»

Будущий герой отправляется к своему дяде – королю Конхобару, сыну Несс, чтобы попросить у него оружие. К ним приходит друид и говорит:

«– Уж не принять ли оружие задумал ты, о мальчик?

– Воистину так, – ответил Конхобар.

– Вот уж не желал бы я, чтобы сын твоей матери принял сегодня оружие, – молвил Катбад.

– Что ж так, – сказал Конхобар, – или не по твоему совету пришел он ко мне?

– Не бывало такого, – ответил Катбад.

– Ах так, лживый оборотень! – вскричал Конхобар. – Уж не задумал ли ты провести меня?

– Не гневайся, господин мой Конхобар, – молвил мальчик, – воистину это он надоумил меня, ибо, когда спросил его ученик о знамениях на нынешний день, отвечал Катбад, что доблесть и слава станут уделом того юноши, что примет сегодня оружие, но скоротечны и кратки будут его дни на земле.

– Правду сказал я, – воскликнул Катбад, – будешь велик ты и славен, но быстротечною жизнью отмечен!

– С превеликой охотой остался бы я на земле всего день да ночь, лишь бы молва о моих деяниях пережила меня, – сказал Кухулин».

Страбон, как и другие, отмечает воинственность кельтов и их презрение к личной безопасности и долголетию: «Все племя, теперь называемое галльским и галатским, помешано на войне, отличается отвагой и быстро бросается в бой; впрочем, оно простодушно и незлобиво. Поэтому в состоянии возбуждения галаты устремляются в бой открыто и без оглядки, так что тем, кто захочет применить хитрость, их легко одолеть. Кто бы, когда и где ни пожелал под любым случайным предлогом раздражить галатов, найдет их готовыми встретить опасность, хотя бы у них не было никакой поддержки в борьбе, кроме собственной силы и отваги».

Война и военное дело, очевидно, занимали одно из первых мест в повседневной жизни кельтских народов, где бы они ни жили. Следовательно, мы можем ожидать, что у них были в чести оружие, военная тактика и подробно разработанный кодекс чести. Любовь кельтов к битве и поединку отражается не только во всех данных об их повседневной жизни: она проявляется и в их религиозных традициях и культовых легендах. Бог племени был прежде всего превосходным воином. Полубожественный герой в поединке мог заменять бога – бог мог прийти и помочь полубожественному герою в подобной ситуации. Говорили, что боги живут в оружии великих героев или двигают им.

Теперь мы должны рассмотреть данные об оружии и боевом снаряжении кельтов. Что именно эти кровожадные варвары использовали в битве? Древнейшие сведения о кельтском оружии, в том числе о том, которое послужило прототипом для более поздних образцов, конечно, дают погребения. Меч в сражении всегда был жизненно важен: в погребениях эпохи гальштата (которые датируются около 700 года до н. э.) на смену бронзовому рубящему мечу, популярному в позднем бронзовом веке, пришел длинный железный меч, которым также можно было рубить и вонзать. Использование нового металла – железа, разумеется, имело жизненно важное воздействие на качество и прочность оружия и его эффективность в сражении. Полибий, говоря о галльских мечах в своем описании знаменитого сражения при Теламоне, утверждает: «Галатским мечом можно только рубить…[20]…мечи их, как сказано было выше, пригодны только для первого удара, что вслед за тем притупляются и наподобие скребницы искривляются вдоль и поперек настолько, что второй удар получается слишком слабый, если только солдат не имеет времени выпрямить меч ногою, упирая его в землю».[21]

Рис. 16. Железный наконечник копья с бронзовыми украшениями, обнаруженный в реке Темзе близ Дэтчета, Беркшир.

В ранних ирландских сагах есть упоминания о распрямлении меча ногой; иногда для этого использовали даже зубы! Нередко упоминаются мечи с золотыми рукоятками. В «Похищении быка из Куальнге» Кухулин и Фер Диад сражаются мечами с рукоятками из слоновой кости[22]. Позднее в том же самом поединке Фер Диад выбирает «тяжелые, тяжко рубящие мечи» в качестве своего оружия на день.

Кельтские воины также носили пару копий с широкими лезвиями, использовавшихся для метания (рис. 16). Ранние ирландские саги часто о них упоминают. В определенный момент в ходе поединка со своим названым братом Кухулин выбрал копья в качестве оружия. «Тогда испытаем тяжелые длинные копья, – сказал Кухулин, – быть может, удары копья быстрее разрешат наш спор, чем вчерашнее метание. И пусть приведут лошадей да запрягут в колесницы, ибо не пешими будем сегодня сражаться».

В эпоху гальштата использовался также кинжал с широким лезвием. Когда стал популярным колющий железный меч, кинжал стали использовать для ближнего боя. В латенском оружии мы можем видеть влияние древнегреческих образцов, а также выделить местные, гальштатские элементы.

Рис. 17. Кинжал с ножнами, поднятый драгой со дна реки Уитхэм в Линкольншире.

Кельты носили мечи в ножнах, покрытых орнаментированными листами бронзы, а также в железных (о них речь пойдет дальше, в главе 7). Кинжал также носили в ножнах (рис. 17). Судя по всему, луки и стрелы были не в моде, хотя о них и упоминает Страбон: «Упоминаются еще и другого рода человеческие жертвоприношения; они расстреливали свои жертвы из лука или распинали их в святилищах». То, что использование стрел было не полностью ритуальным, следует из другого его замечания, когда Страбон говорит об оружии кельтов: «Некоторые галлы употребляют также луки и пращи», и это заставляет предполагать, что лук действительно мог использоваться в битве некоторыми кельтами в какую-то эпоху. Лук и стрелы безусловно неизвестны в ранних ирландских текстах, и сами эти слова появляются в ирландском языке только в IX веке н. э.

Несмотря на то что нам известны прекрасные образцы шлемов, они не были в числе обычного вооружения воина. Кельты предпочитали идти в сражение с непокрытой головой, сделав сложную прическу. Шлемы, которые носили вожди, были коническими (рис. 18) или имели форму шапочки (рис. 19) со сложным орнаментом; могли они быть огромными и широкими, как шлемы из Грезана и Антремона (рис. 13); такой шлем, судя по описанию, носил колесничий Кухулина Лоэг. Согласно ирландским сагам, воины носили круглые деревянные щиты, а также кожаные. С середины III века до н. э. стали использоваться длинные овальные щиты (рис. 20); такие тоже описаны в ирландских сагах, хотя круглые намного более обычны. В Ирландии щит изготовлялся из ясеня и снабжался металлическим краем, сложным образом орнаментированным. Длина овального щита составляла более метра; он мог быть деревянным или плетеным. В Йортспринге (Дания) в торфяном болоте были обнаружены хорошо сохранившиеся длинные овальные деревянные щиты; судя по всему, их поместили в болото в качестве вотивного приношения. У деревянных щитов иногда мог быть железный умбон.

Теперь мы обратимся к двум характерным чертам кельтской манеры сражаться. Они типичны для всего кельтского племени. Речь идет об обычае сражаться с колесниц и героическом обычае поединка – сражения между двумя воинами, которое, как мы уже видели, пользовалось у кельтов особой популярностью. Кельты постоянно использовали в сражении легкую двухколесную боевую колесницу, в которую была запряжена пара небольших, специально выращенных пони. В древнеирландских текстах часто упоминается о колесницах, и их изображения известны на континенте. Археологи обнаруживали отдельные фрагменты колесниц. Один такой набор деталей, обнаруженный в Ллин-Керриг-Бах на Англси среди огромного числа других предметов, представлявших собой вотивный клад, послужил образцом для хорошо известной реконструкции. Корпус колесницы, судя по всему, был легким, плетеным, хотя могли употребляться и колесницы с деревянными боковинами. Другие детали были бронзовыми, шины – железными. У римского историка Флора описана колесница, целиком выложенная серебром[23]. Поскольку мы знаем, что кельты любили роскошь и великолепие и что у них под рукой было достаточно драгоценных металлов, то эту деталь, как и подробные описания предметов и украшений в древнеирландских текстах, нельзя считать лишь ни на чем не основанной фантазией авторов. Богато украшенные сбруя и упряжь дополняют эту картину.

Рис. 18. Кованый бронзовый шлем, украшенный кораллами из Ля-Горж-Мейе (департамент Марна, Франция).

Рис. 19. Шлем из бронзы и железа, в орнаменте которого есть золотые детали, был обнаружен в старом канале реки Сены близ Амфревилль-су-ле-Мон (департамент Эвр, Франция).

В ранних древнеирландских текстах иногда говорится, что колесницы были снабжены выдающимися остриями или острыми краями, однако эту подробность археологические данные пока не подтвердили. В более поздних текстах упоминаются колесницы, у которых на осях были закреплены серпы. В колеснице было двое людей – колесничий и воин. Колесничий был свободным человеком, близким другом и поверенным всех тайн воина (по крайней мере, если судить по ирландским текстам). Безусловно, воин зависел от ловкости, отваги и верности своего колесничего. Чтобы погонять лошадей, колесничий пользовался стрекалом и бешено гнал колесницу на врага. Затем воин спрыгивал с колесницы и готовился к поединку. Перед тем как спуститься с колесницы, воин начинал метать копья, а затем колесница должна была ждать на заднем плане, чтобы в случае необходимости снова подобрать героя. Воины совершали чудеса ловкости и отваги, и как античные авторы, так и древнеирландские тексты описывают мастерское владение искусством колесничной войны. Множество великолепных описании кельтских героев и того, как они владели колесницей, встречается в «Похищении быка из Куальнге». В одном из них рассказывается о том, как выглядел Кухулин и какое у него было оружие в тот момент, когда он собирался появиться перед войсками: «Потом облачился Кухулин в платье собраний и празднеств. Надел он свой плащ с бахромой, что ниспадал пятью складками, дивный, пурпурный, сработанный ладно. Белая брошь светлого серебра, изукрашенная золотом, скрепляла тот плащ на белоснежной груди; словно глядя на яркий светильник, глаз бы людской не стерпел ее блеска. Тело его прикрывала рубаха из шелка с расцвеченной кромкой, тесьмой, бахромою из золота, серебра и светлой бронзы, что спадала до темно-красного боевого передника из королевской ткани. Диковинный щит был при нем – темно-красный, с кромкой из чистейшего белого серебра. Изукрашенный меч с костяной рукоятью нес он на левом боку. Подле него в колеснице лежало копье с наконечником серым да кинжал для схватки с подвесками и заклепками светлой бронзы. Девять голов держал Кухулин в одной руке да десять в другой». Сравните это описание с тем, что говорит Страбон, который также ясно представлял себе кельтского воина, отправляющегося на битву: «Галльское оружие соответствует их большому росту: длинный меч, висящий на правом боку, длинный прямоугольный щит в соответствии с ростом и «мандарис» – особый род дротика… Есть у них еще одно деревянное оружие, похожее на «гросф». Его бросают рукой, а не из петли, и оно летит даже дальше стрелы. Этим орудием они пользуются главным образом для охоты на птиц».

Рис. 20. Овальные щиты, изображенные в числе прочего на барельефе римской триумфальной арки в Оранже (департамент Воклюз, Франция).

Как мы уже видели в предисловии, в «Похищении быка из Куальнге» описана колесница Кухулина, направлявшегося на встречу с могущественным соперником Фер Диадом, чтобы встретиться с ним в поединке у брода, – типично кельтская ситуация. В одной из саг уладского цикла[24] – «Сватовство к Эмер» – есть интересный рассказ о том, как ирландцы проводили время в языческую эпоху, и об их искусном владении колесницей. Хотя эта сага и поздняя, в ней, судя по всему, содержатся некоторые подлинные ранние традиции.[25]

«Как-то однажды собрались улады в Эмайн Махе, чтобы распить иарнгуал. По сто раз наполнялась чаша в такие вечера. Было это питье угля[26]. На веревке, что протягивали от одной двери дома до другой, показывали воины свою ловкость. Девятью двадцати да еще пятнадцати пядей в длину был дворец Конхобара. Три искусных приема совершали воины: прием с копьем, прием с яблоком и прием с острием меча».

В той же самой саге Эмер просит одну из своих подруг посмотреть и сказать ей, что это шумит и приближается к ним. Девушка рассказывает: «Вижу я прекрасную колесницу с колесами из светлой бронзы. Белы ее оглобли из белого серебра, что крепятся кольцами из белой бронзы. Высоки борта колесницы, крепка ее дуга, закрученная, прочная».

Такие описания добавляют деталей к рассказам античных авторов и подтверждают их правдивость. Конечно, даже если сделать скидку на изобретательность рассказчиков, бой Кухулина с Фер Диадом отличается от нашего представления о кельтских колесницах, но здесь речь может идти о другом типе повозки. Несмотря на всю страсть ирландцев к многословным, торжественным описаниям, которые могли сделать самые обычные вещи необыкновенными и возвышенными, в сагах уладского цикла содержится зерно истины, отражение реальности, которая делает их ценным дополнением к достоверным фактам археологии и античной традиции. Все то, о чем говорят нам находки археологов – мечи и копья, колесницы и щиты, – в раннеирландских текстах оживает, и эти вещи предстают на фоне человеческой жизни со всеми ее страстями и надеждами. Как колесницы, так и лошади, в них запряженные, были, как показывает нам археология, роскошно украшены орнаментами из металла – это и детали колесниц, и бронзовые полоски (возможно, с эмалью), накладки для упряжи (рис. 21), уздечки и тому подобное. Кельтский воин, отправлявшийся на битву или на парад, со своими разукрашенными, в перьях, лошадьми, разноцветной одеждой и крытой повозкой, наверное, действительно являл собой поразительную картину для глаз римлянина или грека.

Рис. 21. Эмалированные накладки для упряжи. Сантон-Даунхэм, графство Суффолк.

Колесницы использовались в Британии и предположительно попали в Ульстер из Йоркшира; однако в Ирландии остатков колесниц археологи пока не обнаружили, хотя в ранних текстах о них говорится постоянно, и они, возможно, продолжали использоваться и в раннехристианское время. Они использовались в Шотландии до II века н. э. Колеса от колесниц находили в колодцах в Шотландии, например близ Ньюстеда в Роксбурге и на Бар-Хилл в Данбартоне. Практика войны на колесницах прекратилась в Галлии во времена Юлия Цезаря, то есть в I веке до н. э. Всегда много говорят о том, какое впечатление производили сами колесницы и полубезумные колесничие на вторгшихся в Британию римлян. Помимо легкой двухколесной колесницы, которая в основном служила (хотя, может быть, и нет) для парадных целей, в кельтском мире использовалась и четырехколесная колесница. Описание четырехколесной колесницы Кухулина могло возникнуть в результате того, что писцы, записывавшие сагу, перепутали две повозки.

Наконец, в «Похищении быка из Куальнге» есть великолепное описание того, как путешествовала королева Коннахта – Медб: «Так повелось, что, куда бы ни отправлялась Медб, брала она с собой девять колесниц. Две из них ехали впереди, две сзади, да две по бокам, а в середине колесница Медб, так что ни комья земли от копыт лошадей, ни пена с их удил, ни пыль, что вздымало могучее войско, не могли донестись до нее и запятнать золотую корону».

Другой важной чертой в военном деле кельтов был обычай сражаться в поединках. У ирландцев имелись на этот счет строгие правила, одно из которых носило название fir fer, буквально «честная игра»[27]: человеку, вступавшему в поединок, мог противостоять только один противник. Когда начались войны с римлянами, на континенте обычаи, видимо, изменились, однако о них все еще много упоминается в островных литературах, особенно в ирландской. Так, в «Похищении быка из Куальнге» коннахтец Ферху Лойнгшех со своими 12 людьми собирается атаковать Кухулина: «На том они и порешили и немедля выступили против Кухулина, а разыскав его, не уговорились о честном поединке и всей дюжиной бросились в бой».

Обычай поединка упоминается и в «Мабиногионе», собрании средневековых валлийских сказаний, которое хранит настоящие залежи мифологии, лишь слегка замаскированной позднейшими условностями христианских писцов. В великолепной истории «Кулух и Олуэн», возможно самой ранней в этой группе, два героя (первоначально божества) сражаются в поединке до дня Страшного суда. Гвин, сын Нудда, и Гвитир, сын Грейдаула, борются за руку Крейддилад, дочери Ллуда Серебряная Рука. Их мирит Артур: «По их соглашению девушка вернулась в дом отца, не доставшись никому, и Гвин с Гуитиром должны были биться за нее каждые январские календы до самого Судного дня; тот же из них, кто одолеет в Судный день, получит эту девушку в жены».

В другой истории из «Мабиногиона», «Пуилл, принц Диведа», Араун – король Аннуина (Иного Мира) – приходит к Пуиллу и просит помочь ему в поединке с его соперником Хавганом. Мотив бога, ищущего помощь смертного, нередко встречается в кельтской литературной традиции. В соответствии с кельтским обычаем, поединок происходит у брода. Араун говорит Пуиллу:

«В одну из ночей мы договорились встретиться с ним у брода; ты будешь там в моем обличье, и твой первый удар оборвет нить его жизни». Проходит год, и Пуилл встречается с Хавганом: «И, подойдя к броду, увидели они там всадника, который сказал: «Слушайте, люди! Это спор между двумя королями за землю и власть, и только между ними. А вы стойте в стороне и ждите исхода схватки». И они сошлись на середине брода…»

Два кельтских героя начинали битву с оскорблений в адрес друг друга; в то же самое время они восхваляли своих предков и семью и свою собственную доблесть во владении оружием. Все это приводило их в состояние боевой ярости, и они начинали жаждать крови и славы. Все человеческие чувства отступали на задний план, и их место занимала простая, грубая сила и хитрость, которые заставляли противников сражаться жестоко и кровожадно. В этих перебранках принимал участие и колесничий, и если (что представляется вероятным) «Похищение быка из Куальнге» действительно представляет нам кельтский поединок в таком виде, в каком он проходил у кельтов в Древнем мире, то, когда мы посмотрим на Кухулина и Лоэга перед сражением, перед нами возникает живая картина той роли, которую играл в сражении колесничий. Когда Кухулин (в версии «Похищения», относящейся к XI веку) собирается встретиться со своим названым братом и видит, как тот хвастливо выполняет боевые приемы, стараясь спровоцировать противника, то он дает своему колесничему следующие распоряжения:

«Между тем приблизился к броду Кухулин и увидел множество чудесных, искуснейших боевых приемов, что проделывал Фер Диад высоко в воздухе.

– Погляди, друг мой Лаэг, – сказал Кухулин, – на эти чудесные искуснейшие боевые приемы, что проделывает Фер Диад высоко в воздухе. В час битвы обратит он их против меня. Так вот, если случится мне уступить в сражении, черни, поноси и порочь меня, раздувая мой боевой пыл и ярость. Если же буду брать верх я, хвали, славословь и превозноси меня, чтобы умножить мою храбрость».

Фер Диад бросает Кухулину множество конкретных оскорблений еще до начала битвы:

Кухулин:
Я пред младыми бойцами стою,
Как старый вепрь, все крушащий в бою!
Потешу пред войском отвагу свою:
Утоплю тебя в этой реке!
Сто ударов должны твое тело рассечь,
Покуда не снимет голову с плеч
Меч, зажатый в моей руке!
Фер Диад:
Фер Диаду под силу тебя разрубить!
Пришел я, чтобы тебя убить,
Твоей хвастливой лжи вопреки!
Пусть поглядят улады на бой!
Пусть надолго запомнит любой,
Что герой их пал от моей руки!

Эти данные ранних текстов замечательно подтверждаются тем, что пишут о войне у кельтов античные авторы. Например, Диодор Сицилийский говорит следующее об обычае высмеивать врага: «Если же кто принимает вызов, они принимаются превозносить подвиги предков и восхвалять собственную доблесть, тогда как противника оскорбляют, унижают и словами своими лишают его душевной отваги».

Опять-таки в «Похищении» воин Этаркумал приближается к Кухулину и вызывает его на битву. Кухулин говорит:

«– Знай, что хоть невелик, но разгневан тот, что стоит перед тобою. Каким же кажусь я тебе?

– Воистину нравишься мне ты, – ответил Этаркумул. – И вправду, ты юноша дивный, прекрасный, пригожий, славный и многоискусный в боевых приемах. Все же числить тебя средь лучших героев, воинов знатных, всесокрушающих молотов, в битве первейших, я не могу и о том не помыслю».

Результат этой перебранки оказывается следующим: «С этими словами нанес Кухулин Этаркумулу удар муадалбейм в самое темя и до пупка разрубил его тело. Поперек пришелся второй удар Кухулина, и три обрубка разом рухнули на землю. Так погиб Этаркумул, сын Фида и Летринн».

Говорили, что у Кухулина было таинственное оружие под названием га булга, которое трактовали множеством различных способов. Однако, судя по всему, это все-таки было реальное оружие, и использовал его Кухулин только в самом крайнем случае – в сражении у брода. Его роковой особенностью было то, что оно входило в тело, как единый наконечник копья, но, когда его пытались вытащить, по его сторонам выскакивали наконечники, так что жертва оказывалась буквально выпотрошенной. Фер Диад и был убит этим оружием, как и многие другие герои, которые выходили на поединок с Кухулином. Вот рассказ о том, как Кухулин использовал свое оружие против Фер Диада:

Рис. 22. Железный шлем с бронзовым гребнем из Чиумешти (Марамуреш, Румыния).

Рис. 23. Бронзовый шлем с железным гребнем из Филоттрано (Анкона, Италия).

«Кухулин… попросил га булга у Лаэга… Вот что это было за копье: оно опускалось под воду и металось пальцами ноги; одну рану составляло оно, впиваясь в тело, но скрывало тридцать зазубрин, и нельзя было его выдернуть, не обрезав мясо кругом».

Рис. 24. Декорированные шлемы, изображенные на серебряном котле, обнаруженном в болоте в Гундеструпе (Ютландия, Дания), в том числе и образцы с рогами.

Есть мнение, что это было какое-то волшебное оружие, которое подарили Кухулину его божественные предки – ибо он был сыном великого кельтского бога Луга, сына Этленн, – однако есть античные свидетельства о том, что в этом оружии не было ничего божественного: на самом деле это просто воспоминание об определенном типе копья, которым пользовались кельты на континенте. Об этом кельтском оружии Диодор Сицилийский пишет: «Некоторые из них[28] выкованы прямыми, а некоторые – извилистыми по всей своей длине, чтобы не только наносить режущую рану, но и разрывать тело и при извлечении копья разрывать рану». Это замечательная параллель к описанию га булга и производимых им эффектов в «Похищении быка из Куальнге». Таким образом, когда ирландские герои, как и их континентальные братья, отправлялись на битву, главные воины ехали на своих колесницах с метательным копьем в руках, с одним или двумя метательными копьями, с длинным железным режущим мечом, с деревянным щитом с металлической оправой. Несомненно, во всем этом были региональные варианты – согласно традиции и личным вкусам. Кельты пользовались и пращой, и в ирландских сагах есть много упоминаний об этом. Диодор Сицилийский снова дает нам множество подробностей о кельтском вооружении: «Оружие у них вот какое. Щиты – высокие, в человеческий рост (рис. 20)[29], с особыми украшениями, на некоторых из которых выступают также искусно изготовленные медные изображения животных, и не только для красоты, но и для большей надежности. Шлемы – медные, с большими выступающими вокруг частями (рис. 22—23), благодаря чему носящие их выглядят исполинами: к некоторым из шлемов приделаны рога (рис. 24), к другим – чеканные протомы[30] птиц или четвероногих животных. Боевые трубы у них необычайные и варварские: трубя в них, издают грозные звуки, напоминающие грохот сражения. Панцири – железные, кольчужные, однако некоторые полагаются только на данную от природы силу и сражаются обнаженными. Вместо короткого меча они сражаются длинным мечом, который носят, подвесив на железной или медной цепи к правому бедру. Некоторые носят поверх хитона украшенный золотом или серебром широкий пояс. Впереди себя они выставляют копья, которые называют «ланкии», с железными наконечниками длиной в один локоть и более, а шириной – чуть менее дипалесты[31]. Мечи у них не меньше, чем дротики у других народов, а наконечники у дротиков больше, чем мечи».

Даже мельчайшие детали из этого пассажа находят свои параллели в древнейших ирландских источниках. Например, щиты с индивидуальным орнаментом описываются и в «Похищении», и в других местах. Так, у Реохайда, сына Фатемона, был «белый щит со звериными ликами красного золота». Другой отряд ведет герой Эрк, сын Федельм Нойкрутах, с «белым щитом со звериными ликами красного золота». В описании Кухулина, который отправляется в своем лучшем вооружении на свидание с Эмер, говорится, что у него был «на плечах алый щит с серебряной кромкой, украшенный золотыми ликами диких зверей».

Рогатые шлемы, упомянутые у Диодора Сицилийского, также встречаются в ранней литературе: Фурбайде Фербенд, например, якобы имел шлем с тремя рогами: два рога были серебряные, а один – золотой. Трехрогие священные звери часто встречаются в кельтской мифологии. Другие описания оружия также имеют параллели в ирландских текстах. Постоянно употреблялись боевые трубы, о которых упоминает Диодор; их называли карниками. Они фигурируют, например, на кельтских монетах и встречаются на котле из Гундеструпа (рис. 25). Шум был очень важен для кельтов во время войны: он должен был вызвать страх, панику и отчаянный ужас в лагере врага. Тацит говорит о шуме, который производили бритты, когда Паулин собирался атаковать их в их святилище на Англси: «На берегу стояло в полном вооружении вражеское войско, среди которого бегали женщины, похожие на фурий, в траурных одеяниях, с распущенными волосами, они держали в руках горящие факелы; бывшие тут же друиды с воздетыми к небу руками возносили к богам молитвы и исторгали проклятия. Новизна этого зрелища потрясла наших воинов…»[32]

Рис. 25. Люди, играющие на боевых трубах. Изображение на котле из Гундеструпа.

Страшный шум от воплей и брани воинов, а также призывов к богам о даровании силы и помощи еще усиливался от звуков труб. Трубы были снабжены бронзовыми головами зверей с деревянными языками, которые служили в качестве язычков-трещоток. В общем и целом шум был чудовищный. Остатки такой трубы, заканчивавшейся бронзовой головой кабана, были обнаружены близ Дескфорда в Банффшире. Этот предмет относится ко II веку н. э. Трубы упоминаются и в ирландских текстах как часть боевого снаряжения, так и само использование шума. В «Похищении быка из Куальнге» мы читаем: «Грохот, шум, вой, гул, гудение и громовые раскаты, что слышал Мак Рот, были ударами щитов и копий, звонким лязгом мечей, грохотом шлемов и нагрудников, гулом оружия, проделывавшего неистовые боевые приемы: то натягивались поводья, стучали колеса, лошади били копытами, скрипели колесницы и разносились громкие голоса идущих на нас мужей и героев».

Наиболее интересный античный рассказ об экипировке и поведении кельтов в сражении мы находим у Полибия в его знаменитом описании сражения при Теламоне в 225 году до н. э. Он достаточно важен, чтобы процитировать его полностью, и иллюстрирует многие уже упомянутые моменты: «Инсомбры и бойи шли в битву в штанах и в легких, накинутых сверху плащах. Что касается гесатов, то самоуверенность и смелость их были так велики, что они сбросили с себя и эту одежду, и обнаженные, только с оружием в руках, стояли в передних рядах войска: так, думалось гесатам, удобнее будет сражаться, ибо плащи могут цепляться за разбросанные там и сям кустарники и затруднять употребление оружия. Сначала битва шла только у холма, и для всех было видно, сколь многочисленная конница от каждого войска участвует в завязавшейся схватке. В этом сражении пал, как отчаянный боец, консул Гай, и голова его отнесена была царям кельтов… Что касается римлян, то им прибавило смелости то обстоятельство, что неприятель был охвачен со всех сторон и заключен в середину между ними, хотя, с другой стороны, кельты пугали их боевым строем и шумом. Действительно, число трубачей и свирельщиков было у них невообразимо велико, а когда все войско разом исполняло боевую песню, поднимался столь сильный и необыкновенный шум, что не только слышались звуки свирелей и голоса воинов, но звучащими казались самые окрестности, повторявшие эхо. Ужасны были также вид и движения нагих людей, стоявших в первом ряду, блиставших цветущим здоровьем и высоким ростом. В первых рядах не было ни одного воина, который бы не имел на себе золотого ожерелья или браслетов. Если вид всего этого и устрашал римлян, то надежда на добычу сильнее подстрекала их к битве… Одолеваемые ранами и безвыходностью положения, одни из них (гесатов) в безумной ярости кидались на врага и сами обрекали себя на смерть, другие начинали понемногу отступать к своим и явною робостью приводили в смущение задних воинов».

Полибий упоминает гезатов – отряды наемников, находившихся вне племенной системы. В этом отношении они соответствуют отрядам фениев в Ирландии, о которых ходило множество красочных преданий. Этих галльских воинов нанимали, чтобы они сражались на разных сторонах. Что мы знаем об этих могучих и безжалостных людях? Само их имя означает просто «копейщик»; слово «gae», обозначающее «копье» или «дротик», встречается в древнеирландском и перешло в шотландский гэльский и в современный ирландский как gath.

Отважные гезаты сражались обнаженными, и, видимо, этот обычай был неправильно понят римлянами, которые ничего не знали об его ритуальном значении. Не только гезаты сражались без одежды или какой бы то ни было защиты. Диодор пишет, не упоминая конкретно гезатов: «Некоторые из них презирают смерть настолько, что устремляются навстречу опасностям обнаженными, в одном только поясе».

Легендарные отряды фениев, которые бродили по Ирландии в первые века христианской эры, охотясь, сражаясь и добывая себе пропитание у различных племен, напоминали гезатов в том, что они могли поступать на службу к различным партиям и жили вне юрисдикции какого-либо племени (они фактически были ecland – «без племени»). Обычно их изображают как солдатов-наемников, и есть все основания считать, что у таких отрядов были серьезные мифологические корни в местной традиции.

Когда езда на колесницах, которую кельты так любили, постепенно уступила дорогу кавалерийской войне, то галлы стали славиться как ловкие наездники. Это и есть упомянутые у Цезаря equites, «всадники» – то есть аристократия. После римского завоевания Галлии галльские кавалерийские отряды стали гордостью римской армии и служили по всей империи. Галлы, с их прилегающими штанами, великолепным сложением, развевающимися плащами и легендарными акробатическими навыками, поражали современников своей выучкой и отработанными кавалерийскими упражнениями. Арриан, писавший в 136 году, описывает кавалерийские упражнения, заимствованные римлянами у кельтских всадников, которые составляли столь важную часть кавалерии: «Затем те из них, кто выделяется своей строевой подготовкой или умением ездить верхом, принимают участие в состязаниях, надев железные или латунные шлемы, позолоченные, дабы привлечь особое внимание зрителей… На шлемах – желтые плюмажи; они не нужны ни для чего, кроме как для красоты… Всадники носят длинные щиты – не щиты для настоящей битвы, но более легкие и весело раскрашенные, поскольку эти упражнения служат для демонстрации ловкости и красоты. Вместо доспехов на них надеты туники, похожие на настоящие доспехи, иногда алые, иногда пурпурные, иногда многоцветные. И они носят штаны не свободные, как принято у парфян или армян, но близко прилегающие к ногам».

Римлянам действительно многому пришлось поучиться у кельтских всадников. Павсаний упоминает как образец кавалерийских навыков кельтов понятие «trimarcisia», буквально отряд из «трех конников», то есть вождь или аристократ в сопровождении двух дружинников. Этому также находятся параллели в ранних текстах. Прекрасный пример (с сильной мифологической окраской) встречается в старинной саге «Togail Bruidne Da Derga» («Разрушение дома Да Дерга»). В один из решающих моментов драмы король Конайре видит «трех Красных» (na tri Deirg). Это трое мужчин с красными волосами, одетые сплошь в красное и едущие на рыжих лошадях. Нечеловеческая природа этих троих всадников полностью проявляется в ту минуту, когда сын Конайре, отчаявшись догнать их, слышит: «Устали наши кони – то кони Донна Десскорах из сидов. Хоть мы и живы, все же мертвы»[33]. Красный был цветом, который ассоциировался с битвой и с кельтскими божествами войны. Страбон пишет: «Хотя все галаты по натуре воинственный народ, все же они более искусные всадники, чем пехотинцы, и лучшая часть конницы у римлян состоит из этого племени».

Рис. 26. Колонна с 12 рельефами, изображающими лица (все без ртов) из святилища в Антремоне (департамент Буш-дю-Рон, Франция).

Что касается поведения кельтов в самой битве, они брали с собой отрубленные головы врагов в качестве трофеев своего триумфа. Эта практика также играла глубокую религиозную роль в повседневной жизни кельтов и была связана со многими суевериями. Можно привести один-два примера такой практики. Головы часто выставлялись в святилищах кельтов, и их приносили в жертву богам. В великом каменном храме в Рокепертюзе (департамент Буш-дю-Рон), как и в других святилищах, в стенах были специальные ниши для черепов, куда можно было поставить отрубленные человеческие головы; во многих храмах были как изображения отрубленных голов, так и настоящие черепа. Великолепная каменная колонна в Антремоне была покрыта схематическими головами в странном порядке (рис. 26). Диодор Сицилийский пишет о практике обезглавливания врага: «Убитым врагам они отрубают головы и вешают их на шеи своих коней, а окровавленные доспехи врагов передают слугам и увозят военную добычу, распевая боевые песни и победный гимн. Лучшую часть добычи они прибивают к стене своего дома, как, бывает, поступают с добычей охотники. Головы наиболее выдающихся из врагов они бальзамируют кедровым маслом и бережно хранят в ларцах, показывая затем гостям и похваляясь тем, что или кто-то из предков, или их отцы, или сами они не приняли предлагаемого за ту или иную голову выкупа. Говорят также, что некоторые из них гордятся тем, что не приняли за такую голову золота, равного ей по весу, являя тем самым некое варварское великодушие не потому, что благородно не продавать доказательства своей доблести, но потому, что враждовать с соплеменниками погибшего – зверство».

Этот боевой обычай постоянно встречается в древних текстах, как и религиозное почитание головы. Типичная сцена описана в «Похищении быка из Куальнге», где вообще часто говорится об охоте за головами. Кухулин убил двух сыновей Неры и их колесничих и отрубил им головы. Медб посылает Кормака Коннлогнеса, чтобы посмотреть, что происходит у брода: «…Когда он подошел к нему, увидел лишь сучковатый ствол с четырьмя головами, стоящий в потоке, стекающую по нему кровь, следы колесниц да одинокого воина, уходившего к востоку».

Во время своего самого первого похода в качестве будущего героя, описанного в «Похищении», юный Кухулин также рубит головы. Он обезглавливает трех сыновей Нехты Скене. Когда он возвращается в диком ликовании в крепость Эмайн Маха, женщина, смотрящая на дорогу, видит его и говорит: «Вижу одинокого воина на колеснице… чей страшен воистину облик. Окровавленные головы своих врагов везет он на колеснице». Когда в той же саге он встречается с Ферку Лоингсехом и его дружинниками, мы читаем: «На том они и порешили и немедля выступили против Кухулина, а разыскав его, не уговорились о честном поединке и всей дюжиной бросились в бой. Сошелся с врагами Кухулин и, одолев их, срубил у всех головы. В землю вкопал он двенадцать камней и на каждый водрузил голову воина. С той поры и зовется то место, где сложил голову Ферку Лоингсех, Киннит Ферхон, то есть Киннайт Ферхон[34]».

Этот пассаж не только демонстрирует сложный ритуал обезглавливания и показа голов, но в него включено и понятие «fir fer» – кодекс поведения в битве, нарушать который считалось бесчестным. Римляне явно не сочувствовали повсеместному кельтскому обычаю обезглавливать врага и считали его, как и человеческие жертвоприношения и другие подобные обычаи, подлым и варварским по сути.

У античных авторов встречаются различные упоминания о том, как кельты вели себя в бою. Очевидно, они были храбры до безрассудства, бесстрашны и дики. Недостаток эффективной организации и выносливости в группе постоянно мешал им закрепить победу и консолидировать свои завоевания. Источники во многом подтверждают то, что античные писатели говорили о поведении кельтов в битве и их организации. Полибий, например, отмечает: «Таков был исход войны с кельтами. Ни одна из описываемых историками войн не сравнится с этой по безумной отваге сражающихся, по количеству битв, по множеству участвовавших в них и убитых; зато она может считаться совершенно ничтожною в отношении задуманных планов, по нерассудительности в отдельных предприятиях, ибо галаты не в большинстве случаев только, но во всем и везде руководствовались страстью, а не рассудком».

Подобное происходило в ходе всей древней истории кельтов. Ссоры, вызванные, как это и должно было быть, постоянным употреблением алкоголя, разражались в ходе пиров и праздников. Начинались сражения и поединки между героями; одно племя сражалось с другим, а то и члены одного племени обращались друг против друга. Само «Похищение быка из Куальнге», великий и легендарный угон скота, якобы началось изначально из-за горячей ссоры между Айлилем и Медб – королем и королевой Коннахта; это привело в конце концов к ожесточенной войне между провинциями Коннахт и Ульстер. Война, начавшаяся в результате пьяной несдержанности, привела к оскорблениям и угрозам со стороны послов, посланных Медб с тем, чтобы одолжить быка в Куальнге в провинции Ульстер, владельцем которого был Дайре.

Этот эпизод живо описан в саге: Мак Рот, главный посол, добился обещания, что бык будет одолжен коннахтцам. Начинается пир: «Приняли их тогда в доме и, постелив свежей соломы да тростника на пол, подали гонцам лучшее угощение и вволю питья, так что вскоре они захмелели». У послов завязывается разговор весьма нескромного свойства, и в конце концов один из них заявляет: «По мне, не речам бы, а крови литься из уст, что промолвили это, ибо то, что отдал он добром, мы отняли бы силой». Слуга Дайре подслушал эти слова и, взбешенный, пошел к своему хозяину. Дайре немедленно отказывается от своего обещания и говорит: «Клянусь же богами, которых я чту, – молвил в ответ Дайре, – что, пока не захватят они его силой, добром уж никак не получат!» Получив на следующий день отказ на просьбу передать ему быка, Мак Рот весьма удивлен и говорит Дайре: «Что б ни болтали гонцы, отведав твоих угощений и выпив вина, не должно их слушать». Однако Дайре не устраивают такие оправдания. Начинается война. Наверное, это была типичная кельтская ситуация со всеми ее неизбежными результатами. Многие легенды в древней литературе основываются на тех же самых мотивах, то есть праздник, перепой и в результате – драка с последующим кровопролитием, в которой в конце концов принимает участие все племя. Это подтверждает и Диодор Сицилийский, который говорит, что у кельтов на пиру «в обычае… начинать при случае словесные споры, а затем вызывать друг друга на единоборство, не придавая никакого значения смерти». В саге «Пир Брикрена» ссоры и драки также начинаются на пиру.

Цезарь говорит о постоянной внутренней войне между кельтами как о чем-то, что уже осталось в прошлом. Он пишет: «До прихода Цезаря им приходилось почти ежегодно вести или наступательные, или оборонительные войны». Военнопленные иногда приносились в жертву богам. Цезарь говорит: «Перед решительным сражением они обыкновенно посвящают ему (Марсу) будущую военную добычу, а после победы приносят в жертву все захваченное живым, остальную же добычу сносят в одно место».

Таким образом, религия играла огромную роль в поведении кельтов как в битве, так и в других сферах жизни. Для начала сражения были счастливые и несчастливые дни. Предзнаменования нередко заставляли воина, жаждущего сражаться, избегать битвы. Например, считалось, что увидеть журавля – к беде для воина, отправляющегося на битву. В одном ирландском тексте говорится, что увидеть трех журавлей бога Мидира уже достаточно для того, чтобы воин потерял весь свой боевой пыл и ловкость.

Одной из непременных черт межплеменной волны было устройство лагеря. В «Похищении быка из Куальнге» Айлиль говорит своим воинам: «После той песни повелел Айлиль ставить шатры и палатки, готовить питье да кушанья и всем приниматься за трапезу, а музыкантам играть, ибо еще ни в одном лагере не случалось ирландцам стерпеть столь тяжкую и многотрудную ночь, как та, что выпала накануне. Расположились они лагерем и поставили шатры, приготовили напитки и кушанья, и все отведали их под благозвучные напевы».

Как мы уже видели, боевые действия во время «похода», судя по всему, подразумевали передвижение едва ли не всего племени. Страбон говорит о кельтах: «Переселения у них совершаются легко, так как они движутся толпами со всем войском или, вернее, поднимаются всем родом, теснимые другими, более сильными племенами».

Война, оружие и геройские подвиги были настолько характерной чертой повседневной жизни языческих кельтов, что можно сказать даже, что они были самой характерной чертой, вокруг которой возникло огромное количество всевозможных легенд и преданий. Они стали темой множества саг. Ранние валлийские «Триады»[35], которые содержат огромную долю древней языческой традиции и морали, изобилуют упоминаниями о войне и геройских подвигах. Одна из триад, например, озаглавлена «Три столпа острова Британии», другая – «Три барда с алыми копьями острова Британии». В другой Артур говорит: «Вот три моих боевых всадника – Менедд и Ллюдел с нагрудным панцирем, и столп валлийцев – Карадауг». В другой триаде говорится о «Трех битвовенчанных героях острова Британии», еще в одной – о «Трех плахах острова Британии» и так далее. То есть традиция везде связана с битвой. Культовые легенды вспоминали о борьбе богов, преследовавших свои бессмертные цели и вступавших в битву, чтобы достичь их; часто в таких сагах упоминается о помощи смертных героев. Издавались законы, регулирующие поведение в сражении, в честь героя-триумфатора задавались пиры, которые нередко переходили в дальнейшие сражения и кровопролития. Влиянием среди кельтов пользовались только воинственные аристократы – могущественные, дикие, смелые, непостоянные, помешанные на личной славе и готовые сражаться за честь своего собственного племени или партии.

Мы уже видели несколько варварских описаний кельтских героев, вызывающе одетых в блестящее вооружение и доспехи и стремящихся на поиски приключений. Для контраста мы приведем в конце этой главы пассаж из средневековой валлийской литературы, не менее варварский по сути, чем ирландские сказания, однако здесь первобытный элемент слегка приглушен и частично замаскирован изяществом и элегантностью языка, который сохраняет свое воздействие даже в переводе. Это рассказ о юном будущем герое Кулухе, который путешествует ко двору короля Артура, желая, чтобы его посвятили в воины, и в поисках приключений: «И юноша сел на коня светло-серой масти, четырех зим от роду, крепкого в ногах и хорошо подкованного, с уздечкой и седлом из чистого золота. На ногах его были серебряные шпоры, а в руке он держал копье толщиной с руку сильного мужчины. Разило оно стремительней, чем капля росы падает с ветки на землю в июне, в самую росную пору. На боку его висел меч в золотых ножнах, на лезвии которого тоже был золотой узор, а на рукояти – золотой крест, призывающий благословение Небес; и там же был узор из слоновой кости. И впереди него бежали две белые борзые с рыжими пятнами, с ошейниками из красного золота. На нем был пурпурный плащ, на каждом конце которого висело по золотому яблоку ценой в сотню коров. И дороже трех сотен коров были его сапоги кроваво-красного цвета, доходящие до колен. И когда он скакал, трава не гнулась под ним из-за легкости и быстроты коня, на котором он подъехал к воротам дворца Артура».

В кельтские времена воины отправлялись на битвы в повозках. Проходил обмен товарами: иноземным торговцам кельты предлагали деньги и рабов в обмен на экзотические вещи. Люди перемещались по стране со всем своим хозяйством и добром и селились в новых местах; по древним дорогам умершие попадали на место своего последнего упокоения, которое одновременно могло быть святилищем и местом религиозного культа. Очевидно, что для всей этой деятельности, для путешествий туда и обратно, нужны были дороги, и этот аспект кельтской жизни никак нельзя игнорировать. Однако в то же время это чрезвычайно трудная тема, поскольку сведения о дорогах как в кельтских странах, так и в других частях варварского мира в доримское время весьма скудны и неудовлетворительны. Только в I и II веках н. э., при римских императорах, появилась огромная европейская дорожная сеть. Некоторые считают, что это стало возможным потому, что и до этого существовала эффективная система местных дорог, которую римлянам оставалось только усовершенствовать, однако вопрос этот спорный. Данные о водном транспорте гораздо полнее, чем о дорогах и путешествии по земле в целом.

Что касается самих дорог (и если они вообще существовали), то надо полагать, что они были построены довольно грубо и встречались не так уж часто. Однако уже само использование колесного транспорта говорит о том, что были какие-то постоянные пути проезда, которые поддерживались в рабочем состоянии. Обычай сражаться и путешествовать в колесницах также предполагает существование нормально функционировавших дорог и путей. Любой, кому приходилось путешествовать по проселочным дорогам западной Шотландии (да и в других местах) после долгой засухи и во время ветра, конечно, лучше поймет те пассажи из «Похищения быка из Куальнге», где описываются такие условия. Посланник королевы Мак Рот видит нечто необыкновенное на равнине перед ним. Он не может понять, что это, и идет к Айлилю и Медб, чтобы спросить у них. Великий герой Фергус знает, в чем дело.

«Нетрудно ответить, – сказал тот, – серый туман, что увидел Мак Рот между небом и землей, был лишь дыханием героев и их лошадей да облаками пыли с земли и дорог, что увлекаются ветром, становясь серой дымкой в облаках и воздухе».

Далее Фергус говорит: «Стаи бесчисленных, дивных, невиданных птиц были пылью с дорог и земли, что поднималась от ног и копыт лошадей и неслась вслед за ветром».

О существовании дорог в кельтской Европе есть свидетельства и у Диодора Сицилийского, например: «Будучи неуемными пьяницами, они злоупотребляют неразбавленным вином, которое привозят купцы… Поэтому многие италийские купцы из-за страсти к стяжательству считают пристрастие галлов к вину Гермесовым даром. Плывя по судоходным рекам Галлии или двигаясь в повозках по равнинам, они привозят вино…»

При такой оживленной торговле, подразумевавшей перевозку громоздких товаров на большие расстояния, видимо, делалось все возможное, чтобы ускорить и облегчить поставки. Естественно, для дорог выбирали наиболее сухую и твердую почву. Если болото нельзя было обойти, то его старались сделать как можно более проходимым искусственными способами. Поскольку мы уже привыкли к римской сети дорог, опутывавшей всю Европу и Британию, то мы склонны забывать, каким чудом, каким необыкновенным явлением были в древности для Запада римские дороги – плод блистательного инженерного искусства. Полезно вспомнить и о том, что, когда после падения Римской империи вплоть до сравнительно недавнего времени строились военные дороги, они не шли ни в какое сравнение с римскими. Фактически римляне должны были, конечно, использовать старые тропы и уже существовавшие дороги и систематизировать их. Во многих отдаленных районах Британских островов вплоть до XVIII века и позднее колесный транспорт просто не существовал. Во время своей знаменитой поездки по горной Шотландии в 1773 году доктор Джонсон[36], выезжая из Инвернесса к западному побережью, писал: «Теперь мы должны были распрощаться со всеми удобствами путешествия и отправиться в страну, по которой, возможно, никогда еще не катилось колесо». И слова Джонсона – это не просто предрассудки англичанина…

Повозки со спицами появились в Европе еще между 1500-м и 1250 годами до н. э. в бассейне среднего Дуная. Изготовлялись модели повозок и колес, которые, возможно, должны были иметь вотивное значение. Кельтское божество, соответствовавшее Юпитеру, – Таранис («Громовик») в древнем кельтском мире символизировался колесом (рис. 27). Присутствие множества металлических моделей колеса и брошей в виде колес, а также изображения колес на керамических сосудах в вотивных приношениях и в священных местах могли иметь двойное значение. Они могли подчеркивать почитание у кельтов колеса, которое считали символом солнца. В каком-то общем смысле они могли быть связаны и с почитанием божества с колесом; в таком случае это говорит об очень широком распространении культа этого божества в кельтских странах, о чем свидетельствуют и другие данные. В одном раннем ирландском тексте божественный жених Элата является свататься к Эриу – богине, давшей свое имя Ирландии; говорится, что у него на спине пять золотых колес. Кроме того, в наиболее древних ирландских сагах некоторые герои носят броши в форме колеса, которые, судя по всему, служат литературной параллелью к тем, которые нам известны из археологических источников. Такое почитание колеса и его мифологических ассоциаций заставляет предполагать, что это вовсе не был обычный предмет повседневного обихода. Сама его роль как жизненно важной части повозки внушала удивление, смешанное с почтительным ужасом. Колеса от колесниц находили в колодцах. Хорошо известно, что кельты любили бросать в колодцы приношения своим божествам, и, может быть, это еще один пример почитания символа колеса и его важности в быту, но прежде всего в быту аристократическом.

Рис. 27. Колесо, выполненное в керамике. Хаузстидс, графство Нортумберленд.

Древнейшие настоящие повозки (то есть те, которые не были построены для чисто церемониальных целей) могли использоваться скорее для сельскохозяйственных перевозок, нежели для путешествий на дальние расстояния. В них, видимо, запрягали двух волов, привязанных к дышлу. То, что у кельтов использовались и повозки, и колесницы, говорит о том, что на их территории фактически существовали дороги, хотя, наверное, и очень примитивные. Согласно ирландским источникам (если они вообще содержат достоверные сведения по данному вопросу) дороги мостили деревом и камнем; это вполне могло так и быть. Некоторые дороги, должно быть, были просто размеченными тропами, такими, какие до сих пор можно видеть в горных районах Шотландии и других областях. В ирландских текстах описываются три главные дороги, которые сходились в Таре (графство Мит), древнем святилище кельтов и резиденции верховных королей. Есть и упоминания о других дорогах с их особыми названиями, однако трудно определить, насколько они были древними; возможно, речь идет о ситуации уже в христианской Ирландии. Однако, зная консервативный характер кельтской традиции и то почтение, с которым в древней Ирландии смотрели на старые легенды, названия мест и обычаи, очень возможно, что за утверждениями христианских ученых кроется доля истины.

Наши данные заставляют предполагать, что поддержание дорог в хорошем состоянии считалось делом первостепенной важности. В законах брегонов[37] есть статьи, регулирующие постройку и ремонт дорог в Ирландии. Дороги должны были содержаться в чистоте. В своем словаре, созданном в IX веке, Кормак утверждал: «Дороги любого разряда должны быть очищены по крайней мере по трем поводам, то есть во время скачек, зимой и во время войны»[38]. Кормак предлагает свою классификацию дорог в древней Ирландии. Дороги следовало очищать от кустарников, сорняков и тому подобного. Некоторых людей принуждали прокладывать дороги через лес во время войны. Так что, хотя у нас и есть данные о системе дорог в древней Ирландии, на основании одних лишь текстов трудно решить, были ли они действительно такого качества, как можно предположить по законам и литературе, или на деле они были значительно грубее. Страбон, тем не менее, упоминает дороги в Нарбоннской провинции, и они, конечно, были совершеннее любых дорог на Британских островах.

Скачки были любимым развлечением древних ирландцев и неоднократно упоминаются в литературе. Зимой дороги следовало расчищать для полюдья (по-древнеирландски «coe»): короли объезжали своих подданных, гостевали у них и собирали дань продуктами (поросята, колбасы, сметана…). Так король и его дружина могли пережить голодную зиму.

Там, где это было необходимо, через болота сооружались гати. Они состояли из слоев бревен, хвороста, земли и камней, которые втаптывали в болото так, что получалось довольно прочное основание. Иногда гати покрывали досками, и это была уже настоящая бревенчатая дорога.

Древнейшие мосты строили из дерева; до англонорманнских времен в Ирландии нет никаких данных о каменных мостах. На реках и проливах часто существовали паромы, использование которых, согласно древним преданиям, также жестко регулировалось. Они, видимо, имели огромное значение, облегчая движение и транспортировку грузов. Страбон, рассказывая о кельтских племенах, пишет: «переправиться на пароме в город Кабаллион».

В легенде о Бранвен ирландский правитель Матолух, женатый на Бранвен, сестре Брана Благословенного (эвгемеризированное божество), пытается перерезать все сообщения с Британией. Его советники предлагают ему поступить таким образом. «И еще, господин, – сказали Матолуху его люди, – задерживай все корабли и лодки, плывущие в Уэльс, а тех, кто прибудет оттуда, заключай в темницу, чтобы они не узнали об этом».

Судя по всему, древние ирландские лодки были трех типов: каноэ, изготовленные из выдолбленных стволов деревьев, плетеные лодки и корабли с парусами или веслами или и с тем и другим. Куррахи покрывали кожей и гребли на них веслами или шли под парусом. Цезарю также пришлось строить куррахи, и для них он использовал британские модели. В латинском «Плавании святого Брендана» достаточно подробно описана постройка курраха.

Кельтские племена славились своими умелыми моряками. Страбон говорит, что у жителей Массалии есть «природные способности к мореходству». Эти способности были и у армориканского племени венетов (рис. 28).

Рис. 28. Некоторые виды кораблей на галльских монетах (по Д.Ф. Аллену).

Страбон также пишет: «После упомянутых племен следуют остальные племена белгов, живущих на берегах океана; из них, во-первых, венеты, которые сражались с Цезарем в морской битве; они пытались помешать его высадке в Британии, владея портом на острове. Однако Цезарь с легкостью разбил их в морском сражении, не применяя таранов (так как доски их кораблей были очень толсты); когда же венеты неслись на него, подгоняемые ветром, римляне срывали их паруса при помощи копий с серповидным наконечником, ибо паруса у них из-за сильных ветров были кожаные и вместо канатов натянуты на цепях. Свои корабли на случай отливов венеты строили с широким дном, высокой кормой и высокими носами из дубового дерева, которого у них очень много; поэтому они не сбивают плотно пазы досок, оставляют щели, однако конопатят их морским мохом, чтобы дерево не высыхало из-за недостатка влажности при вытаскивании кораблей на сушу, так как морской мох по природе более влажен, а дуб сухой и несмолистый».

Перед нами любопытная картина, представляющая способы постройки лодок по крайней мере в одном кельтском племени. Есть и другие достоверные данные о морских навыках кельтов и о том, что они регулярно использовали водный транспорт. В первые века христианской эры славился пиктский флот, и не следует предполагать, что эти традиции возникли на пустом месте. Так, Уэйнрайт пишет: «Совершенно очевидно, что пикты были значительным фактором на политической сцене севера. Они имели достаточно сильный флот, что предполагает навыки в навигации, знакомство с трудными водами и знание кораблестроения».

Тем не менее данные о кельтских дорогах скудны. В то же время присутствие оживленных рынков и центров торговли и коммерции во всей Европе и на Британских островах еще в доримское время заставляет предполагать существование каких-то вполне проезжих дорог, поддерживавшихся в хорошем состоянии. Широкое распространение у кельтов колесницы также говорит о наличии пригодных для использования дорог.

Ирландские законы, которые содержат наиболее архаичные письменные свидетельства о кельтском образе жизни, показанном изнутри, дают нам яркое, хотя и несколько преувеличенное впечатление, что постройка дорог и поддержание их в рабочем состоянии принадлежали к сфере жизненно важной общественной деятельности. Говоря о кельтских мастерских и местных школах кельтского искусства в Британии, Фокс показал, что кельтские художники и торговцы могли использовать старые дороги, такие как Юрская дорога и Икнилд-Уэй. Масштаб торговли и передвижения товаров, конечно, свидетельствует о наличии надежных дорог, однако, как говорит сам Фокс, «в этой проблеме, как и в других, очень много но. Например, должна была существовать интенсивная торговля между племенами, но на чем она основывалась, мы не знаем».

Археологические данные пока мало что нам говорят о природе кельтских дорог до появления великолепно построенной и систематизированной сети римских дорог по всей Европе. Но как римские храмы и, в конечном счете, христианские церкви нередко строились на руинах языческих святилищ, так и мы можем предполагать, что римляне построили по крайней мере некоторые из своих сложных дорог по древним путям, которые проложили их предшественники и которые были самыми эффективными и практичными путями торговли и транспорта. Следы таких древних дорог сохраняются, и их можно определить, когда они, например, проходят через кладбища. Пути похоронных процессий всегда были очень важны и отмечены такими сооружениями, как курганы, или (даже сегодня) грудами камней, в которых находился гроб с телом усопшего.

Итак, для передвижения и перевозок кельты употребляли колесницы и четырехколесные повозки; они ездили верхом в сопровождении грузовых лошадей или шли пешком. Использовались также разнообразные лодки, было много паромов, они встречались часто и были очень важны. Мосты, очевидно, были деревянными и очень простыми.

Как мы видим на всем протяжении нашего путешествия в повседневную жизнь древних кельтских народов, религия пронизывала все сферы этой жизни и ничто в ней не было полностью и по-настоящему «мирским». Повсюду мы сталкиваемся с магией, суевериями, мириадами богов и богинь, которые что-либо требуют от человека и даруют ему блага в обмен на подарки и должное умилостивление, и так далее. Опять-таки Фокс, говоря о природе торговли и тех путях, по которым проходил обмен товарами, о факторах, которые определяли расположение кельтских мастерских в Британии, о том, что было причиной богатств иценов в Восточной Англии, и так далее, весьма четко это акцентирует. «Но есть и другая возможность, – пишет Фокс. – Не исключено, что торговля золотом по этим торговым путям была организована иерархией друидов в первую очередь для собственных ритуальных целей. Это отчасти может объяснить, почему отдаленный остров Мона оказался центром этого бриттского культа, и позволяет предположить, что порт для торговли золотом с континентом находился где-то в Норфолке. Фанатическая вражда к Риму, которая проявилась в пугающих сценах на Англси в 59 году, когда легионеры под командованием Светония уничтожали священные рощи, могла подпитываться не только религиозными и политическими, но и экономическими мотивами».

Экономика торговли и внутренняя экономика, а также нужды войны сделали, как мы уже видели, необходимым существование каких-то функциональных, проезжих торговых путей и дорог, пусть совершенно примитивных и грубых. Домашняя жизнь обязательно предполагает наличие дома, а для войны нужны крепости и укрепления. Тот факт, что кельты были необыкновенно умелыми строителями крепостей и что крепости составляют одну из наиболее типических и важных черт их материальной культуры, еще раз показывает, насколько важной чертой в повседневной жизни была война. На всех стадиях кельтской истории у нас гораздо больше материальных данных о крепостях, чем об обычных домах с их обстановкой. Кельтов, в отличие от их средиземноморских соседей, никогда не интересовало постоянное жилище и естественно возникающая при оседлой жизни утонченность домашнего быта. Сложная архитектура и зачатки городской жизни появились только на очень поздней стадии древней истории кельтов, по образцу и по большей части при поддержке Рима. Однако древний кельт – беспокойный бродяга, с его мобильной племенной организацией и агрессивным и чувствительным характером, думал в первую очередь о крепости, нежели о красивом доме. Такие поселения были действительно нужны, в то время как удобные дома оказывались лишними.

Кельты сооружали как укрепления, в которых можно было найти временное убежище, защищенные палисадами, рвами и валами (их использовали в основном в эпохи переселения народов), так и настоящие крепости, предназначенные для постоянного использования. Вначале крепости занимали вершины холмов, что служило дополнительным средством защиты. Однако в период первых контактов с римлянами и даже до него они строили также большие «города» – оппидумы (oppida) на равнинах или в долинах рек.

Оборонительные системы крепостей основывались на различных принципах: простой палисад, насыпь, ров (одиночный или в несколько рядов); вал и ров; только вал. Валы могли быть простыми сооружениями из сухого камня, но иногда их усиливали, делали более устойчивыми, прокладывая стену бревнами – различными способами, с железными заклепками или без. Цезарь во время своих галльских войн столкнулся со стеной подобного типа и так и называл ее «галльской стеной» (murus gallicus). В некоторых случаях к внутренней стороне вала были пристроены, по крайней мере, бревенчатые домики. Если их случайно или намеренно поджигали или если нападающие наваливали у стены хворост и поджигали его, то нередко вся стена начинала гореть. Жар в лишенном воздуха пространстве внутри стены заставлял некоторые камни плавиться и сливаться в одну остекленевшую массу.[39]

Размер кельтских оград-укреплений мог быть различным – существовали укрепления, защищавшие лишь одну семью и город площадью сотни акров. Самые крупные поселения появились в самую последнюю очередь. Например, в Бибракте (на Мон-Бовре близ Отена, Франция) длина «галльской стены» составляла около 5 километров и она огораживала площадь около 335 акров. Интересно сравнить Бибракте с гомеровской Троей, площадь которой составляла менее 5 акров! В Бибракте на территории, огороженной стеной, находились здания, в основном прямоугольные, а также улицы, что говорит о влиянии средиземноморского мира. Некоторые здания, раскопанные археологами, – типичные кельтские бревенчатые постройки – были мастерскими художников, работавших по эмали; другие представляли собой различные палатки и киоски. Еще один пример – огромный оппидум в Манхинге (Бавария); он свидетельствует о величии и мощи, которых могли достигнуть эти поздние кельтские крепости.

Рис. 29. План круглых домов четырех видов: 1 – Брох в Дун-Троддан (графство Инвернессшир); 2 – Дом-колесо в Ярлсхофе (Шетлендские острова); 3 – Хэрхоуп (Пиблзшир); 4 – Литл-Вудбери (Уилтшир).

Кельтские крепости – большие и маленькие, ранние и поздние – рассеяны по всей Европе. Античные авторы говорят об их существовании в Галатии (современный запад Турции), однако археологам пока не удалось там их обнаружить. На востоке кельтского мира, например в Зависте (Чехословакия), был обнаружен форт площадью около 80 акров. В Британии во многих местах встречаются оппидумы белгов, например в Колчестере (Камулодун), Сент-Олбансе (Веруламий) или Силчестере (Каллева). Древнее их такие знаменитые форты, как Мэйден-Касл (графство Дорсет), площадь которого составляет 45 акров, Трапрэйн-Ло (Восточный Лотиан) – 40 акров и Стэнвик (Йоркшир), который в последнюю эпоху своего существования достиг размеров (хотя, может быть, и не роли) оппидума – 850 акров. Валы и рвы здесь простираются более чем на шесть миль, и, как говорит Пиггот, служили нуждам пастушеских племен, которые таким образом старались защитить свои стада.

В областях вне сферы влияния римлян строительство крепостей беспрепятственно продолжалось. Проложенный бревнами форт в Бургхеде (Моришир) недавно был датирован V веком н. э.

Форты типичны и для ирландских кельтов, как и для всего остального кельтского мира. В Ирландии, судя по всему, существовал некий профессиональный класс или гильдия строителей крепостей; это предположение подтверждают ирландские источники. Грэхэм показывает, что о том же самом говорит и постройка брохов, уникальных круглых жилищ с толстыми, но пустыми внутри стенами, которых в современной Шотландии сохранилось около 600 (рис. 29). Грэхэм пишет: «Технический стандарт каменной кладки при постройке брохов был настолько высок, что мы невольно приходим к выводу – эта работа выполнялась профессионалами». Литературные источники подтверждают данные археологии, говоря о том, что на сооружение крепостей тратилось огромное количество дерева. Например, говорят, что в крепости короля Бруде в Инвернессе якобы были складывающиеся двери с засовами. Упоминаются дверь и привратники Тары, великой крепости ирландских королей.

Крепости были непременной принадлежностью королей и высшей аристократии. Многие из таких фортов должны были быть небольшими. Пиршественный зал ирландского вождя был окружен защитной стеной с парапетом и частоколом. Это подтверждают и материальные данные.

В крепости были ворота, домик привратника и faithche – парадная лужайка, где проходили военные упражнения, тренировки и разнообразные игры с мячом, такие как ирландский хоккей на траве. В древнеирландской саге «Изгнание сыновей Уснеха» говорится:

«Вскоре после этого случилось, что Найси прогуливался один, распевая на валу королевского замка Эмайн»[40]. Словом, крепости были неотъемлемой чертой кельтского образа жизни. Простые постройки раннего периода развились и стали более совершенными и сложными в период латена – в зависимости от степени средиземноморского влияния и заимствования средиземноморской архитектурной традиции, а также и в результате давления и осадной тактики римлян, что, конечно, было гораздо страшнее, чем просто межплеменные войны.

Кельтские дома в плане были круглыми или прямоугольными. В докельтский период европейской первобытной истории (культура полей погребальных урн) предпочитали прямоугольные дома. Преобладают они и в гальштатской и латенской фазе. Круглые дома предпочитали в Западной Европе: они были обычными в Испании и Португалии и их продолжали строить вплоть до периода римского завоевания. Круглые дома мы находим также в Британии и Ирландии; их «родословная» восходит по меньшей мере к бронзовому веку, и наши данные заставляют предполагать, что это была строительная традиция Атлантического региона. В ирландских текстах упоминаются и прямоугольные постройки, однако можно думать, что речь идет о ритуальных строениях, в то время как обычный дом был круглым. Однако большой королевский зал, судя по всему, все-таки был прямоугольным. Археологам не удалось обнаружить в Европе круглые дома к востоку от Рейна. Страбон пишет о белгах: «Что же касается их домов – больших и куполообразных, – то они строят их из досок и плетней, набрасывая наверх массу тростника».

Рис. 30. Котел, висящий над огнем на железных цепях.

Видимо, это точная параллель к круглым домам островных кельтов. Одним из примеров является хорошо известный дом в Литл-Вудбери (рис. 29) и другие. Прямоугольные дома в Центральной Европе восходят еще к эпохе неолита, в то время как круглые дома вдоль Атлантического побережья имели предшественников по крайней мере в бронзовом веке. Круглый дом был постоянным жилищем, построенным из дерева, которое поддерживали столбы. В Центральной Европе пока таких домов на раскопках не находили.

Внутренняя обстановка таких кельтских домов должна была быть чрезвычайно грубой, и все наши данные предполагают, что кельты обожали украшать и выставлять себя напоказ, в то время как примитивное жилье их отнюдь не смущало. В круглых домах очаг располагался в центре комнаты, а в центре камышовой крыши было отверстие, через которое выходил дым. Над огнем висел огромный котел, подвешенный к матице дома (рис. 30); в нем варили огромное количество мяса, которое так любили кельты (в тех случаях, когда не жарили его на вертеле). Аристократия использовала хлеб в небольших количествах. Рыбу варили или пекли. Афиней, цитируя Посидония, упоминает о кое-каких гастрономических предпочтениях кельтов, и они хорошо засвидетельствованы и в ирландских текстах: «Пища их – немного хлеба и много мяса, вареного и зажаренного на углях или рожнах… Те из них, что живут по рекам и по побережью внутреннего и внешнего моря[41], питаются печеной рыбой, приправляя ее солью, уксусом и тмином».

Вдоль всей стены такого дома (по крайней мере, насколько мы можем судить по древним рассказам об ирландских домах) шли своеобразные отсеки, которые называли imdae[42]. Это было нечто вроде спальных отделений, в которых происходили различные виды хозяйственной деятельности аристократического дома. Вероятно, если нужно было уединиться, то такое отделение можно было закрыть от остального зала ширмой, тканью, кожей или плетеным экраном. Если можно верить рассказам античных писателей о том, как галлы спали, то люди, видимо, спали вместе в таких отсеках и, несомненно, зачастую на полу. Вот что пишет Диодор Сицилийский: «В обыкновении у них спать прямо на земле на звериных шкурах, перекатываясь вместе с возлюбленными, которые находятся и с той и с другой стороны».

Типичный диаметр круглого дома железного века составлял около 50 футов. Сами отсеки могли быть отгорожены плетеными или деревянными стенами[43]. В так называемых «домах-колесах» на западных островах Шотландии (рис. 29) при постройке отсеков камень заменил дерево, поскольку на безлесном севере дерево было роскошью – отсеки отгораживали радиальными каменными стенками. Древнейшие ирландские саги соответствуют информации, которую дают нам античные авторы и планы и другие детали постройки кельтских домов, известные археологам.

Резиденция ирландского аристократа, вероятно, была достаточно мощной постройкой, которая включала в себя укрепленную ограду, парадную лужайку (по-ирландски «faithche») снаружи ограды; она, возможно, была и домашним пастбищем, и площадкой для военных игр и спортивной тренировки. Внутри ограды находилась собственно резиденция короля или аристократа и другие значительные постройки из дерева: жилища слуг, сараи и так далее. Основа ирландских домов, как и в других частях кельтского мира, была деревянной, причем деревянные планки клались внахлест; применялось и плетение из ивовых прутьев. Крышу поддерживали столбы, которые зачастую были украшены сложной резьбой; наверное, это было еще одним прекрасным средством, благодаря которому кельтские художники, нанятые для их украшения, могли показать свое мастерство. Снаружи имелись большие ворота и домик привратника, который следил за посетителями и разными задирами. В сагах всегда подчеркивается роль привратника: ничего жизненно важного не могло случиться без того, чтобы этого не увидел привратник. Первостепенную важность имело запирание ворот на закате; так поступали даже в домах простых свободных людей, то есть ремесленников высшего разряда.

Так, когда король Конхобар, дядя Кухулина, отправился в дом кузнеца Кулана, чтобы воспользоваться его гостеприимством (на которое он имел полное право), Кухулин, который в то время был еще маленьким мальчиком, заявил, что предпочтет остаться дома, пока не закончит игру с другими мальчиками в Эмайн Махе, и уже потом придет в крепость Кулана: «По следам воинов, лошадей и колесниц отправлюсь я». Конхобар прибывает раньше, чем мальчик, в сопровождении множества своих дружинников, как и позволял ему закон по такому случаю: «Принял Кулан короля, и никто не был обойден почестями согласно его рангу, занятию, праву, деяниям и благородству. Свежие циновки из тростника постелили гостям, и принялись они пить да веселиться». Кулан, узнав, что никто другой больше не придет – поскольку король забыл о своем маленьком племяннике, – выпускает свою страшную сторожевую собаку, которая охраняла его жилище. Собака быстро бегает вокруг ограды: «Спустили пса с цепи и, быстро обежав окрестности, направился он к холму, где обычно лежал, сторожа дом, и улегся, положив морду на лапы». Приходит мальчик, собака нападает на него, и он убивает ее голыми руками. Это был один из величайших подвигов Кухулина, поскольку именно благодаря ему он получил свое имя, без которого герой не существует как личность. Это произошло так: король услышал лай собаки, вспомнил о мальчике и воскликнул:

«– О воины, лучше б и вовсе не быть нам на этом пиру!

– Отчего же? – воскликнули разом улады.

– Да ведь сгубил сейчас пес того мальчика, что решил идти следом за нами, сына моей сестры, Сетанту, сына Суалтайма.

Немедленно вскочили улады, и, хотя двери дома были отворены, все устремились в поле за ограду».

Кузнец, узнав о случившемся, был потрясен потерей собаки: «Лучше бы вовсе не звать мне вас в дом да не потчевать питьем и кушаньями, ибо отныне добро все равно что пустошь, а припасы уж не пополнятся. Верного слуги лишили вы меня, что стерег стада и отары моего скота». Мальчик добровольно вызывается играть роль сторожевой собаки для кузнеца, пока он не вырастит щенка – сына того самого пса – и он не станет достаточно взрослым, чтобы стеречь крепость. Услышав это, друид Катбад изрек: «Отчего бы теперь не носить тебе имя Кухулин?[44]». Мальчик соглашается и обретает свое подлинное, героическое имя – Кухулин.

Это лишь одно из многих реалистичных описаний жизни, обычаев и домашнего быта древних ирландцев, которое вполне согласуется с другими источниками информации. Таким образом, основной социальной единицей в Ирландии, как и в Британии, был преимущественно изолированный круглый двор крестьянина с оборонительными сооружениями и другими постройками, а отнюдь не деревня с прямоугольными домами, как мы видим во многих районах кельтской Европы. Британский и ирландский тип изолированного дома был почти неизвестен в Европе в гальштатский и латенский периоды.

Вернемся к обстановке кельтского дома. Знатные люди сидели каждый в своем отсеке: там они обедали в окружении своих слуг и избранных дружинников. Обедающий мог видеть весь остальной зал и внимать общему веселью – музыке, чтению стихов и преданий, выступлениям акробатов и тому подобному; его защищали его собственные слуги и копейщики. Афиней, цитируя Посидония, судя по всему, описывает именно такую обстановку, говоря: «Кельты… принимают пищу за деревянными столами, под которые подкладываются охапки сена, так чтобы они лишь немного возвышались над землей… Когда обедают большой компанией, усаживаются в круг, а в середину, как предводитель хора, садится самый влиятельный, превосходящий всех или военным умением, или знатностью, или богатством. Рядом усаживается гость, а затем по обе стороны, согласно своему достоинству, занимают места остальные. Позади них становятся телохранители с длинными щитами, а напротив, усевшись в круг по примеру господ, пируют копьеносцы».

Поразительную параллель этому описанию мы находим в только что процитированном нами древнеирландском пассаже, где в доме Кулана, дабы принять короля и его спутников, постилают камыш и траву и люди рассаживаются, как и говорит Афиней, по своему первенству, в чем бы это первенство ни заключалось.

Конечно, должны были быть какие-то варианты в обстановке, особенно в тех случаях, когда речь шла о прямоугольном доме, в противоположность круглому. Мебель, видимо, была редкостью, и стульями в доримское время, во всяком случае во время еды, не пользовались. Античные авторы говорят о сундуках.

Есть данные и о том, что ирландские дома были двухэтажными. На уровне верхнего этажа была какая-то комната или закрытый балкон, выдававшийся наружу. Его называли grianan, то есть буквально «солнечная комната», «светлица». В ней размещались женщины, и она, возможно, была расположена впереди, над общей жилой комнатой. Здесь женщины проводили время, шили, вышивали и сплетничали – вдали от своих драчливых и обидчивых мужчин. В загадочной саге «Пир Брикрена», которая может восходить к VIII веку, Брикрен строит великолепный дом, в котором намерен принять Конхобара и ульстерских героев. Но Брикрен – зловещий персонаж, который обожает ссорить других, – позаботился о том, чтобы не присутствовать на своем празднике. Он строит светлицу со «стеклянными» окнами, так что он может обозревать зал и наблюдать за тем, что там происходит. Один из забавных эпизодов в этой саге – самой длинной в уладском цикле после «Похищения быка из Куальнге» – касается женщин. Подвыпившие дамы вступают в соревнование за первое место среди уладских женщин в красоте, мудрости и красноречии. Три женщины произносят речь, восхваляя своих супругов; в пьяном возбуждении мужья вырывают столбы дома, чтобы позволить своим женам, которые вышли наружу, снова войти в дом. А Кухулин просто поднимает одну стену дома: теперь его жена и ее свита могут войти. Когда стена упала обратно на землю, вся крепость вздрогнула и светлица рухнула на землю. Несмотря на весь юмор и комический характер этой ситуации, описание дома с его легкостью и того, как расположена светлица, судя по всему, отражает подлинные предания об описанных нами постройках железного века.[45]