Враг остановлен

Новороссийск – неспокойный порт. Внезапный ветер с гор – «бора» – заставляет всегда быть начеку. В молодости и мне пришлось «натерпеться страху», когда «бора» едва не выбросил на мель крейсер «Чсрвона Украина», на котором я плавал тогда помощником командира.

И вот 26 апреля 1942 года я снова приехал в Новороссийск. Помню, в тот день мы с командующим авиацией ВМФ С.Ф. Жаворонковым на окраине города наблюдали за воздушным боем. Вместо фуражек на нас были шлемы: вокруг то и дело падали мелкие осколки зенитных снарядов. Мы видели, как два фашистских самолета рухнули в Цемесскую бухту. Но в город вражеские самолеты все же прорвались и сбросили бомбы, вызвавшие пожары и разрушения.

Налет этот был характерен для тех дней. Действуя с крымских аэродромов, немецкая авиации совершала их все чаще и чаще. Вначале мы объясняли это тем, что противник хочет сорвать наши перевозки в Керчь, на которые много сил тратил флот. Тогда трудно было предположить, что через два-три месяца враг начнет штурмовать Новороссийск. Все наше внимание было пока сосредоточено на обороне Керченского полуострова, а дальнейшие намерения немецкого командования оставались для нас неясными. Однако события надвигались…

Летом 1942 года гитлеровцы развернули наступление на Сталинград и Кавказ. Побережье Кавказа с его портами оказалось под угрозой. Новороссийск был крайне нужен немцам, чтобы обеспечить снабжение морским путем своей армии, когда она, по их планам, двинется вдоль побережья на юг.

Незаметная на первый взгляд роль Черноморского 4шота в обороне Кавказа была, как никогда, ощутима в те дни.

Например, английский историк Б. Тонстолл в 1942 году, когда ему еще не было нужды фальсифицировать события, писал, что в ходе нынешней войны морская стратегия России планировалась и осуществлялась весьма трезво; кроме того, она в гораздо большей степени содействовала успехам Красной Армии, чем это широко известно. На Черном море эта стратегия помешала вторжению на Кавказ с моря; в то же время русский флот беспокоил неприятельские морские коммуникации у берегов Болгарии и Румынии.

Писал он также и о том, что Красный флот достиг необычайных успехов, так как, несмотря на потерю Одессы и Николаева, а затем и Севастополя, он не только сохранил свое господство на Черном море, но еще и сумел это сделать при непрерывных ударах со стороны вражеской авиации.

Да, бесспорно, Черноморский флот помешал «вторжению на Кавказ с моря» так же, как не позволил немцам пользоваться портами и прибрежными коммуникациями, когда они были крайне нужны врагу при продвижении по суше.

Когда 12 мая я вернулся в Москву, в Ставке не только с тревогой следили за событиями на Керченском полуострове, предвидя их печальный для нас исход, но и беспокоились о создании рубежей обороны на Таманском полуострове, которые преградили бы путь врагу к Туапсе и Новороссийску.

Последнему Ставка придавала большое значение. «Немцы не должны завладеть Новороссийском», – сказал мне И.В. Сталин в тяжелые дни борьбы за Кавказ.

17 августа был создан Новороссийский оборонительный район (НОР). В него вошли 47-я армия Северо-Кавказского фронта, корабли и части Азовской военной флотилии, Темрюкская, Керченская и Новороссийская военно-морские базы и сводная авиагруппа (112 самолетов). Командующим НОР был назначен командующий 47-й армией генерал-майор Г.П. Котов, а его заместителем по морской части и членом Военного совета района – командующий Азовской флотилией контр-адмирал С.Г. Горшков.

По опыту мы уже знали, какую важную роль в обороне базы будет играть береговая артиллерия. Собранные в два дивизиона стационарные и подвижные батареи готовились отразить атаки врага. Возглавил эти дивизионы морской артиллерист М.С. Малахов, участник обороны Севастополя.

В конце августа противник вышел на ближние подступы к Новороссийску. Корабли и части Черноморского флота сражались рядом с войсками 47-й армии. Летчики авиагруппы генерала П.П. Квадэ отражали налеты немецких самолетов, над городом то и дело завязывались воздушные бои.

Ценой огромных потерь врагу все же удалось захватить почти весь город. В наших руках осталась лишь его окраина – берег Цемесской бухты. Но из-за этого фашисты так и не смогли использовать Новороссийский порт, самый крупный в северной части Кавказского побережья. Ни один немецкий корабль не вошел в него, да и в самом городе гитлеровцы не могли считаться хозяевами: все кварталы простреливались нашей артиллерией.

Борьба за Новороссийск стала для черноморцев своего рода поворотным пунктом. В феврале 1943 года в Цемесскую бухту около Новороссийска был высажен десант, сыгравший огромную роль в освобождении города. А затем последовали один за другим крупные десанты, которые высаживал флот, участвуя в освобождении наших военно-морских баз.

Названия улиц Новороссийска, многочисленные обелиски увековечили имена Сипягина, Исаева, Корницкого, Козлова, Видова, Жуковского и других представителей различных родов войск.

Морякам особенно хорошо известно имя майора Цезаря Куникова, который в те дни возглавлял первый бросок десантников на Станичку. Риск этого десанта на сильно укрепленный врагом берег все понимали. Понимал это и Куников. Недаром он накануне высадки в ночь на 4 февраля собрал «свое войско» и заявил:

– Кому жаль себя или свою семью, пусть выйдет вперед.

Шагнул из строя лишь один человек, а остальные опустились на колени перед знаменем части и поклялись «всю свою кровь капля за каплей отдать за жизнь и счастье своего народа».

Куников высадился вместе со своими матросами, выдержал самые трудные первые дни борьбы за плацдарм, а 11 февраля он был смертельно ранен. Заслуга этого десанта состояла в том, что в Станичку Черноморский флот мог теперь перебрасывать подкрепления – армейские и морские части.

В Новороссийске немецким захватчикам был окончательно прегражден путь к Кавказскому побережью. А через год наши войска и флот отсюда же погнали их с Кавказа. Именно тогда лозунг «Стоять насмерть!» сменился призывом «Вперед, на запад!». Но об этом речь впереди. Пока же несколько слов о Туапсе.

В годы Великой Отечественной войны в Туапсе базировались корабли Черноморского флота. Для длительных стоянок эта гавань оказалась малопригодной: беспокойная осенняя погода и «тягун» – штормовая волна на рейде. – порой вызывали даже аварии. Однако именно здесь не раз происходила посадка войск на корабли. Так было в 1941 году при переброске резервов в Севастополь. В Туапсе же крейсер «Красный Кавказ» принимал на борт боевую технику и людей, участвовавших в Керченско-Фсодосийской операции.

С двадцатых чисел августа и почти до конца декабря 1942 года, когда немецкие войска пытались захватить этот порт, за него шла ожесточенная борьба. Взятие Туапсе было запланировано немцами как часть операции «Эдельвейс» (захват Кавказа). Мечтая преодолеть Главный Кавказский хребет и в дальнейшем наступать на Тбилиси, гитлеровцы хотели использовать Туапсе для снабжения своих войск морем.

С 6 августа на майкопско-туапсинском направления началось наступление сильной танковой группировки противника. Возникла угроза прорыва фашистов к морю в районе Туапсе. Поэтому были приняты срочные меры по усилению нашей 18-й армии, оборонявшей горный перевал на пути к этому порту. Командовал 18-й армией генерал-майор А.А. Гречко.

Врагу удалось подойти к Гойтхскому перевалу, за которым открывалась дорога на Туапсе. Но наши войска упорно сопротивлялись. И не только войска. В трудные дни октября 1942 года на защиту Туапсе был мобилизован весь партийный актив города. В конце октября немцы были отброшены за реку Пшиш, протекающую за Гойтхским перевалом.

При обороне Туапсе получил тяжёлое ранение мой заместитель адмирал И.С. Исаков, бывший в то время членом Военного совета Закавказского фронта. В роковой для него день, 4 октября 1942 года, Иван Степанович телеграфировал мне из Тбилиси: «Выехал с командующим фронтом в Туапсе для организации наземной операции в районе Хадыженской». Близ Туапсе автомашины, на которых ехали Исаков и командующий Закавказским фронтом генерал армии И.В. Тюленсв, заметила шестерка «мсссершмиттов». Самолеты начали пикировать на автомобили. Крупный осколок бомбы угодил Ивану Степановичу в левую ногу. Раненого отправили в Сочи. Ногу пришлось ампутировать. Однако опасность для жизни не миновала, и в Сочи был срочно направлен главный хирург флота И.И. Дженелидзс.

Из госпиталя Иван Степанович послал телеграмму Сталину и наркому ВМФ. Он сообщал о своем тяжелом состоянии и просил в случае смерти назвать его именем один из новых эсминцев. Не успел я прочесть эту телеграмму, как Сталин сам позвонил мне, что делал нечасто.

– Вы получили телеграмму Исакова? Я сказал, что получил и что к раненому командирован главный хирург флота.

– Немедленно напишите ответ. Через несколько минут я прочел по телефону текст заготовленной телеграммы:

– «Сочи. Адмиралу Исакову. Не теряйте мужества крепитесь. По мнению врачей. Вы можете выздороветь. Ваша жена вылетела к Вам. В случае трагического исхода лучший эсминец Черноморского флота будет назван „Адмирал Исаков“, желаем здоровья».

– От чьего имени посылаете телеграмму?

– От вашего, товарищ Сталин.

– Нет, – сказал он, – пошлем за двумя подписями:

Сталин, Кузнецов.

Ивана Степановича удалось спасти. Он еще долго и плодотворно работал для нашего флота. В последние годы мы уже не были связаны служебными отношениями. Встречались только от случая к случаю да изредка обменивались письмами. Последняя наша встреча произошла поздней осенью 1967 года при довольно необычных обстоятельствах. Утром 6 октября Иван Степанович позвонил мне и предложил:

– Давайте-ка, как старые пенсионеры, встретимся где-нибудь на бульваре, посидим на скамейке и потолкуем.

Меня, признаться, удивило такое предложение. Ведь Ивану Степановичу было трудно не только передвигаться на протезе, но даже сидеть на скамейке бульвара. Не успел я сказать, что буду рад навестить его или принять у себя, как услышал:

– Через десять минут буду у вашего подъезда.

Мы проехали к новому зданию Московского университета и вышли из машины, чтобы с Ленинских гор полюбоваться красавицей Москвой. Долго стояли у парапета. Разговор зашел о литературных делах.

– Предлагают написать что-нибудь покрупнее, чем маленькие рассказы, но я не берусь, – сказал Иван Степанович. Объяснил он это не состоянием здоровья, как я ожидал, а тем, что объемистые труды мало кто читает, а вот маленькие рассказы, судя по письмам, читают весьма охотно.

Иван Степанович был очень рассеян. Разговор не клеился. Вдруг он почему-то вспомнил о своем ранении и о полученной тогда телеграмме.

– Я думаю, после смерти все же назовут один из эсминцев моим именем. Ведь у меня не остается потомства…

Так через двадцать пять лет он повторил свое желание, чтобы эсминец, находящийся в строю, носил его имя.[47]

Через пять дней, рано утром 11 октября, мне позвонил адъютант Исакова А.И. Соколов и сообщил, что ночью Иван Степанович скончался.

Я много думал об этом незаурядном человеке. Перебирал в памяти долгие годы совместной службы, наполненные одним желанием – сделать все возможное для развития и укрепления нашего Военно-Морского Флота. Иван Степанович Исаков был человеком высокой культуры, энергичным, трудолюбивым. Он очень много сделал для советского флота.








Главная | Контакты | Прислать материал | Добавить в избранное | Сообщить об ошибке