ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. Падение Казанского ханства (1551–1556)

Завоевательная политика русского правительства. Мы видели, что до конца 1540-х годов русская политика по отношению к Казанскому ханству не имела территориально-завоевательного характера. В конце 1540-х годов совершается перелом, и русское правительство приходит к мыс ли о территориальном завоевании Казанского ханства, о включении его в состав русского государства. Соответственно этому, изменяется вся схема русско-казанских взаимоотношений, и для русских начинается настоящая завоевательная, империалистическая война. Неудачные по ходы 1549 и 1550 годов были первыми, неумелыми шагами на этом пути, но они не смогли нарушить обычного хода казанской истории и направить се по новому руслу Первые военные неудачи не охладили завоевателей; рус ские специалисты вырабатывают рациональный план новой кампании, государственные деятели подготавливают присоединение ханства к России, разрабатывают проект управления новой части русского государства. Для казанского народа начинается борьба за независимость, для казанского государства — борьба за существование, С того момента, как русское правительство сумело подготовиться и предстоявшей борьбе и создать действительную угрозу Казанскому ханству, начинается последний период истории ханства.

Корни завоевательных замыслов против Казани таились в сфере религиозного фанатизма, чаще всего приводящего к национальной и расовой ненависти. Духовенство, бывшее самой образованной частью русского общества, тяжелее всего переживало гнет татарского ига и больше всего скорбело о нем в проповедях, поучениях, летописях, житиях и прочих произведениях своей мысли, несмотря на то, что в материальном отношении духовенству жилось при татарах легко, сравнительно с остальной частью народа. Для духовенства казанцы были теми же ненавистными «безбожными», «погаными» татарами, которые наложили на русских татарское иго, и как только русский народ почувствовал свою силу, в среде духовенства возникла мысль о мести и о борьбе с иноверцами-мусульманами. Религиозные перегородки часто обостряли такие жизнен[124]ные отношения, которые при обычных условиях оставались бы прочными и благожелательными; для русского купца татарский торговец был таким же человеком, каков он сам, для духовенства же он был «поганым», между ними не могло быть никакой солидарности. Поэтому не удивительно, что первый открытый намек на завоевательную политику послышался из уст главы русского духовенства, митрополита Даниила, который в 1523 году предначертал путь дальнейшей политики, сказав, что "великий князь всю землю казанскую возьмет". Русское правительство прислушалось к тому, что ему было подсказано духовенством, и через 25 лет после того, как митрополитом Даниилом были сказаны эти слова, они стали очередной программой русской политики. Правительство было обязано своей широкой программой уму образованного духовенства.

В декабре 1546 года, после смены одного за другим правительств Бельского, Шуйских и Глинских, Иван IV, по совету митрополита Макария, объявил себя сорершеннолетним и приступил к управлению государством. Фактически власть перешла в руки русского духовенства, во главе которого стоял Макарий. Историк Ивана IV говорит: "С 1542 года начинается митрополитство знаменитого Макария, вышедшего из школы Ивана III (род. в 1482 г.). Иод его влиянием Иван IV объявлен в 1547 году совершеннолетним, но вместе с тем поставлен под опеку священника Сильвестра, которая еще на 6 лет (1547–1553) оставляет в тени неоперившегося, нерасправившего свои гениальные дарования и свои порочные наклонности будущего Грозного, Десятилетие 1542–1553 г. можно с известным основанием назвать эпохой клерикальной политики. Все реформы, все вопросы практической жизни получают направление от высшего духовного авторитета… Так, напр., борьба с дикими степными кочевниками, с Крымом и Казанью, которые после временного разлада при Иване III опять соединились и повисли угрозой над Москвой, проповедуется в качестве крестового похода против неверных, лежащего великим долгом на совести молодого царя".[192] Действительно, стоит лишь заглянуть в "Царственную Книгу" и в "Казанский Летописец", чтобы понять, как трактовались события их русскими современниками. Первая завоевательная, империалистическая война, веденная русским правительством на территории, не заселенной русским народом, была освящена благословением церкви и фанатической целью обратить мусульман в хри[125]стианство. Уже перед походом 1550 года царь "совет сотворяет со отцем своим Макарием митрополитом": перед началом похода "Макарей митрополит да владыка Крутицкий Савва с своим собором приехали в Володимер, и царя великого князя Ивана Васильевича митрополит благословил на земское дело итти, на клятвопреступников казанцев"; перед армией митрополит произносит речи — "поучает и благословляет митрополит бояр и воевод я князей всех людей воинства царева".[193]

Митрополит Макарий, фактически стоявший во главе русского государства с 1547 г., являлся одним из замечательных людей своего времени. Глубоко образованный, великий знаток литературы, отличный писатель, он был также выдающимся государственным деятелем, политиком и мыслителем. На всех поприщах его церковной, литературной и общественной жизни деятельность митрополита Макария была ознаменована крупнейшими трудами и ценными вкладами в национальную культуру своего народа. Митрополит Макарий был инициатором созыва всероссийских церковных соборов и канонизации русских святых; в области литературы он известен как составитель "Четьих Миней" — большой энциклопедии древне-русской литературы, и как автор многих оригинальных произведений; в области политической мысли ему принадлежит главная заслуга по проведению в жизнь идеи "Москва — третий Рим" посредством провозглашения Ивана IV царем.[194]

Пришедшее на смену Глинских правительство митрополита Макария, было одним из наиболее замечательных правительств в России. Оно развило законодательную деятельность, оставившую глубокий след в жизни страны: созвало первый земский собор, издало новый Судебник, предприняло перепись населения, ввело повсеместное земское самоуправление, учредило в России первую типографию, вызвало из-за границы ремесленников и ученых, Правительство митрополита Макария впервые в русской истории было проникнуто сознанием того, что "русское государство не есть только государева вотчина, а известная организация, имеющая в виду обеспечение интересов общества, что дело государственное есть дело земское, а не только государево"[195] — при этом правительстве в России сделала большие успехи государственная идея. [126]

К 1547–1549 годам относятся политические проекты неизвестного автора, скрывшегося под псевдонимом Ивана Пересветова. Политическая программа этого публициста легла в основу государственной деятельности Ивана IV. В области внешней политики И. Пересветов, тесно связанный с правительством митрополита Макария, требовал завоеваний. Казанское царство казалось помещичьему публицисту прямо чуть не раем — "подрайскою землицей, всем угодною", и он весьма цинически заявляет, что "таковую землицу угодную" следовало бы завоевать, даже если бы она с Русью "и в дружбе была". А так как казанцы, кроме того, и беспокоили Русь, то значит, и предлог есть отличный, чтобы с ними расправиться. Так писатель XVI в. за 300 лет безжалостно разбил ту, хорошо нам знакомую, историческую схему, которая из интересов государственной обороны делала движущую пружину всей московской политики: уже для Пересветова эта "государственная оборона" была просто хорошим предлогом, чтобы захватить "вельми угодные" земли".[196] Русские историки весьма обстоятельно доказали принадлежность И. Пересветова к числу дворян — мелких помещиков, выступивших на борьбу против бояр и княжат. М. Н. Покровский следующим образом вскрывает подкладку завоевательных замыслов, возникавших в то время: "Дворянский публицист настаивал на энергичной внешней политике. Он требовал завоеваний. Прежде всего — завоевания Казани, а затем вообще наступательной, завоевательной войны… Для небогатых землевладельцев той поры не было другого источника достать денег для первоначального обзаведения хозяйством, как получая из казны жалованье. Жалованье давалось за походы. Отсюда для массы "убогих воинников" походы представлялись желательными, не говоря уже о том, что во время походов можно было грабить, и что последствием завоеваний был захват обширных земель, где помещики надеялись найти выход из земельной тесноты. То, что Казань действительно была завоевана вместе с Поволжьем до Астрахани именно в это время, показывает, что пожелания мелко-дворянской массы не были пустым звуком, что с ее требованиями достаточно считались. В то же время мы видим, что ее интересы сходились с интересами торгового капитала. Если помещику нужна была земля под Казанью, то торговому капиталу нужна была Волга, как торговый путь из России на Восток, откуда тогда шел в Европу шелк и разные другие очень[127] ценившиеся в Европе товары. Помещики имели, таким образом, могучего союзника в лице торгового капитала".[197]

Таким образом, завоевательная политика была результатом совпадения интересов дворян-помещиков, духовенства и торгово-промышленного капитала. Эта политика была впервые сформулирована И. Переесветовым, на долю которого выпадает честь считаться изобретателем русского империализма, осуществление же этой программы было проведено в жизнь правительством митрополита Макария. Руководитель правительства — фанатик, в 1536 году крестивший в Новгороде и Пскове татарок, сидевших в тюрьме, консерватор, председательствовавший на Стоглавом соборе, который укрепил реакционное направление в русской церкви, патриот, провозгласивший русского государя царем, пошел навстречу завоевательным проектам, автор которых совсем не был фанатиком, и программа И. Пересветова была принята правительством митрополита Макария, как в общем, так и в деталях. Трудно поэтому смотреть на челобитные И. С. Пересветова только как на памфлет — как думают обыкновенно: серьезность, с которой отнеслось правительство к этим проектам заставляет видеть в них не памфлет, а деловую программу.

В состав правительства фактически входили, как ближайшие советники Ивана IV, кроме царева "отца"- митрополита» духовник государя протоиерей Сильвестр (переведенный в Москву из Новгорода митрополитом Макарием) и незнатный костромской дворянин А. Ф. Адашев, который выдвинулся, благодаря каким-то личным талантам, остающимся до настоящего времени невыясненными. Ввиду важного значения проектов И. Пересветова для истории русской политики, в частности — для русско-казанский отношений, коснемся в нескольких словах вопроса о личности этого публициста. Вследствие того, что программа И. Пересветова была почти полностью осуществлена, по большей части — правительством митрополита Макария, — частью же позднее самим Иваном IV, не подлежит сомнению тесная близость публициста к царю и правительству митрополита Макария.[198] В числе членов[128] правительства было лицо, по своим классовым интересам совпадавшее с публицистом — А. Ф, Адашев, мелкий помещик, костромской дворянин. Между И. С. Пересветовым и А. Ф. Адашевым, осуществившем его проекты, несомненно имеется тесная внутренняя связь, которая кажется далеко не случайной, и невольно напрашивается мысль о тождестве этих двух лиц. При справедливости такого предположения получило бы разгадку тайна внезапного приближения А. Ф. Адашева к Ивану IV, и неограниченное влияние его на царя получило бы объяснение в глубоком уме, широких общественных взглядах и литературном таланте выдающегося публициста. В конце 1550-х годов А. Ф. Адашев разошелся с Иваном IV по вопросу о продолжении завоевательной политики русским правительством, и это могло бы послужить препятствием к отождествлению его с И. Пересветовым, но, как мы дальше увидим, имеются веские данные считать, что взгляды А. Ф. Адашева на данный вопрос как раз должны были значительно измениться после опыта Казанской войны.

Походы 1549 и 1550 годов потерпели полную неудачу, и русское правительство занялось пересмотром своей военной программы. Зимой 1550-51 года военные действия не были возобновлены, и правительство основательно готовилось к осуществлению серьезного предприятия. В составлении плана присоединения Казанского ханства к России участвовали боярин Иван Васильевич Шереметев, Алексей Федорович Адашев и дьяк Иван Михайлов. Первый из них был военным специалистом, второй являлся представителем гражданских властей, третий был авторитетным дипломатом; по своему общественному положению это были представители трех разных сословий — бояр, дворян и дьяков, которые могли обсуждать вопрос всесторонне, с различных точек зрения. Эти три лица рассматривали все предварительные проекты, и в их коллегии обсуждались все дела, касавшиеся Казанского ханства. Как видно из дальнейших событий, был выработан следующий план завоевания Казанского ханства: военная программа заключала в себе 1) блокаду Казани путем временной оккупации всех речных путей Казанского ханства и 2) основание русской крепости недалеко от Казани (при устье Свияги); программа политических действий заключала в себе следующие пункты: 1) низложение с ка занского престола Крымской династии, 2) освобождение из рабства всех русских пленников, 3) присоединение к России правого берега Волги, 4) замену хана русским наместником. План был рассчитан на постепенное выполнение, сопряженное с наименьшей затратой военных усилий. Он[129] был составлен умно и осторожно, но не был лишен большой дозы самонадеянности: русские правильно оценили слабость Крымской династии, но не предусмотрели силы стихийного сопротивления, которая исходит из народных масс при борьбе за независимость. План был построен чересчур схематично и отвлеченно. Творцы его вряд ли могли реально представить себе положение тех казанских крестьян, которые, проживая в Свияжском уезде, считались бы по отношению к Казани в другом государстве, или положение в столице, стоящей на берегу реки, другая сторона которой принадлежала бы иностранному государству.

К обсуждению деталей военной программы были привлечены многие лица, считавшиеся специалистами, в том числе и казанские эмигранты, хорошо знакомые с местными условиями: "И нача государь со своими бояры мыслити, како с Казанию промышляти? И призывати почал казанских князей, которые из Казани приехали к нему служити — Кострова князя с товарищи, и почал мыслити, чтобы город поставити на Свияжском устье, на круглой горе; и сам государь, от Казани едучи, видел, что место стройно и пригоже быти граду".[199] Новая крепость Свияжск мыслилась, как военная база: "И умыслил государь город поставити на Свияге на устьи, на круглой горе, промеж Щучия озера и Свияги реки, и рать свою послати в судех многую и конную; да запасы свои царские посылати великие, да и вперед к его приходам готов тот запас".[200]

Военная организация и техника были усовершенствованы и преобразованы. И. Пересветов проектировал создание по примеру Крыма и Турции особого отборного войска из 20 тысяч "юнаков храбрых с огненной стрельбой, гораздо учиненного", и в 1550 году правительство действительно организовало особый корпус стрельцов, поставленный под команду дворян.

Стрельцы были поставлены под команду особых голов (офицеров), в количестве 1000 человек, на 9/10 набранных из провинциальных дворян. Эта знаменитая тысяча, наделенная особыми привилегиями, составляла ядро служилого класса и опору его в борьбе против феодальной аристократии.

В походе стрельцы составляли часть особого назначения — гвардию войска под названием Государева или Царского полка: всегда они должны быть готовы на по[130]сылки, т. е. исполнять различные поручения. Чтобы иметь непосредственно под руками и наилучше вознаградить этот отборный состав помещиков, царь испоместил всех, кто не имел подмосковных, владениями в ближайших окрестностях столицы в пределах 70-верстного радиуса от Москвы.

Этой военной реформой дворянство пробивало себе дорогу к власти. Так осуществлялись проекты И. Пересветова сломить силу бояр и княжат: учреждая постоянное войско, правительство подрывало частную военную службу у родовитых вельмож и создавало решительный перевес в пользу дворян, давая им в руки регулярное войско, вооруженное огнестрельным оружием.

Техническая сторона военного дела была усовершенствована усилением артиллерии, которой предстояло сыграть решающее значение при осаде такой неприступной крепости, как Казань; были вновь привлечены западно-европейские специалисты, которые ввели в военное дело новейшие инженерные изобретения, в том числе подкопы и мины под стены крепости. Пересмотрены были причины неудач последних походов 1549 и 1550 годов, и в дальнейшем командование отказалось от практики зимних походов, первоначально представлявшихся более легкими в техническом отношении и экономными для населения, так как они не отрывали крестьян от полевых работ.

По проекту И. С. Пересветова, во главе армии непременно должен был стоять сам государь, который мыслился им как неутомимо воинственный царь, живущий душа в душу со своей армией, причем сам Пересветов ставил в пример турецкого султана Мухаммеда II Завоевателя.[201] Правительство приняло во внимание и этот пункт проекта и заставило юного Ивана IV лично участвовать в походах 1549, 1550 г.г. и в большом последнем походе против Казани, хотя царь не отличался личною храбростью. Конечно, фактическое начальство принадлежало авторитетным специалистам, и присутствие 20-летнего царя в армии во время похода носило демонстративный характер. Душою похода были князь Владимир Иванович Воротынский и Иван Васильевич Шереметев, командовавшие Государевым полком, т. е. стоявшие во главе штаба и гвардии. И. В. Шереметев, как мы видели, принимал видное участие в разработке военного плана кампании; брат Владимира Воротынского Михаил командовал главными силами армии — Большим полком. Эти лица — Шереметев и братья Воротынские и были, по всей вероятности, [131] главными руководителями в предстоявшем походе, к которому энергично готовилось правительство митрополита Макария.

К выполнению военной программы русское правительство приступило ранней весной 1551 года. Внутри России была произведена заготовка строительных материалов для постройки крепости при устьи Свияги, и весной лес был сплавлен по Волге. Одновременно с тем приняты были меры к установлению блокады Казани. В апреле царь отдал приказание военному отряду идти к устью Свияги, "а с Вятки велел прийти Бахтеяру Зюзину с вятчаны на Каму, да сверху Волгою государь прислал многих казаков; а велел стати по всем перевозам по Каме, по Волге и по Вятке реке, чтобы воинские люди из Казани и в Казань не ездили".[202] Оккупация речных путей Казанского ханства таким образом началась. Кроме того, был двинут отряд касимовских татар «полем» на Волгу ниже Казани, чтобы они, сделав на Волге суда, пошли вверх по Волге "воевати казанских мест" и соединились бы с русским войском в Свияжске.[203]

17 мая русский отряд занял Круглую гору при устьи Свияги. Разведка, посланная к Казани, не обнаружила никакой угрозы для русских: в столице не было заметно никаких военных приготовлений. При русском отряде находились казанские эмигранты — князь Костров, князь Чапкун Отучев, Бурнаш и другие, до 500 человек,[204] а также Шах-Али, претендент на ханский престол. 24 мая при устьи Свияги, внутри Казанского ханства, была заложена русская крепость.

Окрестному населению было объявлено от имени русского государя, что местные жители приглашаются "у Свияжска города быти". Чуваши и черемисы просили, чтобы русский царь "воевати их не велел" и "пожаловал бы их государь — в ясакех полехчил".[205] Русские летописцы сообщают об успехах русской политической агитации — среди инородцев и даже среди татар нашлись лица (Мухаммед Бузубов, Аккубек Тугаев и др.), которые изменили Казанскому ханству, заявили о принятии русского подданства и получили за это свободу от податей на 3 года и подарки — жалование, шубы и деньги.[206] Русские воеводы в Свияжске приводили к присяге жителей[132] окрестных селений, причем одним из условий присяги было освобождение русских рабов — "полону им русского никак у себя не держать, весь освобождать".[207] Захват русскими отрядами перевозов через Волгу, конечно, нарушил всю жизнь приволжских селений, у которых луга были расположены за рекой: "Невозможно было во все лето переехати с горние на луговую сторону". Свияжские воеводы придумали средство испытать верность "горных людей": они заставили их идти без артиллерии против такой крепости, как Казань в то время, как русские сделали набег на Гостиный остров. — "Казанцы ж вывезли на них из города пушки и пищали, да учали на них стреляти, и горние люди — чуваша и черемиса — дрогнули и побежали… а горние люди все прибежали ко царю (Шах-Али) и воеводам". Русские агенты, посланные наблюдать за верностью чуваш и черемис во время сражения, донесли, что "горние люди государю служили прямо".[208]

Русское правительство организовало в самых широких размерах подкуп черемис и чуваш. Свияжские воеводы отправляли их группами в Москву представляться ко двору государя, "а государь их жаловал великим жалованьем, кормил и поил у себя за столом. Князей и мурз и сотных казаков жаловал шубами с бархаты с золотом, а иным чуваше и черемисе камчатные и атласные, а молодым однорядки, и сукна, и шубы бельи, а всех государь пожаловал доспехи и коньми и деньгами… а государево жалованье к ним не оскудевает, но паче государь прибавляет многое множество роздававше, паче же своих воинов жалуючи".[209] Правительство митрополита Макария не скупилось на щедрые подкупы, и такая политика привлекла на сторону русских многих чуваш и черемис.

Падение оглана Кучака. Правительство оглана Худай-Кула. Оккупация русскими водных путей парализовала всю жизнь страны. Столица оказалась в блокаде, селения — разобщенными друг от друга. Прекратился торговый обмен, нарушился подвоз продуктов, волжская торговля была уничтожена: всюду стояли заставы, плавание по рекам было запрещено, товары осматривались и отбирались. Для казанцев наступило "нужда великая: со все стороны их воюют, и проезду ни из которого государства нет;»и отколе себе помощи не чают; понеже бо люди великого князя Волгою от Василя-города и по Каму, а Камою[133] вверх по Вятке, и Вяткою вверх по всем перевозам дети боярские и стрельцы и казаки крепко стоят, умышлением государским, а службою и дозором воеводским".[210] Русское правительство охватило страну кольцом непроходимой блокады.

В июне в Казани начались волнения. "Чуваша арская" (по-видимому, Арские вотяки) приходили в столицу к ханскому двору "с боем на крымцев" и требовали подчинения русским требованиям ("о чем де не бьете челом государю"), но правительство оглана Кучака разогнало толпу мятежников — "с ними билися и побили чувашу". В Казани увеличивалось число недовольных непримиримым правительством, которое вызвало блокаду столицы и довело жителей до такой крайности. Правительство почувствовало, что почва ускользает у него из-под ног. Происходили волнения, и со дня на день можно было ждать переворота.

Положение оглана Кучака и прочих крымцев стало безвыходным. Тогда крымский гарнизон решился на бегство. Триста человек "уланов и князей, и азеев, и мурз, и казаков добрых, опричь их людей", оставивши свои семьи в Казани ("жены и дети пометав"), внезапно выехали из Казани. Судьба их оказалась очень печальной. Доехав до Камы, они наткнулись на русские заставы и не могли переправиться через реку. Тогда они поехали по лесам вдоль берега Камы, ища перевоза, и добрались до устья Вятки. Не заметивши русской заставы — "стояли бо утаясь по сторожам", крымцы поделали плоты и стали переправляться чрез Каму, но в этот момент на них напали русские "да их побили на голову и потопили". В плен попали сам Кучак, оглан Барболсун, князь Торчи, мурза Богадур, Шах-Ахмет и другие. В Москву было отправлено 46 человек. Русское правительство расправилось беспощадно и всех их казнило. Таков был конец крымского засилья в Казани; крымцы, составлявшие опору для хана Сафы и для Сююн-Бике, окончили дни на плахе в русской столице.

После бегства крымского гарнизона дни крымской династии на казанском престоле были уже сочтены. Власть перешла к сторонникам мира с Россией. В Казани образовалось временное правительство, во главе которого стали оглан Худай-Кул и князь Hyp-Али Ширин (сын князя Булата). Новое правительство немедленно вступило в мирные переговоры, и в Свияжск была отправлена депутация — глава духовенства Кул-Шериф и князь Бибарс Растов, [134] приглашать Шах-Али на престол. Шах-Али заключил с казанцами перемирие на 20 дней и предложил отправить послов в Москву. В июле в Москву был отправлен послом мурза Енбарс Растов. Казанское правительство соглашалось признать ханом Шах-Али, выдать русским хана Утямыша, царицу Сююн-Бике и оставшиеся в Казани семейства бежавших крымцев, а также освободить всех русских пленных, со своей же стороны требовало снятия блокады и восстановления свободы передвижения — "в неволю б государь, пожаловал, не имал". Русское правительство дало согласие на эти условия, и в Москве был заключен договор, по которому казанцы обязывались "царя и царицу отдадут государю и крымцев всех достальных и детей их: а полону русского ни в которой им неволе не держати и всем дати воля; а князем всем полон привести на Казанское Устье да отдати боярам, а достальной полон, как царь Шигалей на царстве будет, весь освободить, казанцом всех отпустить, а в неволе не держати".[211] В то же время русское правительство прислало в Свияжск свою инструкцию, согласно которой хан Шах-Али должен был управлять лишь луговой стороной и Арской землей, тогда как горная сторона целиком должна принадлежать к русскому государству "понеже государь божиим милосердием взял, до их челобития".[212] Об этих условиях казанское правительство не было извещено, и в договоре оно не было упомянуто.

Шах-Али, узнав о том, что Казанское ханство должно разделиться на две части, "того не залюбил, что горная сторона будет у Свияжского города, а не у него к Казани".[213] Очевидно, даже и этот уроженец и постоянный сторонник России, чуждый Казанскому ханству, был озадачен таким странным проектом. Однако, воеводы категорически заявили, что иначе быть не может: "и бояре ему по государеву приказу отмолвили, что тому делу инако не быть". Мотивом послужила ссылка на то же «право» завоевания, или, вернее захвата, которое указывалось русским правительством крымскому хану в 1537 году, а впоследствии развивалось выдающимся дипломатом, дьяком Висковатым, в 1559 году — "что государю бог дал, того ся ему не попустит",[214] т. е. что попало в руки[135] правительства, от того оно уже никогда не откажется. Только если в прошлом московские дипломаты ссылались на своеобразно истолкованное «завоевание» Казани в 1487 году, то теперь они подкрепили свое захватное право более реальными доводами — постройкой Свияжска на казанской земле.

Шах-Али и русские воеводы пригласили казанское правительство прислать в Свияжск уполномоченных для заключения окончательного договора. Переговоры состоялись 9 августа; в Свияжск были откомандированы мулла Касим, Бибарс Растов и другие лица — князья, мурзы шейхи. Шах-Али произнес пред ними "от государя жалованную речь", т. е. объявил решение московского правительства. Неожиданное объявление условия, касавшегося присоединения горной стороны к русскому государству. произвело подавляющее впечатление на казанцев. Посольство заявило, что многое является неприемлемым, а это не было пустой фразой, как представил дело русский официальный источник, который сослался на то, что "обычай им (казанцам) бяше изначала лукавствовати… как бы им что лукаво сделати, везде бо их изначала злонырство".[215] Государство действительно переживало решительную минуту, и послы сознавали," что родина подвергается величайшей опасности. Шах-Али не стал вступать в пререкания "и велел им итти с бояры в боярские шатры и делати по государеву наказу", в случае же отказа от принятия русских условий грозил разрывом переговоров и немедленным наступлением русского войска. Посольство делало отчаянные попытки спасти государство, — "и с бояры казанцы много говорили". В течение 115 лет казанцам много раз приходилось вести дипломатические переговоры, но никогда еще эти переговоры не были столь роковыми.

От казанцев требовали согласия на раздел государства и на подчинение одной половины иностранному государству. Чувствуя превосходство своего положения, русские дипломаты были непреклонны и ни в чем не уступили: "Бояре ж по божию милосердию государевым наказом твердо делали, ни во едином их лукавстве не поступили", Казанским послам удалось добиться отсрочки решения вопроса о горной стороне на несколько дней. Договор был подписан на тех же условиях, на каких Енбарс Растов подписал его в Москве, вопрос же о горной стороне, с согласия обоих сторон, решено было передать собранию[136] "всей земли", которое должно было быть созвано на устьи Казанки, т. е. на границе спорной территории.

11 августа временное правительство выдало русским хана Утямыша, царицу Сююн-Бике, двух детей оглана Кучака и сына оглана Ак-Мухаммеда. Они были отправлены из Казани в Свияжск в сопровождении кн. Бибарса

Растова и хаджи Али-Мердена. Представитель русского правительства кн. П. С. Серебряный встретил их на устьи

Казанки. На следующий день пленники были отправлены из Свияжска в Москву в сопровождении кн. Серебряного, кн. Кострова, хаджи Али-Мердена боярских детей и отряда стрельцов. 5 сентября пленники достигли Москвы.

Курултай 14 августа 1551 года. Проект присоединения Казанского ханства к России. 13 августа Шах-Али и русские воеводы высадились на устьи Казанки, в 7 верстах от Казани. Хан послал в город своих дворецкого конюшего с имуществом приготовить дворец. 14 августа на устьи состоялось народное собрание — курултай, которое должно было выразить волю всего государства по вопросу о горной стороне. В собрании принимали участие следующие группы казанского населения: 1) духовенство — Кул-Шериф[216] сын сеида Мансура, шейхи, шейх-заде, муллы, муллы-заде, хаджи и дервишы, 2) огланы во главе с Худай-Кулом, 3) князья и мурзы, с Hyp-Али сыном Булата Ширин во главе.

Собрание началось чтением русскими боярами договорных условий, предложенных московским правительством, Казанцы "все стали о горной стороне говорити, что того им учинити не можно, что земля разделити". — "Много о том спорных слов было", но русские упорно стояли на том, что "бог государю то учинил", что "тому уже инако не бывать, как его бог учинил" и достигли того, что казанцы согласились на русские предложения. Договор был подписан. Горная сторона отошла к русскому государству. Кроме того было отменено христианское рабство, и все русские пленники, находившиеся в пределах Казанского ханства, должны были получить освобождение. В первую очередь, немедленно, должны были быть освобождены пленники, которыми владели в Казани князья, об остальных же невольниках казанцы дали обязательство, что они будут освобождены все до одного, "а уведает государь полон христианской в работе бусурманской, и у кого вымут, того казнити смертью". В случае неполного освобождения[137] казанцами пленных русское правительство немедленно объявляет войну. Таким образом, казанцам было запрещено, под страхом смертной казни, владеть русскими невольниками. Отмена христианского рабства составляла крупнейшую реформу в экономической жизни Казанского ханства, и эта реформа была обусловлена не внутренними потребностями, а давлением иностранного государства.

После подписания договора началась поголовная присяга казанцев новому порядку вещей — "и к правде (присяге) пошли все люди казанские по сту человек и по двесте и по триста, а не вдруг; и к правде ходили три дня, а правду давали на том, на чем и большие люди их правду давали".[217]

16 августа состоялся въезд Шах-Али в столицу. Вместе с ним в Казань был введен иностранный гарнизон — 300 человек касимовских татар и 200 русских стрельцов. Они были расквартированы близ дворца. 17 августа представители русского правительства предложили хану приступить к освобождению пленных. Хан послал приставов и приказал собрать всех пленных к себе на двор и объявил им свободу. В этот день было освобождено 2700 человек. По спискам русского правительства, веденным в Свияжске при выдаче хлебного довольствия, во всем Казанском ханстве было освобождено 60 тысяч невольников.[218] Пленные должны были явиться в Свияжск и оттуда уже "все по своим местам, кому куда ближе, туды пошли"- вверх по Волге, в Нижний, Балахну, Кострому, в Галич, Вятку, Устюг, в Муром, в Касимов и т. д.

В Казани осталось русское посольство "для полону и иных для управных дел"- боярин И. И. Хабаров (вскоре он был заменен кн. Д. Ф. Палецким) и дьяк Иван Выродков. Русские войска были уведены, заставы сняты, и блокада отменена. В Свияжске было введено русское управление.

Казанцы, испытавши тяжесть блокады и подчинившись насилию, дали, скрепя сердце, вынужденное согласие на отторжение горной стороны, но в душе не могли примириться с потерею половины государственной территории и были единодушно уверены в том, что присоединение горной стороны к русскому государству останется лишь номинальным. Первым шагом правительства Шах-Али было послать в Москву от имени хана благодарность "на государеве жалованьи, что его учинил царем в Казани" и[138] одновременно с этим просить — "чтоб его пожаловал, придал ясаков с горныя стороны", т. е. разрешил бы собирать подати с горной стороны не в пользу России, а в пользу казанской казны. В сентябре в Москву были посланы гонцы — мурза Кулай Растов и мурза Нур-Али есаул касимовский, с целью получить согласие на приезд в Москву посольства для возобновления дипломатических переговоров. В октябре в Россию действительно было отправлено посольство в составе виднейших лиц: большой карачи князь Нур-Али сын Булата Ширин, ханский дворецкий князь Шах-Абас Шамов и бакши Абдулла. Посольство просило 1) чтобы русское правительство уступило горную сторону, 2) если не уступит, то разрешило бы собирать подати (хотя бы часть) в пользу казанской казны, 3) чтобы царь принес присягу в соблюдении договора, на котором присягнули казанцы. Со стороны русского правительства последовал ответ, что 1) оно не может отдать с горной стороны ни одной деньги в пользу казанской казны, 2) царь даст присягу в соблюдении договора тогда, когда казанцы освободят всех невольников, 3) что послы останутся в Москве в качестве заложников впредь до полного освобождения всех русских пленников.

В Казани возбуждение не утихало. Сентябрьские и октябрьские донесения русских послов упоминают о том, что Шах-Али боится волнения и поэтому не очень энергично следит за освобождением пленных. Пред казанским правительством стояла трудная задача успокоить страну, попавшую в непривычные условия существования. Оно оказалось между молотом и наковальней: с одной стороны русские настойчиво требовали освобождения пленных и упорно не уступали горной стороны, с другой — казанцы требовали возвращения отторгнутой территории и скрывали своих рабов ("куют и по ямам полон хоронят"). В октябре в Казани уже в среде самого правительства возник раскол. Во главе оппозиции стали сибирские князья Бибарс Растов с братьями. Они вступили в сношения с ногайцами. Заговор был направлен против хана и русского посла, но был скоро раскрыт. При обысках была найдена переписка с ногайцами. Расправа с заговорщиками была обставлена с необычайным коварством, и в этом нельзя обвинить одних казанцев: русское посольство, несомненно, знало о предстоящей расправе, которая не могла быть учинена вопреки их согласию; поэтому ответственность в этой резне разделяет с Шах-Али и- русский посол кн. Д.Ф. Палецкий. Хан пригласил заговорщиков на пир во дворец и верные хану князья произвели во время пира[139] резню; успевшие выскочить во двор были убиты русскими стрельцами, окружившими ханский дворец. Убийства были произведены также и в частных домах. В числе заговорщиков погибли братья Растовы — князь Бибарс, мурза Енбарс и мурза Кулай, затем богатырь Кадыш, оглан Карамыш, всего в течение двух дней было убито 70 человек. Многие успели эмигрировать в ногайские степи. К этой же эпохе "Казанский Летописец" относит казнь сеида, который возмущал народ и оказывал сопротивление хану ("возмущающа всем народом и царю не покоряющуся"), о которой говорит один только этот источник: "И повеле царь Шах-Али в той же час главу ему отсечи, и богатества его все в казну, переписав, самодержцову взяти повеле".[219] Ввиду того, что главой духовенства в Казани в то время был сын сеида Мансура, способствовавшего низложению Шах-Али в 1546 году, сообщение "Казанского Летописца" можно было бы признать вероятным, за исключением конфискации средств в пользу русского государя, но мы видим Кул-Шерифа во главе казанского духовенства и в следующем 1552 году. В ответ на сообщение о заговорах и о репрессиях, русское правительство советовало Шах-Али обезопасить себя усилением русского гарнизона.

Положение хана стало безвыходным. Он дал слово казанцам «выпросить» у русских горную сторону и хорошо сознавал, что спокойствие не наступит, пока не будет возвращена горная сторона. На все же просьбы он получал от русских категорический отказ: правительство заявляло, что царь ее не отдаст — "ему ее бог дал", "да если и отдать, то как же быть Свияжскому городу?" и т. д. Кроме того, русское правительство упрекало хана в несоблюдении пункта договора об освобождении всех невольников и постоянно пугало угрозой войны.

В это время русское правительство решило приступить к осуществлению последнего пункта своей программы, выполненной в течение 5 месяцев: оставалось заменить хана русским наместником и произвести присоединение к русскому государству остальной половины Казанского ханства. В Москве обсуждался вопрос о реальном осуществлении этих проектов. Сторонники русского правительства, находившиеся в Свияжске — Князь Чапкун Отучев, Бурнаш и др. — советовали русским открыть военные действия против Казани, казанское же посольство, задержанное в Москве (кн. Hyp-Али Булатов Ширин, кн. Костров, хаджи Али-Мерден) рекомендовали низложить Шах-Али и[140] назначить в Казань русского наместника. Это более соответствовало намерениям русского правительства, желавшего покончить с казанцами без войны, и в январе 1552 года московское правительство привлекло казанское посольство, задержанное в России, к обсуждению вопросов о причинах недовольства ханом, о способах устранения хана, о том, "наместнику у них коим обычаем быти", и как ему присягать. Казанцы рекомендовали следующие мероприятия: 1) если хан Шах-Али не захочет добровольно оставить престол, то отозвать из Казани русский гарнизон и тогда хан, лишившись защиты, сам покинет столицу, 2) как только произойдет низложение хана, необходимо отправить одного из казанцев, живущих в Москве, посланником к земле казанской, 3) по принятии присяги, въезде наместника и сдачи крепости русским пусть будет определено, кто из казанцев должен жить в столице и кто по деревням, 4) русский наместник будет ведать всеми доходами казанской земли, 5) наделение казанцев выморочными и свободными землями производится не наместником, а самим царем. Таким образом, будущее устройство Казанского ханства под властью русского государя мыслилось вполне автономным, и представители русской партии предполагали в своей программе: 1) сохранение в Казани мусульманской администрации, причем русскому наместнику предоставлялось право назначений и увольнений — он определял, кто из казанцев должен находиться на службе в Казани, кто на службе по деревням, и кто удалялся в отставку в свои поместья; 2) сохранение автономии Казанского ханства в финансовом отношении — казной распоряжался наместник, а не центральное правительство русского государства; 3) прерогатива наделения землями предоставлялась не наместнику, а самому царю — единственный пункт программы, ограничивавший автономию местной администрации. В общем, проект присоединения ханства к России, выработанный самими казанцами, сводился к установлению личной унии между обоими государствами, и внутренняя организация казанского ханства должна была остаться неприкосновенною; все сводилось к замене хана русским наместником, назначавшимся царем из числа русских людей, и к осуществлению основных пожеланий русского правительства — вечного мира между обоими государствами и уничтожения христианского рабства; казанцы получали вновь воссоединение обоих частей своего государства, так как на искусственное отторжение горной стороны русское правительство могло смотреть лишь как на временную, а не постоянную меру. [141]

Проект, составленный казанским посольством, задержанным в Москве и действовавшим не от имени правительства, а от себя лично, был одобрен комиссией И. В. Шереметева, А. Ф. Адашева и И. Михайлова и принят русским правительством. К осуществлению его было тотчас же приступлено. В феврале 1552 г. в Казань прибыл русский посол — сам А. Ф. Адашев, с целью низложить хана с престола. Адашев предложил хану впустить в город русского наместника и сдать ему крепость. Шах-Али решительно отказался передать власть и крепость наместнику, — "и много о том речей спорных было". Шах-Али заявил: "Я — мусульманин и не хочу восстать на свою веру",[220] но дал согласие на отречение от престола. 6 марта он вывел русский гарнизон из Казани и вместе с ним уехал в Свияжск. Под фальшивым предлогом ему удалось вывести с собой из Казани 84 князей и мурз; их он передал русским в качестве заложников.

В тот же день в Казани была опубликова на царская грамота о том, что 1) "по казанских князей челобитью" государь низвел хана с престола и дал им своего наместника, 2) наместником назначен свияжский воевода князь Семен Иванович Микулинский, 3) все казанские "лутчие люди" должны явиться в Свияжск и принести присягу наместнику. Объявление акта о присоединении Казанского ханства к России было встречено в столице с видимым спокойствием. Казанцы с огланом Худай-Кулом во главе дали согласие и просили наместника прислать в город князей Чапкуна Отучева и Бурнаша, которые привели бы казанцев к присяге.

7 марта Чапкун Отучев, Бурнаш и стрелецкий голова Иван Черемисинов приехали в Казань и привели казанцев к присяге. 8 марта они возвратились в Свияжск, и кроме того туда отправилось посольство — муллы, князья и оглан Худай-Кул, которые приняли от наместника и других воевод присягу в том, что на казанских "добрых людей" распространяются все привилегии русских "добрых людей", т. е. бояр и дворян. Вслед затем в Казань снова прибыли И. Черемисинов и переводчик для того, чтобы приводить всех людей к присяге, а также князья Чапкун Отучев и Кул-Али и 4 детей боярских, чтобы следить за порядком перед въездом наместника и приготовить дворы для размещения русского гарнизона. Шах-Али, навсегда покинувший свою столицу, вызвал в Свияжск свою жену, "чтобы царица в те поры в городе в Казани не[142] была, как князь Семен в город приедет".[221] Вечером наместнику доносили, что в городе все спокойно, царица укладывается, ханский дворец опоражнивают, а сельские люди, дав присягу, разъезжаются по домам. Ночью в Казань прибыл багаж наместника — "кош легкой с ествою" и 70 казаков — "они на цареве дворе пригодятся на всякое дело".[222] На утро был назначен въезд в Казань русского наместника.

Переворот 9 марта 1552 г. Правительство Чапкуна Отучева. 9 марта утром наместник выехал из Свияжска в Казань. Вместе с ним ехали воеводы, двигался военный отряд, позади следовали заложники, выведенные Шах-Али 6 марта. На Волге у Крохова острова наместника встретили и приветствовали князья Шамся и Хан-Кильды и другие казанцы. Затем на пути повстречалась ханша, ехавшая в Свияжск. Из Казани к наместнику постоянно скакали русские гонцы с донесениями. В городе все было спокойно, И. Черемисинов продолжал приводить казанцев к присяге. Когда наместник приехал на Бежбалду (деревня, расположенная на месте Адмиралтейской слободы), трое из сопровождавших его казанцев — кн. Ислам, кн. Кебек и мурза Алике Нарыков (брат покойного Чуры Нарыкова) попросили у него разрешение ехать вперед. Разрешение было дано, и они уехали в город.

Приехав в Казань, Ислам, Кебек и А. Нарыков заперли крепостные ворота и распространили ложный слух, будто русские намерены устроить резню и перебить всех казанцев. Этот слух произвел смущение среди казанцев, и многие стали вооружаться. Между тем, воеводы и русский отряд медленно приближались к Казани, двигаясь по открытой равнине, отделявшей Бежбалду от столицы. Наместник подъехал к Казани, и на Булаке его встретили выехавшие навстречу из города князь Кул-Али и И. Черемисинов, который доложил: "Лиха есмя по сесь час не видали; а те, перво как прибежали от вас князи, так лихие слова почали говорити, и люди замешались, иные на себя доспех кладут".[223] Бояре подъехали к крепости, к Царевым (Ханским) воротам. Ворота были заперты. Перед воротами наместника встретили оглан Худай-Кул, князь Алиман и другие князья. Они успокаивали бояр, просили не волноваться ("почали бити челом, чтобы ся не кручинили"), говорили, что возмутили народ лихие[143] люди, и просили подождать, пока успокоятся. Из ранее прибывших казанцев к восставшим примкнул князь Чапкун Отучев.

Озадаченные бояре послали в крепость оглана Худай-Кула и кн. Бурнаша спросить, почему казанцы изменили, а также уверить, что русские никакого зла никому не причинят. Казанцы ответили, что жители боятся резни, слушать объяснений не пожелали и выпустили оглана Худай-Кула и кн. Бурнаша с ответом из крепости. Русские неоднократно пытались начинать переговоры — "много было ссылок и речей с ними", но не добились никаких результатов: "видят воеводы, что добраго дела нет". Тогда наместник приказал арестовать оглана Худай-Кула, князя Алимана с сыном, кн. Шамсю, кн. Чуру Кадыева, удельного Арского князя Богдана,[224] кн. Хан-Кильды и других видных лиц, а также всех прежних заложников. Воеводы стояли у ворот весь день и переночевали в посаде. Утром переговоры возобновились и продолжались до полудня без всякого результата: князь Чапкун решил не сдавать Казань русским без боя. Русские стрельцы и имущество воевод, присланные в Казань, были задержаны в крепости.

Видя безнадежность своего предприятия, кн. С. И. Микулинский решил возвратиться в Свияжск. Русским не оставалось делать ничего другого — брать крепость силой они не могли, и нареченный наместник с немалым конфузом вернулся обратно, однако на прощанье русские ни посада не сожгли, никого не убили и не разграбили — "ни одному человеку лихо не учинили", так как все еще надеялись на соглашение — "чаяли сделки". По возвращении русских в Свияжск, все арестованные казанцы были заключены в тюрьму.

Проект унии рухнул. Присоединить казанское ханство к русскому государству добровольно, мирным путем, русским не удалось. Казанцы в последний момент не пожелали покончить со своей независимостью, и свобода была спасена. Этот порыв не мог изменить соотношения сил между обоими государствами, и, как впоследствии оказалось, лишь отсрочил, но не предотвратил падения Казанского ханства. То, что не смогло произойти добровольно, через 7 месяцев совершилось насильственно, но последствия новой войны были ужасны, и судьба казанского народа оказалась несравненно более тяжкой. Уния не[144] состоялась, и казанцам пришлось заплатить за это страшной ценой…

В тот день, когда казанцам предстояло расстаться навеки со своей независимостью, среди них царило, несомненно, крайне тяжелое, подавленное настроение. То спокойствие, о котором говорили русские донесения, было насыщено мрачною жутью и не предвещало ничего хорошего. И в этот самый момент нашлись безумные смельчаки, которые ощутили в себе достаточно силы, чтобы бросить в народ горячий призыв к спасению, и народ мгновенно воспламенился, увидев неожиданный выход из безнадежного положения.

Переворот был произведен с поразительным хладнокровием. С суровой решимостью три смельчака испросили позволения ехать вперед, ничем не возбудили подозрения, доскакали до города и в течение нескольких минут, пока иностранный наместник приближался по двухверстной равнине, лежавшей между городом и Бежбалдой, они успели захлопнуть ворота, ворваться в город, возбудить народ, и никто не догадался арестовать этих безумцев. Русские растерялись от неожиданности. Иван Черемисинов совершил непростительную ошибку, побоявшись остаться в крепости среди возбужденной толпы и выехав навстречу наместнику. Бояре, слишком уверенные в том, что через несколько минут русский наместник вступит хозяином в ханский дворец, оказались совершенно сбитыми с толку и не сумели ничего предпринять.

Герои переворота были обязаны своей удачей многим причинам — своей решимости и искренности порыва, самонадеянности русских и их растерянности, но больше всего, конечно, тому, что они угадали народное настроение и сумели воспламенить упавших духом казанцев. Тот момент, когда сердца дрогнули и вспыхнули любовью к отчизне, воля же была достаточно крепкою, чтобы сдержать громадный порыв, и чтобы в иностранного наместника, стоявшего перед воротами не было сделано ни единого выстрела — поистине является одним из величайших моментов казанской истории. Как бы велики ни были упреки казанцев в недостатке патриотизма, и в том, что общественные группы в ожесточенной борьбе за свои интересы оказались неспособными возвыситься до сознания общегосударственной пользы, одного этого момента достаточно для того, чтобы оправдать казанский народ и снять с него упрек в отсутствии национального чувства. Казанцы могли справедливо гордиться геройским подвигом этих людей, спасших независимость своей родины. [145]

Состязание упорной решимости и ликующей самоуверенности, происходившее между казанцами и русскими пред запертыми крепостными воротами, окончилось в пользу решимости. Никто не пытался сломить оружием горсть храбрецов, и наместник не отдал приказа идти на приступ. Борьба решилась без пролития крови, и самонадеянность русских разбилась о моральную стойкость казанцев. Это была огромная моральная победа казанцев над русскими, но изумленные и разочарованные русские воеводы нашли в себе достаточно благоразумия, чтобы отступить, не причинивши бесполезного вреда беззащитным казанцам, жившим в посаде.

Добровольное подчинение казанцев России не состоялось, и попытка казанских князей войти в соглашение с иностранцами неожиданно провалилась. А сами князья оказались у русских в тюрьме. На смену унывавшего и малодушного, не отличавшегося благоразумием правительства Худай-Кула, в Казани было образовано новое правительство, полное пламенного патриотизма и энергично выхватившее из рук иностранцев инициативу. Во главе правительства стал князь Чапкун Отучев. Своей задачей оно поставило спасение независимости и национальную оборону.

После бескровной победы над русскими и удаления нареченного наместника от Казани, русские стрельцы и другие лица, оказавшиеся в городе в момент переворота — "Пунков с товарищи", всего 180 человек, были убиты. Привезенную в ханский дворец "рухлядь воеводскую" казанцы поделили между собою. Правительство немедленно занялось вопросом об избрании хана, и на престол был приглашен астраханский царевич Ядыгар-Мухаммед, живший в Ногайском княжестве; к нему было тотчас же снаряжено посольство.

Правительство Чапкуна Отучева решило перейти к наступательным действиям, с целью выгнать русских с горной стороны, из пределов Казанского ханства. Сначала казанцы потерпели неудачу — отряд князя Шах-Чуры и мурзы Шамая был разбит, и предводители его, попавшие в плен, были русскими казнены, но затем вся горная сторона отложилась от русских, и только Свияжск остался у них в руках.

Московское правительство не растерялось, увидев, что почти все результаты его годичных усилий свелись к нулю. По-прежнему политическая программа оставалась невыполненною: казанский престол был предоставлен[146] враждебному хану, горная сторона воссоединилась с Казанью, и из всех приобретений русские удержали только Свияжск да освобожденных из плена невольников. Общее же положение и реальное соотношение сил изменилось в пользу казанцев, так как вместо прежних слабых правительств теперь заступило активное правительство Чапкуна. Приходилось снова начинать блокаду речных путей, и так как нельзя уже было надеяться на добровольное присоединение Казанского ханства к России, правительство стало готовиться к серьезной войне.

Немедленно по открытии навигации, русскими была возобновлена оккупация речных путей и установлена блокада Казани; заставы были поставлены, как и в предыдущем году, по берегам Волги, — Камы и Вятки. В Свияжск были немедленно двинуты оборонительная артиллерия и обширный запас продовольствия, из которого должно было отпускаться снабжение всем оккупационным отрядам.

Русские донесения гласили: "Все изменили горние люди, а сложились с Казанью". Казанцы захватили на лугах у Свияжска стада, привезенные русскими для заготовки питания; посланная в погоню сотня казаков потеряла 70 человек, вооруженных пищалями. В Свияжске вспыхнула цинготная эпидемия. Казачий отряд из 30 человек, ехавший в Свияжск за продовольствием для главной камской заставы, попал в плен к казанцам и был доставлен в столицу, где все пленники были убиты. На Каме русские прозевали хана Ядыгара, который незаметно переправился через реку, благополучно приехал в Казань и занял ханский престол.

[стр. 148]

Хан Ядыгар происходил из Астраханской династии, принадлежавшей к роду хана Тимура Кутлу. Он был внуком Сарайского хана Сеид-Ахмеда и сыном астраханского хана Касима, убитого при неожиданном набеге на Астрахань черкесов в 1532 г. В царствование астраханского хана Абдур-Рахмана, в 1542 году Ядыгар выехал на службу в Россию.[225] Он пробыл в России 8 лет и участвовал в русском походе против Казани в 1550 году, но в том же году оставил русскую службу и уехал в Ногайское княжество. В 1551 году братья Растовы и другие казанцы наметили его кандидатом на казанский престол и вели с ним переписку, за что и подверглись жестокой расправе со стороны Шах-Али. В 1552 году Ядыгар имел от рождения не менее 30 лет. [147]

Правительство при хане Ядыгаре составилось из следующих лиц: Кул-Шериф, кади, князь Чапкун Отучев, кн. Алике Нарыков, ногайский князь Зениет, сибирский князь Кебек и кн. Дервиш.

С прибытием хана в Казани царило бодрое настроение. Казанцам удалось совершить удачное нападение на главную камскую заставу, и русские были серьезно встревожены постигавшими их неудачами. В гарнизоне Свияжска дисциплина совершенно упала, и в войске происходила деморализация. Новопостроенный город имел вид военного лагеря, но успел наполниться маркитантами, поставщиками на армию и дельцами всякого рода: здесь было "купцов бесчисленное множество, с различными живностями и со многими товары, приплыша, идеже бяше всего достаток, чего бы душа восхотела".[226] В городе было много различных товаров, но не было хлеба, и армия голодала. Свияжск был окутан нездоровою атмосферою военного городка, наполненного солдатами, торговцами и освобожденными из Казани пленными мужчинами и женщинами, которые не имели определенных занятий, получали пайки и слонялись без дела, в ожидании отправки на родину. В Москве не на шутку встревожились и решили поднять расшатавшуюся дисциплину. Правительство митрополита Макария решило создать моральный подъем и очистить атмосферу призывом к религиозному чувству. С этою целью оно обратилось к тем самым мерам, которые суеверному автору "Казанского Летописца", составителю официальных записей "Царственной Книги" и даже таким людям, как кн. А. М. Курбскому, чудились в стане казанцев, а именно — к магическим действиям. В Москве по[148] случаю неудач были организованы торжественные процессии — "совершают молебные службы на много время, и святят воду со всех мощей и крестов"… Чудотворную воду в конце мая доставили из Москвы в Свияжск, и вместе с тем было опубликовано послание митрополита к Свияжскому гарнизону, составленное в сильных и трогательных выражениях. Послание произвело на солдат большое впечатление, войска подтянулись, азартные игры были запрещены, пьянство и разврат ослабели, а с наступлением лета и с подвозом припасов прекратилась цинга.

Война за независимость. Падение ханства. Русское правительство стало готовиться к наступательным военным действиям в мае, царь же выехал из Москвы в армию в середине июня. Крымское и турецкое правительства не остались безучастными к судьбе казанского народа и оказали поддержку казанцам, совершив нападение на Россию, хотя эта поддержка и не дала больших результатов. В тот самый момент, когда русская армия выступила в поход против Казани, хан Даулет с крымским войском и турецкими янычарами неожиданно для русских вторгся в Россию и быстро дошел до г. Тулы. Русские принуждены были прежде, чем начать поход против Казани, двинуть свои главные силы — правый фланг, авангард и половину дарской гвардии против крымцев и турок. Расчет хана Даулета не удался: он полагал, что русское войско успело уже продвинуться на восток, и что путь на Москву свободен. В виду приближения значительных русских сил, осада Тулы была прекращена и хан Даулет отступил. Вельяминов-Зернов говорит об этом походе следующее: "Война эта, начатая крымцами с участием и турок (янычары их находились в ханском войске) в ту минуту, когда Иван собирался идти на Казань, была предпринята с прямою целью задержать государя и подать руку помощи Казани. Говорили это даже пленные крымцы, попавшиеся в ту пору в руки русских. Вообще следует заметить, что видимое тогда расширение русской власти сильно тревожило все окрестные мусульманские земли. В особенности были озабочены Турция и Крым. В памятниках, касающихся эпохи, близкой к времени и падения Казани, встречаем частые известия как о сношениях Турции и Крыма на счет России, так и о посольствах, которые оба государства эти снаряжали к ногайцам и даже в Астрахань, с целью поднять их против нас и убедить в[149] необходимости стать всем мусульманам заодно, чтобы противодействовать возрастающей силе России".[227]

После отступления хана Даулета прерванный поход русских против Казани был возобновлен. Войско было напутствовано митрополитом Макарием, который трактовал эту завоевательную войну, как святое, божие дело, направленное к обращению «безбожных» и «поганых» мусульман в христианство и к освобождению пленников из неволи,[228] воинов же, павших в этом священном походе — как мучеников за веру. Русскому правительству стоило огромных усилий организовать этот грандиозный поход, и дело не обошлось без заминок: новгородцы заявили, что они отказываются идти в поход, так как им, находящимся в походе с весны и бывшим в боях, невозможно быть так долго в пути и стоять под Казанью. Правительство заявило, что кто не желает участвовать в походе, тот может вернуться обратно, но что участники похода будут наделены поместьями под Казанью ("кто похощет с государем пойти, тех государь хощет жаловати и под Казанию перекормити") и в заключение составило список, кто сколько насчитывает земельной задолженности за государством.[229] Мера подействовала, и все новгородские дети боярские, мелкопоместные дворяне изъявили едийогласно желание идти в поход. Правительство осуществляло программу И. Пересветова относительно "подрайской землицы, вельми угодной" для мелких дворян.

5 августа русская армия переправилась через Суру под Баранчеевым городищем и вступила в пределы Казанского ханства. На границе царя встретили гонцы из Свияжска и депутация "горных людей". 13 августа русская армия достигла Свияжска. Из Свияжска в Казань были отправлены с пленным казанским купцом письма от Шах-Али к хану Ядыгару и от царя к Кул-Шерифу, с увещанием сдаться. Через несколько дней хан послал ответ, о содержании которого летописцы сообщают в следующих выражениях: "Пишет гордые и скверные слова, веру православную и царя благочестивого поносит и укоряет, також и Шигалея похуляет и себя на брань готова[150] возвещает".[230] С 16 по 20 августа производилась переправа русского войска через Волгу; 20 августа царь высадился на устьи Казанки, близ заводи Тирен-Узяк ("глубокий проток").[231]

Казанское правительство основательно подготовилось к обороне, и в городе было заготовлено много запасов. Для применения излюбленной тактики — тревожить тыл осаждающих набегами конницы, в 15 верстах на северо-восток от Казани, на Высокой горе, была устроена укрепленная позиция в виде засеки, которая должна была являться базою для отряда князя Япанчи, мурзы Шунака и Арского князя Эйюба. Казанцы были полны непреклонной решимости отстаивать свою независимость до конца. Все предложения сдать город врагам были отвергнуты, и правительство без колебаний шло к смерти или к победе.

Эта была пятая по счету осада русскими столицы Казанского ханства (1487, 1524, 1530, 1550 г.): в 1469, 1506 и 1545 г. попытки обложить город им не удавались. В 1487 году город был сдан, в 1524, 1530 и 1550 годах осада была кратковременной и безуспешной. Теперь русские готовились к долгой осаде и были намерены даже зимовать под Казанью. Осада была подготовлена тщательным оборудованием военной базы в Свияжске, где были устроены громадные склады продовольствия и снаряжения; без этой базы осада была бы немыслима. Русские двинули в дело огромную армию и многочисленную артиллерию и создали значительный перевес над казанцами: количество осаждавших (150 т. ч.) почти в 5 раз превосходило число защитников (33 тыс. чел., в том числе 30 т. казанцев и 3 т. ногайцев союзников), казанская артиллерия также значительно уступала русской, насчитывавшей 150 орудий, но главную особенность военной организации у русских составляло применение новейших технических изобретений, в том числе — подкопов и мин при помощи пороха, и эти усовершенствования сыграли решающую роль при осаде Казани. Русское правительство позаботилось о том, чтобы поставить осадное дело наравне с западно-европейской техникой, и руководителем минных подкопов был, по преданию, английский инженер по фамилии Бутлер. Осада оказалась менее долговременной, чем ожидалось: крепость не могла устоять против разрушительного действия подкопов под стены, взрывавшихся при помощи пороха.

23 августа русская армия произвела окружение города. Попытки казанцев помешать обложению не удались. В[151] течение недели русские сооружали окопы и ставили туры, где же нельзя было поставить туры, строили тын. Казань была обнесена сплошным кольцом тур и окопов. Артиллерия начала обстреливать город.

Удачные действия казанской конницы заставили русских 1 сентября совершить операцию против Высокой горы. Засека была взята и уничтожена, вслед за тем русский отряд совершил набег на Арск и на Арскую землю. захватил много добычи и возвратился к Казани.

4 сентября был произведен опыт эффектного взрыва порохового подкопа под источник воды внутри крепости. Взрыв оказался удачным, но цели своей не достиг, так как Казань была богата обширными водоемами внутри города в виде озер. После первого опыта русские приступили к сооружению новых подкопов.

30 сентября был взорван подкоп под стены, и русские пошли на приступ, но приступ был отбит. Новый подкоп и приступ состоялись 2 октября. На этот раз русским удалось ворваться в город. На улицах шел рукопашный бой: "Бьющеся царевы воины во всех местах от всех ворот мужествене, за руки имаяся, копии и саблями в теснотах, ножи режушеся. Во многих улицах со обоих стран христианам и татарам ударившеся во многие" копия и на мног час стояще на копиях, ни единым поступившим".[232] Русские не особенно охотно шли в бой, и очевидец писал: "Много нас ко штурму поидоша, а мало под стены градныя приидоша: некоторые возвращающесь, множество лежаще и творящеся (притворяясь) побиты и ранены".[233] Как только русские ворвались в город, начался тотчас же грабеж — "многие слабые емлют сокровища казанские".[234] Участник осады писал: "А войско наше, яже было отстало вне града, яко увидело, иже мы уже во граде, а татаровя с стен побегоша, во град ринулось: и лежащие, глаголемые ранены, воскочиша и творящиеся мертвые воскресоша. И со всех стран не токмо те, но и со станов, и кашевары, и яже были у конех оставлены, и друзие, яже с куплею приехаша, все сбегошася во град, не ратного ради дела, но на корысть многую: бо то место воистину полно было дражайших корыстей, златом и сребром и камением драгоценным, и собольими кипело и другими великими богатствы".[235] [152]

Увидев, что русские увлеклись грабежом, казанцы воспользовались этим и перешли в наступление. Успех казанцев немедленно вызвал панику среди русских. — "И як видевши бусурманы, иже христианского войска мало оставает, мало не все на корысти падоша: мнози, яко глаголют, по два крат и по три в стану отхождаху с корыстьми и паки возвращахуся, храбрые же воины беспрестанно бьющесь; видевше же сие бусурманы, иже утрудишася уже воины храбрые, и начаша крепце налегати, ополчающесь на них. Корыстовники же оные предреченные, егда увидели, что наши по нужде уступают по малу, бранитесь бусурманом, в таковое абие бегство вдашася, яко во врата многие не попали; но множайшие и с корыстьми чрез стену метались, а иные и корысти повергоша, только вопиюще: секут! секут!".[236] Русское командование приказало убивать мародеров — "многих ближних забивати тех, да не падают на сокровищах, также и помогают своим",[237] и этими мерами паника была остановлена. Русские опять перешли в наступление.

Отчаянный бой произошел у главной мечети Кул-Шерифа, на Тезицком овраге. Кул-Шериф пал в бою. Последний бой произошел на ханском дворе. Хан Ядыгар был взят в плен. Вместе с ним попали в плен карачи князь Зениет и два ханских имильдаша, т. е. молочных брата, считавшихся ближайшими родственниками хана. Под напором русского войска казанцы были оттеснены в дальний, северо-восточный угол двора и, хлынув вниз по горе с кремлевского бугра к Елбугиным воротам, смяли русских, ворвавшихся в крепость чрез эти ворота, но в самых воротах русские их задержали. Тогда казанцы стали прыгать чрез стену и выбежали из крепости к р. Казанке. Перейдя в брод через мелководную речку, они пробились сквозь русское войско, рассыпались по лугам и скрылись в заречном лесу. Это был единственный отряд казанского войска, уцелевший от гибели.

Сражение было окончено. В городе была произведена страшная резня, так как русское командование распорядилось произвести поголовное избиение всех мужчин: "В полон имати жен и дети малые, а ратных избивати всех".[238] Все мужское население было уничтожено, но было немало убито и женщин: "Сечаху нещадно нечестивых мужей и жен".[239] Город представлял ужасное зрелище: пылали[153] пожары, дома были разграблены, улицы были завалены трупами, везде виднелись потоки крови — "по удолием крови течаху".[240] — "Побитых во граде толикое множество лежаше, яко по всему граду не бе, где ступати не на мертвых; за царев же двором, где на бегство предалися, и с стен градских и по улицам костры (груды) мертвых лежаще с стенами градными ровно. Рвы же на той стороне града полны мертвых лежаше и по Казань реку и в реке, и за рекою по всему лугу мертвии погании лежаша".[241] Для въезда Ивана IV в город смогли "едину улицу очистити к цареву двору от Муралеевых ворот мертвых поснести, и едва очистили",[242] несмотря на то, что расстояние от ворот до дворца было не более 100 сажен.

Такова была жестокая расправа победителей с побежденными. Все мужское население громадного города было истреблено. Из мужчин был оставлен в живых лишь один хан Ядыгар. С женщинами было поступлено также жестоко: царь отдал их в полное распоряжение своим солдатам: "Вся же сокровищя казанская, и жены их и дети велел всему своему воинству имати",[243] — и "толь множество взяша полону татарского, яко же всем полком русским наполнитись; у всякого человека полон татарский бысть".[244] Грабеж начался с первого же момента, как только русские ворвались в город.

В тот же день русский царь въехал в крепость чрез ворота Hyp-Али и посетил ханский дворец. Он приказал прекратить пожары и разграбить все имущество казанских жителей — "многая сокровища казанская велел всему своему воинству имати".[245] В государственную казну были взяты лишь знамена и пушки. Посетивши ханский дворец, Иван IV возвратился в свою ставку за городом.

Чудовищное избиение жителей взятой Казани составляет одну из самых тяжелых страниц русской истории. Такою колоссальною гекатомбою человеческих жертв закончился "крестовый поход" христолюбивого воинства против казанцев, первое выступление русского государства на путь территориальных завоеваний. Кроме огромного количества человеческих жизней, насильственно унесенных в могилу, кроме бесчисленных слез, страданий и горя, пережитых казанским народом, печальный день 2 октября[154] знаменовал собою гибель материального благосостояния, накопленного целыми поколениями, и утрату культурно-бытовых ценностей, которые теперь были безжалостно извлечены из укромных уголков, где они бережно сохранялись, без сожаления были изломаны, изуродованы, потеряны, уничтожены. Тысячи драгоценностей, ювелирных украшений, тканей, произведений высокого мастерства и искусства безвозвратно погибли. Богатству народа был нанесен страшный удар, от которого он едва-ли мог бы оправиться. Громадный город сделался жертвою солдатского грабежа.

12 октября Иван IV двинулся в обратный поход. По свидетельству современника, царь не послушался мудрых и разумных советников, предлагавших ему остаться на зиму в покоренном городе и, по-видимому, предугадывавших, что война еще не закончена. В Казань был назначен наместник — князь А. Б. Горбатый-Шуйский "в царства место управливати".

Продолжение войны за независимость. Али-Акрам. С падением столицы борьба не закончилась. Шансы борьбы, правда, изменились в пользу русских: погибло правительство, было уничтожено войско, разрушена государственная организация, но это не сломило казанцев, и теперь борьба принимает стихийный характер — ее продолжает вести сам народ.

В декабре чуваши и черемисы на дороге из Свияжска в Васильсурск убили много русских гонцов, купцов и людей, сопровождавших обозы с казенными грузами. Русское правительство получив донесение о неприязненных действиях, отвечало террором: приказано было сыскать участников падения и всех повесить. В Свияжск было приведено 74 человека цивильских чуваш; все они были повешены, а имущество их было отдано доносчикам.[246] Около Казани партизанскую войну вели "Тугаевы дети с товарищи". Против них был послан мурза Камай, перебежавший к русским перед самой осадой Казани; он взял в плен 38 человек, и они были повешены русским наместником.

Русское правительство не понимало положения дела. Оно считало край окончательно присоединенным к России и приступило к выполнению своих административных обязанностей. Обязанности же эти, по понятию русских властей, сводились прежде- всего к собиранию податей. Немедленно в разные волости были посланы сборщики податей. В окрестностях Казани "ясаки собрали сполна", но[155] в феврале 1553 г. обнаружилось, что "казанские люди луговые ясаков не дали" и сборщиков убили. Собралось войско казанцев, которое укрепило засеку на Высокой горе, в 15 верстах от Казани. Можно думать, что остатки конного отряда кн. Япанчи послужили основой организовавшейся армии. Военные действия казанцев были удачны: они одержали победу над посланными из Казани двумя русскими отрядами в 800 человек; оба отряда были уничтожены: "пришли на них арские люди и луговые, да их побили на голову и убили 350 стрельцов да 450 казаков".[247] Казанцы решили соорудить крепость, и место для нее было выбрано на верхнем течении р. Меши, в 70 верстах на восток от Казани. Горная сторона Волги была также охвачена восстанием против русских; здесь действовали отряды казанцев под предводительством Зейзейта и богатыря Сары, пришедшие с луговой стороны. Они одержали победу над посланным против них из Свияжска отрядом Б. И. Салтыкова. Сам Салтыков был взят в плен, убито было 36 детей боярских, 170 чуваш, в плен было взято 200 человек и т. д.

Во главе восстания стал Мамыш-Берды один из казанских правителей (сотных голов) луговой стороны. Собравши отряд в несколько тысяч, он хозяйничал на Волге выше Казани и прервал сообщение между Свияжском и Васильсурском. Мамыш-Берды избрал центральным местом своего пребывания Чалымскую крепость, построенную на правом берегу р. Волги, на высокой Сундырской горе (близ с. Малого Сундыря, в 15 верстах ниже г. Козмодемьянска).

Природные укрепления делали город почти неприступным: "Гора весьма высока и утесиста; с юго-западной стороны выказываются из нее огромные скалы". У подножия горы протекала Волга и находилась пристань, имевшая важное торговое значение, так как город служил главным пунктом торговли солью, привозившейся из России в Казанское ханство. С. Михайлов, давший в 1852 г. описание развалин этого города, говорит: "Укрепление начинается первоначально с западного края горы едва приметным рвом, сравнявшимся с землею, который, простираясь на юг, становится значительнее, а далее всю южную сторону, примерно на четверть версты, огибает полукругом земляной вал, вышиною местами аршина в два, а ров[156] глубиною более аршина идет рядом с валом, и достигают они оба до северного края горы, совершенно их отсекающей своим крутым утесом к волжской стороне; самая средина вала и рва перерезана: по всей вероятности существовали тут ворота или какое-нибудь другое отверстие для вылазок. Опаснейший пункт, без сомнения, был с юга, на котором отсюда простирается равнина, обращенная в пашни, из которой удобно было нападать русским на укрепления; по сей причине и укрепления с этой стороны принимает вид оборонительный, а прочие края горы, по крутости их, неприступны, лишь от времени они довольно обвалились и обваливаются по слабости грунта земли. Уцелевшая площадь теперь в окружности не более как на версту"…[248] Высокий крутой обрыв в сторону Волги составлял очень удобное условие для обороны: по преданию, "при нападении русских с р. Волги жители города катали на них с вершины горы огромные дубовые кряжи, которыми и низвергали их в волны р. Волги".[249]

Мамыш-Берды решил восстановить разрушенную государственную организацию и возобновить ханскую власть. На престол был приглашен ногайский мурза Мухаммед, сын мурзы Измаила. К нему было отправлено посольство, которое поднесло подарок, свидетельствовавший об успешной борьбе против русских — доспехи, снятые с взятого в плен и казненного русского воеводы боярина Б. И. Салтыкова. Однако, мурза Мухаммед, отец которого мурза Измаил склонялся в пользу союза с Россией, отказался от ханского престола. Тогда казанцы выбради на престол брата царицы Сююн-Бике, мурзу Али-Акрама. Али прибыл из Сарайчика в Чалым с 300 ногайцев и был возведен на престол. Таким образом, верховная власть в Казанском ханстве была восстановлена, столица же была временно перенесена на 160 верст от Казани вверх по течению Волги, в город Чалым.

Князь Юсуф Ногайский решил поддержать своего сына, хана Али, и собирал громадное войско для того, чтобы осенью 1553 года вступить в пределы России. К союзу казанцев и ногайцев примкнуло также Астраханское ханство, правительство которого обещало дать ногайцам суда для переправы чрез Волгу и выставить отряд в 500 человек. Этот поход против русских не осуществился так как мурза Измаил, пользовавшийся большим влиянием в Ногайском княжестве, заявил о своем союзе с Россией и[157] отказался выступить против русских, угрожая войной князю Юсуфу.

Русское правительство было вынуждено начать новую войну для действительного завоевания Казанского ханства Летом 1553 г. по берегам Волги, Камы и Вятки ходили оккупационные отряды под начальством Д. Ф. Адашева. На всех перевозах они убивали казанцев и инородцев, захватили в плен 240 человек и терроризовали страну. В сентябре 1553 года русское правительство двинуло против казанцев целую армию под начальством прежних воевод — кн. С. И. Микулинского, И. В. Шереметева и др. Москва поняла, что со взятием столицы Казанское ханство еще не было покорено, и возобновило войну.

Район военных действий охватил всю территорию, населенную казанскими татарами — на 250 верст вверх по Каме. Русские отряды беспощадно опустошали страну Они шли от селения к селению, уничтожая все на пути, сжигая деревни, отбирая скот, уводя всех жителей в плен. Война приняла характер какой-то чудовищной бойни, в которой обе стороны были крайне ожесточены: казанцы упорно отстаивали свою независимость, и их поддерживали инородцы, соединившиеся против чужеземных завоевателей; русские шаг за шагом продвигались вперед, предавая все огню и мечу. Зимой 1553–1554 года русские взяли и сожгли крепость на р. Меше. Они "страшно опустошили всю страну" и взяли в плен 6,000 мужчин и 15,000 женщин и детей.[250] Обезумевшее от ужаса население принуждено было присягнуть русскому государю и заплатить подати русским.

Летом 1554 года война возобновилась, причем к Мамыш-Берды примкнули черемисы луговой стороны. Русские пытались послать против них присягнувших жителей Казанского ханства, но этот план потерпел полную неудачу, так как они не пошли на братоубийственную войну и примкнули к сражавшимся против русских. Война вновь охватила всю территорию. Повстанцы убили всех, кто сочувствовал русским, убили русских рыбаков, промышлявших на Каме, напали на сторожевой полк русской армии и появились под самой Казанью. Против них русские отправили отряд под начальством кн. И. Ф. Мстиславского В течение короткого времени он страшно опустошил громадную территорию — 22 волости и уничтожил несколько десятков селений. Взятые в плен, в количестве нескольких тысяч, были все казнены. В Арском крае построен был ряд башен, острогов и укреплений, в которых[158] были размещены вооруженные отряды русских солдат, но военные действия кн. И. Ф. Мстиславского против Мамыш-Берды и хана Али были безрезультатны.

В 1555 году война не возобновлялась: население было подавлено обрушившимися на него страшными бедствиями, но весной 1556 года жители Казанского ханства подняли восстание против завоевателей. Мамыш-Берды с 2000-ым войском повел наступление, но в апреле месяце русские под начальством П. В. Морозова открыли военные действия против г. Чалыма. Неприступная крепость была взята, как и Казань, при помощи взрыва подкопов.[251] После падения Чалыма перевес окончательно перешел на сторону русских, и борьба за независимость становилась уже безнадежною. Инородцы, в особенности чуваши, стали переходить на сторону русских. Хан Али был убит. Чуваши хитростью захватили Мамыш-Берды и выдали его русским. Вождь борьбы за независимость был отправлен в Москву и казнен.

В мае 1556 года русские разбили повстанцев в Арской земле — П. В. Морозов снова "опустошил все Арские места, побил многих людей, пленных вывел безсчисленное множество", при чем русские "брали в плен одних женщин и детей, мужчин всех побивали", т. е. умерщвляли.[252] В июне последовала вторая карательная экспедиция, и в результате Арская и Прикамская сторона "опустошены были в конец". После гибели Мамыш-Берды вождем повстанцев стал богатырь Ахмед. Он повел наступление на горную сторону, но потерпел поражение, был взят в плен и казнен. Силы казанцев были окончательно истощены. Народ, доведенный до отчаяния, отказался от продолжения бесплодной борьбы, и в 1557 году война уже не возобновилась. Край был присоединен к русскому государству.

Русские начали прочно устраиваться в завоеванном крае. Проекту Hyp-Али относительно дружного сожительства казанцев и русских под унией Московского государя, разбитому 9 марта 1552 г. тремя пылкими патриотами, не суждено было осуществиться. У русского правительства оказался свой план устройства присоединенного государства, и взаимоотношения завоевателей и покоренных вылились в самые тяжелые формы, какие только могли существовать между победителями и побежденными. В сто[159]лице Казанского ханства русские применили крайне жестокую меру: опасаясь покушений, они категорически запретили казанцам жить и даже входить внутрь города, обнесенного крепостною стеною. Всем уцелевшим жителям города было приказано выселиться за пределы городской черты, и для поселения им было отведено место за р. Булаком, в так называемой Кураишевой слободе (ныне Старо-Татарская слобода). Принудительное выселение из прежних домов, несомненно, внесло новую разруху в разоренное население, пережившее ужас разграбления и погрома. Конечно, не все дома разрешено было разобрать и перенести из города на новое место — владельцам лучших домов, занятых русскими учреждениями, чиновниками и солдатами, было запрещено ломать дома и перевозить за Булак. Не многие могли построить заново или хотя бы восстановить на новом месте перенесенный из города дом, и большинство жителей окончательно разорилось, впало в нищету или было принуждено рассеяться по деревням. Город пришел в упадок и опустел. В 1557 году из 30–40 тысяч жителей в Казани осталось лишь 6000 татар, к которым прибавилось 7000 русских. Таким образом, город потерял не менее 4/5 своих прежних жителей, и общее количество его населения уменьшилось более, чем на половину.

Принудительное выселение татар из Казани и запрещение им даже входить в город сопровождалось фанатическим приказом русского правительства — "все мечети пометать и в конец их извести". Первые два года русские не чувствовали себя прочно в покоренной столице, но после опустошения Арского края князем И. Ф. Мстиславским, с 1555 года русские начали устраиваться в Казани как следует. В этом году правительство митрополита Макария позаботилось о присоединении только что покоренного края и в религиозном отношении: в Казани была учреждена кафедра архиепископа, и предполагалось начать обращение жителей в христианство. Митрополит Макарий недаром в торжественной речи при возвращении Ивана IV из Казанского похода сравнил его подвиг не только с победами Дмитрия Донского и Александра Невского, но также с деятельностью великого князя Владимира "просветившего русскую землю святым крещением": очевидно, у митрополита, еще в 1536 году занимавшегося крещением татарок, сидевших в тюрьме, уже созрел план обращения в христианство жителей Казанского ханства. С. М. Соловьев говорит об отправлении вновь назначенного архиепископа из Москвы весною 1555 года: "Это отправление было необычное, первое в русской истории: ар[160]хиепископ ехал в завоеванное, неверное царство распространять там христианство… Этот духовный поход… соответствовал отправлению греческого духовенства из Византии и Корсуня для просвещения Руси христианством при Владимире; он был завершением покорения Казани"…[253] Для обращения казанских татар в христианство архиепископ получил от митрополита Макария подробный наказ, причем рекомендовалось "новокрещеных к себе приучать, кормить, поить, жаловать и беречь во всем, дабы прочие неверные, видя такое бережение и жалование, поревновали к христианскому праведному закону и просветились св. крещением… Когда новокрещеные из-под учения выйдут, архиепископу звать их к себе обедать почаще, поить их у себя за столом квасом, а после стола отсылать их поить медом на загородный двор. Которые татары станут приходить к нему с челобитьем, тех поить и кормить у себя на дворе квасом, а медом поить на загородном дворе".[254] Миссионеры должны были избегать насильственных мер, но зато изъявившим желание перейти из мусульманства в христианство были обещаны гражданские льготы и привилегии, и таким образом русское правительство действовало при помощи той же системы подкупов, которой оно старалось привлечь в русское подданство жителей горной стороны после построения Свияжска. Завоеватели стали энергично хозяйничать в столице бывшего ханства. Вызванными с западной границы псковскими мастерами была начата постройка каменной крепости на кремлевском бугре.[255] Рядом с ханским дворцом был начат постройкой христианский собор — "громадное, столичных пропорций здание, затеянное великой державой после победы", "демонстративная эмблема московского могущества".[256] Наместник поселился не в ханском дворце, стоявшем на окраине города, а ближе к центру, на другом конце кремлевского бугра, около бывшей главной мечети, над Тезицким оврагом.

В 1557 году, тотчас же вслед за покорением ханства, русское правительство произвело раздачу казанских зе[161]мель русским людям. Конфискованы были ханские земли и владения казанских князей и помещиков.

Раздел был произведен между следующими категориями: часть земель была отписана на государево имя. часть — на имя наместника, обширные владения были отданы архиепископу, церквам и монастырям, остальными землями были наделены участники походов, дети боярские, имевшие недостаток в земле внутри русского государства, наконец были вознаграждены все изменники, новокрещены и лица, оказавшие различные услуги русским при покорении ханства (напр. мурза Камай). В край хлынул поток русских переселенцев.

Участник войны 1552 г. кн. А. М. Курбский в следующих восторженных выражениях описывал богатство и благосостояние Казанского ханства: "В земле той поля великие и зело преизобильные и гобзующие на всякие плоды; тако же и дворы княжат их и вельможей зело прекрасны и воистину удивления достойни, и села часты; хлебов же всяких такое там множество, воистину вере ко исповеданию неподобно: аки бы на подобие множества звезд небесных; тако же и скотов различных стад бесчисленные множества и корыстей драгоценных, наипаче от различных зверей, в той земле бывающих: бо тамо родятся куны дорогие и белки и прочие зверие ко одеждам и ко ядению потребные; а мало за тем далей соболей множество, такожде и медов: не вем, где бы солнцем больше было".[257] Завоевательные походы 1553–1554 и 1556 годов нанесли страшное опустошение краю. Десятки, быть может сотни селений были превращены в развалины, запасы хлеба испепелены, скот разогнан, имущество разграблено, жители истреблены. Г. Перетяткович говорит: "В XVI столетии в писцовых книгах Казанского и Свияжского уездов (1565–1567 г.г.) встречаем огромное число пустошей, свидетельствующих наглядно о том, что этот край до опустошительных войн, происходивших в нем при завоевании Казани и во время восстаний здешнего населения против Москвы, не был беден людьми".[258] Население отхлынуло в леса, расположенные к северу от Казани. Тогда-то именно заселились казанцами берега р. Шошмы и ее притоков, а вокруг Казани образовалась широкая 50-верстная полоса опустевших земель, которые стали быстро расхватываться русскими переселенцами. [162]

Разоренные жители, уцелевшие от погрома, начали понемногу восстанавливать свое разрушенное хозяйство, но прошло много десятилетий прежде, чем край оправился от разорения. Громадная убыль людей и неисчислимый материальный урон нанесли страшный удар казанским татарам. Погибли почти все культурные сокровища, накопленные прежними поколениями, беженцам из многолюдной прежде столицы, оставшимся в живых, пришлось доживать свои дни в глухих лесных деревушках, думая не о культурных приобретениях, а лишь о суровой борьбе за существование. В отдаленном селении Ошла-Сардык (Шудинской волости) сохранилась могила казанской царевны (хан-кызы), спасшейся от погрома и скончавшейся в этой бедной деревне. В нужде и лишениях угасло последнее поколение образованных казанских людей, носителей старинной культуры, и грустью полны слова татарского летописца этой эпохи: "Иш-Мухаммед сын Тугк-Мухаммеда был праведный человек. В деревне Адай 36 лет руководил школой, которая процветала при нем и привлекала много учеников… Между тем в течение 20 лет из знающих этот путь и причастных ему никого не осталось"… В войне за независимость погибли тысячи жизней, казанский народ лишился лучших своих сыновей, не говоря уже о материальных потерях, и прошло много лет, прежде чем он, вынужденный перейти от городского быта к крестьянскому, утративший свои культурные приобретения, приспособился к новым условиям существования. Страшное понижение культурного уровня, экономический регресс, сопровождавшийся переходом к примитивным формам хозяйства и сокращением всех потребностей, упадок промышленности и торговли, обеднение населения, отвычка от активного участия в строительстве государственной и общественной жизни — вот те последствия, которые принесло казанским татарам русское завоевание.

Для русских результаты первого опыта завоевательной политики также принесли немало разочарований. Надежды правительства, выражением которых были проекты И. Пересветова, не оправдались. М. Н. Покровский говорит: "Раньше всего, по-видимому, рухнули надежды средних и мелких помещиков на великие и богатые милости, связанные с покорением Казани. Во-первых, покорение это оказалось далеко не столь легким делом: население Казанского ханства еще 6 лет после падения своей столицы ожесточенно сопротивлялось, и русские города, построенные в новопокоренной области, все время "в осаде были от них". Серьезность восстания свидетельствуется тем, что инсургентам удалось уничтожить целое большое[163] московское войско, с боярином Борисом Морозовым во главе, которого они взяли в плен, а потом убили. По словам Курбского, при усмирении погибло столько русских служилых, чго и поверить трудно: "иже вере неподобно". А затем, первыми, кто воспользовался ею, оказались не помещики, а крестьяне. Гораздо раньше, чем страна была настолько усмирена, чтобы можно было завести там правильное помещичье хозяйство, по следам русских отрядов потянулись на восток длинные вереницы переселенцев. Они гибли десятками тысяч, но воля была так соблазнительна, а вольных земель в центральных областях оставалось так мало, чтс гибель передовых не останавливала следующих. По некоторым признакам можно заключить, что отлив населения на восток начался параллельно с казанскими походами, не дожидаясь их успеха.[259] Разочарование дворян в результатах завоевания достаточно объясняет отрицательное отношение А. Ф. Адашева к Ливонской войне, тогда как проекты И. Пересветова настаивали на завоеваниях. Еще в 1554 году А. Ф. Адашев и дьяк И. Михайлов, которым принадлежало видное участие в составлении плана завоевания Казанского ханства, готовились к покорению Балтийского побережья и предъявляли «исторические» права на Ливонию, но к "началу Ливонской войны (1558 г.) А. Ф. Адашев уже выходит из состава правительства и высказывается против дальнейших завоеваний. Эта перемена во взглядах А. Ф. Адашева хорошо объясняется разочарованием в плодах завоевательной политики на востоке, результаты которой как раз в это время были подсчитаны.

Войны за освобождение Казани. Ни одно из мусульманских государств Восточной Европы не могло остаться равнодушным к падению Казанского ханства: Турция, Крым, Астраханское ханство, Ногайское княжество — все были опечалены гибелью мусульманского государства в Среднем Поволжье и постарались оказать ту или иную поддержку единоверным и единоплеменным собратьям.

Крымский историк XVI века Мустафа Джаннаби говорит: "Сагиб-Гирей, услышав о приключившемся в Казани, послал к высочайшему двору (Оттоманскому). Неверные, велел он сказать там, овладели Казанью; нам и его величеству султану следует избавить правоверных от этого бедствия; пришлите к нам двоюродного моего брата (чк тай: племянника) Даулет-Гирея, сына Мубарек-сулгана, сына Мснгли-Гирей хана, для того, чтобы мы могли отправить его к Казани с многочисленным войском, ее вы[164]свободить из рук неверных, а его посадить там ханом".[260] Хотя это сообщение страдает анахронизмом, так как хан Сагиб послал за царевичем Даулетом в 1551 году, но все же оно показывает, что в Турции и Крыму интересовались событиями, происходившими в Казанском ханстве. В 1552 году крымцы и турки напали на Россию перед самым началом похода против Казани. В 1553 году русские ожидали нападения со стороны Крымского ханства, но дело ограничилось дипломатическими переговорами. Война началась в 1555 году. Хан Даулет начал наступление на Тулу и одновременно с этим русские стали наступать из Белева по Муравской дороге. Отряд И. В. Шереметева, оказавшийся в тылу у крымцев, захватил крымский обоз, но в 150 верстах к югу от Тулы крымско-турецкое войско разбило отряд И. В. Шереметева. В 1556 году русские первыми начали наступление на Ислам-Кермень и Очаков, но безрезультатно, а Вишневецкий с русским отрядом укрепился на острове Хортица (на Днепре). Турецкие войска в 1557 году выбили Вишневецкого с Хортицы, а в декабре 1558 г. крымцы перешли в наступление. Русский отряд под начальством Д. Ф. Адашева сделал набег на берега Крыма, спустившись на лодках по Днепру в море.

Астраханское ханство в международных отношениях не играло значительной роли и находилось большею частью в зависимости от обширного Ногайского княжества. Мы уже видели, что князь Ногайский Юсуф поддерживал казанцев в борьбе за независимость: 3000-ный отряд ногайских татар был послан им на помощь хану Ядыгару и участвовал в защите Казани; после взятия в плен Ядыгара казанцы избирали в ханы ногайских князей, и сын Юсуфа-Али стал ханом Казанским: вместе с ним в г. Чалым пришел ногайский отряд. В 1553 г. ногайское правительство в союзе с Астраханским ханством готовилось к войне с Россией, но мурза Измзил, заинтересованный в союзе с Россией, расстроил замыслы князя Юсуфа. Измаил откровенно заявил о своих торговых связях с Москвою: "Только мне завоеватися, и мне самому ходити нагу, а которое люди умирать станут, тем и саванов не будет"[261] — очевидно, ногайцы получали от русских холщевые ткани. В 1554 году, опираясь на союз с мурзой Измаилом, русское правительство объявило войну Астраханскому ханству, и низложивши хана Ямгурчи, предоставило престол царевичу русской службы Дервиш-Али, хотя не преминуло за[165]явить о своих правах на Астраханское ханство: московские дипломаты упомянули, что Астрахань — "древнее отечество", т. е. вотчина русского государя, довольно неудачно отождествивши Астрахань с Тмутороканью. Междоусобная война среди ногайцев зимой 1554-55 года, решилась победою Измаила, но сын князя Юсуфа Юнус продолжал вести борьбу. Расчеты русских на хана Дервиша не оправдались: весною 1556 года он уже вступил в союз с князем Юнусом и с Крымским ханством. Русский посол был изгнан из Астрахани, и союзники одержали победу над Измаилом. Сарайчик был занят, и князь Юнус был провозглашен государем Ногайским. Хан Дервиш получил поддержку от Крыма и Турции — артиллерию и тысячу солдат, в том числе 300 янычар, вооруженных ружьями. В 1556 году война между русскими и астраханцами произошла, но русские одержали победу, и одновременно с Казанским ханством Астрахань была присоединена к русскому государству.

В 1561 году турецкое правительство предполагало идти войной против России для освобождения Астраханского ханства, но этот проект был осуществлен лишь в 1569 году. Осенью этого года соединенное турецко-крымское войско заняло Астрахань, но не могло ее удержать, и в 1570 году русское правительство посредством дипломатических переговоров добивалось мира с турецким султаном. Русское правительство уничтожило свою крепость, построенную в Кабарде, но султан требовал освобождения Казани и Астрахани или же того, чтобы русский царь признал себя данником Турции. Того же требовал крымский хан Даулет, который подкрепил свое требование победой над тестем Ивана IV черкесским князем Темрюком.

Весною 1572 года крымское войско вторглось в Россию, обходным путем переправилось через Оку и направилось к Москве. Царь бежал с фронта мимо Москвы в Ярославль. 24 мая Москва была сожжена вся дотла, уцелел только кремль. Так совершилась расплата с русскими за взятие ими Казани. При последовавших затем мирных переговорах хан Даулет заявил: "Жгу и пустошу Россию единственно за Казань и Астрахань"… М. Н. Покровский дал следующую оценку этой войне: "По своей непосредственной разрушительности крымский набег далеко оставлял за собою все, что могли нажечь и награбить литовские партизаны".[262] Весь Московский посад татары выжгли[166] дотла, и, как мы помним из рассказов Флетчера,[263]17 лет спустя он не был еще вполне восстановлен. Целый ряд других городов постигла та же участь. По тогдашним рассказам, в одной Москве с окрестностями погибло до 800 тысяч человек, в плен было уведено 150 тысяч. Общая убыль населения должна была превышать миллион — а в царстве Ивана Васильевича едва ли было 10 миллионов жителей. При том опустошению подверглись старые и наиболее культурные области; недаром потом московские люди долго считали от татарского разорения, как в XIX веке долго считали от "двенадцатого года".[264] Со времени своего набега на Москву хан Даулет получил среди татар прозвище "Взявший столицу".[265]

Русское правительство отказалось от Астраханского ханства и выставило требованием- лишь установление совместного с Крымским ханством протектората над Астраханью. В виду затянувшихся дипломатических переговоров, хан Даулет снова вторгся в Россию. Совершенно неожиданно для русского войска переправившись чрез Оку, крымцы уже подходили к Москве. В 50 верстах от русской столицы, на р. Лопасне крымцы проиграли сражение (1 августа 1572 г.) и были принуждены отступить. При последовавших затем мирных переговорах хан Даулет заявил Ивану IV: "Долго-ли враждовать нам за Астрахань и Казань? Отдай их, и мы друзья навеки. Тем спасешь от греха, ибо, по нашим книгам, не можем оставить царств мусульманских в руках у неверных". Русское правительство, воспользовавшись последней победой, отвечало вполне отрицательно, и крымское правительство отказалось от освобождения Казанского ханства, продолжая настаивать на восстановлении лишь Астраханского ханства. Таким образом, судьба Казанского ханства была окончательно решена через 20 лет после взятия русскими его столицы.

В 1582 году, население бывшего Казанского ханства предприняло громадное восстание против завоевателей. Причиной этого восстания с исчерпывающей полнотой освещены проф. Н. Н. Фирсовым.[266] Русский летописец вынужден был констатировать печальную репутацию, которую заслужили победители в завоеванном крае:[167] "Тридцать один год прошел от покорения Казани, и окаянные басурманы не захотели жить под государевою рукою, воздвигли рать, пленили много городов. Царь, видя их суровость, послал в Казань бояр и воевод с приказом пленить их, Но поганые, как звери дикие, сопротивлялись рати московской, побивали московских людей то на станах, то на походах; бояре и воеводы не могли их усмирить".[267] Восстание было усмирено лишь с построением целой линии крепостей в черемисской земле в 1584 году (Царевосанчурск, Царевококшайск, Уржум и Малмыж).

Дальнейшая судьба ханов Казанских. После падения Казанского ханства в живых остались три хана Казанских из различных династий — Шах-Али, Утямыш и Ядыгар.

Покинув престол 6 марта 1552 года, Шах-Али уехал в Свияжск. Он предполагал провести здесь весну, но русское правительство вызвало его в Москву и привлекло его к участию в заседаниях боярской думы при обсуждении плана предстоявшей компании. Из Москвы хан был направлен в Касимов речным путем, на судах — "понеже царь (Шах-Али) велие тело имяше и не могий скоро на конех ездити: разумичен же царь преизлише, но не храбр сый на ратех, и дружине своей не податлив".[268] В походе 1552 года Шах-Али командовал касимовским войском. При переправе чрез Волгу он получил приказание занять Гостиный остров, во время осады он находился на самом ответственном фронте, вместе с полками Большим и Передовым, со стороны Арского поля, но на приступ касимовские татары, по распоряжению штаба, не были поведены и были отправлены в тыл для охраны обоза и штаба и на случай преследования вылазки из Казани по Арской и Чувашской дорогам. Хан участвовал во всех военных советах во время осады. При общем ликовании русских после взятия города царю принес поздравление и Шах-Али, но в довольно сдержанных выражениях, — он кратко сказал: "Буди, государь, здрав, победив сопостаты, и на своей вотчине на Казани вовеки!" — на что Иван милостиво ответил, что хану самому известно, сколько раз посылались войска против Казани, известно также ожесточение казанцев, и вот теперь бог сотворил свой праведных суд — русским показал свое милосердие, а казанцам отмстил за кровь христианскую.[269] [168]

По окончании похода Шах-Али возвратился в Касимов к управлению своим уделом. В феврале 1552 года ему было обещано русским правительством за добровольную сдачу Казани наместнику "чего у государя похочет, тем его государь пожалует".[270] Хотя тогда хан не сдал добровольно Казани, а только оставил престол, но в мае 1552 года русское правительство наградило его всем, чего он просил. Просил он "в Мещере сел многих" и разрешения взять себе в жены царицу Сююн-Бике.[271]

Проект выдать Сююн-Бике за Шах-Али возникал у русского правительства еще в 1550 году и затем вновь в феврале 1552 г., о чем оно известило ее отца, князя Юсуфа. В мае 1552 года князь Юсуф просил выдать Сююн-Бике и Утямыша ему, но русское правительство ответило: "И мы для Юсуфа князя и вас для всех царицу жалуем, а хотим ее дать за Шигалея царя того для, чтобы вы о том порадовались".[272] В июне Иван IV писал мурзе Измаилу: "Прислал еси к нам просить Юсуфовы дочери Сююнбек царицы, чтобы нам ее к вам отпустити. И мы ее хотели к вам отпустити. И Шигалей царь нам бил челом, что и Сююнбек — юрт (удел) его, что была за братом его за Еналеем царем, и по вашему закону пригоже за ним быти. И мы вашу дружбу к себе попамятовали, Сююн-бек царицу полонянкою не захотели держати. Учинили есьмя царице добрую честь вас для, и дали ее за брата своего Шигалея царя, и Отемиш Кирея царя дали есьмя ей же кормити. И вы б, слыша то наше добро к себе, порадовалися".[273] Отцу и брату Сююн-Бике русское правительство даже писало, что Сююн-Бике по собственному желанию вышла за Шах-Али.[274]

Этот брак был, разумеется, не добровольным и обусловливался всецело политическими расчетами: русское правительство хотело устранить Сююн-Бике и ее сына от видов на казанский престол, соединивши этих представителей Крымской династии с верноподданным касимовским ханом. Сам Шах-Али едва-ли любил Сююн-Бике, так как после низложения ее, в 1551 году, когда возникал аналогичный проект, он "у себя ее держати не захотел", и Сююн-Бике была отправлена вместе с сыном в Россию. [169]

До князя Юсуфа доходили тревожные слухи, будто Шах-Али, по приказанию Ивана IV, замучил Сююн-Бике до смерти, отрезал ей нос и т. п., и по этому поводу между русским и ногайским правительствами возникла целая переписка. Русское правительство решило отправить ногайских послов в Касимов, где они лично убедились бы в невредимости Сююн-Бике. Иван IV писал при этом Шах-Али: "Писали к нам Исмаил мирза и Касай мирза и Юнус мирза — сказали де Юнусу князю, будто ты, брат наш, по нашему слову Сююнбек царицу казнил, носа ей срезал и поруганье великое учиня убил ее до смерти. И того для де Юсуф князь на нас гневается, послов и гостей к нам не посылает. А наши казаки Бахтеяр Баимаков с товарищи нам сказывали тоже, будто сказали Юсуфу князю, что дочь его казнена. А вожь Сююндюка-Тулусупова Карамыш Мустояпов нам сказывал, что Сююнбек-царицына мать сама ему говорила, что дочь ее казнена. И мы нынче ногайских послов отпустили в Ногаи, а Юнус-мирзину человеку Зиен-Алсю, да Али-мирзину человеку Бахты-Гильдею велели есмя заехать к тебе. И как Юнус-мирзин Зиен-Али и Бахты-Гильдей к тебе приедут, и ты б ему велел быти у себя да и у царицы бы если у своей у Сююнбек велел им быти, чтобы они ее видели, и отпустил бы еси их из Городка с ногайскими послы вместе. А будет Сююнбек царице пригоже от себя к отцу и к матери своей послати грамоты о своем здоровье известити и о их здоровье вспросити, и ты бы ей велел послати грамоты, каковы пригоже быти, да и поминок, что пригоже",[275] но при этом русское правительство требовало представления копий с писем Сююн-Бике к ее родителям, а также с писем Шах-Али к его тестю, если хан пожелает ему написать.

Шах-Али был ханом Касимовским до конца своих дней. В июле 1553 года он был вызван в Коломну, в виду ожидавшегося нападения крымских татар. С осени 1553 до конца 1557 он жил безвыездно в Касимове, в конце же этого года, при начале Ливонской войны, Шах-Али был призван в армию и отправлен на фронт. — "Войска наши в январе 1558 г. вступили в Ливонию, произвели в ней страшные опустошения, подходили к Дерпту, несколько раз разбивали немцев, были недалеко от Ревеля и Риги и наконец, обремененные добычей и обагренные кровью, в[170] феврале вышли обратно на русскую границу".[276] Немецкие современники — Генинг в "Liftlendishe Churlendishe Chronica" и Бреденбах в "Livonicae historiae compendiosa series", а также их последователи Hiarn, Kelch и др. приписывали Шах-Али все жестокости, совершенные русскими при завоевании Ливонии. Более правильный взгляд высказал Б. Руссов в "Chronica der Provintz Lyfflandt", в которой он говорит об опустошениях, произведенных в Ливонии русским войском под начальством Шах-Али, но прямо его не обвиняет и не приводит примеров его жестокости. Рижский бургомистр Франц Ниенштедт в "Liflandishe Chronik" даже хвалил Шах-Али и называл его человеком разумным: "Dieser war ein ansehnlicher, grosser Mann von Persohn, und auch verstandig und bescheiden"[277] ("он был значительной, важной особой, а также разумным и умеренным"). Летом 1558 года Шах-Али был вызван в Москву, и здесь ему был оказан почетный прием, как герою победоносной войны, а затем он возвратился в Касимов. — "Возвратившись в Касимов, Шах-Али зажил своею прежнею спокойною жизнью. Чуть ли не безвыездно пробыл он в Городке вплоть до начала 1562 года".[278] В 1562 году он опять был призван в армию и двинут на польский фронт, в Смоленск. "По приходе в Смоленск, хан должен был прибывшее с ним войско отправить… воевать Литву, ему же самому велено было оставаться в городе".[279] В конце 1562 года Шах-Али участвовал в походе, предпринятом самим Иваном IV и увенчавшемся взятием Полоцка; вероятно, вместе с царем он возвратился в Россию, в 1564 году он стоял в Вязьме, из Вязьмы был передвинут в Великие Луки, где и провел зиму 1564-65 года. Вскоре затем он был демобилизован, вероятно — вследствие нездоровья. По возвращении в Касимов он прожил недолго и скончался 20 апреля 1567 года.

Шах-Али умер бездетным. Одно время при нем жила племянница, казанская царевна — дочь Джан-Али, которую он принял к себе в дом и воспитывал, как дочь. В 1550-52 г. ее сватал ногайский мурза Измаил за своего сына, но свадьба эта не состоялась, так как русское правительство не разрешило выдать казанскую царевну за границу. В мае 1552 года царевна была выдана замуж за астраханского царевича Хайбуллу, выехавшего на службу[171] в Россию и получившего в управление город Юрьев.[280] Кроме дочери Джан-Али, Шах-Али воспитал еще двух близких родственниц (но не дочерей) Хан-Султан и Маги-Султан, — "Первая из них умерла в девицах в 1558 году, 27 лет от роду, другая пережила Шах-Али и в эпоху его кончины была еще не замужем".[281] Вскоре после кончины Шах-Али русское правительство предлагало крымскому хану Даулету женить сына или внука на Маги-Султан и взять в приданое г. Касимов.

От эпохи Шах-Али в Касимове сохранились его усыпальница с надгробными памятниками и минарет Ханской мечети. Памятник на могиле Шах-Али поставлен его приемною дочерью Маги-Султан.

Хан Утямыш, родившийся в 1546 году и провозглашенный ханом двух лет от рождения, в 1551 году был низложен и отправлен вместе со своею матерью, царицею Сююн-Бике, в Россию. В следующем году Сююн-Бике была выдана замуж за Шах-Али, и русское правительство писало ее отцу, князю Юсуфу: "Сына ее Утемешь Кирея царя ей же кормити дали… А Утемешь Кирей царь как подрастет, и мы его хотим тогда юртом устроити", т. е. дать ему удел,[282] но после взятия Казани 7-летний ребенок был разлучен с матерью. 8 января 1553 года он был крещен в Чудовом монастыре с именем Александра, — "и царь благоверный пожаловал царя Александра Сафакиреевича, велел жити у себя в царском своем дому, и повеле его учити грамоте, понеже юну ему сущу, да навыкнет страху божию и научится закону христианскому".[283] В конце 3553 г. Иван IV сообщал князю Юсуфу, что "внука его у себя держим за сына место".[284]

Несмотря на это, Утямыш-Александр прожил недолго и умер в Москве 11 июня 1566 года, в возрасте 20 лет. Он был погребен с членами царской фамилии в Архангельском соборе в кремле.

Хан Ядыгар, взятый в плен 2 октября 1552 года, был под конвоем доставлен в Москву. В январе 1553 года, ему предложено было креститься, за что была предложена свобода и почетное положение. 26 февраля 1553 года хан Ядыгар торжественно принял крещение, для чего должен[172] был окунуться в прорубь на Москве-реке у Тайницких ворот; при крещении ему было дано имя Симеон, — "и царь и великий князь царя Симеона пожаловал, дал ему двор в городе (кремле) и учинил у него в боярское место Ивана Петровича Заболоцкого и всех чиновников по чину государского, и учинил его не так, как пленных держат, как царя и царского сына по его достоянию".[285]

Хан Ядыгар-Симеон скончался в Москве 26 августа 1565 и был погребен в Благовещенской церкви Чудова монастыря.

У Ядыгара был брат — царевич Казы-Булат, непримиримый враг русских. Он придерживался дружбы с Гире ями и жил одно время в Крыму. Последний хан Астраханский Дервиш-Али в 1555 г. вызвал его из Крыма и назначил своим преемником. После оккупации русскими Астрахани Дервиш-Али эмигрировал в Азов и в Аравию (остаток жизни он провел в Мекке), а Казы-Булат уехал в Ногайское княжество. В 1558 г. русское правительство предлагало Казы-Булагу добровольно переселиться в Россию, но он на это не согласился.

Таким образом, все трое бывших ханов Казанских, попавших в Россию, умерли один вслед за другим на протяжении 1565–1567 годов. Из них лишь одному Шах-Али, усердному стороннику русской власти, удалось окончить дни мусульманином в родном ему Касимове. Что же касается двух остальных, то правительство митрополита Макария не могло отказать себе в удовольствии заставить их принять христианство. Крещеные ханы по смерти были погребены в кремлевских церквах — таково было соединение формального почета с издевательством над судьбой, в духе того фанатичного века. [173]


Примечания:



1

Следует лишь отметить, что в настоящем третьем издании, как и во втором (Казань, 1990 г.), публикаторы ограничились лишь исправлением типографических опечаток.



2

"Поволжье в XV и XVI веках", с. 131–132.



19

П.С.Р.Л. VI, 170.



20

П.С.Р.Л. VIII, 95 — Смирнов "Ист Крым. ханства" с. 201



21

П.С.Р.Л. VI, 179–180; VIII, 125.



22

П.С.Р.Л. V, 267



23

"Спутник по Казани", с. 39.



24

Любавский, "Русская история до конца XVI века", с 154



25

П.С.Р.Л. XIX, с. 19–20.



26

"Зап. о Московии", с. 139.



27

"Ист. г. Казани", изд. 5, с 22.



28

П.С.Р.Л. IV, с. 149.



192

Виппер "Иван Грозный, с. 34–35.



193

Царств. Книга., с. 153 и 155.



194

Относительно роли митрополита Макария в деле провозглашения Ивана царем см. Голубинский "История русской церкви", т. II, ч. I, с. 766–768.



195

Проф. Любавский "Русская история до конца XVI в.", с. 251.



196

М.Н. Покровский "Русская история", т. I, с. 315.



197

М. Н. Покровский "Русск. История в самом сжатом очерке", изд. 2-ое, с. 60.



198

Сочинения И. Пересветова до сих пор не вполне правильно истолкованы и объяснены. Так например, проф. Виппер считает, что под вельможами, стремящимися отклонить государя от сближения с войском, публицист разумеет "избранную раду", т. е. правительство митр. Макария ("Иван Грозный"), с. 56, тогда как в действительности публицист разумеет здесь бояр и княжат.



199

Царств. Книга., с. 162.



200

Царств. Книга., с. 162.



201

Виппер "Иван Грозный", с 55 и 59.



202

Царств. Книга, с. 165.



203

Царств. Книга, с. 166.



204

Царств. Книга, с. 164–165.



205

Царств. Книга, с. 170, 171.



206

Царств. Книга, с. 171.



207

Царств. Книга, с. 173.



208

Царств. Книга, с. 173–174.



209

Царств. Книга, с. 174.



210

Царст. Книга, с. 175.



211

Царств. Книга., с. 178.



212

Царств. Книга., с. 179.



213

Царств. Книга., с. 179.



214

Царств. Книга., с. 179.



215

Царств. Книга, с. 179, 180.



216

В печатном издании Царственной Книги титул Кул-Шерифа приведен в искаженной форме "Има-атет сеид", не поддающейся нашей дешифровке.



217

Царств. Книга, с. 183.



218

Царств. Книга, с. 184–185.



219

П.С.Р.Л. XIX, 75.



220

Царств. Книга, с. 193.



221

Царств. Книга, с. 197.



222

Царств. Книга, с. 198.



223

Царств. Книга, с. 200.



224

Это имя транскрибировано в русских документах неправильно, переделано на русских лад и должно было звучать по другому.



225

Вел. — Зерн. I, 316 и 370.



226

Кн. Курбский "История князя великого Московского", с. 15.



227

Вельяминов-Зернов, I, 372–373.



228

В официальном источнике — "Царственной Книге" приведена речь царя, произнесенная во время смотра перед походом; в этой речи царь объяснил солдатам: "Агаряне (мусульмане), они бога не имеют… мы же имеем владыку своего господа бога; аще за имя его постражем, да венцы мученически увяземся", (с. 226).



229

Царств. Книга, с. 235.



230

Никонов. Лет. VII, 149.



231

П.С.Р.Л. VI, 306; Вел. — Зерн. I, 386.



232

Царств. Книга, с. 305.



233

Курбский, с. 26–27.



234

Царств. Книга, с. 306.



235

Курбский, с. 27.



236

Курбский, с. 28.



237

Царств. Книга, с. 303.



238

Царств. Книга, с. 308.



239

Царств. Книга, с. 306.



240

Царств. Книга, с. 306.



241

Царств. Книга, с. 308–309.



242

Царств Книга, с. 311.



243

Царств Книга, с 313.



244

Царств. Книга, с. 308.



245

Царств. Книга, с. 313.



246

Царств. Книга, с. 332.



247

Царств. Книга, с. 335.



248

"Сундырская гора" — Каз. Губ. Вед. 1852, № 30



249

Там же.



250

Соловьев "Ист России" II, 88.



251

Разукрашенное легендарными подробностями предание об этом приведено в статье Сп. Михайлова "Сундырская гора" — Каз. Губ. Вед., 1852 г., № 30.



252

Соловьев "Ист. России", II, 89–90.



253

Соловьев "Ист. России" II, 409.



254

Соловьев "Истор. России" II, 410.



255

Строителем крепости и собора был архитектор Посник Яковлев — специалист по сооружению церквей и крепостей ("церковный и городовой мастер"). Ему же бала поручена в 1555 году постройка храма Василия Блаженного в Москве, сооруженного в память взятия Казани.



256

А. И. Анисимов "В поисках древне-русской живописи" — Казанский Музейный Вестник, 1920 г., № 3–4, с. 29.



257

"История князя великого Московского", с. 23.



258

"Поволжье в XV и XVI веках", с. 245.



259

"Русская история", I, с. 320–321.



260

Рукопись Азиатского Музея № 528, л. 450–451 цит. Вел. — Зер. I, 374–375.



261

Др. Рос. Вивл. IX, Перетяткович, с. 209–210.



262

В то время Россия вела войну с Польшей из-за Ливонии.



263

Флетчер в книге "О государстве русском" в 1588 г. писал: "После осады и пожара видны обширные пустые пространства в особенности в южной части города, которые еще недавно были покрыты домами".



264

"Русская История", I, 347.



265

Смирнов "Ист. Крым. ханства", с. 427.



266

"Чтения по ист. Ср. и Ниж. Поволжья", с. 113–116 и 120.



267

Никоновск. Лет. VIII, 4.



268

Царств. книга, с. 225.



269

Царств. книга, с. 311.



270

Царств. книга, с. 195.



271

Царств. книга, с. 218, Никон. Летопись VII, 115.



272

Прод. Др. Росс. Вивл. VIII, с. 310–311.



273

Прод. Др. Росс. Вивл. VIII, с. 334–336.



274

Прод. Др. Росс. Вивл. IX, с. 10–15.



275

Прод. Др. Росс. Вивл. IX, 145–148.



276

Вельяминов-Зернов, I, с. 428.



277

Отзывы немецких современников о Шах-Али приведены В.-З. I, 431–445.



278

Вельяминов-Зернов, I, с. 448.



279

Вельяминов-Зернов, I. с. 456.



280

Царств. Книга, с. 202.



281

Вел. — Зернов I, с. 486.



282

Прод. Др. Росс. Вивл. VIII, 310–311 и 334–336.



283

Царств. Книга, с. 333.



284

Прод. Др. Росс. Вивл. IX, 145–148.



285

Царств Книга, с 334.








Главная | Контакты | Прислать материал | Добавить в избранное | Сообщить об ошибке