ГЛАВА ШЕСТАЯ. Город Казань

Возникновение Казани. Местность, в которой расположена Казань, была обитаема с древнейших времен. В долинах Казанки и Волги, недалеко от Казани, открыты следы поселений, относящихся к каменному веку, а именно так называемые дюнные стоянки неолитической эпохи, древность которых определяется в 15–20 столетий до Р.Х. В неолитическую эпоху ряд дюнных стоянок тянулся в долине Волги около левого (северного и восточного) склона на значительном протяжении. Эти стоянки обычно располагались на средней террасе долины, не покрывающейся весенним разливом, и притом они находились по большей части на берегах тех протоков, которые тянутся параллельно течению Волги около левого края долины. Такие стоянки известны как выше Казани по Волге — у с. Васильева и у д. Займище, так и ниже — у д. Поповки, д. Кукушкино, д, Малых Отар, д. Победиловой, с. Больших Отар и т. д. В долине Казанки дюнная стоянка найдена у с. Савинова в 7 верстах от Казани. Ближайшими к городу являются стоянки у д. Поповки (около слободы Плетеней) и летняя стоянка в заливной части волжской долины, между Волгой и городом (по дороге от Бакалды в Ново-Татарскую слободу). Существование целого ряда дюнных стоянок на второй террасе волжской долины в непосредственной близости к городу дает возможность предполагать, что на территории, занятой нижней частью города, также могли быть неолитические поселения, расположенные по берегам оз. Кабана и протока Булака, но до настоящего времени они не были обнаружены.

От бронзового века до нас дошли находки из слободы завода № 40, верстах в семи от Казани, так что следует думать, что и в эту эпоху окрестности современного города также были населены. Наконец, к началу железного века относится целый могильник, расположенный на территории самой Казани и открытый В. И. Заусайловым в 1892 году. Этот могильник находится на дюне среди[246] заливных лугов между городом и Волгой (точнее, между вокзалом железной дороги и устьем); это урочище известно под названием Стекольного завода, усадьба которого занимает всю дюну. Могильник дал рад интересных находок, в настоящее время хранящихся в Гельсингфорсском музее в Финляндии (куда коллекция В. И. Заусайлова была продана в 1909 году), и оказался принадлежащим к так называемой "Пьяноборской культуре", оставившей ряд могильников в Казанском крае. Ближайшую аналогию к находкам Казанского могильника представляют предметы из могильников Айшинского (близ д. Нижней Айши в верховьях Казанки), Атамановского (близ д. Таршиной на р. Вятке в Малмыжском уезде Вятской губ.), а также находки близ д. Чумбари (в Уржумском уезде Вятской губ.) и поч. Безводного (на р. Пижме в Яранском уезде Вятской губ.). Все эти предметы относятся к эпохе около Р.Х.

В Болгарскую эпоху значительное поселение находилось на берегу озера Дальний Кабан, верстах в 6 от современной Казани. В настоящее время здесь расположен упраздненный Воскресенский монастырь (Архиерейская дача). В монастыре имеются следы мусульманского кладбища Болгарской эпохи. При постройке монастыря (1780 г.) часть каменных плит, уцелевших от кладбища, была положена в фундаменты зданий. Марджани сообщает: "При начале озера (Кабана), в усадьбе, служащей местопребыванием архиерея, есть древние мусульманские могилы. Когда там производилась стройка, то рабочие положили многие камни под строение. Заметив это, Григорий, который был в то время казанским епископом, а впоследствии сделался митрополитом, остановил рабочих и таким образом небольшая часть остатков сохранилась в целости".[417] В настоящее время в Воскресенском монастыре имеются два надгробных камня с арабскими надписями. Один камень находится при входе в монастырские ворота, направо, а другой — в палисаднике, разведенном перед архиерейским домом, около колокольни; возле последнего камня лежит осколок третьей такой же плиты; благочестивые мусульмане посещают эти могилы и приходят сюда помолиться.[418]

Точное чтение надписей на этих камнях до настоящего времени не установлено. Марджани разобрал, что под первым памятником погребен Хасан-бик, сын Мир-Махмуда. [247] Относительно второго памятника существуют разногласия между чтением Марджани и Н. И. Ашмарина: Марджани прочел на нем имя Ахмеда, тогда как Ашмарин видит тут женское имя Ылтын-Бюрды (?). Дата смерти лица, погребенного под вторым камнем, читается точно — 8 Зульхиджа 696 года гиджры, т. е. 27 сентября 1297 года.[419]

Татарские предания относят основание Казани также к Болгарской эпохе и связывают его с древним селением «Иски-Казан», т. е. Старая Казань, которая находится в 45 верстах от Казани, вверх по течению реки Казанки.

У татар сохранились предания, согласно которым современная Казань была основана переселенцами из Старой Казани. Татарские книжные предания связывают самое основание Старой Казани с разрушением Булгара Булат-Тимуром. В татарской редакции книги «Ферхег-Намэ» имеется рассказ о том, что по разрушении Булгара ханом Тимуром сыновья последнего булгарского хана Абдуллы, погибшего при падении города, царевичи Алтун-бик и Алим-бик успели бежать и поселились на месте Старой Казани.[420] То же предание повторяется в книге "Беан Дастан уд-Тарих", где говорится, что оба брата ушли на берег р. Казанки и основали там город Казань, что ныне известен под именем Иски-Казан.[421] Аналогичные сообщения имеются в "Повести о Несгораемой царевне"[422] и в книге "Дастан Аксак-Тимур", где имеется сообщение, что при завоевании Булгара Тимуром некоторые люди скрыли в лесу двух сыновей последнего булгарского хана Абдуллы — Галим-бека и Алтун-бека, из которых первому было 9, а второму 7 лет, и там воспитывали их до тех пор, пока продолжалась война. После войны спасенные князья основали Казань на р. Казанке.[423] Отрывки из этих преданий были изданы Георги и Рычковым в XVIII веке, впоследствии Кафтанниковым, Рыбушкиным, Фуксом, Маловым и др., а также нашли себе место во всех очерках Казанской истории, появлявшихся на татарском и русском языках.

Описания городища Иски-Казань даны Рычковым, Георги, Рыбушкиным, Маловым и П. А. Пономаревым. [248] Из этих описаний видно, что на территории городища имеется кладбище, где сохранились три каменные плиты с арабскими надписями. Одна из них имеет совершенно сгладившуюся надпись, другая — дату 1486 год, третья относится к 1494 году. Второе кладбище находится в 1/2 версте от городища, на поле деревни Старый Урмат; по преданию, здесь погребен Молла Хозей; кладбище расположено на берегу ручья, имеющего название «Ханский». В 11/2 версте от Иски-Казан, около д. Нижней Айшй находится могила княжны Гайши (Гайша-Бике), сестры Молла-Хозея. Татарские предания связывают Гайша-Бике и Молла-Хозея с Болгарской эпохой, так же как и сыновей последнего Болгарского хана Абдуллы, князей Алтуна и Галима. Нет ничего невероятного в том, что в Иски-Казан бежали жители г. Булгара при разрушении города Булат-Тимуром, и возможно, что члены ханской династии бежали из Булгара сюда.

Относительно даты основания Старой Казани имеются указания в татарских источниках: "Беан-Дастан уд-Тарих" и "Дастан Аксак-Тимур" (в рукописи, принадлежавшей Яковкину) называют годом основания Новой Казани 805 год гиджры, т. е. 1401–1402 годы по Р.Х., причем "Беан-Дастан уд-Тарих" говорит, что Новая Казань была основана жителями Старой Казани, спустя 104 года после

"построения Иски-Казани. Эта дата "Беан-Дастан уд-Тарих" совпадает с текстом "Дастан Аксак-Тимур", которая также относит основание Иски-Казани к 700 г. гиджры. Дату эту 700 год гиджры — 1300–1301 г. по Р.Х.[424] нельзя считать правдоподобной, так как разрушение Булгара Булат-Тимуром произошло значительно позднее, в 1361 году. В Иски-Казани имеются датированные памятники 1486 и 1494 годов, которые показывают, что город не был совершенно покинут с основанием Новой Казани, и, следовательно, нельзя считать, что Иски Казань существовала всего только 104 года, как думают некоторые.

У нас нет никаких подтверждений тому, что Новая Казань основана выходцами из Старой Казани, но нет также никаких оснований не доверять свидетельству татарских преданий. Мы уже говорили, что татарские источники относят основание Новой Казани к 804 году гиджры, т. е. 1401–1402 году по Р.Х. Эта дата является весьма вероятною: Казань, как крупный торговый центр, заменив[249]ший Булгар, должна была организоваться между 1361 (дата разрушения Булгара) и 1438 (основание Казанского ханства) годами. В русских летописях Казань упоминается впервые под 1376 годом: в Никоновской летописи говорится, что в этом году русские "приидоша к Казани, казанцы же изыдоша из града, князи Казанский де били челом, дорогу и таможники посадиша в Казани". Однако, это упоминание летописей о Казани оспаривается проф. С. М. Шпилевским, который высказал убеждение в том, что в летописном рассказе слова «Казань» и «казанцы» представляют собою позднейшую вставку, вместо слов «Булгар» и «болгары», так как в тексте другой летописи Воскресенской, под 1376 годом описан с большими подробностями тот же поход, но не против Казани, а против Булгара.[425] Далее Казань упоминается под 1382 годом в Архангельской летописи, где говорится, что Тохтамыш "посла в Болгары, во град Казань ко князем" повеление разграбить русских купцов. Это сообщение также заподозрено проф. С. М. Шпилевским в недостоверности, так как в Воскресенской летописи о Казани не упоминается, и говорится лишь, что "Тохтамыш посла татар своих в Болгары, есть град на Волзе", а в Никоновской летописи оба названия отождествляются: "во град нарицаемый Болгары, еже есть Казань на Волзе". Под 1398 г. Казань снова упоминается уже в нескольких летописях — Воскресенской, Софийской I и Новгородской IV; в этом году "вел. князь Василий Дмитриевич послал брата своего князя Юрья на Казань, на князя Семена (Суздальского)". В летописях Воскресенской, Никоновской, Костромской I, Софийской I, Софийской II, Новгородской IV и Львовской под 1399 годом рассказывается, что вел. кн. Василий Дмитриевич "послал брата своего князя Юрия Дмитриевича, а с ним воевод и старейших бояр и силу многу; они же шед взя город Болгары Великие, и град Жюкотин, и град Казань, и град Керменчюк, и всю землю их повоева".[426] Проф. С. М. Шпилевский подвергает сомнению и это упоминание о Казани. Он полагает, что в данном случае название Казань вставлено летописцами вместо слова Кашан, обозначающего болгарский город в низовьях Камы, и приводит в пользу своего предположения следующие соображения: "Если признаем в этом известии именно Казань, то неизвестно, почему не упоминается о[250] г. Кашане, между тем, как о соседнем, но более восточном, следовательно, дальнейшем на пути москвичей, Жукотине упоминается. Нельзя предполагать, что о Казани здесь упоминается, как о более важном городе: в то время Казань, как город более новый и удаленный от центра булгарской земли, не мог иметь особенного значения… Эти соображения приводят к возможности предполагать, что летописцы неизвестное и почти одинаковое с Казанью название Кашана заменили одно другим".[427] В Воскресенской летописи действительно имеется случай замены названия Кашана словом Казань — при описании похода новгородцев и устюжан в 1391 году.[428] Таким образом, упоминание русских источников о Казани, относящееся 1376, 1382 и 1398-99 годами, нельзя признать за вполне достоверные, татарские же источники "Беан-Дастан уд-Тарих" и "Дастан Аксак-Тимур" относят основание Казани к 1401–1402 году.

Название «Казань», по-татарски — «Казан» обозначает «котел». Трудно решить, что получило такое название прежде — селение или р. Казань, ныне называемая Казанкой. Возможно, что дать урочищу такое название помог самый характер местности в виде котловины, но приурочить его к определенному пункту в настоящее время нельзя, так как остается неизвестным, откуда ведется начало Казани. Судя по татарским преданиям, первоначально название это было применено к урочищу Старой Казани в 45 верстах от современного города.

Относительно основания Казани существуют многочисленные предания как среди татар, так и среди русских. Все эти предания можно, по нашему мнению, соединить в три цикла: 1) легенды, стремящиеся дать объяснение слову «Казань», 2) легенды о перенесении города и о змеях и 3) легенды о построении крепости. Все эти предания не имеют исторической ценности и представляют интерес исключительно лишь с точки зрения народного творчества и фольклора, для изучения так называемых странствующих сюжетов народной словесности. Легенда, объясняющая название Казани — «котел», записана впервые Георги в 1774 году; она рассказывает, что при построении города один княжеский служитель, черпая из реки воду, уронил свой котел (казан) в реку, отчего город и река стали называться Казанью. Легенды о змеях представляют более значительный интерес. По преданиям, место современной Казани было обильно змеями, причем[251] один змей был крылатым и жил на Змеиной Горе (Жылан-Тау) в окрестностях города (ныне Зилантова Гора, на которой находится Зилантовский монастырь); строителям города пришлось истребить змей посредством сожжения соломой; при истреблении змей крылатый дракон улетел со Змеиной горы и утонул по одному варианту — в озере Кабан, по другому — в Черном Озере. Легенды о чудовищных и летающих змеях существуют в нескольких местностях Казанского края: подобные предания относятся 1) к устью р. Зля, где было древнее поселение болгар, но "один дракон по имени Барадш начал мучать жителей этого города, которые были не в силах победить его; тогда, бросивши свой город, они переселились и основали новый город, которому присвоили название Бюляр",[429]2) к Змеиному ключу близ с. Рождественского-Ямаши, где "в горной пещере обитал огромный летучий змей, который долго опустошал окрестности, пожирал не только скот, не и людей, пока наконец древние жители здешних мест, подкараулив его в пещере, обложили ее соломой и хворостом и сожгли его",[430]3) к с. Чурилину, куда при истреблении змей в Казани крылатый дракон гнался, за истребителем-богатырем и настигший его у оврага "Алты- кутар" разорвал на 6 частей,[431]4) к Чертову городищу около г. Елабуги, откуда пред взятием Казани "излете змей велик, огнен, и на запад полете, всем нам зрящим и чудящимся, и невидим бысть из очию нашею".[432] Лично нам удалось записать в с. Котловке Елабужского уезда рассказ, показывающий, что жители этого села верят в существование в данной местности огромных змей величиною с бревно. Предание "о змеином жилище" на месте Казани впервые записано автором "Казанского Летописца" (П. С. Р. Л. XIX, с. 10–11). Как татарскими, так и русскими книжниками в эту легенду о змеях вкладывался аллегорический смысл, причем мусульмане старались видеть в змеях, изгнанных из Казани, язычество, побежденное мусульманством, а христиане подразумевали ислам, вытесненный христианством. К числу странствующих сказаний принадлежит легенда об основании крепости: при[252] закладке под фундамент должны были зарыть человека, и жребий пал на царского сына, но мастера зарыли вместо человека собаку, вследствие чего Казань должна была с течением времени пасть.[433] Аналогичные легенды существуют в различных местностях (напр. легенда о Коромысловой башне в Нижнем Новгороде) и отражают пережитки очень древних верований, требовавших человеческой жертвы при основании крепости; несомненно, мы имеем здесь дело с легендарным сюжетом, и значительно более древним, чем сама Казань и лишь впоследствии приуроченным к данному городу.

Первоначальным пунктом поселения в пределах современной Казани следует считать, по-видимому, урочище "Старое Городище", неоднократно упоминаемое в "Царственной Книге", в летописях, "Казанском Летописце" и в писцовой книге 1566-68 годов. В "Царственной Книге" ири описании размещения русских войск перед штурмом Казани место отряда М. П. Головина было определено "вверх по Казани, у старого городища".[434] В "Казанском Летописце" говорится, что "от нижних ворот от старого городища, сиречь от Збойливых ворот, идеже ныне храм Никола Чудотворец, из-за Поганых озерок, приступиша ертоул да передовой полк".[435] В писцовой книге 1566- 68 гг. упоминаются "ворота острожные Тульские против старого городища" и "против старого ж городища у боя ж долу на остроге башня без ворот".[436] Таким образом, местоположение Старого городища определяется следующими выражениями: "вверх по Казани (реке)", у "нижних ворот, сиречь Сбойливых, где ныне храм Николы Чудотворца (церковь Параскевы-Пятницы)" и "против Тульских ворот", находившихся недалеко от церкви Николы Тульского (ныне Казанский монастырь). Эти выражения приводят нас к местности по р. Казанке выше кремля, за Погаными озерками, в районе Пятницкой церкви и Казанского монастыря. Речь, очевидно, идет о том бугре, на котором расположен настоящее время Казанский монастырь. Позднее, в XVIII веке Старым городищем считался Федоровский бугор, находящийся еще далее вверх по Казанке, и в описании Казани, составленном Пестриковым[253] в 1739 году. Федоровский монастырь, стоящий на этом бугре, обозначен, как "Монастырь мужской на Старом Казанском городище". Это дало повод проф. Н. П. Загоскину и другим исследователям окончательно утверждать что урочище Старое городище находилось на Федоровском бугре, между тем, как мы предлагаем видеть в этом урочище тот бугор, ка котором стоит Казанский женский монастырь.

Местоположение города. Казань занимает треугольную оконечность возвышенности левого берега Волги, расположенную при соединении р. Казанки с волжской долиной Треугольник обращен вершиной на северо-запад, северной стороной — к р. Казанке, западной — к Волге, а на юго-востоке сливается с возвышенным плоскогорьем левого бе рега волжской долины. У подножия самой возвышенности, занятой городом, со стороны Волги, находится система озер и протоков, которые тянутся параллельно волжскому руслу. Эта система начинается около мыса, где Казанка выходит в долину Волги; здесь от Казанки отделяется речка Булак, которая соединяется с рядом длинных и узких озер, имеющих названия Ближний, Средний и Дальний Кабан. В центральной части возвышенности, занятой городом, находится длинная и глубокая впадина, вытянутая с юга на север. Эта впадина имеет выход к р. Казанке посредством глубокой ложбины, отделяющей Кремлевский бугор от Старого Городища. В центральной впадине и в ложбине в старину помещалась система озер и болот, ныне уже засыпанных и несуществующих. Озера эти имели названия «Белое», «Черное», «Банное» и «Поганое». Первое из них было расположено на верхней площадке современного Черноозсрского сада, второе — на нижней площадке его, Банное — на месте современного цирка, нижнее Поганое озеро — около Пятницкой церкви, Озера соединялись между собою протоками. В восточной части возвышенности была расположена небольшая ложбина, в которой имелось также "Поганое озеро", т. е. болото, занимавшее район современной Бассейной ул. и Театрального сада; место это доныне слывет под названием "Поганая лужа".

Склоны возвышенности, занятые городом, были изрезаны рядом оврагов. П. Заринский дает следующую характеристику этой местности: "Вся казанская горная цепь, не исключая гор, занятых городом, была изрезана оврагами, изменявшими свой вид и направление ежегодно от весеннего таяния снегов и от происходящих от этого таяния и от проливных дождей потоков. Причиною промоин и[254] обвалов была отчасти глинистая и отчасти песчаная почва самих гор, удоборазмываемых напором весенних и атмосферных вод. И до сих пор ежегодно, после каждого ливня, мы бываем свидетелями разрушения мостовой на казанских городовых спусках близ гостиного двора на Петропавловской улице и около университета. Мы хорошо поймем характер казанской местности в XVI веке, которому не знакома была каменная мостовая, если присмотримся к местности казанских кварталов на Первой, Второй и Третьей горах. Нам понятно будет, почему в Писцовой книге г. Казани 1556 года некоторые улицы и переулки характеризуются словами "на горе", "под горой", "за врагом", "на вымле", "на щели", "над боераком" и т. п. С другой стороны, эта глинистая почва, на которой расположилась Казань, вследствие свойства глины нескоро пропускать сквозь себя воду, была причиной того, что в XVI веке Казань плавала в грязи. В ней существовали исторические, никогда не просыхавшие лужи. В Писцовой книге встречаются выражения: "да дома стоят против лужи"…[437]

К р. Казанке выходил один овраг, занятый в настоящее время Кошачьим переулком. Верховья этого оврага, составляя развилину, одна ветвь которой пересекала современную Покровскую улицу в районе Земской больницы и дома Лебедева и подходила к Черному озеру около дома Банарцева, тогда как другая ветвь проходила между современными улицами Малой Казанской и Поповой Горой, В сторону Волги был обращен глубокий и длинный овраг, по которому в настоящее время проходит Рыбнорядская улица. Этот овраг, который мы будем называть для краткости Рыбнорядским, своими верховьями подходил к Черноозерской впадине (в районе современной Николаевской площади), и к Арскому полю (в районе Панаевского сада). Имея правый, северный берег крутым и обрывистым, а слева принимая несколько побочных оврагов (овраги Кузнечного и Собачьего переулков), он выходил на низменную равнину в местности современной Рыбной площади, против самого места соединения р. Булака с озером Ближним Кабаном. Третий овраг, известный под названием «Тезицкого» (у Марджани — овраг Таджик) отделял Кремлевский бугор от возвышенности, на которой расположена Воскресенская улица. Этот короткий овраг, ныне засыпанный, князь А. М. Курбский считал за искусственный ров: "От тоя реки (Булака) ров копан, зело глубокий, аж до озерка, реченного Поганого, еже лежит[255] подле самого Казань-реку".[438] Проф. С. М. Шпилевский считал, что эти слова относятся не к Тезицкому оврагу, а к Рыбнорядскому.

Черноозерской впадиной и ложбиной Поганых озер, а также оврагами город был расчленен на несколько отдельных частей, имевших вид холмов или бугров — 1) Кремлевский бугор между Булаком, Казанкой, ложбиной Поганых озер и Тезицким оврагом; этот бугор представлял собою крайнюю оконечность возвышенности, на которой расположена Казань, между Казанкой и волжской долиной, 2) Воскресенский бугор между Булаком, Тезицким оврагом Черноозерскою впадиною и Рыбнорядским оврагом; на этом бугре в настоящее время расположена Воскресенская улица; 3) бугор Старого городища между р. Казанкой, оврагом Кошачьего переулка и ложбиной Поганых озер; на этом бугре стоит Казанский женский монастырь; 4) Театральный бугор между Рыбнорядским оврагом, Черноозерскою впадиною, оврагом Кошачьего переулка и р. Казанкой. Восточной частью Театральный бугор сливался с возвышенностями, расположенными за пределами города. Местность, непосредственно примыкавшая к городу со стороны этой возвышенности, имела название "Арское поле", В старину оно начиналось от Пушкииской улицы, и вся современная Грузинская улица входила в состав Арского поля, впоследствии же, с расширением города, под этим названием была известна площадь дальше к востоку, ныне застроенная зданиями Художественной школы, Политехникума, Родионовского института, Высших женских курсов, Военного госпиталя и т. д.

В настоящее время обрывистые склоны возвышенности и оврагов в значительной степени спланированы. Лучше всего сохранились естественные склоны на северном и восточной стороне Кремлевского бугра. Крутой, утесистый склон к р. Казанке в районе Нагорной, Засыпкикой и Нижке-Федоровской улиц застроен домами и сохранился лишь дальше к востоку, на Федоровском бугре. Обрывистые склоны оврага Кошачьего переулка застроены также домами. Края Черноозерской впадины спланированы, и лишь на Николаевской площади сохранились естественные склоны Воскресенского бугра (в садах Крупенниковых и Ушковых), имеющие внушительный вид. В Державинском саду и во дворе 2-го дома Советов — остатки склонов к[256] Черноозерской впадине. Рыбнорядский овраг, несмотря на то, что он сплошь застроен домами, сохранил гористый характер со стороны Воскресенской улицы (дома Орлова, Магницкого, Немировича-Данченко). В сторону Булака и Волги возвышенность, занятая городом, имела более отлогий склон, чем к Казанке. Следы обрывов здесь сохранились в университетском саду и вдоль Мало-Проломной улицы (д. Эккерман), но местность в значительной степени спланирована. Тезицкий овраг совершенно засыпан, и лишь на Ивановском спуске сохранились признаки впадины, отделявшей Кремлевский бугор от Воскресенского.

Крепостная стена. В эпоху Казанского ханства город был окружен деревянной стеной с башнями и воротами. До нас дошло 10 названий ворот, приведенных в русской передаче при описании осады 1552 года в "Царственной Книге", Названия эти следующие: Арские (стр. 270, 287, 291, 294, 295), Аталыковы (стр.270, 284, 293, 294, 296, 299), Елбугины (стр.286, 299), Збойливые (стр.280, 299), Кабацкие (стр. 280, 299), Крымские (стр. 277, 280), Муралеевы (стр. 284, 299, 311), Ногайские (стр. 296), Тюменские (стр. 284, 294, 299) и Царевы (стр. 270, 290, 291, 294, 296; на стр. 298 эти ворота названы «Царские», они упоминаются также на стр. 200 при описании событий 9 марта 1552 года). В "Казанском Летописце" упоминаются 9 названий ворот — Арские (стр. 117, 426, 433, 457, 469), Елбугины (стр. 118), Збойливые (стр. 435, 461), Кебековы (стр. 118), Муралеевы (стр. 155), двое Ногайские (стр. 118, 433), Царевы и Водяные (стр. 118). Различные названия ворот по обоим источникам возможно отождествить: Кебековы ворота совпадают с Кабацкими. Приведенные названия, данные воротам татарского города иностранцами, не могут дать точного представления о татарских названиях этих ворот. Названия «Збойловые» и «Водяные» являются словами русского происхождения и в лучшем случае могут быть переводом соответствующих татарских названий. «Збойливый» или правильнее — «Сбойливый» обозначает "то, что легко сбить, что легко сбивается";[439] это название было дано воротам, наиболее слабым по своему местоположению — в овраге между холмами. Название «Водяные» обозначает ворота, выходившие к воде (к р. Казанке), и являются обычным для русской военной терминологии данного времени. Все названия Казанских ворот, известные из русских источников, можно разделить на 3 группы — 1) названия, получившие начало от лич[257]ных имен (Аталыковы, Елбугины, Кебековы, Муралеевы, Царевы), 2) название, полученное от союзных народоЕ (Крымские, Ногайские и Тюменские), 3) название, определяющееся местоположением (Арские, Сбойливые, Кабацкие, Водяные). Трудно сказать, какие из этих названий являются более достоверными, а также трудно гадать о причинах того или иного наименования. Можно лишь предполагать, что Муралеевы ворота получили название от того, что близ них был расположен дворец князя Нур-Али Ширин; Царевы (Ханские) ворота названы в честь ханов, как главные ворота столицы: через эти ворота должен был совершиться парадный въезд русского наместника в город, назначенный на 9 марта 1552 года; Арские ворота получили название, по всей вероятности от того, что были расположены на Арской дороге, ведшей на Арское поле и к городу Арску; можно также догадываться, что от Ногайских ворот начиналась Ногайская дорога — путь в Сарайчик, имевший важное промышленное значение.

Через 14 лет после взятия города русская Писцовая книга говорит, что "ставлен острог по крепостям, по горам и по заразам (оврагам), а где острог без крепостей и по ровному месту, в тех местах по-за острогу рвы невеликие копаны подле острогу".[440] Это сообщение свидетельствует о том, что при сооружении крепостных стек придерживались естественных рубежей, укрепленных самой природой, — ставили стены по «крепостям», по горам и оврагам. Русские исследователи неоднократно пытались восстановить линию стен татарской Казани. В 1770-х гс дах директор Казанской гимназии Юлий Каниц составил план стен татарской Казани, включивши в нее пространство, ограниченное устьем Булака, р. Казанкой (до Федоровского бугра), Рыбнорядским оврагом и Московской улицей. Таким образом, по предположению Каница в татарскую крепость входила не только верхняя часть города, но также нижняя часть — Проломная улица и часть Забулачья. Основанием для этого Каницу послужил маршрут ежегодных крестных ходов, совершаемых в Казани 2 и 20 июля вокруг древних стен города: 2 июля процессия начинается от кремля, идет за Булак по последнему мосту, направляется по Московской ул. до церкви 4-х Евангелистов, следует по первому мосту через Булак на Рыбную площадь и возвращается в кремль по Проломной улице; 20 июля процессия идет по Проломной до Рыбной площади, поднимается вверх по Рыбнорядской, следует по[258] Пушкинской улице до Федоровского монастыря и возвращается в кремль по Нижне-Федоровской и Засыпкиной улицам. Каниц очертил линию стен татарской Казани по сумме обоих маршрутов. Ошибочность такого предположения была доказана П. Заринским, который заметил, что маршрут крестных ходов, установленных в 1654 году, не может служить основанием при определении стен татарской Казани и дает указание лишь на стены русской Казани в XVII веке. Заринский приводит ряд мест из русских источников, доказывающих, что стены крепости в эпоху Казанского ханства не простирались на Забулачье. и на плане татарской Казани, приложенной к книге Заринского, стены охватывают Кремлевский бугор с северной стороны от Консисторских ворот до Преображенских, у Преображенских ворот спускаются в нижнюю часть города и идут к Гостинодворскому мосту на Булаке, здесь поворачивают на юго-восток, пересекают Проломную у дома Шамиль, поднимаются на Воскресенский бугор на территорию университета, спускаются в районе клинической горы на Николаевскую площадь, пересекают Покровскую улицу близ почтамта, отсюда направляются к Губернской тюрьме и затем по прямой линии к Консисторским воротам кремля. Таким образом, линия татарских стен Казани, начертанная П. Заринским не опирается на естественные рубежи и преграды: с запада стена идет по нижней части города ломаной линией, на юге — не достигает Рыбнорядского оврага, на востоке совершенно произвольная ломаная линия оставляет далеко в стороне все естественные рубежи, в том числе и склон в долину Казанки.

Мы полагаем, что такое представление о расположении крепостных стен татарской Казани не соответствует действительности, и думаем, что стены придерживались естественных рубежей — шли "по крепостям, по горам и по заразам", где только было возможно. Естественными рубежами являлись склоны возвышенности к Казанке и к Волге, а также Рыбнорядский овраг. Мы думаем, что стены татарской Казани не спускались в нижнюю часть города и оставляли вне крепости не только Забулачье, но и Проломную улицу. Таким образом, по нашему предположению, стены охватывали Кремлевский бугор с северной и западной стороны от Консисторских ворот до угловой башни близ Преображенских ворот; здесь стена пересекала Тезицкий овраг и шла вдоль Воскресенского бугра над линией современной Малой Проломной улицы до встречи с Рыбнорядским оврагом; далее стена шла над Рыбноряд[259]ским оврагом к Николаевской площади. От Консисторских ворот, где стена пересекала ложбину Поганых озер, она поднималась ча Старое Городище у Пятницкой церкви и шла по краю возвышенности, которая круто обрывается к р. Казанке, вдоль Нагорной улицы, над Засыпкиной к Нижне-Федоровской, пересекая овраг Кошачьего переулка. Наиболее неопределенным является местоположение стены между р. Казанкой и Рыбнорядским оврагом, так как на этом пространстве не имеется ясно выраженных естественных рубежей. Это был самый слабый участок крепостной обороны. Каниц включает в пределы татарской Казани Федоровский бугор, ведя линию стены по Пушкинской улице, Заринский оставляет вне стен не только улицу Пушкина и Федоровский бугор, но даже Касаткину улицу, Попову гору и Кошачий переулок. За отсутствием определенных указаний в источниках мы не можем: высказать определенного мнения, ко самым естественным было бы предполагать, что стена шла от устья оврага Кошачьего переулка к Арскому полю по прямой линии, оставляя вне крепости Поганое озеро, расположенное в районе Театрального сада. При таком направлении стена проходила бы между линиями современных улиц Касаткиной и Поповой горы, составляющей как раз продолжение Нагорной улицы, по которой проходила стена. Намеченная нами линия стен татарской Казани неожиданно находит себе подтверждение в том старом мотиве, который был принят еще Каницем за основу его предположений и впоследствии отвергнут был Заринским. Мы говорим о маршруте крестного хода вокруг стен Казани, установленного в 1654 году. Каниц в своих предположениях соединил в одно целое маршрут обоих процессий — 2 и 20 июля и получил результаты, не выдержавшие критики со стороны П. Заринского. Поэтому и самый маршрут, как источник пригодный для определения стен татарской Казани, был опорочен. Но нельзя не обратить внимания на то, что если мы рассмотрим маршрут лишь одного крестного хода, совершаемого 20 июля, то получим полное совпадение с очерченной нами линией стен татарской Казани: маршрут проходит по улицам как раз таким образом, что вся линия стен остается внутри, будучи включена в тот магический круг, который должен был спасти город от морового поветрия, согласно с народными верованиями данной эпохи. Мы не берем маршрута крестного хода за основание своих соображений и отмечаем лишь совпадение, вытекающее из сравнения маршрута процессии с предполагаемой линией древних стен города; может[260] быть, маршрут имеет значение большее, чем то, какое ему приписывал П. Заринский.

Еще более трудной задачей является попытка приурочить крепостные ворота к определенным пунктам линии стен. Прежде всего, нам в точности неизвестно число всех ворот: мы имеем в "Царственной Книге" 10 названий ворот, в "Казанском Летописце" — 9, и названия эти не совпадают, В обоих источниках одинаково названы 7 ворот (Арские, Елбугины, Сбойливые, Кабацкие-Кебековы, Муралеевы, Ногайские и Царевы); в "Царственной Книге" отсутствует упоминание о вторых Ногайских воротах и о Водяных, "Казанский Летописец" не называет Аталыковых, Крымских, Тюменских ворот. Упоминание Ногайских ворот в "Царственной Книге" является единичным, и в распределении участков фронта перед штурмом эти ворота не значатся. Из сопоставления следующих мест "Царственной Книги": "Воеводы же став во рву против Царевых ворот, и Арских, и Аталыковых, также и Тюменских по всему рву и туры утвердиша" (стр. 295), "мосты же у Царевых ворот и у Аталыковых, и у Ногайских и через всю нощь горело", можно думать, что Тюменские ворота отождествляются с Ногайскими. Вторые Ногайские ворота, поименованные в "Казанском Летописце", должны быть отождествлены с Крымскими или с Аталыковыми воротами "Царственной Книги", Тождество Водяных ворот с Елбугиными доказывается "Отрывком русской летописи", где говорится: "А с Казани реки к стене приступиша правая рука от Водяных ворот".[441] С. М. Шпилевский говорит: "Название Курбским Елбугиных ворот «нижайшими» соответствует их положению: соответствующая им в настоящее время угольная башня размывается разливом Казанки. Эти ворота в "Отрывке русской летописи" названы, очевидно, по их положению в отложении к Казанке "Водяными".[442] В "Казанском Летописце" при описании взятия Казани говорится о 9 воротах: "Единем часом мало трудни девятеры врата града изломиша".[443] Это заставляет предполагать в Казани 9 ворот, тогда как Заринский насчитывал в татарской Казани 10 ворот, считая Ногайские и Тюменские за отдельные.

Ключ к определению пунктов, в которых были расположены ворота татарской Казани, дает помещенное в "Царственной Книге" распределение ворот по участкам русских полков во время осады 1552 года: из него мы[261] узнаем, что Арские, Царевы, Крымские и Аталыковы ворота были на фронте Большого полка (стр. 290, 291, 277, 299), Кабацкие ворота — на фронте Передового полка (стр. 299), Сбойливые — ертоула (стр. 293, 299), Елбугины — на участке Правой руки (стр. 299), Муралеевы — Сторожевого полка (стр. 299), Тюменские ворота — на фронте Левой руки (стр. 299). Из размещения же полков (стр. 263) можно определить, что Арские и Царевы ворота были обращены к Арскому полю, Кабацкие — также Сбойливые и Елбугины — против р. Казанки, Муралеевы — против устья Булака, Тюменские и Аталыковы — против Булака (стр.284). Легче всего определяется местоположение ворот Муралеевых, Елбугиных и Тюменских, которые совпадают с воротами каменной крепости, построенной русскими на Кремлевском бугре. Ворота Нур-Али (Муралеевы) против устья Булака соответствуют современным Тайницким воротам. От этих ворот было кратчайшее расстояние до ханского двора, удобное для проезда, почему через них и совершился въезд в Казань Ивана IV.[444] Елбугины ворота соответствуют северо-восточным воротам кремля, находящимся против городской мельницы на р. Казанке: через эти ворота произошло бегство казанцев из ханского дворца при взятии города русскими.[445] Тюменские ворота соответствуют современным Преображенским воротам, находящимся в юго-западной части кремля, на территории Спасского монастыря: в XVI веке эти ворота назывались Сергиевскими, и в Писцовой книге 1566-68 г. встречается выражение "у Тюменских ворот, что ныне Сергиевские ворота".[446]

С большими затруднениями поддается определению местоположение прочих ворот. Сбойливые ворота Писцовая книга помещает на Кремлевском бугре, когда говорит: "В городе же (т. е. кремле) у Збойливых ворот, что ныне Дмитриевские ворота",[447] тогда как "Казанский Летописец" помещает их на Старом Городище, допуская выражение "от нижних ворот, от старого городища, сиречь от Збойливых ворот, идеже ныне храм Никола Чудотворец (Пятницкая церковь)".[448] Как бы то ни было, местоположение Сбойливых ворот определяется в ложбине Поганых озер близ современной Пятницкой церкви, и существующее противоречие обоих источников не нарушает[262] такого определения, которое объясняет и причину наименования ворот «Сбойливыми»: они были расположены в низине и представляли слабый пункт оборонительной линии. Местоположение Кабацких или Кебековых ворот не поддается определению, так как самая линия стен на этом участке нам неизвестна. Можно указать два пункта, где могли бы быть расположены эти ворота — либо над спуском к Казанке, существующим близ Евдокиинской церкви (Поперечно-Казанская улица), либо в районе Поганого озера (Бассейная улица), в последнем случае они были обращены в сторону Арского поля. Арские ворота определяются пересечением линии стен и Арской дороги; Арская дорога — современная Грузинская улица, а Покровская улица еще в XVIII в. называлась Арскою улицей.[449] Они были расположены в районе Театральной площади, примерно на перекрестке Грузинской и Пушкинской улицы. Ханские или Царевы ворота представляли собою главные крепостные ворота татарской Казани. Эти ворота находились неподалеку от Арских ворот, так как источники нередко упоминают их вместе.[450] На коротком участке от Арских ворот до Рыбнорядского оврага можно указать лишь одно место, удобное для ворот — район Николаевской площади, у подошвы Клинической горы и при начале оврага, по которому, по-видимому, пролегал как и в настоящее время наиболее отлогий подъем из нижней части города в верхнюю. Крымские и Аталыковы ворота были расположены на западном склоне Воскресенского бугра. На этой линии можно указать лишь два пункта с более отлогими спусками, которые могли служить для проезда в ворота. Эти спуски находятся на Гостиннодворской и Воскресенской горе (Поперечно-Воскресенская улица); прочие спуски (Петропавловский, Судейский и Университетский) имеют сравнительно недавнее происхождение и слабо еще спланированы; спуск с Воскресенской горы Поп. — Воскрес. улица) был вполне упорядочен также лишь в XIX веке и становится понятным, почему главный въезд в крепость снизу вел не по этому спуску, а по Рыбнорядскому оврагу через Ханские (Царевы) ворота. Касаясь более точного размещения ворот, следует приурочивать Крымские к Воскресенской горе (район университетской обсерватории), Аталыковы же ворота — к Гостинодворскому спуску, так как эти ворота были ближайшими[263] к Тюменским воротам, и минный подкоп под стены Казани был заложен на участке стены между этими воротами.[451]

П. Заринский на плане стен татарской Казани поместил Сбойливые ворота в ложбине Поганых озер, Кабацкие ворота — над Евдокиинским спуском к р. Казанке, Арские ворота — в конце Покровской улицы (дом Персон), Царевы — на Клинической горе (сад Ушковых), Ногайские и Крымские — на университетском дворе, Аталыковы — у подножия Воскресенской горы (д. Шамиль на Проломной ул.). Пункты расхождения между Заринским и нами обусловлены различным определением линии стен. Из 9 ворот целых 6 мы помещаем в том же районе, что и Заринский. Ханские (Царевы) ворота мы помещаем на Николаевской площади, у подножия Клинической горы, Ногайские ворота отождествляются нами с Крымскими и помещаются на Воскресенском спуске (у подножия которого Заринский ставит Аталыковы ворота), Аталыковы же ворота мы переносим ближе к Кремлевскому бугру, на Гостиннодворскую гбру. Таким образом, существенных расхождений между Заринским и нами не имеется, и местоположение ворот татарской Казани можно считать достаточно твердо определенным.

Превосходно укрепленная природою, Казань была защищена искусством татар, вызывавшим похвальные отзывы даже от врагов: "Казанский Летописец" сообщает, что при объезде Ивана IV вокруг стен Казани царь "смотряще стенные высоты и мест преступных и увидев удивися необычной красоте стен крепости града".[452] Особенно неприступной Казанская крепость была со стороны р. Казанки, где стена шла по гребню высокой обрывистой горы (Нагорная улица, над Засыпкиной и Нижне-Федоровской). Князь А. М. Курбский, во время осады стоявший за р. Казанкой, писал: "И случилось нам стояти на месте в равнине, на лугу, между великими блаты, граду же с нашей стороне на превеликой горе стоящу, и сего ради зело нам, паче всех нужно (т. е. трудно) было от огненные стрельбы с града".[453]"Казанский Летописец" описывал казанские укрепления в следующих выражениях: "Град же Казань зело крепок, вельми, стоит на месте высоце, промеж двою рек Казани и Булака, и согражден в седмь стен, в велицех и толстых древесех дубовых: в стенах же[264] сыпан внутри хрящ и песок и мелкое каменье, толстина же градная от рек, от Казани и от Булака, трех сажен, и те бо места ратным неприступные… и яко крепкими стенами и водами в круг обведен бе град, и токмо со единыя града с поля Арского приступ мал, но туда стена градная была в толстоту 7 сажен и прскопана около ея стремнина велия, глубока. И от сего казанцы немалу себе притяжаша крепость, не бояхуся никого же, аще и вси царства окольняя совокупльшася восстанут и подвигнутся на них, крепок бо бе град их".[454] Устройство стен в виде городен, наполненных землей и камнями подтверждается "Царственной Книгой", которая говорит: "Стена городная обгоре, и земля из города сыпася: бе бо весь град насыпан землею и хрящем".[455]

С западной и юго-восточной сторон, где стена была обращена к Булаку и к Арскому полю, казанская крепость была опоясана, сверх того, рвом. Ров шел параллельно стене по косогору с западного склона Воскресенского бугра, а между Рыбнорядским оврагом и р. Казанкой он шел по ровному месту. Писцовая книга 1566 г. сообщает, что "где острог без крепостей и по ровному месту, в тех местах по-за острогу рвы невеликие копаны подле острога".[456] В "Царственной книге" упоминаются рвы перед Тюменскими, Аталыковыми, Ногайскими, Царевыми (Ханскими) и Арскими воротами.[457] Кн. Курбский говорит о рве со стороны Арского поля: "От тоя реки (Булака) около города ров копан зело глубокий аж до езерка, реченного Поганого, еже лежит под самою Казань-реку".[458]"Царственная книга" сообщает, что ров со стороны Арского поля имел поперек 3 сажени, а в глубину 7 сажен.[459] Около ворот через рвы были перекинуты мосты.[460] Кроме того, по-видимому, имелись подземные ходы, которые вели из крепости в рвы: "Царственная книга" упоминает, что во время вылазок "вмещаху погании во рвы своя; воини же царевы и во рвех их побиваху, они же норами своими во град утекаху".[461] В Казани существует предание о том, что подземный ход татарской эпохи имеется в д. Шамиль (угол Проломной и Поперечно-Воскресснской ул.). Это предание может слу[265]жить указанием на существование тайника близ Крымских ворот татарской Казани.

Кремлевский бугор. Казанская крепость была наполнена различными зданиями. Среди них наше внимание привлекает прежде всего ханский дворец. Он был расположен на северной оконечности Кремлевского бугра, на том крайнем мысу, который находится при выходе р. Казанки в долину Волги, и которым заканчивается возвышенность, занятая Казанью. В настоящее время на этом месте находится губернаторский дворец. Ханский дворец состоял из нескольких каменных и деревянных построек. связанных между собою и обнесенных деревянной оградой — "бе зело крепок, между палат и мечетей каменных, оплотом великим обточен".[462] Писцовая книга 1566 г. описывает разрушенный ханский дворец в следующих выражениях: "Да у Введенья Пречистые (дворцовая церковь) — место, что был Царев двор, а на месте две палаты старые, у одное палаты сушило на подсенье, да изба 4-х сажен меж угол, да перед Царским двором полата старая ж, да подле Царского ж двора полата".[463] Таким образом, через 14 лет после падения Казанского ханства на месте дворца уцелели два каменных и одно деревянное здания внутри двора, и кроме того — каменное здание "перед двором" и такое же "подле двора". В Писцовой книге еще упоминаются "палата у Царева двора",[464]"малая палата у Царева двора"[465] и "палата против Царева двора",[466] но выяснить, какое отношение эти палаты имели к ранее названным, невозможно; по всей вероятности, это те же палаты, которые были уже перечислены. "Казанский Летописец" также отмечает существование нескольких зданий в ханском дворе, когда сообщает, что в 1551 г. русский воевода "стояше во цареве дворе, во инех палатах".[467] Как бы то ни было, становится очевидным, что ханский дворец являлся сложным сооружением — целой системой построек, в состав которой входили каменные палаты и деревянные клети, объединенные оградой — оплотом. Размер отдельных составных частей был, по-видимому, невелик — Писцовая книга отмечает избу в 4 сажени "меж угол". Таким образом, ханский дворец представляется в виде группы маленьких, уютных строений[266].

Русские оставили опустевший ханский дворец необитаемым и обратили его в арсенал. В XVIII веке уцелевшие ханские здания вошли в состав комендантского дома, сооруженного в начале 1730-х годов. На планах конца XVIII столетия обозначены здания: 1) на месте губернаторского дворца и 2) между дворцовою церковью и Тайницкими воротами; проф. С. М. Шпилевский предполагал, что эти "два здания, вероятно, остатки вышеупомянутых в Писцовой книге палат на Царском дворе и около него".[468] Заброшенный новыми хозяевами Казани, ханский дворец пришел в упадок, но каменные постройки татарской эпохи в течение трех веков противостояли невзгодам и времени. В начале XIX века они еще существовали и сохранились бы до настоящего времени, если бы не были уничтожены по предписанию местных властей. К. Милкович сообщает, что в 1804 г. в крепости видны были стены и остатки дворца бывших казанских ханов.[469] В "Казанских Известиях" 1815 года упоминается о древнем "Сумбекином дворце, разломанном лет 15 назад".[470] Фукс сообщает, что "в 1807 году разломан в здешней крепости Ханский дворец — последний остаток татарской архитектуры".[471] Второв в конце 1830-х годов писал, что "за северо-западными воротами Сумбекиной башни еще в недавнее время находились развалины так называемого Сумбекина дворца, ныне их уже нет".[472] Н. П. Загоскин предполагал, что в составе построек комендантского дома каменные здания татарской эпохи могли уцелеть вплоть до закладки губернаторского дворца, т. е. до начала 1840-х годов: "Обветшалые стены старого комендантского дома были снесены при построении нынешнего кремлевского дворца (заложен весною 1845 г.), следовательно, мы получаем основание утверждать, что последние остатки находившегося здесь когда-то дворда казанских ханов были уничтожены лишь в конце 30-х или в начале 40-х годов текущего (XIX) столетия".[473] [267]

К сожалению, до настоящего времени не производилось ни разу попыток найти следы ханского дворца. Татарская Казань до сих пор лежит в земле и ждет своих исследователей. Местные археологи проявляли по отношению к татарской Казани непонятное равнодушие. Общество Археологии, Истории и Этнографии при Казанском университете, существующее 45 лет, неоднократно производило исследования в Булгаре, Биляре и других пунктах, но совершенно не интересовалось самой Казанью, расположенной на месте многолюдного татарского города XV–XVI веков. Нетронутая почва кремля хранит в себе многочисленные остатки татарской старины и обещает исследователям обильную жатву. Доказательством этого могут служить те находки, которые были обнаружены случайно в 1861 году при перестройке крыльца Кафедрального собора: обнаружены были обломки лепных украшений от каменных зданий, с интересным орнаментом, сфероконические сосуды Булгарского типа, несколько сошников, клад московских монет и т. д. Часть этих находок хранится в музее Географического кабинета Казанского университета. Почва кремля покрыта культурным слоем значительной толщины, в чем мы лично убедились при осмотре случайных разрезов близ Елбугиных и Тюменских ворот. Наиболее удобным пунктом для археологических исследований в Казанском кремле является как раз район ханского дворца — территория двора и сада, принадлежащая к усадьбе губернаторского дворца: это пространство наименее плотно застроено и в то же время представляет особенно интересный пункт в историческом отношении.

Рядом с ханским дворцом стояла каменная мечеть. Русские обратили ее. как и дворец, в склад оружия: в Писцовой книге упоминаются склад ядер и железных предметов "у Царского старого двора в мечети",[474] а также-склад пороха "против Благовещения (т. е. Кафедрального собора) в мечети".[475] Обломки лепных украшений, найденные в 1861 году при перестройке крыльца Кафедрального собора, дают возможность предполагать, что ближайшая к ханскому дворцу мечеть стояла недалеко от того места, где расположен собор. Имеются данные предполагать, что она находилась между современным собором и Сумбекиной башней, так как оба эти пункта соединяются посредством находок и преданий с мечетью. По преданию, Сумбекина башня построена на том месте, где[268] погребен мусульманский святой; отсюда брал начало подземный источник, выходивший к Казанке около современных Тайницких ворот. Другое предание говорят, что Сумбекина башня построена на могиле хана Сафа-Гирея. Татары приходят молиться на этом месте, священном для мусульман, по той же причине, по какой они посещают развалины усыпальниц и могилы святых близ Малого Минарета в Булгаре. Напомним, что в Казани были действительно погребены суфитские шейхи Касим сын Ибрагима и Фейзулла-эффенди из Бухары, считаемые святыми. Поэтому можно думать, что святой, на могилу которого приходят молиться татары, был одним из этих шейхов. Все это является указанием на то, что около Сумбекиной башни в татарской Казани находилась усыпальница или просто кладбище, где был погребен просто праведный человек, и что мечеть была расположена неподалеку от этого места.

Относительно ханских могил имеются указания, что над ними существовали каменные усыпальницы. Князь Курбский, говоря о Казанских мечетях, добавляет "идеже их умершие царие клались".[476]"Казанский Летописец" упоминает, что в Казани существовала "мечеть, где лежаше умеры царь (Сафа-Гирей)".[477]

Поблизости от ханского дворца находился дворец князей Ширин — знатнейшей фамилии в государстве. По имени последнего князя Ширин ближайшие к дворцу крепостные ворота носили название ворот Hyp-Али (Муралеевых), следовательно, остатков дворца нужно искать неподалеку от этих ворот. В состав дворца кн. Ширин, может быть, входила каменная палата, которую русские обратили в цейхгауз, и Писцовая книга отмечает склад колес и изломанных пушек "в Муралеевской палате",[478] но возможно, что это указание относится не прямо к дворцу кн. Ширин, а к мечети, которая находилась при нем. Каменная мечеть Hyp-Али уцелела от разгрома при взятии Казани русскими, и в Писцовой книге упоминается "у монастырского двора Илантовского мизгить (мечеть), что была Муралеева",[479] Эту мечеть нельзя отождествлять с мечетью, которая находилась рядом с ханским дворцом, так как подворье Зилантовского монастыря не могло быть расположено между остатками ханского дверца и Кафедральным собором, построенным рядом с ними. Скорее[269] всего мечеть Hyp-Али можно предполагать в северо-западной части Кремлевского бугра, в районе Тайницких ворот и Военной школы, где Писцовая книга отмечает склад пороха "против Благовещения (Кафедрального собора) в мечети", тогда как Ханская мечеть отождествляется с мечетью "у Царского старого двора", обращенной русскими в склад ядер. Местоположение мечети и дворца Нур-Али против современного Кафедрального собора подтверждается тем, что Писцовая книга отождествляет "Муралеевскую палату" с "палатою против Благовещения".[480] Каменное здание, построенное князьями Ширин, имело, по-видимому, два этажа и деревянную наружную лестницу, окованную железом, так как в Писцовой книге упоминается "подъем у палаты против Благовещенья гнил, окован".[481]

Имеется указание еще на одно каменное здание — "палату против Царева двора", обращенную русскими в арсенал,[482] но трудно решить, подразумевается ли здесь особое здание, или одно из тех, которые перечислены, как палаты "перед Царским двором" и "подле Царского ж двора". Общее число каменных зданий, уцелевших в 1566 году, было не менее 5, а именно — 2 палаты на ханском дворе, (здесь же было 1 деревянное здание), 1 мечеть Нур-Али и еще не менее 2 палат вне ограды ханского дворца.

В районе ханского дворца находился тайник — подземный ход, выходивший из крепости на берег Казанки близ ручья, расположенного между воротами Нур-Али и Елбуги. Проф. Н. П, Загоскин сообщает следующее: "Тайницкий ключ. — Если мы выйдем из Казанского кремля Тайницкими (древние Муралеевы) воротами, ведущими от Сююнбекиной башни к реке Казанке, и спустившись к берегу ея, повернем вправо, вверх по течению реки, то, пройдя несколько десятков сажен, достигнем родника, известного под названием "Тайницкого ключа". Это тот самый ключ, к которому во время осады 1552 г. осажденные казанцы ходили потайным подземным ходом ("тайником") за водою, и который был взорван русскими с целью лишения осажденных единственной доброкачественной воды. Еще в конце первой половины текущего (XIX) столетия ключ был обложен каменным бассейном, но в настоящее время этот исторический ключ совершенно, к сожалению, запущен и из года в год все более и более истощается; у современных казанских обывателей вода[270] этого ключа считается, почему-то, особенно доброкачественною для соления огурцов, на каковой предмет она в конце каждого лета и берется отсюда в весьма изрядном количестве. Этот ключ пользуется среди местных мусульман большим почитанием, а вода его считается ими даже целительною; татары нередко приходят сюда для совершения своих молений. Существует свидетельство, что еще в 1829 году известно было место «пустоты», т. е. тайного хода, который вел из кремля к этому ключу, но "отверстие его было уже тогда засыпано".[483]"Царственная Книга" говорит о подземном ходе в особых пунктах — "Вопрос Царской о воде" и "О порушении тайника": "И призывает государь к себе Камая мурзу нововыезжево из Казани и распрашивает, отколе воду емлют в городе, на Казань бо реку уже у них отняли, гакожде и полонянников, которые во те дни выбегли к государю. И сказывали, что есть у них тайник от Казани от реки у Муралеевых ворот ключ в берегу; а ходят к нему по подземелью". Князю Василию Серебряному, командиру Сторожевого полка, стоявшего при устьи Булака, было поручено взорвать тайник посредством подкопа — "И в десять день подкопался под мост, куды с водою ходят, и сам князь Василий с товарищи известно видев и гласы татарские услышав, что с водою уже через них ходят, и возвестил государю". 4 сентября подземный ход был взорван.[484] По имени этого подземного хода ворота Hyp-Али получили у русских название Тайницких ворот. Действительно, подземный ход из крепости, из ханского двора, мог существовать под стеною и выходить на берег Казанки в качестве последнего убежища для осажденных. При взятии Казани русскими последние остатки татарского войска бежали из ханского двора как раз за Казанку, в том самом направлении, которое было намечено и тайником, но взрыв 4 сентября, разрушивший подземелье, заставил теперь пройти этот путь не потайным ходом, а по дневной поверхности почвы, и казанцы принуждены были "с града метатися", т. е. прыгать со стены прямо вниз, на берег Казанки.[485] В этом и заключалось для русских значение взрыва 4 сентября — отрезать путь отступления для осажденных, а не в задаче преградить казанцам доступ к воде, как передает составитель "Царственной Книги": Казань была богата питьевой водой, и обширные озера внутри самого города (Бе[271]лое, Банное и др.) составляли бассейны, вполне пригодные для питья.

Кн. Курбский, участник осады 1552 года, описывает Казань с северной стороны следующим образом: "От Казани-реки гора так высока, иже оком воззрити прикро (трудно); на ней же град стоит и палаты царские и мечети зело высокие, мурованные, идеже их умершие царие клались; числом памятамися (припоминаем), пять их".[486] Таким образом, издали в городе выделялись своей высотой 5 каменных мечетей с их минаретами. Неизвестно, все ли они находились на Кремлевском бугре, но это является вероятным. Во всяком случае, здесь находились несколько мечетей: Курбский говорит, что ханский дворец был расположен "между палат и мечетей каменных"[487] и далее упоминает о мечетях "яже близу царева двора стоят".[488] Мы уже отметили две мечети, одну у ханского дворца и другую — мечеть Hyp-Али. Главная же мечеть, названная в "Царственной Книге" мечетью Кул-Шерифа,[489] находилась на противоположном южном конце Кремлевского бугра, около оврага Таджик — на том месте, где русскими был основан Спасский монастырь. Марджани сообщает предание, сохранившееся у казанских татар об этой мечети: она обладала восемью высокими минаретами.[490] При ней находилось учебное заведение, где мусульмане получали высшее богословское образование. При завоевании города русскими "приближа христиане к мечите, к Кулшерифу, к Тезицкому врагу, и тут с Кулшерифом Молною многие неверные совокупившеся, и зле бьющесь".[491] Более подробное сообщение кн. Курбского подтверждает, что последнее отчаянное сопротивление русским было оказано учениками духовного заведения и мусульманскими муллами во главе с Кул-Шерифом: "Изыдоша во сретение наших обазы их, сеиты, моллы, пред великим бискупом их, а по их — с великим анарый (амары) або амиром, именем Кулшериф-моллою, и сразившась с нашими так крепце, аж до единого избиша их".[492]

Таким образом, на Кремлевском бугре была расположена главная часть города — здесь сосредотачивалось местопребывание высшего гражданского и духовного управления (ханский дворец и мечеть Кул-Шерифа), жилища[272] знатнейших особ (дворец князей Ширин), главное учебное заведение и т. д. На Кремлевском бугре было несколько улиц и переулков; в 1566 году здесь было 2 продольных улицы и несколько переулков — к Тюменским воротам (между современной церковью Киприана и Юстины и старой оградою Спасского монастыря), к Сбойливым воротам (современный Консисторский переулок) и т. д. Склон

Кремлевского бугра, обращенный к Воскресенской улице, в настоящее время замощен, но пробивающаяся между камнями трава может дать представление о том, какой вид имел этот пункт в прошлых веках.

Воскресенский бугор. Через овраг Таджик перекинут был мост, соединявший Кремлевский бугор с Воскресенским — возвышенный северный берег оврага с более отлогою южною его стороною. Название оврага «Таджик» (Тезицкий), т. е. купеческий, показывает, что поблизости находилась торговая часть Казани — базар. Действительно, Писцовая книга обозначает «торг» непосредственно рядом с Тезицким оврагом, на месте современного гостиного двора. Очевидно, после падения Казанского ханства, базар остался в ней на прежнем месте, и русские нашли излишним переносить в другой район торговую часть города, специально приспособленную и оборудованную. Базар является центром каждого восточного города. Особенность татарского базара по сравнению с русским рынком составляют длинные и низкие крытые галереи, которые тянутся вдоль улиц базара с обоих сторон, около магазинов. В этих низеньких галереях, где летом бывает прохладно, а зимою и осенью — сухо, постоянно толпится народ, разложены целые горы товаров, выставленных напоказ из тесных, маленьких и полутемных магазинов, не имеющих окон и освещаемых лишь при помощи входных дверей. Такое устройство до сих пор сохраняет татарский базар в Казани, в районе Сенной улицы и площади. Поблизости от базара были расположены главные торговые и финансовые учреждения, и Писцовая книга отмечает здесь в русской Казани таможенную избу и важню — помещение для весов.[493] Можно думать, что и в татарскую эпоху эти учреждения были в том же самом районе, недалеко от базара.

Любовь и значительную способность к торговле казанцы унаследовали от болгар, и татарский базар в Казани до настоящего времени имеет тот же оживленный характер, какой он, вероятно, имел в эпоху Казанского ханства. Н. П. Загоскин в конце XIX века дал следующую характеристику татарского базара в Казани: "На татар[273]ском рынке (близ Сенной площади) всегда встретите вы группы татар или ведущих торговые сделки и разговоры, или праздно разгуливающих и сообщающих друг другу вести и новости. Каждый татарин на базаре и ярмарке всегда бывает оживлен, так как торговля — самое любезное его сердцу дело. Но не на одном только базаре можно видеть татар; они встречаются везде по городу: то продают лимоны, яблоки и пр., то покупают старье, то стремятся на аукцион, в ссудную кассу или на распродажу имущества. Вообще, разносная и мелочная торговля находится, преимущественно, в руках татар… Кроме татар-мелочников, старьевщиков и мелких лавочников, на татарском базаре и других бойких торговых пунктах можно встретить местных татар-капиталистов, заводчиков, коммерсантов и крупных торгашей. Их легко узнать потому, что они любят разъезжать на кровных, раскормленых жеребцах, в дорогих мерлушковых шапках, прикрывающих вышитые золотом тюбетейки. Среди богатых татар главный интерес составляет также торговля, но бывают суждения и разговоры о городских и других делах" — автор разумеет политическую и общественную жизнь.[494]

В городе было много мечетей, так как татары отличаются большой религиозностью и имеют в каждом селении мечеть, а в мало-мальски обширном — по две и больше мечети.[495] В настоящее время в Казани имеется 15 мечетей на 30 тысяч татар: 9 в Старо-Татарской слободе, 4 — в Ново-Татарской и 2 в Адмиралтейской. Кн. Курбский отмечает в Казани 5 только каменных, "зело высоких" мечетей, число же деревянных было, несомненно, очень значительным. Следует предполагать мечеть в районе базара, так как в юго-восточной части гостиного двора, обращенной к Черному озеру, при рытье фундамента в 1793 году был найден остаток кладбища — надгробный камень. помещающийся ныне в мечети Марджани на Захарьевской улице. Надпись на этом камне, в переводе проф. Н. Ф. Катанова, означает: "Сказал Бог преблагословенный и всевышний: Все, что ни есть в нем (т. е. в мире) — тленно, а вечно одно лицо Господа твоего, исполненное величия и славы. — В году девятьсот тридцать шестом Шах-Мухаммеда-бика сын Мухаммед-Али-бик в (месяце) Зу'лькаде от руки неверного мучеником (стал)". Справа[274] имеется надпись: "Сказал пророк — да будет над ним мир: Сия жизнь — один час, а потому употребляй ее на добрые дела". Слева — "Сказал пророк — да будет над ним мир"… На обратной стороне камня имеется надпись: "Памятник этот поставил сын (убитого) Тенгри-Кулы-бик".[496] Дата Зуль-кааде 936 года гиджры соответствует июлю 1530 года. В это время как раз происходила война между русскими и казанцами и нет сомнения, что князь Мухаммед-Али был убит русскими.[497]

Исследователем подземной Казани — казанских подземных ходов проф. М. М. Хомяковым записано предание о том, что дом, находящийся на Казанской улице и принадлежавший сначала А. А. Кремлеву, затем А. Н. Харитонову, а в настоящее время — типографии «Шарк» (быв. "Умид"), носит название дома царицы Сумбеки и относится к эпохе Казанского ханства. М. М. Хомяков сообщает: "Клубок преданий образовался вокруг дома Харитонова, что на Казанской улице. Об этом доме мне сообщено, например, следующее: Лет 30–35 тому назад была прорыта канава по середине улицы, на которой теперь стоит типография Харитонова (этот дом носит название бывшей Сумбеки), к мужскому духовному училищу. На дне канавы рабочие находили массу человеческих черепов, скелетов и серебряных монет татарского времени. В то же время под домом бывшей Сумбеки обнаружен подземный ход… Не желая опираться на показания третьих лиц, свидетельства сбивчивые, недостоверные уже по самому своему началу изложения: "Лет 30 тому назад" и т. п., я решился проверить их лично, хотя бы в небольшой части… Г. Харитонов купил дом у д-ра Кремлева. Это дало мне право обратиться к последнему за разъяснениями. А. А. Кремлев заявил, что ходов в его доме нет, а были только глубокие подвалы, причем кладка кирпичей (читай: камней) в этих подвалах та же, что и в Кафедральном соборе в толще фундамента. Против его дома, когда рыли фундамент для постройки церковного дома, действительно, как сказывали, было найдено подземелье с какими-то татарскими рукописями. И. И. Аристов, под наблюдением которого производился ремонт бывшего дома Кремлева, сообщил мне, что ходов наружу не было заметно, хотя стены осматривались по отбитой штукатурке. В стене, прилегающей к д. Купенникова (впоследствии Д. Черноярова), были найдены следы когда-то бывших здесь окон (теперь уже слепых). Ходы были найдены[275] только внутри в виде спиралей, идущих от чердака до подвалов. Благодаря любезности г. Харитонова, я тщательмо при содействии И. И. Аристова осмотрел подземельяг этого дома. Меня поразила толщина стен. Например, в литографии — 36 вершков, внутренняя поперечная в машинную — 331/2 вершка. В одном из подвальных помещений действительно найдена ниша в 21 вершка ширины — след уже заложенного теперь хода. В 3-ем этаже, в словолитне, виден след в виде глубокой ниши такого же хода, 1 аршин ширины и 3 аршина высоты".[498] Проф. Н. П. Загоскин сообщает аналогичные сведения о доме, находящемся на углу Воскресенской и Гостинодворской улиц и принадлежавшем сначала Месетникову, а затем Чарушину. В своем "Спутнике по Казани" он выделяет особый пункт "Казанские подземные ходы": "Среди местных обывателей твердо держится предание, что гора, на которой расположен кремль и прилегающая к нему часть города, прорезаны подземными ходами, относящимися еще к татарской эпохе Казани. Утверждают, что на подземный ход напали при реставрации Гостинодворской церкви. В районе Воскресенской улицы и прилегающих к ней, последних к кремлю переулков, указывают на дома (г.г. Месетникова, Кремлева, Баратынского), из старинных подвальных помещений которых, представляющихся несравненно более старыми, сравнительно с самими домами, идут подземные галлереи по направлению к кремлю 1894 году упорство таких толков побудило местное общество Археологии, Истории и Этнографии произвести осмотр подвальных помещений одного из этих домов, именно дома Месетникова. Хотя подземных ходов обнаружено и не было, но результаты получились весьма любопытные. Оказалось, что этот дом, построенный на фундаменте несравненно более старинной, нежели сам дом, кладки, имеет три яруса подвальных помещений, представляющих собою целый, так сказать, подземный сводчатый дом, со множеством комнат, переходов, спусков, подъемов. Нижний ярус этих помещений, углубленный в недра земли по крайней мере сажен на 5–6 и, само собою разумеется, совершенно темный, и по размеру кирпичей и по способу кладки, носит следы весьма почтенной старины, которую, быть может, является возможным отнести к татарской эпохе Казани. В наружных стенах этого нижнего яруса заметны какие-то заделанные арки. [276] К сожалению, комнаты и переходы этого яруса почти наполовину завалены щебнем, препятствующим подробному исследованию этих любопытных катакомб. Остается пожалеть, что осмотр дома г. Месетникова был произведен слишком поверхностно (даже без снятия плана его подземелий), и что этим осмотром все дело расследования вопроса о казанских подземных ходах и ограничилось".[499] Проф. М. М. Хомяков произвел в 1909 г. осмотр этого дома, принадлежавшего в то время уже не Месетникову, а Ф. Н. Чарушину. Об осмотре он сообщает следующее: "По длинному коридору, начинающемуся со двора, огибающему дом и идущему под тротуаром Воскресенской улицы, мы пришли к полузасыпанному окну. Буквально скатившись по щебню и мусору в какой-то подвал, я, при слабом свете электрического фонаря, увидел, что нахожусь в зале 16 шагов длины и 16 ширины, с каменным полом, по середине которой находился каменный столб, поддерживающий все здание. На высоте 1 сажени находились отверстия для окон на улицу; для окон, одно из которых еще заметно со стороны спуска на Черное озеро, а другие лежат на 2 аршина ниже уровня Воскресенской. В углу была приставлена деревянная лестница. В одной из арок был свежезаделанный ход. Говорят, что владелец после 1895 уже года заделал его".[500] Все эти данные, а также молва народных преданий сосредотачиваются в одном определенном районе — на спусках с Воскресенского бугра к Банному и Черному озерам, на соседних между собою домах Баратынского, типографии «Шарк», Черноярова и Чарушина. В том же самом районе (напротив д. Черноярова) находится место открытия памятника Мухаммеда-Али. К сожалению, происхождение старинных подвалов в этих домах до настоящего времени совершенно не выяснено: археологических исследований здесь не производилось. Между тем, надлежащие изыскания могли бы без труда, по составу и характеру кладки, установить принадлежность этих построек к татарской или русской эпохе. Теоретически нет ничего невозможного в том, что здесь могли сохраниться остатки зданий татарского времени, осевшие в землю, подобно тому, как некоторые здания даже XVIII столетия в Казани глубоко оседали своим основанием ниже уровня почвы (напр., Вознесенская и Богоявленская церкви). [277]

Посады. Казанскою крепостью не ограничивались пределы столицы: за стенами крепости расположены были посады и слободы. Казанские посады упоминаются в источниках неоднократно.[501] При сожжении посада в 1469 году "мнози же бесермени и татары не хотящеся дати в руки христианом, а большее желяще по мнозем богатстве своем и запирающеся над своим добром в храмех своих и с женами и с детьми и с всем, что у них есть и тако изгореша". Проф. С. М. Шпилевский говорит: "Из этого места летописи видно, что посад или посады Казани были с большим населением; здесь помещались дома богатых казанцев".[502] Далее он добавляет: "Известие о Казанском остроге или посаде в 1530 г. представляет опять доказательство огромного населения в посаде.[503] Посады были обнесены «острогом». В 1500 году при нападении кн. Урака "царь Казанский повелс около города нарядити острог".[504] В 1530 году Казанское правительство "загна же черемису ближную всю многую и повеле им делати подле Булака острог, около посаду, и по Арскому полю, от Булака же и до Казани реки, округ его рвы копати по за острогу, да в нем сидят черемиса с прибылыми людьми, яко да и граду помощь будет и посады целы от запаления огненного устоят… Град бо Казань всего народа своего не можаше в себе вместити с прибылыми людьми за умалением пространства его, и сделану бывшу острогу повелением царевым вскоре, крепку и велику, с каменсм и с землею, двема же концы ко граду (т. с. крепости) причтен".[505]

Один посад занимал нижнюю часть города, между крепостью и Булаком, другой примыкал к крепости со стороны Арского поля. Между городом и оз. Кабаном находилось пустое пространство, не застроенное домами. Кн. Курбский говорит, что "озеро кончится аки полверсты от места (т. е. города)";[506] при обложении Казани в 1552 году было определено "итти, царю Шигалсю и воеводам на Арское поле вверх Булака, у Кабана озера",[507] и "царь Шигалсй и воеводы пришедшс Булаку и став на Арском поле";[508] кн. Курбский сообщает: "Прииде им[278] итти с нуждою прямо на оную гору, на Арское поле, между места (города) и Кабана".[509] О распространении города в сторону Кабана, предпринятом уже русскими, сообщает Писцовая Книга.[510]

В посаде, расположенном между крепостью и Булаком, источники отмечают каменное здание общественных бань, построенное каким-то Тагиром: "Царственная Книга" сообщает, что "на другой (восточной) стороне Булака… баня каменная, Даирова завомая, под городскою стелою".[511] Подземный ход, взорванный 4 сентября 1552 года, был "близко той бане каменной", и подкоп под него был начат из этой Тагировой бани.[512] Во время осады каменное здание общественных бань входило в участок Сторожевого полка, стоявшего "на усть Булака"; близкое расстояние от бань до подземного хода также показывает, что бани Тагира стояли около устья Булака, недалеко от современных Тайницких ворот.

В посаде, примыкавшем к крепости со стороны Арского поля, источники указывают мусульманское кладбище. В 1552 году отряд кн. В. А. Старицкого стоял "против Царских ворот на посаде от кладбища".[513] Писцовая Книга отмечает "на старом татарском кладбище ворота малые на заразе по обе стороны врага к Булаку".[514] Таким образом, местоположение кладбища определяется Ханскими воротами и оврагом, идущим к Булаку. Ханские ворота находились, по-видимому, в районе Николаевской площади, овраг же, идущий к Булаку, можно считать за Рыбнорядский, и по этим данным положение кладбища определяется в районе так называемого Нечаевского бугра, при начале Рыбнорядской улицы. Этому не противоречат сообщения "Царственной Книги" о том, что Шах-Али получил назначение занять позицию "за Булаком под кладбищем", и что он, перейдя через Булак стал "на Арском поле".[515] Возможно, что другое кладбище находилось в посаде между Булаком и крепостью: в русских источниках один из пунктов определяется, как участок "по татарским кладбищам в подгорье, вверх по Булаку, против Кураишева",[279] причем он был занят под новый острог, устроенный русскими;[516] эти данные указывают на район Университетской горы.

Через Булак, конечно, перекинуты были мосты, но упоминание о них в источниках мы не встречаем, Кн. Курбский характеризует Булак в следующих выражениях: "Булак речка, зело тиновата и непроходима, под самое место (т. е. город) течет и впадает под угольную вежу (т. е. башню) в Казань реку".[517]"Казанский Летописец" также упоминает: "Булак река в Казань реку под градом втекает, грязна вельми и топка и не зело глубока".[518]

П. Заринский сообщает: "Едва-ли Булак не был приспособлен к переходу вброд татарами. Старожилы рассказывают, что при очищении Булака в начале нынешнего (XIX) столетия открыт был в ложе его, под слоем тины, толстый дубовый пол, очень старый".[519] В 1560-х годах на Булаке было две мельницы — при устье его и несколько выше.[520] Булак впадал в Казанку двумя протоками, из которых один назывался Гнилым Булаком.

Предместья. Далее за посадами расстилались предместья Казани. До нас дошли сведения о трех предместьях татарской эпохи, это — армянская слобода, Кураишево и Биш-Балта. Армянская слобода образовалась в Казани по образцу такой же колонии в Булгаре, где армянское кладбище находилось при церкви, развалины которой известны под названием "Греческой палаты". Торговые сношения с Персиею и Кавказом находились в руках армян. Присутствие армянских купцов в Казани в 1530 году засвидетельствовано автором "Казанского Летописца",[521] о торговле казанцев с Арменией упоминает и Герберштейн.[522] Проф. Н. Ф. Высоцкий со слов одного казанского армянина записал следующее предание: "Во времена татарского владычества в Казани жило много армянских купцов с семьями, в теперешней Суконной слободе. У них была своя церковь на месте нынешней Георгиевской. Во время осады Казани Грозным, после того, как целый ряд приступов царского войска был отбит татарами, в русский[280] стан явились несколько армян и предложили царю, за приличное вознаграждение, указать слабые места крепости, через которые легко можно было ворваться в нее. Царь купил секрет и взял город. Отпраздновав победу и поуспокоившись, Иван вспомнил об армянах и, вероятно, рассчитав, что люди, продавшие своих старых союзников, могут поступить так же и с новыми, приказал истребить их всех до единого. Проведав о таком распоряжении Грозного царя, большинство армян тайком убежало из Казани в различные поволжские города, главным образом в

Астрахань, где будто-бы и доселе существуют потомки одного из этих беглецов, под фамилией «Казанских». Но бежать могли, конечно, далеко не все, и оставшиеся были умерщвлены Грозным царем".[523] Армянская слобода была расположена на расстоянии 1 версты к югу от города, на берегу оз. Кабана, по направлению Ногайской дороги. Здесь до настоящего времени находится «Армянская» улица.

В 1880 году проф. Н. Ф. Высоцким было открыто армянское кладбище, расположенное на Третьей горе — в саду д. Бартоло над обрывом возвышенности к Сошественской церкви. Это урочище имеет название "Немецкой Куртины". Проф. Высоцким найдены здесь 6 каменных надгробных плит и произведены раскопки 4-х одиночных и 1 довольно большой общей могилы.[524] Плиты с армянскими надписями в настоящее время находятся в Казанском Центральном Музее. Существование армянского кладбища вполне доказывает присутствие в татарской Казани многолюдной армянской колонии, и предание, записанное Н. Ф. Высоцким, пытается объяснить причину ее исчезновения: армянские купцы, пользовавшиеся полной свободой в эпоху Казанского ханства, не могли перенести тяжести нового режима, установленного завоевателями, и разъехались по иным городам, несмотря на свои симпатии к русским, как христианам, во время осады Казани. Торговля с Востоком была в значительной мере подорвана падением Казанского ханства, и армянские купцы предпочли покинуть Казань, чтобы не быть разоренными. [281]

Слобода Кураиш была расположена за Булаком, в районе современной Сенной площади. «Кураишево» упоминается в грамоте русского правительства архиепископу Гурию от 13 августа 1555 г..[525] Писцовая Книга отмечает "ворота острожные Кураишевские к Утучевой мизгити".[526] Это сообщение указывает, что в Кураишеве находилась мечеть, построенная князем Отучем, отцом знаменитого Чапкуна. Мечеть Отуча упоминается в "Царственной Книге"; в 1552 году при размещении русских войск было определено "стать самому государю и князю Володимеру Андреевичу на Цареве лугу близ Отучевы мизгити".[527] Отучева мечеть, как видно из упоминания ее в Писцовой Книге, не была уничтожена и существовала в 1566 году.

Подгородное селение Биш-Балта было расположено в юго-западной части современной Адмиралтейской слободы, где улица, населенная татарами, до сих пор носит название Бежболда. Это селение впервые упоминается в "Царственной Книге" при описании событий 9 марта 1552 года: "И как на Бежболду воеводы приехали и поехали наперед в город от воевод Ислам князь, да Кебек князь да Аликей мурса Чурин брат Нарыкова".[528] Далее Биш-Балта упоминается в "Казанском Летописце" при описании размещения русских войск перед штурмом Казани[529] и в "Царственной Книге" при описании преследования бежавших казанцев.[530]

Пространство между Казанью и Волгой было занято как и теперь обширными заливными лугами. Князь Курбский, описывая переправу через Волгу, говорит: "Изыдохом сопротив града Казанского на великия и пространные и гладкие зело луга".[531] Автор "Казанского Летописца" сообщает: "От Булака и до Волги предивный велик луг царев красный на седмь верст продолжается, травою многою зеляняся и цветы вельми различными красяся".[532] Названия луга «Царев», т. е. Ханский, подтверждается "Царственной Книгой". П. Заринский сообщает, что "в этой местности и ныне находится Царево озеро, влево (т. е. к югу) от Стекольного завода. Получило-ли это[282] озеро свое имя от Казанских царей, которые выезжали сюда на летний сабан, или от Царского лагеря — решить трудно".[533]

Проф. Н. П. Загоскин всецело принимает первое предположение и говорит: "Весьма возможно, что название этого луга Царевым произошло от того, что казанские цари выезжали сюда для участия в празднествах «сабана» (происходящего и теперь неподалеку отсюда), для воинских упражнений и для других целей, требовавших просторного и ровного места".[534]

Между городом и Биш-Балтою, по Ханскому (Цареву) лугу протекал рукав р. Казанки, впадавший в Волгу у Бакалды. Этот рукав называется «Ичка-Казань», что значит Внутренняя Казанка, речка, протекающая внутри городских поселений. Через Казанку был мост на Галицкой дороге, о котором упоминает князь Курбский.[535] Казанское устье носило название «Тирен-Узяк». Это название упоминается в источниках неоднократно[536] и значит по-русски "Глубокий Проток".[537] На Волге против устья Казанки был остров, называвшийся по-русски «Гостиный» или, как поясняет Герберштейн — "остров купцов". Здесь ежегодно происходила знаменитая международная ярмарка. За Волгою возвышались Услонские горы, в то время, вероятно, еще покрытые лесом. Главная вершина — Услон "находится как раз против устья Казанки и возвышается величавой громадой в 70 сажен над волжской долиной. С горы Услона открывается широкий вид на Казань и окрестности. В эпоху Казанского ханства столица была окружена большими лесами. Ближе всего лес подходил к городу со стороны Арского поля. Пересеченная оврагами местность до настоящего времени сохранила здесь обшир ные участки, не застроенные домами и занятые лиственной порослью, возникшей на месте вырубленного хвойного леса. Эти участки начинаются непосредственно за Рыбнорядским оврагом (сады Износкова и Панаева) и продолжаются далее в сторону как Кабана (роща Осокина), так и Казанки (Институтская роща и роща Неелова — дача Новикова). Более значительными остатками этих порослей являются загородные рощи "Русская и Немецкая Швейцария". За рекой Казанкой расстилался, по выраже[283]нию Курбского "велик лес"[538] — сосновый бор, оста тком которого является роща Кизического монастыря. Казенный лес, начинающийся от слободы завода № 40, и в стоящее время простирается на несколько десятков верст.

Ближайшие к столице селения находились к югу от города. Это — деревня Кул-Маметева на берегу оз. Кабана (ныне Дальне-Архангельская слобода) и деревня Ахмеда, расположенная верстах в трех от татарской Казани, возвышенности за Арским полем, в настоящее время она существует под названием деревни Аметевой. Обе эти деревни упоминаются в Писцовой Книге 1566-68 годов.

Общий вид Казани. Князь Курбский, описывая Казань, говорит: "Того места две части, аки на равнине, на горе стоят; а третья часть зело удольна, аки в пропасти".[539] Речь идет о Черноозерской впадине и ложбине Поганых озер, отделяющих Воскресенский и Кремлевский бугры Театрального бугра и Старого Городища. Черноозерская впадина и ложбина Поганых озер имели несимметричные склоны: восточный был отложе, чем западный, и соответственно этому, спуски к Черному озеру с Воскресенского бугра — круче, чем скаты к нему от Старого Городища, Воскресенский бугор вообще выше бугров Театрального и Старого Городища: Воскресенская улица расположена на более высоком уровне, чем Покровская, бугор Старого Городища является самой низкой из всех возвышенностей, на которых раскинулся город. Восточный склон у всех бугров круче, чем западный: Театральный бугор и Старое Городище резко обрывается к р. Казанке и отлого спускаются к Черноозерской впадине и ложбине Поганых озер, а Кремлевский и Воскресенский бугры имеют крутые склоны к озерам и более отлогие — в сторону Волги.

Из неровностей почвы, ныне уже несуществующих, отметим следующие. Кремлевский бугор в настоящее время представляет довольно ровную поверхность; гребень его проходил ближе к восточному, обрывистому склону в сторону Поганых озер, по направлению же к Булаку поверхность понижалась сперва постепенно и лишь затем делала крутой обрыв, по краю которого проходила крепостная стена. В настоящее время склон от Кремлевской улицы к западной сгсне засыпан позднейшими наслоениями, так что уровень почвы внутри кремля здесь сравнялся с гребнем стены (в ограде Спасского монастыря[284] и во дворе Военного училища). П. Заринский отмечает: "Преображенские ворота (прежние Тюменские) совершенно в настоящее время завалены землею, так что арка их возвышается над почвою лишь на аршин".[540] Ранее этого не было и от церкви Киприана и Юстины был свободный проезд в Преображенские ворота. В восточной части Кремлевского бугра имелся овраг. П. Заринский сообщает Об этом следующее: "В правый (восточный) боковой спуск Кремлевской горы врезывались с северо-востока отроги Тезицкого оврага, постоянно размываемые весеннею и дождевою водою; один из таких водоспусков шел по направлению к Дмитриевским воротам. Он и доселе сохранился и оканчивается особой, сквозной аркой под башней, находящейся на дворе Казанских Присутственных мест, Чрез этот овраг был устроен мостик, приходившийся против Дмитриевских ворот".[541] Этот мост упоминается в Писцовой Книге 1566 года.[542] Гребень Воскресенского бугра находился также несколько ближе к Черноозерской впадине, чем к западному склону бугра, П. Заринский говорит: "В этом убедились мы при недавней раскопке улицы для прокладывания водопроводных и газовых труб: толстый слой грязи и различных уличных наносов и остатков шел по направлению от каменного мостика (чрез

Тезицкий овраг) вправо к Гостиному ряду, вся же левая (восточная) часть Воскресенской улицы, где стоят дома Городского Общества и г. Апакова, представляла твердый глинистый слой.[543] Поверхность бугра понижалась от гребня по направлению к Булаку сперва постепенно (следы этого ската видны на университетском дворе, между главными воротами и обсерваторией), а затем делала крутой обрыв вниз, по краю которого шла, как бы несколько в полугоре, крепостная стена. Из других спланированных пунктов отметим пространство между озерами Черным и Банным, где в настоящее время устроена высокая насыпь (между цирком и Черным озером); ранее ее не существовало, и местность имела низменный, болотистый вид с крутым подъемом на Воскресенский бугор. За пределами древней крепости отметим берега Кабана и Булака. Западный берег Кабана значительно выше восточного; Булак также имеет левый берег вначале возвышенный (в районе Сенной улицы) и крутые скаты (от Московской улицы), а ближе к устью Булака левый берег становится низменным[285] и болотистым (район Мокрой улицы), тогда как справа к нему подходит подножие Кремлевского бугра.

П. Заринский, описывая Казань XVI столетия, говорит: "Тогда Казань представляла все недостатки старинного города, а именно: неправильность улиц, пересеченность главных улиц множеством переулков неправильной формы, в которых дома часто стояли не по прямой линии, а один к другому боком, отчего в самых переулках и на главных улицах по линии домов приходились глубокие впадины в сторону, имевшие форму неправильных треугольников или глухих переулков, называвшихся тупиками… Особенно неправильны были площади. Самые улицы были узки, поверхность их была неровна и холмиста, пересекалась промоинами, через которые перекидывались кривые мостики; линия домов то понижалась, то повышалась сообразно неправильной поверхности улицы".[544] Казань татарской эпохи была очень живописною, так как склоны оврагов, местами обрывистые и крутые, местами отлогие и покрытые зеленой травою, оживляли вид города. Среди города блестели озера — в Казани было обилие воды. Черноозерская впадина и овраги отделяли одни части города от других свободными незастроенными пространствами, и поэтому городские постройки были расположены отдельными группами на холмах, составлявших как бы несколько самостоятельных городков.

Характерный силуэт современной Казани с каменной кремлевской стеной, с башнями и колокольнями, в эпоху Казанского ханства не существовал — весь он имеет более новое происхождение. Вся верхняя часть города, от устья Булака до Рыбнорядского оврага, была опоясана деревянной стеною с башнями и воротами; около стены шел ров с перекинутыми через него мостами. На Кремлевском бугре виднелись каменные палаты дворцов и мечетей; в остальных же частях город состоял из обширной массы деревянных построек, разбросанных по пересеченной местности, и прерываемых желтыми глинистыми склонами оврагов, зеленеющими травою низинами и зеркальною гладью озер. Строения располагались крайне запутанною системою кривых, извилистых, коленчатых переулков, число которых значительно превосходило количество улиц современной Казани. Сложную сеть переулков, разумеется, невозможно и пытаться отождествить с современным расположением улиц, но характер местности заставляет предполагать, что главные линии располагались вдоль Кремлевского и Воскресенского бугров, а также по направлению к Арским[286] воротам. Среди однообразной массы деревянных домов возвышались мечети с высокими шатровыми минаретами, оживлявшими вид столицы своими красивыми силуэтами, Общее представление о Казани татарской эпохи может дать какое-нибудь современное большое татарское селение Казанского края, в роде Параньги, Б. Атни и т. п. Казань должна была насчитывать судя по занимаемому пространству несколько десятков тысяч жителей, во время же ярмарки число их, вероятно, удваивалось. В XVI веке Казань принадлежала к числу многолюднейших и самых больших городов Восточной Европы: ее превосходили лишь Новгород и Москва, да может быть Вильна и Кафа, в Поволжье же не было города, равного ей. Кн. — Курбский говорит, что Казань была почти равна Вильне: "А место оно не мало: мало что от Виленьского мнейше".[545] Благодаря выгодному географическому положению на великом водном пути с Запада на Восток, Казань выросла замечательно быстро, догоняя Москву, которая была на 21/2 века старше нее, и Новгород, который на целых 500 лет древнее Казани.

Климат Казани непривлекателен: погода подвержена резким и неожиданным переменам, зимою свирепствуют морозы и снежные бури, летом большие жары внезапно сменяются проливными дождями, и во всякое время года дуют постоянные ветры. Но бывает один месяц в году, когда Казань делается прекрасной. Это — время разлива весною, когда город с трех сторон окружает вода. Тогда все кругом — небо, вода, заволжские горы и леса, уходящие вдаль становятся голубыми. Город кажется тогда каким-то сказочным островом, как-бы выплывшим из воды. Огромное водное пространство разлива уходит в беспредельную даль, к Каспийскому морю. В эту пору года со столицей Казанского ханства не могла соперничать по красоте ни одна из столиц Восточной Европы — ни Москва, ни Бахчисарай, ни Вильна, ни Астрахань, ни Сарайчик.

Зодчество казанских татар. 13 шавваля 959 года гиджры иностранцы вступили победителями в столицу Казанского ханства. Защитники Казани погибли в бою, хан Ядыгар попал в плен, и лишь незначительной горсточке храбрецов удалось прорвать кольцо неприятельских войск и уйти за Казанку, в леса. Завоеватели расправились с побежденными с такой жестокостью, которая может сравниться с беспощадностью древних ассирийцев. С грустью приходится отмечать, что правительство митрополита[287] Макария применило к казанцам три жестокие меры: 1) произвело поголовное избиение всех мужчин во взятой, Казани, 2) выселило всех жителей Казани за пределы города, за Булак, 3) распорядились разрушить в Казани мечети. Город подвергся полному разграблению, жители избиению, и новые хозяева с ужасающим вандализмом произвели настолько тщательное истребление исторических памятников, что в настоящее время можно найти лишь ничтожные следы и признаки их. Особенно неожиданной мерой явилось поголовное выселенке всех казанцев из пределов города: эта мера должна была показаться настолько же странной, как если бы современные жители Казани получили приказ выселиться куда-нибудь на луга, за Дальний Кабан. Татарская Казань была уничтожена, постепенно стерта с лица земля, и в настоящее время даже с трудом можно представить, что на тех самых холмах, где теперь проходят широкие улицы русского города, красуются церкви и монастыри, когда-то кипела жизнь огромного татарского города, возвышались мечети и толпились скученные постройки татарских домов. Современная татарская часть Казани не имеет ничего общего со средневековой столицей Казанского ханства — эта совершенно особое поселение, возникшее на новых, пустопорожних местах. В настоящее время татарская часть Казани имеет вид европейского города, с широкими улицами, электрическим освещением, трамваем, и т. д., и только базар переносит нас на Восток, имея татарский национальный оттенок.

Трудно составить отчетливое представление о внешнем облике столицы Казанского ханства, так как в городе не сохранилось ни одного архитектурного памятника этой эпохи, который был бы вполне достоверным. Приходится пользоваться лишь скудными намеками и ограничиться воссозданием вида древней Казани путем осторожных догадок и аналогий на основании современного зодчества казанских татар. Единственными достоверными остатками следов архитектурных построек татарской Казани, дошедшими до настоящего времени, являются те два фрагмента лепных украшений, которые были найдены на Кремлевском бугре в 1861 году и хранятся в Географическом кабинете Казанского университета. Эти фрагменты представляют собою обломки гипсовой облицовки какого-то здания, покрытые рельефными арабесками сложного геометрического орнамента. Замечательно близкую аналогию к этим обломкам представляют следы лепных украшений на внутренних стенах здания Черной Палаты в Булгаре и высеченные из камня арабески восточного и западного[288] порталов «Четырехугольника», воспроизведенные по рисункам В. И. Корсунцева в "Казанском Музейном Вестнике".[546] Это сходство дает возможность предполагать, что зодчество казанцев находилось в тесной связи с архитектурой болгар, которая представляла собою в значительной степени отпрыск персидского искусства. Дальнейшие сопоставления прямо нас убеждают в том, что казанское зодчество являлось непосредственным продолжением болгарской архитектуры, и что искусство казанских татар унаследовано ими от их предков, болгар.

Отсутствие подлинных памятников древнего зодчества в современной Казани несколько восполняется архитектурными памятниками других пунктов, населенных татарами. Среди них первое место принадлежит г, Касимову — бывшей столице Касимовского ханства. Это ханство было основано казанскими татарами в пределах России, на р. Оке, и считалось русским уделом, во главе которого стоял казанский царевич Касим. В эпоху существования Казанского ханства Касимов, как казанская колония, сохранял теснейшую культурную связь с Казанью и находился в полной зависимости от казанской культуры. В 1513 году связь эта усилилась, так как касимовский хан Шах-Али получил казанский престол и в течение 50 лет чередовался то на одном, то на другом из обоих престолов. При таких обстоятельствах мы вправе предполагать тесную близость касимовского зодчества к казанской архитектуре к обратиться к Касимову в поисках следов татарского искусства эпохи самостоятельности.

В настоящее время в Касимове имеется два памятника татарского зодчества эпохи Казанского ханства: минарет Ханской мечети и усыпальница (текие) хана Шах-Али. К этой же эпохе принадлежали здания Ханской мечети и ханский дворец, теперь уже разрушенные и не существующие. Все эти памятники по происхождению связаны с ханами, правившими в Казани. Построение Ханской мечети, ее минарета и дворца предания приписывают царевичу Касиму, сыну казанского хана Улу Мухаммеда, причем сооружение мечети и минарета относят к 1467 году, но эта дата не имеет решающего значения.[547] Другое свидетельство, более достоверное по своей старине, относит сооружение мечети и минарета к царствованию Шах-Али, который в зрелые годы правил Касимовом с 1536 по 1567 год. Это свидетельство принадлежит приближенному[289] Касимовского хана Ураз-Мухаммеда и находится в "Сборнике Летописей", составленном им около 1600 года.[548] Усыпальница Шах-Али документально датирована 1555 годом.[549]

Минарет Ханской мечети в Касимове представляет собою массивную каменную цилиндрическую башню с площадкою наверху, на которой возвышается малый цилиндр, покрытый сферо-коническим куполом. На всем пространстве Восточной Европы можно указать лишь два памятника, которые имеют сходство с минаретом Ханской мечети в Касимове, и притом сходство настолько близкое, что оно не оставляет никакого сомнения в принадлежности их авторов к одной строительной школе. Это — Большой и Малый Столпы в Булгаре. Большой Столп, служивший минаретом для мечети «Четырехугольника», до настоящего времени не сохранился: он рухнул в 1841 году и известен лишь по рисункам Палласа, Эрдмана и Шмита, Малый же Столп существует доселе. Оба здания имеют одинаковое устройство и представляют собою массивные каменные башни цилиндрической формы с площадкою наверху и с верхним ярусом в виде маленького цилиндра. Минарет Ханской мечети в Касимове имеет огромное сходство с этими зданиями как по конструкции и архитектурным формам, так по технике и строительному материалу. Особенно поразительна близость касимовского минарета к Малому Столпу, — оба выдержаны в одних и тех же пропорциях. Отличие касимовского памятника от булгарских заключается только в том, что булгарскис башни имеют квадратное основание, переходящее в цилиндр посредством восьмерика, тогда как в Касимове цилиндр начинается от самого основания. Сходство касимовского и булгарского зодчества может иметь лишь одйо объяснение: оно было вызвано перенесением булгарских форм чрез посредство казанской архитектуры, составлявшей соединительное звено между этими памятниками. Каким-либо иным путем такое сходство возникнуть не могло, так как нигде больше в Восточной Европе нет похожих памятников архитектуры, и мы имеем здесь подтверждение того, что казанское зодчество было тесно связано с болгарским искусством предыдущей эпохи.

Такое же сходство с болгарскими зданиями имеют развалины ханского дворца в Касимове и усыпальница Шах-[290]Али. Эти здания также построены из камня. Фундамент дворца был уничтожен в 1830-х годах, но план одной из палат сохранился в архиве Гагина.[550] Это была каменная постройка 11/2 сажен длины и 51/2 сажен ширины, разделенная на две неравные половины. Под зданием находился подвал, куда вела снаружи каменная лестница. В XVIII веке близ дворца существовали ворота, украшенные рельефными арабесками. Усыпальница Шах-Али, находящаяся около Ханской мечети в Касимове, также имеет громадное сходство с болгарскими зданиями.[551] Она сложена из камней, но своды, представляющие позднейшие добавления, выведены из кирпича. Здание имеет около 7 саж. в длину, 4 саж, в ширину и ок. 21/2 саж. высоты. В усыпальнице две комнаты: меньшая, служившая для поминовения, и большая — место могилы. Здание имеет 4 окна и 2 входных двери. Над одной из дверей имеется каменная плита с высеченною рельефною надписью: "Строитель и собственник этого здания — Шах-Али-хан, сын Шейх-Аулиар-султана, 21 числа месяца рамазана 962 года", т. е. 9 августа 1555 г., кругом же высечены слова 256 стиха II суры корана.[552] Внутри усыпальницы было 9 могил, в том числе самого Шах-Али, его жены Буляк-Шад и воспитанниц Хан-Султан и Маг-Султан. Внизу под усыпальницею существует сводчатый подвал.

Все эти здания татарской архитектуры XVI века, как сохранившиеся в Касимове до настоящего времени, так и уничтоженные, представляют несомненное сходство с болгарским зодчеством и служат доказательством того, что и в Казанском ханстве здания строились по этим же образцам. Таким образом, на основании фрагментов лепных украшений, найденных на Кремлевском бугре, и по аналогии с памятниками Касимова, можно предполагать, что: 1) в эпоху Казанского ханства лучшие здания строились из камня; Писцовая книга также говорит о каменных палатах на Кремлевском бугре; 2) в Казани могли существовать минареты в виде массивных цилиндрических башен с горизонтальной площадкою наверху и с цилиндрической вышкою; 3) дворцовые здания и ханские усыпальницы имели сходство с болгарскими и касимовскими; 4) лучшие здания были украшены лепными орнаментами из арабесок.

Труднее представить себе облик главной мечети в Казани с ее 8 минаретами, о которых сообщает предание. [291] В классической архитектуре мусульманского Востока чаще встречаются мечети с 4 минаретами, размещенными по углам: мечеть султана Ахмеда в Константинополе имеет 6 минаретов, но 3 с каждой боковой стороны. Наиболее простой и убедительной схемой для 8 минаретов является размещение их по квадратному плану, по 3 башни с каждой стороны, В пользу такого предположения имеются данные, подтверждающие существование в Казани подобной конструкции. Происхождение такого мотива в мусульманской Казани составляет интересный вопрос для историков восточного зодчества, и его решение должно пролить яркий свет на культурные связи Казани с другими мусульманскими странами, а также выяснить дату мечети. Как увидим ниже, эта проблема не лишена интереса и для русского зодчества.

Что касается деревянного зодчества, то национальные черты его претерпели мало изменений в течение последних веков, и вплоть до настоящего времени мы можем в татарской архитектуре уловить характерные черты национального творчества. Современное зодчество казанских татар является вполне самобытным и оригинальным. К сожалению, до сих пор еще никто из историков искусства не уделял внимания этому зодчеству.[553]

Наиболее оригинальной архитектурной формой, выработанной казанскими татарами, является минарет мусульманской мечети. Мечеть обыкновенно сооружается в виде прямоугольного деревянного дома с двухскатною кровлею, прорезанной посередине минаретом. Минарет представляет собою 8-гранную невысокую башенку с открытой беседкою или с застекленной светелкою наверху, увенчанной высоким 8-гранным шатром, который заканчивается шпицем и полумесяцем. Пропорции силуэта обычно выдерживаются в определенном каноне, достигающем впечатления наибольшей легкости, стройности и изящества. С минаретами классической мусульманской архитектуры, а также с зодчеством крымских татар, башенки казанских мечетей не имеют ничего общего, отличаясь от них местоположением (посреди кровли), архитектурными формами, покрытием и пропорциями. Характерный силуэт минарета имеется в каждом татарском селении, так как в каждой деревне есть непременно мечеть, иногда даже 2 или 3. Устойчивые отношения толщины минарета к его высоте[292] а также пропорции шатрового верха обычно являются строго выдержанными, но пределы, в которых они варьируются до сих пор никем не изучены к не установлены. Мы можем только заметить, что нередко встречается отношение высоты шатрового верха к диаметру его основания 3,5:1 или 4:1.

Гражданские постройки казанских татар отличаются меньшею самобытностью. Особенность частных домов составляет то, что они не выводятся фасадом на улицу, а ставятся во дворе, отделяясь от улицы забором. Наверху забора устраивается решетка, сквозь которую обитателям дома издали бывает видна часть улицы, тогда как сами они скрыты от нескромных взглядов прохожих. Обычный тип деревенских домов — бревенчатая изба с двухскатною крышею и фронтонами. Богатые жилища казанских татар состоят из нескольких домиков в 2 этажа, "из которых нижний служит не жилым помещением, а кладовыми; домики соединены друг с другом крытыми стеклянными галереями и террасами с фигурной застекленной решеткой, причем обычно применяются цветные стекла — синее, зеленое, красное, желтое и фиолетовое. На верху богатых домов непременно устраивается светелка — чердак, напоминающая древнерусские терема.

Но ни в одной области искусства национальный характер татар, кажется, не отразился с такой полнотой, как в декоративном убранстве. По принципам декорации татары составляют резкую противоположность русским: в то время, как русские применяют для украшения деревянных построек и бытовых предметов обычно только резьбу, допуская красочные украшения лишь в наличниках окон и ставнях, — татары, напротив, употребляют для декорации исключительно только раскраску, совершенно избегая резьбы. Цвет — основная стихия татарского искусства, и в этом применении декоративной раскраски к архитектуре сильнее всего сказывается родство татар с Востоком, создавшим величайшее торжество декоративной раскраски в изразцовом и мозаичном убранстве знаменитых самаркандских и других восточных мечетей.

Декоративная раскраска сосредотачивается на самых видных частях построек — на минаретах мечетей, на фронтонах домов, на заборах и на воротах. Главная отличительная черта татарской раскраски — полихромия. Татары никогда не окрашивают предмет в один цвет, всегда разнообразят его сочетаниями нескольких красок. Чистые, не смешанные цвета возбуждают удивление смелостью сочетаний, которые известны у русских под[293] названием "татарского вкуса" (желтое с зеленым, зеленое с красным, желтое с голубым). Обычная гамма цветов проста и несложна; она почти всегда одинакова: это — зеленый, голубой, белый и желтый цвета. Иных цветов, в том числе и красного, казанские татары не любят и применяют их редко (в женском костюме красный цвет получил распространение лишь под влиянием русских сицевых тканей, старинные же костюмы делались только желтых, зеленых и синих материй).

Полихромная раскраска в архитектуре применяется в соответствии с тесовой обшивкой наружных стен здания. Обшивка составляет снаружи вид горизонтальных широких и узких полос, чередующихся между собою наподобие рустов, причем узкие полосы углублены внутрь поверхности в качестве нижнего слоя обшивки, а широкие полосы выдаются вперед, как и ее верхний слой. Минареты мечетей обычно расписываются по обшивке — узкие полосы окрашиваются в белый цвет, а широкие — в желтый или голубой. Непосредственно под площадкой или теремком, откуда поет азанчи, помещается кайма из 4-х цветов, расположенных обычно в таком порядке: зеленый, голубой, белый и желтый. Столбики и карниз галерейки — белого цвета, шатер всегда бывает зеленым.

Фронтоны домов окрашиваются в зеленый или желтый цвет, с белой каймой по краям. Иногда фронтон прорезается полукруглым окном, который получаст обрамление особой раскраски. Способов раскраски стен дома мы насчитываем два — в одном случае все стены раскрашиваются в два цвета, которые чередуются между собою в виде широких и узких горизонтальных полос, соответственно тесовой обшивке, причем широкие полосы обычно бывают желтыми, иногда голубыми или зелеными, а узкие полосы бывают чаще всего белого (при зеленом — красного) цвета; другой способ окраски состоит в том, что стены дома окрашиваются в один — желтый, голубой, зеленый цвет, а пилястры на углах окрашиваются в белый, или же им придается полосатая окраска в виде рустов, края которых образуют волнистую линию. У небогатых домов раскрашивается только фронтон, стены же остаются бревенчатыми. На раскраску ворот обращают особое внимание. Каждая половина ворот украшается посредине огромной розеткой, по углам каждой створки ворот находятся отрезки таких же розеток, фон ворот получаст окраску яркого цвета — зеленую, желтую или голубую, а по краям остается кайма, которая вместе с розетками получает окраску белого цвета. Нигде различия в декоративном убранстве между[294] русскими и татарами не проявляются так резко, как в воротах, которые у русских украшаются деревянной резьбой без всякой раскраски.

Восточные влияния в русском искусстве не раз отмечались исследователями, но вопрос о татарских мотивах в русском зодчестве до настоящего времени еще совсем не изучен, так как и самое искусство татар совершенно еще не исследовано. Восточные мотивы, несомненно, вливались в русское искусство еще задолго до того, как монгольская династия подчинила русских татарской государственности и усилила обмен культурных влияний между соседними народами. Для нас представляется невозможным определить, какие мотивы перешли с Востока в Россию ранее подчинения русских татарам, через половцев и болгар, и какие были заимствованы русскими в эпоху татарского ига и позднее. Струя болгаро-татарских влияний, шедшая в Россию из Казанского края, по всей вероятности, осталась главным проводником восточных мотивов и в эпоху Казанского ханства, с которым русские были связаны экономическими и бытовыми интересами гораздо теснее, чем с какой-либо другой отраслью татарского племени. Поэтому мы считаем уместным коснуться вопроса о татарском влиянии на русское зодчество в настоящей работе.

Восточный характер строительного искусства отразился прежде всего на общих принципах русского зодчества, анализ которых дан И. Е. Забелиным в характеристике жилого дома московской эпохи: "Слово хоромы, обозначая вообще более или менее обширное жилое строение, дом в теперешнем смысле, может указывать, что этот древний дом состоял из таких частей, которые, хотя и составляли одно целое, но вместе с тем были частями сами по себе независимыми, иначе древний дом не прозывали бы множественным именем — хоромами… Само собой разумеется, что состоя из отдельных и разнородных клетей, по большей части не равных даже и по своему объему, древнее хоромное здание, конечно, не могло иметь правильного плана… То же самое должно сказать и относительно фасада. По разнородности и отдельности клетей, хотя бы и стоявших в одну линию, правильный фасад в теперешнем смысле был совсем невозможен, да об нем вовсе и не заботилась наша строительная древность. Даже и московский каменный дворец, построенный в начале XVI века итальянскими архитекторами, и тот, по старым обычаям, заключал в себе те же отдельные разнородные храмины — палаты Грановитую. Золотую, Ответную и т. д. и ни с[295] какой стороны не выравнивал своего лица в правильно соразмерное или симметричное целое… По обычаям старой жизни, богатые хоромы строились, по большей части, посреди двора".[554] В этой характеристике имеются налицо все отличительные черты восточной, в частности, татарской архитектуры — 1) сложный состав зданий, составленных из целой системы отдельных клетей и палат, 2) отсутствие единого плана в системе построек, отсутствие фасада и 4) сооружение дома внутри двора.

Можно отметить две эпохи, когда восточные мотивы особенно интенсивно вливались в московское зодчество. Это — первая поливина и середина XVI века (правление Василия III и начало царствования Ивана VI) и вторая половина XVII века (царствование Алексея Михайловича). Из этих периодов лишь первый совпадает с эпохой существования Казанского ханства и может войти в наше изложение. Это время характеризуется вообще сильным притоком культурных влияний с Востока и увлечением русских восточными модами: "Не успеет Стоглавый собор высказаться против надевания "тафей (шапочек) безбожного Махмета", как уже автору "Беседы Валаамских чудотворцев" приходится стыдить русских людей за ношение шлыков и портов (т. е. полного костюма) турецких, а выписанный в Москву византийский патриот Максим Грек с сокрушением пишет на родину своим друзьям, что скоро москвичи, пожалуй, наденут и чалмы. Эти увлечения восточным одеянием связаны с резкими переменами в быту Запрещай новый головной убор, Стоглав упоминает, что в Москве появился чуждый христианству обычай входить в церковь в шапках.[555] Именно в эту эпоху в России возникло обыкновение вместо прежних звонниц при храмах сооружать колокольни в виде 8-гранных башен беседкой-площадкою наверху, увенчанных высоким шатром. Историк русской церкви проф. Голубинский говорит, что в эту эпоху "деревянные колокольни и бильницы былы строены в форме башен двоякого вида: осьмигранных глухих, с высоким шатром на столбах, над площадкой, на которой висели колокола и била, и чствероугольных, в несколько этажей, с большими пролетами и с тем или другим низким верхом. Форма первых башен, как можно и должно думать, взята была с наших домовых теремов, причем произведено было только некоторое изменение со[296]ответственно назначению (открытая площадкад для колоколов и бил)".[556] В описанной форме нетрудно узнать знакомый нам тип минарета татарских мечетей. Его не требовалось даже приспособлять соответственно назначению, как думал проф. Голубинский, так как открытая площадка для азанчи под шатровым покрытием у минаретов существовала, и оставалось только использовать ее для колоколов. Достаточно взглянуть на минареты деревенских мечетей Казанского края и сравнить их с изобрижениями северно-русских шатровых колоколен, чтобы убедиться в единстве их происхождения. От минаретов русские колокольни отличаются более грубыми пропорциями срубов и шатров, и это доказывает, что образцом служили мечети, изящества которых не сумели достигнуть иностранные подражатели. Указание проф. Голубинского на сходство шатровых колоколен с домовыми теремами справедливо лишь постольку, поскольку терема являются также заимствованными у татар. Застекленные вышки, светелки и висячие переходы татарских домов действительно более всего напоминают старинные терема, да и самый обычай изолировать женщин в теремном заключении считается заимствованным русскими у татар, так что причина, обусловившая возникновение этой формы в русском зодчестве, указывает нам на Восток.

В 1529–1562 г. были сооружены каменные шатровые храмы: церковь с. Дьякова (1529 г.), Вознесенская церковь с. Коломенского (1532 г.), церковь св. Григория в Хутынском монастыре в Новгороде (1536 г.), храм Василия Блаженного в Москве (1555–1562 г.), церковь св. Сергия в Богоявленском монастыре в московском кремле (1557 г.) и деревянный собор в г, Старице (1558–1561 г.). Близость Вознесенской церкви с. Коломенского к некоторым памятникам персидской архитектуры указана в последнее время проф. Б. П. Денике. Летопись отмечает, что эта церковь "вельми чудна высотою и красотою и светлостию, такова не была прежде сего на Руси".[557] Относительно шатровой церкви Хутынского монастыря, построенной тверским зодчим Ермилою, летопись сообщает: "Таковой нет делом в Новгородской области, — вельми чудно и лепо видеть".[558] Очевидно, что появление мусульманских форм в русском зодчестве было встречено с восторженным удивлением и возбуждало необычайное восхищение. Проводником восточных влияний был сам великий князь[297] Василий III, вообще охотно увлекавшийся модами, построивший шатровые церкви в двух подмосковных соседних друг с другом селениях (Коломенском и Дьякове) и любивший проводить здесь время в своем имении. Венцом татарского влияния в русской архитектуре может считаться храм Василия Блаженного в Москве, сооруженный в память покорения Казани. О построении этого храма летопись сообщает: "Поставлен был храм каменный преудивлен, различными образцы и многими переводами". И. Е. Забелин пояснил, что "слово перевод в древнем нашем художестве означало снимок, копию с какого-либо образца (оригинала)… это даст основание заключить, что при постройке храма художники руководились известными образцами".[559] Вопрос об оригинале, послужившем образцом при сооружении Василия Блаженного, до сих пор не может считаться исчерпанным И. Е. Забелиным в 1871 г. установлено родство этого храма с церквами с. Дьякова и Коломенского, но далее дело не двинулось, так как происхождение этих церквей оставалось также неясным. До настоящего времени пользовалась признанием гипотеза И. Е. Забелина о национальном, русском происхождении шатрового зодчества, однако это предположение не может считаться доказанным: напротив, зодчество казанских татар может дать некоторые доводы против этой гипотезы и пролить новый свет на происхождение храма Василия Блаженного.

Дело в том, что памятник, который представлял бы наиболее близкую аналогию для этого храма, можно указать именно в казанским искусстве: своими архитектурными формами Василий Блаженный больше всего напоминает мечеть Кул-Шерифа в Казани, с ее 8 минаретами, предание о которых записано Марджани. Восемь башен Василия Блаженного, увенчанные восточными куполами и размещенные вокруг центрального шатра, находят себе поразительное соответствие в этих 8 минаретах. Таким образом, предание, записанное Марджани, косвенным образом получает реальное подтверждение, и мы можем составить хотя бы приблизительное представление об этой сложной композиции с 8 минаретами. Отсутствие главного фасада, составляющее главную черту татарского зодчества, также имеется налицо в Василии Блаженном. Недаром строителем храма являлся тот архитектор, Посник Яковлев, которому было поручено сооружение каменной[298] крепости в покоренной Казани, и который мог таким образом на месте ознакомиться лично с памятниками казанской архитектуры. Если эти соображения найдут себе подтверждение, то самая идея постройки получит новый, более глубокий внутренний смысл. Окажется далеко не случайным то обстоятельство, что церковь, построенная в память завоевания Казанского ханства, имеет характер мусульманского зодчества. Русское правительство отчетливо выразило идею подчинения татарского государства России, перенеся архитектуру главной мечети Казани в Москву, подобно тому, как оно практиковало перенесение в столицу из присоединенных уделов всех местных святынь и реликвий. Воспроизводя формы главной мечети в виде православного храма, правительство митрополита Макария создавало тем самым наглядную эмблему подчинения мусульманской страны христианской державе, как бы заставляло мусульманское искусство служить христианской религии, и тем осуществляло двойную, художественно-политическую идею слияния татарского Востока с Россией. Историки русского зодчества угадывали присутствие в этом храме какой-то скрытой идеи, вдохновленной митрополитом Макарием, напр. И. Э. Грабарь говорил: "Митрополит Макарий, глубокий духовный ученый, художник, мысливший образами и сопоставлениями, советует царю соорудить каменный собор. Расположение престолов в храме Василия Блаженного наводит на мысль, что в группировку масс собора внесена идея не одного только "размерения основания", и что кроме зодчих Бармы и Посника с товарищами кто-то еще входил в дело сооружения храма и притом настолько, что руководящая идея принадлежала ему, и что Барма и Посник, имена которых сохранила нам летопись, только "быша премудрии и удобнии таковому чюдному делу".[560] Эти предположения, по-видимому, теперь подтверждаются, и те оригинальные, смелые замыслы, которыми вдохновлялся митрополит Макарий при сооружении этого храма, получают свое объяснение.

Купола Василия Блаженного имеют явно восточный характер, но, к сожалению, эта сторона дела не может получить себе полного освещения, так как форма покрытий в казанском искусстве до нас не дошла: памятников в самой Казани не сохранилось, деревянные оболочки каменных полусферических куполов на постройках Булгара также исчезли, форма же покрытия минарета Ханской мечети в Касимове представляет, как и купол Малого Столпа[299] в Булгаре, не более, как позднейшую реконструкцию, которая не может претендовать на достоверность. Об этом приходится тем более пожалеть, что в московском искусстве как раз в XVI веке получают распространение луковичные главки восточного типа, перешедшие сюда, несомненно, из мусульманского зодчества.

Отличительная черта татарского искусства, любовь к полихромии, также нашла себе применение в русской архитектуре данной эпохи. Как раз в это время разноцветная окраска внешних стен зданий получает распространение в московском зодчестве. Излюбленные татарами цвета, зеленый и желтый, играют видную роль во краске как Дьяковской церкви, так и Василия Блаженного. Изразцы на шатре этого храма также зеленого и желтого цвета. К татарскому сочетанию цветов, зеленому с желтым, примешивается еще красный — натуральный цвет кирпича, заменившего в русской архитектуре белый камень татарского зодчества. [300]


Примечания:



4

"Ист. Крым. хан", с. 232–233.



5

П.С.Р.Л. VIII, 92.



41

Вел. — Зерн., I, с. 170 и 173.



42

П.С.Р.Л. VI., с. 35.



43

Карамзин "Ист. Гос. Российского". VI. прим. 278.



44

Ист. Росс., с. 1419.



45

Ист. Росс., с. 1419.



46

II, с. 391–392.



47

Моск. Арх. Ин. Д. Крымские дела, № 2, с. 1007. Цит. Соловьев, 1420.



48

П.С.Р.Л. XIX. 22–23.



49

П.С.Р.Л. XIX. 23–24.



50

П.С.Р.Л. XIX, с. 23



51

П.С.Р.Л. XIX, с. 23



52

П.С.Р.Л. XIX, с. 25



53

П.С.Р.Л. VI, с. 51.



54

П.С.Р.Л. VI, с. 245.



55

П.С.Р.Л. XIX, с. 26–28.



56

П.С.Р.Л. VI, с. 245.



417

Мустафад эль-Ахбар, с. 4.



418

Шпилевский "Древние города", с. 476.



419

Н. И. Ашмарин "Об одном мусульманском могильном камне на Архиерейской даче в Казани", с. 19.



420

Кафтанников "Древние Болгары" — Библиотека для чтения 1847 г., т. 82, с. 57 — Шпилевский, с. 70.



421

Там же.



422

Кафтанников, с. 58–59; Шпилевский, с. 70–71.



423

Рыбушкин "Поездка в ст. Казань" — Заволжский Муравей, 1833 г., т. III — Шпилевский, с. 36.



424

Шпилевский, Загоскин, Пинегин и др. неправильно переводят 700 г. гиджры на христианскую эру, как 1298 г. по Р.Х., вычитая 104 из 1402.



425

Шпилевский, с. 178–180.



426

Воскрес. лет., с. 72. Никон. IV. с. 267. Костр. I, с. 353–355. Соф. I, с. 247–248. Соф. II, с. 130. Новг. IV, с. 101–102. Львов. II, с. 226.



427

Шпилевский, с. 185.



428

П.С.Р.Л. VIII, 16 — Шпилевский, с. 176.



429

"Дастан Аксак-Тимур" — Frahn "Bulariae urbis origo aique fata". Fundgruben des Orients", т. V, с. 210. Шпилевский, с. 57.



430

С. Мельников, «Рождественское-Ямаши» — Каз. Губ. Вед. 1856 г. № 30.



431

Е. А. Малов "Городище Старая Казань и г. Арск" — Записки Арх. О-ва, т. V.



432

П.С.Р.Л. XIX, с. 68.



433

Георги "Bemerkungen eines Reisenden in Russichen Reich", 1775 г. II, 813–815.



434

Цар. Кн., с. 299. Никон. лет. VII, 173. Львов, лет. IV, 412



435

П.С.Р.Л. XIX, с. 435. П.С.Р.Л. VI, с. 310.



436

Писцовая книга, с. 49.



437

П. Заринский "Очерки древней Казани", с. 7.



438

"История кн. вел. Московского", с. 16–17.



439

"Толковый словарь живого великорусского языка В. Даля", изд. 3 Спб. 1909 г., т. IV, с. 42.



440

Писц. кн., с. 49.



441

П.С.Р.Л. VI, 310.



442

Шпилевский, 457.



443

П.С.Р.Л. XIX, 154.



444

Царств. Книга, с 311.



445

Царств. Книга, с. 307.



446

Писц. Книга, с. 23.



447

Писц. Книга, с. 21.



448

П.С.Р.Л. XIX, 435.



449

Рычков "Опыт Казанской истории", с. 179 и 183.



450

Царств. Книга, с 270, 291, 294.



451

Царств. Книга, с. 284.



452

П.С.Р.Л. XIX, с. 119.



453

Ист. кн. вел. Моск., с. 18.



454

П.С.Р.Л. XIX, с. 119–120.



455

Царств. Книга, с. 296.



456

Писц. Книга, с. 49.



457

Царств. Книга, с. 296, 291–292 и 294.



458

"Ист. кн. вел. Моск."; с. 16–17.



459

Царств. Книга, с. 292.



460

Царств. книга, с. 272, 295, 296.



461

Царств. книга, с. 292.



462

Курбский, с. 27.



463

Писц. книга, с. 34.



464

Писц. книга, с. 8.



465

Писц. книга, с. 9.



466

Писц. книга, с. 9.



467

П.С.Р.Л. XIX, с. 77.



468

Шпилевский, с. 459.



469

"Историографическое описание о Казанской губернии" К. Милковича — Известия О-ва Лрх. Ист. и Этн., т. XIV, вып. 5, с. 502, прим. 2.



470

Загоскин, с. 99.



471

Фукс, "История Казани", изд. 5, Казань 1914 г, стр. 1, прим. 1.



472

"Памятники древности в Казанской губернии" — Журн. Мин. Ин. Дел 1840, т. 37.



473

"Спутник по Казани", с. 99.



474

Писц. книга, с. 7.



475

Писц. книга, с. 8.



476

Ист. кн. вел. Моск., с. 17.



477

П.С.Р.Л. XIX, с. 78.



478

Писц. книга, с. 9.



479

Писц. книга, с. 34.



480

Писц. книга, с. 9.



481

Писц. книга, с. 9.



482

Писц. книга, с. 9–10.



483

"Спутник по Казани", с. 104–105.



484

Царств. книга, с. 284–286.



485

Царств. книга, с. 307. Курбский, с. 30.



486

Курбский, с. 17.



487

Курбский, с. 27.



488

Курбский, с. 29.



489

Царств. Книга, с. 306.



490

"Мустафад эль-Ахбар", ч. I, с. 2.



491

Царств. Книга, с. 306.



492

Курбский, с. 29.



493

Писцовая книга, с. 57.



494

Н. П. Загоскин "Спутник по Казани", с. 513–514.



495

Со слов муллы Фатх-ур-Рахмана Губайдуллина в д. Новом Крылае Казанского уезда в 1918 г. нами записано предание, что в эпоху Казанского ханства в д. Ие (около Арска) было по одним рассказам 8, а по другим даже 11 мечетей.



496

К. Фукс "История города Казани", изд. 5 — Казань 1914 г., с. 23 — "Примечание Н. Ф. Катанова".



497

Кунцевич, с. 291.



498

М. М. Хомяков "К вопросу о подземных ходах г. Казани" — Отд. оттиск из XXVI т. "Известий Общества Археологии, Истории и Этнографии" за 1910 год, с. 2–3.



499

"Спутник по Казани", с. 105–106.



500

"К вопросу о подземных ходах г. Казани", с. 3.



501

П.С.Р.Л. VI, с. 156; XIX, 254, 52; Царств. Книга, с. 166, 194, 200, 201.



502

Шпилевский, с. 440.



503

Шпилевский, с. 441.



504

П.С.Р.Л. VI, с. 240.



505

П.С.Р.Л. XIX, с. 37.



506

Курбский, с. 16.



507

Царств. Книга, с. 264.



508

Царств. Книга, с. 268.



509

Курбский, с. 17.



510

Писц. Книга, с. 51.



511

Царств. Книга, с. 269.



512

Царств. Книга, с. 285.



513

Царств. Книга, с. 298.



514

Писц. Книга, с. 50.



515

Царств. Книга, с. 263–268.



516

Акты Исторические I, № 162, с. 299.



517

Курбский, с. 16.



518

П.С.Р.Л. XIX, с. 119.



519

Заринский, с. 179.



520

Писц. Книга, с. 47 и 48.



521

П.С.Р.Л. XIX, с. 130.



522

"Записки о Московии", с. 150.



523

Н. К. Высоцкий "Немецкая Куртина" — древнее армянское кладбище в Казани" — Известия О-ва Археологии, Истории и Этнографии при Каз. Ун-те, т. VII, с. 4–5.



524

Там же, с. 3–4.



525

Акты Исторические, 1, № 162, с. 299.



526

Писц. Книга, с. 50.



527

Царств. Книга, с. 263.



528

Царств. Книга, с. 199.



529

П.С.Р.Л. XIX, с. 434.



530

Царств. Книга, с. 307.



531

Курбский, с. 16.



532

П.С.Р.Л. XIX, с. 119.



533

Заринский, с. 212, прим. 1.



534

Загоскин, с. 108.



535

Ист. кн. вел. Моск., с. 18



536

П.С.Р.Л. VI, с. 306, XIX, 413; Царств. Книга, с, 262.



537

Вел. — Зерн. I, с. 386.



538

Ист. кн. вел. Моск., с, 31.



539

Курбский, с. 27.



540

"Очерки др. Казани", с. 138–139.



541

Заринскии, с. 139.



542

Писц. Книга, с. 34.



543

Заринский, с. 158–159.



544

Заринский, с. 156.



545

Курбский, с. 27.



546

Каз. Муз. Вестник, 1920 г., № 5–6, с. 65 и 80.



547

Вел. — Зерн. I, 68–69.



548

"Библиотека восточных историков", изд. И. Н. Березиным, т. II — "Сборник летописей", с. 197.



549

Вел. — Зерн., I, стр. 60. Изображение минарета там же, таб. I, рис. 1.



550

План и чертеж воспроизведены Вел. — Зерн. I, таб. I, рис. 5 и 6.



551

Вел. — Зерн., таб. II, рис. 1–6.



552

Вел. — Зерн. I, с. 494–496.



553

См. нашу заметку "Деревянное зодчество казанских татар" — Казанский Музейный Вестник, 1923 г., № 1–2.



554

Забелин "Черты самобытности в др. — рус. зодчестве", изд. Кнебель 1900 г., с. 35, 47, 48 и 49.



555

Виппер "Иван Грозный", с. 14 Тафья-тюбетейка.



556

"История русской церкви", т. II, 2, с. 310.



557

П.С.Р.Л. VIII, 279.



558

П.С.Р.Л. VI, 296.



559

"Черты самобытности в др. — рус. зодчестве", с. 11.



560

И. Э. Грабарь "История русского искусства", вып. 5, с. 38.








Главная | Контакты | Прислать материал | Добавить в избранное | Сообщить об ошибке