Глава 8

ЖИЗНЬ В АНАТОЛИИ

Территории Османской империи делились по ряду признаков на четыре категории. Во-первых, это были территории, имевшие прямое управление в соответствии со сложной, но единообразной моделью. К ним относились Румелия, Анатолия и некоторые соседние провинции. Далее следовали регионы, находившиеся под особым управлением, такие, как Египет и священные города Мекка и Медина. В третью категорию входили провинции, например Румыния и Трансильвания, пользовавшиеся некоторой автономией в вопросах выплаты податей. Четвертую категорию составляли опекаемые или вассальные страны, которые входили в империю лишь номинально и не платили никаких податей. Это были такие страны, как некоторые регионы Аравии, татарский Крым, чья правящая династия, по общему признанию, унаследовала бы турецкий трон, если бы Османская династия прервалась. Помимо территорий, признававших верховную власть султана, сохраняя в то же время значительную самостоятельность в проведении внутренней политики, большая часть империи делилась на области, в которых правил губернатор, назначенный на определенный срок центральными властями. Некоторое число этих областей группировалось под властью генерал-губернатора, которого наделяли правом носить санджак, или штандарт, состоявший из копья с позолоченным медным шаром на конце и нескольких конских хвостов – первоначально хвостов яков, – свисавших сверху. Санджак символизировал власть султана и его наследника, число хвостов указывало на статус персоны. Так, губернатору предназначался штандарт с одним хвостом, генерал-губернатору – с двумя, великому визирю – до пяти, а самому султану – не менее чем с девятью хвостами.

Каждый губернатор был для своей провинции тем же, чем был султан для всей империи. В мирное время он олицетворял гражданскую власть, в военное время под его штандарт собирались войска провинции. Это сочетание гражданских и военных функций определяло его положение как заместителя монарха в провинции. Предметом гордости для каждого губернатора было создание в своей резиденции подобия дворцовой жизни, воспроизведение даже в самых дальних уголках империи цивилизованного образа жизни, подобного стамбульскому. Жизнь в городских условиях в Анатолии не так тяготила государственных чиновников, как в некоторых других провинциях. Сыновья султана, направлявшиеся в провинцию, чтобы набраться опыта правления, никогда не назначались на губернаторство в Румелию: в этом случае они были бы слишком близки к дислоцированной там армии, которую могли бы склонить на свою сторону и начать мятеж. Поэтому их посылали в Анатолию и в связи с этим построили прекрасные дворцы в ряде крупных городов провинции, которые стали значительными центрами активности в сфере культуры и архитектуры. Деревенская жизнь в Анатолии сохраняла столетиями черты чрезмерно грубой простоты, обусловленные феодальными ограничениями и географической труднодоступностью. Штандарт дал название единице территориального деления провинции – санджак. Каждый санджак, в свою очередь, делился на ряд более мелких территорий, городских и сельских, в основном с административными центрами в деревнях. В каждый район назначали кадия для претворения в жизнь мусульманского закона и армейского офицера, представлявшего власть, однако за исключением сборщика налогов подлинным вершителем судеб в деревне был местный муфтий. Этот почетный титул иногда присваивали мудрецу, чьи познания в религии могли быть весьма скромными.

Налоги в сельской местности взимались на всей территории империи по-разному. В этом смысле Румелия и Анатолия отличались от восточных владений и облагались налогами в целом в объеме 10–20 процентов урожая, порой деньгами, порой и деньгами и натуральной продукцией одновременно. Налогообложение мусульман имело форму десятины. С другой стороны, немусульмане платили подушный налог на взрослых членов семьи в дополнение к подоходному, напоминавшему десятину. Лишь духовенство меньшинств освобождалось от налогов. Кроме того, существовали произвольные налоги, которые включали таможенные сборы, плату за патент, плату за судебные издержки, за брак и холостяцкую жизнь, а также разные штрафы, взимавшиеся исходя из требований или корысти султана и его подчиненных. Налоги взимали как с мусульман, так и с других национальных групп, хотя, как правило, по разной таксе: например, таможенные подати мусульман составляли 4 процента, представителей меньшинств – 5 процентов, европейцы, проживавшие в Турции, в соответствии с режимом капитуляций выплачивали всего лишь 3 процента. В 1481 году, по окончании правления Мехмета Завоевателя, права сбора налогов были переданы на аукционные торги. Выигравшие, гарантировав властям получение запрошенной ими суммы, имели немалый доход от вымогательства у налогоплательщиков под разными предлогами дополнительных сумм. Концессия на налоговые сборы сначала предоставлялась на годичный срок, однако после правления Мустафы II (1695–1703) она выдавалась пожизненно и постепенно стала даже наследственной. Вот почему такой концессией неверные никогда не пользовались. Подобная система защищала казну от финансовых неудач, но подвергала население непомерным и несправедливым поборам. Имелось две казны: одна пополнялась налогами и податями с населения, другая находилась в распоряжении самого султана. Последняя составляла сначала пятую часть всех трофеев и, в частности, военнопленных, к этому прибавлялись подати из Египта и Аравии, десятипроцентный налог на наследство со всех подданных, имущество, которое он автоматически наследовал после смерти рабов на государственной службе, и, разумеется, богатые подарки, которые монарх постоянно получал.

Султан владел всей землей Анатолии, которая не предназначалась для завещания в вакф, и без согласия монарха или его представителя передача ее другим собственникам не допускалась.

Согласно турецкой космологии, земля была плоской, окруженной океаном, вокруг которого, в свою очередь, находились горные цепи. Это была самая высокая из семи суш, в то время как над головой турка простиралось семь небесных сфер. Однако его знания о близлежащей географической местности носили более практический характер. Многочисленные военные походы, доклады губернаторов и оценщиков налогов, так же как паломников и торговцев, исследования специалистов давали подробную информацию о расположении горных хребтов и равнин, лесов и рек, полезных ископаемых и плодородных территорий. Постановления, регулировавшие землевладение и эксплуатацию минеральных ресурсов Анатолии, были четко сформулированы и определяли девять категорий: одни территории были засушливыми или заболоченными и непригодными для культивации, другие обозначались как городские или сельские и включали площади для садов и огородов, пастбища служили главному ремеслу анатолийцев – разведению скота для получения кожи, шерсти, мяса и тягловой силы. Пахотные земли, виноградники, фруктовые сады, луга брались крестьянами в аренду у феодалов и обрабатывались. Государство эксплуатировало леса и шахты. Лесное хозяйство находилось в ведении различных правительственных учреждений в зависимости от конечного назначения продукции. В их обязанность входило следить за тем, чтобы все бревна для бимсов, мачт, палуб и других конструкций соответствовали стандартам и мерам, установленным архитектором Синаном, а также чтобы заготавливались дрова и уголь, необходимые для обогрева столицы и других городов. Минеральные ресурсы Турции, несмотря на их значительность, не эксплуатировались сверх потребностей государства. Власти следили за объемами добычи полезных ископаемых и выдачей лицензий на нее так бдительно, что старатели не могли сделать свое ремесло прибыльным. Когда сообщалось об обнаружении ценной руды, на место выезжали государственные инспекторы и брали на анализ образцы породы. Если качество и количество руды признавались удовлетворительными, одна-две деревни по соседству с месторождением освобождались от взимания налогов в компенсацию за вынужденные работы по обустройству шахт. С других разработок в это место присылали опытных специалистов и шахтеров, затем начиналась работа. Добывались серебро, медь, железо и даже золото. Для взрывных работ добывали селитру. Пули для оружия часто отливали на месте, рядом с залежами железа, и доставляли в столицу группами пеших янычар.

Земли феодалов давали крестьянству Анатолии средства к жизни. Они были поделены на наделы, сдававшиеся в аренду на долговременной основе семьям-арендаторам, которые поставляли феодалам во время войны вооруженных воинов. Надел мог наследоваться сыном арендатора или куплен за небольшую сумму близкими родственниками. Если подходящего наследника не находилось, надел передавался кому-либо еще. Теоретически, если предлагавшийся надел отвергался всеми крестьянами соседних деревень, он мог перейти постороннему, но деревни так крепко держались друг за друга, что земля редко попадала члену другой общины. На самом деле свободное передвижение не поощрялось, разве что за наделом, а существовавшие законы были направлены в целом на то, чтобы привязать крестьян к земле. Они закрепляли сложившийся обычай и способствовали его соблюдению.

Отдельный земельный надел измерялся площадью, которую можно было вспахать парой быков. На земельном участке трудились все члены семьи, и, поскольку первородство не давало никаких привилегий, после смерти главы семьи наследство делилось между всеми ее членами. Таким образом, хотя ответственность за ведение хозяйства переходила к старшему сыну, особенно в отношении поддержания родственников-иждивенцев, непосредственно земельный надел делился на участки, хозяйства мельчали и становились менее экономичными. Дочери получали половину того, что приобретали сыновья, и должны были селиться на участках, которые унаследовали. Ведение хозяйств на участках брали в свои руки мужья. Рассудив здраво, владельцы смежных земельных отрезков могли объединить свои наделы в более крупные и продуктивные хозяйственные единицы. Арендаторы были обязаны информировать своих феодалов о любых изменениях надела, но, если земля возделывалась надлежащим образом, если выплачивались все налоги и подати, землю никогда не отчуждали от семей. Если же арендатору не удавалось эффективно использовать надел, на него налагался штраф исходя из площади надела, и через три года земля подлежала конфискации.

В целях сбора налогов велся официальный, постоянно обновляемый реестр домашнего скота, урожая, ульев. Вследствие того что налоговые платежи осуществлялись деньгами, крестьяне, которых, кроме этого, больше ничего не связывало с городом, возили продавать свою продукцию торговцам на ближайшие рынки для последующего потребления ее горожанами. Порой, когда оплата налогов выпадала на неблагоприятное время, они были вынуждены идти даже на невыгодные сделки с торговцами, выдававшими им деньги авансом в ответ за обязательство поставок продукции после сбора урожая. Там, где феодалы поддерживали тесные связи с крестьянами, между сторонами возникали солидарность и взаимопонимание, там же, где налоги собирали в казну, никто не мог защитить права крестьян. Их эксплуатация могла непомерно усиливаться.

Большинство сельского населения жило в горных районах в удалении от дорог. Сообщение в этих районах было затруднено, а узы солидарности весьма непрочны. В результате деревенские общины существовали по принципу самодостаточности. Все сельскохозяйственные орудия, такие, как плуги, бороны и молотильные биты, производили дома и в основном из дерева. Стада коров и коз давали не только молоко и молочные продукты, которые вместе с выращивавшимися овощами и зеленью потреблялись крестьянами, но также шкуры, кожи, шерсть и волос. Все это тоже использовалось в домашнем хозяйстве для изготовления одежды и обуви, ткани для палаток, шерсти для ковров, седельных мешков и одеял. В каждом доме имелся ткацкий станок, и женщины, привыкшие к разнообразной тяжелой работе, занимались чесанием, прядением, ткачеством, отбеливанием и окраской. Мужчины заготовляли шкуры и кожи и изготавливали кожаные изделия, а также производили из дерева сельскохозяйственные орудия, ложки и кухонную посуду. Зимой стада скота паслись близ деревни в низине, летом их выгоняли пастись на полях, а пастухи, смотревшие за ними, оставались там на несколько месяцев, ночуя в небольших палатках или шалашах, приподнятых над землей на шестах, чтобы их продувал свежий ветерок.

Несмотря на многочисленность отар, овец держали главным образом для получения шерсти. Их мясо редко употребляли в пищу – обычно продавали живьем для жертвоприношения. Большая часть шерсти использовалась для выделки войлока – это было типично крестьянское ремесло. Шерсть растягивали на раме, пропитывали горячей мыльной водой и топтали. Процедуру повторяли несколько раз, пока не достигалась требуемая плотность. Вещи из войлока фактически делали навечно. Ковры и черные шатры кочевников, а также покрывала с декоративной вышивкой, которые изготовляли из шерсти, передавали по наследству как семейную реликвию. Из этой же шерсти делали бурки для пастухов и башлыки, необходимые во время пребывания на холоде высокогорья, длинные, до колен, бурки для кавалеристов, валенки, характерные шляпы дервишей-мавляви и десятки других вещей. Войлочные молитвенные коврики, украшенные вышивкой из шелковых и золотых нитей, пользовались особой популярностью в армии. Все армейские бани делали из этого материала, поскольку он не выпускал пар изнутри и не впускал холод извне. Даже султан и его высокопоставленное окружение пользовались шатрами, покрытие которых изготавливали из такой шерсти. Для них шатры покрывали парусиной, а изнутри подшивали шелком. Войлок ценили также за изолирующие свойства, в него паковали лед, который кололи на куски в горах, особенно на горе Олимп близ Бурсы, и постоянно отсылали летом в город с караваном мулов. Султанский дворец пользовался преимущественным правом получения льда, а то, что оставалось, продавали населению Стамбула и других городов в качестве средства охлаждения шербета и других напитков.

Курдючные овцы, которые давали масло для приготовления пищи и для масляных ламп, считались отборной частью отары. Их курдюк весил от 8 до 10 фунтов и больше. Самых больших курдючных овец даже возили на небольшой платформе на колесах, которую возило тягловое животное, потому что вес овцы был слишком велик и для нее самой и потому что ее курдюк мог пострадать, если бы волочился по земле. Очень бережно обращались с козами, дававшими знаменитый ангорский мохер. Козы, питавшиеся редкими пучками сухой травы, давали шерсть более высокого качества, чем те, что паслись на пастбищах с сочной зеленой травой. Коз часто мыли в проточной воде, а их прекрасную шерсть, касавшуюся земли, не стригли, а вычесывали тончайшими как шелк нитями. Женщины готовили из них пряжу для дальнейшей работы. Затем пряжу отправляли в Ангору, чтобы из нее производили ткань соответствующей окраски. Больше всего ценилась ткань зеленого цвета, которую предпочитал пророк, но пользовались большим спросом также ткани белого, оранжевого, бледно-голубого, фиолетового и серого цветов. Однако отличительной чертой этой ткани был волнистый рисунок, который появлялся из-за того, что ткань подвергалась сложному процессу вымачивания в воде после окраски.

Ткань с большими ровными волнами стоила весьма дорого, одежду из нее носили самые богатые и знатные люди.

Подобно городским обитателям, крестьяне относились к своим домашним животным бережно и благоразумно. Хотя за некоторыми животными охотились для пополнения запасов продовольствия, а других заставляли выполнять такую же монотонную тяжелую работу, какой занимались сами, к беззащитным существам никогда не проявляли ни малейшей жестокости. Даже самые бедные люди обращались с животными как с собственными детьми. Имелось много коневодческих хозяйств и великолепных ветеринарных врачей. С лошадьми обращались мягко, без окриков и битья, ночью укрывали одеялами. Владельцы лошадей относились к родословным своих питомцев с тем же вниманием, что и к особенностям их поведения. Особенно ценились кобылы, которых проверяли на устойчивость посредством быстрого спуска на них с крутых склонов, причем кобылы были подкованы сплошными, почти круглыми подковами, чтобы проследить, будут ли они спотыкаться. В ряде провинций широко употребляли кумыс, который изготовляли из забродившего кобыльего молока. Турки очень любили кошек, следуя примеру пророка, который сказал, что он скорее отсечет рукав своего халата, чем побеспокоит кошку, спящую на нем. В садах при мечетях и на улицах всегда было много кошек, которых кормили несколько вакфов. Даже к собакам турки относились по-доброму, хотя эти животные считались нечистыми и часто бродили в сельской местности целыми стаями. Пастушеские собаки были свирепы и одновременно преданы своим хозяевам, полностью им подчинялись и не знали страха. Чистокровные собаки стоили в семь-восемь раз дороже здорового мальчика-раба на рынке Стамбула, а отношения хозяина и собаки на отдаленных пастбищах были таковы, что они ели из одной тарелки. На собак надевали широкий кожаный ошейник с металлическими шипами. И не существовало дикого зверя или другой угрозы отаре, которую они не были бы готовы отразить. Мастифов местной породы отпускали по ночам охранять армейские штабы, они были наилучшим средством устрашения потенциальных преступников.

Особенно любили аистов, которые гнездились на крышах мечетей и домов. Они без боязни ходили среди людей, уважавших птиц за добродетель, которой восхищались: ответственность перед сообществом себе подобных. Среди аистов безбоязненно селились небольшие птицы самых разных видов, а сами аисты кормили и оберегали своих старших особей, которые уже не могли о себе позаботиться. Осенью аисты терпеливо ожидали, когда соберутся все члены стаи, чтобы всем вместе взмыть вверх на большую высоту и организованно отправиться по строго намеченному маршруту в Африку. В ходе перелета выделялись часовые для охраны стаи во время передышек на земле. Тех аистов, которые были уже не способны совершить вместе со стаей долгий перелет в южные страны, кормили и оберегали сами турки.


Дома большинства крестьян напоминали норы на склонах холмов. Склон холма подрезался так, чтобы иметь вертикально расположенную плоскую поверхность, а затем изнутри холма выгребали землю для образования комнаты. Извлеченную из холма землю использовали для постройки стен и крыши передней дома так, чтобы он выступал из склона холма, но вскоре эта земля зарастала травой, просматривался лишь вход в дом. Траву щипали телята, а на крыше, покрытой дерном, играли дети. Самой заповедной частью дома была женская половина. К основному помещению спереди примыкало стойло для скота, где грелись животные зимними ночами. Очаг для приготовления пищи представлял собой огромный глиняный кувшин, частично вкопанный в пол главной комнаты, и топливом для нее служила смесь рубленой соломы и помета животных. Котел с варевом подвешивался цепью на перекладине над горлышком кувшина, а дым выходил не без труда через небольшое отверстие, пробитое вверху на передней стенке дома. Обстановка дома была скромной: несколько ковров и стеганых одеял, кожаные или вязаные сумки с запасной одеждой и вещами. Все это развешивалось на стенах или складывалось в углах. Пол покрывали килимами, представлявшими собой коврики, плетенные из шерстяных полос того же типа, что шли на изготовление седельных сумок. Полосы, сшитые вместе в соответствии с требуемой шириной, отличались цветами светлых тонов и традиционными местными узорами. В кладовке, помещавшейся с одной стороны дома, находился бак для приготовления бузы, а также кувшины для хранения зерна и прочих продуктов. Внутреннее помещение большинства домов, сколь бедно оно ни выглядело, как правило, было чистым, особенно там, где хранилась или готовилась пища.

Члены семьи ели сидя на корточках или на полу, скрестив ноги. Их пища состояла главным образом из хлеба с солью, а также черемши, лука и чеснока или репы, пастернака и огурцов, кислого молока, сыра, свежих или сушеных фруктов. Баранина или курятина с рисом считались деликатесными блюдами и подавались на праздники, так же как пироги, сладкий напиток шербет, виноградный сок, вода, разбавленная медом или сахаром.

Большинство семей выращивали на своих земельных участках все необходимые овощи, часть которых запасали на зиму. Осень была напряженным временем, когда делали необходимые заготовки на предстоящие месяцы. Женщины готовили брикеты из соломы и навоза в качестве топлива. Массивными палками они выбивали горох из шелухи, носили домой зерно с урожайных полей. Зерно рассыпали на земле для обмолота, – этим занимались бык или пара ослов, двигаясь снова и снова по кругу и таща за собой молотилку. Она представляла собой платформу из деревянных досок, в которую рядами вставляли камни с острыми краями, рассекавшими шелуху на зернах. Иногда на платформу садились мальчик или девочка, чтобы утяжелить ее, но не переутомить тягловых животных. Затем зерно просеивали через большие сита и бросали по ветру, чтобы освободить от мякины. Муку издавна мололи на ветряных мельницах, однако при Сулеймане Великолепном был внедрен способ помола жерновами, вращаемыми упряжкой лошадей. Этот способ быстро распространился в империи.

Хотя формально Анатолия считалась мусульманской провинцией, религиозные верования в ней не носили ортодоксального характера, а многие обычаи сохраняли очевидные следы их доисламского происхождения. Вдобавок к языческим пережиткам в ряде районов провинции пользовались сильным влиянием религиозные секты. Так же как и в городах, приверженцы ордена Бекташи и в сельской местности были обязаны своей популярностью учению, раскрепощавшему и внушавшему оптимизм; целые деревни объявляли себя сторонниками этого учения. Повсюду распространилось влияние ордена Мавляви. В начале года, 10 мухаррама, в ряде районов, в шиитских деревнях, в атмосфере ритуального траура разыгрывали экзальтированные представления на тему мученичества Хусейна, сопровождавшиеся исступленными танцами и самобичеванием цепями до крови.

Некоторые из наиболее соблюдаемых ритуалов сочетали религиозные элементы с древними обычаями. Вот пример. Первые 40 холодных дней зимы каждый год уносили жизни стариков и слабых здоровьем, затем следовали 50 дней, лишь немногим менее холодных и смертоносных, а после этого все выжившие начинали готовиться к празднику благодарения и радости. Они приносили жертвы, раздавали милостыню, молились во спасение, а затем отмечали конец суровых холодов празднествами. Эти встречи проходили главным образом в цеховых комнатах, в это время ели всевозможные сладости, особенно сладости из абрикосов, лимонов и крема, рис, подслащенный виноградным сахаром, разные виды халвы, приготовленной либо на основе манной крупы, либо на основе смеси кунжута и меда, пили бузу из проса. Торжественный момент состоял во внесении в комнату огромного медного подноса, на котором громоздилась горка муки, окруженная у основания сахаром. Вокруг подноса становились 10–12 кондитеров, вымывших руки и закативших рукава. Держа руки на груди и совершая глубокий поклон при каждом упоминании имени пророка, они шептали гюльбанк – обращение к Господу, – завершая его звучным «ху-у-у». После девяти ударов по барабану «ху-у-у» повторялось, и снова звучали удары по барабану. Затем под песни, музыку и шутки они погружали руки в муку, замешивали в нее сахар и приготовляли из смеси этакую сахарную тянучку, которой угощались все присутствующие. В канун весеннего праздника совершали очищающий ритуал перепрыгивания через костер, а также вытаскивали наудачу из кувшина небольшие сувениры и раздавали их окружающим под декламацию соответствующих стихов.

В сельской местности развлечений было немного, и жители деревень творили их сами почти исключительно в виде местных танцев и незатейливых спектаклей, в которых женские роли играли мужчины. Они сопровождали развлекательными мероприятиями такие семейные торжества, как дни рождения, обрезания и женитьбы, так же как смену времен года и циклов сельскохозяйственных работ, как в течение года, так и по случаю. Это сопровождалось сбором продуктов во время хождения от дома к дому – иногда под музыку и танцы – для подготовки к празднику, в котором принимала участие вся деревня. К подобным развлечениям относился также вызов дождя, когда юноша или девушка, облаченные в камуфляж из листьев, танцевали у какого-нибудь дома, а его обитатели брызгали им на голову воду. По случаю спаривания баранов с овцами парень, обвешав себя вокруг пояса колокольчиками, молча танцевал на деревенских улицах и останавливался у каждого дома, где ему давали продукты для предстоящего праздника. В конце сезона дождей парни с горящими факелами в руках под музыкальное сопровождение скрипки пели и танцевали перед домами, порой бросая в двери жилищ горящий факел – символ солнечного тепла. Другие празднества посвящались окончанию сбора урожая, зимнему солнцестоянию, сопровождаемые танцами на тему смерти и воскрешения, которые символизировали пробуждение природы. В ряде районов провинции проводились сезонные ярмарки, имевшие давнюю традицию. Поскольку крестьянам для участия в ярмарках приходилось преодолевать большие расстояния, они редко длились менее трех дней, а часто неделю и более. Большие скопления людей во время ярмарок охранялись подразделениями солдат, отряженных властями. Помимо продажи продовольствия и разных изделий ремесленников, характерной особенностью ярмарок были танцы и театральные представления.

Местный танец являлся не только частью народного творчества в данном регионе, но также наиболее важным способом демонстрации деревенского искусства. Если лучший танцор деревни видел, что его превосходят в искусстве танца, он уступал свое почетное звание более искусному танцору. Танцы были весьма разнообразны, иногда люди становились цепочкой, иногда – в линию или полукругом, держась за руки или прижимаясь друг к другу плечами. Ряд танцев исполняли солисты или группы, но отдельно друг от друга. Мужчины и женщины танцевали раздельно, в тех же местах, где устраивали – обычно это были члены одной семьи – совместные танцы, танцоры никогда не прикасались друг к другу и нередко пользовались палкой или платком. Обычно в этих случаях надевали свои лучшие наряды: женщины – подвенечные платья с серебряным поясом и подвеской из золотых монет на голове, мужчины – в расшитых коротких курточках, с богато украшенными кинжалами за поясом, в шароварах, стянутых под коленями. Танцоры надевали обувь из мягкой кожи. Женщины повязывали на свои маленькие шляпки шарф или вуаль – с непокрытой головой на людях было появляться неприлично, – мужчины надевали небольшие тюрбаны.

Танцы сопровождало пение самих танцоров или аудитории. Чаще всего они исполнялись под аккомпанемент резких звуков свирелей и громкий стук больших цилиндрических барабанов, обычно с перевязью через плечо; на них гибкой палочкой в левой руке и более массивной палкой с набалдашником в правой руке отбивали ритм. Использовали и другие музыкальные инструменты: примитивные дудки, цилиндрические барабаны меньшего размера для игры в помещениях, барабаны из глиняных горшков, горлышко которых обтягивалось овечьей кожей, тамбурины – обычно для сопровождения танцев женщин, литавры – для ритуальных танцев, обычные деревянные ложки и кастаньеты. Некоторые танцы имитировали поведение животных: ухаживание журавлей – священных птиц для древних турок, приближение орла к добыче, схватку благородного льва со свирепой гиеной, клоунаду с верблюдом, которого изображали два танцора в верблюжьих шкурах; другие – имитировали явления природы, например течение воды или раскачивание тополей. Были еще танцы, изображавшие повседневные сцены из домашней или деревенской жизни, например выпечку хлеба, работу ткача или мытье головы. Исполнители время от времени прохаживались среди зрителей, и все это завершалось зажигательной пляской в знак благодарности или приглашения к аплодисментам. Однако наиболее популярными были танцы с оружием и такие, которые изображали битвы или подвиги, – они всегда отличались особой энергетикой и нарастающим темпом. Часто танец заканчивался прыжком через костер, например когда деревенскую невесту вели в ее новый дом.

Были распространены и религиозные танцы. Дервиши-мавляви с детства учились вращаться, удерживаясь пальцами ног у вбитого в пол гвоздя и двигаясь вокруг этой воображаемой оси. Дервиши начинали свой «вращательный» танец, сложив руки на груди и держась пальцами за плечи, после короткого вращения они разбрасывали руки в стороны. Правую поднимали выше уровня плеча раскрытой ладонью вверх – она была открыта для получения небесных благ, левую опускали до земли, чтобы они, пронизав тело, вернулись в природу. Два концентрических круга вращения танцоров символизировали движение небесных тел, периоды вращения отражали последовательную смену времен года. Представители секты Алави тоже танцевали во время церемоний религиозного характера. Иногда мужчины и женщины исполняли танец сообща, медленно двигаясь и не прикасаясь друг к другу. Возглавлял это действо глава секты.

Танцы бытовали повсеместно и имели древнюю традицию, идущую со времен язычества, включали элементы давно забытых ритуалов по изгнанию нечистой силы и поклонению силам природы. Исламские запреты в основном игнорировались крестьянством и даже провоцировали, являлись своего рода вызовом. Изолированность многих деревень, отдаленность способствовала сохранению характерных черт и преемственность форм танца. Когда во время экспансии группы турок осели на Балканах, они приносили с собой прочные традиции танцевальной культуры, влияющие на этот вид искусства в Восточной Европе.

Кроме крестьян-арендаторов, в Анатолии проживал ряд племен и национальных меньшинств. Юрюки составляли, видимо, наибольшую группу коренного населения, с родственными племенами и различными обычаями. Они вели главным образом кочевой образ жизни, скопления их черных шатров встречались в Анатолии почти повсеместно. Каждое племя возглавлял предводитель, ответственный перед центральными властями. Племена говорили на разных диалектах турецкого языка. Некоторые из них придерживались шиитского направления в исламе, другие – суннитского, третьи вовсе не исповедовали никакой из официально принятых религий. Одни племена получили название за цвет шерсти или какие-нибудь отличительные признаки своих отар, например племя Белой овцы или племя Черных коз; иных именовали по названию места проживания предков. Юрюки были пастушескими племенами, хотя помимо скотоводства они занимались заготовкой дров и древесного угля. Некоторым из них власти давали определенные поручения, такие, как транспортировка грузов по маршруту их сезонных кочевий в стране. Когда племена гнали свои стада с зимних на летние пастбища, им не разрешали останавливаться на одном месте более трех дней или посягать каким-либо образом на вакуфные и феодальные земли. За их передвижениями следила стража, которая немедленно пресекала любую попытку нарушить закон. Племена платили налоги, и главным образом в натуральном виде – поставками шерсти. В начале осени ее доставляли губернатору провинции из мест, которые племя выбирало для летних стоянок, однако учитывая, что кочевники нигде не селились надолго, постоянных налогов они не платили. Однако они подлежали набору на военную службу, от которой иногда откупались полностью, иногда частично.

Зимой кочевники вели полуоседлый образ жизни. Вместо установки шатров, которые могли вместить несколько поколений одной семьи, они строили хижины из тростника и прутьев. Внутри шатра или хижины свои высокие деревянные седла они укладывали в виде оборонительной стенки, которую днем подпирали скатанные матрасы, служившие постелями ночью. Предметы обстановки отличались простотой, их легко перемещали. В каждом домашнем хозяйстве имелась маслобойка из козлиной шкуры, ткацкий станок для изготовления килимов и тканей, несколько кружек, деревянных тарелок и ложек, а также пара медных казанов в качестве фамильных ценностей, иных предметов быта было совсем мало. Бродячие лудильщики паяли прохудившуюся металлическую посуду, ремонтировали сбрую или другие металлические предметы, а платой за услуги были сыр и масло в количестве, которое мог перевезти мул. Пища самих кочевников была довольно скудна: молочные продукты да лаваши, испеченные в медных противнях на топливе из соломы и навоза. Однако эти люди славились большим гостеприимством.

Жены кочевников имели отдельные шатры и свои занятия. Например, две или три из них ухаживали за козами или овцами, другая присматривала за верблюдами, третья обеспечивала воду и топливо, четвертая делала масло и сыр, пятая занималась ткачеством. Хотя юрюки предпочитали жениться на одноплеменницах, бывало, что похищали женщин других племен, когда не хватало своих. Свадебные обряды отличались простотой: устраивали праздничную трапезу с добавлением к повседневной пище мяса, обычно баранины, проводили ритуал обмена платками. Женщина рожала много детей, но значительное число их умирало в младенчестве.

В племенах бытовало многоженство, но статус женщины поддерживался довольно высоко, и, хотя они не носили чадры, моральные нормы строго соблюдались.

Обрезание, если оно вообще практиковалось, совершалось представителями других религиозных сект, порой даже евреями, и проводилось за несколько дней до празднования этого события, на него приглашали ходжу, скорее по традиции, и платили ему символическую сумму, как если бы именно он совершал этот акт. Впрочем, обрезание не считалось в исламе религиозным обрядом. Часть плоти, удалявшаяся при обрезании, так же как плацента при родах, выпавшие зубы или отрезки ногтей, старательно уничтожали, поскольку они могли нанести большой вред своему владельцу как возможный объект колдовства.

Суеверия играли большую роль в жизни кочевников. Захоронения производились близ священных деревьев, росших вдоль путей кочевья. Проходя мимо такой могилы, кочевники бросали на нее несколько камней из каменной груды, высившейся около дерева. К ней добавляли новые камни, к ветвям дерева или соседних кустов привязывали лоскутки тканей или деревянные ложки.

Большая христианская община Анатолии состояла в основном из представителей греческой православной церкви. Многие из них жили сообществами, сохранившимися со времен существования Византии, и пережили все турецкие нашествия. Несмотря на падение Византии, христиан Малой Азии в большинстве случаев не обращали насильно в ислам, если они не представляли опасности. Они приносили османам большую выгоду как плательщики более высоких налогов. Бывали случаи, когда христиане добровольно принимали ислам, чтобы избежать ограничений, которым подвергались немусульманские народности. С другой стороны, там, где происходило обращение в мусульманскую веру, христианство исповедовали тайком. Руководство православной греческой общиной осуществлял патриарх в Стамбуле. Патриарх и епископы выбирались из высшего слоя духовенства, дававшего обет безбрачия, однако деревенские священники, обслуживавшие насущные религиозные потребности крестьян, как правило, были неграмотны, забиты и не пользовались большим уважением. Им разрешалось жениться. Поскольку у деревенских священников часто было много детей, обеспечение которых требовало затрат, они зависели в значительной степени от подношений паствы и сильно бедствовали. В тех деревнях, где христиане и мусульмане жили бок о бок, в среде простых крестьян наблюдалось, как это часто бывает, смешение культов. Греки Анатолии отличались веселостью, отходчивостью и оптимизмом. В отличие от своих турецких соседей они были весьма активны. Манеры и обычаи греков не претерпели больших изменений со времени существования Византийской империи.

Хотя еврейские общины существовали в Малой Азии с византийских времен, а может быть, и с более ранних времен, турецкие евреи были главным образом сефардами – беженцами, спасавшимися от испанской инквизиции. Они говорили на диалекте испанского языка, используя иврит только во время религиозных церемоний. В 1666 году один из них, Саббатай Зеви, открыто исповедовал ислам и провозгласил себя в Солониках мессией. Его последователи фактически тоже стали отступниками и жили как турки, но втайне оставались иудеями, встречались скрытно в домах без окон для совершения религиозных обрядов и в брак вступали только с еврейками. Эти дёнме, то есть «обращенные», внушали подозрения как евреям, так и мусульманам. Лишь немного евреев жили вне городов, большинство из них практиковали как медики в городах.

Цыган, бродивших небольшими таборами по Анатолии, мусульмане презирали, а первые платили им той же монетой. По городам и деревням ходили мужчины-дрессировщики, развлекавшие зрителей ручными медведями и обезьянками, а также женщины – предсказательницы судьбы. Цыгане владели искусством приготовления лекарств и снадобий из трав и растений. Их маленькие дочки танцевали и пели на свадьбах и вечеринках, такие развлечения пользовались большим спросом у местного населения. Цыгане-мужчины были искусными коневодами, мастерами работы по металлу, однако оставались бедными и бесправными людьми. Религиозные и традиционные праздники были у них немногочисленны.


Из Анатолии пути вели в столицу и другие крупные города, а оттуда в восточные регионы империи. Это были узкие мощеные дороги в три фута шириной, что позволяло проехать всаднику. По обеим сторонам дорог тянулись пути, по которым двигались караваны верблюдов и мулов, везших провизию из провинций в Стамбул, стада домашних животных, подгоняемые пастухами, армейские подразделения.

Они были многочисленны и снабжены всем необходимым, поскольку в зонах военных действий противник использовал тактику выжженной земли, не оставляя преследующим его правительственным силам ни жилья, ни пропитания, ни фуража. Продовольствие и снаряжение офицеров везли на мулах и верблюдах, каждому кавалеристу придавалась вьючная лошадь, груженная продовольствием, одеждой, постельными принадлежностями и тканью для шатра, которую вели на поводу. Снаряжение солдат везли на телегах. Когда султан выезжал из военного лагеря, то нередко мог увидеть строй солдат, чьи лошади погибли в бою. Они стояли на обочине дороги с седлами на головах. По усмотрению султана им выделялись средства для покупки новых лошадей.

Караваны торговцев отличались друг от друга по размерам. Их прибытие строго регулировалось, чтобы упорядочить доставку товаров, не переполнить ими рынок, что, в свою очередь, могло бы повлиять на цены. Ряд караванов прибывал по строго установленному графику: каждую неделю двигались караваны лошадей и верблюдов между Стамбулом и Измиром, каждые три месяца – между столицей и Грузией; два раза в год прибывали караваны из Басры, три-четыре – из Алеппо, шесть-десять раз – из Персии. Время пути каравана разнилось в зависимости от его величины, скорости самых медленно передвигающихся вьючных животных, состояния дорог в различные времена года. Таким образом, караван из Измира шел в столицу десять – двадцать дней, из Персии – два-три месяца. В жарких странах они двигались в ночное время, когда жара спадала, стремясь добраться до караван-сарая на заре. Утренняя звезда называется по-турецки «керван-киран» – «разрыв в караванном строе», – это слово означало временное нарушение порядка следования людей и животных. Остановки бывали и в крупных городах, где порядок следования каравана мог изменяться, случались и на дороге по прохождении 20–25 миль, что составляло дневную норму, в соответствии с этим и располагались вдоль дорог караван-сараи.

Придорожные караван-сараи, будучи порой центрами притяжения маленьких окрестных деревень, предлагали гостям в своих укрепленных стенах безопасный и надежный ночлег, а также разнообразные услуги. Путешественники, паломники, торговцы и почтовые служащие – фактически все, кто находился в пути, могли здесь отдохнуть, за исключением военных на марше, которые разбивали свой лагерь. Вход в караван-сарай представлял собой двойные деревянные ворота, укрепленные железными плитами. В одной из створок ворот была калитка, через которую по одному проходили гости, в то время как смотритель ворот, проживавший у входа, следил за всеми, кто входит и выходит. В более скромных караван-сараях было трудно получить отдельную комнату. Двор в центральной части предназначался для животных и грузов. К стенам, окружавшим двор, примыкала платформа высотой в три фута и шириной в четыре фута с установленными на ней печками. Там селились постояльцы, в одиночку или группами. На печках у стены они готовили себе еду, спали на коврике, используя седла в качестве подушек, а накидки – в качестве одеял. У ног стояли на привязи вьючные животные, которые совали свои морды на платформу в надежде получить лакомый кусочек хлеба или репы.

Однако крупные, удобные караван-сараи предоставляли путникам отдельные комнаты с печками, а также спальни, ванные и туалеты. Во дворе стояли на привязи животные, под арками и сводами вдоль стен находились камеры хранения для грузов, багажа и фуража, рядом под купольной крышей с отверстиями для света и вентиляции находились зимние стойла для животных. В местностях с жарким климатом можно было подняться по лестнице на плоскую крышу, где по вечерам ужинали постояльцы, перед тем как отправиться в дальнейший путь со своим караваном. В центре двора или в одной из боковых комнат помещалась небольшая мечеть, у входа в караван-сарай – кофейня, ремонтная мастерская, кузня и конюшни.

Большинство прекрасных старых одноэтажных караван-сараев, отделанных шлифованными камнями, сохранилось с XIII века, то есть эксплуатировались они сотни лет. Более поздние караван-сараи, эпохи правления Османов, обычно располагались в городах, чаще всего строились в два этажа, были кирпичными или каменными, с оцинкованной крышей. На нижнем этаже помещались лавки, кладовые и маленькая мечеть, на верхнем – жилые комнаты. В крупных городах, стоявших на пересечении важных дорог, встречались порой хорошо оборудованные гостиницы, которыми пользовались губернаторы провинций, военачальники, высокопоставленные правительственные чиновники, совершавшие поездки с особыми поручениями. Опекавшиеся вакфами, эти гостиницы предоставляли в добавление к удобным номерам и другим услугам вечерний стол, обычно на большом деревянном подносе подавали блюда с пловом. Его готовили из перловки или риса с тушеным мясом, подавали также лаваш, а иногда сотовый мед.








Главная | Контакты | Прислать материал | Добавить в избранное | Сообщить об ошибке