Накануне разгрома дивизии

А. 3. ЛЕБЕДИНЦЕВ. 10 января мы выступили на райцентры Ракитно и Тараща Киевской области. Далее держим направление на Звенигородку. 12 января по приказу командира 47-го стрелкового корпуса совершаем марш по маршруту Затонское-Виноград-Шубены-Ставы-Толстые Роги и к исходу дня сосредотачиваемся: наш полк в Софиевке, а 29-й и 343-й сп в Ризно. Артиллерия и автотранспорт дальше двигаться не могли из-за отсутствия горючего. Противник обнаружен в райцентре Ласянке — до 15 танков и до пехотного батальона. В Погибляке так же пехота и танки. В селах отмечались окопные работы немцев.

13 января наш штаб дивизии написал в своем боевом донесении, что к 20 часам части заняли исходное положение для наступления на рубеже северо-восточнее Босовки. 48-му полку предстояло вести разведку на Франкивку, 29 сп и 343 сп — наступать на Каменный Брод. Дивизии приходилось воевать с фронтом не на запад и юг, как воевали до этого, а наступать в восточном направлении.

Как читатель уже знает, минувший 1943 год для дивизии завершился серьезными потерями и снятием нас с плацдарма на доукомплектование с передачей остатков пехоты в другие части, остававшиеся на плацдарме. Вместо отправки в тыл нас снова бросают в оборону на прикрытие левого фланга 27-й армии совершенно без стрелков. Полки дивизии мобилизуют военнообязанных в окрестных селах и сажают их в оборону. В результате немецкой танковой контратаки на 29-й полк в Жуковцах противник пленил около ста человек, в том числе весь штаб полка во главе с начальником штаба и роту связи. Отстраняется от командования командир дивизии полковник Богданов и назначается командиром полка в другой дивизии. Вступивший в командование нашей дивизией в самый канун Нового года полковник Коротков 27 и 28 декабря послал полки в наступление на совершенно неразведанную оборону противника. Боевые потери были огромными из-за бездарности вышестоящего командования, самого комдива и бестолковых и безынициативных командиров полков. Дальнейшие бои по прорыву промежуточных рубежей противника кое-чему научили только комбатов, но не командиров полков.

На протяжении двух недель наши командиры не знали, сколько у них людей в наличии, не читали донесений. Вступали в оставляемые противником села, именуя это «захватом и овладением с боем». Это притупило чувство ответственности и контроля за выполнение приказов и привело к тому, что дивизия вышла в Лысянский район совершенно обескровленной. Только 343-й полк имел 457 человек списочного состава, 48-й около 300, а 29-й — 263 человека из положенных по сокращенному штату 1582 человек. Лишь артиллерийский полк из положенных 600 имел 529 человек. Поясню, что при численности триста человек в стрелковом полку можно было не иметь ни одного стрелка, автоматчика и пулеметчика, так как эти триста человек могли быть артиллеристами, минометчиками, связистами, саперами, хозяйственниками, медиками, писарями, поварами и т. д. Кстати, об этом забывали командиры всех рангов, кроме комбатов и командиров рот.

Итак, во второй половине дня 13 января 1944 года полк сосредоточился в селе Босовка Лысянского района, тогда Киевской, а ныне Черкасской области. После обеда последовала команда прибыть в штаб дивизии за получением боевого приказа лично командиру полка или начальнику штаба. Так как оба они «приняли» за обедом, то не осмелились ехать в таком виде и послали меня. Я понимал, что получу за это взбучку от начальника штаба дивизии. Так и получилось. Начальник штаба дивизии подполковник Хамов Петр Филиппович отругал меня за то, что я сослался на «простуду» командира и начальника. Но тем не менее под свою роспись я получил боевой приказ на наступление. Прочитав его, я сообщил, что в полку только одна рота из девяти, да и та численностью со стрелковый взвод- не более тридцати человек. Начальник штаба ответил, что и в других полках не больше, а приказ выполнять нужно. «Когда вернешься в полк, непременно сообщи по телефону о прибытии» — приказал он. Это подтверждение доставки приказа в полк всегда требовалось на всякий случай «для прокурора»

Возвращаясь, в селе Босовка я увидел в одном из дворов Кошелева. Дымила кухня с ужином, и я зашел, чтобы предупредить его о полученном приказе и о том, что завтра с утра полку предстоит наступать. Весь его «батальон» с минометной ротой, противотанковым взводом, хозвзводом и связистами вместились в одной хате и летней кухне. «Можешь по котелкам пересчитать всю мою численность», — сказал комбат. Я очень хорошо знал Алексея Варламовича, который мог в шутку разыграть Бунтина, Ершова, чтобы они поволновались, но меня он никогда не обманывал, тем более в трудные часы боя. Он пригласил поужинать вместе, но я спешил в штаб, разместившийся на юго-восточной окраине села. Здесь я застал уже спящими командира и начальника штаба и приложил немало усилий, чтобы растолкать их и рассказать о содержании боевого приказа. Оба понимали важность приказа, так как только в редких случаях они сами вызывались в штаб за его получением. По приказу требовалось в течение ночи вести разведку и делать засечку целей. Я хорошо понимал, как измучены солдаты батальона в предшествующих боях и на марше, и предложил направить на исходный рубеж роту автоматчиков, которая являлась последним штатным резервом командира полка. Ею командовал старший лейтенант Ораз Дурды Бердиев, туркмен по национальности, исполнительный и храбрый офицер. Автоматчики тоже не меньше устали, но могли днем отдохнуть. У них тоже из сорока положенных было не более двадцати человек.

Бердиев понимал всю сложность возлагаемой на него задачи. У него не имелось даже пулеметов в роте, и я не мог ничего дать ему для усиления, так как это заняло бы время до утра. Я подчинил ему только двух телефонистов, чтобы они навели ему проводную связь. Вот как я отмечал эти действия в итоговом боевом донесении за тот день накануне Нового года по старому стилю: «В течение ночи в границах полка действовала рота автоматчиков. Выдвинувшись к 20.0013 января к восточной окраине Франкивка, рота «напоролась» на вражеское боевое охранение, которое, не приняв боя, отошло в населенный пункт. Вскоре гитлеровцы контратаковали роту и оттеснили на пятьсот метров. В течение ночи в этом населенном пункте отмечались пожары, пускались осветительные ракеты. На протяжении всей ночи был слышен гул работающих танковых двигателей, лай собак.

В 6.00 14 января подразделения полка выступили на смену 258-го стрелкового полка 136-й дивизии для занятия исходного рубежа. КП полка — юго-восточная окраина Босовка. Тылы полка — Шубены Ставы».

В боевом донесении не был отражен один факт, имевший место в ту ночь. Неожиданно появился бравый капитан, который представился командиром роты штрафников, которая поступала в распоряжение полка. Я очень обрадовался такому неожиданному подкреплению, но капитан попросил не строить особых иллюзий, так как это была рота из «эсэсовцев». Так особисты и юристы называли самострелов-членовредителей, сокращенно «СО, простреливавших себе обычно руку, чтобы попасть в госпиталь. В минувшие годы их иногда расстреливали по приказам командиров свои же товарищи без суда и следствия перед строем. А с 1943 года это делалось решением Военного трибунала дивизии, который определял им расстрел заменой на штрафную роту, в которой они могли искупить свое преступление получением в бою ранения или боевой награды за отличие. А если погибали, то с них судимость снималась посмертно. Командир роты так и сказал, что завтра половина из них будет расстреляна в бою: или за отказ подняться в атаку или при самовольном отходе — за бегство. Очень неприятно было выслушивать такую откровенную браваду командира роты, которому за один год командования таким подразделением засчитывалось шесть лет выслуги, а нам только три года. Он пытался представиться командиру полка, но тот так и не проснулся, поэтому задачу ему ставил я сам. О ее действиях ни я, ни комбат Кошелев ничего потом так и не узнали.

На рассвете я смог разбудить Бунтина и Ершова. Командир ушел на свой КНП, который выбрал ему начальник разведки капитан Гетманцев примерно в одном километре от штаба прямо на скирде соломы, так как в округе больше не имелось ни одной высотки. По логике вещей мне, не спавшему пару ночей, полагалось бы уснуть. Но я предчувствовал неминуемую беду хотя бы потому, что у противника появились танки и штурмовые орудия, что всегда предвещало вражеское наступление.

Как оказалось позднее, на той же скирде разместился и командир дивизии полковник Короткое с начальником артиллерии, оператором, разведчиком и начальником связи. Наступал туманный рассвет. Земля была покрыта глубоким снегом, мороз не более десяти градусов. Завтракали с наступлением рассвета. Как только стали видны окрестности, сначала доносился только шум танковых двигателей, а затем появились и сами танки. Они медленно выползали из многочисленных здесь населенных пунктов и занимали исходное положение для атаки. Сейчас уже невозможно установить, сколько их было развернуто на этом участке. Помню хорошо, что за цепью танков по снегу пробиралась пехотная цепь автоматчиков, а за ними самоходные орудия поддержки танков. Они с места начали бить по нашим полевым орудиям, не окопавшимся за ночь и стоявшим на прямой наводке. Некоторые гаубицы подвозились даже на крестьянских волах, так как не было бензина для тягачей. На орудие имели по пять снарядов. Как можно было ставить задачу на наступление с таким количеством боеприпасов и отсутствием пехоты в частях?

О чем думало командование фронта и армии, ведь и они ничего не знали о готовящемся наступлении противника. Вот как об этих боях пишет в своих воспоминаниях маршал Советского Союза К. С. Москаленко, командовавший в то время 38-й армией: «Всего 14 января в атаках противника принимали участие до десяти пехотных дивизий и свыше 500 вражеских танков». Далее он отмечает, что в этот день 40-я армия севернее Умани отражала удар двух пехотных дивизий и 75 танков. Почти такие же силы (две пехотные дивизии с 50 танками) атаковали 27-ю армию. Наша дивизия чуть не еженедельно переподчинялась этим двум объединениям. Только из этого открытого источника можно узнать о событиях тех трагических дней. Кстати, этот огромный труд создавался на протяжении четырех лету меня на глазах, так как с «летописцем» маршала полковником Фостом И. Д. я размещался в одном кабинете, когда занимал должность старшего инспектора Главной инспекции МО, которую возглавлял Москаленко. Так что количество танков можно считать от 50 до 75 машин и не менее двух свежих укомплектован-ныхдивизий против наших двух обескровленных. К тому времени в нашей дивизии противотанковый дивизион сдал 45-мм противотанковые пушки на склад, а 57-мм орудия еще не поступили. На полковые 45-мм пушки был текущий комплект снарядов, который они быстро израсходовали.

Много лет спустя после войны бывший майор Петров Василий Иванович, во время боя находившийся при командире дивизии в качестве начальника оперативного отделения штаба дивизии, атеперь ставший Главнокомандующим Сухопутными войсками в звании маршала Советского Союза, рассказал мне такие подробности того злополучного дня.

На скирду они поднялись с наступлением рассвета и увидели картину развертывания вражеских танков и пехоты. Конечно, о наступлении не могло быть и речи. Но у нас нечем было и отражать атаки танков и самоходных орудий. Комдив по телефону попросил командира корпуса генерал-майора Меркулова С. П. о переподчинении корпусного противотанкового резерва нашей дивизии для отражения танкового удара, но тот ответил: «Еще не начался бой, а ты уже резервы просишь», — и не стал больше говорить.

Командир дивизии понял, что Меркулов может позднее отказаться от своих слов, поэтому приказал Петрову немедленно написать официальную просьбу шифровкой и передать не медля по радио. Подписав эти несколько слов, он тут же отрядил с этой шифровкой начальника разведки майора Передника в штаб, чтобы он лично присутствовал при передаче ее по радио, и ждал получения «квитанции» о приеме ее корпусным радистом.

Ю. И. МУХИН. Как происходил разгром дивизии, Александр Захарович описал в шестой главе. Я же хочу сказать несколько слов о том, как кадровое офицерство готовило дивизию к этому разгрому.

Думаю, что Александр Захарович тут не вполне искренен, поскольку хочет вызвать у нас жалость ко всей дивизии, дескать, уж очень она была слаба. Ее силы он даст позже, а пока мои недоуменные вопросы.

Дивизия готовилась к наступлению, для чего должна была провести если не артиллерийскую подготовку, то хотя бы налет. А у гаубиц было по пять снарядов. Это как понять? Боекомплект 122-мм гаубиц — 96 выстрелов, из которых 25 % (24 выстрела) — неприкосновенный запас. Почему даже его не было при гаубицах? Или он был, но, бросив гаубицы немцам, начальству «честно» сообщили, что в дивизии, дескать, не было снарядов?

Теперь по поводу жалоб, что в 38 сд в полках было по 30 человек. Это какое-то упорное мнение кадрового офицерства, что в дивизии должны воевать только стрелковые роты, а остальные должны только трофеи делить. А между тем эти остальные тоже считались солдатами и были вооружены до зубов, в чем вы убедитесь, когда Александр Захарович даст цифры численности и вооружения дивизии.

Как же наша армия могла не терпеть поражения от немцев, у которых все было иначе? В их дивизиях не воевать имел право только пастор. Врачи при случае уничтожали даже наши танки. Расчет 37-мм противотанковой пушки имел в своем составе пулемет и обязан был быть готовым наступать в атакующей цепи (вместе с пушкой, естественно). Дивизионный саперный батальон был ударной атакующей силой, если приходилось взламывать оборону противника, усиленную каменными и бетонными сооружениями. У нас, как вы уже читали, из тыловиков собирали команды под управлением случайных офицеров. А у немцев любой офицер и унтер-офицер обязан был повести в бой свое подразделение. У Гудериана в описании боев по окружению наших войск под Киевом есть строчка, хорошо показывающая, как немцы напрягались в наступлении: «3 сентября я проехал мимо тыловых подразделений и 10-й мотодивизии и участвовавшей в бою хлебопекарной роты к мотоциклетным подразделениям дивизии СС «Рейх», находившимся в районе Авдеевка».

Как видите, командир немецкой хлебопекарной роты вел в бой своих пекарей как командир пехотной роты. А у нас кадровое офицерство могло нажраться водки и сообщить командованию, что у него нет «активных штыков» и поэтому воевать должен кто-то другой.

И уж если мы вновь коснулись водки, то я приведу еще один эпизод из воспоминаний командира батальона связи 2 сд А. В. Невского. (Хочу только заметить, что фамилию начштаба Невский безусловно помнил, но не назвал, думаю, потому, что хотел сберечь чувства его родственников.)

«03.09.1943 г. дивизия отдохнула и приступила к занятию участка обороны 65 стр. дивизии правее дороги Селищи — Спасская Полнеть. Селищенские казармы были построены во времена Екатерины II, раньше в них размещались кавалерийские части.

Во время смены дивизий противник внезапно ворвался на наш передний край обороны, заняв 16ДОТ-ов. Положение создалось крайне напряженное, поскольку противник теснил нас к реке Волхов.

К месту сражения прибыл командующий 59-й армией Коровников И. Т. и два полка артиллерии РГК (резерва главного командования), на марше находились еще две резервные стрелковые дивизии, но они были далеко, За 40 км. Артиллерия помочь нам не могла, так как бой шел в окопах, где перемешались и наши и немцы. В бой были брошены все наличные силы 2-й стр. дивизии и 65-й стр. дивизии: повара, кладовщики и писари, но противник проявлял все нарастающую активность. В резерве стояла снайперская резервная рота в 99 человек, но у командира дивизии она в памяти почему-то тогда не уложилась и была забыта.

В любом бою мозгами должен являться начальник штаба части или соединения, но тут получилось наоборот.

Бывший начальник штаба полковник Крицын выбыл в Академию Генерального штаба 15.08.1943 г., вновь назначенный полковник, фамилии которого не помню, оказался человеком «с чином», но не подходящим для роли начштаба дивизии (10.04.1944 г. снят с должности за трусость). А командир дивизии генерал-майор Лукьянов покрывал его, о чем я не знал. Как только на передовой началось сражение, Лукьянов вызывает меня и ставит задачу, не соответствующую моей должности и званию: «Здесь ты на КП дивизии остаешься старшим, должен все предусмотреть». Я заявил, что здесь имеется начштаба и мною майоров, а я капитан, но он сказал: «Выполняй!» Кроме того, Лукьянов сказал, что «твои люди и без тебя хорошо знают свое дело», и ушел на передовую.

Прежде всего я проверил боевую связь — все оказалось на месте и связь работала отлично. Затем проверил и оперативную сторону дела, раз оставлен за «старшего»: переговорил с командирами и начальниками штабов полков, с ДОП-ом, медсанбатом. Враг теснил нас, и я вызвал обоз штаба дивизии для погрузки штабных документов, приказал подготовить верховых лошадей для командования, прошел по штабным землянкам и приказал уложить все бумаги в сундуки и быть готовыми к эвакуации за р. Волхов, но самовольно никто не должен покидать штаб.

Неожиданно вызывает меня начштаба дивизии, я бегу и думаю, наверное, прибыл откуда-то из полков, а возможно, был в штабе армии. Захожу и не верю своим глазам: этот мерзавец сидит голый, в чем мать родила, пьяный до последнего предела и требует с меня выдать ему аттестат, так как он-де получил 5литров водки на ДОПе и ему нужно отчитаться. (И не подумал, что я за разбазаривание водки пойду под суд Военного трибунала!) О сражении у него и в голове ничего не было. Его ординарец заявил мне, что теперь он свободен, берет винтовку и идет в бой. И ушел… Жаль, что забыл его фамилию.

Так вот причина, почему комдив оставил меня за старшею!

Командир дивизии и оперативный отдел наконец-то вспомнили о снайперской женской роте. Она состояла из 99 человек, по возрасту командир роты, политруки старшина были женщины, остальные все девушки. Снайперская рота представляла из себя отлично сколоченную боевую единицу. Девушки обладали исключительной выдержкой, хладнокровием, мужеством, великолепно владели оружием, были прекрасно натренированы физически и хорошо обучены снайперскому делу. Эту роту выдвинули на участок, за который командование дивизии больше всего боялось, поскольку с этою направления могли вклиниться в наш тыл фашисты, и для нас этот участок также имел огромное значение, поскольку был весьма удобным для развития успеха.

Только успели маленькие фигурки девушек занять в складках местности свой участок, фашисты, не заметив этой роты, бросилив атаку батальон своих головорезов. На наших маленьких женщин неслась лавина фашистов, ведя плотный огонь. Как впоследствии юворили очевидцы, было страшно смотреть в ожидании, что всех наших женщин сметет этот смерч. Враг был подпущен на 50—100 метров, и началось уничтожение зарвавшихся фашистов, девушки расстреливали их почти в упор, не выпуская зря ни одной пули. Фашистский батальон сначала был парализован, большинство немцев были сразу же уничтожены, оставшиеся побежали обратно, и девушки бросились в контратаку. Уничтожая на бегу минометчиков и пулеметчиков, ворвались на плечах фашистов в их окопы.

Этот подвиг дал возможность нашим бойцам резко изменить обстановку — враг дрогнул, боясь окружения, начал повсеместно очищать наши позиции и даже сдал часть своей обороны. Захвачено было много пленных и оружия.

Женская снайперская рота в этом бою убитыми не потеряла ни одною человека, легкораненых было четыре.

Командующий армией генерал-лейтенант Коровников И. Т. наградил всех 99 человек орденами «Красная Звезда».

Да, кто только не отличался в боях за нашу Родину, даже те, от кого этого и ожидать было вроде нельзя, а те, от кого мы обязаны были ожидать это, жрали водку.

Как видите, у 2 сд положение было не лучше, чем у 38 сд под Босовкой, но генерал Лукьянов не удирать бросился, а в полки. Кроме этого, А. В. Невский в своих воспоминаниях несколько раз подчеркивает, что командиры 13-й, 200-й и 261-й стрелковых полков, входивших во 2-ю дивизию, были людьми исключительно храбрыми. Думаю, что именно поэтому и результат был другой.