Глава 8

ПУРПУРНАЯ ЗЕМЛЯ

Когда, благодаря связям чикагской компании «Ред мит пэкинг» с производителями мяса Уругвая, Майк Фаулер отправился в Монтевидео, он знал о Южной Америке и реке Ла-Плата столько же, сколько знает средний американец или англичанин, то есть ничего. Для него это было просто очередное задание.

До того как он прибыл в Монтевидео, где ему сказали обосноваться, он даже не удосужился отыскать этот город на карте. Да и зачем? Билет ему и так купили. Поэтому по прибытии он был приятно удивлен, обнаружив, что Монтевидео – большой и вполне современный город, расположенный на северном берегу реки Ла-Плата, которая в этом месте достигала ширины пятьдесят миль. В нем была самая большая и красивейшая в мире естественная гавань, а в непосредственной близости от делового центра с роскошными отелями, небоскребами и даже такими приятнейшими продуктами современной цивилизации, как ночные клубы и бары, располагаются километры чистейших песчаных пляжей. Один бар – «У Маноло» – находился прямо на пляже, открывался поздно и работал почти до утра. В нем Майк чувствовал себя как дома. Он здесь постоянно питался, заказывал еду заранее, и Маноло обналичивал его чеки. Оркестр был неплох, а певица по имени Долорес с фигурой, напоминающей песочные часы, чуть хрипловатым голосом и латиноамериканским темпераментом – и того лучше. Майку здесь нравилось, и знаний об Уругвае у него значительно прибавилось. Информацией он был обязан по большей части Попу.

Настоящее имя Попа было Мануэль Герерра Мактавиш, и он взял Майка под свое покровительство. Попу потребовалось пятнадцать секунд, чтобы понять: Майк – тот человек, кого он так долго ждал. Американцу предстояла трехмесячная работа в Уругвае, он имел в своем распоряжении внушительную сумму и собирался честно оплачивать услуги Попа. С тех пор гаучо регулярно каждую пятницу получал заработанное.

Поп называл себя «ушедшим на покой». В Уругвае можно прожить на очень небольшие деньги, если иметь друзей, а у Попа их были сотни. Но все же у него имелась небольшая работа, связанная неким не вполне ясным образом с администрацией порта. Очевидно, это была не слишком обременительная работа, потому что когда он взял над Майком шефство, то прилип к нему накрепко, стал ближе, чем Ангел к Тобиасу. Он понимал, что, завладев по-детски восторженным вниманием Майка в качестве гаучо, он должен продолжать играть роль такового. Поэтому, вернувшись со своим новым боссом в Монтевидео, он не переоделся, как намеревался, в нормальную городскую одежду, а продолжал везде ходить в полном облачении гаучо. При этом он откровенно наслаждался восхищенными взглядами изредка встречавшихся незнакомцев и грубым удивлением остальных жителей города, в основном являвшихся его друзьями или родственниками. Единственное, на что он жаловался (и Майк с сочувствием выслушивал его сетования), это что из-за глупых полицейских придирок ему нельзя носить на поясе большой нож – неотъемлемую и самую живописную часть костюма гаучо. «Когда я не чувствую здесь свой нож, – любил повторять он, выразительно похлопывая себя по бедру, – у меня начинается люмбаго».

Майк приобрел мощный, хотя и весьма потрепанный фургон, чтобы перевозить свою аппаратуру, и нанял восторженного юнца с местной радиостанции, который мог эту аппаратуру обслуживать. Это была современная передвижная записывающая установка, состоящая из множества частей, и юноша обычно проводил все свободное время в восхищенном созерцании этого дива. Когда Майку предстояла запись, он разбирал и раскладывал ее, потом снова собирал. Этот индивидуум никогда не разговаривал, редко ел и всегда выпивал два литра красного вина в день – не больше, но и не меньше. Звали его Тони, и он был итальянским эмигрантом во втором поколении.

Утром 13 декабря Майк и Поп находились в Монтевидео. Они делали сюжет в Конкордии – за Колоном, и уехали с ранчо на рассвете. Это был необычный оранжевый рассвет, за которым последовал небольшой дождь и легкая дымка. Это было не похоже на чистый прозрачный рассвет, который видели на своих кораблях британские моряки. Майк был рад дождичку – он прибил пыль. Дорога проходила по гладкой равнине, лишь иногда попадались холмы, невысокие, не более шестисот футов, но каменистые. Повсюду на ровных участках паслись бесконечные стада херфордских коров, среди которых разъезжали конные гаучо, державшиеся с большим достоинством и выглядевшие необыкновенно импозантно в своих развевающихся на ветру пончо. К тому моменту, как фургон Майка достиг Минаса – небольшого, но живущего напряженной жизнью торгового городка с широкими улицами и квадратными белыми домиками, солнце уже взошло, и дымка рассеялась. Майк решил сделать остановку в кофейне на углу и выпить эспрессо. Мимо, весело болтая, шли итальянки. Минас был похож на игрушечный итальянский город, по чьей-то прихоти построенный в центре пампы. До столицы оставалось восемьдесят миль, и Майк поспешил дальше. По дороге он весело распевал песню испанских гаучо, которой научили его временные служащие, Поп, по обыкновению, улыбался и курил, а Тони сидел сзади и держал на коленях самые хрупкие части аппаратуры. День был чудесный. Бело-коричневые коровы меланхолично жевали траву, лучась сытостью и здоровьем. Перед ними весело порхали стайки зеленых попугаев, на телеграфных столбах с решительным видом сидели птицы-печники.

Майк взглянул на часы. Было 7:30. «Эксетер» к этому времени уже вышел из боя и отправился в тысячемильный, полный героизма и человеческих трагедий поход на Фолклендские острова.

В девять часов Майк и его спутники добрались до отеля. После завтрака Майк, чтобы выполнить свое обещание, пошел на площадь Независимости. Это была очень большая площадь в самом центре города, обсаженная стройными пальмами. Здесь всегда было шумно из-за автомобильных сигналов. В Монтевидео не было запрета на подачу звуковых сигналов в городе, и автомобилисты с утра до ночи жали на клаксоны. Вокруг площади стояли длинные приземистые строения и сводчатые аркады. Только с одной стороны возвышался Паласио-Сальво – единственный в Монтевидео небоскреб. Это причудливое сооружение имело двадцать семь этажей и было украшено башенками, куполами, небоскребами и прочими несвойственными подобным сооружениям архитектурными элементами. Здание было в высшей степени уродливым, зато с верхних этажей открывался удивительный вид на реку Ла-Плата, и в ясные дни, когда дул памперо, их обитатели утверждали, что видят аргентинский берег. Они даже видели смог, поднимающийся над великим городом Буэнос-Айресом, расположенным в ста двадцати милях вверх по реке.

Майк купил в своем любимом киоске газету, прошел мимо здания, где жил и работал президент, и приблизился к гигантской конной статуе Артигаса,[24] установленной в самом центре площади. Майк никогда не носил головных уборов, но теперь держал в руках шляпу. Остановившись перед статуей освободителя, он водрузил шляпу на голову, потом торжественно снял ее и слегка поклонился. За действиями американца с интересом наблюдали четыре торговца открытками и два унылых фотографа, бездельничавшие у своих черных камер, напоминающих рахитичного мустанта с непристойной выпуклостью, свисающей между тремя ногами. Прежде чем они успели предложить свои услуги Майку, тот отошел от статуи и быстро зашагал к Паласио-Сальво. По дороге он встретил своего соотечественника и коллегу, который находился в Буэнос-Айресе и Монтевидео по заданию Юнайтед Пресс. Тот пребывал в большом волнении.

– Слышал новости? – воскликнул он. – Рано утром в море было большое сражение. Англичане с немцами. Оно, кажется, до сих пор продолжается. В Пунта-дель-Эсте слышна стрельба тяжелых орудий. Никто ничего толком не знает, но в ней участвует «Эксетер», это точно. Примерно в половине седьмого нарушено радиомолчание, и с тех пор эфир гудит от сообщений.

Выдав эту сногсшибательную информацию, репортер понесся через площадь. Майк побежал за ним.

– Куда ты? – крикнул на бегу Майк.

– В Пунта-дель-Эсте. Морское сражение проходит в постоянном движении. Может быть, они зайдут туда или что-то будет видно. Ты должен сообщить своей фирме, чтобы вы не остались в стороне.

Он вскочил в ожидающую его машину и уехал.

Только теперь Майк обратил внимание на группы людей, оживленно что-то обсуждающие. На угол площади, визжа тормозами, вылетел фургон с газетами и остановился. Его моментально окружила толпа мальчишек-разносчиков, которые хватали пачки и разбегались по сторонам. Определенно что-то происходило. Майку тоже передалось всеобщее волнение. Если, предположим, один из кораблей зайдет в реку Ла-Плата в поисках укрытия или даже сражение переместится сюда, он станет единственным американским радиорепортером на месте события. Такой шанс выпадает раз в жизни. Его шефы с ума сойдут от радости. Если повезет, его пошлют в Европу. Может быть, он станет вторым Квентином Рейнолдсом. Майк был знаком с одним уругвайцем, занимавшим квартиру на двадцать пятом этаже Паласио. Пришлось его разбудить. Вместе они вышли на просторный балкон. Ничего особенного не было видно, только все суда, находившиеся поблизости, явно спешили в порт. Из порта не выходило ни одно. Они долго стояли на балконе, вглядываясь в даль и вслушиваясь в доносившиеся со стороны моря звуки, и в конце концов услышали идущий с востока мерный гул, напоминающий далекий гром – канонаду тяжелых орудий.

Зазвонил телефон, и приятель Майка схватил трубку.

– Немецкое информационное агентство передало сообщение, – заявил он.

Послушав минуту, он сказал:

– Позвони мне, если узнаешь что-нибудь еще. – Потом он повернулся к Майку: – Это действительно большое сражение. Немцы объявили о грандиозной победе на море. Англичане все отрицают. Немцы сообщили, что сегодня утром один из карманных линкоров вступил в бой с «Эксетером» и двумя малыми крейсерами, идентифицированными ими как «Аякс» и «Ахиллес». Во время боя «Эксетер» был сильно поврежден и затоплен. Малые крейсера также получили существенные повреждения и вышли из боя. Вроде бы направляются сюда. Англичане пока не сделали никакого заявления. Впрочем, этого и следовало ожидать – обычная политика адмиралтейства. Но какая-то доля правды в сообщении немцев, несомненно, есть. Ты бы лучше сообщил своему начальству и забил для себя места, пока сюда не прислали одного из всесильных сладкоголосых репортеров.

Но Майк уже не слушал. Он со всех ног несся вниз по лестнице. Лифт в этом здании был местного производства, а значит, чрезвычайно медлительный. Ждать его не стоило. Было 11:30.

К полудню сообщение немецкого информационного агентства облетело весь мир и даже до лордов адмиралтейства дошло, что хранить секреты уже нет никакого смысла. Следовало сказать правду, даже несмотря на то, что сражение еще не закончилось. Поэтому было сделано официальное сообщение для информационных агентств, в котором кратко отмечалось, что произошло сражение между карманным линкором и британскими крейсерами, которое еще продолжается. Факт затопления «Эксетера» категорически отрицался. К этому времени волнение охватило население всего Западного полушария. Война подошла к их порогу. В городах на атлантическом побережье Южной Америки возникали и распространялись самые противоречивые и неправдоподобные слухи. Во второй половине дня стало очевидно, что сражение перемещается в район реки Ла-Плата. Население Буэнос-Айреса и Монтевидео пребывало в крайнем волнении. Уже стала известна правда о сражении, и жители нейтральных государств прониклись искренним уважением к отваге моряков трех маленьких крейсеров, вступивших в неравный бой с многократно превосходящим их по силе противником. С аргентинского побережья видели искалеченный крейсер «Эксетер», который шел на небольшой скорости с сильным креном на правый борт. Капитан Белл, опасаясь за живучесть корабля, старался держаться как можно ближе к берегу, чтобы в случае опасности можно было спасти корабль или хотя бы команду. Вдоль берега до Мар-дель-Плата и далее стояли толпы зевак, а конные отряды, симпатизирующие англичанам, даже организовали круглосуточные береговые вахты, целью которых являлось оказание помощи поврежденному кораблю. Аргентинцы, вовсе не бывшие настроены пробритански, искренне восхищались молчаливым мужеством британских моряков, ведших «Эксетер» на юг. Аргентинское правительство даже отправило капитану Беллу радиограмму, в которой в самых изысканных выражениях выразило восхищение отвагой моряков крейсера и предложило ему воспользоваться всеми средствами, имеющимися в Баия-Бланка, включая военно-морскую верфь и госпиталь. Сообщение было перехвачено адмиралтейством, которое тут же направило вежливое, но совершенно ненужное напоминание о международных законах, связанных с интернированием. Однако Хуки Белл уже успел выразить благодарность за щедрое предложение и отказаться.

Он все еще оставался на кормовом командном посту, где провел почти весь день. Выпустив последний снаряд, он вышел из боя, хотя пока находился в районе боевых действий. Как и Харвуд, Белл не знал намерений противника и мог только догадываться о них, представляя себя на его месте. Когда «Граф Шпее» направился на запад, никто из англичан и предположить не мог, что Лангсдорф следует в нейтральные воды, не говоря уже о заходе в нейтральный порт. С точки зрения преследователей, «Граф Шпее» не получил сильных повреждений. Они были уверены, что немецкий линкор попытается затеряться в море, направившись либо на северо-восток, либо на юго-запад. Скрывшись в Атлантике, он мог найти уединенный уголок, где отремонтировать повреждения, а потом пробираться к родным берегам – в Германию. Так считал и Белл – простой, бесхитростный человек. «Граф Шпее» легко мог снова наткнуться на «Эксетер», и, поскольку Беллу нечем было обороняться – разве что солеными морскими ругательствами, такая вероятность не могла не беспокоить британского командира, и по этой причине он также старался держаться ближе к берегу. Корабль дрожал, скрипел и стонал, совсем как человек, в носовые помещения продолжала поступать вода. Команда работала буквально на износ, чтобы обеспечить его живучесть. Переборки спешно укреплялись, для ликвидации пробоин использовались все доступные подручные средства. Люди тушили уже локализованные пожары, налаживали, насколько это было возможно, жизнь на корабле. Очень беспокоил фор-марс. Мачты «Эксетера» были обычными старомодными столбами с очень высокими деревянными стеньгами, и, поскольку все опоры были сбиты, при каждом крене корабля они гнулись и раскачивались, как молодые деревца. Казалось непонятным, почему они до сих пор не сломались у основания и не рухнули на палубу. Белл отправил артиллериста посмотреть, что можно сделать. При нормальных условиях наверх послали бы человека, который, закрепив подходящий канат, убрал или спустил стеньгу. Поскольку это было невозможно, оставалось подпирать ее. Мачта продолжала угрожающе качаться, но, к великому облегчению Белла, оставалась на месте.

Как раз перед получением предложения аргентинского правительства механики представили полный отчет о состоянии корабля. И хотя повреждения были очень серьезными, потери в живой силе ужасными, а на то, чтобы привести корабль в мореходное состояние для перехода на Фолкленды, требовалось двадцать четыре часа, информация вселила оптимизм. А учитывая, что Белл в душе сомневался, что «Эксетеру» удастся дотянуть до Фолклендских островов, с его души упал огромный камень, он приказал увеличить скорость до десяти узлов и отправился навестить раненых.

Перед оставшимися в живых членами команды стояла грустная и страшная задача – идентифицировать останки погибших. Перекличка выявила отсутствующих, но во многих случаях идентифицировать куски человеческих тел было невозможно. Место взрыва одиннадцатидюймового снаряда вполне можно было считать крематорием. Но тем не менее следовало сделать все возможное, и оставалось только удивляться, как человеческое горе и чувство долга способны помочь людям выполнить самую страшную задачу. Останки людей собрали и зашили в парусину, потом палубы и переборки тщательно вымыли. Белл послал за капелланом, и было решено провести погребальную церемонию перед рассветом. Молчаливые погребальные команды переносили людские останки на квартердек, где к страшным сверткам привязывали тяжелые грузы, готовя их к погребению.

Каюта Белла, расположенная в корме, была светлой и просторной. Белл приказал освободить ее от мебели и использовать в качестве помещения для госпиталя. Туда он сейчас и направлялся. Моряки лежали рядами. Одни были ранены смертельно и должны были умереть через несколько часов, ранения других были менее серьезны. Но все, кто мог говорить, утешали друг друга. Первым, с кем заговорил Белл, был Билл Ропер. Парень лежал на спине в ближайшем к двери углу. Он был очень слаб, цветом лица мог бы поспорить с привидением, но в полном сознании. Белл опустился рядом с ним на колени и спросил:

– Как ты, Ропер?

– Все хорошо, сэр, – чуть слышно прошептал тот. – Мне жаль, что я вас подвел.

– Не говори ерунды, Ропер, – резко ответил Белл. – Твоя помощь была неоценима. Я обязательно отмечу это в своем рапорте.

В глазах парнишки появился едва заметный огонек, и он слабо улыбнулся.

Белл спросил:

– Ты что-нибудь хочешь?

Билли покачал головой и что-то проговорил, но был так слаб, что Белл ничего не услышал.

– Что? – спросил командир и наклонился ниже.

По лицу раненого струился пот, но улыбка не исчезла. Он сделал над собой видимое усилие и прошептал:

– Вы только живите, сэр.

Несколько мгновений Белл не мог заговорить, боялся, что голос сорвется, но быстро взял себя в руки и уверенно сказал:

– Не волнуйся, с тобой все будет в порядке. – После этого он быстро встал и перешел к следующему раненому.

Он уделил каждому несколько секунд. Одни находились в полубессознательном состоянии, другие мучились от страшной боли, но стоически сносили все тяготы и встречали командира улыбками. Он не услышал ни единой жалобы – только вопросы об исходе сражения и новости о противнике. Это не могло не воодушевить командира.

После заката началась погребальная церемония. На западе всюду, насколько хватало глаз, тянулся низкий пурпурный берег. На квартердеке был уложен длинный ряд мешков – их было более шестидесяти. Все тела лежали ногами к морю и были накрыты флагом британского ВМФ. На заупокойную службу, которую вел священник в белом облачении, собрались все свободные от работ офицеры и матросы. Каждый при желании мог встать у тела своего погибшего друга и проводить его в последний путь, когда со словами «и мы придаем его тело морю» мешки упадут за борт. Когда подошел этот самый страшный момент, голос его преподобия Джорджа Гроувза на мгновение дрогнул, а когда последний мешок скрылся в водах Атлантики, зазвенел с новой силой.

– Их тела покоятся с миром, – возвестил он, – а имена будут жить вечно.

Во время службы коммандер Грэхем несколько раз искоса посматривал на капитана. Белл стоял, обнажив голову, рядом с капелланом, ветер шевелил его густые волосы, а его взгляд был устремлен куда-то вдаль. Он выглядел очень расстроенным, но величественным и непобежденным. После окончания службы он, не говоря ни слова, вернулся на кормовой командный пост.

Стоя на небольшой высокой платформе, он смотрел туда, где за узкой полоской земли скрылось солнце. Боль разрывала его сердце. Кроме того, у него сильно болели глаза. Но он никому ничего об этом не сказал. Он считал, что у молоденького лейтенанта-хирурга, ни разу не сомкнувшего глаз до прихода на Фолклендские острова, есть более серьезные случаи. Как мы помним, у него были мелкие осколки в радужной оболочке обоих глаз. Сначала он чувствовал некоторое облегчение, закрывая глаза, но открывать их потом оказалось так больно, что легче было стараться не закрывать вообще. Когда наступила ночь, он приказал принести на командный пост матрас и временами ложился отдохнуть. Корабль медленно двигался на юг. Белл не мог ни спать, ни просто закрыть глаза, но звезды успокаивали его.

Когда Харвуду стал ясен невероятный факт, что «Граф Шпее» входит в реку Ла-Плата, он приказал «Ахиллесу» обойти с севера остров Лобос, а «Аякс» направился за немецким карманным линкором, который, как выяснилось, шел в Монтевидео. Командир британской эскадры все еще не мог поверить в тот очевидный факт, что «Граф Шпее» зашел в нейтральный порт.

Река Ла-Плата в устье имеет ширину сто миль и разделена на два канала большой песчаной отмелью, известной под названием Английская банка. Может показаться странным, но песчаным банкам, впадинам и океанским течениям, причудливо разбросанным по глобусу, моряки чаще всего дают англосаксонские имена. Только Бог (и адмиралтейство) знает, кто назвал эту банку Английской. Здесь бывали Себастьян Кабот[25] и сэр Фрэнсис Дрейк.[26] Спустя двести лет адмирал Джордж Энсон поднял здесь флаг против испанцев, и капитан Кук проводил картографические исследования. Чарльз Дарвин на «Бигле» искал здесь убежища от памперо. Иными словами, банка была известна британским мореплавателям задолго до того, как коммодор Харвуд поднял здесь свой брейд-вымпел.

Пунта-дель-Эсте – юго-восточная оконечность Уругвая. Это длинная, низкая и узкая полоска земли. С одной стороны река, стремящаяся к морю, протекает мимо золотых песков и движущихся дюн, с другой – атлантический прибой лижет пороги прибрежных отелей. Наиболее высоким сооружением на полуострове, покрытом маленькими белыми домиками, является водонапорная башня, а в самой крайней точке, где на полмили в море уходят острые зазубренные рифы, стоит небольшой маячок, словно уменьшенная копия его более крупного собрата, возвышающегося на другой стороне канала на острове Лобос. Там много опасных рифов и два островка, один из них низкий и лесистый, другой, наоборот, высокий и каменистый, на нем и стоит маячок. На скалах под маяком расположено лежбище тюленей, и при первых звуках орудий десятки массивных животных в панике поспешили вниз со скал и разбились об острые рифы, так что жертвы в этом сражении были не только среди людей. С наступлением темноты, когда силуэт вражеского корабля стал растворяться во мраке, преследователи сократили расстояние и подошли к загнанному зверю так близко, что он стал огрызаться в ответ. Имея в своем распоряжении только два корабля, которым предстояло блокировать огромную реку, Харвуд не желал потерять контакт с противником и дать ему возможность обойти Английскую банку и снова выйти в море. Поэтому перестрелка продолжалась с большей или меньшей интенсивностью до самого Монтевидео.

К этому времени на северном берегу реки Ла-Плата людей охватило форменное безумие. Дорога из Пунта-дель-Эсте в Монтевидео была заполнена автомобилями, пробивающимися к наиболее удобной смотровой площадке, с которой лучше всего видны вспышки орудий. На вершинах скалистых холмов, крышах домов и церковных колокольнях стояли люди, напряженно шарящие взглядами по водной глади великой реки. Быстро темнело. На кораблях не было огней, да и стрельба прекратилась. Люди на берегу – и во всем мире – замерли в ожидании. А в Монтевидео городская жизнь шла своим чередом. Гремели трамваи, гудели автомобили, улицы сияли неоновыми огнями, но везде ощущалось волнение и нетерпеливое ожидание. Сегодня, когда прошло уже много лет, трудно передать, что значил для Западного полушария и тем более для нейтральных стран Южной Америки тот факт, что война подошла к их порогу. На их глазах происходило первое важное сражение грандиозной войны. Английский клуб был переполнен, здесь одновременно работало шесть радиоприемников. Люди собирались вместе и задавали друг другу вопросы, на которые никто не знал ответов. Несмотря на поздний вечер, многие учреждения оставались открытыми, и офисные здания были ярко освещены. Свет горел в президентском дворце, здании портовой администрации и министерства иностранных дел. Британская и французская миссии, так же как и немецкое посольство, работали в авральном режиме. Несмотря на это, а может быть, как раз по причине этого все кинотеатры и рестораны, ночные клубы и бары были полны. Люди были слишком возбуждены, чтобы сидеть дома и слушать радио. Бар «У Маноло», расположенный на берегу, тоже не был исключением. Посетители танцевали и пили, ели и флиртовали, выбегали на берег, чтобы взглянуть на темную воду, возвращались и оживленно строили новые предположения. Майк, только что получивший телеграмму из своей компании, дающей ему все полномочия, – бумага жгла его карман, метался взад-вперед, словно пантера в клетке. Где сейчас «Граф Шпее»? Даже коммодор Харвуд так страстно не желал получить ответ на этот вопрос. И куда, черт возьми, запропастился Поп? Майк отправил его в гавань получить новое оборудование, доставленное из Буэнос-Айреса, наказав сразу возвращаться. Он уже опаздывал больше чем на полчаса. Майк в крайнем нетерпении мерил шагами бар, в досаде щелкая пальцами. Долорес, весь вечер не покидавшая сцену, следила за ним глазами.

Как отзвук далекой грозы,
Слышен приближающийся гром.
Это стук копыт скачущих гаучо
Эхом отдается от горизонта.
Вот появились гаучо!
Они скачут по пампе
Во весь опор.
Что они несут?

Слова оказались пророческими. Именно в это время появился, наконец, Поп с двумя друзьями. Они были ужасно возбуждены, поскольку несли действительно важные вести, и уже с порога, не в силах больше сдерживаться, хором завопили:

– Майк! Сеньор Майк! Быстрее! Идите за нами! Немецкий карманный линкор бросает якорь во внешней гавани!