Глава 9

Цану, самому высокопоставленному военно-морскому офицеру на борту «Вильгельма Густлофа», совсем не нравилось получать приказы от гражданского лица, каковым являлся Петерсен, офицер торгового флота. Он был лишь номинальным капитаном корабля.

Пока что Цан решал свои военные вопросы и контролировал установку зенитных орудий. Он проверял сигнальное оборудование и продовольственные запасы. Письменных инструкций на этот счет он не получил, так как на подобные незначительные детали у командования не было времени. Не было также служебных предписаний о том, как строить взаимоотношения с офицерами торгового флота. Позднее Цан так выразился по этому поводу: «Естественно, тяжело отдавать распоряжения 67-летнему капитану без указаний на это свыше, учитывая, что тот за почти пятидесятилетнюю службу привык к единоличной ответственности за свой корабль». Несмотря на это, он был убежден, что Петерсен мало что понимает в современных способах ведения войны и не способен управлять «Вильгельмом Густлофом» в открытом море. Еще до начала рейса возникли конфликты между старшими офицерами торгового флота и офицерами-подводниками, считавшимися элитой вооруженных сил. Тридцатипятилетние офицеры торгового флота Кёлер и Веллер попали в накаленную обстановку.

Вскоре они столкнулись еще с одной проблемой: за долгий период стоянки команда была сокращена до минимума. Стюардов, обслуживавших офицеров-подводников, пожалуй, хватало, зато было слишком мало матросов. Многих из них перевели на боевые корабли, другие воевали на суше в составе новых воинских частей, сформированных для поддержки ослабленных войск. Теперь, когда «Вильгельм Густлоф» готовился к выходу в море, треть его команды составляли хорваты и другие иностранцы.

Будучи подводником, Цан осознавал, какие опасности подстерегают корабль с таким экипажем и пожилым капитаном, и поэтому чаще обычного заходил в штаб, чтобы просмотреть сводки о деятельности подводных лодок противника в Балтийском море. Каждый раз ему сообщали, что никаких данных о деятельности советских подводных лодок на пути следования его корабля не обнаружено. Русские субмарины были настолько малоэффективными на Балтике, что их попросту не воспринимали как серьезного противника. Хотя немцы знали, что некоторые советские подводные лодки прошли Финский залив, они считали, что речь идет лишь о нескольких лодках, не имеющих большого боевого опыта. Гораздо более грозными считались советские самолеты-торпедоносцы и британские бомбардировщики, оснащенные мощными бомбами и минами. Но даже они, по официальному мнению, не представляли опасности для «Вильгельма Густлофа». Величина, скорость и престиж флагманского корабля флотилии «Сила через радость» и плавбазы подводного флота, казалось, уже сами по себе неким образом обеспечивали его неуязвимость. Он определенно должен был благополучно завершить предстоявший рейс…

Вильгельмина Райтш, в подчинении которой в Готенхафене находились десять тысяч женщин-служащих ВМС, рассказывала нам: «Мы считали “Вильгельм Густлоф” надежным и комфортабельным кораблем. По этой причине его выделили для наших девушек в качестве первого эвакуационного корабля».

Фрау Райтш, проживающая сейчас в Гамбурге, является женой капитана Карла Райтша, близкого друга адмирала Дёница и брата знаменитой летчицы-испытательницы Ханны Райтш. Это та самая Ханна, которая за несколько дней до самоубийства Гитлера вместе с раненым генералом Робертом Риттером фон Греймом прилетела в Берлин и посадила самолет при сильном артиллерийском обстреле у Бранденбургских ворот. Тогда она напрасно пыталась уговорить Гитлера бежать вместе с нею.

«Мы решили, что девушки не должны попасть в руки русских, — сказала Вильгельмина Райтш. — И так как в то время перевозка по шоссейным и железным дорогам была очень опасной, то посчитали лучшим выходом посадить девушек — а им было от семнадцати до двадцати пяти лет — на «Вильгельм Густлоф». Число мест было строго ограничено. Исходя из этого, мы тщательно отбирали девушек. Предпочтение отдавалось семейным или тем, у кого были на это особо веские причины».

Девушки были в восторге от известия, что они поплывут на запад. С тех пор как Советская армия начала продвигаться по Восточной Пруссии, они постоянно слышали об убийствах и изнасилованиях, а беженцы рассказывали им, что лучше погибнуть, чем попасть к русским.

Они опасались долгой и опасной поездки по железной дороге и на грузовых автомобилях, которые легко могли остановить враги. Их также пугал пронизывающий холод. Был конец января, и термометр показывал двадцать градусов ниже нуля. Плавание на большом теплоходе по Балтийскому морю казалось девушкам намного более безопасным и комфортабельным.

В сущности, они были правы. Адмирал Дёниц говорил: «99 % людей, бежавших морем, достигли западных портов на Балтийском побережье. Процентное соотношение беженцев, погибших при транспортировке сухопутным путем, значительно выше».

Однако одну девушку поездка на корабле не привлекала. По словам Шёна, это была двадцатилетняя жительница Хагена по имени Анни Фауст, которая предчувствовала несчастье. В то время как ее подруги радовались хорошему известию, она пыталась отказаться от плавания: «Я не хочу на “Густлоф”». Но выбора у нее не было. Вместе с другими 370 девушками, служившими во вспомогательном составе ВМС, одетыми в серо-голубую униформу — юбку до колен, блузку и пилотку с орлом и свастикой — она поднялась на борт теплохода. Большинство девушек разместились на палубе «Е» в бывшем плавательном бассейне, где за ними могли присматривать их начальницы. Некоторые пришли на службу прямо со школьной скамьи, другие работали в барах, театрах и даже в сомнительных заведениях в портах на Балтийском побережье.

«Но ведь даже в нормальных условиях людям требовалась разрядка», — заметила одна из их начальниц.

Анни Фауст вспомнила, как первоначально были отобраны около пятисот девушек, однако записи учетных документов свидетельствуют, что лишь 372 девушки взошли на борт корабля. На «Густлоф» попали также несколько девушек из вспомогательного состава вермахта, жены и члены семей обслуживающего персонала школы подводного плавания. Последним было отдано предпочтение, так как «Вильгельм Густлоф» считался их собственным кораблем. Для некоторых привилегированных лиц попасть на корабль оказалось значительно сложнее: партийные чиновники держали под контролем каждого и отказывали тем, кто казался им нежелательным. Даже капитану 3-го ранга Хуго Гейделю, старшему офицеру 9-й охранной дивизии, отвечавшей за проводку конвоев, не удалось получить место на лайнере для своей семьи.

Подводникам, их семьям и друзьям, женщинам из вспомогательного состава ВМС и раненым солдатам «Густлоф» казался надежным и удобным кораблем для эвакуации на запад. Для тысяч беженцев с востока, переживших ужасные лишения, прежде чем добраться до Готенхафена, «Вильгельм Густлоф» был последней надеждой. Сдерживаемые охраной на трапе, мужчины и женщины, стремясь спасти свою жизнь, умоляли выдать им специально отпечатанные пропуска. Те, у кого имелись большие деньги, готовы были заплатить любую сумму. У кого ничего не было, пытались силой завоевать себе место на корабле.

«В порту скопилось шестьдесят тысяч человек, и, как только мы опустили трапы, люди стали брать их штурмом, продираясь сквозь толпу на корабль, — делился своими воспоминаниями Вальтер Кнуст. — В суматохе многие дети были разлучены с родителями. Они либо попадали на борт, а родители оставались в порту, либо оказывались на берегу, в то время как родителей выпихивала на корабль наседавшая толпа».

На драгоценном клочке бумаги, изготовленном в корабельной типографии, которая в мирное время выпускала корабельную газету и ресторанные меню, готическим шрифтом было напечатано: «Пропуск на теплоход “Вильгельм Густлоф”». На пропуске стояли печать командования 2-й учебной дивизии подводного плавания, имя и адрес владельца пропуска и его родственников. Подводники приобретали пропуска для себя и своих семей. Беженцы, имевшие хорошие связи с нацистской партией, пытались воспользоваться ими, а те, у кого были деньги, старались купить себе разрешение на поездку.

Первыми на борт корабля дисциплинированно поднялись люди, которым удалось получить пропуска, а на причале на них с завистью смотрели тысячи собравшихся. Когда прибыли новые толпы беженцев, обстановка стала накаляться. Чтобы предотвратить отчаянный штурм по трапам в светлое время суток и попытки проникновения на борт ночью, «Вильгельм Густлоф» был отведен на несколько метров от причала. Обладатели пропусков усаживались на паром на другом конце порта и с моря всходили по трапу на корабль под присмотром охраны.

Фриц Брустат-Наваль, известный автор книг на морскую тему, сам морской офицер, активно принимавший участие в эвакуации восточных немецких провинций, поделился своими наблюдениями: «К кораблям практически надо было прорываться силой. Я помню, как сам пробивал себе дорогу руками и ногами вместе с группой раненых солдат, подлежавших эвакуации. Когда мы прибыли на корабль, еще сохранялся порядок, и нужно было предъявлять свой пропуск. Всю территорию заполонили беженцы, везде стояли повозки с лошадьми, на которых люди преодолели тысячи километров по снегу. Отчетливее всего вспоминаю лошадей и собак, прибывших вместе с обозами и брошенных затем своими хозяевами, так как их нечем было кормить. Они были всюду: в центре города и в портовых кварталах».

Баронесса Эбби фон Майдель испытала огромное облегчение, ступив на борт корабля. Жена немецкого аристократа, литовка по происхождению, она жила в Готенхафене с 1939 года, у нее был свой парфюмерный магазин. Она гордилась дружбой с профессором Адольфом Боком, художником, специализировавшимся на морских пейзажах и портретах моряков. В качестве официального военного художника он уже несколько лет имел на «Вильгельме Густлофе» отдельную каюту на командирской палубе.

Бок воспользовался своими связями и обеспечил баронессе и ее обоим сыновьям пропуска на корабль. Однако старший сын, шестнадцатилетний Бернхард, отказался плыть. Он был убежден, что в море полно русских подводных лодок и оно слишком опасно. Он решил рискнуть и передвигаться по суше. Баронесса и ее младший сын Гюнтер вспоминают, что дважды на контроле они были вынуждены предъявить свои пропуска. Затем их отвели на верхнюю прогулочную палубу в маленькую каюту под номером 40, которую они разделили с другой женщиной и ее дочерью. Они были счастливы, что оказались на лайнере, и испытывали глубокую признательность профессору Боку.

С самого рождества, которое праздновали хотя и скромно, но по традиции в прекрасном семейном поместье, баронесса не могла отделаться от ощущения надвигавшегося несчастья. Они в последний раз поужинали в семейном кругу при свечах в зале, на стенах которого висели портреты их предков. В городе говорили только о продвижении русских. Ни дня не проходило без воздушных налетов, постоянно возникали перебои с водоснабжением, отключалось электричество. И все же казалось невозможным, что Германия может потерять Пруссию. Определенно должны были возродиться немецкие рыцари, чтобы уничтожить варваров, как в давние времена! Наверняка им поможет дух фельдмаршала фон Гинденбурга, победившего в 1914 году в битве под Танненбергом русских, вторгшихся в Пруссию. Здесь он был похоронен вместе со своей женой в огромном склепе.

Но все случилось иначе. Бренные останки Гинденбургов в последний момент были доставлены из Кенигсберга на крейсер «Эмден» и благополучно вывезены по Балтийскому морю в безопасное место. А сам Кенигсберг, символ эпохи прусского просвещения XVIII века, был разрушен русскими и стал подобен захолустной рыбацкой деревне.

Итак, Майдели, как и тысячи других, покинули свой дом и отправились по глубокому снегу в порт. По крайней мере, они получили каюту и были благодарны за такую привилегию, так как знали: многие беженцы, попавшие на корабль, оказались в значительно менее комфортных условиях. На следующий день, после того как они поднялись на борт, корабль, казалось, был переполнен людьми. Многие нетерпеливо спрашивали, когда же, наконец, «Вильгельм Густлоф» начнет свое плавание?

Ночью 27 января их разбудила сирена, оповещавшая о воздушном нападении. Все должны были сойти на берег. «С большим трудом нам удалось найти место в одном из трех портовых бомбоубежищ, — вспоминает Гюнтер. — Позднее мы услышали, что сильный налет был совершен на Данциг, в ходе которого погибло много беженцев».

На Гюнтера фон Майделя, проживающего сегодня в Гамбурге, корабль произвел огромное впечатление. Его страстью были приключенческие романы, а сейчас он вдруг сам оказался участником приключения. После того как он с большим трудом на санках по глубокому снегу доставил на корабль несколько ценных фамильных вещей и три чемодана, он сразу отправился знакомиться с ним. Майделя тщательно осмотрел спасательные баркасы. Их должно было быть двадцать два, по количеству шлюпбалок, — по одиннадцать на каждой стороне солнечной палубы. Но некоторые балки были пустыми, а о баркасах, имевшихся в наличии, казалось, никто не позаботился. Они были завалены снегом, а тросы накрепко примерзли к талям. На эту деталь едва ли кто из беженцев обратил внимание, большинство были счастливы и довольны тем, что оказались в теплых и надежных помещениях корабля.

Шестнадцатилетняя Ева Лук рассказала в своем дневнике о том, как она попала на борт корабля: «Рано утром мы покинули нашу квартиру в Готенхафене. Когда мы вышли из дома, небо казалось очень высоким, так как когда я смотрела наверх, то могла видеть миллионы прозрачных снежинок.

Мы все — моя мать, отец и шестилетняя сестра Доррит — направились к порту. Помню, что это была ужасно утомительная и долгая дорога. Ледяной ветер распахивал полы пальто и заставлял слезиться глаза. Доррит плакала от холода, а мой отец подбадривал ее, потому что сильно волновался за нее. Ему не разрешили плыть с нами, и он покинул нас там, где мы сели в маленькую лодку, доставившую нас на корабль. Наши пропуска он получил за день до этого. Я боялась, что меня укачает в лодке. Мама была в отчаянии».

Они предъявили свои документы и пропуска, чтобы попасть на территорию порта. Все каюты были уже заняты, и семье сказали, что этот короткий рейс они проведут в музыкальном салоне.

«Симпатичный матрос дал мне маленький темно-синий спасательный жилет, который очень подходил к моему шерстяному платью, — записала Ева в своем дневнике. — Везде было шумно, вскоре нас позвали на обед. Нам подали очень хороший гороховый суп с мясом, но мы должны были спешить, так как своей очереди ждала другая группа. Затем я осматривала корабль со своими школьными подругами. Мы разглядывали большие салоны и бегали по длинным коридорам до тех пор, пока не заблудились. Один из офицеров показал нам обратную дорогу. Жаль, что папочка не смог быть с нами. Он выглядел таким опечаленным, когда прощался с нами. Иначе бы мне здесь все понравилось. Я ведь никогда еще не была на таком большом корабле».

Двадцатитрехлетняя Паула Мария Кнуст поднялась на борт одной из первых. У нее не возникло сложностей с приобретением желанного пропуска, так как ее муж, Вальтер Кнуст, заместитель главного инженера, служил на «Вильгельме Густлофе» уже два года. Он был доволен своей должностью. В начале войны его, офицера торгового флота, призвали в военно-морские силы. Он стал главным инженером на «Претории». Этот корабль направили в Антверпен, и на борту распространился слух, что им предстоит долгий и опасный рейс в Японию, который совершили несколько немецких судов. Поскольку Вальтер был последним из оставшихся в живых мужчин в своей семье, он воспользовался вышедшим во время войны постановлением, согласно которому такие лица мужского пола освобождались от действительной военной службы. Его мать написала соответствующее прошение, и Вальтера незамедлительно перевели сначала в Гамбург, а затем в Готенхафен на «Густлоф». Когда капитан Петерсен в конце 1943 года принял командование кораблем, Кнуст уже служил на его борту.

У Вальтера и Паулы была квартира в Готенхафене, но когда обстановка в этом районе обострилась, Паула стала все чаще оставаться на борту «Густлофа».

Из родного города Мангейма Паулу направили работать на оружейный завод в Готенхафен, где она записалась добровольцем на вспомогательную службу в военно-морской флот и вскоре добилась значительного служебного роста. Под ее началом оказалась сотня девушек, работавших в бюро и на предприятиях, в то время как их мужья воевали на фронте. Паула отвечала за дисциплину и стрелковую подготовку девушек. Она познакомилась с Вальтером Кнустом, вышла за него замуж в 1944 году и оставила службу. Теперь ее жизнь проходила на «Густлофе», где она практически стала членом команды. Но отношения с девушками по вспомогательной службе Паула продолжала поддерживать, и теперь смогла помочь многим из них попасть на борт корабля.

Некоторые девушки были вынуждены силой прорываться сквозь толпу беженцев. Паула обрадовалась, когда узнала, что девушки хорошо разместились в осушенном бассейне и получили удобные спальные матрацы. «Когда они поднялись на борт, там уже царила неразбериха», — рассказывала она. Паула, увидев профессора Бока, остановилась поговорить с ним. Фрау Кнуст делила со своим мужем каюту на палубе «В», откуда легко можно было попасть в машинное отделение. Поэтому она чаще имела дело с членами команды, нежели с беженцами. Паула вспоминает, как все они, после того как тысячи пассажиров и необходимый провиант были взяты на борт, с нетерпением ожидали приказа об отплытии.

Капитаны Веллер и Кёлер также испытывали беспокойство. Они хотели как можно быстрее завершить этот рейс, так как взаимоотношения между офицерами торгового флота и подводниками становились все более напряженными, а складывавшаяся обстановка им нравилась все меньше и меньше. Офицеры торгового флота общались преимущественно друг с другом и обедали в своих каютах, в то время как подводники ели в офицерской кают-компании. В первый день во время обеда оба капитана попытались присоединиться к морским офицерам, но встреча была скорее формальной, чем дружественной.

Даже во время заключительного этапа погрузки было абсолютно неясно, как распределены полномочия по командованию кораблем и ответственность за проведение рейса, хотя еще в Гамбурге Кёлеру и Веллеру дали понять, что за управление кораблем отвечает вахтенный офицер. Так как считалось, что капитан Петерсен утратил свою квалификацию и уже не способен управлять кораблем в море, ответственность за это была возложена на них, однако они не обладали всей полнотой власти.

Сильно беспокоило их также недостаточное количество на борту корабля морских специалистов. Особенно не хватало боцманов, старшинского состава и старших матросов, то есть тех моряков, от которых в первую очередь зависела безопасность плавания. Удалось найти лишь двоих пожилых боцманов. Поэтому Кёлер и Веллер с облегчением вздохнули, когда к ним прикомандировали с других судов, стоявших в порту, трех молодых офицеров торгового флота, чтобы помочь разношерстному экипажу вести по опасному Балтийскому морю лайнер водоизмещением 25 000 тонн с тысячами людей на борту.

Цан ввел офицеров корабля в курс общей обстановки. Он особо подчеркнул свою убежденность в том, что боевые корабли и подводные лодки противника не представляют никакой угрозы. Его больше беспокоили недавно установленные по курсу движения «Густлофа» минные поля и возможные налеты вражеских самолетов. Когда Цан узнал о том, что на верхнюю палубу до сих пор не удалось поднять зенитные орудия, поскольку не было крановщиков, а польские рабочие не хотели помогать, он пришел в ярость. Цан нашел плавучий кран, подвел его к кораблю на буксирах и прокричал полякам в мегафон: «Даю десять бутылок шнапса, если вы поможете доставить эти орудия на борт». От этого предложения поляки не могли отказаться, и вскоре орудия были смонтированы на верхней палубе.

Военные грузовики, окрашенные в серый маскировочный цвет, непрерывно доставляли на борт продовольствие для четырех тысяч человек. Каждый пассажир должен был получать один раз в день горячую пищу. Это было немного, но некоторые и такие крохи считали роскошью, ведь они уже неделями голодали. На борт было доставлено тридцать свиных туш, а также тонны муки для корабельной хлебопекарни.

За два дня до отплытия на борту «Вильгельма Густлофа» по-прежнему было лишь двенадцать спасательных баркасов. Остальные комендант порта реквизировал во время долгой стоянки корабля для особых целей. Когда начались воздушные налеты, спасательные баркасы «Густлофа» и других кораблей использовались для постановки дымовых завес, чтобы затруднить прицельное бомбометание вражеских самолетов. Поэтому сейчас на корабле не хватало десяти больших спасательных баркасов с дизельными моторами, каждый из которых мог взять на борт до 120 пассажиров.

Наконец удалось раздобыть на других судах и на складах восемнадцать шлюпок, в основном с тяжелыми веслами, на которых курсанты-подводники приобретали первые навыки морского плавания. Эти лодки вывесили на солнечной палубе и закрепили так, чтобы их можно было быстро спустить на воду.

На верхних палубах было сложено большое количество спасательных плотов. Выкрашенные в красный, белый и серый цвета, они состояли из плавающей части и тонких пластин, прикрепленных к ней. Кроме того, всем пассажирам выдали спасательные жилеты, которые были доставлены на пирс на грузовых автомобилях вместе с матрасами для беженцев.

Таким образом, «Вильгельм Густлоф», хотя и в страшной спешке, но с учетом обстановки был оснащен самым лучшим образом для своего первого после четырехлетнего перерыва рейса.

Ранним утром 29 января в Готенхафен прибыл еще один санитарный поезд. Погрузка раненых на корабль шла целый день, а флотский врач, доктор Рихтер, работал все утро, чтобы переоборудовать застекленную смотровую площадку под военный госпиталь и удобно разместить там вновь прибывших. Многие из солдат были тяжело ранены, и казалось невозможным, что им удастся пережить этот рейс.

Аналогичные приготовления велись всего в нескольких сотнях метров на «Ганзе». Она приняла на борт офицеров дивизии подводных лодок, раненых солдат и беженцев. Оба корабля должны были следовать в одном конвое. Теперь стало ясно, что приказ об отплытии может поступить в любую минуту. Каждый день, каждый час приходили новые сообщения о поражениях на фронте.

Пассажиры «Вильгельма Густлофа» получили по корабельной громкоговорящей связи указания, как им вести себя в случае бедствия. Это были обычные инструкции по использованию спасательных жилетов. Кроме того, были проведены обычные в таких случаях учебные тренировки. 29 января в одиннадцать часов командование корабля проверило, как закрываются водонепроницаемые переборки. «Внимание, внимание! — сказал вахтенный офицер. — Проводится учение. Мы закрываем все водонепроницаемые двери. Просьба это учесть! Когда прозвучат подряд три сигнала тревоги, мы начнем учение».

В этот момент Цан получил сообщение от капитана 1-го ранга Шютце, командира 2-й учебной дивизии подводных лодок, которому подчинялся «Густлоф». Корабль должен быть готов к выходу в море на следующий день. Это известие, которое капитан 3-го ранга Цан передал капитану Петерсену, на мостике восприняли с огромным облегчением, так как офицеры совершенно точно знали о подавленном состоянии команды, о растущей нервозности пассажиров, об озлобленности и отчаянии беженцев, толпившихся на набережной и не имевших пропуска на лайнер «Вильгельм Густлоф».

В штабе 9-й охранной дивизии, отвечавшей за сопровождение крупных судов, этот приказ вызвал прежде всего озабоченность и страх.