Глава 5

Война за испанское наследство (1702–1713). Морское сражение при Малаге

В последние тридцать лет ХУЛ столетия в круговороте вооруженной борьбы и дипломатии отчетливо просматривалось приближение события, которое породило новые грандиозные проблемы. Это событие заключалось в разрыве прямой наследственной линии австрийской династии Габсбургов, представитель которой занимал тогда испанский трон. Проблемы, возникавшие в случае смерти тогдашнего короля Испании, немощного телом и интеллектом, состояли в следующем. Где надо было искать нового испанского монарха – среди представителей династии Бурбонов или среди австрийских Габсбургов (и те и другие, связанные династическими узами, имели право на испанский трон. – Ред.)? Что отвечало интересам равновесия сил в Европе больше – чтобы суверен, посаженный на испанский трон, приобрел все наследство Испанской империи или только часть этого обширного наследства? Такое равновесие сил уже больше не воспринималось в узком смысле – как совокупность континентальных владений. Большое внимание привлекали результаты мероприятий, направленных на развитие торговли и мореходства, господства в обоих океанах и Средиземноморье. Влияние двух морских держав и суть их интересов становились все более очевидными.

Необходимо перечислить различные страны, находившиеся под властью Испании в то время, чтобы понять стратегические вопросы (они по праву могут быть так названы), требующие разрешения. В Европе в число этих стран входили: Испанские Нидерланды (ныне Бельгия), Неаполь и Южная Италия, Милан и другие провинции севера; в Средиземноморье – Сицилия, Сардиния и Балеарские острова. Корсика в то время принадлежала Генуе. В Западном полушарии, кроме Кубы и Пуэрто-Рико, Испания владела тогда всей той частью Американского континента, которая поделена сейчас испаноязычными латиноамериканскими странами от Мексики до Чили и Аргентины, кроме того – землями, захваченными позже (в 1836–1846 и 1848 году у Мексики с Соединенными Штатами – нынешние штаты США: Калифорния, Невада, Юта, Амазонка, Колорадо, Нью-Мексико и Техас. – Ред.). Приходили к пониманию огромных коммерческих возможностей, который открывал этот регион. И в Азии (и в Океании. – Ред.) у Испании имелись большие владения, которым в данном обсуждении уделялось меньше внимания, – Филиппины и др. (также позже, в конце XIX и в XX веке, захваченные США. – Ред.). Чрезвычайная слабость Испанской империи из-за упадка ее королевского центра явилась причиной того, что другие страны, которых занимали, по обыкновению, более непосредственные интересы, относились безразлично к ее огромным размерам. Это безразличие не могло сохраняться, когда замаячила перспектива более сильной власти, которую могли поддержать альянсы во главе одной из европейских держав.

В тему данной книги не входит рассмотрение деталей дипломатических мероприятий, которые, передавая народы и территории от одного правителя к другому, имели целью добиться политического баланса мирным путем. Главные принципы политики отдельных стран могут быть упомянуты вкратце. Испанские власти и население противились любому решению, которое привело бы к расчленению империи. Англичане и голландцы противились любым территориальным приобретениям Франции в Испанских Нидерландах, а также французской монополии в торговле с Испанской Америкой. Они опасались, что восшествие на испанский престол представителя династии Бурбонов приведет и к тому и к другому. Людовик ХIV добивался правления своего сына в Неаполе и на Сицилии при любом варианте раздела империи. Франция приобрела бы таким образом сильные позиции в Средиземноморье, но под контролем морских держав – это обстоятельство побудило Вильгельма III уступить французским требованиям. Австрийский император особенно возражал против утраты его династией позиций в Средиземноморье. Он отказывался вступать в какие-либо альянсы с целью раздела Испанской империи. Прежде чем такие альянсы сложились, испанский король умер. Но перед смертью министры уговорили его подписать завещание. Оно передавало все территории империи под власть внука Людовика ХIV, тогда еще герцога Анжуйского (впоследствии он стал Филиппом V, королем Испании). Этой мерой надеялись сохранить целостность империи, привлечь к ее защите ближайшее и одно из наиболее могущественных государств Европы – ближайшее государство, если исключить державы, господствовавшие на море, которые всегда находятся рядом с любой страной, чьи порты открыты для захода их кораблей.

Людовик ХIV согласился с таким завещанием и поэтому считал себя обязанным противиться всем попыткам раздела империи. Союз двух королевств под властью одной династии обещал Франции большие выгоды, проистекавшие из устранения застарелого врага, угрожавшего с тыла и создававшего так много помех ее экспансии на восток. Фактически с этого времени существовал (с редкими перерывами) альянс двух королевств, который сложился на основе династических связей и который не был опасен Европе лишь из-за слабости Испании. Другие страны немедленно насторожились, и ничто не предотвратило бы войну, кроме некоторых уступок со стороны французского короля. Государственные деятели Англии и Голландии, двух держав, от богатства которых зависела реализация угрозы войны, предложили, чтобы итальянские государства были переданы сыну австрийского императора, Испанские Нидерланды – им самим и чтобы новый испанский король не предоставлял никаких торговых привилегий Франции перед другими странами в обеих Индиях. Отдавая справедливость их мудрости, следует сказать, что в целом этот компромисс явился наилучшим решением, найденным после десяти лет войны, и в нем проявился рост осознания полезности развития морской мощи. Людовик XIV, однако, не уступал. Наоборот, при попустительстве испанских губернаторов он занял несколько городов в Испанских Нидерландах, которые, по соглашениям с Испанией, удерживали голландские войска. Вскоре, в феврале 1701 года, собрался английский парламент и высказался против любого договора, который способствовал бы преобладанию Франции в Средиземноморье. Голландия приступила к военным приготовлениям, а император Австрии двинул свои войска в Северную Италию, где начались военные действия, в основном неудачные для Людовика XIV.

В сентябре того же 1701 года две морские державы и император Австрии подписали секретное соглашение, которое определило основные направления будущей войны, за исключением той, что велась бы на самом Иберийском (Пиренейском) полуострове. Согласно соглашению, союзники намеревались оккупировать Испанские Нидерланды с тем, чтобы создать барьер между Францией и Соединенными провинциями, захватить Милан для обеспечения безопасности других территорий императора, а также Неаполь и Сицилию – с той же целью и для защиты мореходства и торговли подданных его британского величества и Соединенных провинций. В интересах упомянутых мореходства и торговли морские державы должны были иметь право завоевывать страны и города Испанских Индий. И все, что бы они ни были способны захватить, должно было принадлежать им и оставаться в их распоряжении. В предстоящей войне союзники не могли обойтись друг без друга, не могли обойтись и без принятия ряда мер – во-первых, предотвращения объединения королевств Франции и Испании под властью одного короля; во-вторых, предупреждения становления французов хозяевами Испанских Индий или посылки ими своих кораблей, чтобы прямо или косвенно заниматься там торговлей; в-третьих, сохранения торговых привилегий подданных его британского величества и Соединенных провинций, которыми они пользовались во всех испанских странах при жизни последнего испанского короля.

Нужно заметить, что в этих условиях не выражалось намерения противиться восшествию на престол представителя династии Бурбонов, который был призван на трон испанскими властями и сразу же признан Англией и Голландией. Но с другой стороны, император Австрии не снял своих претензий на занятие испанского престола собственной особой. Голос морских держав, судя по условиям соглашения, оберегающим их коммерческие интересы, был в коалиции преобладающим, хотя приходилось учитывать и германские (Священной Римской империи. – Ред.) интересы, поскольку англичане и голландцы собирались использовать в войне на суше войска германских государств. Французский историк пишет: «На самом деле, это был договор о разделе… Вильгельм III, ведавший всем, позаботился о том, чтобы не изнурять Англию и Голландию задачей сохранения испанской монархии исключительно для императора (австрийского. – Ред.). Его окончательным условием было свести власть нового короля, Филиппа V, к пределам собственно Испании и обеспечить Англии и Голландии коммерческое использование всех территорий, находившихся под властью испанской монархии, а также важные военные и морские позиции для борьбы против Франции»[69].

Но, хотя война неумолимо надвигалась, страны, которые должны были участвовать в ней, колебались. Голландия не собиралась начинать военные действия без Англии, но, несмотря на устойчивые антифранцузские настроения англичан, промышленники и торговцы еще не забыли страшные бедствия последней войны. Как раз тогда, когда настроения колебались, умер Яков II. Людовик XIV, поддавшись личным симпатиям и уговорам своих приближенных, официально признал королем Англии сына Якова II. Англичане, возмущенные тем, что они считали угрозой и оскорблением, отбросили всякую сдержанность. Палата лордов заявила, что «не может быть безопасности, пока не образумлен узурпатор испанской монархии». Палата общин проголосовала за выделение средств на содержание 50 тысяч солдат и 35 тысяч матросов, помимо субсидий германским и датским союзникам. Вскоре после этого, в марте 1702 года, умер Вильгельм III, но королева Анна продолжила его политику в общих интересах народов Англии и Голландии.

Людовик ХIV пытался ослабить надвигавшуюся бурю посредством формирования лиги нейтральных стран среди других германских государств.

Но австрийский император умело играл на настроениях пангерманизма. Он привлек на свою сторону курфюрста Бранденбурга, признав его королем Пруссии и создав, таким образом, северогерманскую протестантскую королевскую династию. Вокруг нее, естественно, сплачивались другие протестантские немецкие княжества (а в будущем она станет грозным соперником Австрии). Непосредственным же результатом этого стало вступление в войну Франции и Испании, коронованные государи которых объединились ради общего дела – без союзников, кроме Баварии. В мае Голландия объявила войну королям Франции и Испании. Англия сделала то же самое. Однако Анна отказывалась упомянуть Филиппа V королем даже в тексте официального объявления войны, поскольку тот признавал королем Англии Якова III. Австрийский император выразился еще более откровенно. Он объявил войну королю Франции и герцогу Анжуйскому. Так началась продолжительная Война за испанское наследство. (Война началась в 1701 году – между Францией и Австрией на территории Италии, без объявления войны, а в мае 1702 года в войну на стороне Австрии вступили Англия и Голландия. – Ред.)

Когда имеешь дело с войной такого масштаба, длившейся более десяти лет (13 лет. – Ред.), довольно нелегко вычленить из общего повествования ту часть, которая относится непосредственно к нашей теме, не потеряв из виду в то же время связи этой части с целым. Такая утрата, однако, неизбежна в свете поставленной цели исследования. Ведь она состоит не просто в составлении хронологии морских событий. И даже не в обсуждении, с тактической и стратегической точек зрения, определенных морских проблем, вырванных из причинно-следственных связей общей истории. Но цель заключается в оценке влияния морской мощи на конечный результат этой войны и благосостояние наций. Для полной ясности следует вновь подчеркнуть, что Вильгельм III отнюдь не стремился оспаривать право Филиппа V на трон – этот вопрос не особенно интересовал морские державы. Он стремился (к выгоде своего торгового сословия и колониальной империи) захватить как можно больше американских владений Испании и одновременно навязать новой монархии такие условия, которые как минимум предотвратили бы потерю английскими и голландскими купцами привилегий, предоставленных им в период правления в Испании представителя австрийской ветви династии Габсбургов. Такая политика направляла основные усилия морских держав не в сторону Иберийского (Пиренейского) полуострова, но в сторону Америки. Союзные эскадры могли и не входить в Гибралтарский пролив. Ведь королевство Сицилия и Неаполитанское королевство должны были отойти не к Англии, но к Австрии. Однако дальнейшие события привели к кардинальному изменению плана коалиции. В 1703 году коалицией был утвержден кандидатом на испанский трон сын австрийского императора эрцгерцога Карл (под именем испанского короля Карла III). Полуостров превратился в арену кровавой войны с сомнительными целями. Это заставило англо-голландские эскадры патрулировать его побережье. В результате морские державы не предприняли ничего серьезного в Испанской Америке, зато Англия вышла из войны, владея Гибралтаром и Маоном (на острове Менорка), став с этого времени средиземноморской державой. В то самое время, когда королем провозглашался Карл III, состоялись переговоры с Португалией с целью заключения договора, известного как Метуэнский трактат (1703), который фактически обеспечил монополию Англии в торговле с Португалией (по этому договору английская промышленная продукция беспошлинно ввозилась в Португалию (что убило слабую португальскую промышленность), за это Англия разрешила ввозить португальские вина по низким пошлинам (к радости крупных португальских помещиков). – Ред.). Выгода была столь велика, что она позволила материально поддерживать как ведение континентальной войны, так и содержание союзного флота. В то же время боеспособность британского флота настолько усилилась, что потери французами крейсеров, и так значительные, выросли до неприемлемых размеров во все времена.

Когда разразилась война, адмирала Рука, во исполнение намеченной первоначально политики, направили во главе эскадры в 50 линейных кораблей и транспортов с 14 тысячами солдат на борту на захват Кадиса, который был крупным европейским центром испано-американской торговли. Сюда стекались деньги и продукты с Нового Света, и отсюда они распространялись по Европе. Целью Вильгельма III был также захват Картахены, одного из главных центров такой торговли в другом полушарии. С этой целью он послал к ней за шесть месяцев до своей смерти в сентябре 1701 года эскадру под командованием бывалого моряка Бенбоу. Тот перехватил французскую эскадру, направленную на доставку провианта и укрепление Картахены, и навязал ей бой к северу от этого порта. Но, хотя эскадра Бенбоу превосходила по численности французов, измена нескольких капитанов, уклонившихся от боя, не позволила Бенбоу добиться победы. После ожесточенного сражения, в ходе которого корабль Бенбоу был доведен до безнадежного состояния, а сам он получил смертельное ранение, французам удалось уйти, и Картахена была спасена. Перед смертью Бенбоу получил письмо от командира французской эскадры следующего содержания: «Вчера у меня не было иной надежды, кроме как быть принужденным отужинать в вашей каюте. Что касается тех трусов из ваших капитанов, то повесьте их, ради бога! Они заслуживают этого!» Двоих из них действительно повесили. Экспедиция Рука в Кадис тоже провалилась, что, собственно, и надо было ожидать, поскольку ему было рекомендовано действовать так, чтобы замирить испанцев и побудить их слушаться короля Бурбона. Столь сомнительные распоряжения связывали ему руки. Но после провалившейся экспедиции сэр Рук узнал, что галеоны из Вест-Индии, груженные серебром и товарами, направились под конвоем французских военных кораблей в бухту Виго. Он сразу же поспешил туда и обнаружил неприятеля в бухте со входом шириной в три четверти мили, защищенным укреплениями и мощным заграждением. Однако заграждение, несмотря на сильный огонь, было преодолено, бухта занята, и все корабли с большим количеством денег либо захвачены, либо потоплены. Эта операция, известная в истории как операция против галеонов Виго, явилась блестящим, любопытным боевым эпизодом, но в ней нет военных особенностей, заслуживающих упоминания, разве что она нанесла удар по финансам и престижу французской и испанской корон.

Операция в Виго, однако, имела важные политические последствия и способствовала тому изменению общего плана морских держав, который уже упоминался. Король Португалии из страха перед французами признал Филиппа V Бурбона, но в душе он относился к нему неприязненно, поскольку опасался столь близкого соседства французского влияния и мощи с его маленьким обособленным королевством. Целью экспедиции Рука было отделить португальского короля от альянса двух других корон, и операция в бухте Виго, проведенная так близко от границ Португалии, произвела на ее короля сильное впечатление, продемонстрировав мощь союзного флота. В действительности в основном приморская Португалия исторически ближе к морю, чем Испания, и, естественно, должна была подпасть под влияние державы, господствующей на море. Предлагались приманки: со стороны австрийского императора – присоединение к Португалии части испанской территории, со стороны морских держав – финансовая субсидия. Но португальский король не желал объявлять о своем присоединении к коалиции, ведущей войну как на полуострове, так и на всем континенте, пока австрийский претендент на испанский престол не высадится в Лиссабоне собственной персоной (что тот и сделал, благодаря союзному флоту, в марте 1704 года). Это обусловило важное изменение в планах морских держав. В связи с обязательством поддерживать Карла Габсбурга, их эскадры должны были держаться вблизи берегов полуострова и защищать торговые пути. Между тем война в Вест-Индии, ставшая второстепенным предприятием, не дала результатов. С этого времени и в дальнейшем Португалия стала надежной союзницей Англии, чья морская сила в ходе этой войны возобладала над мощью всех соперников. Ее порты стали укрытием и базами поддержки кораблей английского флота. На Португалию Англия опиралась позднее в войне на Пиренейском полуострове с Наполеоном. При всем этом Португалия в течение столетия получала выгоду от союза с Англией и в то же время опасалась Англии больше, чем любой другой державы.

Как бы ни были велики последствия морского превосходства двух морских держав для общего итога войны и, особенно, для становления той бесспорной монополии в морской торговле и мореходстве, какой Англия завладела через столетие, эта Война за испанское наследство не ознаменовалась ни одним морским сражением, представляющим интерес с точки зрения военной науки. Большие эскадры противоборствовавших сторон встречались лишь однажды, да и то результаты их битвы не имели решающего значения. После этого Франция прекратила борьбу за преобладание на море, ограничившись целиком акциями против морской торговли. Эта особенность Войны за испанское наследство характеризует почти весь ХУШ век, за исключением периода борьбы американских колоний за независимость. Негласное, неуклонное и всесокрушающее давление морской мощи лишает противника ресурсов и сохраняет ресурсы своей страны. Оно влияет на войну, непосредственно не участвуя в ней или участвуя косвенно. Оно лишь в редких случаях наносит удары открыто. И потому оно, хотя и ускользает от внимания многих, открывается внимательному читателю в событиях Войны за испанское наследство и в течение полустолетия, что последовало за ней. Подавляющая морская мощь Англии была решающим фактором европейской истории в упомянутый период, поддерживая войны за рубежом и сохраняя свой народ в мире и благоденствии дома, созидая великую империю, существующую доныне (на 1890 год. – Ред.). Но именно из-за своего огромного влияния действие морской мощи Англии, не встречающей противодействия, ускользает от внимания. В немногих случаях, когда английский флот непосредственно участвует в боевых действиях, его превосходство настолько очевидно, что эти боевые действия едва ли могут называться битвами. За возможным исключением боя Бинга у Менорки и Хоука при Кибероне, причем последний бой представляет собой яркую страницу морской истории, никакого решающего сражения, представляющего военный интерес, между равноценными силами за период 1700–1778 годов не происходит.

В силу этой особенности Войну за испанское наследство с точки зрения разрабатываемой темы следует отразить в общих чертах, избегая подробного повествования и указывая на главные ориентиры, особенно на действия флота. К войне на суше во Фландрии, Германии и Италии флоты, естественно, отношения не имели. Если они защищали торговлю союзников таким образом, что не возникало серьезных затруднений для финансирования сухопутной войны, то в этом и состояла их роль. На Пиренейском полуострове дела обстояли иначе. Сразу после высадки Карла II Габсбурга в Лиссабоне адмирал Георг Рук отправился в Барселону, которая, как он полагал, при появлении его эскадры сдастся. Но губернатор города оставался верным своему королю и отвергал австрийского претендента. Тогда Рук взял курс на Тулон, где стояла на якоре французская эскадра. По пути он обнаружил еще одну французскую эскадру, шедшую из Бреста, которую Рук стал преследовать, но не догнал. Таким образом, две эскадры противника соединились в Тулоне. Стоит здесь заметить, что английский флот пока еще не предпринимал попыток блокады французских портов зимой, к чему прибегал позднее. В этот период времени эскадры, как и армии, уходили на зимние квартиры. Еще одного английского адмирала, Шовеля, отправили весной для блокады Бреста, но, прибыв слишком поздно, он понял бесполезность своей миссии и сразу же отправился в Средиземноморье. Рук, не считая свои силы достаточными для боя с объединенной французской эскадрой, отступил к Гибралтарскому проливу. Поскольку в это время Англия не располагала портами и базами в Средиземном море, ближайшим пристанищем для него был Лиссабон. Рук и Шовель встретились близ Лагуша. Там состоялся военный совет, в ходе которого Рук, как старший начальник, заявил, что данные ему инструкции запрещают какие-либо действия английского флота без согласия королей Испании и Португалии. Это действительно связывало руки морским державам. Наконец, Рук, раздраженный унизительным бездействием и стыдившийся возвращаться на родину без всякой пользы, решил атаковать Гибралтар – по трем причинам: во-первых, потому, что до него дошли слухи о слабом гарнизоне крепости; во-вторых, потому, что крепость во время войны представляла огромную ценность как порт; в-третьих, потому, что ее захват прославил бы флот королевы. Крепость была атакована, подверглась бомбардировке, а затем захвачена десантом, высаженным на шлюпках. Владение Англией Гибралтаром начинается с 4 августа 1704 года. Операция по его захвату справедливо прославила имя Рука, здравой оценке которого и бесстрашию в принятии на себя ответственности Англия обязана владением ключевой позицией в Средиземноморье.

Испанский король Бурбонской династии сразу же предпринял попытку отвоевать крепость и попросил французский флот в Тулоне поддержать его атаку. Турвиль умер в 1701 году, и флотом командовал граф Тулузский – внебрачный сын Людовика ХIV, лишь двадцати шести лет от роду. Рук тоже направился на восток, и обе эскадры встретились 24 августа близ Малаги. Союзная эскадра занимала наветренную позицию при северо-восточном ветре. Обе эскадры шли левым галсом курсом на юго-восток. Сведения о численности эскадр не вполне определенны. Французы имели 52 линейных корабля, их неприятель, вероятно, на полдюжины больше. Союзники двигались компактно, каждый корабль имел на траверзе своего противника. Со стороны Рука, очевидно, не предпринималось попыток применения какой– либо тактической комбинации. Сражение при Малаге действительно не представляет интереса с военной точки зрения, за некоторым исключением. Дело в том, что это первое сражение, в котором мы обнаруживаем абсолютно ненаучный метод атаки англичан. Этот метод критиковал Клерк, и он превалировал целое столетие. Уместно заметить, что итог этого сражения был таким же, как и в других сражениях с применением такого же метода. Авангард развертывался в боевую линию от центра, оставляя между собой и центром большой зазор. Попытка вклиниться в этот зазор и изолировать авангард была единственным тактическим маневром французов. В битве при Малаге в них не обнаруживается и следа той осторожной умелой тактики, которой Клерк справедливо отдавал должное позднее. В этом сражении отчетливо проявляется низведение искусных тактических комбинаций Монка, Рёйтера и Турвиля до уровня эпохи чисто морской практики. Это делает битву при Малаге просто историческим событием. В ней осуществился тот примитивный метод боя, который воспел Маколей и который многие годы оставался идеалом для английского флота:

Тогда с обеих сторон военачальники
Дали сигнал к нападению;
И с обеих сторон пехотинцы
Бросились вперед с копьями и щитами;
И с обеих сторон всадники
До крови пришпорили коней,
И лицом к лицу армии
Сошлись с великим грохотом.

Человечество не всегда движется вперед. Следы несколько похожего идеала имеются в морских периодических изданиях нашего времени. Бой был ожесточенным, продолжаясь с 10 утра до 5 пополудни, но он остался абсолютно незавершенным. На следующий день изменился ветер, давая французам преимущество наветренной позиции. Но они не воспользовались этой возможностью для атаки, за что заслуживают серьезного порицания, если их утверждения об успехах предыдущим днем имеют под собой реальные основания. Рук больше не мог вести бой. Почти половина его эскадры, 25 кораблей, израсходовала все свои боеприпасы. Даже во время сражения несколько кораблей союзников были отбуксированы из боевой линии, поскольку не располагали порохом и ядрами хотя бы для одного бортового залпа. Несомненно, это случилось из-за нападения на Гибралтар, во время которого было произведено 15 тысяч выстрелов, а также из-за отсутствия порта, способного служить базой снабжения, – недостаток, который новое приобретение впоследствии устранило. Захватом Гибралтара Рук имел в виду то же, что побудило северян захватить Порт-Ройал (штат Южная Каролина. – Ред.) в начале Гражданской войны и что заставляло герцога Пармы настаивать перед испанским королем Филиппом II, до посылки Непобедимой испанской армады, на захвате Флиссингена на побережье Голландии. Если бы король последовал этому призыву, то отпала бы необходимость в трагичном и катастрофичном морском походе на север, к Англии. Те же причины, несомненно, побудят любую другую страну, замышляющую серьезные операции против нашего морского побережья, захватить местности, сравнительно удаленные от больших центров и удобные для обороны, такие как залив Гарднерс (на острове Лонг-Айленд. – Ред.) или Порт– Ройал, которые, в условиях отсутствия боеспособности нашего флота, они могли бы использовать, в том числе и для базирования собственного флота.

Рук благополучно отступил в Лиссабон, снабдив, между прочим, Гибралтар всем провиантом и амуницией, которыми могла поделиться эскадра. Граф Тулузский вместо развития своего успеха, если он вообще имел место, вернулся в Тулон, оставив только десять линейных кораблей для поддержки атаки на Гибралтар. Все попытки французов взять этот плацдарм штурмом оказались тщетными. Эскадра поддержки была в конце концов уничтожена, а атаки на суше превратились в блокаду. «Из-за этой неудачи, – отмечает французский морской офицер, – в народе распространилось прискорбное предубеждение против флота. Его поразительные достижения и заслуги были забыты. В его важную роль больше никто не верил. Армия, более тесно связанная с народом, полностью овладела его расположением и симпатиями. Преобладавшее ошибочное мнение, будто успех или упадок Франции зависели от ее некоторых позиций на Рейне, не могло не усилить это предубеждение против морской службы, обусловившее мощь Англии и нашу слабость»[70].

В этом же 1704 году состоялась битва при Бленхейме (чаще называется битвой при Гохштедте (точнее, Хёхштетте), 13 августа 1704 года, в которой французские и баварские войска (около 60 тысяч) были разгромлены англичанами и австрийцами под командованием герцога Мальборо и принца Евгения Савойского (французы и баварцы потеряли 28 тысяч убитыми и пленными). В результате поражения в этой битве Бавария вышла из альянса с Францией, а Германия превратилась во второстепенный театр войны. (А перед этим, в 1702 году при Фридлингене и в 1703 году при том же Гохштедте, французы здесь одерживали блестящие победы. – Ред.). Основные боевые действия переместились теперь в Нидерланды, Италию и Пиренейский полуостров.

В следующем 1705 году союзники вновь повели наступление на Филиппа V двумя путями – из Лиссабона на Мадрид и через Барселону. Наступление на первом направлении, хотя и опиралось на союзный флот, велось в основном на суше. Оно не принесло результатов. Испанцы в этой части страны убедительно продемонстрировали свое неприятие короля, навязываемого иностранными державами. По-другому складывалась обстановка в Каталонии. Карл III явился туда лично вместе с союзным флотом. Французский флот, уступавший союзникам в численности, укрылся в порту. Французская армия тоже не показывалась. Союзные войска блокировали город при поддержке 3 тысяч матросов флота. Их снабжал продовольствием и амуницией флот, ставший для осаждавших войск базой снабжения и средством связи. 9 октября Барселона капитулировала. Карла III приветствовала вся Каталония, и эти настроения распространились на Арагон и Валенсию.

В следующем 1706 году французы предприняли наступление в Испании на границах с Каталонией, защищая одновременно горные проходы в Португалию. В отсутствие союзного флота и его поддержки французы не встретили серьезного сопротивления. Барселону вновь осадили, на этот раз французскими войсками, которые поддерживал флот из 30 линейных кораблей и многочисленных транспортов, перевозивших припасы из соседнего порта Тулон. Осада, начавшаяся 5 апреля, была связана с большими надеждами. За стенами города находился сам австрийский претендент на испанский престол, немалый приз в случае успеха. Однако 10 мая подошел союзный флот, французские корабли удалились, и осада была снята в обстановке беспорядочного отступления осаждавших войск. Филипп V не решился отступить в Арагон и проследовал мимо Руссильона во Францию, оставляя страну во владении соперника. В то же время другая армия, сформированная за счет субсидий из доходов от морской торговли, начала наступление из Португалии – другой базы, на которую опиралась морская мощь Англии и Голландии. На этот раз наступление с запада было более успешным. Пали многие города Эстремадуры и Леона. Как только союзные военачальники узнали о снятии осады Барселоны, они двинулись от Саламанки на Мадрид. Филипп V, сбежавший во Францию, вернулся в Испанию через Западные Пиренеи, но с приближением союзников был вынужден снова спасаться бегством, оставив неприятелю столицу. 26 июня 1706 года португальские и союзные войска вошли в Мадрид. После падения Барселоны союзный флот захватил Аликанте и Картахену.

До сих пор союзникам сопутствовал успех. Но они ошибались в оценке настроений испанцев, недооценивали степень их воли к сопротивлению и национальной гордости, опиравшихся на природные особенности страны. Поднялась волна национальной ненависти к португальцам, как и религиозная неприязнь к еретикам (то есть протестантам). Сам английский военачальник происходил из беженцев– гугенотов. Мадрид и окружающая территория бурлили недовольством, южные районы послали Филиппу V заверения в лояльности. Союзники не могли оставаться во враждебной столице, особенно потому, что не были способны наладить снабжение своих войск из окружающей местности, кишевшей партизанами. Они отступили в восточном направлении, держась Арагона, находившегося под властью Карла III. Неудачи преследовали союзников, и 25 апреля 1707 года союзная армия потерпела сокрушительное поражение в битве при Альмансе (между Валенсией и Мурсией), потеряв 15 тысяч человек. Вся Испания, за исключением Каталонии, покорившейся частично, вернулась под власть Филиппа V… В следующем 1708 году французы добились некоторых успехов в Испании, но не смогли взять Барселону. Валенсия и Аликанте, однако, сдались.

В 1707 году не отмечено какого-либо значительного события в морской войне. Летом союзные эскадры в Средиземном море переместились от побережья Испании к Тулону с целью поддержки атаки на город-порт австрийцев и пьемонтцев (савойцев). Они двигались из Италии по побережью Средиземного моря, флот прикрывал их с моря и обеспечивал снабжение. Осада, однако, провалилась, а кампания осталась незавершенной. Возвращаясь в Англию, адмирал Клоудесли Шовель с эскадрой в несколько линейных кораблей погибли у островов Силли в одном из тех кораблекрушений, которые стали историческими.

В 1708 году союзные эскадры захватили Сардинию, которая, благодаря своему плодородию и близости к Барселоне, стала обширной базой снабжения австрийского претендента, пока он контролировал региональную морскую акваторию при помощи союзников. В тот же год были захвачены остров Менорка с ее важной гаванью Маоном. С этого времени они оставались в руках англичан в течение пятидесяти лет. Угрожая Кадису и Картахене из Гибралтара, а Тулону – из Маона, Великобритания теперь утвердилась в Средиземноморье так же прочно, как Франция или Испания. Между тем, опираясь на Португалию как союзника, она контролировала два порта, Лиссабон и Гибралтар, на торговых путях в океане и Средиземноморье. К концу 1708 года поражения Франции на суше и на море, ужасные невзгоды, переживаемые королевством, и почти безнадежная перспектива продолжения войны, разорявшей Францию и легко переносимой Англией, заставили Людовика ХIV предложить крайне унизительные уступки в обмен на мир. Он решил уступить всю испанскую монархию, сохранив для Филиппа V только Неаполь. Союзники отказались. Они потребовали, чтобы герцог Анжуйский потерял всю Испанскую империю без исключения, отказываясь называть его королем, и добавили к этому неприемлемые условия для самой Франции. Людовик XIV не пошел на это, и война продолжилась.

В оставшиеся годы энергичное влияние морской силы союзников, которое к этому времени оказывалось одной Великобританией при небольшой поддержке Голландии, несколько ослабло, но его практические результаты сохранялись. Карл III, чья власть в Испании ограничивалась большей частью Каталонией, поддерживал сообщение с Сардинией и итальянскими провинциями Австрии при помощи английского флота. Но полное удаление французского флота и очевидное намерение Людовика XIV не посылать в море эскадры позволили союзникам несколько уменьшить флот в Средиземном море, за счет чего торговые пути получили более надежное прикрытие. В 1710 и 1711 годах предпринимались экспедиции против французских колоний в Северной Америке. Новая Шотландия покорилась, однако попытка захвата Квебека не удалась.

Зимой 1709/10 года Людовик XIV вывел из Испании все французские войска, прекратив, таким образом, поддержку дела своего старшего сына. Но когда положение Франции стало почти критическим и, казалось, ей можно будет навязать уступки, низводящие державу на уровень второстепенной страны, существование коалиции оказалось под угрозой распада из-за падения влияния Мальборо, представлявшего Англию. За потерей им благосклонности королевы последовал приход к власти партии противников войны. Перемена произошла летом 1710 года, и стремление к миру росло, как благодаря благоприятному положению, в котором тогда находилась Англия, так и из-за тяжелого бремени войны, которое она несла. Причем становилось очевидным, что это бремя не сулило выгод, соизмеримых с тяжестью бремени войны. Более слабый союзник, Голландия, постепенно прекращал вносить положенную долю в содержание военно-морских сил. И хотя дальновидные англичане благодушно взирали на исчезновение соперничающей морской силы, но следовавший непосредственно за этим рост расходов все больше бросался в глаза и острее ощущался населением. Кроме того, стоимость как континентальной, так и испанской войн оплачивалась в основном за счет английских субсидий. В то время как война на континенте не могла принести Англии дальнейшей выгоды, было очевидно, что склонить симпатии испанцев в пользу Карла III невозможно без расходов, делающих финальную игру не стоящей свеч. Вскоре начались секретные переговоры между Англией и Францией. Они получили дополнительный импульс из-за неожиданной смерти императора Священной Римской империи, брата австрийского претендента на испанский трон. Поскольку не было другого наследника австрийского престола мужского пола, эрцгерцог Карл (он же Карл III) был избран императором Священной Римской империи. Англия желала видеть две короны у Габсбургов не больше, чем у Бурбонов (причем Габсбург мог стать общим австрийским и испанским монархом, как Карл V. – Ред.).

Требования, выдвинутые англичанами в качестве условий мира, свидетельствовали о том, что Англия стала морской державой в подлинном смысле слова, не только на практике, но и в сознании. Она требовала, чтобы одно и то же лицо не становилось королем Франции и Испании одновременно, чтобы ряд укрепленных городов был передан ее союзникам Голландии и Германии в качестве рубежа обороны от Франции, чтобы завоеванные французами территории союзников Англии были возвращены. Для себя же Англия потребовала, чтобы ей официально передали Гибралтар и Маон, подчеркнув их стратегическое и морское значение. Требования Англии включали ликвидацию порта Дюнкерк, пристанища каперов, охотящихся за английскими торговыми судами; передачу ей Ньюфаундленда, Гудзонова залива и Новой Шотландии (которые она уже захватила), а также монопольное право на работорговлю с Испанской Америкой, известную как «асьенто» (которое Испания в 1701 году предоставила Франции).

Переговоры продолжались, хотя военные действия не прекращались. В июне 1712 года после заключения четырехмесячного перемирия между Великобританией и Францией английские войска вышли из состава союзных сил на континенте, их выдающийся главнокомандующий Мальборо покинул свой пост годом раньше. Кампания 1712 года складывалась благоприятно для Франции (победа над австрийцами при Денене. – Ред.), а вывод английских войск делал конец войны вопросом ближайшего времени. На возражения Голландии отвечали, что с 1707 года голландцы покрыли не больше трети своей квоты кораблей, выделяемых в союзный флот, а в течение всей войны – не больше половины. В обращении к королеве в 1712 году палата общин жаловалась на то, что «морские операции осуществлялись в течение всего хода войны в крайне невыгодных для королевства Вашего Величества условиях, потому что каждый год требуется снаряжать крупные эскадры для обеспечения превосходства сил в Средиземноморье и для противодействия любой силе, которую противник мог бы сформировать либо в Дюнкерке, либо в портах Западной Франции. Готовность Вашего Величества снаряжать свою долю кораблей для обеспечения операций всех предназначений не распространилась на Голландию. Она каждый год сильно отставала в пропорциональном соотношении от усилий Вашего Величества… Поэтому Ваше Величество были вынуждены возмещать недостачу дополнительным количеством Ваших собственных кораблей, и корабли Вашего Величества должны были нести службу большим числом, чем положено, в дальних морях и в самые неблагоприятные сезоны года к значительному ущербу для флота. Это также ограничивало число конвоев для торговых судов. Побережье не защищалось от нападений крейсеров. Вы же не могли помешать неприятелю осуществлять выгодную торговлю с Вест-Индией, от которой поступали в его казну огромные доходы, служившие для возмещения расходов на войну».

Фактически в период с 1701 по 1716 год торговля с Испанской Америкой принесла Франции 40 миллионов долларов звонкой монетой (золотое содержание доллара и покупательная способность упали с 1889 года, когда была написана книга, в несколько десятков раз. – Ред.). На жалобы парламентариев голландский посланник в Англии мог только ответить, что Голландия не в состоянии выполнять свои обязательства по договорам. Неудачи 1712 года, в дополнение к настойчивому стремлению Великобритании замириться, побудили голландцев добиваться того же самого. И англичане, при всей своей неудовлетворенности союзниками, сохранили застарелую неприязнь к французам настолько, что поддержали все взвешенные требования Голландии. 11 апреля 1713 года между Францией с одной стороны и Англией, Голландией, Пруссией, Португалией и Савойей – с другой был подписан почти всеобщий мир, известный как Утрехтский мир. Австрийский император все еще держался в стороне, но отсутствие британских субсидий сковало активность его армий, а с прекращением поддержки австрийцев морскими державами война на континенте могла прекратиться сама собой. Однако Франция, развязав себе руки, провела в 1713 году блестящую и успешную военную кампанию в Германии. 7 марта 1714 года между Францией и Австрией был заключен мир. Отдельные очаги войны еще сохранялись в Каталонии и на Балеарских островах, где продолжались мятежи против Филиппа V, но они были подавлены, как только против них обратила оружие Франция. Барселону взяли штурмом в сентябре 1714 года, острова подчинились следующим летом.

Перемены, вызванные продолжительной войной и санкционированные миром, не касаясь их большей или меньшей значимости, можно определить как следующие: 1) на испанском троне утвердилась династия Бурбонов, Испанская империя сохранила свои владения в Вест-Индии и Америке (а также Азии (Филиппины) и Океании (Каролинские, Маршанские и другие острова). – Ред.). Планы Вильгельма III относительно этих владений не реализовались, поскольку Англия стала поддерживать австрийского претендента на испанский престол и поэтому сосредоточила большую часть своего флота в Средиземноморье; 2) Испанская империя утратила свои владения в Нидерландах. Гелдерланд отошел к новому королевству – Пруссии, а Бельгия – императору. Испанские Нидерланды стали, таким образом, Австрийскими Нидерландами; 3) Испания потеряла также почти все крупные острова в Средиземноморье. Сардинию отдали Австрии, Менорку с ее прекрасной гаванью Маон – Англии, Сицилию – герцогству Савойя; 4) Испанию лишили ее итальянских владений – Милан и Неаполь отошли императору. Таковы в основном были для Испании результаты войны за наследование ее трона.

Франция, сторонница удачливого претендента, вышла из войны обескровленной и со значительными территориальными потерями (в колониях. – Ред.). Ей удалось посадить на трон в соседней стране короля из той же, что Людовик XIV, династии, но морская мощь страны сократилась до минимума, население уменьшилось, финансы истощились. Ей пришлось отдать территории на северных и восточных границах (занятые в ходе войны, а затем, по договору, очищенные), потерян был порт Дюнкерк, центр ведения каперской войны, которой так опасались английские купцы. В Америке уступка Новой Шотландии и Ньюфаундленда стала первым шагом к утрате всей Канады, которая произошла через полстолетия. Но Франция сохранила остров Кейп-Бретон с портом Луисберг, ключевым форпостом на пути в залив и реку Святого Лаврентия.

Приобретения Англии по Утрехтскому договору близко соответствовали потерям Франции и Испании. Направленность всех этих приобретений состояла в расширении и укреплении ее морской мощи. Гибралтар и Маон в Средиземноморье, уже упомянутые колонии в Северной Америке обеспечивали эту державу новыми базами, расширяя и защищая ее торговые связи. Ущерб, нанесенный Англией морской мощи Франции и Голландии в результате упадка их флота вслед за изнурительной войной на суше, уступал по значению только результатам ее экспансии. Дальнейшие свидетельства этого упадка будут приведены позднее. Сама неспособность Голландии выделить свою долю кораблей и плохая оснащенность тех кораблей, которые были выделены, в результате чего увеличивалось бремя Англии в снаряжении флота, можно считать благом, побуждающим британский флот к дальнейшему развитию и активности. Несоразмерность военно-морской силы в дальнейшем увеличилась в результате уничтожения портовых сооружений Дюнкерка. Хотя он сам по себе не был первоклассным и достаточно глубоководным портом, в нем преднамеренно сосредотачивались большие вооруженные силы, а положение порта специально использовалось для того, чтобы чинить препятствия английской торговле. Дюнкерк находился всего лишь в 40 милях (около 75 км) от мыса Саут-Форленд и Даунса, а ширина Ла-Манша (Па-де-Кале. – Ред.) перед ним составляла всего лишь 20 миль (32 км в самом узком месте. – Ред.). Дюнкерк был одним из самых ранних приобретений Людовика XIV и взращивался им, как собственное дитя. Демонтаж сооружений и засыпка порта показывают глубокую степень унижения французского короля в то время. Мудрая же политика Англии состояла в том, что она опиралась в развитии морской мощи не только на военные укрепления и даже боевые корабли. Велики были и торговые выгоды, которые ей достались военной силой и по условиям мирного договора. Обретение концессии (монополии) на работорговлю с Испанской Америкой, само по себе прибыльное, становилось еще более выгодным как основа для огромных контрабандных связей со странами этого континента, что отчасти компенсировало неудачу Англии в реальном овладении ими. Между тем уступки, сделанные Францией Португалии в Южной Америке, служили главным образом выгоде Англии, которая контролировала португальскую торговлю по договору от 1703 года. Уступка части североамериканских колоний Франции представляла собой выгоду не просто и не главным образом как приобретение военных плацдармов, но как приобретение торговых преимуществ. С Францией и Испанией были заключены торговые соглашения на выгодных условиях. Министр, защищавший в парламенте Утрехтский договор, говорил: «Преимущества этого мира заключаются в прибавлении к нашему богатству большого количества слитков золота и серебра, недавно обращенных в звонкую монету на нашем монетном дворе, благодаря огромному росту числа кораблей, используемых со времени заключения мира, рыбацких и торговых судов, благодаря поразительному росту доходов от импортных пошлин, росту нашей промышленности и экспорта». Словом, благодаря движущей силе торговли во всех отраслях.

В то время как Англия, таким образом, вышла из войны в стабильном состоянии и в довольно прочном положении державы, господствующей на море, которого она так долго добивалась, ее застарелая соперница в торговле и войне оказалась в безнадежно проигрышном положении. В результате войны Голландия ничего не добилась на море – ни колоний, ни укрепленных форпостов. Торговый договор с Францией ставил Голландию в одинаковое положение с Англией, но никаких концессий, дающих голландцам возможность утвердиться в Испанской Америке подобно англичанам, в нем не было. В действительности британский министр заключил соглашение с Испанией, которое фактически предоставляло Англии монополию в испанской торговле с Америкой. По соглашению, только испанцы имели право участвовать в этой торговле, что на самом деле отдавало ее в безраздельное пользование англичан. Договор заключался без ведома голландцев, за несколько лет до мира, пока коалиция еще поддерживала Карла III. Случайно факт заключения соглашения получил огласку, что вызвало шок у голландцев. Но участие Англии в то время было настолько необходимо для коалиции, что риск разрыва с другими союзниками ей совершенно не угрожал. В территориальном отношении Голландия что-то получила – благодаря овладению рядом укреплений в Австрийских Нидерландах, исторически известных как «барьерные города». Они ничего не прибавили ни к доходам, населению или ресурсам Голландии, ни к национальной гордости, которая лежит в основе деятельности военных учреждений. Голландия сошла (возможно, неизбежно) с пути, следуя которому она добилась богатства и лидерства среди других стран. Особенности континентального положения Голландии обусловили упадок ее флота, который в годы войны и каперства понес потери в сфере перевозок и торговли. И хотя страна достойно перенесла военные испытания, симптомы слабости проявились в ее неспособности вооружиться на достаточном уровне. Поэтому, хотя Соединенные провинции достигли главной цели, ради которой начали войну и уберегли Испанские Нидерланды от Франции, успех не соответствовал затратам. С этого времени голландцы надолго отошли от европейских войн и дипломатии, частично, возможно, из-за того, что они поняли, как мало приобрели, но еще больше из-за действительной слабости и ограниченности в возможностях. После напряженных усилий в войне наступила болезненная реакция в связи с осознанием изначальной слабости государства, располагающего ограниченной территорией и населением. Видимый упадок Соединенных провинций начинается с Утрехтского мира, реальный упадок происходил еще раньше. Голландия перестала числиться среди великих держав Европы, ее флот перестал быть военным фактором дипломатии, а ее торговля разделила общий упадок государства.

Остается только коротко рассмотреть общие результаты войны для Австрии и Германии. Франция уступила барьер Рейна с укреплениями на восточном берегу реки. Австрия получила, как уже упоминалось, Бельгию, Сардинию, Неаполь и испанские владения в Северной Италии. Неудовлетворенная в других отношениях, она особенно была недовольна тем, что ей не удалось заполучить Сицилию. Вена в последующем продолжала вести переговоры по этому вопросу до тех пор, пока не приобрела этот остров (в обмен на Сардинию. – Ред.). Обстоятельством, более важным для Германии и всей Европы, чем временное приобретение Австрией отдаленных чужеродных стран, было возвышение Пруссии, которая возникает после этой войны как протестантское милитаристское королевство, призванное служить противовесом Австрии.

Таковы были главные результаты Войны за испанское наследство, «самой значительной войны, свидетелем которой стала Европа после Крестовых походов». В этой войне основные задачи решались на суше, в ее ходе два величайших военачальника всех времен (автор пристрастен. Евгений Савойский потерпел поражение от Виллара при Денене, а после битвы при Мальплаке в 1709 году, официально выигранной Мальборо и Евгением Савойским, тяжело раненный Виллар писал Людовику XIV: «Если Бог даст нам еще одно такое поражение, то противники Вашего Величества будут уничтожены». Французы, имея 90 тыс., потеряли 14 тыс., а англо-австро-голландская армия, насчитывавшая 117 тыс., потеряла 25–30 тыс. – Ред.) – Мальборо и принц Евгений Савойский – участвовали в битвах, названия которых известны даже тем, кто крайне редко читает историю. Это битвы при Бленхейме (Гохштедте (1704). – Ред.), Рамильи (Рамийи) (1706), Мальплаке (1709) и Турине (1706), (автор «совершенно забыл» французские победы: Фридлинген (1702), Гохштедт (1703), Денен (1712), победы в Испании. – Ред.). Между тем множество других способных военачальников отличились на других театрах войны, во Фландрии, в Германии, Италии и Испании. На море имела место лишь одна крупная битва, да и та едва ли достойна упоминания. Однако если взглянуть лишь на непосредственные и очевидные результаты войны в тот момент, то кто оказался в выигрыше? Франция, которая только и приобрела то, что посадила на испанский трон представителя династии Бурбонов? Испания, получившая короля Бурбона вместо австрийского претендента и сблизившаяся таким образом с Францией? Голландия с барьером из укрепленных городов, пришедшим в упадок флотом и измученным населением? Или, наконец, Австрия, которая, хотя и вела войну на деньги морских держав, приобрела такие территории с выходом к морю, как Нидерланды и Неаполь (Южную Италию)? Были в выигрыше те, кто вовлекались все более и более в войну исключительно на суше и стремились к все большим территориальным приобретениям, или, скорее, Англия, которая действительно оплачивала эту континентальную войну и даже участвовала в ней своими войсками? Ведь одновременно она строила военный флот, укрепляя, расширяя и защищая свою торговлю, захватывая территории для базирования флота – словом, наращивая свою морскую мощь за счет морской мощи своих соперников, как союзников, так и противников. Внимание к росту морской мощи Англии не означает недооценки выгод других. Их выгоды лишь подчеркивают несоизмеримый масштаб выгод Англии. Для Франции было выгодно иметь в тылу союзника, а не врага, хотя ее военный и торговый флот пришел в упадок. Испании было выгодно наладить союзнические отношения с такой динамичной страной, как Франция, после столетия политической смерти, и она сохранила значительную часть своих владений, которые могли быть утрачены. Голландии было выгодно получить надежные гарантии прекращения французской агрессии – и Бельгия попала в распоряжение сильного, а не слабого государства. Австрии, несомненно, было выгодно не только препятствовать, главным образом за счет других, экспансии своего традиционного противника (Франции), но и получить также такие территории, как Сицилия (в 1720 году Австрия Сицилию заполучила, обменяв ее на Сардинию у Савойского герцогства. – Ред.) и Неаполь, которые, при условии мудрого правления, могли стать основой создания внушительной морской мощи. Но ни одна из этих выгод в отдельности, ни все они, вместе взятые, не шли ни в какое сравнение (ни по масштабу, ни, в меньшей степени, по основательности) с выгодой приобретения Англией непревзойденной морской мощи. Ее наращивание началось в ходе войны Аугсбургской лиги (1688–1697), а завершилось и закрепилось в ходе Войны за испанское наследство. Благодаря морской мощи Англия контролировала важнейшие торговые пути в открытом море, располагала военным флотом, не имевшим себе равных, а другие страны, обескровленные войной, и не могли его иметь. Ее флот теперь владел базами во всех спорных районах морской акватории. Хотя Англия еще не приобрела Индию, подавляющее превосходство в численности и боеспособности флота позволяло ей контролировать пути морского сообщения других стран в упомянутых богатых и отдаленных районах и навязывать свою волю в решении любого из конфликтов, возникающих между торговыми факториями различной национальной принадлежности. Торговый флот, обеспечивший англичанам процветание, а союзникам Англии боеспособность в ходе войны, хотя и подвергался нападениям и преследованию со стороны неприятельских крейсеров (на что Англия в условиях возложенной на нее ноши ведения войны могла реагировать лишь частично), начал рывок в новую жизнь, когда война закончилась. Во всем мире народы, измученные своей долей общих военных испытаний, стремились вернуться к благосостоянию и мирной торговле. Но не было ни одной страны, столь же обеспеченной, как Англия, ресурсами, капиталом и флотом, чтобы способствовать извлечению выгод из всех предприятий, при помощи которых осуществлялся обмен товарами (законными или незаконными средствами). В ходе Войны за испанское наследство упорно созидались не только флот, но торговля Англии – благодаря ее собственному искусству государственного управления и ослаблению других стран. И в тогдашних опасных условиях, когда моря бороздили некоторые из наиболее дерзких и неугомонных крейсеров, какие когда-либо посылала Франция, боеспособность английского военного флота все же обеспечивала более безопасное торговое мореплавание, а также привлечение к службе на торговых судах большего числа людей. Британские торговые суда, лучше защищенные, чем голландские, приобрели репутацию более надежных перевозчиков грузов. Естественно, перевозка товаров и грузов все больше перемещалась в распоряжение англичан, в то время как практика предпочтения найма их торговых судов, однажды внедрившись, имела все шансы продолжить существование.

«Оценивая все вместе, – пишет историк британского флота, – я сомневаюсь, была ли репутация или моральный дух англичан когда-либо выше, чем в этот период. Успехи нашего оружия на море, необходимость защиты торговли и популярность любого шага, направленного на усиление нашей морской мощи, требовали ежегодно принятия таких мер, которые бы усиливали ее еще больше. Поэтому возникла та колоссальная разница между прошлым и настоящим, которая в конце 1706 года проявилась в королевском флоте. Разница не только в численности, но и в качестве кораблей стала гораздо значительнее, чем она была во время революции или даже до нее. Поэтому наша торговля скорее росла, чем уменьшалась в ходе последней войны, и мы значительно выиграли своими тесными отношениями с Португалией»[71].

Поэтому морская сила Англии заключалась не только в сильном флоте, с которым ее обычно или в исключительных случаях ассоциируют. У Франции был такой флот в 1688 году, и вскоре он скукожился, как лист бумаги в огне. Не заключалась морская сила и в одном лишь процветании морской торговли. Через несколько лет после упомянутой даты торговля Франции развилась до вполне приличного объема, но первые же удары войны смели ее с морских просторов, как флот Кромвеля смел морскую торговлю голландцев. (В обоих случаях – преувеличение. – Ред.) Именно благодаря союзу англичан с голландцами, заботливо лелеемому, Англия извлекла выгоду из морской силы, превосходившую выгоды всех других государств. И эта выгода явно связана и проистекает из Войны за испанское наследство. До данной войны Англия была одной из морских держав, после войны она превратилась в господствующую морскую державу. Она распоряжалась морской силой сама, не деля ее с союзниками и не встречая достойного сопротивления врагов. Она сама владела богатством и, благодаря господству на море и многочисленному торговому флоту, так распоряжалась источниками богатства, что могла не опасаться соперничества на океанских просторах. Таким образом, выгоды, доставлявшиеся ей морской силой и богатством, были не только велики, но и стабильны, она целиком распоряжалась ими. Между тем выгоды других государств не просто уступали Англии в масштабах, но были ненадежны по существу, они зависели, в той или иной степени, от доброй воли других стран.

Возникает вопрос, значит ли, что величие или богатство государства следует приписывать исключительно морской силе? Конечно нет. Должное использование и контроль морской торговли всего лишь звено в цепи перемен, при помощи которых накапливается богатство. Но это главное звено, которое покоится на вкладе других стран в благосостояние одной страны, владеющей звеном. Это звено, как подтверждает история, является самым надежным средством притяжения богатства. Англичанам контроль и использование морской торговли кажутся естественными, появлявшимися благодаря стечению многих обстоятельств. Годы, непосредственно предшествовавшие Войне за испанское наследство, способствовали, кроме того, дальнейшему процветанию Англии благодаря ряду фискальных мер. Маколей отзывался о них как о «глубоком и солидном фундаменте, на котором должно было подняться гигантское сооружение торгового процветания, когда-либо виданное в мире». Можно спросить, однако, не облегчил ли принятие таких мер дар народа, склонного торговать и развившегося благодаря торговле, не проистекало ли принятие упомянутых мер, хотя бы частично, из морской мощи страны и не способствовала ли она этому. Как бы то ни было, на противоположном берегу Ла-Манша мы наблюдаем страну с наилучшим географическим положением и ресурсами, которая начала борьбу за морское преобладание (как военными, так и торговыми средствами) раньше Англии. Особенность положения Франции состояла в том, что она единственная из всех великих держав имела возможность свободного выбора. Другие страны в действиях за пределами собственных границ были более или менее стеснены – в основном либо сушей, либо морем. Но Франция, помимо своей протяженной континентальной границы, владела выходами к трем морям. В 1672 году она определенно сделала выбор в пользу территориальной экспансии. В то же время Кольбер в течение двенадцати лет руководил финансами страны и вывел их из состояния расстройства на такой уровень, что король Франции располагал вдвое большими доходами, чем английский монарх. В то время Франция выплачивала субсидии Европе, но планы Кольбера и надежды Франции опирались на усиление ее морской мощи. Война с Голландией помешала реализации этих планов, продвижение к процветанию прекратилось, страна была отброшена к опоре на собственные ресурсы, изолирована от внешнего мира. Несомненно, что катастрофе, которой был отмечен конец правления Людовика XIV, способствовали многие факторы: постоянные войны, плохое управление страной во вторую половину этого периода, расточительство во всех сферах. Но Франция практически не подвергалась вторжениям извне, война велась у ее границ или в редких случаях вдали от них, ее хозяйство непосредственно от военных действий не пострадало. В этом отношении она почти ничем не отличалась от Англии и находилась в лучших условиях, чем другие ее противники. Откуда же такая разница в итоге? Почему Франция оказалась в убогом и бедственном положении, в то время как Англия – в бодром и процветающем состоянии? Почему Англия диктовала, а Франция принимала условия мира? Причина, очевидно, заключалась в разнице материального положения и престиже. Франция одна противостояла многим врагам, но ее врагов поддерживали английские субсидии. Государственный казначей Англии в письме к герцогу Мальборо в 1706 году отмечает: «Хотя бремя земледелия и промышленности как Англии, так и Голландии чрезмерно (как у них, так и у нас), тем не менее кредитование идет исправно. Между тем финансы Франции настолько истощены, что французы вынуждены набавлять 20–25 процентов к стоимости каждого пенни, высылаемого за границу королевства, если они не высылают его в звонкой монете».

В 1712 году расходы Франции составили 240 миллионов франков, между тем налоги принесли в целом 113 миллионов франков, из которых за вычетом потерь и необходимых расходов в казне осталось всего лишь 37 миллионов франков. Дефицит надеялись покрыть займом в счет будущих доходов, а также рядом сделок, которые трудно назвать и даже понять.

«Летом 1715 года (через два года после заключения мира) казалось, что ситуация не могла быть хуже, – больше не выдавалось ни государственных, ни частных кредитов; больше не было надежных доходов для государства. Статьи доходов, еще не отданные под залог, расходовались на несколько лет вперед. Ни работа, ни потребление не могли возобновиться из-за сокращения денежного обращения. Развал общества дал толчок росту ростовщичества. Чередование роста цен и обесценивания товаров в конце концов довели людей до отчаяния. В обществе начались продовольственные бунты, захватившие даже армию. Мануфактуры зачахли или приостановили работу. Города заполнили обнищавшие люди. Поля земледельцев запустели, земля не обрабатывалась из-за отсутствия сельскохозяйственных орудий, удобрений и скота. Дома рушились. Монархическая Франция, казалось, была готова уйти в небытие вместе со своим престарелым королем»[72].

Таковой была перед великой эпохой угля и железа Франция с населением в 19 миллионов человек (при том что все население Британских островов насчитывало 8 миллионов (а население России в начале XVIII века насчитывало 14 миллионов, причем к концу правления Петра I (1725) уменьшилось. – Ред.), с землями много более плодородными и производительными, чем в Англии. «Напротив, огромные дотации английского парламента в 1710 году вызывали изумление французов, так как их кредиты выдавались редко или не выдавались вовсе, в то время как наши выдавались в изобилии». В ходе той же войны «проявился тот могучий дух предпринимательства наших купцов, который позволял им осуществлять все их планы с энергией, поддерживавшей постоянное денежное обращение в королевстве и стимулировавшей все мануфактуры так, что о тех временах в худшие времена остаются благодарные воспоминания».

«Благодаря договору с Португалией мы оказались в поразительном выигрыше… Португальцы стали ощущать полезную роль их золотых рудников в Бразилии, и удивительная активизация торговли с нами, последовавшая за этим, связала прежде всего их счастливую судьбу с нашей. Так было с этого времени. Иначе я не могу понять, каким образом покрывались расходы войны… В королевстве значительно увеличилось обращение наличных денег в монетах. Это следует отнести, в огромной мере, к воздействию торговли с Португалией, и этим, как я отчетливо показал, мы целиком обязаны нашей морской мощи (которая вывела Португалию из альянса с двумя коронами и поставила ее под защиту морских держав). Наша торговля с испанской Вест-Индией через Кадис, конечно, в начале войны была нарушена, но впоследствии она восстановилась в значительной степени. Это случилось как благодаря прямому сообщению с несколькими провинциями, когда ими правил эрцгерцог (Карл III. – Ред.), так и с Португалией, через посредничество которой велась весьма внушительная, хотя и контрабандная торговля. В то же время мы получали большую выгоду от торговли (тоже контрабандной) с испанцами… Наши колонии, несмотря на жалобы о пренебрежении ими, становились богаче и населенней. Они распространяли свою торговлю дальше, чем в прежние времена… Наша национальная цель в масштабах всей Англии именно в ходе этой войны была в основном осуществлена. Я имею в виду уничтожение морской мощи Франции, поскольку после битвы при Малаге мы больше не наблюдаем появления их больших эскадр. Правда, к этому времени весьма значительно увеличилось число их каперов. Тем не менее потери наших торговых судов, по сравнению с теми, что были при предыдущем правлении, значительно снизились… Разумеется, вызывает большое удовлетворение и вот что. Мы вышли в море вначале в условиях, когда французский король собрал в 1688 году мощные морские силы, а мы в то время преодолевали большие трудности. Когда мы выбрались из той тревожной войны 1688–1697 годов, то оказались перегруженными долгами, слишком большими, чтобы их сбросить в короткий промежуток времени. Тем не менее к 1706 году вместо того, чтобы наблюдать, как французские эскадры контролируют наше побережье, мы стали посылать каждый год против них могучий флот. Он превосходил французский флот не только в океане, но и в Средиземном море. Он заставлял французов удаляться с просторов этого моря при одном только появлении нашего флага… Благодаря этому мы не только обеспечили себе торговлю с Левантом и упрочили свои интересы в отношениях со всеми итальянскими князьями, но также нагнали страх на страны Варварийского (Берберийского) побережья (Марокко, Алжир, Тунис, Ливия. – Ред.). Мы заставили султана панически бояться любого предложения со стороны Франции. Таковы были плоды наращивания нашей морской мощи и того метода, который использовался для этого… Столь крупные эскадры были необходимы. Они сразу защитили наш торговый флаг и союзников, привязав их к нашим интересам. И важнее всего то, что они утвердили репутацию нашего флота столь успешно, что мы до сих пор (1740) купаемся в лучах славы, добытой таким образом»[73].

К этому нечего добавить. Так происходило становление Владычицы морей в те годы, в которые, как уверяют нас французские историки, их крейсеры наживались за счет английской торговли. Английский историк не отрицает больших потерь. В 1707 году, то есть за пятилетний период, говорится в докладе комитета палаты лордов, отчеты «показывают, что с начала войны Англия потеряла 30 боевых кораблей и 1146 торговых судов, из которых 300 были отбиты. В то же время мы захватили у них или уничтожили 80 боевых кораблей и 1346 торговых судов. Захвачено также 175 каперов». Большая часть военных кораблей, как поясняют, была захвачена французскими каперами. Но каковы бы ни были относительные цифры, только что приведенный доклад лучше любых других аргументов доказывает неспособность сокрушить великую морскую державу войной одних лишь крейсеров без поддержки крупных эскадр. Жан Бар умер в 1702 году, но в лице Форбэна, Дю Кассе и других каперов он оставил опытных преемников, равных которым в борьбе с торговлей мир еще не видел.

Перед тем как покончить с темой Войны за испанское наследство, следует упомянуть о связанной с именем Дюге– Труэна крупнейшей каперской экспедиции, осуществленной на таком расстоянии от родных берегов, которое редко преодолевали моряки его профиля. Эта экспедиция дает любопытный пример отваги, которая требовалась в те дни для таких предприятий, а также состояния, до которого были доведены французские власти. Небольшая французская эскадра атаковала в 1710 году Рио-де-Жанейро, но получила отпор. В плен были взяты несколько французов, которых, как утверждают, казнили. Дюге-Труэн попросил разрешения отомстить за оскорбление Франции. Согласившись, король снарядил корабли и экипажи. Между королем с одной стороны и компанией, нанявшей Дюге– Труэна, – с другой поддерживалась постоянная связь на условиях, что стороны будут совместно нести расходы на экспедицию и ее оснащение. Среди них мы обнаруживаем странное коммерческое условие, что за каждого взятого на борт корабля солдата, который умрет, будет убит или дезертирует во время морского похода, компания должна выплатить неустойку в 30 франков. Королю причиталась одна пятая всей добычи, он должен был возместить потерю любого из кораблей, которые потерпели бы крушение или были бы уничтожены в бою. Согласно этим условиям, полностью перечисленным в длинном документе о контракте, Дюге-Труэн взял под свое командование эскадру из 6 линейных кораблей, 7 фрегатов с 2 тысячами солдат на борту, с которыми отбыл в 1711 году в Рио-де-Жанейро. После ряда операций он захватил его и позволил городу откупиться за сумму около 400 тысяч долларов, вероятно равную в наше время миллиону, и 500 ящиков сахара в придачу. Каперская компания получила с предприятия 92 процента чистой прибыли. Так как на обратном пути пропали без вести два линейных корабля, король, видимо, получил небольшую прибыль.

В то время как Война за испанское наследство велась в Западной Европе, на востоке происходило противоборство, которое могло оказать серьезное влияние на ее исход. Вступили в войну друг с другом Швеция и Россия, венгры подняли восстание против Австрии. В их борьбу впоследствии втянулась Турция, правда, только в конце 1710 года. Если бы Турция помогла венграм, то она отвлекла бы силы австрийцев, и не в первый раз, от Франции. Английский историк считает, что ее останавливал страх перед британским флотом. Во всяком случае, Турция не помогла, и Венгрию привели к повиновению. Война между Швецией и Россией привела в конечном счете к обретению последней преобладания в Балтийском море, низведению Швеции, давнего союзника Франции, до уровня второразрядного государства и вторжению России в европейскую политику.








Главная | Контакты | Прислать материал | Добавить в избранное | Сообщить об ошибке