Глава 3.

ПЕРВЫЙ РЕЙД

Английская армия провела в Бордо две недели. В ее составе было очень мало людей, которые раньше видели этот большой укрепленный город[23]. Городские стены, в XIV веке подходившие близко к пристани, окружали коммерческий и административный центры края, который был самым крупным экспортером вина в мире. Внутри этих стен стояли собор Святого Андрея, замок, несколько религиозных зданий, монетный двор, мастерские, где изготавливались сосуды для хранения и перевозки вина, склады и все здания, необходимые купцам, хозяевам лавок, государственным служащим и другим жителям этого центра торговли, который был больше, чем любой английский провинциальный город, и, возможно, по числу жителей и значению для коммерции мало уступал самому Лондону.

За стенами текла Гаронна, которая была намного шире Темзы и служила путем сообщения между многочисленными городами, стоявшими на ее собственных берегах и на берегах Дордони (приток Гаронны. — Пер.).

Сельские окрестности Бордо были почти такими же, как сельская местность во многих английских графствах. На полях паслись овцы и козы, свиньи рылись в поисках желудей в лесах Антр-Дё-Мер (это название значит «между двух морей». — Пер.), быки везли телеги по дорогам, на вершинах холмов стояли ветряные мельницы, а в нескольких милях от Бордо начинались густые леса. Однако в этом краю производили мало зерна: здесь выделяли большие площади под виноградники.

Английские войска прибыли туда в самый разгар сбора винограда. Этот виноградный сезон по-французски называется vendange (и длится с последнего дня августа до начала октября). Для этого случая люди здесь срочно готовили тару и перевозочные средства всех видов. Все люди были заняты работой — кто-то по обязанности, кто-то за плату, а кто-то добровольно, и каждая община собирала и отжимала виноград, а затем ставила на хранение свой главный продукт. В местной епархии в эти страдные дни не было ни одного постного и ни одного праздничного дня.

Принцу и его людям был оказан сердечный прием, и нет причин подозревать, что радушие какой-либо части городской общины было неискренним. Все горожане были верны английскому королю; ни один высокопоставленный гость королевского происхождения не посещал их город уже больше пятидесяти лет; принц был молод, манеры у него были благородные и изысканные. Более того, английские короли всегда строжайшим образом соблюдали привилегии Бордо, а следовавшие один за другим кавалерийские рейды увеличивали процветание Бордо. Что же касается гасконских дворян, которые собрались, чтобы встретить принца, то он не только был старшим сыном их сюзерена, но и прибыл по их приглашению и, следовательно, для того, чтобы достичь целей, которые были для них очень важны. Были ли они долго страдавшими людьми, нуждавшимися в надежной защите от французских вторжений, или жадными разбойниками, желавшими ограбить своих соседей, в обоих случаях перспектива воевать совместно с принцем была для них приятна.

На торжественной встрече в соборе на следующий день после прибытия англичан произошло осмысление и официальное признание отношений между союзными сторонами. В присутствии дворян, чиновников и представителей города принц дал обещание уважать права, свободы и обычаи города и провинции. Были провозглашены полномочия принца в том виде, как они определялись согласно указам его отца. Были приняты клятвы от гасконских сеньоров.

Среди этих сеньоров первым по значению был Жан де Грайи[24], которого обычно называли «капталь де Бюш», — владелец многих поместий в ландах (низменности на юго-западе Франции вдоль Бискайского залива, к югу от Жиронды. Это край песчаных дюн и сосновых лесов, а еще сто лет назад там были и болота. — Пер.), рыцарь ордена Подвязки, один из лучших воинов того времени, с которым принц уже был хорошо знаком. Вместе с ним были его сосед по ландам Бернар, сир д'Альбре, представитель семьи, уже несколько поколений которой были верны Англии; Амо- ри де Бирон, сир де Монферран; Оже де Монто, сир де Мюссидон; Гийом де Помье; Гийом Сане, сир ле Леспар; Гийом Аманье, сир де Розон. Эти люди принадлежали к низшему слою аристократии Юго-Западной Франции и были менее богаты и влиятельны, чем Жан д'Арманьяк и Гастон Феб, граф де Фуа. Они привели солдат — гасконцев и беарнцев — для армии принца[25]; и, разумеется, их звали на заседания совета, поскольку они знали этот край и ясно представляли себе, как нужно вести боевые действия.

Еще одна группа участников экспедиции, которая присоединилась к ней до конца сентября (и, очевидно, в Бордо), охарактеризована как «германцы». В нее входили Уильям Квад, Ингельбрит Цоббе, Бернард ван Зеделес и Даниэль ван Пессе. И были еще три человека, чья организационная работа была очень важна для экспедиции, — Джон де Чиверстон, сенешаль Гаскони, Джон де Стретли, констебль Бордо, и Томас Рус, мэр Бордо.

Следует предполагать, что для короля Англии общая цель военной кампании принца была связана с задачами других кампаний, которые было намечено начать тем же летом, и все они были объединены единым стратегическим планом. Король должен был вторгнуться во Францию с северо-востока, Ланкастер должен был поддержать мятеж Карла Наваррского в Нормандии, а принц атаковал врага на юго-западе. Но направление удара на юго-западе не было определено. Поэтому предводители англичан и гасконцев собрались, чтобы выработать план совместных действий.

По словам самого принца и Бейкера, автора одной из хроник того времени, этот план был простым. Жан I, граф д'Арманьяк, наместник короля Франции в Лангедоке и командующий французскими войсками в этом краю, причинил большой ущерб англичанам и тем гасконским дворянам, которые оставались верны Англии. Поэтому было решено разорить его владение — графство Арманьяк, и принц сформулировал это решение с такой ясностью и прямотой, что оно выглядит почти как строка из конституции. «Так было решено, — написал он, — согласно мнению и совету всех сеньоров, находящихся с нами, а также сеньоров Гаскони»[26].

Однако ситуация была сложней, чем можно предположить по этому короткому утверждению принца, поскольку любое крупное войско могло действовать в этом крае, только принимая в расчет могущество и обширные земли графа де Фуа[27]. Этот молодой талантливый аристократ сражался при Креси, в последующие годы вмешался в беспокойную и беспорядочную политическую жизнь тогдашней Франции, занимал должность, на которой теперь находился Жан д'Арманьяк, был наследственным соперником Арманьяка и, что было всего важней, восемнадцать месяцев пробыл в заключении в тюрьме Шатле в Париже. Как раз перед тем, как принц высадился в Бордо, этот граф то ли был выпущен, то ли бежал из тюрьмы. Потеряв должность наместника, оказавшись в подчинении у своего врага и на подозрении у французов, де Фуа имел серьезные причины, чтобы не чувствовать к французам особой симпатии. А для принца его помощь была бы очень ценной Фруассар, который сделал портрет де Фуа самым ярким в портретной галерее своих хроник, умолчал о роли графа в 1355 году. Но Бейкер сообщает, что войска принца три раза, проходя на своем пути через ту или иную часть владений графа, воздерживались от грабежа и ничего не разрушали, а 17 ноября граф совещался с принцем. Такое бережное отношение к собственности графа и эта заранее назначенная встреча свидетельствуют, что между ним и принцем было взаимопонимание. Граф де Фуа не пришел на помощь Жану д'Арманьяку и маршалу Франции, но и не встал на сторону принца. Однако он беспрепятственно пропустил войска принца через свои земли, и некоторые беарнские отряды присоединились к экспедиции. Решение разграбить графство Арманьяк нужно рассматривать в свете этого взаимопонимания.

Теперь военную операцию, которую принц собирался начать, обычно называют словом «рейд». Это слово происходит из древнеанглийского языка, однако наши предки называли такие операции иначе. Слово «рейд» в этом значении — скорее шотландское, чем английское, а в общее употребление вошло, когда многие стали читать романы Вальтера Скотта. Первоначально же «рейд» значило то же, что сейчас «роуд» — дорога. Но наши предки могли применить к военной операции принца слово «райд» — «поездка верхом». На латыни ее называли словом equitare, а на французском языке — chevaucher (и тот и другой глагол означают «скакать на коне». — Пер.). Ранние французские писатели различали l'host (expedition), большую войну для защиты страны, и la chevauchee (произносится «шевошё». — Пер.) — военную операцию, например, против восставшего вассала[28]. Это значит, что слово chevauchee означало военные действия в сравнительно малом масштабе. К XIV веку выражение chevaucher a l'aventure (скакать на коне наудачу. — Пер.) было использовано как характеристика действий знаменитого разбойника-дутьеря Америго Марше, а выражение chevaucher de guerre (скакать на коне, ведя войну. — Пер.) обозначало боевые действия чисто военного характера. Chevaucher, в сущности, стало обозначать «совершать конный набег» — действия конных воинов, которые одновременно сражались и грабили.

К этому времени военное искусство находилось на третьем этапе своего развития. Армии вели сражения и «жили за счет земли», по которой шли. Армии можно было разрешить разграбление таких земель и даже поощрить к нему солдат. Армию также можно было использовать для уничтожения средств, обеспечивающих жизнь. Таким образом, уничтожение жилищ и всего, что необходимо для поддержания жизни, стало важной составной частью конного похода — chevauchee. Современная стратегия предусматривает отсечение противника от источников снабжения, уничтожение запасов в возможно большем количестве и разрушение его транспортных путей, а средневековые военачальники были должны уничтожать запасы противника «на месте». Когда работа по уничтожению начата, она может зайти дальше, чем нужно для выполнения чисто военных задач. Если осажденный город какое-то время сопротивлялся нападающим, то после его захвата могли начаться резня, грабеж и разрушение — неразумные, но понятные. В каких-то случаях такая же участь могла постигнуть и незащищенные деревни. А в те времена, когда большая часть почти каждого здания была деревянной, самым удобным средством разрушения был огонь. Для огня не нужны транспортные расходы, его применение не требует мускульной силы, и он уничтожает все.

Средневековая война состояла не только из боев и осад; они даже не составляли значительной части военных действий. Много недель и даже месяцев подряд войска занимались военным давлением на противника, убивая его людей, уничтожая имущество и средства поддержания жизни. Но командир при этом не должен был упускать из виду свою главную задачу. В одном случае он должен был выяснить, где находятся главные силы противника, и вызвать их на решающее сражение, в другом — нанести отвлекающий удар, который заставит противника разделить силы и изменить планы, в третьем — покарать или устрашить жителей какого-либо края, чтобы показать им, какое наказание ждет тех, кто сочувствует противнику. Если главной задачей командира была атака, он брал столько продовольствия, сколько ему было нужно, но имел мало времени для грабежа и разрушения. Но если задачей было отвлечение противника или проведение карательной операции, военачальник действовал как в типичном конном походе-chevauchee, руководствуясь при этом характером местности, временем года и моральным состоянием своих воинов. Существовали две местные особенности, которые могли ограничивать грабеж и уничтожение: обычно — но далеко не всегда — войска щадили имущество Церкви и должны были щадить имущество своих союзников и друзей. Поэтому иногда возникали трудности в управлении войсками.

Но эти грабежи и разрушения вызывали падение морального состояния армии: если солдаты так поступали, это значило, что их командиру безразлична судьба гражданского населения. Более того, приказ об уничтожении того, что могло достаться противнику, означал совершенно бесполезное варварское обращение с произведениями искусства и мелкими вещицами, драгоценными для владевших ими семей. От выполнения такого приказа остается всего один шаг до забвения всех правил в обращении с местным населением. Иногда какой-нибудь не самый главный военачальник мог «сесть на своего коня, проехать по улицам» и «спасти от позора многих дам, благородных девиц и монахинь» или король, действуя из соображений благоразумия, но не делая это своим общим принципом, мог приказать своему советнику «проехать на коне по улицам» и «приказать, чтобы никто не осмелился поджечь ни один дом, убить кого-либо или учинить насилие над женщиной». Однако правила гуманизма обычно не могут удержать в узде солдат во время рейда и, как сказал Фруассар, «в таком множестве людей, как то, которое вел за собой король Англии, обязательно должны оказаться несколько плохих людей, злодеев и бесчувственных людей». Короче говоря, в самых худших из рейдов «злодейства» и убийства могут соседствовать с грабежами и поджогами[29].

В общих чертах подобная операция выглядела так. К походу готовили большое количество лошадей; если дороги были пригодны для колесного транспорта, использовались также телеги. Армия везла необходимые припасы с собой (или получала их законным образом), пока не переходила границу. После этого можно было захватывать все, кроме имущества Церкви и друзей. Командир забирал продовольствие в больших количествах; мародеры брали любую еду, какую хотели; солдатам была дана полная воля грабить или даже брать деньги за отказ от грабежа.

Дойдя до очередной деревни или города, войска обычно без особого труда подавляли сопротивление гражданского населения. Все ценное собирали и грузили на телеги или на лошадей; скот угоняли или резали; затем начиналась работа по уничтожению того, что осталось. Амбары, скирды сена, зерна или соломы, сараи, хлева, дома с тем, что находилось в них, — все сжигалось. Солдаты ломали деревянные мосты, сжигали или выводили из строя ветряные и водяные мельницы, выливали вино из бочек. В местах, где производят вино, знающие люди могли повредить или погубить виноградники.

Известие о приближении вражеской армии распространяется очень быстро. Местные жители видят, что ее путь (или пути: большая армия может двигаться несколькими колоннами) днем отмечен облаками дыма, а ночью — красным заревом пожаров. Они в панике убегают и этим облегчают войскам работу: опустевший город, где остался запас еды и дров на целую зиму, становится подходящим местом для привала, где можно отдохнуть и хорошо поесть. Но армия нигде не задерживается долго, и случаются дни, когда солдаты мало едят, а их лошади мало пьют. Всегда существует опасность засады или того, что деревенские жители сами сожгли свои жилища, чтобы не давать врагу еду и крышу над головой, что в обнесенных стенами городах дома загорятся среди ночи, подожженные тайными врагами или пьяными солдатами, что мосты будут разрушены, чтобы задержать продвижение вторгшейся армии.

К этим меньшим из опасностей и трудностей рейда надо, разумеется, прибавить столкновение с армией противника, которая может выступить на защиту разоряемого края, попытается поставить захватчиков в трудное положение, постарается отрезать их от базы или вынудить принять ожесточенное или даже решающее сражение. И наконец, в малонаселенной местности (к примеру, на шотландской границе) могло случиться, что армия не имела возможности ни жить на земле, ни найти проводника, сбивалась с пути, уходила в сторону от путей, по которым осуществлялось ее снабжение, и оказывалась в очень тяжелом положении.

Таким, в общих чертах, был типичный рейд за тридцать лет до того, как принц ступил на землю Гаскони. Уничтожение материальных ресурсов в широких масштабах и постоянное применение огня стали обычной практикой. И так поступали не только английские армии. Французские войска действовали так же на границе с Фландрией, а иногда жгли и уничтожали припасы в собственной стране, чтобы английские захватчики не смогли воспользоваться ими[30]. Шотландцы действовали столь же бессердечно и свирепо во время военных действий в Нортамберленде, Дареме и Камберленде. В июле 1346 года король Франции сообщил королю Шотландии Давиду, что в Англии, по сути дела, нет войск и потому Давид может нанести англичанам величайший урон, если вторгнется в Англию.

К этому времени такие военные действия настолько стали частью политики, что их упоминали в договорах, скрепленных печатью. Граф Нортгемптон, когда его в апреле 1355 года назначили командующим английскими войсками в Бретани, получил полномочия «chevaucher de guerre (здесь: вести походы. — Пер.) против врагов на суше и на море, захватывать и разрушать города, замки и крепости, если посчитает, что это в интересах короля…». Такие разрушительные походы стали предметом обсуждения и в том медленно складывавшемся своде международно-признанных принципов, который должен был регулировать ведение войн.

Чем бы принц ни считал свои военные операции в Южной Франции, полномасштабной войной или походом-chevauchee, они неизбежно должны были развиваться по этому основному сценарию. Принц и все его главные помощники сопровождали Эдуарда III в 1346 году, когда он разорял побережье Нормандии и дошел с огнем и мечом до ворот Парижа. Они знали, как Генрих, герцог Ланкастерский вел войну в Пуату и Гиени, и о том, как действовали другие во время менее крупных военных операций во время перемирий (несмотря на эти перемирия). Эти кампании предоставляли возможность и для рыцарских сражений, и для недостойных дел разрушения. Никто не мог предсказать, чего будет больше во время наступающей кампании — возможностей разрушать или сражаться благородно. Необходимо было быть готовым и к тому и к другому.

Через две недели после прибытия в Бордо английская часть экспедиции была готова отправиться в Арманьяк. Корабль James из Эксмута сразу же был отправлен обратно в Англию по делам принца. (Другие корабли, видимо, какое-то время оставались в порту и могли затем быть использованы для перевозки вина в Англию.) Грузы были сняты с кораблей, а лошади спущены на берег с помощью лебедок. Было закуплено много фуража, и лошадям «дали отдых» (вероятно, какое- то время им дали возможность пастись в полях, чтобы животные, ослабшие от жизни взаперти во время плавания, упражняли свои мышцы). Большие партии снаряжения, в том числе луков и стрел, были отправлены вверх по течению реки в Сен-Макер, откуда их, вероятно, позже забрал проходивший там отряд войск принца[31], а также выплачены крупные суммы английским и валлийским военачальникам из свиты принца. Мы не будем здесь рассматривать финансовый механизм этих платежных операций и не станем проводить различия между несколькими видами платежей. Скажем лишь, что деньги были предназначены для покупок и для выплаты жалованья и что в Гаскони имели хождение как английские, так и французские деньги. Выплаты получили и некоторые люди, которым было поручено оставаться в Бордо.

Для самого принца и его окружения были куплены мясо, рыба, дрова и соль. В списках расходов есть несколько намеков и на личные интересы принца: были выделены деньги для его личного пользования и для игры. Была изготовлена аптечка и несколько коробок для сладостей, а также приобретено много полосатых тканей, чтобы сшить из них одежду для принца. Он также получил в подарок двух соколов от сира де Лeспара.

Армия вышла в поход в понедельник 5 октября. (И Бейкер, и Фруассар сообщают, что это было сделано в спешке: в октябре поздно начинать боевые действия.) Она направилась по долине Гаронны через Лангон до Касте-ан-Дорт, затем повернула на юг и дошла через ланды до окрестностей Аруя. Итак:

Бейкер отмечает, что в ходе двух самых длинных переходов «пало много лошадей»[32]. Лошади могли быть перегружены или загнаны. Но более вероятно, что они были больны «транспортной лихорадкой». Эта болезнь до сих пор возникает у лошадей после того, как их долго везли по морю или по железной дороге. Обычно она начинается примерно через три недели после прибытия животных на место назначения и, если лечение не будет начато быстро, кончается смертью.

В эту первую неделю солдаты и лошади питались продовольствием, привезенным, из Бордо или купленным в пути. В Орионе было куплено сено, в Касте-ан-Дорт также сено и овес, в Базасе зерно и вино, в Кастельно мясо. Было куплено еще какое-то количество вина для валлийских солдат и выплачена крупная сумма в качестве возмещения за ущерб, причиненный ими в Касте-ан-Дорт.

Теперь армия принца уже приближалась к «территории противника». На открытой местности возле городка Аруй колонна разделилась на три части. Авангард был поставлен под командование графа Уорвика и сэра Реджинальда Кобхема. С ними были Джон Бошан, Роджер Клиффорд (позже ставший лордом Клиффордом) и сэр Томас Хэмптон, знаменосец.

Основной частью армии командовал сам принц. С ним были граф Оксфорд, Бартоломью де Бургерш, Джон де Лайл, лорд Уиллоуби де Эресби, Роджер де ла Варр, сэр Морис Беркли, Джон Буршье, Томас Рус и три гасконских сеньора — капталь де Бюш, Иоанн, сир де Гомон и Эмери де Бирон, сир де Монферран.

Авангардом командовали графы Суффолк и Солсбери; с ними был Гийом де Помье, командир беарнцев.

С этого момента поход принял другой характер. Некоторых его участников посвятили в рыцари (что обычно делалось перед сражением), знамена были развернуты, армия двигалась тремя колоннами, каждая из которых могла действовать самостоятельно, причем одна или две колонны могли свернуть в сторону и выполнить задание или расположиться на ночлег в стороне от главного маршрута. Покупка продовольствия прекратилась, начались грабеж и разрушение. Теперь английская армия могла столкнуться с вооруженным сопротивлением.

Но, поскольку это сопротивление было слабым и отчет о военных действиях этих дней представляет собой ряд почти одинаковых рассказов о мелких столкновениях, мы лишь укажем пройденный армией путь и скорость продвижения, а также сделаем отступление, чтобы рассказать о положении в Тулузе, Каркасоне, Нарбоне и Карбоне, и, наконец, рассмотрим эту кампанию всю в целом.

Прямо перед армией лежала (по словам Бейкера) «знаменитая, прекрасная и богатая» земля Арманьяк[33]. Это был действительно великолепный край — равнина, спускавшаяся от подножия Пиренейских гор к Гаронне и глубоко прорезанная многочисленными притоками этой реки. Кроме того, это было владение графа, чья политика была так враждебна делу англичан.

В течение двух дней, которые армия провела возле Аруя, произошли первые боевые столкновения. Англичане вернули себе этот город, и солдатам было разрешено выходить из него, чтобы забирать продовольствие и фураж и жечь прочее имущество жителей на вражеской территории. Во вторник (13 октября) начались бои. Три города были заняты и сожжены, была взята крепость Эстан, в Монкларе англичане окружили замок, а затем их войска вошли в этот город. Это было хорошее начало, но более опытные командиры, вероятно, вспоминали два известных всем правила лагерной жизни. Во-первых, взятие крепостей штурмом обычно стоит много человеческих жизней — и в их числе был смертельно ранен сэр Джон де Лайл. Во-вторых, солдаты, которые проводят ночь в захваченном ими городе, у которого есть крепостные стены, подвергают себя большому риску — и действительно, когда стемнело, в Монкларе вспыхнул пожар. Принц спасся из огня, но до конца кампании, если рядом с местом ночевки не было монастыря или замка, ночевал в палатке, которую ему ставили на открытом месте[34].

После двух дней отдыха, то есть в пятницу (16 октября), войска дошли до укрепленного города Ногаро, а в субботу оказались у города Плезанс. Гражданское население Плезанса уже бежало из своих домов, но граф Монлюзон и другие знатные дворяне оставались в замке. Капталь де Бюш захватил их в плен[35].

Здесь основные силы армии пробыли все воскресенье, но один из трех ее корпусов повернул на запад, взял штурмом замок Галиакс и сжег его. Плезанс, который два дня был временным жилищем для армии принца, в понедельник был сожжен, и армия пошла на восток по дороге, которая вела к главному городу края — Ошу. Чтобы двигаться в восточном направлении, войска постоянно пересекали горные гряды и реки. На реках армия, очевидно, пользовалась бродами, а поскольку лето (по сообщению Фруассара) было сухое, водные преграды, видимо, не создавали больших трудностей. Однако в среднем войска проходили всего восемь миль в день.

К вечеру понедельника армия дошла до Бассу. Это было владение Церкви (оно принадлежало архиепископу Оша), а потому его не тронули; туда было разрешено войти только офицерам, ответственным за снабжение армии продовольствием. В среду (21 октября) армия прошла поблизости от Монтескью, спустилась на берег реки Баиз у Миранды — города, принадлежавшего графу Коменжу и имевшего сильный гарнизон. Принц поселился в бенедиктинском аббатстве Берду, немного выше по течению. Люди уже покинули аббатство, но его здания и находившееся там имущество были оставлены в целости. Возле Миранды армия простояла весь четверг, но, очевидно, так и не взяла город. О солдатах сказано, что они находились на отдыхе, то есть армия принца, видимо, не пыталась овладеть городом: осада отняла бы много времени, а штурм стоил бы много жизней.

Кроме того, дорога от Монтескью к Миранде вела прочь от Оша, то есть осаждать Ош армия тоже не собиралась,

В пятницу (23 октября) принц и его войска покинули Арманьяк. Обстоятельства, которые он не мог предвидеть, заставили его через несколько недель пройти через другую часть этого края, но, учитывая заявленную задачу этой кампании, стоит посмотреть, каковы были результаты его действий именно на этот момент. Принц сообщал епископу Уинчестерскому (Винчестерскому) в письме, которое написал ему на Рождество, что прошел на конях «через страну Арманьяк, разоряя и опустошая этот край, чем очень утешил подданных нашего достопочтенного повелителя (короля), которых раньше притеснял граф». В кратком сообщении Бейкера нет подробностей, кроме тех, которые уже были пересказаны здесь. Фруассар ничего не говорит о том, что происходило тогда в этом краю. Венгфельд пишет: «Мой господин (принц) прошел на конях через графство Арманьяк, захватил там много укрепленных городов, сжег и разрушил их — кроме нескольких городов, которые он укрепил. Затем он пошел в графство Ривьер и захватил крупный город, который называется Плезанс — главный город этого края, сжег и разрушил его и всю страну вокруг»[36]. Короче говоря, армия принца нигде не встретила сильного сопротивления. У французов на юго-западе были местные гарнизоны, которые действовали каждый по отдельности и не могли остановить вторжение англичан, и королевские войска под командованием коннетабля и графа Жана д'Арманьяка. Граф был в Ажене в день ухода принца из Бордо, но увел свои войска на восток[37].

Если войска принца в основном придерживались того маршрута, который описал Бейкер, то они прошли около восьмидесяти миль; они провели в графстве десять или одиннадцать дней и были достаточно многочисленными, чтобы произвести большие разрушения и употребить или забрать с собой значительные запасы продовольствия.

Но ни в письме принца епископу Уинчестерскому, ни в письме Венгфельда нет никакого перерыва после упоминания об Арманьяке. Непрерывность рассказа позволяет предположить, что после того, как главная, открыто провозглашенная задача кампании была выполнена, принц стал преследовать другие цели, не заявленные открыто, но, вероятно, хорошо понятые епископом и, несомненно, достаточно ясные для английских и гас- конских военачальников. Может быть, начальники войск решили, что начатое ими предприятие развивается прекрасно и движется само по себе, и почувствовали в себе достаточно силы, чтобы рискнуть встретиться с французской армией, достаточно дерзкой отваги, чтобы желать сражения с врагом. Они решили идти дальше на восток, по-прежнему через горы и реки, несмотря на трудности такого марша — потому, что думали дойти до Тулузы.

Перейдя на территорию Астарака, армия принца в пятницу (23 октября) достигла Сейсана, и тут произошло такое крупное нарушение дисциплины, что оно было отмечено в истории (Бейкером): несмотря на строгий приказ принца, этот город был подожжен, и спасти его от пожара не удалось. Как и в Арманьяке, известие о приближении вражеских колонн намного опережало сами войска. Местные жители убегали до прихода войск принца, но оставляли запасы еды. В субботу (24 октября) три корпуса встали лагерем отдельно один от другого: авангард расположился в Турнане, главная часть армии в Симорре (в долине реки Жимон), арьергард в Вильфранше (на милю выше по течению); в каждом корпусе было достаточно продовольствия, и оно досталось солдатам без трудов и хлопот.

В воскресенье (25 октября) войска продолжали двигаться на восток; слева от себя они увидели Совтер. Прошли мимо укрепленного города Ломбес, но не взяли его, перешли через брод реку Сав и провели ночь в большом, брошенном жителями городе Саматане. На следующий день этот город был сожжен (и находившийся в нем монастырь тоже). Армия вошла во владения графа де Коменжа и стала опустошать их огнем и мечом. Она пересекла плодородные и хорошо возделанные земли плоскогорья Туш, прошла через Сен-Фуа и к вечеру достигла Сен-Лиса (26 октября).

До Тулузы оставалось меньше двенадцати миль. В этом большом укрепленном городе были сосредоточены войска графа Арманьяка и его союзников-аристократов, которых долг и собственные интересы заставляли вести борьбу против армии захватчиков, разорявшей их земли.

Какую форму примет эта борьба, должен был решить граф. Французы могли выйти из города и вынудить принца вступить в бой на открытой местности или же могли остаться за стенами и вынудить англичан и их союзников начать осаду города. Обе армии, разумеется, использовали разведчиков, и, когда разведчики принца передали свои сведения по назначению, стало ясно, что граф Жан готовится к войне: мосты через Гаронну были разрушены, многие дома за пределами городских стен уничтожены, чтобы в случае осады врагам негде было жить. Жан д'Арманьяк предполагал, что принц не пройдет мимо Тулузы, и ждал нападения с запада.

Вторник (27 октября), который у Бейкера описан как день отдыха, был днем принятия решения. Английские войска продвинулись очень далеко и довольно легко. Какой же будет конечная цель? Продолжать путь на восток означало идти прямо к Тулузе. Англичане осознавали, что если граф Арманьяк выйдет из города, то сражение выиграют они. Но и в этом случае, если город не капитулирует сразу, придется вести осаду, а осада, если она продолжалась больше, чем несколько дней, была утомительной операцией, которая требовала применения артиллерии и штурмов, приводящих к большим потерям. Если же граф Жан не выйдет, осада будет еще дольше. Малые крепости, если они не господствуют над речными переправами, можно было обходить стороной, держась вне досягаемости лучников и стараясь избегать потерь. Но Тулуза была не такой. Это был главный город целого края, перекресток многих путей сообщения, естественное место сбора французских войск и единственное место, где можно было переправиться через Гаронну; ее гарнизоном командовал человек, который «притеснял» подданных Англии так, что это стало поводом (а возможно, и настоящей причиной) выбора направления, в котором двигались английские войска. Обойти Тулузу, если бы это и было возможно, было бы неосторожно с военной точки зрения. И в любом случае это было невозможно, поскольку путь дальше на восток преграждала большая река. Если конный набег был слишком приятен, чтобы его прекратить, армия могла повернуть на север, юг или запад. Но идти на восток она не могла.

Решение англичан было отчаянно смелым В случае неудачи потомки стали бы их презирать за него. Но оно оказалось удачным, и историки не замечают его, поскольку вся кампания не представляет интереса с военной точки зрения. Оно было трижды дерзким. Во- первых, англичане должны были пройти мимо большого укрепленного города, то есть оставить в своем тылу мощный гарнизон противника возле единственного целого моста и принять на себя весь связанный с этим риск. Во-вторых, им нужно было переправиться через большую реку без моста и при этом перейти две реки за один день, а перед этим еще пройти десять миль. В-третьих, переправляться нужно было в местах, где Жан д'Арманьяк — если бы у него хватило решимости — мог поставить на противоположном берегу лучников и тяжеловооруженных конников, которые могли поражать солдат противника, когда они будут переправляться через реку, а затем выбираться на берег,

Англичанам были необходимы быстрота, отвага, дисциплина — и вдобавок удача. Среди них не было ни одного, кто бы знал, где находится брод, но, по милости Бога, они его нашли, написал Венгфельд. Англичане нашли брод (вероятно, между Рогом и Пенсагелем, немного выше слияния рек), привели войска к нему, пройдя десять миль, переправили людей, коней и груженые телеги через большую реку, прошли еще около двух миль, вошли в более узкую и быструю реку Арьеж, переправились и через нее тоже и остановились лагерем в Лакруа-Фальгарде. Принц говорил, что эти две реки «было очень тяжело и трудно перейти», и признал, что его армия понесла при этом потери. Бейкер описывает Гаронну как «быструю, каменистую и устрашающую реку», а река Арьеж, по его словам, была «еще опаснее Гаронны». Венгфельд объясняет, как обстояло дело. «Наши враги, — пишет он, — разрушили все мосты по одну и по другую сторону от Тулузы, кроме одного, который находится в Тулузе, потому что река протекает через этот город. В городе, — продолжает он, — находилось большое войско, но английские войска все же сумели пройти мимо».

Дерзкая отвага выручила англичан. Жан д'Арманьяк, вероятно, не мог даже представить себе такого — ведь, по словам Бейкера, «никогда до этого дня конное войско не переправлялось через эти воды. Вот почему жители этого округа, охваченные паникой, по характеру невоинственные оттого, что считали себя в безопасности за своими реками, не знавшие, что делать и куда бежать, не оказали сопротивления». Не оказал сопротивления и сам Жан. Всего за один день обстановка полностью изменилась. Принц теперь мог, если бы пожелал, проникнуть в глубь Лангедока. Это было памятное достижение, которое и теперь достойно внимания.

Ночь после этого смелого маневра измотанные люди принца провели в Лакруа-Фальгарде[38]. Возможно, их командиры обдумывали возможность напасть на Тулузу с юга и отказались от этого. Очевидно, они ограничились незначительной демонстрацией силы там, откуда уже были видны городские стены (возможно, это была усиленная разведка), и, конечно, разграбили и сожгли окрестности Тулузы. Но главной задачей английских военачальников было движение дальше на восток, и, хотя нет свидетельств, ясно говорящих о том, что у них была ясная цель, они шли в восточном направлении по Южной Франции еще неделю. «Страна Тулуза» описана как «очень богатая и обильная». Три корпуса часто действовали раздельно, выполняя каждый свою задачу, и потому англичане легко захватили много малых городков и маленьких крепостей. Главный маршрут указан Бейкером. В четверг (29 октября) армия прошла через Кастане и в тот же вечер стала лагерем на берегу реки Эр в Монжискаре. Этот город был захвачен силой, и армия понесла при этом потери. Он, конечно, был разграблен и сожжен. Фруассар рассказывает об этом в своем обычном стиле, а затем добавляет несколько неожиданных для него слов сожаления о судьбе мужчин, женщин и детей этого города. Два шпиона, схваченные в городе, рассказали, что коннетабль Франции в это время находился в Монтобане и надеялся, что армия принца станет осаждать Тулузу и надолго задержится возле нее.

На следующий день (30 октября) принц вел свои войска по древней, проложенной еще римлянами Домициевой дороге, через Базеж и Вильфранш, до Авиньона. Жители бежали из этого города еще до прихода англичан, и армия принца остановилась в нем на ночь — одни части в самом городе, другие в пригородах. Некоторые из богатых горожан укрылись в замке, но он был взят штурмом, и они оказались в плену. За этим последовали обычные грабежи и разрушения; здесь и в Монжискаре солдаты сожгли также несколько ветряных мельниц[39].

В субботу (31 октября) армия сожгла Ма-Сент-Пюэль с августинским аббатством и дошла до большого города Кастельнодари, который был слабо укреплен, но стойко защищался. Он был взят штурмом, и солдаты принца устроили при этом настоящую бойню. Жителей города захватили в плен и стали требовать с них выкуп, а с теми, кто отказывался платить, обходились очень грубо[40]. В воскресенье (1 ноября, День Всех Святых) армия отдыхала, но часть солдат вышла в поход; они овладели каким-то городом, жители которого купили себе безопасность за 10000 золотых флоринов. Затем город и замок Кастельнодари были сожжены, и вместе с ними солдаты принца сожгли церковь, два монастыря (миноритов и кармелитов) и больницу Святого Антония. Понедельник (2 ноября) армия провела в пути: она прошла через Сен-Мартен-ла-Ланд, Лаборд и Вильпинт до Альзона; во вторник (3 ноября) она дошла до Каркасона — крупного города и большой крепости.

В нем — так же, как и в некоторых других городах Южной Франции — жилища людей и укрепления, предназначенные служить им военной защитой, были разделены пространственной преградой. Город (le Bourg) Каркасон — богатый, большой и беззащитный — стоял на левом берегу реки Од, а крепость (le Cite) — на правом; берега соединял каменный мост, и он не был разрушен. В городе были большие запасы вина и продовольствия; в нем собрались беженцы из всех соседних сельских местностей, а когда армия принца подошла ближе, очень многие из этих людей, взяв с собой что могли из своих ценных вещей, перешли в крепость, где горожане уже сложили на хранение многое из того своего имущества, которое могли перенести.

На основании своего прежнего опыта военачальники английской армии могли решить, что этот город можно занять без большого труда; и сам принц, и Бейкер в своих коротких рассказах подразумевают, что армия вошла в почти безлюдный город и разместилась в нем, не встретив сопротивления. Однако Фруассар утверждает, что поперек улиц были протянуты цепи; что легковооруженные пехотинцы с копьями и маленькими круглыми щитами очень упорно сопротивлялись нападавшим, но английские конники спешились и, развернув знамена и стяги, перепрыгивали через цепи с мечами в руках и сражались с ополченцами, а лучники в это время выпускали целый ливень стрел во вражеские щиты, и в конце концов пехотинцы отступили через мост в крепость. Возможно, это было преувеличенное описание незначительной стычки. Разместившись в городе, английская армия чувствовала себя в безопасности и имела много еды и вина.

Однако оставалась еще огромная крепость на холме, которая возвышалась на 150 футов над мостом и была одним из самых грозных достижений военного строительства в то время. Два ряда башен и высоких стен окружали эту крепость, которая господствовала над восточным выходом из города. Имея достаточный запас продовольствия, ее защитники могли выдерживать осаду много месяцев. А такая долгая остановка была несовместима с конным набегом. К тому же английская армия, которая смогла, несмотря на разрушение мостов, переправиться через Гаронну и Арьеж, вполне могла найти способ переправиться и через Од, если будет принято решение идти дальше на восток. Она даже могла перейти реку по каменному мосту, правда рискуя попасть под град стрел из замка. При этом англичане наверняка просчитывали последствия — то, что могло произойти, если у них за спиной будут находиться большие силы французов. Принцу было вовсе не обязательно захватывать каркасонскую крепость, однако это увеличивало и безопасность его войск, и его богатство, и его престиж.

Нужно принимать во внимание и еще один фактор. Жители Каркасона, хотя и покинули его, были близко; они не могли помешать уничтожению своего города, но могли начать переговоры об уплате денег за то, чтобы англичане пощадили их город. В течение среды и четверга (4 и 5 ноября), когда английская армия отдыхала, представители обеих сторон обсуждали условия такого соглашения. Каркасонцы предложили 250000 золотых экю за то, чтобы город не предавали огню. Вместе с их предложением принцу была передана просьба местного духовенства, чтобы он не позволил своим людям сжечь город и вообще причинить ему какой-либо ущерб; но ни горожане, ни представители духовенства не могли вести переговоры о сдаче[41].

Предложение было отвергнуто, и причины этого заслуживают более подробного рассмотрения. Обещанная сумма была огромной — гораздо больше того, что горожане могли заплатить сразу, и, вероятно, больше, чем они могли (в той обстановке, которая сложилась в Лангедоке осенью 1355 года) быстро собрать с помощью займов. Бейкер не говорит, что эта сумма была слишком мала. Он считает, что это было не столь важно. Велика она была или нет, задачей принца было прежде всего не собирать деньги, а демонстрировать справедливость своего дела. Бейкер также считает, что те, кто находился в каркасонской крепости, так упорно сопротивлялись не потому, что хранили верность королю Франции, а потому, что боялись его мести. Хотя эти предположения сформулированы расплывчато, они заслуживают рассмотрения в контексте всей ситуации. Французы вполне могли рассуждать так: хотя сейчас принц — грозная сила, конный набег — событие временное; раньше или позже французская власть будет восстановлена (как в Нормандии в 1346 году), и поэтому сопротивляться (в разумной степени) для них в конечном счете лучше, чем сдаться. Крепость была неприступной, время работало на его защитников, не было никаких оснований сомневаться в верности гарнизона французской короне, а принц был обязан помнить, что французские войска, несомненно, идут ему навстречу. Поэтому англичанам пришлось с огромной неохотой примириться с тем, что они не получат эту огромную военную добычу.

Должно быть, при этих обстоятельствах любая сделка по поводу торговой части города была неприемлема. Принц хорошо понимал, что многие люди в его армии шли в бой ради денег, но у него самого могли быть более высокие — или просто иные — побуждения. Более того, хотя противоречивая природа человеческих дел и заставляла принца, из соображений целесообразности, смотреть сквозь пальцы на многое, что было обычным в войсках, сам он до этого ни разу не был участником такой грязной сделки, как та, которую ему предложили.

С точки зрения претензий Эдуарда III, Черный принц должен был считать жителей Каркасона подданными своего отца, а поскольку они сопротивлялись — мятежниками и, следовательно, врагами отца. Как представитель короля Эдуарда III, принц не мог торговаться с ними и с высокомерным презрением отверг их предложение.

Больше нельзя было тратить ни минуты. Были отданы распоряжения сжечь город в пятницу утром с обычным указанием щадить имущество Церкви. Но город был разрушен полностью.

Фруассар пишет, что армия перешла Од по мосту, и, когда она проходила у подножия того холма, на котором стоит каркасонская крепость, на нее обрушились огромные камни из стоявших в крепости метательных орудий. Возможно, он имел в виду только одно подразделение армии принца. Попытка провести всю армию этим путем маловероятна. Бейкер пишет, что армия «отступила» (recessit) и шла в тот день по «трудным для продвижения, каменистым и болотистым» местам. Она двигалась уже не по Римской дороге, а по левому берегу Ода и вскоре шла уже вдоль южной оконечности озера Марсейет. Солдаты принца сожгли Треб и опустошили местность вокруг него; место для ночлега армия нашла или добыла себе в Рюстике (6 ноября). Обойдя озеро Марсейет, войска принца прошли через город Серам (который они не разрушили, потому что он принадлежал другу принца) и достигли Канет (7 ноября). В воскресенье (8 ноября) армия переправилась через реку Орбьё, разделившись для этого надвое: часть войск перешла реку по недостроенному мосту в Вильдене, а другая часть воспользовалась бродом в Рессак-д'Оде. После этого, пройдя через холмы между Муссаном и Бизане, армия дошла до Нарбона.

Этот прославленный город, который был знаменит уже во времена римлян, играл большую роль в торговле, но канал, который связывал его с морем, постепенно заиливался, и для крупных морских судов доступ в город становился все труднее. Потеряв часть своего значения как морской порт, Нарбон все же оставался процветающим центром торговли и находился в богатом краю. Через тот рукав Ода, который, хотя количество воды в нем сокращалось, по-прежнему протекал через город, были переброшены каменные мосты.

Нарбон был похож на Каркасон тем, что в нем город и крепость тоже располагались на противоположных берегах реки. Крепость была хорошо укреплена, в ней находился гарнизон и были метательные машины, способные обстреливать город. Об этом городе говорили, что за его стенами хранится много золота, серебра и драгоценных камней и, кроме того, в нем живут богачи, которых можно захватить в плен и получить большой выкуп. Но эти сокровища и выкупы можно было добыть, только осадив город.

Когда армия принца приблизилась к Нарбону, женщины и дети перешли в крепость. Вторгшаяся армия ворвалась в город, расположилась в его домах и воспользовалась находившимися в нем большими запасами еды и вина, но в город стал ночью и днем сыпаться град снарядов из баллист, стоявших в крепости. Одной из жертв этого обстрела стал Жан де Помье. Стало ясно, что английская армия не может долго оставаться в городе, иначе понесет серьезные потери. В понедельник и вторник англичане и их союзники несколько раз пытались штурмовать крепость, и приступы были мощными, но стойкие защитники отбили их все. После этого нападавшим пришлось отступать. Город был подожжен, и солдаты вышли через горящие дома на открытую равнину; нарбонцы пошли следом за ними и сумели отбить и разграбить некоторое количество повозок из обозов принца. Отступая, английские солдаты увели с собой видных жителей Нарбона, которых принц взял в заложники. Им пришлось дойти с армией принца до Кюксак-д'Ода; там те, кто смог уплатить достаточно большой выкуп, были отпущены, а остальные казнены.

Отступление от Нарбона (10 ноября) стало серьезным испытанием для армии, которая перед этим столько времени легко шла по французской территории. Поскольку невозможно установить, какую конечную цель ставили перед собой англо-гасконские военачальники, и даже была ли у них определенная цель, то у нас нет возможности и полностью реконструировать ситуацию, с которой они столкнулись. Гасконские сеньоры просили короля Эдуарда прислать сына в Гасконь и настояли на том, чтобы этот сын организовал нападение на Арманьяк; теперь их желания были исполнены. По власти французского короля был нанесен удар: дерзкий набег вражеской армии в глубь его страны нанес большой урон его подданным. Страх перед приближающимся войском принца распространился по всему югу Франции, так что жители Монпелье и даже Авиньона стали готовиться к защите. Итак, друзья Англии были вознаграждены, врагам нанесены обида и урон; можно предположить, что это стало осуществлением некоторых задач похода. Что касается рыцарей и лучников, то многие из них проехали или прошли около трехсот миль от своего дома до английского морского порта. Теперь они проделали примерно такой же путь от французского порта в глубь Франции и все это время кормились обильными запасами плодородного края и обогащались грабежом. Они ни разу не встретили по-настоящему серьезного отпора. Но это не могло продолжаться долго: французский король не мог позволить своим врагам безнаказанно разорять эти земли. К тому же была уже почти середина ноября. Приближалась зима, когда даже выносливым воинам нужен теплый кров на ночь.

Из нескольких различных источников почти одновременно поступили сообщения, что король Эдуард III высадился во Франции, что папа римский желает связаться с принцем и что французская армия собирается за спиной у принца и его людей. Прошло совсем немного времени, и стало известно, что французские войска движутся от Монпелье.

Два епископа, прискакавшие верхом из Авиньона, прислали посланца просить об охранной грамоте, передав просьбу папы, чтобы принц вступил в переговоры с королем Франции. Такая просьба была частью той политики, которую папа вел все это время. Оказалось, что он отправил письма всем четырем графам и другим людям из окружения принца, а также Жаку де Бурбону, Жану де Клермону и другим французским аристократам, и в этих письмах просил представителей обеих сторон использовать их влияние, чтобы добиться перемирия. Более того, у принца были полномочия, чтобы заключить перемирие. Но время для просьбы было выбрано неудачно. Епископам было сказано, что они должны обсуждать это с королем Эдуардом III, и в письме, написанном спустя две недели, принц описал это событие, подчеркивая, что поступил правильно с точки зрения процедуры.

Правильным было и важное политическое решение, касавшееся подчиненной ему армии. По словам пленных, французская армия наконец выступила в поход и шла навстречу англо-гасконской армии по направлению к Нарбону. «Мы посовещались о том, не лучше ли будет отступить, и снова повернули, чтобы встретить их».

Из Нарбона — самой восточной точки своего похода, войска принца направились к северу. Они задержались перед Кюксак-д'Одом (который был укреплен), полностью уничтожили Увейян (11 ноября), а один отряд начал осаду Капестана. Были начаты переговоры об уплате денег за то, чтобы город был пощажен, но в это время пришло сообщение, что французские войска уже близко, к западу, и еще одна французская армия идет с востока от Бокера. Совет принял решение прекратить осаду Капестана, и английская армия повернула на запад.

Она изменила направление пути, но не способ действий. В данный момент людям принца цель была совершенно ясна — дойти до болотистого края возле Бордо с таким количеством добычи, которое солдаты могут везти и нести, не создавая опасности для себя. Но образ действий оставался прежним — обычным для войска во время рейда. Разорение вражеских земель продолжалось. Маршрут следования подсказывали то благоразумие, то дерзкая отвага. Были дни голода и неудобств, но были и дни праздников и изобилия. Так армия вернулась по собственным следам назад к своей базе.

Уходя от Капестана, английские военачальники ожидали, что французская и английская армии встретятся в бою в течение трех следующих дней, и в городе Оме (12 ноября) они узнали, что офицеры графа Арманьяка действительно провели там предыдущий день. Почему Арманьяк не остановился и не вступил в бой, можно лишь догадываться. Вопрос о том, мог ли принц, отступая в сторону Каркасона, догнать французов, тоже приходится оставить без ответа. В среду (11 ноября) английская армия совершила очень трудный переход по каменистым дорогам, где не было ни еды, ни воды, чтобы ее приготовить. У англичан были только вино и растительное масло, так что лошадей поили вином. Выйдя из Ома, армия разделилась на отряды. Были захвачены город Пепьё и замок Редорт; основная часть армии провела ночь (12 ноября) в Азийе, где англичане разграбили большие запасы вина (муската).

Каким путем шла армия 13-го и 14-го числа, установить крайне трудно. По данным Бейкера, переход 13-го числа был длинным и весьма утомительным. Путь армии по-прежнему пролегал по каменистым дорогам, где нельзя было достать воды, и закончился стоянкой, которая превратилась в мучение из-за отсутствия воды и крыши над головой. 14-го числа, по его же словам, армия пересекла свой прежний маршрут. К воскресенью (15 ноября) путь английской армии для историков опять совершенно ясен. Автор самого нового французского исследования на эту тему считает, что из Азийе принц, твердо решивший не вступать в соприкосновение с армией Арманьяка, повернул на север через Си- ран, Лаливиньер, Вентажу, Пейрак, Вилалье, Конк и на ночь субботы (14 ноября) разместил свои три корпуса лагерем в разных местах возле Пеннотье. Это значит, что он прошел севернее Каркасона[42].

На следующий день (воскресенье, 15 ноября) часть его армии пошла на запад по хорошей дороге через богатый равнинный край, прошла Монреаль и ускорила свой шаг потому, что принца должны были принять в огромном доме религиозного общества братьев-проповедников в Сент-Мари-де-Пруй. Здесь принц и многие из его свиты были приняты в братство, и братьям была подарена очень большая сумма денег, подарок от имени принца преподнес Ричард из Леоминстера — один из английских братьев-проповедников, которые сопровождали экспедиционную армию.

В это время другая часть армии двигалась по кругу в южном направлении; она разграбила и сожгла Лиму, Ласер, Фанжо (где было двадцать ветряных мельниц) и Вилласавари.

Объединившись, армия в понедельник (16 ноября) дошла до Белпеша, где город и замок стояли на большом удалении друг от друга. Город был захвачен, замок сдался. Но Белпеш не сожгли потому, что он принадлежал графу де Фуа.

Во вторник (17 ноября) армия принца, двигаясь на запад, достигла долины реки Эр, куда уже дошла новость о приближении принца. Братья-проповедники в Пруе приготовили все, чтобы оказать ему гостеприимство, и ждали его. В этот день граф де Фуа тоже ждал принца и дружески принял его в аббатстве Бульбон. Граф и принц провели несколько часов вместе в поездке верхом; ехали они вниз по течению, в основном по владениям графа, и, по словам Бейкера, «из уважения к графу и его соседям в тот день был запрещен огонь».

Армия снова переправилась через Арьеж; ее главные силы остановились лагерем в Мирмоне и позже сожгли его. 18 ноября армия после короткого перехода оказалась на берегу Гаронны возле Монто, где в обычное время была паромная переправа. Паромы, разумеется, были убраны оттуда, но англичане, к изумлению местных жителей, повторили подвиг, совершенный три недели назад. В это время лил сильный дождь, и они впоследствии узнали, что, если бы они пришли туда на день позже, вода поднялась бы так высоко, что переправиться было бы невозможно. Бейкер объясняет успех этого второго рискованного предприятия божьим промыслом. Не останавливаясь на отдых, англичане поднялись вверх по левому берегу. Один их отряд снова переправился через Гаронну, занял Маркефо и вернулся, а остальная армия, двигаясь вперед, дошла до Карбона, взяла его штурмом и остановилась в этом городе на ночь. Должно быть, англичане промокли и устали.

Дождь прекратился, и в четверг (19 ноября), в тихий ясный день, англичане отдыхали. Это была первая настоящая остановка с тех пор, как они вышли из Нарбона, и, учитывая, как много сил потребовали переходы и труды в предыдущие дни, им была нужна передышка для восстановления сил.

Теперь англо-гасконская армия стояла лагерем западнее Гаронны, и начался новый этап военного противостояния. Жан д'Арманьяк не пошел к ней навстречу, не послал своих людей вверх по течению, чтобы помешать противнику перейти какую-либо из двух устрашающих рек, не принял никаких мер, чтобы замедлить движение вражеской армии, которая по-прежнему продолжала выполнять свою задачу разрушителя в нескольких милях от больших укрепленных городов — Каркасона и Тулузы. Теперь он не мог преградить англичанам путь на Бордо, но мог бы осложнить им обратный путь, нападая на отдельные отряды, разрушая мосты, совершая налеты на арьергард. Жан д'Арманьяк делал это, но у нас слишком мало данных для того, чтобы реконструировать его тактику — несомненно, оппортунистическую — или оценить ее результаты. Можно лишь сказать, что его действия сделали задачу принца гораздо труднее.

Трудности принца были вызваны временем года и грузом добычи, которую захватили его люди. В это время световой день был уже коротким, а погода — зимней. Дороги раскисли, вода в реках поднялась, а принц не мог надеяться найти где-нибудь целый мост; однако он должен был как можно скорее отвести своих солдат на зимние квартиры — под крыши и в тепло, не поддаваясь искушению отбросить нападающего противника назад, к Тулузе. Прежде всего было необходимо выбрать для отхода подходящий маршрут.

Каждодневные решения, особенно выбор маршрута и мест для остановки, зависели от данных разведки. Средневековые военачальники, конечно, использовали отряды войсковой разведки, «скороходов», разведчиков, шпионов и добывали информацию от пленных. (Фруассар рассказывает, что одного пленного шотландца «допрашивали так жестоко, что из страха за свою жизнь» он выдал план своего предводителя. Но, с другой стороны, именно пленный француз, чтобы получить награду, указал королю Эдуарду III важнейший брод Бланшетак, что позволило армии короля переправиться через Сомму.) У принца были все эти источники информации, а также местные проводники. Два конюха показали ему дорогу из Касте-ан-Дорт в начале рейда. Однако у него был и «проводник по Гаскони» Арнольд Бернар, который в конце кампании получил за свои услуги 9 l.[43].

Дорога, по которой армия принца прошла от Карбона до Бордо, вполне могла быть лучшим возможным маршрутом. Бейкер хвастливо пишет о нескольких стычках и небольших боях, но за этими словами чувствуются и тяжесть пути, и решимость принца избегать крупномасштабных операций. Кроме того, он, хотя и коротко, говорит о трудностях перехода через реки. Через саму Гаронну армия переправилась легко, как на смотру (equites singuli, successive… transierunt) (по-латыни: «всадники переправились по одному, друг за другом». — Пер.).

На ее притоках люди принца, разойдясь вдоль берега, пытались переправиться наугад там, где считали это возможным (transierunt districte…; cum districcione magna (лат. «переправились в суровых условиях; с большими помехами. — Пер.). В одном месте он ясно говорит о надежде, что река, которую перешла английская армия, станет преградой между ней и противником. И были три очень плохих ночи — две в безводных местах и третья на месте, куда англичане и их союзники пришли очень поздно и провели ночь в ожидании битвы. С четверга 19 ноября до воскресенья 29 ноября у армии был всего один день отдыха, а среднее расстояние, которое она проходила за день, равно примерно двадцати милям. Такая частота отдыха и длина переходов не сильно отличается от того, что было в начальной части похода, но если сделать поправку на новые условия, это означает, что и людям, и лошадям в эти дни пришлось очень нелегко.

В пятницу, субботу и воскресенье (20, 21, 22 ноября) происходили соприкосновения между подразделениями английской и французской армий. Французские войска вышли из Тулузы — вероятно, с намерением атаковать англичан во фланг или оттеснить их обратно к реке. Известие об этом достигло лагеря англичан в ночь с четверга на пятницу. По словам принца, Жан д'Арманьяк, коннетабль Франции, маршал Клермон и вся французская армия стояли лагерем на расстоянии меньше чем двух лиг от английского арьергарда. По словам Бейкера, было известно, что французская армия делилась на пять сильных колонн. В пятницу утром отряд в восемьдесят копий под командованием Бургерша, Одли, Чендоса и Ботетура был послан на разведку, и во время стычки с противником захватил в плен более тридцати французских рыцарей (в том числе графа Коменжа), убил многих возчиков из французского обоза и уничтожил значительные запасы продовольствия. После этого большой отряд французских войск отступил, причем не в сторону Тулузы, а к западу. Позже в тот же день англичане обнаружили нескольких французских солдат в церкви в Мовезене и отнеслись с уважением к праву убежища (отняли у французов оружие и коней, но не увели их самих в плен ради выкупа). Однако большинство французов отступало за реку Сав; затем они разрушали мосты и, оказавшись в безопасности, стали лагерем на берегу этой реки у Ломбеса и Совтерра. Оттуда французы, освещенные огнем своих костров, были видны англичанам, лагерь которых находился на восточном берегу, «но между ними и нами была большая глубокая река».

На следующий день (21 ноября) эти французские войска отошли на север. Англичане, которые по-прежнему находились восточнее Сава, под проливным дождем дошли по узким и трудным дорогам через долины Оссонна и Сава до Орада, а в воскресенье (22 ноября) английская армия пересекла свой прежний путь (дорогу из Оша в Тулузу), перешла вброд Сав и, когда стало темнеть, была уже возле Жимона. Однако здесь французские войска смогли их задержать. Они занимали выгодную позицию на холме рядом с городом и не подпускали к нему англичан до полуночи. Во время этой остановки часть английских войск была послана на пять миль выше по течению и овладела Оримоном. В нем основная часть войск неуютно провела ночь, но авангард англичан провел несколько оставшихся у него часов отдыха в Селимоне. Французы увели английскую армию с самого короткого пути к ее цели и не сдали Жимон. Враждующие армии были достаточно близко одна к другой, чтобы снова вступить в сражение.

И несомненно, что англичане ждали этого нового сражения. На следующее утро (23 ноября), еще до восхода солнца, они оставили свой обоз в Оримоне, а все боевые силы армии выстроились для битвы в поле. Так они простояли много часов, пока отряд разведчиков не принес известие, что основная часть французской армии ночью отступила от Жимона. Сама крепость имела небольшой гарнизон, но была достаточно мощной для того, чтобы выдержать долгую осаду.

Совет принца собрался, чтобы определить линию поведения. «И поскольку мы понимали, что они не желают сражаться, было решено, что нам следует продолжать наш путь». Но английская армия еще не могла отдохнуть. Англичане перешли две реки — Жимон и Арратс — и во вторник (24 ноября) после долгого дневного перехода вынуждены были разбить лагерь на голой равнине. Здесь у них снова не хватало воды. Лошади, которым было разрешено утолить жажду вином, пали, и перевозка грузов стала еще трудней. Противник по-прежнему шел за англичанами следом, и их разрозненные отряды лишь с большим трудом сумели переправиться через реку Жер. Они надеялись, что при таком подъеме воды эта река послужит препятствием для противника. Затем англичане ворвались в Режомон (25 ноября) и отдохнули там — впервые с тех пор, как покинули берег Гаронны (четверг, 26 ноября). Здесь захваченный ими в плен человек из французской армии рассказал, что между Жаном д'Арманьяком и коннетаблем Франции были большие разногласия и коннетабль упрекал графа за бездеятельность и за то, что действия его войск не дают достойных результатов.

В пятницу (27 ноября) были еще один долгий переход и трудная переправа через реку Баиз. Утром в субботу (28 ноября) англичане из своих нескольких лагерей к югу от Кондома сошлись вместе, чтобы переправиться через реку Ос, и вошли в поросшие густыми лесами земли на западной границе Арманьяка.

Наконец армия добралась до болотного края, и враги перестали преследовать ее. Как ни тяжелы и опасны были последние этапы ее марша, это не всегда мешало операциям по разорению территории противника: чтобы сжечь город, времени и сил нужно немного. Орад был сожжен, Режомон пришлось захватить силой, и потому (ideo, пишет Бейкер) его тоже сожгли.

Но теперь поход закончился. Знамена были свернуты. Быстро было выполнено все необходимое, чтобы отпустить по домам гасконские части армии. Перед уходом гасконцев принц пообещал им на следующее лето новую военную экспедицию и еще больший «доход». Они выразили свое удовлетворение и желание следовать за ним.

После этого всем беарнским войскам и многим из гасконцев было разрешено вернуться домой.

Ночь субботы (28 ноября) и воскресенье (29 ноября) английские и валлийские войска провели в Мезене. Теперь было и не нужно, и запрещено добывать продовольствие силой. За приобретенные хлеб, сено и овес было заплачено. Жечь дома, разумеется, тоже было запрещено, и за один сгоревший дом была выплачена компенсация. Понедельник прошел в долгом марше через болотный край до Кастельжалу. Во вторник (1 декабря) армия продолжала идти вперед через леса; одна ее часть (которую вели платные проводники) направлялась в аббатство Монпуйян, а другая прямо в Лa-Реоль.

В Ла-Реоле совет принца на формальном заседании выбрал место для зимних квартир армии, а еще через несколько дней принц был в Бордо.

Что касается добычи, хотя Фруассар преувеличивает ее количество и считает гасконцев очень алчными, он не сообщает никаких подробностей о ее распределении. Вероятно, многое из того, что было захвачено, считалось личной собственностью участников экспедиции. Фруассар лишь подводит итог: «Вы должны знать, что в этом походе принц и его люди получили большую выгоду», и именно об этой выгоде принц говорил в своем прощальном обращении к гасконским воинам.

Оценки характера и важности этого конного набега сильно отличаются одна от другой. Хотя почти все источники английские (или, как хроники Фруассара, написаны с большим сочувствием делу англичан), бесспорно, что англо-гасконская армия прошла от Бордо до Нарбона, и что ущерб, который она причинила, был очень большим, и что никакие французские войска не оказали ей серьезного сопротивления. Однако существуют разные точки зрения на цель экспедиции, примененные в ней средства и бездействие французских военачальников.

Эти разногласия в значительной степени вызваны двумя обстоятельствами. Во-первых, для некоторых людей все эти события кажутся парадоксальными. Большая армия прошла сотни миль по «вражеской» территории и ни разу не вступила в большое сражение. По их мнению, такую операцию нельзя с полным правом считать военной. (Военные историки в большинстве случаев оставляют ее без внимания. Оман посвятил ей всего две строки.) Более того, эта армия, полностью снаряженная для войны, тратила свои силы на грабежи и разрушения. Такие действия оскорбляют нравственные чувства современного человека, а потому он осуждает весь поход целиком. А человек, который и по своему положению в обществе, и как владелец своих земель, естественно, должен был стать защитником разоряемого края, а по должности, полученной от короля, был этим защитником официально, смотрел, как вражеская армия делает свое злое дело, и не выступил против нее. Его поведение кажется необъяснимым.

Второе (менее важное) обстоятельство связано с характером французских исследований этого похода. Французские ученые очень тщательно изучили передвижения принца по их родным краям, сделали очень много для идентификации названных Бейкером мест и потому установили маршрут армии точнее, чем это смогли бы сделать английские исследователи. Однако их исследования, выигрывая по части подробностей, несколько проигрывают в широте охвата темы. Занимаясь только исследованиями действий английских войск на небольших территориях, французы не видят широкий национальный и даже международный фон похода.

Но увидеть поход принца с нужной точки зрения возможно лишь на фоне всей англо-французской войны. Поэтому мы повторим здесь то, что было раньше сказано нами о целях его армии.

Поход на юге был частью наступления на Францию с трех сторон, которую задумали король Эдуард III и его советники. Хотя в документах не отмечено, какие функции должна была выполнять каждая из трех армий (и, возможно, ум обычного современного человека не сразу понял бы это распределение), следует полагать, что стратегически эти армии были частями одного целого. Во всяком случае, Франция на юге была так же уязвима, как на севере, и удар из Бордо мог быть (поход принца это доказал) таким же результативным, как удар из Кале или высадка английских войск в районе мыса Аг на полуострове Котантен в Нормандии с последующим наступлением в глубь Франции (то, что сделал Эдуард III в 1346 году. — Ред.). Если бы он совпал по времени с действиями других английских армий, то отвлек бы французские силы из Северной Франции. Это было военное средство для достижения большой политической цели — полного суверенитета английского монарха над юго-западными областями Франции, которыми он, по его собственному заявлению, правил независимо от французской короны (цель Эдуарда III в начавшейся Столетней войне была другой — занять французский трон. — Ред.).

Имея эту общую цель и Бордо в качестве базы, советники принца решили, что первый удар надо нанести по графству Арманьяк. Это было бы возмездием упорному противнику англичан и показало бы, как сильна Англия. План их действий можно в основных чертах понять по финансовым документам. Жалованье и иные выплаты были произведены на полгода вперед, и были даны гарантии, что они также будут выплачены и за следующие полгода. Значит, огромная машина войны была приведена в действие не просто для десяти дней похода с целью разорения одного графства. Военное и финансовое обеспечение кампании было рассчитано на гораздо больший срок. Урок, преподанный в Арманьяке, мог быть пронесен гораздо дальше в глубь французской территории. К тому же военачальникам, преподавшим его, нравилась эта работа. Они не только не уклонялись от боя, а искали его (когда противник был слабее; в конце похода англичанам не раз пришлось уклоняться от сражения. — Ред.). Они шли прямо к Тулузе, ждали целый день в десяти милях от этого города и, несомненно, узнав от разведчиков, что Жан д'Арманьяк предложил французам остаться за городскими стенами, решили идти по главной большой дороге Южной Франции. Цель у них была по- прежнему политическая, а свою военную задачу они представляли себе смутно. Военной целью мог быть Каркасон, Нарбон, Безье, Монпелье или даже Авиньон. (Страх перед английской армией действительно распространился вдоль всего этого пути.) Выбор должен был сделать военный совет принца, в зависимости от обстоятельств. После сведений, полученных от разведчиков возле Капестана, совету стало ясно, каким будет решение: армия возвращается в Бордо, взяв с собой сколько может из той огромной добычи, которую она захватила за время похода.

Однако первоначальная цель кампании была скрыта за подробностями похода. Французские писатели считали, что и эта кампания, и кампания 1356 года имели целью только разграбление и опустошение вражеской территории, и в подтверждение этой точки зрения они цитировали месье Беллока, поскольку он утверждал, что принц считал города «добычей для грабежа». Эти суждения возникают из-за того, что средство принято за цель, но эту экспедицию финансировал Эдуард III, и его военачальники отправились в поход не для того (не только для того. — Ред.), чтобы только грабить и разорять. Если бы Жан д'Арманьяк со своим войском вышел из Тулузы 26 или 27 октября, принц, возможно, не переправился бы через Гаронну (скорее всего, он был бы разбит, и французы могли бы не сохранить и Тулузу. — Ред.). Твердое решение Жана бездействовать облегчило вторгшемуся врагу его самые худшие дела, лишило обе стороны военной славы и придало походу вид, который ввел потомков в заблуждение.

Теперь мы в состоянии взглянуть на кампанию принца как на единое целое. Как военная операция она была успешной: армия прошла четыреста миль по вражеской территории, систематически уничтожая все на своем пути, и почти беспрепятственно. Если французские войска не потерпели решающего поражения, то лишь потому, что не осмелились выступить против вторгшегося противника (в полевом сражении; защита крепостей велась. — Ред.). Этот поход принес мало военной славы англичанам, но очень унизил французов. То, что кампания принца «не привела к завоеванию территории», верно, но это не столь важно: завоевание земель не было ее целью. Мнение, что «предприятие принца было нелепостью», нам незачем обсуждать, поскольку оно основано на неверном представлении о походе. То, что его кампания не имела стратегического плана, в какой-то степени верно, но это можно сказать почти обо всех военных действиях XIV века.

С политической точки зрения кампания тоже была успешной: она упрочила и усилила верность королю Эдуарду его гасконских подданных, и они были готовы выступить в такой же поход в следующем году.

Англичане были довольны кампанией принца и еще в одном отношении — с точки зрения ее последствий для Франции. Край, по которому прошла англо-гасконская армия, был богат, и его жители платили большие налоги. Полное уничтожение Каркасона, почти полное Нарбона и примерно двадцати других городов означало значительное уменьшение доходов французской короны. Для советников принца эта сторона дела, которую подтверждали счета налоговых сборщиков, найденные в этих городах, была очень хорошим результатом.

И наконец, очень многие участники похода обогатились за счет награбленной добычи и денег, полученных в качестве выкупов или за отказ от нападения. Выгода государства совмещалась с выгодами отдельных людей. Служба у принца приносила хорошее вознаграждение.

Что касается способов ведения войны Черным принцем, французские критики осуждают его в основном по двум причинам: за то, что он избегал сражений, и за то, что среди его методов были грабеж и разрушения. Отсутствие сражений в осеннем chevauchee мы уже обсудили. Виновником этого был Жан д'Арманьяк. Но в ту эпоху были и другие примеры нежелания ставить все на кон в решающем сражении. Например, странный случай в Бюиронфосе (на севере современного департамента Эна, северо-восток Франции. — Ред.), когда английский и французский короли договорились о дате и месте битвы, но битвы не было. И той же осенью 1355 года, когда король Эдуард III вторгся в Северную Францию, король Иоанн II Добрый не вынуждал его вступить в сражение. В 1359 году, когда Эдуард снова вторгся во Францию, дофин Карл тоже уклонялся от боя. Так что поведение Жана д'Арманьяка вполне могло быть совместимым с военной практикой его времени. Позже мы вернемся к этому вопросу.

Уклонение от осады городов было типичной особенностью рейдов. Эдуард III в своей классической военной кампании 1346 года не брал штурмом замки и укрепленные города. Он «прошел мимо сильного замка Рольбуаз» и «прошел мимо города Бове». Осада означала большую потерю времени, а штурм — большие потери среди солдат и артиллерии. Если крепость стояла на горном перевале или у моста через широкую реку, она была препятствием, которое нельзя обойти. Но военачальник, который отважно переправлялся со своими людьми через реку без моста или был готов пойти на риск и оставить у себя за спиной сильный вражеский гарнизон, нарушал общепринятые правила передвижения войск. Было бы несправедливо упрекать его за такую инициативность.

Что касается обвинений в грабеже и разрушениях, на них можно дать ответ, состоящий из трех частей. Во-первых, эти обвинения, разумеется, соответствуют действительности. Во-вторых, как отметил Перруа, если несколько тысяч солдат идут в конный набег, вступают на территорию врага и не сталкиваются с его войсками в решающем сражении, они могут только грабить: такая армия не может ни захватывать вражескую территорию, ни тем более удерживать ее как оккупационная. В-третьих, такой образ действий не был чем-то новым, принц и его люди не изобрели его специально, чтобы применить против жителей Лангедока. Как мы уже показали, это были обычные для XIV века способы ведения войны, которые считались законными и даже достойными. Принц и его главные сподвижники учились искусству ведения войны у Эдуарда III. Они «горячо желали и стремились хорошо проявить себя». Эти люди были, по сути дела, «цветом рыцарства», и многие из них были членами ордена Подвязки. Человек 1355 года не видел несоответствия в том, что «цвет рыцарства» провел воскресенье в Пруе в гостях у благочестивого братства, когда солдаты этих же рыцарей всего в нескольких милях оттуда жгли дома горожан в Лиму. Они были не лучше и не хуже, чем их современники, и, когда им поручали руководить той или иной военной операцией, они чувствовали удовлетворение и даже гордость оттого, что хорошо выполнили почти рутинную задачу. Принц писал: «Мы прошли через земли Тулузы, где сожгли и разрушили много крупных городов и крепостей, так как эта страна была очень богата и обильна; не было ни дня, когда бы мы не захватывали города, замки и крепости…»

Для Венгфельда — не солдата, а очень опытного управляющего, смотревшего на имущество как на источник богатства, — работа солдат была полезной. «С тех пор как началась эта война, — писал он, — никогда не было такого урона или разрушения, как от этого рейда». Налоги, поступавшие из края, который теперь был опустошен, по его словам, шли на содержание очень большой части французской армии. Венгфельд имел доступ к реестрам доходов захваченных городов, поэтому смотрел дальше нанесенного сегодня ущерба и видел подрыв будущего военного потенциала противника. И, продолжал Венгфельд, «мой господин не потерял за весь этот поход ни одного рыцаря или оруженосца, кроме милорда Лайла, который был убит…».

Более того, обоз, состоявший из тяжело нагруженных животных и наполненных с верхом телег, успешно доставил на английскую базу ценности, добытые в долгом походе. Как утверждает Фруассар, экспедиция принесла «большую выгоду».

С точки зрения англичан, поручение, данное принцу, было выполнено прекрасно. Врагу был нанесен огромный урон; армия вернулась на свою базу; число погибших было ничтожно, и было взято много добычи. Систематическое применение обычных методов дало обычные результаты. Смелая политика принесла успех. А если принц порой с презрением писал о том, что у его противников нет мужества, то они действительно проявили себя не слишком отважными. По понятиям того времени принц провел образцовый рейд.

Но французы смотрели на труды принца со своей точки зрения, и у них от того, что он сделал, разрывались сердца. Хотя сохранилось мало информации из чисто французских источников, она подтверждает и дополняет то, что известно из английских источников и от Фруассара. От одной стороны до нас дошли описания того, как были уничтожены процветающие города и маленькие крепости, от другой — распоряжения отстроить заново или отремонтировать то, что было разрушено. Срочность принятия этих мер и быстрота их осуществления свидетельствуют, что ущерб был катастрофическим.

Огромный пожар в Каркасоне был зажжен 6 ноября. А 22 ноября король Иоанн II прислал гражданам этого города письмо, в котором выражал им сочувствие, и в тот же день отправил графу Арманьяку приказ немедленно начать отстраивать город заново и так, чтобы в будущем он мог защититься от нападения. Чтобы собрать деньги для этой работы, король разрешил брать пошлину за ввоз товаров в этот город, и город был восстановлен к апрелю 1359 года.

Еще до наступления лета 1356 года были приняты такие же меры, чтобы отстроить заново Кастельнодари, Альзон, Лиму и Нарбон. Среди мер, целью которых было собрать деньги на восстановление, облегчить пострадавшим их участь и создать благоприятные условия для проведения работ, были использование доходов от штрафов на покрытие расходов по строительству, временное освобождение жителей пострадавших городов от уплаты многих сборов, отсрочка платежей по долгам, принудительная вербовка плотников и каменщиков и право рубить деревья в королевских лесах для постройки церквей и больниц. Отдельно упоминается восстановление мельниц и составление новых документов вместо сгоревших при пожарах. Такой большой объем восстановительных работ означает, что материальный ущерб, который понесли эти города, был огромным.

Однако самыми тяжелыми были нематериальные последствия. Вместо уничтоженных зданий можно построить новые, но воспоминания остаются. Хотя, вероятно, в Лангедоке в 1355 году не происходило ужасов, сравнимых с тем, что было в Нормандии в 1346-м, южный рейд оставил по себе более тяжелую и долгую память, чем большой поход короля Эдуарда III. Эти две кампании отличались по времени года (лето в 1346 году, осень в 1355-м), по численности и организации вторгшейся армии, по этническому составу и предыдущей истории пострадавшего населения. Армия принца была англо-гасконской, армия короля состояла почти из одних англичан. Принц, как командующий армией, в какой-то степени находился под контролем своего совета или по меньшей мере нуждался в согласии совета с его решениями; власть же короля не была ограничена ничем. Более того, в армии принца были люди, имевшие личные обиды на Арманьяка. Вполне возможно, смешанная по составу армия 1355 года, быстро выполняя свою разрушительную работу, хуже подчинялась дисциплине, чем войска короля Эдуарда III. Например, когда в 1346 году было разрушено, вопреки приказам, аббатство Сен-Люсьен (Месьен) возле Бове, король сразу же повесил около двадцати виновников этого. А принц, как свидетельствует Бейкер, был не в состоянии помешать тем, кто сжег Сейсан. Бейкер упоминает и об уничтожении церковного имущества в нескольких городах, в том числе в Каркасоне, где были явным образом отданы приказы сохранить его целым. Даже рассказы об ударах пожарами по врагу в 1355 году выглядят ярче, чем о таких же поджогах в 1346-м: описывая более ранний рейд, Бейкер упоминает о поджогах девять раз и применяет при этом одно и то же слово (comburo), а в описании более позднего рейда он говорит о них семнадцать раз, но применяет около десятка различных выражений (сожгли, начался пожар, был предан огню, сожжен дотла и т.д.).

Мы не можем сравнить поведение солдат в этих двух рейдах, но Фруассар оставил нам яркие описания того, как они грабили лангедокские города. Был грабеж хвастливый («они взяли то, что им понравилось, и сожгли остальное»), разборчивый («не брали одежду и искали только серебряную посуду и деньги») и неразборчивый («не оставалось ничего ценного. Они уносили все, в особенности гасконцы, которые очень алчны»).

Такие картины должны были жечь память тысяч людей, а если к ним добавлялись насилие и даже резня, то даже Фруассар, обычно так терпимо относящийся к солдатскому буйству и такой безразличный к судьбе гражданского населения, проявляет сочувствие. Упомянув о жестоком обращении с мужчинами, женщинами и детьми в Монжискаре, он добавляет: «это вызывало жалость». Жители и жительницы Тулузы (не пострадавшие от нападения англичан), по его словам, «упали духом, и они имели для этого все основания, потому что еще не знали, что такое война», а люди, которые жили к востоку от этого города (которые ощутили на себе всю тяжесть рейда), были «добрым, простым народом, который не знал, что такое война, потому что против них никто никогда не воевал» (во всяком случае, очень давно, на памяти нескольких поколений. — Ред.). Бейкер говорит о людях, живших по другую сторону Гаронны, примерно то же — а именно, что они были невоинственными по своей природе. Консулам Каркасона король Иоанн II прислал полное сочувствия письмо, в котором писал, что имеет полные сведения об их огромном бедствии и бесчисленных потерях. А Венгфельд, подводя итоги рейда, описывает положение так: «наши враги были ошеломлены». Эти люди, ни умственно, ни морально не готовые стойко переносить ужасы, нищету и горе, которые неразлучны с войной, увидели, как быстро движущаяся разрушительная сила ломает их большие мосты, сравнивает с землей их пригороды, грабит их запасы, сжигает их города, расхищает их ценные вещи и во многих случаях убивает таких же людей, как они сами. Эта сила двигалась вперед и опустошала все на своем пути, почти не встречая сопротивления, ее нельзя было остановить. Когда наступила зима, основными чувствами людей здесь были скорбь, растерянность и боязнь завтрашнего дня. Безжалостные враги, которые вторгались к ним, остались на французской земле и продолжали воевать даже в середине зимы; ненавистные союзники этих врагов были рядом, на расстоянии всего нескольких лиг, в Беарне и Гаскони. Недавние ужасы могли повториться вновь, если у местного населения не появится сильный защитник.

Ответственным за защиту этого края был граф Жан д'Арманьяк, которому в то время было около сорока лет[44]. В молодости он приобрел боевой опыт при защите Святого престола и участвовал в начальных этапах Столетней войны во Фландрии и Нормандии. Эту ответственность в какой-то мере разделяли с ним коннетабль Франции Жак де Бурбон и маршал Франции Жан де Клермон, военачальник войск в областях между Луарой и Дордонью. Французы быстро обратили внимание на тактику этих военачальников осенью 1355 года (и осудили ее). Месье Жанжан цитирует трех французских писателей XVII века и одного — XVIII, которые удивлялись, что этот человек, командуя армией, численно превосходившей армию принца, не атаковал противника. Ученые нашего времени тоже не могут найти этому объяснение.

Были предложены для рассмотрения как минимум четыре причины бездействия Жана д'Арманьяка[45], а именно:

1) он тайно был в сговоре с англичанами;

2) он струсил;

3) он и Жак де Бурбон спорили из-за того, как действовать;

4) с учетом общей ситуации было необходимо соблюдать большую осторожность.

Самое невероятное из объяснений — что граф втайне сговорился с англичанами. Хотя его верность делу Франции не была абсолютной, он действовал в интересах страны, когда был наместником, ему (по словам Фруассара) по праву доверяли жители Тулузы, и вряд ли у него могло остаться какое-то сочувствие англичанам после того, как он услышал рассказы беженцев, которые укрылись в Тулузе, спасаясь от опустошающей все и вся армии принца.

Что касается его мужества, у нас нет доказательств, чтобы сделать вывод, было оно у графа или нет. Однако нужно отличать рыцарскую отвагу per se (лат. «личная». — Пер.) и ответственность военачальника.

Третью и четвертую причины можно рассмотреть вместе. Несогласие между французскими военачальниками вполне вероятно. Пленный, которого англичане захватили в последние дни кампании, рассказал им, что между Арманьяком и коннетаблем были большие разногласия, и сообщил об упреках, которые коннетабль делал графу: что тот ничего не делает для Франции и что его воины много раз постыдно отступали. Если это правда, то ответственность за тактику французов целиком ложится на Жана д'Арманьяка.

Даже доброжелательным критикам трудно защищать политику Жана. Однако следует подробней рассмотреть его положение. Несмотря на утверждения ранних писателей, что у него под командованием была армия больше, чем у принца, нам неизвестно точное число солдат ни одной, ни другой стороны. Кроме того, Жана должно было тревожить двусмысленное поведение графа де Фуа (который, по сути дела, радушно встретил принца 17 ноября менее чем в тридцати милях от Тулузы). Решение уничтожать дома, стоявшие вне городских стен, должно было сделать Арманьяка непопулярным. Фруассар утверждает, что граждане Тулузы желали сражаться, но Арманьяк удержал их, считая, что они совершенно не в состоянии противостоять опытным воинам принца. Вероятно, он не считал возможным, что принц может или хотя бы способен переправиться через Гаронну. А если он был не уверен, что у него хватит сил разбить армию принца, то вполне мог решить, что будет разумнее сберечь свои ресурсы, а не безрассудно бросаться в сражение, которое может закончиться большой бедой. Правила рыцарства восхваляли личную отвагу, но уделяли меньше внимания другим необходимым для военачальника качествам. Как мы уже показали, Жан был не единственным, кто избегал решительных сражений. Его поведение осенью 1355 года было бесславным, но принесло Франции меньше бедствий, чем действия тех военачальников, которые уже опозорили ее при Креси (1346), а вскоре опозорили еще больше при Пуатье (1356).

Примечания:

2

См., например Gascon Rolls (Гасконские списки) 66/68 в 6.

3

Этот результат был достигнут: valde comfortavit fideles de Vasconia (что на латыни значит: «очень ободрил верных гасконцев». — Пер.). Chronicon Galfridi le Baker de Swynebroke, ed. Thompson, E. Maunde (далее — Baker), 128.

4

Например, тех, которые были в Элтеме. Black Prince's. The Register of Edward the Black Prince, 4 parts (далее — B.P.R.), IV, 124.

23

Общее описание Бордо и его окрестностей в XIV веке см.: Boutruche, R. La Crise d'une Societe (далее — Boutruche).

24

Краткая биография Жана де Грайи есть в La Grande Encyclopedie.

25

В источниках нет точных данных о численности гасконских и беарнских войск, участвовавших в походе. Догадки и предположения на этот счет можно найти у Рамсея и Лота (Lot F., L'Art militaire et les ermees. T. I. C. 352).

26

Фруассар (V, 344) не упоминает об Арманьяке, но пишет, что военачальники один за другим высказали свое мнение, что им следует идти к Тулузе.

27

Существуют краткая биография Гастона Феба, графа де Фуа (Феб — прозвище графа за рыжий цвет волос. — Пер.) в La Grande Encyclopedie, написанная Молинье, и ценные заметки де Санти.

28

О слове chevauchie см. статью в La Grande Encyclopedie; ср. «Tous ceuls... qui doivent host et chevauchee («все те... кто должен участвовать в войне и конном походе. — Пер.)

29

Цитаты, приведенные в этом абзаце, взяты из Froissart J. (Euvres, ed. Lettenhove, K. de (далее — Froissart), IV, 412, 413, кроме фразы «в таком множестве людей, как то, которое вел за собой король Англии...», ее переводчик или редактор благоразумно опустил. Этот абзац находится в Froissart, IV, 413...

30

Перевод начальной цитаты со старофранцузского приблизительно такой: «и этот рыцарь и chil saudoyer от имени французского короля желали только одного — чтобы они могли пройти по Геннегау (Эно) для грабежа и заработка и для того, чтобы начать войну в этом краю. Французы вошли туда и нашли людей — мужчин и женщин — в их домах и забрали их себе, кто кого желал, и все, что было у них — золото и серебро, ткани и драгоценности, и их скот, а потом подожгли город и сожгли его так, что в нем не осталось ничего, кроме стен». Froissart, III, 89. Более сжатые описания нападений на французскую территорию есть в письмах сенешаля Гаскони констеблю Бордо, где упомянут маршал Франции Жан де Клермон. (Дальше идет цитата на латыни; вот ее перевод: «который с большим числом вооруженных людей прошел конным набегом, как враг, с развернутыми знаменами, причиняя ущерб земле нашего господина короля». — Пер.)

31

Сен-Макер и Лангон находятся на противоположных берегах реки, там, куда доходят морские приливы.

32

Baker. 128. За современное объяснение этой потери, приведенное ниже, я выражаю благодарность мистеру П.М. Беннету.

33

Baker. 130. Фруассар не упоминает о разорении графства Арманьяк. Похоже, он придерживался мнения, что принц шел другим путем, переправившись через Гаронну у Пор-Сент-Мари (V, 344).

34

Baker. 130. (Эдуард III тоже останавливался на ночлег вне городов.) У принца был шатер и плотник для его установки. Henxteworth, 8, 11.

35

Baker. 130. Брёйль пишет, что Жан д'Арманьяк приказал людям уйти в города и замки и взять с собой еду и ценные вещи.

36

Avesbury, Chronica (далее — Avesbury). Брёйль упоминает о документе, в котором приводится список «городов, селений и замков, разоренных Черным принцем в 1355 году. Он пишет, что в этом списке было около 500 названий (из которых он называет 19) и что этот документ находился среди Гасконских списков. Если бы этот документ удалось найти, он был бы очень ценным. К несчастью, даже чиновники из Государственного архива не могут обнаружить его следы.

37

Breuils A. Jean ler, Comte d'Armagnac, Revue des Questions Historiques, LIX (далее — Breuils). Брёйль считает, что Жан д'Арманьяк ожидал, что принц пойдет на Тулузу, и, чтобы остановить его, пошел в Ажен, а принц, опасаясь встретиться с Жаном, изменил свой маршрут. В данном случае, как и во всех других, автор неубедителен.

38

Baker. 131. Передвижения принца подробно описаны местными историками Мюлло и Пу и Роша

39

Baker. 132. Бейкер здесь упоминает конкретно гасконские и беарнские войска.

40

Baker Froissart. V. 347. (Дальше — цитата на старофранцузском, которая переводится примерно так: «и причиняли телесный вред, если кто-либо не хотел себя выкупить». — Пер.) Маршрут англо-гасконской армии от этого места до Нарбона и назад до Бельпеша (16 ноября) подробно описан местным историком Жанжаном, который также прилагает к нему полезную карту.

41

Baker; Jeanjean, J.F. La Guerre de Cent Ans en Pays Audois (далее — Jeanjean). В Перигё тоже было сделано предложение уплатить деньги за то, чтобы город был сохранен. Принц вел себя последовательно.

42

Я следовал по маршруту, проложенному Жанжаном.

43

Henxteworth. 9. Однако похоже, что деньги были выплачены в тот день, когда его работа в Мезене была завершена.

44

Работа Брёйля — единственное известное мне подробное исследование, посвященное Жану д'Арманьяку. Оно написано скорее сочувственно, чем критически. Год рождения Жана, по одним данным, 1311-й, по другим, 1318-й.

45

Вэссет считал, что были причины подозревать французских военачальников в сговоре с англичанами; де Розуа думал, что они были предателями или трусами; де Санти полагал, что Жан был хорошим солдатом, благоразумным военачальником и верным другом Франции; Брёйль защищает Жана везде, где возможно, но признает, что причины некоторых его поступков неизвестны; Жанжан приходит к выводу, что мы, возможно, никогда не узнаем, почему Жан д'Арманьяк отказался от сражения с принцем.