Глава 13

Союзники непрерывным потоком направляли в свой бастион в Порт-Морсби живую силу и технику, и наше Верховное командование потребовало от нас нанесения более решительных ударов по растущему комплексу, включавшему в себя аэродром, наземные объекты и портовые сооружения.

17 апреля я впервые вылетел на задание по сопровождению бомбардировщиков в занятый противником район. Тринадцать Зеро, вместо обычных шести или семи, прикрывали бомбардировщики. По данным разведки, союзники сосредоточили здесь крупные силы истребителей, и мы ожидали встретить более сильное, чем раньше, сопротивление.

Меня беспокоили мои летчики. Пилот 1-го класса Ёсио Миядзаки выглядел исхудавшим после перенесенной им дизентерии, и мне казалось, что он не готов к выполнению задания. Вопреки моим возражениям Миядзаки отказался остаться на земле.

Я волновался, как бы его лихорадочное состояние не помешало ему держаться в строю во время сопровождения, но, когда мы приблизились к Порт-Морсби, мои опасения исчезли. Миядзаки прекрасно держался в составе моего звена из шести истребителей, которые сверху прикрывали бомбардировщики и семь других истребителей.

Находясь на 1500 футов выше летящих на высоте 16 000 футов бомбардировщиков, мое звено пересекло горную гряду Оуэн-Стэнли. Впереди показался Порт-Морсби. Семь находившихся рядом с бомбардировщиками Зеро внезапно сломали свой строй и сделали резкий боевой разворот, стараясь держаться вместе. Устремившиеся с высоты на бомбардировщики истребители «P-40» были замечены вовремя, и идущие клином Зеро, набирая высоту, рассеяли самолеты противника, отогнав их от неповоротливых тяжелых бомбардировщиков.

Семь наших истребителей заняли свою первоначальную позицию. Яркие вспышки пламени и клубы черного дыма появились под бомбардировщиками – огонь зенитных батарей пришелся на 1500 футов ниже. Но эти разрывы стали сигналом опасности. Мы мгновенно рассредоточились и стали поспешно уходить. Мы едва успели, разрывы снарядов после второго залпа зениток громыхали уже над нами, но не смогли повредить наши самолеты.

Пытаясь восстановить строй, бомбардировщики и сопровождавшие их истребители на полной скорости набирали высоту. Все понимали, что третий залп зениток придется в самую гущу бомбардировщиков, если те останутся на прежнем курсе. И вот он последовал, с протяжным воем зенитные снаряды рвались в том месте, где должны были находиться бомбардировщики. По непонятным причинам американцы не изменили наводку своих зенитных орудий. Они продолжали действовать по устоявшейся схеме, предугадать которую не составляло труда. Установка дальности стрельбы их батарей велась по точной формуле, и они неизменно пользовались ею, поэтому уйти от огня их ПВО на большой высоте особых проблем не представляло.

Бомбардировщики прошли над Порт-Морсби и медленно описали широкий круг, совершая заход для нанесения бомбового удара, теперь солнце оказалось позади них. Едва бомбардировщики успели занять нужную позицию, как шесть истребителей ринулись на нас с высоты. Я дернул на себя ручку управления, поставив «на хвост» свой Зеро. Пять остальных истребителей следовали за мной, направляясь прямо на собиравшегося атаковать противника. Возможности открыть огонь нам не представилось, истребители противника, повернув, рассредоточились, продолжая пикировать. Мы вновь приняли боевой порядок для сопровождения, но лишь два моих ведомых заняли в строю свое место. Миядзаки и два его ведомых, очевидно, сошли с ума – они отклонились от курса, направившись вниз под бомбардировщики.

Времени беспокоиться за Миядзаки у меня не оставалось, зенитки пытались нащупать цель, и разрывы снарядов грохотали на 1500 футов ниже бомбардировщиков. Избежать попадания снарядов на этот раз было невозможно, самолеты совершали заход для бомбометания, и пилоты строго следовали нужным курсом. Я нажал педаль руля поворота и начал скольжение, пытаясь уйти от огня зениток. Вскоре бомбардировщики исчезли из поля зрения, оказавшись в густой пелене дыма от разрывов снарядов. На мгновение показалось, что снаряды попали в самый центр. Но затем – и это казалось чудом – семь самолетов, сохраняя строй, вынырнули из густого дыма. Бомболюки у них были открыты, и из них одна за другой сыпались бомбы. Я видел, как они, набирая скорость, по дуге устремляются к земле, где после каждого взрыва вверх взметался фонтан огня и дыма.

Избавившись от своего смертоносного груза, бомбардировщики набрали скорость и в гуще непрекращающихся разрывов снарядов зенитных батарей стали резко уходить влево. Миядзаки летел на 1500 футов ниже бомбардировщиков. У него была превосходная позиция. Не имея рации (они были сняты с самолетов для увеличения дальности полета), я не мог приказать ему вернуться в строй, а оставлять бомбардировщики без прикрытия мы не решались.

Мы миновали Порт-Морсби, и разрывы зенитных снарядов остались позади. У меня вырвался вздох облегчения. Но успокаиваться было рано. Примерно в миле над нами истребитель «P-40» на огромной скорости входил в пике. Он так быстро приблизился, что я и пальцем не успел пошевелить. Секунда – и он уже оказался над нами, еще секунда – и одинокий самолет молнией понесся на бомбардировщики. Я наблюдал, как истребитель промелькнул в 600 ярдах передо мной – он шел на таран!

Как ему удалось проскочить в небольшой, всего в несколько ярдов, промежуток между третьим и четвертым бомбардировщиками левого звена, для меня до сих пор остается загадкой. Это казалось невозможным, но это произошло. Ведя огонь из всех орудий, «P-40» прорвался сквозь строй бомбардировщиков и нашпиговал свинцом самолет Миядзаки.

Самолет мгновенно загорелся. На огромной скорости «P-40» скрылся внизу под нами. Самолет Миядзаки медленно падал, языки пламени тянулись за ним. Взрыв, последовавший за яркой вспышкой, разнес самолет на мелкие кусочки. Нам не удалось заметить ни одного куска падающего металла. Все произошло за три или четыре секунды. Мы продолжали держать курс домой. Над Буной наши истребители, выполнив задачу по сопровождению, рассредоточились и повернули к Лаэ.

Гибель Миядзаки стала для всех нас болезненным уроком. По моему глубокому убеждению, на раннем этапе войны индивидуальное мастерство наших летчиков было намного выше, чем у пилотов, летавших на голландских, австралийских и американских истребителях. В предвоенные годы в Японии нас готовили намного более тщательно, чем летчиков других стран. Авиация стала всем для нас, и мы, не жалея сил, вникали во все тонкости воздушного боя. И конечно, мы летали на истребителях, по многим параметрам превосходящих самолеты противника. Но в воздушных сражениях Второй мировой войны одного индивидуального мастерства было недостаточно, чтобы выжить. Разумеется, существует масса примеров того, когда мастерство пилота помогало ему одерживать победу в воздушной схватке один на один. Но это отнюдь не являлось общим правилом, а было скорее исключением из правил. Нашим крупным неудачам в воздушных сражениях мы обязаны своему неумению действовать единой командой, а именно этим мастерством досконально овладели американские летчики, пока шла война.

Гибель Миядзаки, а также трех других пилотов, сбитых в начале апреля, я могу объяснить лишь неумением наших летчиков-истребителей действовать одной, тесно спаянной командой. При встрече с истребителями противника наши летчики были склонны устраивать дикую свалку, где самолеты вели бой один на один, как это происходило во время Первой мировой войны. Японские летчики конца тридцатых годов наиболее ценным качеством самолета-истребителя считали его способность вписаться в вираж самолета противника. Маневренность самолета ценилась превыше всех других его качеств.

Какое-то время при определенных условиях это приносило свои положительные плоды. Но превосходство в индивидуальном мастерстве в воздушной схватке один на один улетучивалось, когда противник отказывался сражаться по вашим правилам или когда его четкое следование заранее разработанному плану значительно снижало эффективность атаки «одинокого волка».

Два дня спустя после гибели Миядзаки семь бомбардировщиков «B-26» совершили налет на Лаэ. К счастью, мы заблаговременно были оповещены об их приближении и подняли в воздух девять истребителей для встречи самолетов противника, идущих на приступ на высоте всего 1500 футов. Жестокая схватка с противником длилась целый час, нам удалось сбить всего один бомбардировщик и повредить другой. Более топорно проведенного воздушного боя мне еще не приходилось видеть. В действиях девяти Зеро не было никакой системы. Вместо нанесения согласованных ударов общими усилиями по одному или двум самолетам, когда массированным огнем можно было превратить «B-26» в груду металла, наши летчики с чрезмерным усердием действовали кто во что горазд. Неоднократно нескольким самолетам на выходе из атаки приходилось увертываться, чтобы избежать столкновения с другими Зеро или не попасть под огонь своих же истребителей. Настоящее чудо, что ни один из наших самолетов не врезался в другой и не сбил никого из нас.

Я чуть не лопнул от злости, вернувшись в Лаэ. Выпрыгнув из кабины своего Зеро, я оттолкнул авиатехников и заорал всем летчикам, чтобы те остановились и слушали меня. Минут пятнадцать я распекал их за неуклюжие действия, указывая каждому на его ошибки и подчеркивая, что лишь чудом им всем удалось вернуться живыми. С этого дня мы каждый вечер устраивали занятия по отработке согласованности наших действий. Эта учеба продолжалась всю первую неделю неожиданно наступившего странного затишья в воздушной войне.

23 апреля Нисидзава, Ота и я, совершая разведывательный полет в Кайруку, где находилась новая авиабаза противника, расстреляли и подожгли несколько находящихся на аэродроме транспортных самолетов. У нас был приказ ограничиться лишь разведкой, но соблазн оказался слишком велик, в особенности после нашего недавнего провала.

После нашего доклада был отдан приказ о нанесении на следующий день удара по аэродрому противника пятнадцатью истребителями. Наша внезапная атака застала врасплох шесть бомбардировщиков «B-26», пятнадцать истребителей «P-40» и один «P-39», которые все сразу попытались покинуть аэродром. Мы записали на свой счет два бомбардировщика и шесть истребителей «P-40», как точно уничтоженные, а один «P-39» был занесен в разряд «вероятно уничтоженных». После этого мы направились в Порт-Морсби, где обстреляли и подожгли стоящий на якоре корабль. По всей вероятности, мое особое стремление обеспечить слаженные действия остальных летчиков стало тому причиной, но тот день я закончил, не сумев записать на свой счет ни одного самолета противника. Не удалось этого сделать и оставшемуся крайне недовольным собой Нисидзаве.

На следующий день мы вернулись в Порт-Морсби. Несмотря на значительные потери накануне, противник оказал стойкое сопротивление. Семь истребителей «P-40» бросили вызов пятнадцати нашим самолетам. В конце этой короткой и яростной схватки шесть объятых пламенем вражеских истребителей стремительно неслись к земле. Мы не понесли потерь и, оказавшись хозяевами в воздухе, обстреляли аэродромы в Порт-Морсби и Кайруке, где подожгли пять «В-26» и два «P-40».

Наша попытка добиться слаженности действий оказалась успешной. Но ни я, ни Нисидзава не извлекли из этого никакой выгоды. После двух последовавших один за другим боев многие летчики уничтожили большое количество самолетов противника, мы же вернулись ни с чем. До поздней ночи мы спорили, анализируя действия друг друга в воздухе, и старались определить, что мы делали не так. Казалось, что все было сделано верно, но факт оставался фактом – наши пули в цель не попали.

Следующий воздушный бой состоялся 26-го числа. Я опять вернулся ни с чем. И снова Нисидзава не сумел записать на свой счет ни одной победы, хотя три из семи «P-40» были сбиты.

Нисидзава недоумевал. В бою он, не стараясь определить дистанцию по прицелу, «вцепился» в «P-40», чей пилот отчаянно старался ускользнуть от «севшего» ему на хвост Зеро. Находясь на расстоянии прямого выстрела, Нисидзава, гонявшийся за «P-40» «до упора», открыл огонь из пулеметов и пушки по самолету противника. Но тому все равно удалось уйти.

29 апреля, в день рождения императора Хирохито, наш командир решил устроить скромное торжество в честь этого знаменательного события. Все, кто хоть что-то смыслил в кулинарии, были отправлены на кухню в помощь поварам для приготовления завтрака из скудного запаса наших продуктов. Союзники в предыдущие несколько дней почти не предпринимали попыток атаковать Лаэ. Затишье в боях и наше благодушное состояние в этот торжественный день притупили бдительность, на что, вероятно, и рассчитывал противник. Мы заканчивали наш праздничный завтрак в семь часов утра, когда раздался крик часовых: «Самолеты противника!» В одно мгновение резкие, неприятные звуки нарушили утреннюю тишину. Слышался грохот ударов по ведрам, барабанам, пустым обрубкам бревен, используемым для подачи сигнала тревоги. Протяжный вой двух горнов усиливал невообразимый шум – такова была наша система оповещения о воздушной тревоге.

Мы слишком поздно добежали до взлетно-посадочной полосы. Бомбы были уже сброшены и сделали свое дело. В небе мы заметили своих «старых знакомых» – «B-17». Три бомбардировщика шли на высоте 20 000 футов. Они сбросили всего несколько бомб, но точность их попадания, учитывая большую высоту полета, была поразительной. Превращенные в груды металла пять Зеро были объяты пламенем. Четыре других оказались серьезно повреждены осколками. Из шести несущих боевое дежурство истребителей лишь два были способны взлететь.

Ота и еще один летчик первыми оказались у самолетов. В считаные секунды они запустили двигатели и понеслись по взлетной полосе. Когда остальные добежали до своих самолетов, взлетать уже не было смысла. Три «B-17» и два Зеро скрылись из вида, догнать обладавшие невероятной скоростью бомбардировщики мы уже не могли. Время тянулось медленно, мы проклинали бомбардировщики и с тревогой ожидали возвращения Оты. Час спустя один Зеро приземлился. Это был Эндо. «Набирая высоту, мы стали атаковать, – сообщил он, – мы сделали все, что смогли. Ота повредил один бомбардировщик и все еще продолжал вести огонь, когда у меня кончились боеприпасы. Поэтому я повернул домой».

Прошел еще час, Ота не возвращался. Наша тревога усиливалась. Ота, всеобщий любимец и блестящий летчик, в одиночку атаковал, как минимум, два имевших тяжелое вооружение «B-17». Не находивший себе места Эндо угрюмо корил себя за то, что оставил его одного.

Прошло еще пятнадцать минут, и вдруг капитан Сайто высунул голову из командного пункта и весело крикнул нам:

– Эй! С ним все в порядке! Ота только что звонил из Саламоа. Одну «Летающую крепость» он точно сбил. Он приземлился, чтобы заправиться, скоро он будет здесь.

Отличная новость! Но нам оставалось еще кое-что доделать. Шесть летчиков, я и Нисидзава в их числе, были отобраны для «ответной любезности за поздравление императора с днем рождения». Мы бы чувствовали себя увереннее, будь у нас шестнадцать самолетов, но сохраняли боеспособность всего шесть наших машин. Противник наверняка ожидал ответного удара за атаку нашей базы. Чтобы не нарваться на ожидавший нас массированный огонь батарей ПВО, мы прошли над горной грядой на высоте 16 000 футов, а затем, вместо того чтобы продолжать полет к Порт-Морсби на большой высоте, сразу пошли на снижение. Мы летели треугольником и, миновав горную гряду, начали резко пикировать на авиабазу противника. Все прошло безупречно! Времени у противника не осталось, никто не ожидал нашей атаки этим новым и необычным способом.

Мы нанесли удар по аэродрому с бреющего полета. Десятки авиатехников толпились вокруг готовых к взлету бомбардировщиков и истребителей. Как на заказ, с полными баками горючего и подвешенными бомбами, самолеты были превосходными мишенями для нашей внезапной атаки.

Они напоминали сидящих уток, и мы открыли ураганный огонь по взлетной полосе. Я видел, как находящиеся на земле люди, задрав голову, в изумлении смотрят на нас, не веря своим глазам. Шесть Зеро появились ниоткуда!

Первый заход прошел великолепно. Ни одна зенитка не открыла огонь. В конце взлетной полосы, пока застигнутые врасплох зенитные батареи продолжали молчать, мы сделали резкий вираж и тут же начали пикировать для второй атаки. Открывающийся позади нас вид был превосходным. Три истребителя и бомбардировщик пылали ярким пламенем. На этот раз мы потрудились над еще одним рядом самолетов, аккуратно выстроенных в длинную линию. Такого сотрудничества со стороны противника мы не ожидали! Во время захода мы попали в четыре бомбардировщика и истребителя, но ни один из них не загорелся. Люди разбегались во все стороны, десятки тел, изрешеченных нашими пулями, лежали на земле. Мы сделали три захода и на огромной скорости унеслись прочь. Лишь когда мы уже покидали район, прозвучали первые залпы зениток. Я улыбнулся, боеприпасы были потрачены впустую!

Но на следующее утро в 5.30 противник отплатил нам ответным визитом трех своих бомбардировщиков, летевших на большой скорости на высоте не более 600 футов. Земля тряслась и вздымалась от разрывов сброшенных прямо на взлетную полосу бомб. Когда дым рассеялся, мы заметили пятерку наших дежурных истребителей, взмывавших в небо. Едва они оторвались от земли, как бомбардировщики противника повернули назад и нанесли еще один удар по аэродрому прежде, чем наши истребители успели приблизиться к ним. После этого они исчезли, скрывшись в предрассветной мгле. Они отлично справились со своей задачей: один Зеро был охвачен пламенем, другой превратился в груду металла. Еще четыре истребителя были серьезно повреждены пулями и осколками.

В последующие четыре дня война в воздухе яростно набирала темп. Союзники ответили на наш следующий налет прекрасно проведенной двенадцатью «P-39» атакой нашего аэродрома и серьезно повредили девять бомбардировщиков и три истребителя. Мы перехватили «аэрокобры», когда те отходили, и сбили два самолета, не потеряв ни одного своего. Но ни мне, ни Нисидзаве снова не удалось сбить ни одного самолета противника.

Преодолеть этот вдруг возникший кризис мне – и Нисидзаве тоже – удалось на следующий после налета «P-39» день. Вдевятером мы вылетели в Порт-Морсби, мы рвались в бой. И бой состоялся. Девять готовых сражаться истребителей противника поджидали нас над аэродромом.

Едва заметив нас, они разорвали свой круг и с ревом понеслись прямо на нас. Я решил взять на себя летящий первым истребитель противника. На подходе «P-40», сделав переворот, развернулся в надежде занять позицию для нанесения удара в брюхо моему самолету. Я резким броском вошел внутрь его виража и открыл огонь. Лучше все рассчитать было невозможно: «P-40» попал прямо под очередь моих пулеметов. Пилот противника моментально сделал левый переворот, но было слишком поздно. Еще одна очередь, и истребитель вспыхнул ярким пламенем.

Но оставались другие, и мне пришлось резко выйти из виража, когда на меня стал пикировать «P-39». Гнаться за ним не было необходимости. Я сделал восьмерку, и пилот противника попался в ловушку. На секунду в моем прицеле показалось брюхо его самолета, пока тот, делая петлю, пытался уйти в сторону. Только это мне и было нужно, я нажал гашетку пушки. Снаряды попали во вражеский истребитель, пока он все еще пытался взмыть вверх, и самолет стал разваливаться на куски прямо в воздухе.

У него наверняка, как я понимал, был ведомый, поэтому, еще не закончив стрелять, я резко дернул на себя ручку управления и вдавил в пол педаль руля направления, чтобы заставить свой Зеро сделать резкий разворот. Это сработало, я оказался на линии огня и выпустил очередь. Оторопевший пилот противника попытался оторваться, начав пикировать, но было уже поздно. Я успел вовремя выйти из разворота и дал еще одну очередь. Истребитель противника попал прямо под мой огонь и, покачнувшись, начал падать.

У меня вырвался радостный крик! Кризис преодолен. Три самолета сбиты менее чем за пятнадцать секунд! Моя первая «тройная» победа!

Бой закончился, а сбить самолеты удалось только мне. Шесть истребителей противника, пикируя на огромной скорости, стали уходить, и догнать их нашим самолетам было не под силу, хотя Нисидзава и пилоты семи других Зеро попытались это сделать. Но это было невозможно. Американские «P-39» и «P-40» при пикировании всегда ускользали от нас.

По возвращении на аэродром в Лаэ меня окружили взволнованные авиатехники. Они были изумлены, обнаружив, что я выпустил всего шестьсот десять патронов и снарядов за весь бой, в среднем потратив немногим более двухсот на один вражеский истребитель. Нисидзава выбрался из самолета с почерневшим от злости и разочарования лицом.

На следующий день, 2 мая, восемь Зеро вновь вылетели в Порт-Морсби. Нас ожидали тринадцать истребителей противника, медленно круживших на высоте 18 000 футов. Нисидзава первым заметил их и поспешил ринуться в бой. Мы последовали за ним, описав широкий круг, и вышли из него слева в тылу у самолетов противника. Что творилось с этими летчиками? Неужели они не следили за происходящим вокруг? Мы нанесли удар по тринадцати самолетам еще до того, как их пилоты обнаружили наше присутствие в воздухе. Не успев рассредоточиться, несколько объятых пламенем истребителей противника уже падали вниз. В тот день в общей сложности мы сбили восемь «P-39» и «P-40», два из которых я записал на свой счет.

Нисидзава выпрыгнул из кабины своего самолета, как только тот остановился. Мы встревожились, обычно он выбирался не спеша. Но сегодня он, подняв над головой обе руки, с наслаждением потянулся и издал победный крик. Мы изумленно смотрели на него, подобное поведение было не в его привычках. После этого Нисидзава улыбнулся и зашагал прочь. Его улыбающийся механик все объяснил нам. Он стоял перед самолетом, подняв вверх три пальца. Нисидзава снова был в форме!

7 мая после нескольких дней отдыха в Рабауле я отправился в полет, названный мной «полетом мечты». Четыре Зеро получили приказ провести разведку над Порт-Морсби, и, когда пилоты увидели своих ведомых, у каждого из них вырвался крик радости. Мы были главными асами нашего подразделения. На моем счету было двадцать два сбитых самолета противника, у Нисидзавы – тринадцать, Ота записал на свой счет одиннадцать, а замыкал список Такацука с девятью сбитыми самолетами. Четыре лучших аса! Прекрасный день, чтобы дать противнику бой! Мы знали, что можем положиться друг на друга. Один прикроет другого в случае опасности. И наверняка летчикам противника было невдомек, какое «осиное гнездо» им предстоит потревожить! Я очень надеялся, что сегодня мы встретим сопротивление.

И мы нашли то, что искали. Мы кружили над Порт-Морсби, когда вдруг Нисидзава подал сигнал, покачав крыльями своего самолета, и указал на летящую выше нас примерно на 2000 футов длинную колонну из десяти истребителей, заходящих со стороны моря. Нисидзава и Ота своими двумя самолетами образовали клин, а я и Такацука заняли позицию позади и немного ниже их. Четыре «P-40» покинули строй и стали пикировать на нас.

Все четыре Зеро, вместо того чтобы уйти в сторону и рассредоточиться, как, видимо, рассчитывал противник, начали почти вертикальный набор высоты. Идущий первым «P-40», сделав петлю, попытался вырваться из самим себе устроенной ловушки. Его брюхо мелькнуло передо мной, и я дал длинную очередь. Снаряды попали в цель, оторвав плоскость. Сделав иммельман, я прекратил набор высоты и увидел, как каждый Зеро усердно «трудится» над своим противником. Вскоре все они горели. Оставшиеся шесть истребителей ринулись на нас. Рассредоточившись вправо и влево, каждый из нас, сделав петлю, взмыл вверх по дуге. Это сработало! Истребители противника оказались прямо под нами. Еще три «P-40» были уничтожены, но одному удалось ускользнуть. Оставшиеся три истребителя устремились вниз и стали уходить.

8 и 9 мая в ходе налетов на Порт-Морсби я уничтожил еще два вражеских истребителя. 10-го числа я сбил «P-39», затратив рекордно малое количество боеприпасов, – всего четыре снаряда. Это был мой лучший за все время выстрел и наименьшее количество снарядов, потребовавшееся для уничтожения самолета противника. Я летел над Коралловым морем вместе со своими ведомыми Хондой и Ёнэкавой. После пятнадцати минут патрулирования мы заметили «аэрокобру», медленно летевшую в гордом одиночестве выше наших истребителей на 3000 футов. Пилот, похоже, не замечал ничего вокруг. Он продолжал следовать своим курсом, пока мы приближались к нему сзади и снизу.

Я продолжал набирать высоту прямо у него под брюхом, а летчик противника оставался слеп к происходящему. Хонда и Ёнэкава, заняв позицию в 200 ярдах ниже, прикрывали меня.

Невероятно, но «P-39» дал мне возможность приблизиться. Он даже не подозревал, что я выхожу на него. Продолжая сокращать расстояние, я оказался прямо под истребителем противника, нас разделяло менее 20 ярдов. Летчик по-прежнему не замечал моего присутствия! Непростительно было упускать такую возможность: я сделал несколько снимков своей «лейкой». Стрелка на моем спидометре показывала скорость 130 узлов, и я записал этот показатель, как крейсерскую скорость «P-39».

Невероятный полет моего Зеро в одном строю с «P-39» продолжался. Чтобы не выпустить «аэрокобру», если ее пилот, заметив меня, вдруг начал бы пикировать, Хонда и Ёнэкава незаметно переместились вверх, а я, продолжая медленно набирать высоту, подобрался почти вплотную и занял позицию справа и немного ниже самолета противника. Я отчетливо видел пилота противника и не переставал удивляться, почему с таким глупым упорством он не следит за происходящим вокруг него в небе. Это был крупный мужчина в белой фуражке. Я несколько секунд наблюдал за ним, а затем «нырнул» под его истребитель.

Взяв точный прицел, я легким движением надавил на гашетку пушки. Послышался глуховатый «кашель», и каждое орудие (как потом оказалось) выпустило по два снаряда. Я заметил две вспышки разрывов на нижней поверхности правого крыла «P-39» и еще две в центре фюзеляжа. «P-39» раскололся надвое! Обе половины фюзеляжа, кувыркаясь в воздухе, начали падать, а затем разлетелись на мелкие кусочки. Летчику выпрыгнуть не удалось.