Глава 20

В течение июня мы сталкивались с постоянно возрастающим количеством вражеских истребителей и бомбардировщиков. Нам сообщили, что противник наращивает свою мощь в воздухе в этом регионе, и отныне нам предстоит усилить действия по обнаружению и уничтожению самолетов противника. Все понимали, что теперь на счету каждый имевшийся в нашем распоряжении истребитель. В районе Порт-Морсби противник расчищал в джунглях места для новых аэродромов.

Возрастала мощь и частота атак наших бомбардировщиков, чьи рейды встречали все более решительное сопротивление истребителей противника. 17 июня двенадцать Зеро, сопровождавших восемнадцать бомбардировщиков в район Порт-Морсби, увели семь поднятых на перехват истребителей и дали бомбардировщикам возможность нанести удар по порту, в результате чего был потоплено находящееся в гавани грузовое судно водоизмещением 8000 тонн. Семь американских истребителей пытались атаковать наш строй из тридцати самолетов на всем протяжении полета от Порт-Морсби до мыса Уорд-Хант, но так и не добились успеха. На следующий день девять бомбардировщиков под прикрытием такого же количества истребителей совершили налет на Кидо в заливе Рескар, где на новой базе к северу от Порт-Морсби противник накапливал силы истребительной авиации. Десять истребителей противника атаковали восемнадцать японских самолетов, им снова не удалось нанести нам потерь, противник же не досчитался двух самолетов.

24 июня я вернулся в Лаэ после отпуска в Рабауле и уже на следующее утро вылетел в составе ударной группы из двадцати истребителей, получивших приказ атаковать Порт-Морсби. Дело оказалось жарким, я сбил один из одиннадцати уничтоженных в этот день самолетов противника.

На следующее утро из Рабаула в Порт-Морсби вылетели девятнадцать бомбардировщиков в сопровождении одиннадцати истребителей. На перехват были подняты двенадцать самолетов противника, наши Зеро сбили три из них.

Этот налет стал последним в июне. На следующий день вся Новая Гвинея оказалась в зоне проливных дождей. Не только наши аэродромы, но и аэродромы союзников размокли от воды. В апреле, мае и июне наши успехи частично объяснялись отличной летной погодой в дневное время. Теперь же тучи сгущались практически ежедневно, но происходило это, как правило, после трех часов дня, а к этому времени мы уже находились на земле. Вечером начинал дуть шквалистый ветер, не утихавший всю ночь. Для нас это стало скорее благом, чем неудобством, ибо ветер мешал противнику наносить свои регулярные ночные удары, и мы имели возможность спать почти каждую ночь.

С наступлением июля погода резко изменилась. Переставший дуть по ночам ветер лишил нас возможности спать, теперь ночами на усыпанном звездами небе не было ни облачка. Снова начались налеты бомбардировщиков. Почти каждую ночь из темноты был слышен их гул, а потом вниз сыпались бомбы. Самолеты противника летали над аэродромом, сбрасывая бомбы и ведя огонь по своему усмотрению. Мы были беспомощны против этих атак. Даже если бы взлетно-посадочные полосы оказались приспособлены для ночных действий наших истребителей, нам вряд ли удалось бы нанести значительный урон противнику. Поэтому мы оставались на земле и прятались в укрытиях, проклиная американцев. Труднее всего приходилось авиатехникам. Им и раньше приходилось практически круглосуточно трудиться, чтобы поддерживать наше относительно небольшое количество истребителей в боеспособном состоянии. Теперь же, по мере усиления ночных бомбардировок, они лишились возможности урвать даже короткое время для сна.

Особенно мощным оказался налет ранним утром 2 июля. Вой сирен воздушной тревоги разбудил нас перед рассветом. Быстро натянув летные комбинезоны, мы побежали к аэродрому. Едва успев добежать до взлетно-посадочной полосы, мы услышали рев моторов, сопровождаемый грохотом разрывов первых упавших бомб.

Каждый летчик бросился к ближайшему убежищу. Времени бежать в блиндажи не осталось. Мы быстро попрятались в воронках от бомб.

Бомбардировщики были прекрасно видны на фоне звезд. «Митчеллы» и «мародеры» летели на высоте не более 600 футов, языки голубоватого пламени из выхлопных труб вспыхивали в ночном небе каким-то жутковатым сиянием. Но нам, съежившимся в своих воронках, они казались очень красивыми.

Сбросив бомбы, самолеты снизились и с бреющего полета начали обстрел взлетно-посадочной полосы, посылая длинные очереди во все стоящие поблизости строения. Мы снова попрыгали в воронки. Пули сыпались градом на аэродром, но никто из летчиков не был ранен. Вскоре самолеты противника, направившись в дальний конец аэродрома, скрылись. Я выполз из воронки и помчался к командному пункту. Пересекая летное поле, нельзя было терять времени. Наши самолеты остались на земле, и от нового налета противника нас отделяли считаные минуты. Открытая воронка была плохим убежищем под обстрелом с бреющего полета.

Командный пункт уцелел. Но теперь бомбардировщики, развернувшись, поливали огнем своих пулеметов башню диспетчерского пункта и казарму. Засевшие в окопах вокруг командного пункта моряки вели из зенитных пулеметов огонь по воздуху, но лишь впустую тратили боеприпасы. Вести огонь под движущейся цели они не умели, и трассирующие очереди исчезали в темноте позади набирающих скорость бомбардировщиков.

Неточность их прицела поразила меня. Забыв об укрытии, я подбежал к пулемету. Оттолкнув одного из пулеметчиков, я заявил, что сменю его. Тот, вцепившись в свое оружие, отказывался уступить, заявляя, что у него нет приказа покидать пост. Не тратя времени на споры, я просто столкнул его с сиденья. Он поднялся на ноги, бормоча проклятия, но один из прибежавших вслед за мной летчиков оттолкнул его и поднял пулеметную ленту. Моряк поспешил ретироваться.

В этот момент вторая волна из шести бомбардировщиков накрыла аэродром. Я надавил на спусковой крючок и, удерживая его, стал следить за трассирующими очередями, замелькавшими в воздухе. Один из «B-26» шел прямо надо мной, и я прошелся очередью от его носа до хвоста. Но бомбардировщик не дрогнул, с бреющего полета он ответил на мой огонь из своих находящихся на носу пулеметов.

Мне впервые пришлось столкнуться с идущим на меня самолетом на земле, ужас обуял меня, когда я представил себе картину падающих и взрывающихся вокруг меня бомб. Страх заставил забыть обо всем, и я, отскочив от пулемета, бросился к находящемуся позади меня укрытию из мешков с песком. Я даже не бежал, а просто прыгнул в убежище. Несколько секунд я, затаив дыхание, сидел там, чувствуя себя идиотом и трусом. «B-26» с ревом пронесся надо мной, не сбросив бомб. Проклиная свое дрожащее тело, я вернулся к брошенному мной пулемету. Постепенно дрожь прошла, и я обрел способность мыслить. Пристроившись на корточках у пулемета, я поклялся, что больше не убегу, как кролик.

Бомбардировщики вернулись, от рева их моторов всего в 150 футах над головой разрывались барабанные перепонки. Их огромные черные очертания появлялись из темноты, виднелись яркие вспышки пламени, вырывающиеся из орудийных башен, и голубоватый огонь выхлопов. Я выпустил очередь по замыкающему строй бомбардировщику, оказавшемуся на линии огня. Появилась тонкая струйка дыма, но самолет продолжал лететь, не покидая строй, и вскоре скрылся вдали.

Светать начало лишь через час, вместивший в себя непрекращающиеся бомбардировки и обстрелы с вражеских самолетов, безнаказанно хозяйничавших в небе над Лаэ. Зенитки истратили огромное количество боеприпасов, но сбить не удалось ни одного самолета. Летчики оказались так сильно деморализованы налетом, что, когда разорвалась последняя бомба, ни один не побежал к истребителям, чтобы организовать преследование, как мы всегда делали в таких случаях.

Большинство аэродромных построек горели. Изрытая глубокими воронками взлетная полоса превратилась во вспаханное поле, не позволившее взлететь, даже если бы мы попытались. Казалось невероятным, но двадцать стоявших с обеих сторон взлетно-посадочной полосы истребителей уцелели, лишь кое-где на них виднелись пробоины от шальных пуль и осколков снарядов. Мы собрались на командном пункте для получения приказов. Летчики были обескуражены и взбешены произошедшим. Один из них, пилот 2-го класса Мицуо Суицу, недавно прибывший в Лаэ, буквально сгорал от ярости. Он клялся, что во время следующего налета уничтожит бомбардировщик, даже если ему придется для этого пойти на таран. Но мало кто обратил внимание на его слова.

Едва бомбардировщики успели скрыться, а около двухсот человек с лопатами и тачками уже появились на летном поле и принялись засыпать оставленные воронки и вывозить камни и осколки снарядов со взлетной полосы.

Внезапно несколько дневальных выбежали с командного пункта с криком: «Новый налет! Больше сотни самолетов противника приближаются к аэродрому!» Сотня самолетов! Это было неслыханное количество, таких массированных атак еще никогда не проводилось. Среди штабных офицеров возникло небольшое замешательство, а затем прозвучал приказ немедленно поднять в воздух все самолеты. Мы бросились к своим истребителям и, быстро прогрев двигатели, стали выруливать по взлетной полосе, уже вполне подготовленной к взлету.

Зеро стали занимать позицию для разбега, когда из командного пункта выскочили офицеры и, размахивая руками, с криками побежали к взлетной полосе. Они скрещивали руки над головой, подавая нам сигнал заглушить двигатели. Когда они подбежали к самолетам, мы получили объяснение: «Отбой тревоги. Наши наблюдатели ошиблись». Один офицер даже рассмеялся: «Сто вражеских самолетов оказались стаей перелетных птиц!» Все расхохотались. После пережитого волнения все это казалось просто нелепым.

Мы уселись обедать рядом с командным пунктом, готовые взлететь в случае нового налета. Противник сегодня, похоже, решил доконать нас. Мы еще продолжали есть, когда прибежали дежурные, сообщившие, что из Саламоа доложили о шести «B-17», приближающихся к базе. Нельзя было терять ни минуты. Забыв о еде, все бросились к своим самолетам. Полет от Саламоа до Лаэ занимал всего несколько минут, и вскоре бомбардировщики будут здесь. Взлететь мне так и не удалось. Другие истребители уже начали разгон по взлетной полосе, а я сидел в кабине и проклинал не желавший заводиться двигатель. Я вновь и вновь нажимал педаль стартера, но двигатель не подавал признаков жизни. Когда я крайне раздраженный вылез из кабины, все остальные истребители уже находились в воздухе.

Через летное поле я побежал к укрытиям. Накадзима неистово размахивал руками, крича, чтобы я поторопился. Он все время показывал мне на небо. Я находился в 20 ярдах от убежища, когда послышался вой падающей бомбы. Я прыжком преодолел последние несколько футов и рухнул на спины людей, сгрудившихся на земле в блиндаже.

В этот момент показалось, что все вокруг взлетело на воздух. Раздался оглушительный грохот, земля подо мной заходила ходуном. Я ощутил, как что-то с силой давит на мое тело со всех сторон, и после этого наступила полная темнота. Казалось, что я полностью отрезан от окружающего мира. Я пробовал пошевелить руками и ногами, но все было тщетно. Я оказался зажатым, как в тисках.

Трудно сказать, сколько прошло времени, когда я услышал прозвучавший откуда-то издали голос. Это был Накадзима.

– Сакаи! Сакаи! Где ты?

Наступила тишина. Потом снова послышались крики:

– Где он? Сакаи успел укрыться? Ищите его, черт побери!

Я пытался крикнуть в ответ. Мне казалось, что я кричу, но почему-то не слышал своего голоса. Губы не шевелились. Что-то тяжело давило на подбородок.

Снова откуда-то издали послышался голос Накадзимы:

– Его, видимо, засыпало. Ищите его. Не теряйте времени. Копайте!

Засыпало? Ну конечно! Я оказался под слоем песка и камней. Я приоткрыл глаза. Темнота. И тут меня охватил страх. Мне казалось, что я задыхаюсь, казалось, что песок душит меня. Я старался пошевелиться, но не мог сдвинуться ни на дюйм.

Снова раздался голос Накадзимы, на этот раз он прозвучал немного громче:

– Копайте всем, что попадается под руки. Давайте! Берите палки. Работайте руками, если больше ничего нет! Живо!

Вскоре послышался скрип лопат, разгребавших песок. Я застыл в ожидании, стараясь не шевелиться. И вот, наконец, им это удалось. Рука коснулась моего лица, ощупывая его, затем стряхнула песок с носа и губ. Внезапно стало светло, мои спасители добрались до меня и вытянули наружу.

Засыпало не только меня. Человек десять оказались погребенными под обрушившимися стенами блиндажа, когда рядом с ним разорвалась бомба. Но никто не был ранен! Мы оказались с головы до ног засыпаны песком и грязью, смягчившими, на наше счастье, удар рухнувших обломков блиндажа.

Командный пункт превратился в развалины, зиявшая поблизости воронка стала наглядным подтверждением того, как нам повезло: удалось избежать прямого попадания бомбы. Большинство оставшихся на взлетной полосе самолетов превратились в обломки, топливные баки нескольких из них были объяты пламенем. Примерно час спустя на базу вернулись взлетевшие истребители. Лица у летчиков были мрачными. Шести «Летающим крепостям» удалось без труда отбить все их атаки.

Два дня ушло на ремонт и ликвидацию последствий налетов, произошедших 2 июля. К 4-му числу все было готово для нанесения удара возмездия по Порт-Морсби. Нам не терпелось внести свой вклад в празднование американцами Дня независимости, устроив им свой собственный салют. Двадцать один Зеро ожидал «теплый» прием двадцати истребителей противника. Мы начали атаку в тот момент, когда самолеты союзников пикировали на нас. Нашим летчикам удалось сбить девять истребителей противника, а еще три самолета были записаны в разряд «вероятно уничтоженных».

Возвращаясь назад, мы все еще находились за много миль от Лаэ, когда я заметил пелену черного дыма, которую ветер гнал в нашу сторону. На подлете к базе мы увидели, что дым тянется от горящих аэродромных построек. Огромные языки пламени вздымались к небу, клубы черного дыма висели над джунглями и побережьем. Всем стало ясно, что произошло: во время нашего отсутствия бомбардировщики противника разбомбили склады горючего.

Мы стали заходить на посадку, и в этот момент рев моторов возвестил о появлении семи бомбардировщиков, низко летящих над джунглями. Мы увидели самолеты, когда те уже оказались над аэродромом, бомбы начали сыпаться на взлетно-посадочную полосу, от их разрывов фонтаны огня и комья земли взметались вверх. Пока мы разворачивались, с аэродрома взмыли в воздух еще несколько истребителей, и двадцать шесть Зеро ринулись в погоню за семеркой пытавшихся уйти «B-26». На несколько минут в небе воцарился хаос, пока каждый из нас старался уйти в сторону, чтобы избежать столкновения с другими ведущими преследование самолетами. Столкновений удалось избежать лишь чудом.

Один из поднявшихся с аэродрома истребителей отделился от основной группы. Зеро прошел мимо бомбардировщиков, а затем, сделав резкий разворот на 180 градусов, с огромной скоростью понесся на возглавлявший строй бомбардировщик. То, что казалось бесстрашной лобовой атакой, через мгновение превратилось в ужасную бойню. Японский летчик не открывал огонь, он шел на таран! На скорости около 600 миль в час приблизившись к бомбардировщику, Зеро, едва не задев правый винт «B-26», проскользнул вдоль его фюзеляжа и крылом, словно бритвой, срезал вертикальный стабилизатор и руль хвостового оперения.

Казалось, Зеро не получил повреждений, ибо продолжал лететь по прямой. Но вскоре он начал медленно переворачиваться в воздухе, теряя высоту. На полной скорости он рухнул в море. Через несколько мгновений лишившийся стабилизатора «B-26» отклонился от курса и перевернулся вверх брюхом, а затем, войдя в штопор, с оглушительным взрывом врезался в воду. Пять минут спустя еще один «B-26», не выдержав напора шести истребителей, открывших ураганный огонь по его крыльям и фюзеляжу, скрылся под волнами. Пяти остальным бомбардировщикам удалось скрыться.

Вернувшись в Лаэ, я узнал, что протаранивший самолет противника летчик оказался тем самым, который 2 июля поклялся унести собой в могилу вражеский бомбардировщик. Суицу выполнил свою угрозу.

6-го числа мы снова нанесли удар по Порт-Морсби. Пятнадцать истребителей, сопровождавших двадцать один бомбардировщик, сбили три самолета противника.

С 7 по 10 июля была очередь противника. Три ночи подряд мы, как крысы, прятались в бомбоубежищах. Словно в кошмарном сне, трассирующие очереди мелькали из конца в конец аэродрома, фонтаны огня и дыма взметались в воздух от разрывов бомб, превращавших в обломки самолеты и строения. Никто не сомневался, что противник поставил цель оставить от авиабазы дымящиеся развалины. Но добиться своей цели ему не удалось – часть истребителей нам всегда удавалось сохранить.

11 июля группой из двадцати одного бомбардировщика в сопровождении двенадцати истребителей была предпринята попытка нанести еще один массированный бомбовый удар по Порт-Морсби. Мы находились на подлете к базе противника, когда лейтенант Сасаи заметил шесть «B-17», направлявшихся к нашему аэродрому, и вместе с пятью другими истребителями покинул строй сопровождения. Сасаи поторопился с принятием решения. Он подал сигнал Нисидзаве, Оте и мне присоединиться к нему, и мы вшестером начали атаковать огромные машины. Но «Летающие крепости» полностью оправдали свое название. Мы лишь повредили три бомбардировщика, но ни одного самолета противника нам сбить не удалось. Стрелки противника кое-чему научились: один Зеро был сбит, а на других машинах, в том числе и на моей, не осталось живого места от пробоин.

Группу бомбардировщиков, сопровождаемую всего шестью истребителями, противнику удалось рассеять. Сброшенные бомбы накрыли большую площадь, почти не причинив вреда вражеским объектам.

Сасаи получил строгий выговор за то, что оставил бомбардировщики с таким слабым прикрытием. Он не пытался оправдываться и молча принял адресованные в его адрес упреки. Всем было понятно, что он нарушил основное правило: никогда не оставлять бомбардировщики без прикрытия. Но подчиненные с пониманием отнеслись к нему. «B-17» стали настоящей для нас «занозой». Та легкость, с которой им удавалось отбивать наши атаки, озадачивала и бесила.

Новый этап действий истребительной авиации начался для нас 21 июля, когда дивизия японской армии высадилась в Буне в 100 милях к югу от Лаэ. Силы дивизии сразу двинулись в глубь территории, начав марш через джунгли в направлении Порт-Морсби. На карте подобный маневр выглядел легко выполнимым. От Буны было рукой подать до Порт-Морсби.

Но одно дело карты тропических островов и совсем другое – тяжелейшие условия, с которыми приходится сталкиваться в чаще джунглей. Верховное командование Японии совершило ставшую фатальной ошибку, направив войска в наступление на Порт-Морсби. Япония потерпела одно из самых сокрушительных и унизительных поражений еще до окончания сражения.

Горы Оуэн-Стэнли почти такие же высокие, как Альпы. Назвать расположенные на их склонах дикие джунгли густой растительностью значит погрешить против истины. Обилие растительности там просто невероятное. Даже если бы там не существовало топких болот, грязи и непроходимых чащ, то вполне достаточно оказалось бы острых скал, обрывистых склонов, всевозможных вьющихся растений, насекомых, удушающей жары и болезней, поражающих человека самым загадочным образом.

Переход через альпийские ледники покажется увеселительной прогулкой по сравнению с потребовавшим нечеловеческих усилий походом по джунглям в горах Оуэн-Стэнли. Снабжение войск, оказавшихся в чаще джунглей, стало невыполнимой задачей. От страшной влажности и палящего зноя полученные солдатами раны гноились. Пот ручьями лил с терявших силы людей. Снаряжение гнило, одежда превращалась в лохмотья, ноги людей были изрезаны до костей камнями и острыми как бритва листьями и травой.

Несколько месяцев нашим войскам приходилось бороться с оказавшимся самым страшным из всех врагом, который не стрелял и не устанавливал мин, а просто поглощал людей сотнями, никогда не возвращая пленных. Благодаря сверхчеловеческим усилиям отдельным группам удалось приблизиться к заветной цели – вражескому бастиону в Порт-Морсби. Но даже их ожидал бесславный конец. Еще до завершения операции – а правильнее сказать ее провала – все погибли, причем большинство умерло от голода в джунглях, откуда они так и не смогли вырваться.

Это наступление сухопутных сил стало жестом отчаяния. Первоначально наше Верховное командование планировало осуществить крупную десантную операцию у Порт-Морсби, но от нее пришлось отказаться по причине произошедшего 7 и 8 мая в Коралловом море сражения, в ходе которого два японских авианосца, натолкнувшись на два авианосца противника, приняли участие в дуэли, в которой ни один из кораблей не вел огонь по противнику. Каждая из сторон использовала самолеты для нанесения бомбовых ударов. Мы одержали победу в этой битве, но противник добился свой цели – десантную операцию пришлось отменить.

После высадки наших войск в Буне, из штаба в Рабауле поступил приказ прекратить налеты на Порт-Морсби и оказывать постоянную поддержку с воздуха находящимся на плацдарме войскам. Высадка войск в Буне являлась частью более крупной операции, которая оказалась обречена на провал, едва начавшись. Не только джунгли представляли собой огромную угрозу, но и полное непонимание командованием проблемы снабжения войск крайне отрицательно сказалось на действиях наших сил. Помимо этого успешные действия противника грозили катастрофическими последствиями с самого начала.

Одновременно с высадкой войск в Буне на восточной оконечности Новой Гвинеи высадилось специальное десантное подразделение. Работая круглыми сутками, солдаты неподалеку от Раби расчищали в джунглях место для нового аэродрома, с которого предполагалось обеспечить прикрытие операций, связанных с осуществляемым по суше снабжением войск, выдвигающихся в глубь Новой Гвинеи с плацдарма в Буне. Странно, но противник не бомбил строившийся в Раби объект, а ограничился лишь аэрофотосъемкой. Почти сразу после завершения строительства войска противника предприняли внезапное нападение на находящийся там гарнизон и разгромили его. Это был блестящий ход. Мы построили аэродром, а использовали его для своих самолетов американцы и австралийцы!

Они не ограничились лишь этим новым аэродромом. Всем нам было ясно, что союзники наращивают мощь в воздухе для полного подавления действий наших сил, дислоцированных в Лаэ и Рабауле. Строительство их новых аэродромов в джунглях шло очень быстро. Средние бомбардировщики и истребители прибывали на аэродромы, пока там еще шло строительство. Усиливалась и мощь наносимых бомбовых ударов по Лаэ. Не проходило ночи, чтобы бомбардировщики противника не совершали налетов на нашу базу.

Днем в Лаэ приходилось идти на различные ухищрения, чтобы от шести до девяти из двадцати – тридцати имевшихся в нашем распоряжении боеспособных истребителей постоянно находились в воздухе над Буной и такое же количество несло боевое дежурство для защиты базы. Воздушное прикрытие сил в Буне являлось для нас отнюдь не первостепенной задачей, но истребителям успешно удавалось справляться с задачей по предотвращению крупномасштабных действий противника по уничтожению плацдарма.

Я испытал настоящее потрясение во время своего первого боевого вылета в Буну. Мне пришлось повидать немало операций по высадке войск, но еще никогда я не был свидетелем столь напряженных усилий по организации снабжения целой пехотной дивизии. Солдаты один за другим двигались по берегу, направляясь в джунгли с ящиками в руках. Выгрузка шла всего с двух небольших транспортных судов, стоящих неподалеку от берега под прикрытием малого противолодочного корабля.

Боевые вылеты для прикрытия плацдарма в дальнейшем оказались значительно сложнее, чем ожидалось. Густая облачность больше не давала возможности выкроить время для отдыха. 22 июля наша группа из шести истребителей кружила в небе, где, как казалось, кроме нас никого не было. Фронт облачности проходил на высоте 7000 футов над землей. Внезапно несколько мощных взрывов потрясли прибрежную полосу, фонтаны огня и дыма взметнулись в воздух. Через несколько секунд клубы густого маслянистого дыма повалили из временных складов, находящихся в нескольких сотнях ярдов от берега. Самолетов противника не было видно. То ли они с поразительной точностью сбросили бомбы из густой облачности, то ли один или несколько самолетов снизились, сбросили бомбы и снова скрылись в облаках, оставшись незамеченными.

Верным оказалось последнее, ибо через несколько минут я заметил крохотную точку, вынырнувшую из кромки облаков вдали на юго-востоке. Мы повернули и начали преследование уходящего самолета, в котором, приблизившись, узнали хорошо нам знакомый двухмоторный бомбардировщик «Локхид Хадсон». Мы находились в миле от него, когда нас заметили. Бомбардировщик, снизившись, начал уходить вдоль побережья в сторону Раби. В скорости он почти не уступал нашим истребителям. Я сбросил топливный бак и включил форсаж.

С расстояния 600 ярдов, находясь немного слева, я выпустил очередь из всех четырех пулеметов в надежде, что «хадсон» повернет и даст мне возможность сократить расстояние между самолетами. Произошедшее в следующее мгновение стало полной неожиданностью. Едва я успел выстрелить, как самолет противника, резко набрав высоту, ушел вправо, быстро выполнил вираж на полной скорости и понесся прямо на меня. Я был так ошеломлен, что застыл на несколько секунд. В следующее мгновение самолет противника открыл ураганный огонь.

Наши Зеро, пикируя или отворачивая, бросились врассыпную. Ничего подобного раньше не случалось! Краем глаза я заметил лейтенанта Сасаи: у того от изумления отвисла челюсть. Истребитель Нисидзавы, которого ничто не могло смутить, быстро закончив свой вынужденный маневр, оказался позади бомбардировщика и открыл огонь. И снова мы были изумлены. Самолет противника сделал такой резкий переворот, каких мне еще не приходилось видеть в исполнении двухмоторных самолетов. Нисидзава впустую потратил боеприпасы.

Все вместе мы ринулись на бомбардировщик. Но никто не смог ни разу попасть. Бомбардировщик метался из стороны в сторону, и при этом находящийся впереди стрелок вел огонь по нашим самолетам.

Наши летчики пришли в ярость. Сломав строй и рассредоточившись, каждый стал в одиночку атаковать противника всей мощью своего вооружения. Я сделал четыре захода по меньшей мере и открывал огонь, но был вынужден прекращать атаки, уступая место другим летчикам, не обращавшим внимания на своих ведомых. Минуть десять мы преследовали «хадсон», поливая свинцом этот «заколдованный» самолет. Наконец длинная очередь попала в заднюю пулеметную турель, и я увидел, как стрелок, вскинув руки, упал. Находящийся там пулемет замолчал, и я, приблизившись к бомбардировщику на расстояние 20 ярдов, открыл огонь, целясь в правое крыло. Через несколько секунд появились языки пламени, а вскоре огонь перекинулся и на левое крыло. Экипаж не покинул горящий самолет, тот находился слишком низко для прыжка с парашютом. Бомбардировщик, быстро теряя скорость, стал планировать в направлении джунглей. Деревья, словно бритвой, срезали два пылающих крыла, и останки горящего фюзеляжа скрылись в густой растительности. Раздался оглушительный взрыв, клубы черного дыма взметнулись вверх.

Тот день оказался полон сюрпризов. Мы направлялись назад в Лаэ для возобновления патрулирования в районе плацдарма, когда пять «аэрокобр» предприняли попытку внезапно атаковать наш строй. Шедшие длинной колонной над водой самолеты противника попытались быстро набрать высоту и застать нас врасплох. Я первым заметил их. Сделав резкий разворот, я начал пикировать на противника, выбрав в качестве мишени ведущего. Внезапно «P-39», рассредоточившись в разных направлениях, повернули и стали уходить. Потеря внезапности и пять следовавших вслед за мной истребителей охладили их боевой пыл, заставив отказаться от схватки в заведомо невыгодных условиях.

Набрав в пике высокую скорость, я вскоре оказался среди самолетов противника. Два истребителя, резко взмыв вверх, скрылись в низкой облачности. Еще один исчез в пелене дождя, а другой, похоже, просто растворился в воздухе. Но одна «аэрокобра» была хорошо видна, и на полной скорости я ринулся за истребителем. Он попытался скрыться в облаках, но очередь вдоль носа заставила пилота передумать. «P-39», сделав резкий вираж влево, начал пикировать, я следовал в 200 ярдах позади.

Это была новая модификация «P-39», в горизонтальном полете над морем не уступавшая в скорости моему истребителю. Но пилот совершил грубейшую ошибку – он выбрал неверное направление! Вместо того чтобы повернуть к Порт-Морсби, он летел в обратную сторону. У меня еще было достаточно топлива, и я, если потребуется, был готов, сохраняя расстояние между самолетами, гнать противника до Рабаула. Через несколько минут американский летчик пришел в себя и понял свою ошибку. Ему не оставалось ничего иного, как изменить курс, поэтому истребитель, сделав вираж, резко повернул влево.

Подобное много раз случалось и раньше. Я вошел внутрь его виража, двигаясь немного ниже и стараясь оказаться слева от истребителя. Короткая очередь заставила «аэрокобру» сделать резкий переворот, чтобы уйти из-под огня. Я повис у противника на хвосте, пока тот метался из стороны в сторону, направляясь к побережью. На несколько секунд я отстал от него, когда, выполнив особо замысловатую фигуру, истребитель ускользнул от меня и помчался к своей базе, увеличив расстояние между нашими двумя самолетами до нескольких сотен ярдов. Даже с работающим на полную мощность двигателем я не мог сократить расстояния. Я был готов повернуть обратно. Пока «P-39» летел по прямой, я не мог занять выгодной позиции для стрельбы.

Летчик противника выбрал иное решение. Вместо того чтобы оставаться над морем, он направился к горам Оуэн-Стэнли, миновать которые он мог, лишь набрав высоту. Но в наборе высоты «P-39» уступал Зеро. Медленно, но верно я сокращал расстояние между нами. Я не торопился с открытием огня, выжидая удобного момента. После боя с бомбардировщиком боеприпасов у меня осталось на одну или две коротких очереди.

Пятьдесят ярдов. Вскоре расстояние сократилось до 40 ярдов, затем до 30. Я положил палец на гашетку и тщательно прицелился.

Но стрелять мне не пришлось: летчик внезапно выпрыгнул с парашютом! Его самолет находился менее чем в 150 футах над землей, когда летчик, переворачиваясь в воздухе, начал свой прыжок, грозивший ему неминуемой гибелью. Мне не приходилось слышать, чтобы кому-нибудь удавалось выжить, совершая прыжок с парашютом с высоты менее 300 футов.

Но случилось чудо, и парашют успел раскрыться за секунду до рокового падения. Летчик приземлился на небольшой поляне всего в нескольких ярдах от своего взорвавшегося при падении истребителя. Мне все еще не верилось, что вражескому пилоту удалось выжить после этого невероятного прыжка. Я резко повернул и еще раз пролетел над поляной. Виден был один лишь парашют. Пилоту удалось выжить, и он даже успел скрыться из вида. Это была моя вторая одержанная без единого выстрела победа, в результате которой общее число сбитых мной самолетов противника увеличилось до сорока девяти.

Следующие несколько недель мы осуществляли прикрытие с воздуха созданного в Буне плацдарма. Конец июля ознаменовал собой новый и довольно странный этап войны. Теперь мы больше не летали без парашютов. Появился соответствующий приказ Верховного командования, и капитан Сайто обязал всех летчиков носить парашюты во время выполнения боевых заданий. Странное чувство вызывали лежащий подо мной на сиденье парашют и лямки, опоясывающие тело. Раньше я никогда не летал с парашютом.

Раздражали нас и поступившие приказы, которые пусть и не выражали словами, но таили в себе какой-то зловещий смысл. Нам нельзя было атаковать вражеские базы. Капитан Сайто отдал приказ, запрещавший истребителям даже в случае необходимости пересекать горы Оуэн-Стэнли.

Всего лишь еще один раз – 26 июля – мне снова довелось увидеть Порт-Морсби. Нам удалось перехватить пять бомбардировщиков противника над Буной, и во время преследования я сбил два «B-26». Вместе с сопровождавшими меня Сасаи и Эндо в ходе преследования оставшихся бомбардировщиков я, нарушив приказ, пересек горную цепь. Мне удалось сбить еще один бомбардировщик, но, поскольку я не видел его падения, он считался «вероятно сбитым».

Тогда я в последний раз пролетел над авиабазой противника. Положение быстро менялось. К концу первой недели августа мы начали вести бои в совершенно незнакомых нам условиях. Американцы осуществили крупномасштабное вторжение на остров Гуадалканал.