Глава 26

В апреле 1944 года после долгих, изнурительных месяцев обучения летчиков в Омуре меня перевели в авиагруппу «Йокосука». До войны считалось почетным получить назначение в эту авиагруппу, так как она входила в состав Императорской гвардии и охраняла воздушные подступы к Токио. Теперь же это была всего лишь обычная группа. Дни, когда назначение туда считалось почетным, миновали.

Получив как офицер доступ к секретным сведениям, я имел возможность правильно оценить ход войны. Секретные документы разительно отличались от той околесицы, которую бубнили по радио ничего не подозревающим гражданам нашей страны. Повсюду на Тихом океане наши части были вынуждены отступать. Мощные американские оперативные соединения и флотилии кораблей, чьи размеры потрясали воображение, безраздельно господствовали на Тихом океане.

Я читал доклад за докладом, где говорилось о нанесении военно-морскими силами противника сокрушительных ударов. Значительно возросла мощь армейской авиации противника. Сотни «P-38» парили в небе вне пределов досягаемости наших истребителей, имея возможность вступать в бой по своему усмотрению. Новые модели истребителей и бомбардировщиков появлялись почти ежедневно, и рассказы наших летчиков об их значительно возросшем боевом потенциале не предвещали ничего хорошего в будущем. Мы все еще удерживали Рабаул, но этот когда-то мощный бастион больше не представлял угрозы для Порт-Морсби и других авиабаз противника. Рабаулу приходилось нелегко. Американцы выбрали его в качестве объекта для тренировочного бомбометания, испытывая поступающие на замену самолеты.

Вскоре после прибытия в Йокосуку я подал рапорт о предоставлении мне отпуска и отправился на поезде в Токио, находящийся всего в полутора часах езды. В семье дяди меня встретили словно вернувшегося домой родного сына. Теперь я знал, что, когда смогу на несколько часов покинуть базу, у меня есть «дом».

Вечером после ужина Хацуо стала шутливо бранить меня за то, что я до сих пор не женился. В ее полушутливом тоне сквозили серьезные нотки, и я принял ее игру.

– А почему ты сама, моя милая кузина, все еще одна? Как же так случилось, что ты до сих пор не выбрала себе хорошего мужа?

Дядя с тетей со смехом прервали наши взаимные упреки.

– Вы оба, – насмешливо произнес дядя, – слишком разборчивы!

Я улыбнулся:

– Не понимаю, почему Хацуо-сан не выбрала себе мужа. Посмотрите на нее. Красотой она не уступит кинозвезде. А много ли девушек сегодня могут похвастать тем, что имеют музыкальное образование? – Я снова улыбнулся. – Я не сомневаюсь, – глядя на Хацуо, произнес я, – что вы могли бы выбрать для нее прекрасного мужа.

Дядюшка с тетушкой рассмеялись, услышав мои рассуждения. Но Хацуо не смеялась, она бросила на меня взгляд и отвела глаза.

– Что с тобой, Хацуо-сан?

Она не ответила. Я встревожился, что чем-то обидел ее, и решил сменить тему беседы:

– Хацуо, сделай одолжение. Сыграй мне на пианино. Давненько я не слышал музыки в твоем исполнении.

Она вопросительно посмотрела на меня.

– Помнишь, когда я поступил в летную школу? Тогда ты мне играла… постой-ка… Да, вспомнил. Моцарта. Сыграй, пожалуйста, еще раз.

Вместо ответа, Хацуо подошла к пианино и села. Когда ее пальцы стали ласкать клавиши из слоновой кости, с трудом верилось, что где-то за тысячи миль отсюда на Тихом океане идет страшная война! Закрыв глаза, я видел перед собой голубые огни выхлопов истребителей и бомбардировщиков, выруливающих по взлетной полосе. Поднимая облака пыли, они с ревом отрываются от земли и исчезают в ночи, но многим из них не суждено вернуться.

А я сижу здесь, в пригороде Токио. Руки и ноги у меня на месте, расслабившись, я наслаждаюсь теплотой и добрым отношением людей, любящих меня, как родного сына. Воистину странен этот мир.

Музыка прекратилась. Хацуо на несколько секунд застыла у пианино, а затем как-то странно посмотрела на меня. В ее широко открытых глазах застыл немой вопрос. Она тихо произнесла:

– Сабуро-сан, я хочу сыграть еще одно произведение специально для тебя. Слушай внимательно. Музыка скажет тебе то, что я не могу выразить словами.

Мне показалось это странным. Она вдруг густо покраснела и быстро отвела взгляд.

Играла она долго. Льющиеся звуки музыки заполняли собой все пространство комнаты. Я смотрел на эту девушку. Я знал ее, но мне казалось, что я вижу ее впервые. Никогда я еще не видел Хацуо такой. Что она имела в виду, сказав: «Музыка скажет тебе то, что я не могу выразить словами»?

Я вдруг понял, что смотрю на Хацуо вовсе не как на юную девушку и свою кузину, а как на женщину! Я впервые по-настоящему увидел ее, обратил внимание, как сосредоточенно она склонилась над пианино, пытаясь излить с помощью музыки свою душу.

Хацуо! И я? От этой мысли мне стало не по себе. Но она уже не ребенок. Просыпайся, Сакаи, очнись, болван! Она – женщина. Сейчас, в этот самый момент она объясняется тебе в любви! Теперь я понял, что она хотела мне сказать. Нахлынувшие чувства чуть было не заставили меня ответить ей. Но этого не может быть, стал твердить я себе. Нет, так и есть. Это – Хацуо. И ты любишь ее, хотя и не догадывался о ее чувствах. Я вспомнил, как в госпитале она обняла меня и, рыдая, заверила, что я снова буду летать.

Оказывается, она полюбила меня, и полюбила так давно, что трудно себе представить. Мне было не по себе. В тот момент я понимал, что тоже влюблен. Влюблен в нее. Но что же мне делать? Как я страдал, когда слышал рыдания Фудзико после моего отказа. Но разве теперь у меня есть основания уступить? Почему я мог отвергнуть любовь Фудзико, ссылаясь на свою слепоту, а теперь готов ответить согласием на невысказанную словами мольбу Хацуо, обращенную ко мне?

Как я могу поступиться своей гордостью, отказаться от своих убеждений и притворяться, будто снова прекрасно вижу и способен стать тем асом, каким я был когда-то? Могу ли я пойти на это и при этом остаться самим собой? Нет!

Обращенное ко мне послание Хацуо пропало впустую. Я ни словом не обмолвился о том, что понял ее, и страстно хотел ответить. Когда Хацуо закончила играть, я оставался в комнате столько, сколько позволяли приличия, а затем, сославшись на усталость, ушел спать. Но уснуть я не мог несколько часов.

Во время службы в Йокосуке я часто посещал Токио. За полтора года моего отсутствия столица сильно изменилась. Красочность и веселье исчезли. Люди больше не смеялись. Улицы выглядели мрачными и безжизненными. Опустив голову, жители куда-то торопились по своим делам. Перестали звучать из громкоговорителей бравурные марши. Слишком многим сыновьям, мужьям и братьям этих людей было не суждено вернуться домой.

Но официальная пропаганда по-прежнему скрывала правду о войне, хотя победные крики уже утихли. С полок магазинов исчезли товары, действовала строгая карточная система. В холод люди на ветру выстаивали в очередях в ожидании чашки горячего супа. Страна пока еще не подвергалась ударам противника, исключением был лишь один рейд, произошедший еще в 1942 году, когда над городом пронеслись бомбардировщики Дулиттла и успели скрыться, направившись в Китай. Токио и другие крупные города оставались нетронутыми, им пока не был знаком свист и грохот разрывов американских бомб.

Война пришла в Японию в июне 1944 года. Это произвело на население страны жуткое впечатление. 15 июня вся Япония испытала шок, услышав, что двадцать бомбардировщиков, превосходящих по мощи знаменитые «B-17», преодолели огромное расстояние от Китая и нанесли удар по одному из городов в северной части острова Кюсю. Причиненный этим рейдом ущерб оказался незначительным. Но теперь по всей Японии люди дома, на работе, в магазинах и просто на улицах говорили об этом налете, подчеркивая тот факт, что наши истребители оказались неспособны помешать вражеским бомбардировщикам. Все задавали одни и те же вопросы. Какой город станет следующим? Когда? И сколько бомбардировщиков будет участвовать в налете?

Передаваемые по радио сообщения лишь подливали масла в огонь. Американцы вторглись на остров Сайпан. Война пришла на родную землю. Сайпан находился совсем рядом. Люди разворачивали карты и искали на них крошечную точку, находящуюся совсем близко от береговой линии нашей страны. Люди начинали переглядываться. Они начинали ставить под сомнение – не в открытую, конечно, а в разговорах друг с другом – бесконечные сообщения о победах. Как могло произойти, что мы, потопив десятки кораблей, уничтожив сотни самолетов и тысячи солдат противника, позволили ему вторгнуться на Сайпан. Этот вопрос был у всех на устах, но мало кто решался дать на него ответ.

Не успели отзвучать сообщения о вторжении на Сайпан, а крупные силы нашего флота уже направились к Марианским островам, где, как все мы в Йокосуке считали, должно произойти одно из решающих сражений войны. Мы больше не захватывали чужих островов, а обороняли ближайшие подступы к нашей родине.

На следующее утро наша авиагруппа получила приказ перебазироваться на остров Иводзима. Верховное командование опасалось, что после захвата Сайпана американцы нанесут удар по этому стратегически важному острову. Захват Иводзимы угрожал всей Японии. Великие сражения у Марианских островов вошли в историю. Сайпан не устоял под мощным ударом сил противника. Наши военно-морские силы потерпели сокрушительное поражение, и теперь оперативные соединения американских кораблей безраздельно господствовали на просторах Тихого океана.

У всех нас вызывало удивление, что остров Иводзима не подвергся вторжению летом 1944 года. Остров вряд ли удалось бы удержать. Небольшая часть сил, захвативших Сайпан, спокойно могла бы высадиться на побережье Иводзимы и быстро сломить слабое сопротивление находящихся на острове японских войск. По неизвестным причинам вторжение было отложено на много месяцев, и за это время армия и флот смогли стянуть на этот стратегически важный остров большое количество живой силы и техники.

Получив приказ организовать оборону острова с воздуха, наша группа могла выделить не более тридцати истребителей Зеро для выполнения поставленной задачи. Тридцать истребителей, тех самых, на которых мне пришлось сражаться в Китае почти пять лет назад. Всего лишь тридцать машин! Но вторжение откладывалось. Мы считали такой поворот событий настоящим чудом.

Мой командир Накадзима сейчас находился в Йокосуке. Спустя месяц после перевода в Рабаул он получил из Токио приказ вернуться в Японию, где должен был в рекордные сроки готовить пополнение. Теперь, проведя почти год на родине, ему предстояло снова уезжать, но на этот раз для участия в самой важной в его жизни кампании.

Я получил приказ явиться к нему.

– Сакаи, почему бы тебе в этот раз не отправиться вместе со мной? – спросил он. – Тебе известно, как важно для меня, чтобы мы снова летали вместе. Плевать мне на врачей, ты был и остаешься отличным летчиком. Каждый твой полет, за которым я наблюдаю, доказывает это. – Он помолчал. – Давай говорить прямо, Сабуро. Тебе лучше других известны весьма сомнительные возможности наших новых летчиков. Я опасаюсь за их жизнь, если им придется столкнуться с новыми американскими самолетами. Нам необходимо чем-то поддержать их боевой дух, вызвать у них страстное желание сражаться. Понимаешь, Сабуро, ты мне нужен. Просто необходим. Для этих людей ты стал почти богом. Если ты будешь летать с нами, их боевой дух окрепнет. Они пойдут за тобой куда угодно.

– Неужели надо спрашивать? – воскликнул я. – Вы меня спрашиваете, отправлюсь ли я с вами? Сколько раз я пытался! И сколько раз получал отказ! «Вы не можете летать, Сакаи», «Вы полуслепой, Сакаи», «Вы больше не тот классный летчик, Сакаи». Конечно, я хочу ехать! Хочу ехать вместе с вами. Я хочу снова сражаться!

Времена изменились. Никто из врачей не вел больше жарких споров по поводу моей отправки. Позволить себе роскошь не пустить одноглазого летчика на фронт больше было нельзя. Мало кого теперь заботили такие мелочи. Опасность грозила Японии, и пусть одноглазый, но обладавший огромным боевым опытом пилот был не лишним.

Я снова стал самим собой. Я был нужен своей стране.

Мы получили приказ немедленно вылетать на Иводзиму. У нас даже не было времени сообщить об этом родственникам. Прощаться нам не пришлось.

Утром 16 июня мы поднялись в воздух с аэродрома в Йокосуке и строем направились к отдаленному острову. После 100 миль труднейшего полета в густой низкой облачности под проливным дождем мы были вынуждены вернуться в Йокосуку. В Японии начался сезон дождей. Мы с Накадзимой и еще несколько летчиков могли бы добраться до Иводзимы. Но у большинства из тридцати пилотов нашей группы не было никакого опыта. В шторм они наверняка быстро отбились бы от строя, а это грозило им неминуемой гибелью.

Иводзима – крошечный остров, распложенный в 650 милях к югу от Йокосуки. Его ширина не превышает двух миль. На картах этот островок отмечен последним в длинной цепочке островов Бонин, протянувшихся от Йокосуки до Гуама. Карты, как правило, не точны, и на бескрайних просторах Тихого океана очень легко ошибиться при определении расстояния между этими клочками суши. Без радара, не имея даже раций на наших истребителях, мы не осмелились пойти на риск потерять большинство наших самолетов.

В ряде случаев подобные попытки заканчивались трагически. В начале 1943 года несколько эскадрилий армейских истребителей, пилотируемых летчиками, не имевшими никакого опыта полетов на большие расстояния над океаном, вылетели из Японии на одну из расположенных на юге авиабаз. В полете они попали в сложные погодные условия, но решили не возвращаться. Почти все самолеты пропали на бескрайних просторах Тихого океана.

Мы предприняли новую попытку на следующее утро, 17 июня. На этот раз мы пролетели менее 100 миль и снова были вынуждены вернуться из-за шторма, хотя по какой-то горькой иронии, судя по сводкам, погода на Иводзиме и Марианских островах была превосходной. Мы томились у себя в казармах, слушая по радио доклады, поступающие от наших находящихся на островах гарнизонов, где сообщалось о воздушных налетах противника, продолжавшихся весь день до поздней ночи.

Четыре раза мы вылетали на Иводзиму, и четыре раза бушевавший шторм расстраивал наши планы. 20 июня, когда мы предприняли пятую попытку, погодные условия по-прежнему не удовлетворяли минимальным требованиям безопасности. Но Накадзима был полон решимости прорваться сквозь непогоду. Неопытные пилоты не сводили глаз с возглавлявших строй самолетов, прокладывавших путь сквозь восходящие воздушные потоки и сплошную пелену дождя.

Никто из нас, разумеется, не знал тогда, что в этот день главные силы нашего флота несли тяжелые потери под ударами самолетов и пушек оперативной группировки противника, атакующей Марианские острова.

В конце концов нам удалось прорваться сквозь штормовой атмосферный фронт. Через несколько минут из воды показался похожий на горб вулкан. Накадзима стал описывать широкий круг над вторым аэродромом и горой Мотояма, находящейся в центре Иводзимы. Когда-то мне казалась плохой пыльная взлетно-посадочная полоса в Лаэ, но находящаяся здесь была просто ужасна. Посадить самолет на палубу раскачивающегося на волнах авианосца было бы куда проще, чем приземлиться на эту чудовищную полосу. По обеим ее сторонам возвышались отвесные скалы. Небольшой занос при посадке и… огненный шар. В конце полосы зазевавшегося летчика, вовремя не успевшего затормозить, поджидал возвышающийся утес.

Накадзима отказался вести своих людей на эту грозящую гибелью полосу. Он повел строй назад к основному аэродрому, расположенному на южных склонах гор вулканического острова. Посадочная полоса там была широкой и длинной. Один за другим истребители стали опускаться на нее.

Вдоль длинной полосы в линию вытянулось около сотни самолетов. Места для стоянки нашим истребителям не осталось.

Накадзима, помахав рукой над кабиной, подал сигнал истребителям следовать за ним. От основного аэродрома к запасному вела длинная извилистая дорога. Расстояние было более мили, к тому же вторая полоса находилась выше той, которую мы сейчас покидали. Меня разбирал смех, пока я трясся в своем Зеро, выруливая вдоль дороги. Тогда я в первый – и последний – раз взбирался в гору на движущемся по склону истребителе в составе колонны из тридцати самолетов.

Солдаты расквартированного здесь батальона, разинув от удивления рот, наблюдали за движением нашей странной колонны, оставлявшей за собой облака пыли. Многие показывали на нас пальцами и громко гоготали. Но нам было не до смеха. Выруливать в Зеро вверх по извилистому склону, когда впереди тебя находится один истребитель, а позади вращающийся пропеллер другого, было не менее рискованно, чем держаться в сомкнутом строю в густом тумане.

К счастью, мы прибыли на Иводзиму в период временного затишья боевых действий. Лишь за день до нашего прибытия остров содрогался от взрывов тысяч снарядов, выпущенных из орудий соединения американских кораблей, находившихся в открытом море. Сейчас они вернулись к Сайпану и занимались методичным разрушением расположенных на этом острове оборонительных сооружений.

Три дня война обходила Иводзиму стороной. Этот остров отнюдь нельзя назвать местом, где здравомыслящий человек захотел бы добровольно оставаться. Островок был таким же мрачным, враждебным и неудобным, как Рабаул. Но мы были предоставлены сами себе, и, пользуясь временным затишьем, купались в горячих источниках, бурлящих среди скал в разных концах острова.

Никогда еще война не казалась нам такой странной. Мы уже знали о сокрушительном поражении нашего флота в морском сражении у Марианских островов и гибели почти всех летчиков, пилотировавших базировавшиеся на авианосцах самолеты. Не приходилось сомневаться, что благодаря своей мощи силы американцев, осуществляющие вторжение при поддержке сотен самолетов и тысяч тяжелых корабельных орудий, вскоре полностью уничтожат наши находящиеся на Сайпане войска. А мы тем временем принимали горячие ванны на Иводзиме.

Наши офицеры приходили в отчаяние. Они слишком хорошо понимали, как необходима сейчас помощь Сайпану. Но что они могли поделать? Массированный налет наших истребителей вряд ли мог что-то кардинально изменить, ибо Сайпан лежал почти в 600 милях к югу от Иводзимы. С другой стороны, мы не могли сидеть сложа руки, когда гибли наши товарищи. Но было и еще одно соображение. Если бы мы оставили Иводзиму без прикрытия истребителями, готовыми по тревоге подняться в воздух, американцы могли – за время отсутствия прикрытия с воздуха – нанести удар по обороняющим остров войскам и прорвать их слабую оборону.

В конце концов было решено, что истребители останутся, а бомбардировщики нанесут удар по американским кораблям, курсирующим в прибрежных водах Сайпана. Налеты предполагалось проводить ночью, группами из восьми-девяти бомбардировщиков без прикрытия истребителями.

Я наблюдал за несущимися по взлетной полосе самолетами, чьи крылья и фюзеляжи озаряли голубые всполохи выхлопов, и в памяти всплывали дни, проведенные в Лаэ. Теперь мне становилось понятно, что побуждало экипажи американских бомбардировщиков, которые днем и ночью без прикрытия наносили удары по Лаэ, бросать вызов десяткам наших истребителей.

Теперь эта картина представала передо мной с обратной стороны, но все было намного хуже. Тогда, в начале 1942 года, американские двухмоторные бомбардировщики, вступая в бой, имели шанс уцелеть. С нашими бомбардировщиками все обстояло иначе. Стоило истребителю противника на пару секунд поймать в прицел наш бомбардировщик или стоило осколкам зенитных снарядов попасть в его фюзеляж, и самолет, превратившись в пылающее крошево обломков, падал в воду.

Часы, отделявшие каждый вылет от возвращения уцелевших бомбардировщиков, казались вечностью. Наши летчики мужественно выполняли свою работу и уничтожили несколько целей. Но какое это имело значение? Это были комариные укусы.

Каждую ночь всего лишь один или два изрешеченных пулями самолета с трудом добирались до Иводзимы. Экипажи изнемогали от усталости, у летчиков больше не было сил смотреть, как самолеты их товарищей падают в море, так и не успев долететь до места нанесения удара. Те немногие, кто возвращался на остров, рассказывали об атаках американских истребителей, безошибочно находивших их в кромешной темноте, и заградительном огне с кораблей, от которого становилось светло, как днем. Яркие вспышки разрывов и паутина трассирующих очередей казались огненной стеной, преграждавшей им путь для захода на цели.

Спустя несколько дней на острове практически не осталось двухмоторных бомбардировщиков. Тогда в бой были брошены одномоторные бомбардировщики-торпедоносцы «Джилл», предпринявшие попытки нанесения торпедных ударов с небольшой высоты. Повезло им ненамного больше, чем их предшественникам.

24 июня установившееся на Иводзиме затишье закончилось. В 5.20 утра оглушительный рев сирен воздушной тревоги разорвал тишину. Радары дальнего слежения обнаружили в 60 милях к югу несколько крупных групп самолетов противника, быстро приближавшихся к острову.

Все находящиеся на острове истребители – более восьмидесяти машин – быстро поднялись в воздух с обеих взлетных полос. Механики отбуксировали уцелевшие бомбардировщики в укрытия.

Началось! Вскоре мне предстояло оказаться вознагражденным за долгое ожидание. Я снова в самолете, через несколько минут, ощутив вкус настоящего боя, я пойму, не утратил ли я своего мастерства.

Нижняя кромка облаков находилась на высоте 13 000 футов. Истребители разделились на две группы, сорок машин поднялись выше слоя облаков, а сорок других – где находился и я – остались под облаками.

Едва я успел закончить набор высоты, как из облаков выскочил истребитель противника, с тянущимся за ним длинным шлейфом огня и черного дыма. Мне удалось лишь мельком взглянуть на истребитель: это была машина нового типа, судя по широким крыльям и тупому носу «Грумман Хеллкэт», о котором я так много слышал. Я круто развернулся и посмотрел вверх… Из облаков появился еще один «грумман», который вертикально пикировал, оставляя за собой шлейф дыма.

Вслед за дымящимся истребителем вынырнули несколько десятков отвесно пикировавших вражеских самолетов. Сорок наших Зеро повернули и стали набирать высоту, чтобы встретить противника. Американские пилоты не стали медлить, «грумманы» с ревом понеслись в атаку. Вскоре самолеты, рассредоточившись, вступили в яростные схватки, то взмывая под облака, то снижаясь почти до уровня воды.

Я, сделав петлю, взмыл вверх и вышел в хвост истребителю противника, дав очередь, как только самолет появился у меня в прицеле. Тот, выполнив переворот, отскочил в сторону, и моя очередь прошила воздух. Я стал по спирали набирать высоту, сокращая расстояние, чтобы иметь возможность точнее прицелиться. «Грумман» тоже попытался выполнить вираж – мне именно это и требовалось, брюхо самолета на мгновение появилось в моем прицеле, и я выпустил вторую очередь. Снаряды один за другим прошили фюзеляж. В следующую секунду облако черного дыма окутало самолет, и он, потеряв управление, стал быстро падать в море.

Повсюду вокруг, куда бы я ни смотрел, были видны истребители, длинные шлейфы черного дыма, языки пламени и взрывающиеся самолеты. Я зазевался. Прямо у меня под крылом мелькнула трассирующая очередь, я машинально толкнул ручку управления влево и, выполнив переворот, зашел противнику в хвост и открыл огонь. Промах! Он, спикировав, ушел от меня так быстро, что я даже не успел последовать за ним.

Я клял себя за допущенную оплошность, проклинал свой ослепший глаз, из-за которого обзор для меня сократился почти наполовину. Быстро сбросив с себя затруднявшие движение лямки парашюта, я освободил свое тело с тем, чтобы иметь возможность поворачиваться и хоть как-то компенсировать потерю бокового зрения.

Времени смотреть по сторонам не осталось. С полдюжины «грумманов» повисли у меня на хосте, занимая позицию для стрельбы. Яркое пламя озарило их крылья, когда они открыли огонь. Еще один переворот влево – очень быстрый, – и трассирующие очереди прошли мимо, не причинив мне вреда. Шестерка самолетов пронеслась рядом с моими крыльями и, резко взмыв вверх, повернула вправо.

Только не сейчас! Нет! Я дал полный газ и, повернув вправо, помчался за шестеркой истребителей, выжимая из своего Зеро все, на что он был способен. Оглянувшись, я убедился, что позади меня нет истребителей. Один из находящихся впереди будет моим, поклялся я. Я быстро сократил расстояние до ближайшего ко мне самолета. Оказавшись в 50 ярдах от него, я открыл огонь из пушки и увидел, как снаряды взрываются вдоль фюзеляжа, приближаясь к кабине. Яркие вспышки и дым показались под стеклом кабины. В следующую секунду «хеллкэт» резко занесло, и он упал на крыло, оставляя за собой длинную полосу дыма.

Но теперь у меня на хвосте повисли другие истребители! Я вдруг почему-то потерял всякое желание идти на сближение с ними. Дикая усталость навалилась на меня. В былые дни я без промедления развернул бы свой Зеро и ринулся на них. Но сейчас, казалось, жизненные силы иссякли. Я больше не хотел сражаться.

Спикировав, я стал уходить. В таком состоянии атаковать противника означало обречь себя на самоубийство. Соверши я малейший промах, не успей вовремя дернуть ручку управления или нажать на педаль руля высоты… мой конец был бы неминуем. Мне требовалось время отдышаться, стряхнуть с себя дурноту. Возможно, мне стало плохо из-за того, что я перенапрягся, пытаясь увидеть одним глазом все то, для чего раньше мне требовались оба глаза. Я лишь знал, что не могу сражаться.

Стараясь оторваться, я на полной скорости летел на север. Истребители противника повернули назад в поисках новой добычи. И тут я стал свидетелем самого страшного из всех сотен воздушных боев, в которых мне пришлось участвовать. Я посмотрел направо и в изумлении замер.

«Хеллкэт», мечущийся из стороны в сторону, пытался уйти от Зеро, который повис у него на хвосте и вел огонь с расстояния не более 50 ярдов. Позади Зеро находился еще один «хеллкэт», преследующий японский истребитель. Пока я наблюдал за ними, новый Зеро, спикировав сверху, повернул вслед за «грумманом». Они неслись друг за другом длинной змейкой. Второй Зеро был так увлечен погоней, что, похоже, не замечал третьего истребителя противника, пикирующего вслед за ним. Третий Зеро, наблюдавший за происходящим, резко развернулся и помчался за замыкающим строй «грумманом».

Кровь стыла в жилах от наблюдения за этой похожей на длинную змею колонной самолетов, преследующих друг друга. Неужели все летчики, и японские и американские, оказались настолько глупы, что ни один из них не следил за происходящим у него за спиной?

Летящий первым «грумман» резко занесло, облако черного дыма окутало его, и он стал падать в море. В то же мгновение преследовавший его Зеро, взорвавшись, превратился в огненный шар. Нанесший ему смертельный удар «хеллкэт» еще пару секунд оставался целым, но затем выпущенные вторым Зеро снаряды оторвали ему крыло, и он, войдя в штопор, стал падать. Еще через секунду ослепительная вспышка ознаменовала собой взрыв второго Зеро. А как только третий «хеллкэт» вырвался из этой вспышки, снаряды третьего Зеро разнесли в куски его кабину.

Пять самолетов падали в море. Я увидел пять всплесков. Последний Зеро – единственный уцелевший в этой схватке – сделал переворот, повернул и скрылся.

Я продолжал медленно кружить над северной оконечностью острова, стараясь отдышаться и расслабиться. Вскоре дурнота прошла, и я вернулся к месту битвы. Сражение закончилось. Японские и американские самолеты по-прежнему находились в небе, но истребители противоборствующих сторон рассредоточились и теперь старались сгруппироваться.

Впереди справа я заметил пятнадцать Зеро, выстраивавшихся в боевой порядок, и пошел на сближение с ними, решив присоединиться к этой группе. Я подлетел к строю снизу и…

«Грумманы»! Теперь я понял, почему врачи высказывали столь резкие возражения против моего возвращения в строй. Одним глазом я видел все в искаженном виде, не мог с большого расстояния разобрать мелких деталей, позволяющих отличить свой самолет от чужого. Лишь заметив белые звезды на крыльях истребителей, я понял свою ошибку. Быстро справившись с охватившим меня страхом, я сделал переворот влево и, резко повернув, начал пикировать в надежде, что «грумманы» не заметили меня.

Но не тут-то было! Строй распался, и истребители ринулись за мной в погоню. Что я мог сделать? Похоже, шансов спастись у меня не осталось.

Нет… пожалуй, существовал один выход, пусть небольшой, но все же шанс. Я находился почти над Иводзимой. Если мне, маневрируя, удастся уходить от самолетов противника – задача, как я понимал, почти невыполнимая, – пока иссякающие запасы топлива не вынудят их отправиться восвояси…

Теперь я получил возможность по достоинству оценить скорость этих новых истребителей. Через несколько секунд они уже нагоняли меня. Какие же они были быстрые! Пытаться оторваться от них больше не было смысла…

Сделав крутой вираж, я повернул назад. Мой маневр, когда я по спирали стал подбираться к ним снизу, насторожил пилотов противника. Но они не рассредоточились. Летящий первым истребитель ответил на мой маневр точно таким же, выполнив безупречную спираль. Я снова стал выполнять спираль. Самолеты противника ни в чем мне не уступали.

Это было что-то новое. «Аэрокобра» или «P-40» уже давно бы оставили попытки состязаться со мной в выполнении подобных маневров. Но эти новые «грумманы» оказались самыми маневренными из всех известных мне самолетов противника. Выйдя из спирали, я попал в ловушку. Пятнадцать истребителей, закончив маневрировать, выстроились один за другим. Я оказался в центре гигантского круга из пятнадцати «грумманов». Со всех сторон я видел лишь широкие крылья с белыми звездами. Если кто-то из пилотов когда-нибудь попадал в окружение в воздухе, то этим пилотом был я.

Времени размышлять о своем незавидном положении у меня не было. Четыре вражеских истребителя вырвались из круга и понеслись ко мне. Они рвались в бой, но мне легко удалось от них ускользнуть, выполнив переворот. Но торжествовать было рано, новая четверка истребителей, покинув круг, повисла у меня на хвосте.

Я бросился наутек. Я выжал из двигателя все, на что он был способен, и на мгновение оказался вне пределов досягаемости пушек противника. Преследующие самолеты сейчас не волновали меня. Опасность представляла первая четверка, она набрала высоту и начала пикировать, совершая новый заход для открытия огня.

Я нажал на педаль руля поворота, уводя свой самолет влево. Затем резко наклонил влево ручку управления, делая переворот. Яркие вспышки мелькнули у меня под правым крылом, за ними последовал пикирующий «хеллкэт».

Сделав переворот, я стал резко виражить. Второй «грумман» находился примерно в 700 ярдах позади меня, на его крыльях уже появились желтые языки пламени, вырывающиеся из ведущих огонь пушек. Если я раньше не догадался, то теперь понял. Летчики противника оказались такими же зелеными, как и наши неопытные пилоты… и это могло спасти мне жизнь.

Второй истребитель продолжал приближаться, его трассирующие очереди разлетались во все стороны, не причиняя моему самолету вреда. Давай! Продолжай! Израсходуй все боеприпасы, и тогда у меня окажется на одного противника меньше. Я снова повернул и стал уходить, «хеллкэт» быстро приближался. Когда он находился примерно в 300 ярдах позади меня, я сделал резкий переворот влево. «Грумман» промчался мимо, ведя огонь в пустоту.

Я начал злиться. С какой стати мне удирать от этого новичка? Машинально я развернулся и повис у него на хвосте. С расстояния 50 ярдов я выпустил очередь из пушки.

Промах. Я не сделал поправки на занос, вызванный резким поворотом. Но тут вдруг находившийся передо мной истребитель перестал меня интересовать… на хвосте у меня повис еще один «грумман», методично ведущий огонь. Снова левый переворот, маневр, никогда меня не подводивший. «Хеллкэт» с ревом пронесся мимо, за ним последовали третий и четвертый истребители из этого квартета.

Еще одна четверка самолетов находилась прямо надо мной, готовясь начать пикирование. Иногда лучшей защитой бывает нападение. Я начал вертикальный набор высоты прямо под этой четверкой. Истребители противника заметались, пытаясь найти меня. Времени заставить их рассредоточиться мне не хватило. Три истребителя ринулись на меня справа. Мне едва удалось ускользнуть от их трассирующих очередей, снова сделав переворот влево.

Истребители противника опять образовали широкий круг. Любая моя попытка уйти от них грозила обернуться атакой сразу с нескольких направлений. Я кружил в середине круга, пытаясь найти выход.

Но они вовсе не собирались позволить мне сделать это. Один за другим самолеты стали покидать круг и заходить на меня, открывая огонь по мере приближения.

Не помню, сколько раз истребители атаковали меня и сколько раз я ускользал от них. Я весь взмок, катящийся по лбу пот заливал левый глаз, которым я был способен видеть… Мне не удавалось улучить ни секунды, чтобы стереть пот рукой. Я лишь моргал, пытаясь избавиться от соленых капель.

Я начинал быстро уставать. Как мне вырваться из круга, я не знал. Мне было лишь ясно, что летчики противника отнюдь не столь хороши, как их самолеты. Внутренний голос шептал мне, повторяя одни и те же слова: скорость… не снижай скорости… не жалей двигатель, сожги его, но не снижай скорости!.. продолжай делать перевороты… не останавливайся…

От постоянных рывков влево ручки управления у меня затекла рука. Стоило мне хоть на мгновение снизить скорость при уходе влево, и мне бы пришел конец. Хватит ли мне сил сохранять нужную скорость?

Я должен продолжать! Пока «грумманы» держались в круге, они могли атаковать меня только поодиночке. А от одного самолета, совершающего заход для открытия огня, я мог легко ускользнуть. Трассирующие очереди проходили в опасной близости, но, чтобы сбить меня, им было необходимо точно попасть. Пока же мне удавалось успешно уклоняться от них.

Я продолжал увертываться от истребителей, которые один за другим покидали образованный круг и неслись на меня.

Переворот. Полный газ.

Ручку влево.

Еще один самолет!

Переворот. Линия горизонта и поверхность воды поменялись местами.

Переворот!

Еще один!

Самолет приближается!

Трассирующие очереди. Яркие вспышки.

Снова прошли под крылом.

Ручку влево.

Не снижать скорости!

Переворот влево!

Переворот!

Моя рука! Я больше не чувствую ее!

Стоило летчикам противника изменить тактику при заходе или взять более точный прицел, они бы наверняка сбили меня. Ни один из них не попытался открыть огонь на упреждение. Стоило кому-то из них выпустить очередь в пустое пространство, куда я переворотом направлял свой самолет, их пули непременно попали бы в него.

Но у летчиков есть одна особенность. У них у всех, за исключением тех немногих, которые становятся настоящими асами, очень странная психология. Девяносто девять процентов всех летчиков строго придерживаются прописных истин, которым их обучают в летных школах. Их учат действовать по определенной схеме, и, что бы ни случилось, они придерживаются этой схемы даже в самых тяжелейших боях, где речь идет о жизни и смерти.

И вот теперь в нашем противостоянии все зависело от того, кому хватит терпения: откажет ли у меня рука, и я, делая очередной переворот, допущу промах или иссякающие запасы топлива заставят самолеты противника отступиться. Ведь им предстояло возвращаться на свои авианосцы.

Я посмотрел на спидометр. Почти 350 миль в час. Максимальная скорость для Зеро.

Выносливость требовалась не только моей руке. Возможности истребителя тоже не безграничны. Я опасался за крылья. Они подвергались дополнительной нагрузке при каждом перевороте. Металл мог не выдержать огромного давления, и крылья могло оторвать от фюзеляжа. Но от меня уже ничего не зависело, я должен был продолжать лететь. Либо я заставлю самолет совершать необходимые маневры, либо погибну.

Переворот.

Ручку на себя!

Вираж!

Вон еще один истребитель!

К черту крылья! Переворот!

Я ничего не слышал. Шум мотора Зеро, рев истребителей противника, треск очередей их 50-калиберных пулеметов – все куда-то исчезло.

Резь в левом глазу.

Катящийся ручьями пот.

Я не могу вытереть его.

Внимание!

Ручку влево! Ногу на педаль!

Трассирующие очереди. Снова мимо.

Стрелка альтиметра приближалась к нулю, прямо подо мной находился океан. Крылья вверх, Сакаи, ты сейчас заденешь крылом волну! Где началась схватка? На высоте 13 000 футов. Я снизился более чем на две с половиной мили, спасаясь от трассирующих очередей. У меня не осталось запаса высоты.

Но теперь истребители противника не могли делать свои заходы, как раньше. Они не могли пикировать, им не хватало пространства для выхода из пике. Теперь им предстояло предпринять нечто иное. Я ухватился за ручку управления левой рукой и затряс правой. Рука болела. Болело все тело. Тупая боль в онемевших мышцах.

Вот они снова покидают свой круг. Теперь они стали осторожнее, не зная, чего ожидать от меня. Истребитель делает переворот. Он собирается вести огонь, выполняя переворот.

Уйти от него не представляет труда. Вираж влево. Что там?

Трассирующие очереди.

Вон еще один истребитель!

Сколько раз они заходили на меня? Я сбился со счета. Когда же они прекратят? Наверняка горючее у них уже на исходе!

Я больше не мог все так же успешно уходить от них. Руки у меня онемели. Я больше не чувствовал ручки управления. Вместо резких быстрых переворотов, мой Зеро двигался по дуге, все медленнее совершая маневр. Противник заметил это. Атаки возобновились с новой силой. Истребители неслись на меня с такой скоростью, что я едва успевал отскакивать в сторону.

Так больше продолжаться не могло. Я должен прорваться! Выйдя из очередного переворота, я нажал педаль руля поворота и наклонил ручку управления вправо. Зеро послушно выполнил маневр, и я направил истребитель в небольшой разрыв в круге. Мне удалось вырваться, я на полной скорости помчался прямо над водой. В рядах противника на мгновение возникло замешательство. Затем истребители снова начали преследовать меня.

Половина самолетов, набрав высоту, отрезала мне путь наверх, а остальные, открыв ураганный огонь, неслись за мной. «Грумманы» оказались очень быстрыми. Через несколько секунд я уже оказался в пределах досягаемости их пулеметов. Я методично продолжал уходить вправо, резкими рывками выводя свой Зеро из-под огня.

Самолеты противника не отставали. Теперь на меня нацелились находившиеся сверху истребители. Летящие сзади «грумманы» прекратили огонь, а пикирующие сверху самолеты старались предугадать мой очередной маневр. Я едва мог пошевелить руками и ногами. Выхода у меня не было. При полете на такой низкой высоте онемевшие руки могли в любой момент не справиться с управлением, и тогда… Зачем мне ждать смерти, трусливо удирая?

Я резко рванул на себя ручку управления обеими руками. Зеро, задрав нос и устремившись вверх, оказался всего в каких-то 100 ярдах от истребителя противника, чей опешивший пилот пытался найти мой самолет.

Находившиеся позади него истребители уже поворачивали в мою сторону. Мне было плевать, сколько их. Мне нужен был этот. «Хеллкэт», рванувшись, попытался отскочить в сторону. Сейчас! Я нажал на гашетку, трассеры замелькали в воздухе. У меня слишком ослабли руки. Мой Зеро болтало из стороны в сторону, я не мог удержать его на одном месте. «Хеллкэт» сделал переворот, набрал высоту и стал уходить.

Помогла выполненная петля. Остальные истребители в замешательстве сбились в кучу. Я набрал высоту и стал уходить от них. «Грумманы» ринулись за мной. Пилотировавшие их идиоты открыли огонь с расстояния 500 ярдов. «Тратьте свои боеприпасы, – кричал я, – тратьте впустую!» Но двигались они очень быстро. Трассирующие очереди прошли рядом с крылом, и я резко повернул.

Внизу подо мной вдруг возник остров Иводзима. Я покачал крыльями, надеясь, что находящиеся на земле зенитчики заметят мои красные опознавательные знаки. Я допустил ошибку. Этот маневр замедлил скорость самолета, и «грумманы» снова насели на меня.

Где же огонь зениток? Что там с ними случилось? Огонь, идиоты, открывайте огонь!

Остров исторг из себя языки пламени. Замелькали яркие вспышки. Стреляли все пушки. Мой Зеро зашатало от взрывов. Клубы дыма появились в воздухе там, где находились самолеты противника. Они резко развернулись и, начав пикировать, стали уходить.

Я продолжал лететь на полной скорости. Со страхом оглядываясь назад, я ждал возвращения истребителей противника, опасаясь, что в любую секунду трассирующие очереди могут разнести мой самолет на куски.

Я летел над островом, все время прибавляя газ. Быстрее, быстрее! На горизонте показалась южная оконечность острова… над ней клубилось облако! Огромные кучевые облака висели над водой. Мне было наплевать на воздушные потоки. Я стремился уйти от истребителей. На полной скорости я нырнул в сплошную облачность.

Мне показалось, что огромный кулак стиснул мой Зеро и резко швырнул его. Кроме ярких вспышек молний, ничего не было видно, затем все потемнело. Я потерял управление. Самолет болтало из стороны в сторону. Я летел вверх ногами, падал на крыло, переворачивался хвостом вперед.

Но вскоре все закончилось. Бушевавшая внутри облаков гроза вышвырнула мой самолет наружу. Он летел вверх брюхом. Мне удалось справиться с управлением, находясь на высоте менее 1600 футов. Далеко на юге я успел заметить пятнадцать «грумманов», спешивших к своему авианосцу. Мне не верилось, что все закончилось и я остался в живых. Я больше не мог оставаться в воздухе, мне хотелось почувствовать под ногами землю.

Я приземлился на основном аэродроме Иводзимы. Несколько минут, смертельно уставший, я сидел в кабине, пытаясь прийти в себя, а затем с трудом выбрался из самолета. Все остальные истребители уже давно приземлились. Толпа летчиков и механиков, приветствуя меня восторженными криками, окружила мой самолет, когда он остановился. Подбежавший вместе с остальными Накадзима обнял меня и радостно воскликнул:

– Ты справился, Сакаи! Справился! Один против пятнадцати… ты был великолепен!

Я обессиленно прижался плечом к самолету, проклиная свой ослепший глаз. Из-за него я чуть не погиб.

Один из офицеров похлопал меня по спине.

– Мы все тут с ума сходили! – воскликнул он. – Все следили за тобой! Зенитчики не могли дождаться, когда ты появишься над островом и приведешь преследующие тебя самолеты под дула их орудий и пулеметов. Все ждали, когда ты появишься. Как тебе это удалось?

Ко мне подбежал механик и отдал честь.

– Ваш самолет! Он… он не… я не могу поверить… ни одной пробоины!

Мне тоже не верилось. Я внимательно осмотрел свой Зеро. Механик оказался прав. Ни одна пуля не попала в самолет.

Позже в казарме я узнал, что первой группе наших истребителей, поднявшихся выше облаков, пришлось принять не такой тяжелый бой, как нам. Прямо под ними из густой облачности появились самолеты противника, и наши истребители, воспользовавшись преимуществом, наносили удары, пикируя на ничего не успевших понять американцев. Для одного из наших лучших летчиков, пилота 1-го класса Кинсукэ Муто, день оказался удачным, он сбил четыре «груммана». Его победы подтвердили остальные летчики. Муто удалось поджечь два самолета еще до того, как те заметили его.

Но наши потери в этот день оказались чудовищными. Около сорока – почти половина наших истребителей – были сбиты.








Главная | Контакты | Прислать материал | Добавить в избранное | Сообщить об ошибке