Глава 28

Американский флот не оставил нам времени горевать по поводу неудач. На следующий день после нашего возвращения со злосчастного задания противник «приветствовал» нас залпами с шестнадцати кораблей, оказавшихся в прибрежных водах.

Отделившись от главных сил флота, восемь крейсеров и восемь эсминцев неспешно приблизились к острову. После нескольких пристрелочных залпов, от которых сотрясался весь остров, корабли вышли на позицию для ведения огня прямой наводкой.

Два дня мы прятались, как крысы, стараясь глубже зарыться в вулканическую пыль и пепел. Сорок восемь часов корабли медленно курсировали вперед и назад, на их бортах то и дело появлялись яркие вспышки залпов, извергавших тонны стали, сотрясавшей остров из конца в конец.

Никогда я еще не чувствовал себя таким слабым и беспомощным. Мы ничего не могли поделать, нанести ответный удар нам было не по силам. Люди кричали, посылали проклятия и, грозя кулаками, клялись отомстить, но многие из них падали на землю, захлебываясь кровью, хлеставшей из разрывавших горло ран.

Практически все постройки на Иводзиме превратились в развалины. Не осталось ни одного целого здания. Ни одной палатки. Последние убогие лачуги были разрушены до основания. Четыре вернувшихся из последней вылазки истребителя снаряды превратили в пылающие обломки.

Погибли несколько сотен моряков и солдат, раненых было не сосчитать. Остатки наших скудных запасов были уничтожены. Ощущался недостаток боеприпасов.

Смятение царило на Иводзиме. В ушах звенело от нескончаемых разрывов тысяч снарядов, летевших на крохотный островок. Для защиты этого стратегически важного пункта оставалось менее батальона солдат.

Оцепеневшие люди теряли рассудок от ужасных обстрелов, речь многих из них становилась бессвязной.

Остров был практически беззащитен.

Нелегко приходилось и небольшой группе уцелевших во время страшных обстрелов летчиков. Нас осталось совсем немного, но мы были полны решимости защищать наш остров от вторжения, которое, как все понимали, могло начаться в ближайшие дни, а возможно, и часы. Мы сформировали «отряд морской пехоты Иводзимы» из оставшихся без самолетов летчиков. Наша крохотная группа поклялась сражаться до последнего человека, защищая остров плечом к плечу с оставшимися в живых солдатами армейского подразделения. Получив оружие и боеприпасы, мы безропотно смирились с гибелью.

Разве можно было сомневаться в нашей неминуемой гибели? Если американцы захватили Сайпан, а сейчас это выглядело вполне вероятным, если их авиация безраздельно господствовала в воздухе, а их корабли, словно в насмешку над нашим флотом, нагло курсировали вдоль Иводзимы, что могло им помешать сломить нашу слабую оборону?

Иводзима по радио умоляла прислать подкрепление из Йокосуки. Мы просили хоть несколько истребителей. Хоть что-то, на чем можно летать. Йокосука ничего не могла сделать. Те тридцать истребителей, на которых мы прилетели на Иводзиму, это было все, чем располагало командование. Больше ничего не осталось. В Генеральном штабе в Токио царил настоящий хаос.

В один из дней утром после очередного массированного обстрела нас разбудили радостные крики. Нам не досталось самолетов, но командование военно-морского флота не забыло о нас. На горизонте показались несколько транспортов, направлявшихся к острову. Приветствуя громкими криками и смехом неожиданно выпавшую на нашу долю удачу, мы побежали на берег, где нам было суждено наблюдать страшную картину. Прямо на наших глазах американские подводные лодки топили суда, идущие ко дну в фонтанах огня и брызг.

Этот последний разгром поставил все на свои места. Для всех нас стало очевидно, что мы можем оказать лишь символическое сопротивление и не пройдет и двух часов после высадки, как американцы овладеют Иводзимой. Кто из нас, находящихся на этом покрытом вулканическим пеплом клочке земли с его кипящими источниками, мог предвидеть, какой поворот событий ждет нас на самом деле? Кто осмелился бы предсказать, что американцы упустят бесценную возможность захватить остров с минимальными потерями? Мы чувствовали, что жить нам осталось в лучшем случае всего несколько дней.

Американцы так и не появились. Часами наблюдательные посты в разных концах острова следили за морем, ожидая появления кораблей противника. Время от времени кому-нибудь из нервничавших наблюдателей начинало что-то мерещиться на поверхности океана, и звучал сигнал тревоги. Мы вскакивали с коек, хватали оружие и готовились сражаться, но ничего не происходило.

Тогда мы, разумеется, не знали, что американцы уже повернули к Филиппинам. Следующие восемь месяцев они не возвращались к Иводзиме. За эти восемь месяцев генерал-лейтенант Тадамати Курибаяси привел с собой на остров 17 500 солдат и почти 6000 матросов. Он превратил остров в мощную крепость с сетью долговременных огневых точек, оборонительными сооружениями в пещерах и разветвленными тоннелями. Благодаря его стараниям на Иводзиме оказалось столько солдат, что остров просто не мог их всех вместить.

Впоследствии многие японские военачальники утверждали, что если бы американцы нанесли удар по Иводзиме в августе 1944 года, а не ждали бы так долго, то война закончилась бы намного раньше. По их мнению, вторжение на Филиппины стало долгой и весьма дорогостоящей операцией, где американцам пусть и сопутствовал успех, но эта кампания не имела решающего значения для ускорения поражения, которое было уже не за горами.

Давно ожидаемое вторжение, для которого были собраны огромные силы, началось 19 февраля 1945 года. Согласно данным архивов военно-морского флота США, в составе осуществлявшей вторжение группировки было 495 кораблей, из них 17 авианосцев. По официальным данным правительства США, в военных действиях участвовало 1170 истребителей и бомбардировщиков.

Общее количество военнослужащих, принимавших участие в одном из самых яростных за всю войну сражений, составило 75 144 человека. Из них, по данным американцев, погибло 5324 человека и 16 000 были ранены. Датой окончательного захвата острова считается 16 марта, в этот день погибли последние его защитники.

После нескольких ложных сигналов тревоги всех нас ошеломило поступившее из Йокосуки сообщение. Командование проинформировало нас, что все офицеры штаба и летчики должны вернуться в Японию на уже высланных за ними самолетах.

Эта неожиданная отсрочка смертного приговора вызвала бурную радость у летчиков. Мы готовились умереть, сражаясь на земле… а теперь нам снова представился шанс жить. Мы побросали оружие и побежали на аэродром, где стали помогать авиатехникам и людям из наземных служб засыпать воронки, перепахавшие взлетно-посадочную полосу.

Не ожидая столь чудесного поворота событий, мы даже не пытались привести в порядок аэродром после учиненного там 4 июля разгрома. Из летчиков мы превратились в чернорабочих и с энтузиазмом взялись за дело. Не все, конечно, были довольны. Многим предстояло остаться. Авиатехникам, например, а также солдатам гарнизона. Никто из них, естественно, не посмел оспаривать решения оставить их здесь, но на их лицах явственно читалась зависть и обида.

Днем приземлились первые из высланных за нами самолетов. Это были старые бомбардировщики, которые один за другим пробирались сюда, летя низко над водой, чтобы их не засекли радары американских кораблей, рыскавших в этом районе. Командование в Йокосуке решило не идти на риск. Нам крупно повезло, что во время приземления и вылета присланных самолетов не появились американские истребители. Для доставки в Японию тех, кому предстояло вернуться, прибыли семь двухмоторных бомбардировщиков.

Даже здесь продолжала неукоснительно соблюдаться система деления военнослужащих на касты. Даже наше бедственное положение не смогло нарушить веками существовавших традиций. Эвакуируемые офицеры по очереди занимали места в бомбардировщике в соответствии со своими званиями. Никакие другие факторы в расчет не принимались.

Группе из одиннадцати не имевших офицерских званий летчиков, куда входил и я, пришлось остаться. Старших офицеров оказалось столько, что нам не хватило места в самолетах. Мы с обидой глазели, как последний самолет с трудом поднялся в воздух и взял курс на Японию.

На следующий день на остров вернулся всего один самолет, чтобы забрать нас. Не веря своим глазам, я смотрел, как эта летающая развалина неуклюже заходит на посадку. Самолет был не только старым, но так сильно нуждался в ремонте, что было трудно понять, как он вообще способен летать. Ему едва удалось добраться до Иводзимы. С нашей группой из одиннадцати человек на борту бомбардировщик, который швыряло из стороны в сторону, начал разбег по взлетной полосе. Машине так и не удалось набрать необходимой для отрыва от земли скорости, и пилот стал выруливать назад по взлетной полосе. Один из двигателей нещадно дымил.

Два часа механики возились с неисправным двигателем. Два часа, показавшиеся нам неделями. Мы не сводили глаз с неба, опасаясь, что вот-вот появятся истребители противника и начнут поливать свинцом искалеченный старый самолет. Появись всего один истребитель, и мы были бы обречены остаться на острове.

Наконец механики закончили копаться в двигателе, заработавшем настолько плавно, насколько позволяли его изношенные части. Когда мы стали забираться в самолет, авиатехники с такой тоской смотрели на нас, что я обернулся и крикнул им:

– Мы вернемся! Скоро, и с новыми истребителями!

Они махали нам вслед, не питая никаких надежд.

Никто из них и представить себе не мог, что почти на восемь месяцев противник оставит Иводзиму в покое.

Всего через десять минут после вылета самолет стало страшно трясти. От тряски у нас зуб на зуб не попадал. Выглянув в окно, я посмотрел на сильно вибрирующий правый двигатель. Сможет ли эта старая куча железа пролететь 650 миль, отделявших нас от Японии?

Второй пилот, юноша лет двадцати, прошел в конец кабины.

– Господин Сакаи! Не могли бы вы пойти со мной и помочь? – Он был бледен, его трясло почти так же, как самолет.

Не успел он закончить говорить, а я уже знал, что ему ответить.

– Поворачивайте назад! – рявкнул я. – С таким двигателем мы не доберемся до Японии. Надо вернуться и починить его.

Экипаж беспрекословно подчинился мне. Вернувшись на Иводзиму, мы подвергли доставивший столько хлопот двигатель долгому и тщательному осмотру. Похоже, все дело было в неисправных свечах зажигания. Заменив свечи, мы вылетели снова.

Бомбардировщик медленно, но верно приближался к Японии. Но наши испытания на этом еще не закончились. Через полтора часа мы попали в страшный ливень. Потоки воды с силой обрушивались на едва державшуюся в воздухе развалину. Самолет оказался дырявым, как решето. Вновь появился второй пилот и попросил меня пойти с ним.

Первый пилот оказался ненамного старше, ему было от силы года двадцать два.

– Господин Сакаи, нам следует попытаться подняться выше облаков или лететь под ними?

– Спускайся ниже, – приказал я.

Ливень не прекращался, время от времени видимость становилась нулевой. Шторм оказался под стать тому, в который я попал несколько дней назад, пытаясь обнаружить американский флот у Сайпана. Бомбардировщик страшно болтало, бросало то вверх, то вниз в воздушных потоках. Мы опускались все ниже и ниже и вскоре оказались прижаты к покрытой пеной волн поверхности океана.

Капли пота выступили на лице летчика. Он был близок к панике. В отчаянии он повернул ко мне свое бледное лицо и жалобно спросил:

– Где мы сейчас находимся?

Глупее вопроса нельзя было себе представить. От изумления я на несколько секунд лишился дара речи.

– Освободи кресло! Я поведу самолет вместо тебя! – наконец заорал я ему.

Он поспешил освободить мне место за штурвалом.

Весь оставшийся путь я не мог отвлечься ни на секунду. Полтора часа я вел неповоротливый самолет вслепую, прорываясь сквозь дождь и ветер. И вот наконец показались знакомые очертания полуострова в южной части Токийского залива.

Экипаж и пассажиры бомбардировщика радостными криками приветствовали появление родных берегов.

Мы приземлились на базе бомбардировочной авиации в Кисараду на противоположной от Йокосуки стороне залива. Я оглядел огромный аэродром. Япония! Я снова был дома! Сколько раз мне казалось, что уже больше никогда я не увижу родной страны. Как непохожа была она на Иводзиму, находящуюся всего в нескольких часах полета!

Желаннее всего для меня и десяти остальных летчиков, вырвавшихся из вулканического ада, оказалась чистая и сладкая вода Японии. Она не имела ужасного привкуса дождевой воды, которую собирали на Иводзиме. Все мы бросились к находящемуся рядом с башней диспетчерского пункта водопроводу. Из открытого крана хлынула струя прохладной жидкости. Я пил, наслаждаясь этой, казавшейся мне самой вкусной на свете, водой.

Но Иводзима все еще не отпускала от себя. Муто и я, видимо, одновременно подумали об одном и том же, ибо нам вдруг расхотелось пить. Мы оба вспомнили своих товарищей, погибавших под снарядами всего несколько дней назад. В страшных мучениях умирающие от ран, выплевывая вулканическую пыль, кричали, умоляя дать им воды, которой не осталось ни глотка.