• Богоявленский монастырь
  • Николаевский греческий афоногорский монастырь
  • Знаменский монастырь
  • Заиконоспасский монастырь
  • Часть 2

    Китай-город

    Богоявленский монастырь

    Мало есть правды царю мудру быти, а подчиненных мудрости лишити. Речки малыя реку расширяют, мудрыя рабы царя прославляют. Вели и рабам мудрости искати…

    (Симеон Полоцкий. 1660-е гг.)

    В конце XIII века за Торгом, с напольной стороны, на обжитом уже месте появляется основанный князем Даниилом Московским Богоявленский монастырь. Он встал рядом с дорогой во Владимирскую землю – через Переславль, которая особенно оживилась в связи с образованием Переславского княжества. Закончить постройку удалось только при Иване Калите, в 1304 году.

    Первая каменная соборная церковь была заложена в 1342 году, заменена в 1624 году и поныне существующим собором, приобретшим свой окончательный вид в 1693–1696 годах. Это один из лучших памятников так называемого нарышкинского барокко. Хотя сегодня можно говорить лишь о фрагменте замысла зодчего: завершавший основной объем восьмерик с граненой маковкой не сохранился.

    Богоявленский монастырь. XIX в.


    Церковь Богоявления Господня (собор Богоявленского монастыря). XIX в.


    Внутри собора алебастровый скульптурный декор был выполнен артелью итальянских мастеров под руководством Д. М. Фонтана. В стене вставлены многочисленные надгробные доски, в том числе работы прославленного французского скульптора Ж. А. Гудона, ныне хранящиеся в Научно-исследовательском музее архитектуры имени А. В. Щусева.

    По-видимому, одновременно с началом строительства собора в конце XVII века были возведены каменные Братские кельи и Настоятельский корпус. В 1739-м над ныне исчезнувшими внутренними воротами возводится колокольня, а в 1747, 1749 и 1754 годах собор приобретает три придела и колокольню. Монастырские корпуса сохранились при перестройке 1870—1880-х годов, когда были разобраны галереи, соединявшие их между собой и с собором.

    Уже с конца XVIII столетия монастырь начал уступать торговому духу Китай-города. Сначала в его вытянутых вдоль улицы и переулка корпусах появились сплошные галантерейные лавки. В начале ХХ века сломаны надвратная колокольня и угловые постройки монастырского владения. В 1910-м построен Торговый дом монастыря (Никольская ул., 6). В 1940-х на бывшем монастырском дворе появилось административное здание.

    Предреволюционный штат монастыря был достаточно велик. В него входили управляющий – преосвященный Трифон, епископ Дмитровский, наместник – архимандрит Ипполит, ризничий – игумен Иона, пятеро иеромонахов, восемь иеродьяконов.

    Из прошлого оставалось только вспомнить: не в этих стенах – на этой земле в течение 1680—1687-х годов, иначе говоря, при царевне – правительнице Софье Алексеевне, существовала школа братьев И. и С. Лихудов, которая после перевода в Заиконоспасский монастырь влилась в Славяно-греко-латинскую академию. Об этих ростках русского высшего гуманитарного образования не говорит никто и ничто.

    Николаевский греческий афоногорский монастырь

    Болваном Макар вчерась казался народу,

    Годен лишь дрова рубить или таскать воду,

    Никто ощупать не мог в нем ума хоть кроху,

    Углем черным всяк пятнал совесть его плоху.

    Улыбнулось тому ж счастие Макару,

    И сегодня временщик: уж он всем под пару

    Честным, знатным, искусным людям становится,

    Всяк уму наперерыв чудну в нем дивится,

    Сколько пользы от него царство ждать имеет!..

    (Антиох Кантемир. Сатира. 1730 г.)

    Сегодня следы этого одного из древнейших в Москве, точнее – в Китай-городе, монастыря почти полностью исчезли. Почти – потому что памятью о нем осталось название Никольской улицы и Никольской башни Кремля.

    Основанный в конце XIV века, первоначально он занимал место между Богоявленским и Ветошным переулками, точно напротив Богоявленского монастыря, под именем Никола Старый Большая Глава. Это положение было продиктовано, скорее всего, военными соображениями, так как включало Николу Старого в единую оборонительную систему города. Однако сравнительно скоро его перевели на участок земли между Заиконоспасским монастырем и Печатным двором, по противоположной стороне дороги-улицы.

    В середине ХVI столетия монастырь передали для временного пребывания греческим монахам, а в 1660-х годах царским указом давним насельникам навечно – в благодарность за привезенную ими копию иконы Иверской Божией Матери, для которой впоследствии была выстроена специальная часовня у Воскресенских ворот Китай-города.

    Между тем уже в начале XVIII века сильно обветшавший монастырь приняла на свое попечение семья молдавских господарей князей Кантемиров. Здесь была устроена их усыпальница и появилась могила поэта Антиоха Кантемира.

    Род Кантемиров происходил от богатого татарина, принявшего в 1540 году христианство и поселившегося в Молдавии. Отец поэта, Дмитрий Константинович, пробыл в качестве заложника в Константинополе с 1687 до 1691 год, изучив за это время в совершенстве турецкий и персидский языки. В Порте он занимал высокие должности, изучая одновременно историю, архитектуру, философию, математику. Им составлено описание Турции и Молдавии.

    Николаевский греческий монастырь. Фото к. XIX в.


    В 1710 году, во время Русско-турецкой войны, Дмитрий Кантемир получил от турок назначение молдавским князем и должен был принимать участие в военных действиях против России. Его дальнейшие действия оказались полной неожиданностью для Порты. Кантемир счел сложившуюся ситуацию благоприятной для освобождения Молдавии от турецких завоевателей и 13 апреля 1713 года заключил с Петром I обязательство сообщать ему о всех военных действиях Порты. Но Прутский поход оказался для Петра неудачным, и Кантемир с тысячью молдавских бояр эмигрировал в Россию, причем получил здесь княжеское достоинство с титулом светлости, огромные имения в Харьковской губернии, очень большую пенсию и едва ли не главное – право жизни и смерти над прибывшими вместе с ним молдаванами.

    Доверие Петра к Кантемиру-старшему было так велико, что во время Персидского похода царь поручил ему руководство своей походной канцелярией и составление всякого рода обращений к жителям Персии.

    Богоявленский монастырь. Собор. Галерея южного фасада. Фрагмент. Фото к. XIX в.


    Настоятельские кельи. Фрагмент фасада. Фото к. XIX в.


    Кантемир-старший был блистательно образованным человеком, к тому же владел французским, итальянским, греческим, латинским, турецким, персидским, арабским, русским и румынским языками. Из-под его пера вышли «История образования и падения Оттоманской империи» на латинском языке, «Древняя и новая история Дакии» – на молдавском, «Историческое, географическое и политическое описание Молдавии», изданное на немецком и русском языках, «Система турецкого вероисповедания», «Мир и душа» и другие. Женат был князь на Кассандре Кантакузен, прямой наследнице византийских императоров. Умер он в 1723 году, завещав все свое немалое состояние тому из четырех своих сыновей, который проявил наибольшее расположение к научным занятиям, а именно Антиоху «в уме и науках от всех лучшего».

    Сначала Антиох учился у учителей-греков. На седьмом году его наставником стал один из выдающихся студентов Заиконоспасской академии Иван Ильинский. После смерти отца Антиох Кантемир ненадолго оказывается в Славяно-греко-латинской академии и Академии наук, где особенно ценил лекции по математике и этике Бернулли и Гросса. С 1732 года он находился на дипломатической службе за границей – сначала в качестве резидента в Лондоне, затем в Париже, где и скончался в 1744-м. Согласно его воле, сестра Мария привезла прах брата в Москву и похоронила в родовой усыпальнице. В то время Никольскую улицу, где стоял монастырь, часто называли Священной из-за обилия церквей и иконных лавок, и княжна Мария имела полное основание писать, что совершила погребение брата на самой почитаемой и любезной сердцу москвичей улице, так что прах его «николи не сотрется из памяти народной уже ради одного почтенного погребения».

    В начале ХХ века все строения Никольского монастыря были снесены и на их месте архитектором К. Ф. Буссе построено здание с двумя флигелями (№ 11 и 13), в котором просматриваются остатки башни-колокольни. Всему комплексу были приданы черты так называемого псевдовизантийского стиля.

    Последним настоятелем монастыря стал архимандрит Амвросий, кроме которого в штате состояло семь иеромонахов, двое иеродьяконов, три монаха и два послушника. Главным источником доходов и существования их оставалась сдача в аренду помещений. Внимания к себе монастырь не привлекал, и сколько-нибудь значительные вклады в него не вносились.

    Знаменский монастырь

    Сын старший глаголет к отцу:

    Отче мой драгий! отче любезнейший!

    Аз есмь по вся дни раб ти смиреннейший;

    Не смерти скоро аз желаю тебе,

    Но лет премногих, как самому себе.

    Честнии руце твои лобызаю,

    Уст твоих слово в сердце моем выну

    (всегда. – Н. М.)

    Сохраню, яко подобает сыну.

    На твоем лице хощу выну зрети,

    Всю мою радость о тебе имети.

    Во ничто злато и сребро вменяю,

    Паче сокровищ тебя почитаю.

    С тобою самым изволяю жити,

    Неже всем златом обогащен быти.

    Ты моя радость, ты ми свет благий,

    Вижду ах светло, како нас любивши,

    Егда твоих благ общники твориши.

    Несмь аз достоин тоя благодати,

    За твой труд и нам Бог то велит дати…

    (Симеон Полоцкий. Из «Комедии о блудном сыне». 1678–1679 гг.)

    Родовое гнездо Романовых – оно находилось в Москве. И памятники его сохранялись веками, хотя никто и никогда по-настоящему не проявлял о них заботы: ни государство, несмотря на три века пребывания у власти этой царской династии, ни – и это едва ли не самое удивительное – ее члены.

    Герб рода Романовых.


    Соборная церковь Знаменского монастыря. XIX в.


    Задолго до революции московские справочники перестали упоминать, что на углу Большой Дмитровки и Георгиевского переулка располагались владения Романовых, точнее, Юрия Захарьевича, скончавшегося в 1505 году и погребенного при каменной приходской его церкви Георгия. Дочь покойного Феодосья основала при церкви одноименный монастырь. Отцовский же дом перешел по наследству его сыну Роману Юрьевичу, давшему фамилию своим потомкам.

    Среди детей рано умершего Романа Юрьевича были сыновья Данила и Никита и дочь Анастасия, выбранная впоследствии в супруги Ивану Грозному. В жизнеописании Геннадия Любимоградского, составленного его учеником Алексием, есть примечательная подробность. Преподобный, поселившийся в костромских лесах, на Сурском озере, в один из приходов в Москву посетил дом овдовевшей боярыни Юлиании Федоровны и, благословляя ее детей, предсказал маленькой Анастасии: «Ты еси розга прекрасная и ветвь плодоносная, будеши нам государыня царица».

    После того как в 1547 году пророчество преподобного сбылось, царица Анастасия Романовна воздвигла около того же семейного Георгиевского монастыря церковь Анастасии-узорешительницы (разобрана в 1793 г.) и много благодетельствовала монастырю Геннадия. Скончавшийся в 1565 году инок был автором «Наставления начального иноку», очень ярко рисующего условия монашеского бытия тех лет.

    Из богатого наследства отца младшему сыну Никите Романовичу достался двор на Варварской улице. Романа Юрьевича, окольничего по чину, участвовавшего в походе 1531 года в качестве воеводы, не стало в 1543-м. Его сын Даниил был возведен в сан окольничего в связи с венчанием сестры с Грозным. Годом позже он получил сан боярина, отличился в Казанском походе, особенно при взятии Арского острога, в походах против крымчаков и литовцев в 1556–1557, 1559 и 1564 годах и скончался в 1571-м. Не менее богатым был послужной военный список и Никиты Романовича. Он участвует в шведском походе 1551 года, воеводой в Литовском походе в 1559, 1564–1577 годах. Его не обходят и придворные чины. В 1563-м он становится дворецким и боярином, в 1584–1585 годах участвует в управлении государством. Из жизни он уходит в 1585-м, приняв монашество под именем Нифонта.

    Никита Романович был женат дважды. Первая его супруга – Варвара Ивановна Ховрина, и отсюда один из вариантов происхождения романовского двора на Варварке: приданое невесты из рода богатейших сурожских купцов, заселивших одними из первых эту улицу. Вторая – княжна Евдокия Александровна Горбатая-Шуйская. Пятеро сыновей Никиты Романовича приобрели большое значение при царском дворе, всего же их было семь и пять дочерей, благодаря бракам которых Романовы смогли породниться со всей знатью. Здесь князья Сицкие, Черкасские и даже Годуновы. Племянник будущего царя женился на Ирине Никитичне Романовой.

    Палаты бояр Романовых на Варварке. Фото сер. XX в.


    Отважные в походах, ловкие в придворных интригах, Романовы отличались еще и редкой родственной сплоченностью, что делало их клан особенно опасным для Бориса Годунова. К тому же сам Никита Романович был еще и превосходным хозяином. Его дом и вотчины отличались редкой ухоженностью, использованием всякого рода иноземных новинок в организации хозяйства, ведении полевых работ. Не менее важно и то, что боярин усиленно поощрял научные занятия своих сыновей, не жалел средств на их образование, не запрещал общения с иностранцами и, в частности, с английскими купцами и посланниками, жившими в соседнем с ними домовладении – в Старом Английском дворе. И если владение латинским, греческим, тем более польским языком в культурной боярской среде считалось в порядке вещей, то английский, конечно, представлял редкость. Но именно его и знал Федор Никитич, будущий патриарх Филарет.

    Но конец процветанию романовского дома был положен в 1601 году. Расправа Бориса Годунова с ненавистной и казавшейся слишком опасной семьей отличалась редкой жестокостью. Александр Никитич, который в 1585-м году находился во дворце в день приема литовского посла, а уже в следующем году занимал должность наместника Каширского, в 1591-м участвовал в походе против крымского хана Казы-Гирея и в 1598-м удостоился боярского сана, потерял боярство, был сослан, по словам летописца, в Усолье-Луду и там удавлен. Чем дальше от Москвы это будет сделано, тем лучше!

    Михаил Никитич, стольник в 1597-м, окольничий в 1598-м, оказался в Ныроле, где скончался от голода. Василий Никитич, стольник, отправлен в Яренск, оттуда в Пелым, где умер, прикованный к стене. Иван Никитич, по прозвищу Каша, тоже оказался в Пелыме, но сразу после смерти брата в 1602 году был переведен в Нижний Новгород и даже возвращен в Москву. В день коронации Лжедмитрия удостоился боярского сана, в 1606—1607-м «сидел воеводою» в Козельске и на берегах реки Вырки одержал победу над отрядом князя Массальского, выступавшего сторонником Тушинского вора. Ему довелось быть при возведении на престол племянника и играть при его дворе значительную роль. Его жизненная удача перекликалась с удачей Федора Никитича.

    Расправа Бориса Годунова именно с ним была поначалу особенно жестокой: его насильно постригли в монахи под именем Филарета и сослали в Антониев Сийский монастырь Архангельского уезда.

    Родились молодые Романовы на Варварке, но вернуться туда вместе с родителями уже не смогли. Черная ряса положила вечный предел между ними. К тому же Филарет не отказался от дворцовых интриг. Лжедмитрий делает его митрополитом Ростовским и Ярославским. Но вскоре при взятии Ростова митрополит Филарет попадает в плен к отрядам Тушинского вора, который, в свою очередь, предлагает былому претенденту на престол сан патриарха, на что Филарет дает согласие.

    Патриарх Московский и Всея Руси Филарет (Романов).


    Вернуться в Москву Филарету удается только после развала Тушинского лагеря. Он участвует в свержении царя Василия Шуйского и поддерживает брата Ивана Никитича, вошедшего в состав Семибоярщины. Решение последней пригласить на русский престол польского королевича Владислава, сына правящего польского короля, поддерживали оба брата. Соответствующий договор был заключен с гетманом Жолкевским. Филарет возглавил «великое посольство» в Польшу, которому предстояло уладить все формальности. За все это бурное время заниматься московским двором, как и вотчинами, патриарх Филарет не мог. На Варварке оставалась Великая старица с сыном Михаилом.

    Московское посольство приехало в Смоленск, где в то время находился король Сигизмунд. Однако добиться согласия с ним не удалось. Более того, послы были арестованы и отправлены в качестве заложников в Польшу. В Варшаве патриарху предстояло прожить до 1619 года, когда царем Михаилом Федоровичем было подписано Деулинское соглашение и прекращена многолетняя война. Филарет теперь становится законным патриархом.

    Властный, «нравный», не терпящий никаких возражений, Филарет в действительности присвоил себе царское положение. Государственные бумаги подписывались двумя «государями» – Филаретом и Михаилом. Михаил Федорович, год от года взрослея, все равно не обретал нужной силы воли, чтобы противостоять отцу. Не меньшее влияние на него имела и Великая старица. Несостоявшаяся семейная жизнь угнетала обоих родителей, но они не могли и не хотели преступать правила монашеских условностей, виделись редко, только на людях.

    Но вот когда 26 января 1631 года скончалась Великая старица, Филарет не захотел, чтобы их родовое гнездо заняли другие, пусть даже родственные люди. Постановлением патриарха на «государевом дворе» был основан Знаменский монастырь. Сам Филарет пережил жену всего на два с половиной года.

    Хотя после вступления Михаила Федоровича на престол двор на Варварке был «поправлен», настоящего ремонта в нем не производилось. К тому же в 1626 году пожар, вспыхнувший 3 мая, опустошил всю улицу, а вместе с ней и Старый государев двор, как его станут называть. Это обстоятельство позволило расширить Варварку, но главная каменная палата на углу Псковского переулка была оставлена нетронутой. Из населения здесь упоминаются только Знаменской церкви протопоп Иаков с двумя священниками и другими лицами церковного клира. В год основания монастыря царской грамотой он был наделен родовыми населенными имениями, принадлежавшими Великой старице.

    Приведенный в порядок монастырь вновь сильно пострадал во время пожара 1668 года. Согласно обращению к царю игумена Арсения, «бьют челом богомольцы твои Знаменского монастыря, что на вашем государевом старом дворе твое царское богомолие – монастырь выгорел со всеми монастырскими службами и с запасьем, на церквах кровли обгорели и ваше государское стариннное строение – палаты – убогим, ныне построить нечем; место скудное; погибаем вконец».

    Варварка в XIX в.


    Между тем в выходах государей в XVII столетии постоянно упоминается, что царь с боярами и патриарх «со властьми» бывали в монастыре на празднике у малой вечерни, всенощной и обедни. Перед праздником на Сытном дворе наливалась в монастырь «лампада воску». От монастыря в этот день подносились иконы Знамения Богородицы со святой водой в «вощанках» (вощеная ткань или бумага), всем членам царской фамилии, патриархам и именитым боярам. Восстановление Знаменского монастыря происходит уже после смерти царя Алексея Михайловича. Просьба к нему монашествующих осталась без ответа. Судьбой обители начинают заниматься царь Федор Алексеевич и Милославские – его родственники по матери. Ансамбль монастырских построек в дошедшем до нас виде относится именно к этому периоду – 1670– 1680-е годы.

    Старый государев двор. Палаты VI–VII вв. Фото сер. XX в.


    Здесь стоит вспомнить, что расположенный на вершине холма, Старый государев двор первоначально скорее всего составлял одно из звеньев обороны Великого посада – будущего Китай-города. С развитием Китай-города он оказался в центре так называемого Варварского крестца – перекрестка, определяя собой все построение улицы. В начале XVII века он имел три каменных строения, причем две палаты «на нижних погребах» и одну – выходившую непосредственно на Варварку – «на верхних погребах», а также домовую церковь Знамения. В 1670—1680-х годах на территории Старого государева двора возводится огромное здание Знаменского собора, Игуменские и Братские кельи, каменная ограда со Святыми воротами, перестраивается каменная палата «на верхних погребах» – жилой дом Романовых.

    Строят Знаменский собор в 1679—1684-х годах костромские мастера под руководством Федора Григорьева и Григория Анисимова по договору за 850 рублей, пожалованных боярином И.М. Милославским. В первом этаже находилась теплая церковь Афанасия Афонского, обширная одностолпная монастырская трапезная с Хлебодарной и Кладовой палатами. На втором этаже располагалась холодная церковь Знамения и ризничная палата. Церковь окружали большие двухъярусные галереи с выступающими далеко вперед нарядными крыльцами. К юго-западному углу галерей примыкала высокая шатровая колокольня (разобрана в конце XVIII века из-за большой осадки фундамента).

    Как и все церковные постройки Москвы XVII века, собор поставлен на высоком подклете, а из-за слабости грунта под него забито 2486 дубовых свай.

    Очень важное значение для монастыря имели Казенные кельи. В них жили должностные лица, которые вели монастырское хозяйство, хранилась денежная казна и документы – царские и патриаршии грамоты, купчие крепости, завещания. Известно, что царь Михаил Федорович подарил монастырю несколько вотчин в Московском и Бежецком уездах: села Яганова, Хоботское, пустоши Куминку, Царицын Луг. По Переписной книге 1678 года Знаменскому монастырю принадлежало 299 крестьянских дворов.

    В 1668 году палаты пострадали от пожара и в 1674-м были почти полностью разобраны. Сохранился лишь подвал, на основе которого мастер Мелетий Алексеев в тот же год возвел по договору с монастырем палаты кирпичные со сводчатыми перекрытиями. Первоначально они служили жильем игумену, с 1678 до 1752 года использовались в качестве казенных келий, позже сдавались в аренду.

    Строителями Знаменского собора одновременно с ним возводятся Игуменские кельи. Расположенные вдоль Варварки, они отделены от улицы небольшим расстоянием. Их отличает предельная строгость архитектурного решения: два этажа под высокой кровлей, небольшие, скорее похожие на бойницы, проемы окон, Федор Григорьев и Григорий Анисимов на редкость удачно вписали здание в пространство двора, подчеркнув величественность и значительность главного собора. Весь монастырь был обнесен каменной оградой.

    Но уже ко времени вступления Петра I на престол состояние Знаменского монастыря было признано неблагополучным. Сказалась слабость грунта, расположение построек на косогоре. Почти все крыши разрушились. На материальном положении монастыря существенно отразилось то обстоятельство, что в 1704 году здесь, в кельях у задних ворот, поместили колодников и арестантов с солдатами, которые своими криками, попрошайничеством отпугивали и так немногочисленных молящихся.

    Нижняя палата. Интерьер. Фото сер. XX в.


    Знаменский монастырь. Собор. Трапезная палата. Фото сер. XX в.


    Следующий удар благосостоянию монастыря нанес указ 1720 года о каменных мостовых, которые должны были устраивать домовладельцы. В общей сложности на долю монастыря, учитывая его владения в Замоскворечье, пришлось более 500 квадратных сажень. Никаких льгот «родовому гнезду» не последовало. Наконец, монастырь сильно пострадал и от страшного московского пожара 1737 года.

    Вступая на престол, Елизавета Петровна распорядилась поновить монастырь, но на очень ограниченные средства, а также восстановить родовое жилье. Во всяком случае, в 1776 году профессор Х. А. Чеботарев, первый ректор Московского университета и первый председатель Московского общества истории и древностей российских, еще видел собственными глазами остатки «родительского дома фамилии Романовых». В 1784–1789 годах часть монастырской стены заменили колокольня и примкнувший к ней корпус монашеских келий, представляющий интересный пример архитектуры московского классицизма. Колокольня состоит из вытянутого вверх четверика и поставленной на него звонницы – восьмигранной башни, увенчанной фонарем с небольшой главкой и крестом. В нижнем четверике находятся две арки, служившие главным входом в монастырь.

    Елизавета Петровна.


    Монастырь испытывал постоянные материальные затруднения. Никакие жалобы и петиции на высочайшее имя не помогали, так что собственно дом Романовых в конце XVIII века приходилось постоянно сдавать внаем. Известно, что поочередно в нем жили московский купец Иван Болховитинов, купец греческого происхождения Метакса и нежинский грек Георгий Горголи, который за свой счет произвел ремонт палат.

    События Отечественной войны 1812 года по существу не затронули монастыря. В нем, по счастью, поместился французский провиантмейстер, прежде состоявший на русской службе и потому с уважением отнесшийся к монастырскому достоянию. После ухода французов в Знаменском монастыре некоторое время жил архиепископ Августин. При этих обстоятельствах удалось даже полностью сохранить монастырский архив, который был помещен в нишах ризницы и заставлен тяжелыми, неподъемными шкафами.

    Ремонт монастыря после Отечественной войны носил поверхностный характер. Комиссия, занимавшаяся восстановлением Москвы, запретила какие бы то ни было достройки и перестройки. В этом отношении архитекторам пришлось противостоять архимандриту Аристарху, который в 1821 году хлопотал перед митрополитом Филаретом о сносе дома Романовых и его строительстве заново и на новом, более удобном месте.

    Первым из императоров проявил заинтересованность Знаменским монастырем Александр II. В 1856 году последовало его распоряжение восстановить фамильное гнездо, открыв доступ в него как в музей.

    Создание музея было поручено комиссии в составе председательствующего – князя И. А. Оболенского, директора Оружейной палаты А. Ф. Вельтмана, архитектора Ф. Ф. Рихтера, археологов И. М. Снегирева, Б. В. Кене и А. А. Мартынова. Не располагая еще данными о том, что здание построено как казенные кельи в конце XVII века и на подвале ХVI (документы об этом были обнаружены только в 1865 году), комиссия решила создать нарядный типологический боярский дом с надстроенным теремом.

    Закладка состоялась 31 августа 1858 года в присутствии императора. "На закладке при входе на паперть государя встретил митрополит Филарет с напрестольным крестом в руке – вкладом матери царя Михаила великой инокини Марфы. При митрополите стоял придворный протодиакон с кадилом патриарха Филарета Никитича. Под сенью хоругвей оба иеромонаха держали в руках храмовый образ Знамения Богородицы, родовой бояр Романовых, царское моленье Михаила Федоровича.

    Братский корпус. Фото XX в.


    Рубль Елизаветы.


    В приготовленное место для закладки государем и августейшей фамилией были положены новые и древние монеты, поднесенные членами комиссии по постройке. Так, И. Снегиревым были поданы на блюде серебряные и золотые монеты чекана 1856 года, в память коронования государя, – год, в который повелено возобновить романовскую палату; А. Вельтманом – золотые и серебряные монеты 1858 года, в свидетельство действительного начала работ для обновления этого древнего памятника; Г. Кене – золотые и серебряные монеты времен царя Михаила Федоровича в память того, что в означенном доме родился и возрос этот государь, первый из поколения Романовых; известным нашим археологом архитектором А. А. Мартыновым – серебряные монеты царствования Иоанна Грозного как свидетельство, что здание было построено при этом государе.

    Возобновление палаты было окончено 22 августа 1859 года, и она освящена в этот же день в присутствии государя императора. Древняя боярская палата была построена в четыре этажа: первый, подвальный этаж, или так называемое в древности погребье с ледником и медушею; второй, нижний этаж, или подклетье с людской, кладовою, приспешнею, или поварнею; третий, средний этаж, или житье с сенями, девичьею, детскою, крестовою, молельною и боярскою комнатою; четвертый, где находятся вышка, опочивальня и светлица.

    Все комнаты внутри были убраны старинными предметами или сделанными по старинным образцам. На восточной стороне палаты в среднем жилье выступает висячее крыльцо, или балкон, глядельня. Над ним в клейме – герб Романовых; под ним в нише – надпись на камне, начертанная уставною вязью, гласящая, при ком и когда начата и окончена постройка". Так описывает эти события М. И. Пыляев в «Старой Москве».

    Выполняя царское указание, комиссия придала комнатам музея особенно богатое и не имеющее отношения к XVII веку оформление в виде новых изразцовых печей, паркетных полов, парчи с царскими вензелями, которая была изготовлена специально для обивки стен. Свод главной палаты получил роспись, а в окна вставлены зеркальные стекла. Кроме того, архитектор Ф. Ф. Рихтер, подражая строительным приемам XVII столетия, не только соорудил чердак, но и поставил со стороны двора новое крыльцо, а над зданием соорудил новую кровлю. Из очень простого по планировке здания кельи превратились в сложное сооружение. И если говорить о его исторической ценности, то это прежде всего первый образец, или один из первых, русской реставрации в ХIX столетии. Ныне существующая в доме экспозиция представляет детали боярского быта, хотя до сих пор нельзя сказать, чтобы ученые имели о нем достаточно полное представление.

    Палат в Москве было много, разных и в чем-то одинаковых – стиль времени всегда отчетливо выступает в перспективе прошедших лет, – но всегда бесконечно далеких от пресловутого теремного колорита.

    Когда палата больше по размеру, каждая стена решается по-своему: на одной сукно, на другой тронутая позолотой и серебрением роспись, на третьей кожа. Появляются здесь в 1670-х годах и обои. Первые! За отсутствием западного товара их имитировали на грунтованных холстах (например, «обрасцы объярей травчетых»), которые натягивались на подрамники, а затем уже крепились на стенах.

    Но обивка служила главным образом фоном. На стенах щедро развешивались зеркала, которые только в личных комнатах еще прятались иногда в шкафах, иногда задергивались занавесками. Никакой симметрии в их размещении не соблюдалось. Размеры оказывались разными, рамы – и простыми деревянными, и резными золочеными, в том числе круглыми, и черепаховыми с серебром – отзвук увлекавшего Европу стиля знаменитого французского мебельщика Шарля Буля, и сложными фигурами, как, например, «по краям два человека высеребрены, а у них крыла и волосы вызолочены».

    Зеркала перемежались с портретами, пока еще только царскими, гравюрами – «немецкими печатными листами» и картами географическими – «землемерными чертежами» на полотне и в золоченых рамах. Из-за своей редкости гравюры и карты ценились наравне с живописью.

    Так же свободно и так же в рамах развешивались по стенам и «новомодные иконы». Были среди них живописные на полотне, были и совершенно особенные – в аппликативной технике, когда одежды и фон выклеивались из разных сортов ткани, а лица и руки прописывались живописцем.

    Петр I.


    Потолки тоже составляли предмет большой заботы. Если их не обтягивали одинаково со стенами, то делали узорчатыми. «Подволока» могла быть «слюденая в вырезной жести да в рамах». Иногда слюда в тех же рамах заменялась все еще дорогим и редким чистым стеклом.

    Но в главной парадной комнате на дощатый накат потолка натягивался грунтованный, расписанный художником холст. Одной из самых распространенных была композиция с Христом в центре, по сторонам которого изображались вызолоченное солнце и посеребренный месяц со звездами, иначе «беги небесные с зодиями (знаками Зодиака. – H. M.) и планетами».

    В живописную композицию старались включать и люстру, называвшуюся на языке тех лет паникадилом. Люстры часто были по голландскому образцу – медные или оловянные) реже хрустальные с подвесками. Встречались и исключительные паникадила: «…в подволоке орел одноглавой, резной, позолочен; из ног его на железе лосевая голова деревянная с рогами вызолочена; у ней шесть шанданов (подсвечников. – Н. М.) железных, золоченых; а под головою и под шанданами яблоко немецкое писано».

    Но и такого многообразия форм и красок в жилой комнате казалось мало. В окна местами вставлялись цветные стекла, «стеклы с личины» – витражи, а за нехваткой витражей – их имитация в виде росписи по слюде. Именно такая расписная слюда украшала окна спальни маленького Петра I.

    Заметные перемены происходили и в отношении мебели. Сундук должен был уступить место шкафу – в XVII столетии от него уже отказываются все страны Западной Европы, кроме Голландии, скамьи, лавки – стулу. И вот столовая палата. Обычная. Одна из многих. Стулья, «опрометные» скамьи, несколько столов – дубовых и «под аспид». Пара шкафов под посуду и парадное серебро. Непременные часы, и не одни.

    Остальные подробности зависели уже от интересов и увлечений хозяев – «большая свертная обозрительная трубка», птичьи клетки в «ценинных (фаянсовых. – Н. М.) станках», термометр – «три фигуры немецких, ореховых; у них в срединах трубки стеклянные, а на них по мишени медной, на мишенях вырезаны слова немецкие, а под трубками в стеклянных чашках ртуть». Во многих зажиточных московских домах посередине столовой палаты находился рундук (возвышение. – Н. М.) и на нем орган. Встречались также расписанные ширмы – свидетельство проходивших здесь концертов или даже представлений.

    Обстановка «спальных чуланов», которыми пользовались в зимнее время, ограничивалась кроватью, столом, зеркалами. В спальных летних палатах к ним добавлялись кресла, шкафы, часы, ковры, музыкальные инструменты. Тут же могли оказаться «накладные волоса» – тот самый парик, который все привыкли связывать лишь с петровскими годами, насильно открытым окном в Европу.

    Широкая деревянная рама на ножках, с бортами и колонками для балдахина по углам – так выглядела кровать, которой в это время пользовались во всей Европе. Немецкие мастера делали ее из орехового дерева, с богатой резьбой и вставками из зеркал или живописи на потолке балдахина. В московском варианте, появляющемся в торговых рядах бок о бок с романовским двором, она имеет несколько иной вид: «…рундук деревянной о 4-х приступех, прикрыт красками. А на рундуке испод кроватной резной, на 4-х деревянных пуклях (колонках. – H. M.), а пукли во птичьих когтях; кругом кровати верхние и исподние подзоры резные, вызолочены; а меж подзоров писано золотом и расцвечено красками». При этом существовал вполне определенный порядок убирания подобной кровати.

    В московской горнице на матрас – «бумажник» и клавшееся под подушки изголовье – «зголовье» надевались наволочки рудо-желтого – оранжевого – цвета, а на подушки – пунцового. В боярских домах их обшивали серебряными и золотыми кружевами, а внутрь закладывали «духи трав немецких». Прикрывать постель предпочитали покрывалом из черного, с цветной вышивкой китайского атласа.

    «Кровать новомодного убору» не шла ни в какое сравнение по своей ценности ни с коврами – на московском торге было немало и персидских, и «индейских», шитых золотом, серебром и шелками по красному и черному бархату, – ни даже с часами. Самые дорогие и замысловатые часы – «столовые боевые (настольные с боем. – Н. М.) с минютами, во влагалище золоченом, верх серебряной вызолоченной, на часах пукля, на пукле мужик с знаком» – обходились в семьдесят рублей, попроще – «во влагалище, оклеенном усом китовым, наверху скобка медная» – вдвое дешевле. Зато описанная кровать оценивалась в сто рублей, постель на ней – в тридцать. Атласное покрывало можно было купить отдельно за три рубля.

    Имели подобные кровати бояре, но, судя по сохранившимся описям, их можно встретить и в домах попов кремлевских соборов, даже в доме часовых дел мастера, состоявшего при курантах. Шкафы, и среди них модные в Западной Европе – гамбургские, огромные, двустворчатые, с резным щитом над широким, далеко вынесенным карнизом, также хорошо известны подьячим, составлявшим описи. Подьячие свободно разбирались в особенностях изготовления шкафов, как, например: «шкаф большой дубовой, оклеен орехом». Имелась в виду ореховая фанера – материал, представлявший новинку в западных странах. Фанера появилась во второй половине XVI века с изобретением аугсбургским столяром Георгом Реннером пилы для срезания тонких листов. Не редкость и шкафы, фанерованные черным деревом, которые попросту имитировали мастера Оружейной палаты. «Чернились» наборы мебели для целых комнат – понятия гарнитуров ни в западных странах, ни в Московском государстве еще не было – и почти всегда стулья.

    Конечно, бытовали тогда в московских даже очень богатых домах лавки, зато каких только не было стульев. Столярной и нередко токарной работы, с мягкими сиденьями, обивались они черной или золоченой кожей, простым «косматым» или «персидским полосатым» бархатом. В домах победнее шла в ход «телятинная кожа» и сукно. Но главным украшением обивки всегда оставались медные с крупными рельефными шляпками гвозди, которыми прибивалась к основанию кожа или ткань. Считали стулья полдюжинами, дюжинами, а в палатах 1670—1680-х годов их бывало и до сотни.

    Судьба музея в доме Романовых имела продолжение и в советские годы, когда музей перешел в ведение Оружейной палаты. С 1952 года он превратился в филиал Государственного исторического музея, где наряду с экспозицией боярского быта в верхнем этаже устраивались также связанные с бытом, сменяющие одна другую выставки вроде «Русская вышивка» или «Русский самовар».

    Колокольня Знаменского монастыря. Фото XX в.


    Что же касается строительства в продолжавшем существовать вплоть до Октября монастыре, то последним стало появление в середине XVIII века одноэтажного служебного корпуса вдоль восточной границы монастырской территории, точнее, его капитальной реконструкции в 1858–1859 годах под жилье для сотрудников музея, а в дальнейшем для хранения его фондов.

    Последними перед Октябрем «властьми» Знаменского монастыря состояли член Духовной консистории архимандрит Аристарх – настоятель, казначей – иеромонах Иннокентий, ризничий – иеромонах Евстратий, духовник – иеромонах Досифей, благочинный – иеромонах Феропонт, а также жили в нем два иеромонаха и четыре иеродьякона.

    Заиконоспасский монастырь

    ПРИВЕТСТВО БЛАГОЧЕСТИВЕЙШЕМУ, ТИШАЙШЕМУ САМОДЕРЖАВНЕЙШЕМУ ВЕЛИКОМУ ГОСУДАРЮ ЦАРЮ И ВЕЛИКОМУ КНЯЗЮ АЛЕКСЕЮ МИХАЙЛОВИЧУ, ВСЕЯ ВЕЛИКИЯ И МАЛЫЯ И БЕЛЫЯ РОССИИ САМОДЕРЖЦУ, О ВСЕЛЕНИИ ЕГО БЛАГОПОЛУЧНОМ В ДОМ, ВЕЛИИМ ИЖДИВЕНИЕМ, ПРЕДИВНОЮ ХИТРОСТИЮ, ПРЕЧУДНОЮ КРАСОТОЮ В СЕЛЕ КОЛОМЕНСКОМ НОВОСОЗДАННЫЙ.


    Добрый обычай в мире содержится:

    В дом новозданный аще кто вселится,

    Все друзи его ему приветствуют,

    Благополучно жити усердствуют,

    И дары носят от серебра и злата

    И хлеб, да будет богата полата.

    Нищ ли кто в злато, руце (руки) воздевает

    К Богу и молбы теплы возсылает,

    Да подаст здраво и счастливо жити,

    Им же даде в дом новый ся вселити.

    Аз сей обычай честный похваляю,

    И сам усердно ему подражаю,

    Видя в дом новый ваше вселение,

    В дом, иже миру есть удивление,

    В дом, зело красный, прехитро созданный,

    Чесности царей лепо сготованный,

    Красоту его мощно есть равняти

    Соломоновой прекрасной полате…

    Единем словом, дом есть совершенный;

    Царю великому достойне строенный;

    По царской чести и дом зело честный,

    Несть лучше его, разве дом небесный.

    Седмь древн дивных вещей древний мир читаше:

    Осмый див сей дом время имать в наше.

    (Симеон Полоцкий)

    Когда-то это место на нынешней Никольской улице занимал один из древнейших в городе монастырей – Никола Старый, существовавший еще в XIV столетии. Но сведений о нем сохранилось слишком мало, чтобы проследить его историю. По какой-то причине в конце ХVI века западный участок монастырской земли отделился вместе со стоявшей на нем церковью, как можно предполагать, Спасской. Достаточно оснований имеет и другое предположение – что здесь возник монастырь, который в первой московской переписи 1620 года упоминается как «Спас на Старом», или «Спас Старый».

    Симеон Полоцкий.


    У нового монастыря было особенное расположение, изменившее его первоначальное название, – за тянувшимся вдоль Никольской улицы Иконным торговым рядом. Отсюда появилось московское определение – Заиконоспасский. К 1626 году на очень тесном монастырском участке числилась главная – каменная церковь, еще одна – деревянная, а вдоль границы с Никольским монастырем тянулись простые деревянные кельи. И уже в 1630-х годах появляются упоминания о существовании в монастыре «общенародной школы». Потребность в грамотности возрастала, а подручные учителя из числа низших церковников знаниями не отличались.

    Начинание оказалось настолько популярным, что уже к середине XVII века здесь строится особое здание «школы для грамматического учения», а к названию монастыря добавляется новый эпитет – «учительный». Уважением у москвичей он пользовался совершенно исключительным. Появляется расхожее понятие Заиконоспасской академии, хотя настоящее название сложившегося образовательного учебного заведения было иным. Расцвет «академии» начинается с Симеона Полоцкого, который открывает здесь в 1660-х годах свою школу.

    Мирское имя монаха так и остается загадкой. По отчеству он был Емельянович, по фамилии Ситнианович-Петровский. Полоцким его стали называть в Москве по месту его первоначальной службы.

    Собственно попытки организовать правильные школы делал и Михаил Федорович, но не слишком удачно. Гораздо более настойчивым оказался Алексей Михайлович, который искал для московской школы «некоторого учителя смышленного еллинскому языку и рассудителя евангельскому слову». Религиозные волнения середины века побудили царя выписать из Киевского братского монастыря ученых старцев Арсения Сатановского, Дамаскина Птицкого и Епифания Славинецкого. Именно они и создают в Москве гнездо просвещения. Вслед за ними начинают прибывать другие питомцы той же Киево-Могилянской академии.

    Заиконоспасский монастырь. Славяно-греко-латинская академия. Собор. Фото к. XIX в.


    Сегодня широкий читатель знает о Симеоне Полоцком очень мало, чаще всего – вообще ничего. Между тем вряд ли можно пренебречь знаменательными словами Михаила Ломоносова, что одна лишь «Рифмотворческая Псалтирь» стала для великого ученого и поэта «вратами учености». Ведь это именно Симеон Полоцкий внес в практику русского стихосложения второй половины XVII века правильно организованное стихотворство силлабическое. Чтобы было понятно, он устанавливает необходимость соблюдения равносложности строк – обычно по 12–13 слогов в каждой строке, цезуру в середине стиха и парную, так называемую женскую рифму.

    Подобные правила выработались на польской почве и были подсказаны характером польского ударения, постоянно приходящегося на предпоследний слог. Их усвоила сначала украинская стихотворная литература, через которую они на первых порах привились и в русском стихотворстве. В Киево-Могилянской академии, которую окончил Полоцкий, практической и теоретической работе над стихом уделялось особое внимание. Сначала Полоцкий писал стихи на белорусском, польском и латинском языках, а после переезда в Москву – на тогдашнем русском литературном. В Заиконоспасской школе в качестве проповедника и автора полемических сочинений, направленных против раскола, он усиленно занимался стихотворчеством, к чему его одинаково обязывало положение и наставника царских детей, и придворного поэта. Это жанр хвалебных, панегирических стихотворений, которые непосредственно предшествовали торжественным классическим одам XVIII столетия. Все они связаны с теми или иными событиями придворной и государственной жизни.

    Алексей Михайлович.


    Незадолго до своей кончины Полоцкий объединил все свои сочинения подобного рода в сборник, получивший название «Рифмологиона». Кроме того, он издает и другой аналогичный сборник – «Вертоград Многоцветный» на 30 000 строк, включающий 1246 стихотворений на самые разнообразные темы. Здесь и многочисленные обработки преимущественно из средневековых исторических сборников, например Винцента из Бове, псевдоисторических сюжетов вроде рассказов об убийстве лангобардского короля Альбоина его женой Розамундой или о смерти епископа Гаттона, съеденного мышами, церковно-назидательные повести, восходящие к Патерикам, прологу к «Великому Зерцалу», «Золотой легенде» Якова из Ворагина, «Римским деяниям». Полоцкий одинаково использует нравоучительные анекдоты, смехотворные рассказы типа «Фацеций», просто шутки и сатиры на эпизоды из окружавшей его современной русской жизни. Полоцкому далеко до обличительства. Ему он предпочитает веселую незлобивую шутку, снисходительность к человеческим странностям и даже порокам.

    Напечатанная в 1680 году «Рифмотворная Псалтирь» Полоцкого имела огромный успех. Перевести текст Псалтыри в стихи Симеона побудила практика Белоруссии и Украины, где, как, впрочем, и в Москве, многие полюбили «сладкое и согласное пение польския Псалтири, любовно преложенныя». Находились и такие, которые пели польские канты «мало или ничтоже знающе и точию от сладости пения увеселящего духовне». Руководствуясь церковнославянским подлинником, Симеон по существу подражал популярной стихотворной Псалтыри известного польского писателя ХVI века Яна Кохановского. Его издание оказалось такой же важной для народа книгой, как «Арифметика» Леонтия Магницкого и «Грамматика» Мелетия Смотрицкого. Ими закладывалось основание школьной учености.

    Мирское имя Полоцкого остается до настоящего времени невыясненным. Имя Симеона он принял в монашестве, по окончании Киево-Могилянской академии, став учителем – «дидаскалом» братской школы в Полоцке. При посещении в 1656 году Полоцка царем Алексеем Михайловичем молодой «дидаскал» обратил на себя его внимание: он лично преподнес царю приветственные «Метры» своего сочинения. Алексей Михайлович не забыл о нем и спустя восемь лет, когда для царя встал вопрос об образовании его собственных детей.

    В 1664 году Полоцкого вызывают в Москву, где ему поручается обучать молодых подьячих Тайного приказа, что должно было происходить в Спасском монастыре за иконным рядом. Годом позже Симеон преподносит царю «благоприятствование о новодарованном сыне», царевиче Петре Алексеевиче. Это были первые стихи, посвященные великому преобразователю.

    Радость велию явил месяц май есть,
    Яко нам царевич Петр яве ся родил есть.
    Вчера преславный Царьград от турок пленися,
    Ныне избавление преславно явися.
    Победитель прииде и хочет отмстити,
    Царствующий оный град ныне освободити.
    О Константине граде! Зело веселися!
    И святая София церква – просветися!
    Православный родися ныне нам царевич,
    Великий князь московский Петр Алексеевич…

    Симеон становится учителем не только старших царевичей, но и царевен, в том числе Софьи Алексеевны, которую считает своей самой талантливой ученицей. Будущая правительница перенимает от учителя умение писать стихи на нескольких языках и сочинять так называемые школьные драмы. С ними со временем удастся познакомиться Н. М. Карамзину, признавшему сочинительницу обладательницей выдающегося литературного таланта.

    Сам Симеон Полоцкий выступает как автор двух школьных драм, написанных силлабическим языком, – «О Новходоносоре, о теле злате и с триех отроцех, в печи не сожженных» – переложение знаменитого «Пещного действа», разыгрывавшегося в канун Рождества во многих московских, новгородских и вологодских церквах, и «Комедии притчи о блудном сыне». Ученица в отличие от учителя и сочиняла, и ставила, и принимала участие в исполнении собственных драматургических произведений, вовлекая в свои постановки сестер-царевен и боярских дочерей.

    Но как бы Алексей Михайлович ни заботился о воспитании собственных детей, Симеон Полоцкий был для него важнее как превосходный сочинитель и полемист в области церковных проблем и взаимоотношения церкви с государством. Воспитателем царевичей и царевен Полоцкий становится в 1667 году, но перед тем по уполномочию восточных патриархов, приехавших в Москву для суда над Никоном, он произносит перед царем орацию о необходимости «взыскания премудрости» – усилия образовательных средств в государстве.

    По поручению Собора 1666 года Полоцкий составляет опровержение челобитных Лазаря и Никиты, которое публикуется от имени царя и Собора под заглавием «Жезл правления на правительство мысленного стада православны-российския церкви, – утверждения во утверждение колеблющихся в вере, – наказания в наказание непокоривых овец, – казнения на поражение жестоковыйных и хищных волков, на стадо Христово нападающих». Собор признал «Жезл» «из чистого серебра Божия слова, и от священных писаний и правильных винословий сооруженным», хотя блестящая эрудиция автора, сложность его доказательных построений остались недоступны для рядовых служителей церкви и вызывали враждебность с их стороны.

    Неуязвимый для своих противников благодаря исключительному положению при дворе, Полоцкий добивается оживления церковной жизни в Москве. Это он возобновляет в столице традицию живой церковной проповеди, которую давно заменило чтение святоотеческих поучений. Его проповеди числом свыше двухсот были изданы в двух томах уже после смерти «дидаскала»: «Обед душевный» и «Вечеря душевная».

    Не располагая никакой подсобной педагогической литературой для занятий в теремах, Полоцкий сам пишет для своих царственных учеников необходимые учебники – энциклопедические справочники. Это «Вертоград Многоцветный» – сборник стихотворений в виде книги для чтения, «Житие и учение Христа Господа и Бога нашего», «Книга кратких вопросов и ответов катехизических». Но особенный интерес представляла книга «Венец веры кафолической», в которой Полоцкий попытался объединить всю сумму знаний, начиная с апокрифов и кончая астрологией.

    Полоцкого не стало в 1680 году, во время правления его воспитанника – царя Федора Алексеевича. Он похоронен в Заиконоспасском монастыре. Его гроб украшен «Эпитафионом» Сильвестра Медведева:

    Зряй, человече, сей гроб, сердцем умилися,
    О смерти учителя славна прослезися:
    Учитель бо зде токмо един таков бывый,
    Богослов правый, церкви догмата хранивый.
    Муж благоверный, церкви и царству потребный,
    Проповедию слова народу полезный,
    Симеон Петровский от всех верных любимый,
    За смиренномудрие преудивляемый…

    Погребен был Полоцкий в нижней церкви монастырского собора. Еще в 1660-х годах для него и для его учеников, среди которых были такие просветители, как Карион Истомин, тот же Сильвестр Медведев, возводятся особые кельи. Царь Федор Алексеевич считал потерю невосполнимой и тем не менее обратился к восточным патриархам с просьбой помочь основать в Москве высшую гуманитарную школу. Такая рекомендация была дана братьям Лихудам, которые приезжают в Москву в 1685 году.

    Федор Алексеевич.


    К этому времени тесное монастырское землевладение оказалось почти полностью застроенным. Поэтому «для устроения училищ» к монастырю с запада присоединяется участок, ранее принадлежавший Земскому двору. Вместе с Лихудами на нем появляется очень большое для своего времени трехэтажное здание Коллегиума, иначе Училищного корпуса, с галереями и квадратной лестничной башней, увенчанной восьмериком.

    Братья Иоанникий и Сафроний Лихуды, родом из Кефалонии, были потомками византийского царского рода. Они получили первоначальное образование в Греции, продолжив его затем в Венеции и Падуанском университете. Ко времени их приглашения в Московское государство они уже некоторое время работали в родной Греции учителями и проповедниками. В 1686 году братья открыли занятия в «заиконоспасских школах», начав преподавать грамматику, пиитику, риторику, логику, математику и физику. Спустя два года Иоанникий Лихуд отправился в Венецию в качестве русского посла, где вынужден был задержаться на целых четыре года. И хотя Сафроний все это время продолжал преподавать, возвращение в Заиконоспасскую академию оказалось для него совсем не простым.

    Прежде всего власть перешла к юному Петру и его окружению. Требование иерусалимского патриарха Досифея, возражавшего против того, что Лихуды вели преподавание и на греческом, и на латинском, отстранить братьев от обучения было удовлетворено. Единственное место, которое находит для них правительство Петра, – московская типография, что никак не соответствовало ни их эрудиции, ни главное – педагогическим способностям.

    В 1697 году последовал указ Петра поручить Лихудам обучать пятьдесят пять человек итальянскому языку, причем в действительности учеников оказалось только десятеро. Все остальные под разными предлогами отказались от занятий. Между тем с момента торжественного открытия «спасских школ» прошло всего десять лет. Лихудов обвиняли то в ересях, то в неких политических интригах, связанных с Царьградом, пока в 1701 году не сослали в костромской Ипатьевский монастырь.

    Славяно-греко-латинская академия. Учительский корпус. Фото сер. XX в.


    Заиконоспасская академия представляла собой широко разросшееся хозяйство. Ректор, учителя и студенты жили в двухэтажном Братском корпусе, получившем позднее название Учительского. Корпус стоял вдоль северной стороны собора, по Китайгородской стене, в одну линию со зданием Коллегиума. Между обоими корпусами существовал разрыв, который в 1719 году был застроен двухэтажными Учительскими кельями. Десятью годами позже к ним пристроили галерею, как бы замкнув единый архитектурный ансамбль.

    Между тем ссылка Лихудов продолжалась сравнительно недолго. Уже в 1706 году Новгородскому митрополиту Иову позволено было поручить братьям устройство в Новгороде Славяно-греко-латинской школы по образцу московской. Но в 1709 году в Москву был вызван Сафроний для занятий в академии и для исправления Библии. Но только через семь лет ему удалось добиться приглашения в столицу брата. Иоанникий почти сразу по приезде в Москву скончался, Сафрони же около 1720 года был назначен настоятелем Солотчинского монастыря, где его предельно враждебно встретила братия. В столицу летели жалобы на «гречина», последовало даже несколько покушений на его жизнь – монастырские стряпчие не могли простить настоятелю, что он пытался положить конец расхищению монастырского имущества. Сафроний бежал в Москву, где и скончался в 1730 году.

    Но независимо от хозяйственных и финансовых дрязг, с которыми Сафроний Лихуд явно не справлялся, настоящее значение братьев было в том, что они стали родоначальниками общего образования в России. Ими составлены (по большей части до настоящего времени остающиеся в рукописях) учебники по риторике, грамматике, логике, физике, математике, психологии, богословию, по которым и проходило преподавание в Заиконоспасской академии. Скорее всего, за основу ими были взяты те курсы, которые они сами слушали в университете в Падуе. Научный уровень их учебников выше того, который представляли воспитанники Киево-Могилянской академии.

    Именно из учеников братьев Лихудов образовалось целое поколение первых собственно русских ученых – Поликарпов, Головин, Козма, Иов, Палладий Роговский и многие другие. Одни из них стали преподавателями и руководителями той же Московской академии, другие – авторами научных изданий.

    И очень существенно, что работа, в частности, Сафрония основывалась на простом энтузиазме. Вернувшись вторично в Заиконоспасскую академию, он вообще преподавал бесплатно. Единственным источником его существования оставалась правка Библии, дававшая ему 50-рублевое годовое жалованье, тогда как ученики Сафрония получали в четыре или пять раз больше.

    Место Лихудов в школе заняли их ученики – Николай Семенов и Федор Поликарпов. Первым же нововведением стало изгнание латинского языка. Но этот период оказался недолгим. С 1700 года руководство переходит в руки Палладия Роговского, получившего образование на Западе и бывшего даже некоторое время униатом, чему сочувствовал в определенной степени и сам Петр. Во главе академии оказываются ректор, следивший за наставниками и преподаванием, и префект – следивший за учениками. В число предметов преподавания входили богословие, философия по Аристотелю, физика, метафизика, психология, риторика, метеорология. Наставники, как и ученики богословия, обязывались проповедовать в церквах. Все они в течение 1712–1747 годов принимали участие в исправлении Библии в ее славянском переводе.

    Ученики набирались из духовного сословия, из дворян и разночинцев, иногда даже в принудительном порядке. В их числе могли оказаться также священники, дьяконы, церковнослужители и монахи. Время пребывания в академии не было ограничено, единственным условием ставилось окончание полного курса, которое для некоторых затягивалось на 10–15, а то и целых двадцать лет. Среди выпускников академии были князь Антиох Кантемир, митрополит Гавриил, историк Бантыш-Каменский, поэт Костров, Ломоносов.

    В 1743 году Святые ворота были перестроены и увенчаны колокольней, а в 1780-х годах на западной границе монастырского участка появилось двухэтажное здание бурсы. Тем самым ансамбль монастыря был завершен. Теперь на его парадный двор вели особые – Школьные – ворота, располагавшиеся западнее Святых.

    Академия в Заиконоспасском монастыре просуществовала до 1814 года. Реконструкция города, связанная с последствиями пожара во время пребывания в Москве наполеоновских войск, подсказала в значительной мере перевод академии в Троице-Сергиеву лавру. В стенах восстановленного старого монастыря расположилось теперь Заиконоспасское духовное училище.

    В 1822 году обветшавшее здание Коллегиума разобрали и возвели заново. В 1880-х годах произошел раздел территории между духовным училищем и монастырем, причем была восстановлена западная монастырская граница. К обители отошла большая часть Братского корпуса, надстроенная затем третьим этажом.

    На рубеже ХIХ—ХХ веков по линии Никольской улицы, после слома старых зданий, был построен по проекту архитектора М. Т. Преображенского Торговый дом (№ 7) и новая надвратная колокольня, спроектированная с псевдорусскими деталями архитектором З. И. Ивановым. Новая колокольня включила в себя объемы старой. На сегодняшний день помимо перечисленных зданий сохранились Спасская церковь, Братский корпус и дом Заиконоспасского духовного училища.

    Здесь стоит вспомнить, что всего в Российской империи существовало четыре духовных православных академии. Самой старой была Киевская, основанная еще в 1615 году в виде Киево-братской школы для изучения классических языков, риторики, богословия и некоторых предметов элементарного образования. Киевский митрополит Петр Могила превратил школу в высшее учебное заведение – Киево-Могилянскую коллегию (1631—173l). После Заиконоспасской в 1721 году по указу Петра I при Александро-Невском монастыре появилась школа для обучения азбуке, письму, псалтыри, арифметике, грамматике и толкованию евангельских блаженств. В 1726 году ее переименовали в Славяно-греко-латинскую семинарию, в 1788-м – в Главную семинарию, а в 1809-м на ее базе была создана Санкт-Петербургская духовная академия.

    Киевский митрополит Петр Могила.


    Наконец, четвертая академия – в Казани начиналась в 1723 году с архиерейской элементарной школы, преобразованной в 1732-м в семинарию по образцу Киевской духовной академии, из которой и были приглашены первые наставники. В 1797 году семинария преобразована в академию с высшим богословским курсом. Для пополнения образования воспитанники должны были посещать лекции в Казанском университете. С 1818 по 1842 год академия не функционировала. С 1854 года в ней были открыты миссионерские отделения. Большую ценность представляла академическая библиотека, куда перевезли около 2000 славянских рукописей из Соловецкого монастыря еще в XIX веке.

    Храм Заиконоспасского монастыря представляет один из лучших образцов архитектуры так называемого московского барокко. Складывался он постепенно. В 1701 году к нижней церкви 1661 года пристроили трапезную. До 1709 года получила существующий поныне облик и верхняя церковь. С запада и севера под папертью верхнего храма было устроено два этажа келий для студентов академии, число которых достигало в то время четырехсот человек.

    Братский, или Учительский, корпус может быть датирован последней четвертью XVII века. Нижний его этаж служил для хозяйственных потребностей. Здесь размещались хлебня с погребом, кладовые и даже конюшня, а также кухня. Верх занимало жилье, украшением которого служили очень хорошие изразцовые печи. В 1886 году здание надстроили третьим этажом и декорировали в псевдорусском стиле по проекту архитектора Н. А. Шера.

    План первого этажа.


    К западу, по линии Братского корпуса, располагается здание Заиконоспасского духовного училища, выстроенное в 1821–1822 годах по проекту знаменитого московского зодчего О. И. Бове, причем на фундаменте Учительского корпуса, но с значительным расширением общего плана в сторону Китайгородской стены.

    Заиконоспасское духовное училище предназначалось главным образом для детей духовенства Москвы. Оно имело четырехклассную программу, по окончании которой ученики могли поступать в духовные семинарии. Общежития в последнее время его существования в нем не имелось. «Властьми» его, как и Ставропигиального Заиконоспасского мужского монастыря, были перед Октябрем управляющий – архиепископ Владимир, благочинный – архимандрит Алексий, смотритель Владимирской церкви – иеромонах Рафаил. В монастырском штате числилось три иеромонаха, три иеродьякона и один послушник.

    И любопытная подробность. Деятельный соратник царевны Софьи, талантливый ученик Симеона Полоцкого, монах местного монастыря, поэт и богослов Сильвестр Медведев поднес царю Федору Алексеевичу на утверждение «Академическую Привилегию», являвшуюся уставом образовывавшейся академии.

    «Привилегия» состояла из предисловия и восемнадцати пунктов, согласно смыслу которых академия представлялась как бы высшим трибуналом по делам веры во всех событиях, угрожавших чистоте православия. Академия мыслилась как автономная корпорация, на содержание которой следовало выделить ряд монастырей.

    По словам историка С. М. Соловьева, «Московская академия по этому проекту – цитадель, которую хотела устроить для себя православная церковь при неизбежном столкновении своем с неверным Западом. Это не училище только – это страшный инквизиционный трибунал: произнесет блюститель с учителями слова: „виновен в неправославнии“, и костер запылает для преступника».

    Однако «Привилегия» осталась неутвержденной. А высшим расцветом Московской академии стало начало XIX века, когда число ее студентов достигало полутора тысяч.








    Главная | Контакты | Прислать материал | Добавить в избранное | Сообщить об ошибке