Александр Аркадьевич Галич. Удар током

од Новый год пожилая женщина получила необычное письмо. На конверте не стояло обратного адреса, он не был подписан. Женщина вскрыла конверт, и из него выпал листок бумаги, вырванный из календаря, на котором имелась только одна строчка, напечатанная на машинке: «Принято решение убить вашего сына Александра». Женщина помертвела, медленно опустилась на табурет. Потом подошла к телефону, набрала номер диспетчерской и попросила соединить с Парижем.

Вскоре она услышала родной голос: «Мама! С Новым 1977 годом! Как у тебя дела? Как здоровье?». Женщина убедилась, что ее сын, Александр Галич, жив и здоров. Возможно, это чья-то глупая шутка. Однако сомнения остались. Ведь в письме не сказано «убит», сказано «принято решение убить». И вся ее жизнь превратилась в тягостное ожидание неотвратимого конца, в котором она не сомневалась. Сам Галич ничего не знал о предупреждении и готовился к празднику. Это был последний Новый год, который встречал Александр Галич.

…Расцвет творчества Галича в СССР пришелся на конец 1960-х годов. В марте 1968 года он выступал на фестивале песенной поэзии «Бард-68». Фестиваль проходил в Новосибирском академгородке, но, несмотря на это, в зале не было ни одного свободного места, люди даже сидели на ступеньках, стояли в проходах, в дверных проемах.

…И не веря ни сердцу, ни разуму,

Для надежности спрятав глаза,

Сколько раз мы молчали по-разному,

Но не против, конечно, а за!

Где теперь крикуны и печальники?

Отшумели и сгинули смолоду…

А молчальники вышли в начальники.

Потому что молчание – золото.

Промолчи – попадешь в первачи!

Промолчи, промолчи, промолчи!

С этой песни начал свое выступление Галич, и весь зал сразу же подхватил:

Вот как просто попасть в богачи,

Вот как просто попасть в первачи,

Вот как просто попасть – в палачи:

Промолчи, промолчи, промолчи!

Песню «Памяти Пастернака» слушали стоя и молча, а когда певец закончил, зал взорвался аплодисментами. По решению жюри Галич был награжден почетной грамотой Сибирского отделения Академии наук СССР, в которой говорилось: «Мы восхищаемся не только Вашим талантом, но и Вашим мужеством». Поэту вручили приз – серебряную копию пера Пушкина.

Это было всеобщее признание, и оно было заслуженным. Галич много работал: в театрах ставили его пьесы, по его сценариям снимали фильмы.

Он был членом Союза писателей СССР (с 1955 года) и членом Союза кинематографистов (принят в 1958). Однако очередной этап его творчества – бардовские песни – стал причиной того, что жизнь Галича так резко изменилась.

В то время не принято было публично выступать против Советской власти. За это все еще можно было заплатить свободой или жизнью, в лучшем случае – полным забвением. Но он продолжал писать стихи, которые в тот период могли показаться именно таким «публичным выступлением».

Так и произошло: однажды Галича вызвали в секретариат Союза писателей и сделали серьезное предупреждение. Не было ничего страшного в том, что дома он раскрыл тетрадь и записал в нее новое стихотворение, но вот исполнять свои стихи с эстрады ему не рекомендовалось. Ему довольно ясно сказали, чтобы он внимательнее следил за своим репертуаром. Как ни странно, он не обратил на предупреждение никакого внимания.

Однако выступал он в то время нечасто, так как был занят подготовкой к съемкам мюзикла «Я умею делать чудеса» и совместно с Марком Донским писал сценарий к фильму о Шаляпине. Кроме того, вскоре должна была состояться премьера фильма «Самый последний выстрел», в работе над которым он также принимал активное участие. Так что времени на выступления совершенно не было. Лишь изредка, когда выдавался свободный вечер, он просил жену Ангелину накрыть стол, поставить несколько бутылок вина и приглашал друзей.

Такие встречи с друзьями всегда доставляли Александру Галичу большое удовольствие, это был его своеобразный способ отдыхать. Однако жене такие встречи не нравились. Она просила Александра не пить много: он нередко злоупотреблял алкоголем, что уже привело к одному инфаркту. Но главное, просила не петь. А как же можно не петь, если гости сами протягивают гитару и просят спеть их любимые песни? Ангелина просила, чтобы он хотя бы не позволял никому записывать его домашние выступления на магнитофон. Ведь эти записи расходились по всей стране, и рано или поздно могли привести к окончанию его карьеры или даже к ссылке.

Ангелина оказалась права. Кассета попала в руки члена Политбюро Дмитрия Полянского, и уже через день он на очередном заседании поднял вопрос об «антисоветских песнях» барда Александра Галича. Вспомнили о его выступлении на фестивале бардовской песни, о том, что сборник его песен был издан на Западе.

На Галича начались гонения. Как ни странно, он совершенно не ожидал этого и не был к этому готов, несмотря на то что многие друзья просили его проявить осторожность, что жена неоднократно говорила ему, чем все может закончиться. И вот то, о чем его все предупреждали и во что он не верил, все же случилось.

В конце 1971 года Галича вызвали в секретариат Союза писателей. Всем было понятно, что результат этого вызова мог быть только один – исключение. Галич впоследствии вспоминал: «Я пришел на секретариат, где происходило такое побоище, которое длилось часа три, где все выступали – это так положено, это воровской закон – все должны быть в замазке и все должны выступить обязательно, все по кругу…

Было всего четыре человека, которые проголосовали против моего исключения. Валентин Петрович Катаев, Агния Барто – поэтесса, писатель-прозаик Рекемчук и драматург Алексей Арбузов, – они проголосовали против моего исключения, за строгий выговор. Хотя Арбузов вел себя необыкновенно подло (а нас с ним связывают долгие годы совместной работы), он говорил о том, что меня, конечно, надо исключить, но вот эти долгие годы не дают ему права и возможности поднять руку за мое исключение. Вот. Они проголосовали против.

Тогда им сказали, что нет, подождите, останьтесь. Мы будем переголосовывать. Мы вам сейчас кое-что расскажем, чего вы не знаете.

Ну, они насторожились, они уже решили – сейчас им преподнесут детективный рассказ, как я где-нибудь, в какое-нибудь дупло прятал какие-нибудь секретные документы, получал за это валюту и меха, но… им сказали одно-единственное, так сказать, им открыли:

– Вы, очевидно, не в курсе, – сказали им, – там просили, чтоб решение было единогласным.

Вот все дополнительные сведения, которые они получили. Ну, раз там просили, то, как говорят в Советском Союзе, просьбу начальства надо уважить. Просьбу уважили, проголосовали, и уже все были за мое исключение. Вот как это происходило…».

В начале 1972 года его исключили из Союза кинематографистов. Это исключение прошло более спокойно: на повестке дня было 15 вопросов. Первые 14 касались проблем узбекского кино, последний – исключения Галича по письму Союза писателей СССР.

Оба исключения следовало воспринимать как то, что Галича больше не существует. Перестали ставить его пьесы, печатать стихи, не снимали фильмы по его сценариям. Уже начавшиеся съемки были прекращены. Разумеется, были запрещены все его выступления на эстраде. Галич мгновенно лишился всех средств к существованию. Тогда же он пережил второй инфаркт, после которого его признали инвалидом, присвоили вторую группу и дали пенсию в 60 рублей.

Он распродал часть имущества, в том числе свою богатую библиотеку, затем начал устраивать домашние концерты, собирая по 3 рубля за вход. Анонимно писал сценарии. Но денег катастрофически не хватало.

Как правило, в то время, если человек, находясь в положении, в котором пребывал Галич, продолжал сопротивляться, ему нередко говорили: «Поезжайте на запад» (то есть в иммиграцию), – а если человек отказывался, добавляли: «Иначе придется ехать на восток».

В 1974 году на Западе была издана вторая книга песен Галича под названием «Поколение обреченных». Вскоре его пригласили в Норвегию, на семинар, посвященный творчеству К. С. Станиславского. Галич отправился за визой. Вместо визы ему за короткий срок оформили все документы для выезда на постоянное место жительства и выдали билет.

В течение года Галич с женой жили в столице Норвегии Осло, где Александр Аркадьевич читал лекции по истории русского театра. Через год они переехали в Германию, в Мюнхен, где Галич работал на радио «Свобода». Наконец супруги переехали в Париж, где Галич и провел последние годы своей жизни.

Даже за границей он не прекращал творить: написал пьесу «Блошиный рынок», несколько песен. Еще больше у него было планов. Не отказался он и от злоупотребления алкоголем и увлечения прекрасным полом.

Галич любил женщин всегда, на протяжении всей жизни, и даже женитьба не мешала ему заводить все новые и новые романы. Первая жена Александра, актриса Валентина Архангельская, родила ему дочь Алёну, но брак очень быстро распался.

Причиной стали не только измены Александра, но и его мать. Архангельская получила приглашение работать в иркутском театре и приняла его. Александр с дочерью вскоре должен был переехать к ней, но мать поэта категорически запретила ехать в Сибирь, да еще и везти туда маленького ребенка, а Валентине отправила письмо: если она хочет сохранить семью, пусть возвращаются. Валентина отказалась.

Именно в этот период, вскоре после распада семьи, Александр отказался от своей фамилии Гинзбург и взял псевдоним Галич.

Вторая жена поэта, Ангелина Шекрот, смотрела на измены мужа спокойно. Несмотря на молодой возраст, она уже побывала замужем и имела дочь, но ее муж погиб во время Второй мировой войны. Ее характерными чертами были спокойствие, чувство собственного достоинства и необычайная стройность, даже худоба, из-за которой Галич прозвал ее Нюшкой и Фанерой Милосской.

Разумеется, Ангелина пыталась бороться с любвеобильностью мужа, но делала это спокойно и с достоинством, не устраивая скандалов. По воспоминаниям Н. Милосердовой, «Аня не требовала от Галича верности, состояние влюбленности было для него естественным творческим стимулятором, никакого отношения не имеющим к их любви. Он был бабником в самом поэтическом смысле этого слова. Нюша его не ревновала, к романам мужа относилась с иронией. Скажем, однажды “возмутилась”: „Ладно бы выбрал себе кустодиевско-рубенсовский тип, можно понять. Но очередная пассия – такая же „фанера“”. И она решила “воздействовать” на даму – догнала их, собравшихся “погулять”, и долго впихивала мужу разные лекарства, заботливо инструктируя даму, в каком случае что применять.

Не помогло, дама разгадала ее ход: “Нюша, дайте еще клистир и ночной горшок, да побыстрее, а то мы не успеем полюбоваться закатом”».

Ангелина оставалась спокойной даже после того, как у Галича в 1967 году родился внебрачный сын Гриша от Софии Войтенко, художницы по костюмам киностудии им. Горького.

Галич, несмотря на то что был уже не молод, продолжал заводить романы и за границей. Очевидцы рассказывают, что однажды обманутый муж одной из женщин появился на радио «Свобода» с жалобой на Галича. Более того, одна из любовниц Галича, узнав, что он покидает СССР, добровольно отправилась за ним, уверяя, что без него она жить не сможет.

Со временем жизнь Галича и его жены за границей наладилась. У него появились собственное дело и стабильный доход. Поэт перестал надеяться на то, что ему удастся когда-нибудь вернуться, и смирился с тем, что остаток жизни ему придется провести за границей. Так и случилось. Прожив на Западе три с половиной года, он умер.

Ему было 59 лет, но причиной его смерти была не болезнь, а несчастный случай, совершенно неожиданно приведший к такому трагическому концу. Обстоятельства его смерти настолько необычны, что у многих вызывают сомнения. На сомнения также наводит и письмо, которое мать Александра получила почти за год до его трагической гибели.

…Получив то злосчастное письмо, мать Галича очень забеспокоилась, однако Александру ничего не сказала. Все же она решила как можно скорее выехать к нему под предлогом, что соскучилась, хочет повидаться с сыном, и начала оформлять документы на выезд. Вместе с ней в Париж должна была поехать дочь Галича, Алёна Архангельская-Галич. Она говорила с отцом летом 1977 года, и он надеялся, что Алёне также удастся получить разрешение на выезд. Однако надежды не оправдались, поездка не состоялась.

Прошло еще несколько месяцев, наступил декабрь. Галич приобрел стереокомбайн «Грюндиг», выполняющий одновременно функции телевизора, магнитофона и приемника. Аппаратура была приобретена в Италии, так как цены на нее там были ниже. Носильщики доставили большую коробку в квартиру Галичей и ушли, сообщив, что для подключения аппаратуры нужен специальный мастер, который придет на следующий день.

Галич вместе с женой вышел на прогулку. Ангелина отправилась по делам, а Галич повернул назад, домой. Зайдя в квартиру, он, не раздеваясь, решил попробовать подключить комбайн самостоятельно, но, будучи плохо знакомым с техникой, вставил антенну не в антенное гнездо, а в отверстие в задней стенке и случайно коснулся ею цепей высокого напряжения. В тот же момент он упал и коснулся ногами батареи, из-за чего через его тело прошел сильный электрический разряд, что и стало причиной его смерти. Такова официальная версия случившегося.

Когда жена вернулась домой, он был еще жив. Вызвали скорую помощь, но врачи уже ничего не могли сделать, Галич вскоре умер.

Многие, кто знали Галича лично, были поражены такой странной и нелепой смертью. Так, Владимир Войнович впоследствии вспоминал: «Его смерть – такая трагическая, ужасно нелепая. Она ему очень не подходила. Он производил впечатление человека, рожденного для благополучия. Но ведь смерть не бывает случайной! Такое у меня убеждение – не бывает. Судьба его была неизбежна, и это она привела его в конце концов к такому ужасному концу, где-то в чужой земле, на чужих берегах, от каких-то ненужных ему агрегатов».

Вообще, многие близкие люди начали высказывать догадки, что гибель Галича была подстроена сотрудниками КГБ. После его смерти стало известно и о письме-предупреждении, что еще больше утвердило людей в версии об убийстве.

Дочь Галича, знакомая с подробностями случившегося, также сомневалась в том, что смерть произошла в результате несчастного случая: «Специалисты утверждают, что этого не могло быть, что напряжение было не настолько большим, чтобы убить. При его росте, под два метра, он не должен был так упасть, упершись в батарею. Ангелины в доме не было всего пятнадцать минут, она уходила за сигаретами.

Она кричала. Улица была узенькая, напротив находилась пожарная охрана, первыми, услышав крик Ангелины, прибежали пожарные, они вызвали полицию, полиция вызвала сотрудников радиостанции “Свобода”. Почему? Почему не увозили его, пока не приехала дирекция “Свободы”? И никто не вызвал “Скорую”.

Меня уверяли, что полиция в Париже исполняет функции и “Скорой помощи”, но не реанимации же. Один факт не дает мне покоя, мне намекнули, что если бы расследование продолжалось и было бы доказано, что это убийство, а не несчастный случай, то Ангелина осталась бы без средств к существованию. Ибо гибель папы рассматривалась как несчастный случай при исполнении служебных обязанностей – он ставил антенну для прослушивания нашего российского радио, он должен был отвечать на вопросы сограждан, у него на “Свободе” была своя рубрика.








Главная | Контакты | Прислать материал | Добавить в избранное | Сообщить об ошибке