ПРИЛОЖЕНИЕ

В НАПРАВЛЕНИИ ЭКОНОМИКИ АВТОНОМИИ[274] (первый набросок)

Если рассматривать рынок просто как механизм распределения ресурсов и регулирования экономической деятельности через систему свободно формирующихся цен, то критика рыночной экономики логически замыкается на вопросе о средствах и уровнях экономического регулирования. В этом отношении планирование противостоит рынку, который оно намеревается либо замещать, либо направлять, либо исправлять. Все экономические споры между социалистами и либералами традиционно велись на этом направлении. Социалистам планирование кажется более адекватным средством организации многосложности и контроля над экономикой. Разумеется, этот вопрос очень важен, поскольку функционирование рынка никогда не совершенно и на практике он постоянно вызывает дисбаланс и неоправданные траты. Но важно подчеркнуть, что этот вопрос остается прежде всего практическим, по большому счету он относится к области теории систем и теории организаций. Если бы проблема была чисто технической, то она давно уже была бы решена с использованием смешанных моделей «план/рынок», сочетающих централизацию и децентрализацию на основе максимально точной оценки негативных эффектов, присущих каждому из этих двух видов регулирования. Но в реальности все иначе, и по двум причинам. Во-первых, потому, что идеология плана и идеология рынка каждая производят свои практические эффекты. Во-вторых, потому, что этот спор связан с социальным противостоянием: одни ждут от планирования защиты (например, в том, что касается трудовой занятости), другие ждут от рынка, чтобы он предоставил им относительную свободу действий, развязал им руки (руководители предприятий). Я не склонен недооценивать важность этого вопроса, но мне кажется, что он слишком часто заставляет фиксировать внимание на двух противоположных полюсах и не принимать в расчет тот факт, что план и рынок имплицитно основываются на одном и том же представлении о текучем и однородном пространстве. В пределе, совершенный план и совершенный рынок оказываются эквивалентны в однородном пространстве без преград с беспрепятственной циркуляцией информации. План в такой ситуации лишь делает внешним то, что рынок осуществляет внутренне. В этом случае конечная цель всякого плановика состоит в том, чтобы создать в компьютере фиктивный рынок, который был бы совершенным рынком. Точно так же в теории чистый рынок столь же демократичен, как и совершенный план, установленный государством, если оно демократическое. Многочисленные либеральные экономисты настаивали на этой особенности совершенного рынка как реализации экономической демократии. Так, Людвиг фон Мизес считает рынок выражением self-government industry. «В экономическом отношении, – пишет он, – в обществе, основанном на частной собственности на средства производства, чтобы достичь той же цели (демократии), нет необходимости прибегать к институтам, аналогичным тем, что демократия создала в сфере политики. Конкуренция сама обеспечивает это <...>. Если рассматривать экономику с этой точки зрения, то она представляет собой демократию, в которой каждый цент играет роль избирательного бюллетеня. Она есть демократия, в которой представители обладают лишь таким мандатом, который в любой момент может быть отозван. Это демократия потребителей» (Le Socialisme. P. 512–513). Все знают, что это верно лишь «теоретически», то есть, в данном случае, утопически[275]. Сформулированная в таких терминах, дискуссия «план/ рынок» почти не представляет интереса. К ней следует подходить в свете практических трудностей и сопротивлений. И нет никакого смысла воспроизводить в сфере экономики упрощенные образы, парящие в сфере политики. Напротив, революционному реализму в политике должен соответствовать такой же реализм в экономике.

Этот реализм, на мой взгляд, подразумевает разрыв с представлением о глобальном, текучем и однородном экономическом пространстве. На практике, впрочем, капитализм существует только постольку, поскольку реальное экономическое пространство неоднородно. Капитализм даже можно было бы определить как процесс реорганизации в свою пользу разломов, изъянов, несостыковок, фазовых сдвигов экономического пространства и социальной ткани. В этом смысле его власть опирается на стратегическое знание, которым транснациональные компании привыкли оперировать в масштабах целого мира. В однородном пространстве, внутри которого права собственности были бы равномерно распределены, капиталистическая эксплуатация была бы невозможна даже в теории. Эксплуатация зиждется на неупорядоченности мира, которую она поддерживает и усиливает[276]. В этой перспективе, преодоление капитализма не может пониматься просто как установление новых принципов, ориентирующих экономическую деятельность (например, ориентация на потребности в противовес прибыли). Точно так же, недостаточно повсеместно призывать к переходу от товарной экономики к экономике дара и взаимности. Когда этнологи показывают, что рынок – это лишь одно из возможных средств регулирования отношений между людьми и вещами, и подчеркивают историческую специфику обмена, они нас просвещают; когда они подводят нас к тому, чтобы снова представлять экономическое пространство глобальным и однородным, они уводят нас в ложном направлении. Решающий вопрос, от которого зависят, на мой взгляд, все другие, – это вопрос об эталонных экономических пространствах. Как же в настоящее время понимается этот вопрос? Прежде всего в трех направлениях:

а. Гомогенизация пространства

Речь идет о том, чтобы в противовес капитализму, опирающемуся на беспорядок, создать однородное и эгалитарное пространство. В этом смысле стратегиями борьбы против капитализма являются стратегии уравнивания: выравнивание экономических ситуаций разных стран (в то время как транснациональный капитализм опирается на различия между ними), выравнивание социальной ткани и переорганизация рабочего класса (в то время как капитализм разделяет, чтобы властвовать). В этой перспективе капитализм может быть преодолен лишь благодаря формированию однородного мирового экономического пространства. Таким образом, эталоном здесь служит представление об однородном, текучем, глобальном пространстве, выражается ли оно экономически или политически (мировое государство производителей). Эта концепция может оказаться полезной для обоснования борьбы за уменьшение неравенства, но она несостоятельна, когда задается целью осуществить мировое равенство. Утопиями стратегии не одолеешь. В этом плане капитализм можно рассматривать как непреодолимый; именно это Маркс сформулировал, говоря, что преодоление капитализма может быть лишь результатом развития его внутренних противоречий. Но если его противоречия есть само средство его развития, – а я считаю именно так, – то, в рамках все той же перспективы, он может быть преодолен лишь при условии создания локального однородного пространства, которое было бы ограждено от капиталистического мира. Этим путем шло большинство стран советского типа. Сегодня, в контексте мирового кризиса, это решение снова находит некоторое число сторонников. В этом случае задача создать это однородное и тотализирующее пространство возлагается на государство. Но это тоже ложный путь, поскольку эта однородность существует здесь лишь в ее глобальном отличии от внешнего мира; внутреннее же пространство остается неоднородным.

б. Реструктуризация пространства через децентрализацию

Речь идет о том, чтобы ограничить возможности манипуляции со стороны центров принятия решений через создание предельно разветвленной и автономной сети экономических силовых полюсов. В рамках этого подхода считается, что реорганизация пространства и реорганизация мест принятия решений происходят одновременно; или, иными словами, равновесная реорганизация территории и самоуправление идут рука об руку. Главный недостаток такого предложения состоит в том, что оно не решает проблему глобальной реорганизации. В пределе, если продолжать мыслить в терминах глобального пространства, развитие самоуправления должно идти параллельно с развитием планирования: чем больше самоуправления, тем строже должно быть планирование. Вопрос об институтах демократического планирования становится тогда столь же сложным, что и вопрос о демократии в государстве в целом. В определенном смысле, возможности манипулирования и дирижирования посредством мощных реорганизующих центров становятся такими же, как и те, что существуют в рамках капитализма.

в. Автономизация пространства через сегментацию

Это тема small is beautiful[277], тема экологической ниши, экономической автономии малых сообществ. Главный интерес этой концепции состоит в том, что она порывает с представлением о глобальном экономическом пространстве. В ее понимании дело не в том, чтобы по-другому организовать экономическое пространство того же масштаба, а в том, чтобы воздействовать на масштаб пространства как таковой. Но эта концепция остается по преимуществу ностальгической. Она возвращается к идеалу домашней экономики и видит в «возврате к ойкосу» фундаментальный принцип сворачивания товарной экономики.

На мой взгляд, ни один из этих путей не позволяет обосновать альтернативную стратегию, которая позволила бы открыть путь посткапиталистической экономике. Зато они, каждая по-своему, могут быть инструментами борьбы против капитализма. Поэтому следует не отвергать их, но показывать их ограниченность. Следовательно, нам нужно попытаться пойти дальше. В сфере политического появляется новая ценность: автономия. Во имя нее сегодня ведутся решающие сражения в сфере обустройства жизни и культуры. У нее есть также экономическое измерение, которое следует сегодня углублять. Понятие автономии является действительно решающим инструментом критики экономической идеологии, для которой «равный» означает «соизмеримый». Оно заменяет традиционную концепцию равенство/единообразие/централизация концепцией равенство/автономия. Таким образом, оно составляет основу нового представления об обществе, связанного с политической культурой новых общественных движений.

Вопреки всему, либерализм остается в наших умах как раз потому, что мы по-прежнему в плену у выработанных им представлений об экономическом пространстве и об обществе. И прогресс состоял бы уже в том, чтобы осознать как историческое и относительное то, что мы считаем «естественным». Я ограничусь здесь тем, что, не приходя к решающему заключению, открою на этот счет поле для дебатов и дальнейшей работы по четырем пунктам:

1. Изгнать либерализм из наших умов означает, возможно, в первую очередь, отказаться от идеи всеобщего. Точно так же, как на повестке дня – партикуляризовать политическое поле, которое сегодня структурировано централизованным образом в своем отношении к государству, ключевая проблема в том, чтобы партикуляризовать пространство экономической и социальной деятельности. Это цена, которую нужно заплатить за возможность помыслить разные уровни (во множественном числе!) организации и автономии в обществе и прекратить рассуждать исходя из необходимости некоего единственного уровня организации. В этом смысле ограничение рынка и ограничение государства как инструменты глобальной реорганизации общества неизбежно взаимосвязаны. В противном случае, в сфере экономики неизбежно будет воспроизводиться вечное противостояние между недифференцированным гражданским обществом и централизованным государством. Я уже анализировал этот вопрос партикуляризации политического посредством формирования политического общества (cf. Pour une nouvelle culture politique). Но что имеется в виду под партикуляризацией пространств экономической и социальной деятельности и под ограничением рынка? Я имею в виду прежде всего не вопрос регулирования экономической деятельности, при котором доля планирования увеличивается за счет сокращения доли рынка. Самое главное, на мой взгляд, заключается в распределении рабочего времени общества. Ограничить рынок, то есть рыночный обмен, означает не только редуцировать рыночные механизмы, но также, и даже в еще большей степени, ограничить пространство рынка. Это ограничение пространства рынка может осуществляться двумя разными способами. Во-первых, благодаря улучшению анализа локального и регионального уровней некоторых рынков. Мировой рынок в конечном итоге является ориентиром лишь для ограниченного числа товаров. Для более автономного экономического развития, для развития в новом направлении необходима более тесная координация между локализацией промышленности и географией рынков. Локальное решение многочисленных проблем, связанных с занятостью, зависит от этого аспекта. И в этом направлении можно сделать гораздо больше, чем принято считать. Во-вторых, благодаря значительному уменьшению времени труда. Этот второй аспект – определяющий. Сокращение времени труда состоит не только в том, чтобы делить общий объем труда на всех; оно также ведет к высвобождению времени для разных видов общественной деятельности. Между тем чем больше у человека свободного времени, тем больше у него возможностей обеспечивать самого себя некоторыми услугами и производить для самого себя некоторое количество благ. Свободное время не может быть приравнено к досугу, оно есть прежде всего возможность свободно выбирать те или иные виды деятельности, совершаемые в своем собственном ритме. Именно таким образом каждый может уменьшить свою зависимость от рынка как общего пространства обмена. Таким образом, именно установление нового соотношения между оплачиваемой работой и общественной деятельностью, или между свободным и несвободным временем, является ключом к устойчивому ограничению пространства рынка. И напротив, расширение рынка неминуемо сопровождается сохранением устойчиво высокой доли несвободного времени.

2. Преодоление капитализма не может пониматься как утверждение нового глобального экономического порядка, нового способа производства. Напротив, следует умножать способы производства и типы общественной деятельности. Сегодня «смешанная» экономика ограничивается сосуществованием государственного и частного секторов. Следует расширить эту концепцию и двигаться к плюрализму способов организации и типов функционирования. Программы по развитию сектора социальной экономики (кооперативов, страховых касс взаимопомощи и т.п.) и «третьего сектора» вписываются в эту перспективу. Изгнать либерализм из наших умов означает прекратить мыслить в рамках единственного способа производства. Но здесь необходимо задать себе важный вопрос: точно ли рынок обладает «растворяющим» эффектом (Маркс)? Как только он правит, пусть даже и в ограниченной сфере, не в его ли логике расширяться и образовывать единое экономическое пространство? A priori история капитализма, казалось бы, подтверждает подобные опасения. Но эту историю следует рассматривать в контексте социологических условий, в которых шло развитие капитализма, ибо рынок обладает растворяющим эффектом лишь в рамках конкретного рыночного общества. Именно социальная структура была двигателем развития рынка, в ней и следует искать ответа на вопрос о том, возможно ли вообще стабильное сосуществование способов производства, отличных друг от друга (пусть даже границы, разделяющие их, остаются подвижными).

3. Изгнать либерализм из наших умов, возможно, означает также покончить с понятием глобального общества. Действительно, понятие глобального общества является продуктом атомизированного представления об обществе и атомизированного состояния общества. Следует выйти из оппозиции индивид/рыночное общество, которая представляет собой не что иное, как повторение оппозиции недифференцированное гражданское общество/государство. Как можно сделать или хотя бы представить это? Возврат к семье и к домашнему способу производства, на мой взгляд, следует исключить. В наше время вся культурная эволюция ведет к индивидуализации членов семьи, преодолевая гендерное разделение труда (оплачиваемый труд для мужчины, домашний труд для женщины), на котором основывались последние проявления домашней экономики в обществе. Точно так же мне представляется маловероятным развитие стабильных и более широких коммунитарных форм жизни, внутри которых мог бы развиться особый способ коммунитарного производства. В этом смысле невозможен «возврат к архаическому», как этого открыто желал Марсель Мосс. Сегодня уже невозможно вернуться к глобальному социальному порядку, в который были бы «вмонтированы» (по знаменитому выражению Карла Поланьи) разные виды экономической деятельности. Нет больше метасоциального гаранта, способного умерять и ограничивать экономическую деятельность. Изучение «примитивных» обществ может, в лучшем случае, научить нас понимать относительность и ограниченность нашего собственного образа жизни. Но невозможно думать о преодолении современного индивидуалистического общества путем возврата к холистскому обществу. Дело не в индивидуализме, а в способе сочетания индивидуальностей в обществе. Мы не можем больше мечтать о новом «домашнем очаге», который стал бы точкой равновесия и компенсирующей инстанцией по отношению к рыночной социализации. Сейчас следует мыслить в терминах неустойчивых мульти-социализаций. Если мы хотим, чтобы мужчина и женщина были отныне не просто сыном и дочерью гражданского общества, с одной стороны (Гегель), и членами буржуазной семьи, с другой, то это возможно лишь ценой умножения форм социализации – пространственных, временных, трансверсальных. Именно при этом фундаментальном условии может быть ограничено и, возможно, преодолено общество рынка. Нужно понимать «общество» как сеть частичных, временных социаций, связанных множественными уровнями взаимозависимостей[278]. Общество в целом существует коллективно лишь как сеть из некоего количества точек, в конечном итоге ограниченных. Только при этом условии можно надеяться на значительное ограничение рынка как господствующей и привилегированной формы социации. К слову, именно в этих рамках становится по-настоящему осмысленной перспектива экспериментального общества.

4. Наконец, изгнать либерализм из наших умов означает разработать право, адекватное новым представлениям об обществе и общественных видах деятельности. В том, что касается прав собственности, в своей работе «L'Age de l'autogestion» я уже показал, что необходимо раздробить и перераспределить различные права, которые, будучи сгруппированы, составляют классическое (буржуазное) право собственности, и таким образом двигаться в направлении настоящей депроприации. В целом, чтобы освободиться от общества рынка, следует пересмотреть отношение между реальными и личными правами, между людьми и вещами. Почему бы, скажем, вместо того чтобы оставаться в рамках простого права на вещи, не начать движение в целом к праву на разнообразное использование вещей? Переход от меновой стоимости к потребительной подразумевает эту трансформацию на уровне права. На практике эволюция права, кстати, иногда происходит в этом направлении (см., к примеру, юриспруденцию касательно захватов заводов рабочими, которые признаются законными многими судьями, несмотря на то что это ставит под вопрос традиционное понятие собственности). Почему бы в сфере реальных прав не обратиться к масштабированной концепции [conception dimensionnelle] права, в которой природа применяемых прав была бы дифференцирована в зависимости от размера коллектива, к которому они относятся? Этот пункт был бы решающим, поскольку именно на основе недифференцированности права по масштабу смог развиться капитализм (когда владелец маленькой лавочки обладает точно такими же правами на свое орудие труда, что и владелец гигантского предприятия, дающего жизнь целому региону). Лишь в сфере личных прав и прав человека следует сохранить и расширить универсальность права, так чтобы сделать из них поистине высшее право. Таким образом, преодолеть общество рынка означает встать на путь плюралистического права (и это совсем не то же самое, что право на плюрализм). Эксперимент как стратегия социальной трансформации остается возможным только при этом условии диверсификации и придания гибкости праву, которое должно одновременно защищать людей и высвобождать трансверсальности[279].

Именно на этих различных площадках разыгрывается будущее рыночного общества. И преодоление его в гораздо большей степени зависит от результатов борьбы и побед именно здесь, чем от некоего магического и внезапного акта установления нового глобального социального и экономического порядка. Изгнать либерализм из наших умов означает, действительно, также отказаться от утопии революции будущего и приступить к ее осуществлению в ежедневной повседневной борьбе.

Апрель–сентябрь 1978

Примечания:

2

Доклад Пьера Розанваллона был посвящен Гизо (см. ниже) – В. К.

27

Библиографические данные имеющихся русских переводов цитируемых Пьером Розанваллоном произведений указываются в библиографии в конце книги. – Примеч. ред.

274

Преодоление горизонта утопического либерализма не ограничивается выработкой реалистической политической теории. Необходимо также по-новому осмыслить предмет экономики. Задача эта широкая и сложная. Но неотложная. Вот почему я не побоялся ответить на запрос столь амбициозного пересмотра некоторыми первыми набросками, неточными и ограниченными.

275

Подчеркнем, что эта концепция отсылает к консенсусному определению демократии (демократия как социальный порядок; социальный мир исключает саму идею революции), а не к конфликтному определению (демократия как способ выражения конфликтов и предпочтений, с признанием революции в качестве политической возможности).

276

Все теоретические усилия Маркса были, напротив, направлены на построение теории «упорядоченной эксплуатации», и концепт прибавочной стоимости основывался на признании неизбежно эгалитарного характера обмена. Именно поэтому, кстати, Маркс рассматривал развитие капитализма в свете стремления открыть его законы (порядок); в то время как капитализм черпает свои силы в способности организовать себе на пользу беспорядок.

277

По-англ. «малое – прекрасно». – Примеч. пер.

278

Можно вспомнить, что у Гегеля было определенное понимание этой проблемы: он рассматривал корпорации как способ компенсировать недифференцированный характер гражданского общества. Однако Гегель видел в корпорациях не более чем инструмент опосредования связи с всеобщим, который в конечном итоге выполняет лишь педагогическую функцию. Полезно также вспомнить, что Гегель считал семью только первой стадией проявления объективной нравственности, за которой следует восхождение к гражданскому обществу, а затем к государству.

279

Можно с удивлением констатировать, что только в рамках предприятия существует внутреннее специфическое право (внутренний регламент, служебные правила и т.п.), которое, кстати, зачастую является одной из решающих ставок в общественной борьбе. Но если существует вполне реальная возможность развития прав, внутренних для организаций, то успешная реализация этой возможности будет иметь место лишь при условии, что это право обсуждается или даже по возможности вырабатывается коллективно. Действительно, следует также пересмотреть условия производства права.