Могли ли диссиденты «разбудить» общество, или зачем теленок бодался с дубом?

На добро отвечай добром, а на зло — справедливостью.

(Конфуций)

Главная ценность и основной ресурс развития в современном мире — это не нефть или наукоемкие технологии, а человеческое достоинство, предоставление свободы выбора и самовыражения. Неизбывное тяготение к свободе в эпоху партийно-номенклатурного всевластия олицетворяли собой диссиденты. В 1950—1970-е гг. немалая часть городской интеллигенции, где бы они ни находились — в редакциях журналов, в НИИ и вузах, в театральных коллективах, среди кинематографистов, писателей, музыкантов, — боролась с власть предержащими за свободу и человеческое достоинство. Власть пыталась эту свободу всячески ограничить, интеллигенция стремилась рамки дозволенного расширить.

Диссиденты (от лат. dissidens — несогласный) — лица, несогласные с официальными общественно-политическими доктринами, принципами политического устройства, внутренней политикой и идеологией режима. Диссидентство как общественное явление представляло собой спектр общественных организаций и движений, литературных направлений, художественных школ, наконец, просто индивидуальных поступков.

Диссидентство начало обращать на себя внимание после XX съезда партии, в условиях «поверхностной» либерализации режима, когда инакомыслие получило некоторые возможности для проявления. Оппозиционные настроения были во многом стимулированы докладом Н. Хрущева «О культе личности Сталина», письмом ЦК КПСС к партийным организациям «Об усилении политической работы партийных организаций в массах и пресечении вылазок антисоветских, враждебных элементов» (от 19 декабря 1956 г.) и аналогичными «закрытыми письмами», которые, в целях осуждения, оперировали многочисленными примерами проявлений недовольства и неприятия существующего строя.

Сегодня о диссидентах нередко говорят с насмешкой, а то и осуждением: какую пользу они принесли, эти горе-политики? Зачем им надо было разваливать «великую страну»? Стало ли хоть кому-то лучше жить в результате их деятельности?

Конечно, среди диссидентов было немало идеалистов. Для многих главной ценностью являлась свобода слова. Об этом дает представление высказывание Ю. Карякина, одного из известных перестроечных публицистов: «Мы думали семь-восемь лет назад: вот опубликуют «Один день Ивана Денисовича» и «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына, «Окаянные дни» Бунина, «Несвоевременные мысли» Горького, и мы будем в раю. Но вот все это опубликовали, и еще многое другое. А мы — в аду». Эти слова ярко отражают настроения значительной части образованных и думающих людей в годы перестройки. И чем же все это закончилось?!

Всякое общество изобретает соответствующие ему формы проявления и суммирования недовольства. Советское общество открыло для себя такую специфическую форму, как диссидентское движение. Диссиденты не ставили вопрос о свержении существующего строя, поскольку не принимали насилие, а также понимали, что внутренними силами осуществить это невозможно.

Их делом было слово. Они выражали протест против общей ситуации в обществе. Диссидентство стало устойчивым и значительным феноменом советской действительности. Известное единство ему как общественному явлению придавало активное неприятие сложившихся в стране порядков, стремление к свободе и правам человека. По определению правозащитника С.Ковалева, «общим было лишь омерзение, внушаемое так называемой «советской действительностью», осознание (или ощущение) собственной нравственной несовместимости с нею, невозможность прожить жизнь, постоянно покоряясь этой тупой и недоброй силе»[214].

Диссиденты, похоже, чисто опытным путем нашли для себя наиболее приемлемое идеологическое оформление — быть больной совестью советского общества. В этом и заключалась их альтернатива. Говоря об акции в знак протеста против ввода советских войск в Чехословакию 25 августа 1968 г., современные историки пишут, что «горстка людей выбрала и реализовала альтернативу — стать свободными гражданами в несвободной стране. Горстка граждан показала всем остальным, как это делается, и навсегда впечатала этот опыт в память нации»[215].

В 1957–1958 гг. социальные иллюзии, порожденные разоблачениями «культа личности» на XX съезде и мифом о наступившей либерализации, с одной стороны, трудности адаптации к новой политической интерпретации недавнего прошлого — с другой, наложились на оценку обществом противоположных по своей политической направленности событий. С одной стороны, происходила откровенная демонстрация мускулов — подавление советскими войсками народного восстания в Венгрии. С другой — удаление в 1957 г. из политического руководства ортодоксальных сталинистов — Молотова, Кагановича, Маленкова.

Со второй половины 1950-х гг. в разных городах возникали диссидентские подпольные организации, численностью в пределах десятка человек. В Москве — «Русская национальная партия», или «Народно-демократическая партия России» (1955–1958 гг., организатор В. Поленов), «Российская национально-социалистическая партия» (1956–1958 гг., А. Добровольский). В Ленинграде — кружок под руководством студента В. Трофимова (1956–1957 гг.) и другие. Деятельность этих организаций была пресечена КГБ.

В конце 1956 — начале 1957 г. на историческом факультете МГУ сложилась группа марксистского толка под руководством Л. Краснопевцева. Ее участники пытались создать новую концепцию истории КПСС и новую идеологию. Весной 1957 г. они установили связь с польскими оппозиционерами. Писали исторические заметки об СССР как помехе прогресса. Выступали против «сталинского социализма», за создание рабочего самоуправления. В июле 1957 г. распространили листовки с требованиями суда над сообщниками Сталина, усиления роли Советов, права рабочих на забастовки, отмены 58-й статьи Уголовного кодекса.

В 1956–1957 гг. в Ленинграде действовал кружок из числа сотрудников библиотечного института Р. Пименова, Б. Вайля и др. Его участники устанавливали связи с единомышленниками в Ленинграде, Москве, Курске, пытались координировать их деятельность. Они написали и распространяли «Послесловие» к докладу Хрущева на XX съезде партии. В сентябре 1957 г. пять участников кружка были осуждены за то, что «создали из студентов библиотечного института нелегальную группу для организованной борьбы с существующим строем», а фактически — за распространение листовки против безальтернативных выборов.

Осенью 1963 г. генерал-майор П. Григоренко, в дальнейшем видный участник правозащитного движения, и несколько его сторонников распространяли в Москве и Владимире листовки от имени «Союза борьбы за возрождение ленинизма», предлагая меры против «нового культа личности». Борющихся пока было очень мало: десятки, от силы сотня. Но власть сама порождала все больше и больше несогласных.

Прежде всего, это была «борьба за историю» и за демократизацию общественной жизни.

Оценки, которые получили события прошлого на XX съезде, явно оказались недостаточны для многих думающих людей. Однако в планы партийно-номенклатурной верхушки вольнодумство никак не входило. Начинаются политические преследования: дело Бродского, дело Синявского и Даниэля, дело Гинзбурга и Галанскова. Все это многими воспринималось как возвращение к сталинизму.

К началу 1960-х гг. зародилось правозащитное движение. Его основателем был А. Есенин-Вольпин, сын знаменитого поэта. Он высказал простую мысль: в советском государстве, каким бы оно ни было, существуют законы и существует конституция. Несчастье нашего общества в том, что граждане не верят в закон, не знают законов и поэтому не могут отстаивать свои права, опираясь на законы. Необходимо противопоставить нарушению законности со стороны государственных и партийных чиновников борьбу за соблюдение советских законов, за соблюдение конституции. Постепенно мысли, высказанные Есениным-Вольпиным, а затем В. Чалидзе, начали приобретать все большую поддержку среди нонконформистов и либералов и привели в середине 60-х гг. к возникновению правозащитного движения[216].

Становление диссидентства во многом было связано и с самиздатом. Его содержанием стали поэзия Серебряного века; романы и повести М. Булгакова, А. Платонова, В. Гроссмана, В. Шаламова; публицистика и эссе В. Буковского, А. Марченко, А. Амальрика, Г. Померанца, А. Сахарова, А. Солженицына. Поиски свободы, стремление к либерализации общества, возрождение чувства индивидуальной ответственности за судьбы страны и народа послужили истоками начавшегося духовного возрождения.

Немалую группу диссидентов составляли те, кто исповедовал принципы ленинизма. Генерал Григоренко писал: «Куда мы идем, что будет со страной, с делом коммунизма… Я начинаю искать ответы на эти вопросы и по старой привычке обращаюсь за ответом к Ленину». Рабочий А. Марченко вел «раскопки в тех 55 томах, куда спрятали подлинного Ленина». Молодой Буковский признавал, что «извлек много пользы из чтения Ленина».

При Леониде Брежневе ведущей тенденцией внутриполитического развития становится усиление роли партийной и государственной бюрократии. Теоретической основой политической системы был курс на «возрастание руководящей роли КПСС». Бюрократизация партийной вертикали вела к монополии партийного аппарата в решении всех вопросов, а рядовые коммунисты превращались в статистов, что проявлялось на всех уровнях партийной жизни — от собраний первичных парторганизаций до съездов партии.

Стал нарастать культ Брежнева. В 1977 г. он совместил пост Генерального секретаря партии с должностью Председателя Президиума Верховного Совета СССР. В возвеличивании «вождя» прежде всего были заинтересованы «кремлевские старцы» — члены Политбюро. Они всеми правдами и неправдами цеплялись за власть, не желая ничего менять в стране и обществе. Эпоха застоя стала временем расцвета номенклатурных привилегий (госдачи, спецобслуживание, персональные автомобили, элитное жилье). В высших сферах процветали протекционизм и кумовство, взяточничество и коррупция. Ситуация личной безопасности, которую номенклатура получила в эпоху застоя, освобождала ее от всех моральных законов и нравственных запретов. Номенклатура со своими правами, привилегиями, иерархией стала замкнутой и закрытой кастой. Отсутствие гласности, бесконтрольность способствовали разложению значительной части партийно-государственного аппарата. Развивалась коррупция, происходило сращивание части номенклатуры с криминалом.

Быстро менялось общество. Если в 1960-е происходила сплошная «битва в пути» и немало людей старались жить «не хлебом единым», то в 1970-е человек отгородился от государства и стал обустраиваться по-своему. Это сопровождалось появлением «несунов», становлением «черного рынка». Появляются «цеховики» — основа теневой экономики.

Теневая экономика как бы была «нормальной экономикой», благодаря которой жила страна. Так же, как «самиздат» и «тамиздат» были нормальной литературой, которую можно было читать без риска превратиться в зомби.

1970-е гг. — это время, когда появилось всеобщее ощущение того, что жизнь имеет двойное измерение. На работе (собрании, митинге, субботнике) — одно, а дома или у друзей — совсем другое.

За послевоенный период Советский Союз превратился в высоко урбанизированную страну. Возросла численность городского населения и сократилась доля сельского. Уровень жизни медленно повышался. Возросла заработная плата. Продолжались инвестиции в здравоохранение, образование, спорт, отдых. При этом господство общественной собственности предопределило высокий удельный вес социальных благ, получаемых населением бесплатно (жилье, образование, медицина).

Однако с развитием кризисных явлений ситуация в социальной сфере начала ухудшаться. Рост населения и падение темпов сельскохозяйственного производства привели к обострению продовольственной проблемы. Концентрация средств преимущественно в тяжелой промышленности, дорогостоящие военные и космические программы ограничивали возможности решения социальных задач, консервировали низкий уровень жизни советских людей. К началу 1980-х СССР существенно отставал от передовых стран по потреблению традиционных продуктов и по структуре питания. По уровню потребления на душу населения СССР занимал в то время 77-е место в мире, по продолжительности жизни — 35-е. Нарастал дефицит товаров, продуктов, услуг. Неотъемлемой частью жизни простых людей стали постоянные очереди. Решение экономических проблем на экстенсивной основе предопределяло слабость социальных программ.

В стране нарастали антиобщественные явления. Все больше распространяются алкоголизм, наркомания, проституция, бродяжничество. Важной приметой времени стала «теневая экономика». Присущие ей социально-экономические отношения находились за рамками правового пространства. Одну группу составляли лица, занимающиеся частной трудовой деятельностью (надомные портные, стоматологи, парикмахеры, педагоги-репетиторы и др.) Вторая группа — это подпольные «цеховики», организаторы нелегальных мелких и средних предприятий, которые производили дефицитный ширпотреб. Их деятельность носила откровенно криминальный характер и способствовала росту коррумпированности в обществе.

Постепенно в стране ширилось общественное недовольство. В среде рабочих это проявлялось в основном в пассивных формах — пьянстве, прогулах, опозданиях, низкой производительности труда. В среде творческой интеллигенции набирали силу нонконформистские течения в литературе, поэзии, живописи, музыке.

В 1978 г. «Краткий политический словарь» впервые включил статью «диссиденты». «Диссиденты, — по определению словаря — люди, отступающие от учения господствующей церкви (инакомыслящие)». Империалистическая пропаганда, объясняет словарь, использует этот термин для обозначения «отдельных отщепенцев, оторвавшихся от социалистического общества, лиц, которые активно выступают против социалистического строя, становятся на путь антисоветской деятельности, нарушают законы и, не имея опоры внутри страны, обращаются за поддержкой за границу, к империалистическим подрывным центрам — пропагандистским и разведывательным».

Статья «диссиденты», звучащая как обвинительное заключение, заканчивается приговором, сформулированным Брежневым: «Наш народ требует, чтобы с такими, с позволения сказать, деятелями обращались как с противниками социализма, людьми, идущими против собственной Родины, пособниками, а то и агентами империализма. Естественно, что мы принимаем и будем принимать в отношении их меры, предусмотренные законом»[217].

Начало 70-х гг. было кульминацией первого периода диссидентского движения, развивавшегося прежде всего под лозунгом защиты прав граждан, соблюдения закона. Смелость диссидентов, предающих широкой гласности факты нарушения законов и репрессий, поражает западный мир. А. Солженицын («о том, как теленок бодался с дубом») и А. Сахаров дают пресс-конференцию иностранным журналистам. Американский журналист демонстрирует по телевидению выступления В. Буковского, А. Гинзбурга, А. Амальрика и П. Якира, причем Гинзбург присылает пленку с записью своего комментария из лагеря. Якир определил новое положение в стране: «При сталинизме всегда был железный занавес, и никто не знал, что здесь творится. Сейчас мы стараемся каждый арест, каждое увольнение с работы предавать гласности, т. е. информировать людей о том, что происходит в нашей стране».

Открытая деятельность диссидентов рассматривалась как проявление слабости власти и уступки Западу, как цена «разрядки». Западное общественное мнение, пораженное смелостью советских диссидентов, выступает в их защиту: «Сила западной гневной реакции была неожиданна для всех и для самого Запада, давно не проявляющего такой массовой настойчивости против страны коммунизма, и тем более для наших властей, от силы этой реакции они просто растерялись»[218].

Стремясь приглушить усилившуюся с началом участия советских войск в гражданской войне в Афганистане напряженность общественной жизни, власти ужесточили репрессии против диссидентов. В конце 1979 — начале 1980-х гг. были арестованы и сосланы почти все лидеры и активные участники не только правозащитных, но и оппозиционных властям национальных, религиозных организаций. Сахаров за выступление против войны в Афганистане был лишен правительственных наград и в январе 1980 г. выслан в город Горький.

Специфическим видом наказания диссидентов было принудительное помещение их в психиатрическую больницу, что с юридической точки зрения не являлось репрессивной санкцией. К диссидентам применялась и такая мера воздействия как лишение советского гражданства. С 1966 по 1988 г. за действия, «порочащие высокое звание гражданина СССР и наносящие ущерб престижу или государственной безопасности СССР», были лишены советского гражданства около 100 человек, среди них — М. Восленский (1976), П. Григоренко (1978), В. Аксенов (1980), В. Войнович (1986). Несколько заключенных (А. Гинзбург, В. Мороз, М. Дымшиц, Э. Кузнецов) были обменены на арестованных за границей двух советских разведчиков, а В. Буковский — на оказавшегося в заключении тогдашнего лидера чилийских коммунистов Луиса Корвалана.

Уже к началу 70-х гг. в диссидентстве обозначились тенденции, различные по идеалам и политической направленности: ленинско-коммунистическое, либерально-демократическое и религиозно-националистическое. Все они имели активистов, но, в конце концов, каждое из них нашло выразителя своих идей в лице одной наиболее заметной личности. Во всех трех случаях это были люди исключительных качеств и сильного характера. Три направления были представлены, соответственно, Р. Медведевым, А. Сахаровым и А. Солженицыным — людьми несхожими, с коренными различиями в позициях по причине слишком серьезных расхождений во взглядах. Но все трое оказались вынужденными противостоять мощи государства. Это было единственное, что их роднило. Но этого единственного хватало, чтобы полемика между ними не перерастала в открытую вражду и не положила конец сотрудничеству в стане оппозиции.

Именно поэтому, если не по каким-либо другим, вполне понятным политическим причинам, о диссидентстве, особенно за границей, говорили как о явлении едином и довольно сплоченном. Но единства не было. В ходе 70-х гг. три выразителя основных направлений и их сторонники нередко спорили друг с другом, их убеждения были несовместимыми. Никто из них не мог согласиться с двумя другими, не отказавшись от того, что составляло саму основу политической активности каждого. Но даже это обстоятельство не было использовано брежневским правительством, чтобы завязать диалог с тем или иным из трех течений диссидентства. Лишь однажды слабая попытка такого рода была предпринята главой КГБ Андроповым, не без некоторого уважения относившемся к Медведеву, единственному из троих, кто, будучи исключенным из партии, снятым с работы, все же избежал ареста. Однако и в этом случае речь шла не просто о политическом выборе, а о поведении толкового полицейского, который создал Медведеву больше проблем, нежели тот мог решить.

Больше сходства было между двумя первыми из упомянутых течений — коммунистическим и демократическим. Имена Сахарова и Медведева стояли рядом в петициях, написанных на рубеже 60-х и 70-х гг., включая совместное политическое обращение к Брежневу, Косыгину и Подгорному, составившее одну из первых 13 политических платформ диссидентства. Неокоммунистическое движение вытекало непосредственно из антисталинских настроений, периодически возникающих в советской истории. Его рождение совпало с протестами против «реабилитации» Сталина. Основным устремлением неокоммунистов было сочетание политической демократии с социализмом, по характеру менее государственным и более близким к исходным идеям Маркса и Ленина. Именно упор на демократию как на «основную ценность» сближал это течение и с Сахаровым, и с «ревизионистскими» направлениями европейского коммунизма как на Востоке, так и на Западе.

Рой Медведев получил известность как автор первого исторического анализа сталинизма. Ответственным руководителям государства он представил свою книгу как вклад в антисталинистскую политику КПСС хрущевского периода. Власти книгу не приняли и запретили, затем она была опубликована за рубежом и получила распространение по всему миру. Сам Медведев был сыном старого большевика, погибшего во времена сталинских репрессий 30-х гг. Он вступил в КПСС после XX съезда партии в 1956 г. и был исключен из нее в конце 60-х.

А. Сахаров пришел в политику типичным для СССР 60-х гг. путем. Его имени была обеспечена известность даже помимо деятельности в диссидентском движении. Выходец из интеллигентной семьи, талантливый физик, он в тридцать с небольшим лет становится самым молодым членом Академии наук СССР, сыграв первостепенную роль в разработке и создании водородной бомбы. Сознавая угрозу, заключавшуюся в новом оружии, Сахаров стал думать, как предотвратить нависшую над миром катастрофу. В 1968 г. появилась его знаменитая брошюра, не опубликованная в СССР, но ставшая известной и получившая широкий резонанс за рубежом.

В демократическом течении проявлялись более радикальные тенденции, появлялись группы, предпочитавшие революцию эволюции. Многие из них смотрели на Запад как на модель, пример для подражания, полагая, что СССР необходима не конвергенция, а простой и непосредственный возврат к капитализму. Для них демократия представлялась возможной только в этих рамках, они не разделяли мысли Сахарова о переходе к демократии через реформу и эволюцию существующего в СССР общества. Отказ властей в этом случае вести диалог с реформистами, применение к ним репрессий способствовали развитию наиболее экстремистских тенденций. В 1973 г. в печати была развязана неистовая кампания именно против Сахарова. Не выдвигая более радикальных лозунгов и по-прежнему оставаясь реформистом, Сахаров также вынужден был в этот момент просить Запад о более энергичном давлении на советских руководителей. Он начал не просто поддерживать, но подсказывать действия тем американским официальным представителям, которые ставили любой, особенно экономический, договор с СССР в зависимость от предоставления евреям права на эмиграцию либо от соблюдения других политических условий.

Нараставшее отчуждение людей от официальной идеологии, постепенное истощение ресурсов экстенсивного и мобилизационного развития, распространение новых практик потребления — все это ставило на повестку дня вопросы о том, сколько еще просуществует Советский Союз и что делать с советской внутри- и внешнеполитической псевдомарксистской доктриной, можно ли ее трансформировать без революционных потрясений в какую-нибудь другую идеологию, которая позволила бы построить в СССР более открытое и более способное к дальнейшей модернизации общество.

Первыми поставили эти вопросы А. Амальрик и А. Сахаров. Амальрик в работе «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?» (1969), используя социологическую аргументацию, доказывал, что внутренние ресурсы тоталитарного режима, несмотря на выборочные репрессии, близки к полному исчерпанию.

Сахаров в манифесте 1968 г. «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе» высказал мысль о том, что для борьбы с целым рядом глобальных опасностей в ближайшем будущем жизненно необходимо сближение (или, как стали говорить в 1970-е гг., конвергенция) политических практик «коммунистических» и «капиталистических» режимов. В СССР для обеспечения возможности такого развития событий нужно в первую очередь «ограничить влияние неосталинистов на… политическую жизнь», отказаться от конфронтационной риторики по отношению к странам Запада и прекратить преследования инакомыслящих.

Пожалуй, самая значительная составляющая диссидентского движения — националистическое течение. Все диссидентские течения приобретали политическое значение только потому, что, не будучи изолированными, как могло бы показаться, они находили свое продолжение в скрытых убеждениях и в состоянии умов различных групп общества и даже самого власть имущего аппарата. Но оба течения, о которых говорилось выше, всегда оставались отражением взглядов небольших групп. По уже упомянутому подсчету, из диссидентов, составлявших приблизительно полмиллиона человек, почти все, за исключением двух-трех десятков тысяч, так или иначе входили в это третье течение.

Националистическое диссидентское течение важно не столько присутствовавшим в нем духом оппозиции коммунистическому руководству, сколько тем, что в русле этого течения националистические проблемы обсуждались открыто, в официальной среде. Прежде такого не случалось вовсе либо наблюдалось в незначительной мере даже там, где отмечалась повышенная чувствительность к трубным звукам национализма. В третьем диссидентском течении сливались воедино различные потоки традиций националистского толка — религиозный, славянофильский, культурный — либо просто антикоммунистической окраски. Но самую благодатную почву для национализма создал кризис официальной идеологии. В 1961 г. в хрущевской программе партии прозвучало обещание, что через 20 лет в СССР наступит коммунизм, будет создано общество благополучия и равенства, к которому рано или поздно придет и весь мир.

Как реакция на это обещание в 1970-е гг. появляется убеждение, что коммунизм не наступит никогда ни в СССР, ни в какой иной стране. Стороннему наблюдателю подобная декларация могла показаться наивной и вообще несущественной. Но совсем по-иному это ощущалось в стране, где десятки лет работали, сражались и страдали во имя этого будущего. Ощущалась необходимость заменить устаревшую идеологию новой, чтобы дальше идти вперед.

«Пророком» этого движения был Солженицын. Писатель не сразу открыто заявил о своих убеждениях. В своих автобиографических записках он отмечал, что эти убеждения им долго держались под спудом, чтобы лучше подготовиться к выполнению «миссии», которая, по его мнению, была ему предназначена. Первоначальная концепция Солженицына отличается от позднейшей. В 60-х гг. это давало основание самым разным людям считать, что даже Солженицын, несмотря на свои оппозиционные взгляды, остается неизменно в русле социалистической ориентации, пусть только в «этической», толстовской или религиозной ее плоскости, но все-таки в рамках советской культуры в самом широком понимании этого слова. Только позднее, в 70-х гг., когда писатель решился сделать достоянием общественности свои политические идеи, обнаружилось, что Солженицын — абсолютный и непримиримый противник всякой социалистической идеи и всего революционного и послереволюционного опыта своей страны.

Солженицын снискал славу не только своими политическими идеями и талантом писателя. Его популярности немало способствовал незаурядный темперамент борца, абсолютно убежденного в своей правоте, отличающегося даже некоторым привкусом нетерпимости и фанатизма, характерным для людей его склада. Этим он завоевал симпатии и среди тех, кто вовсе не разделял его образа мыслей. Более чем кто-либо другой, Солженицын придал диссидентству характер бескомпромиссной антикоммунистической борьбы. Этим он хотел отличаться от других диссидентских течений, даже тех, как было в случае с Сахаровым и братьями Медведевыми, которые немало помогали ему в борьбе с властями.

Солженицын выступал не только врагом большевизма во всех проявлениях последнего, начиная с Ленина и дальше, не делая скидки даже для Хрущева, которому он был обязан освобождением из лагеря и публикацией своей первой книги. По его мнению, марксизм и коммунизм явились «прежде всего, результатом исторического кризиса, психологического и морального, кризиса всей культуры и всей системы мышления в мире, который начался в эпоху Возрождения и нашел свое максимальное выражение в просветителях XVIII века». По мысли Солженицына, все беды России начались с «безжалостных реформ» Петра или даже раньше, с попыток модернизации православного культа, предпринятых в XVII в. патриархом Никоном. 1917 г. с его революцией стал лишь последним и роковым шагом в пропасть.

Солженицын и Сахаров, которых «объединяло то, что оба они были жертвами репрессий», по своим политическим взглядам являлись антиподами. Солженицын и слышать не хотел ни о какой «конвергенции», поскольку для него Запад был не моделью для подражания, но примером, которого следовало избегать. Он считал, что бессильный, эгоистичный и коррумпированный западный мир не мог быть перспективным. Даже «интеллектуальная свобода» была для писателя скорее средством, нежели целью; она имела смысл, если только использовалась для достижения «высшей» цели. Для России он видел выход не в парламентской демократии и не в партиях, для него предпочтительнее была бы система «вне партий» или просто «без партий». В течение многих веков Россия жила в условиях авторитарного правления, и все было хорошо. Даже автократы «религиозных столетий» были достойны уважения, поскольку «чувствовали ответственность перед Богом и перед своей совестью». Высшим принципом должна быть «нация» — такой же живой и сложный организм, как отдельные люди, схожие между собой по своей «мистической природе», врожденной, неискусственной. Солженицын провозглашал себя врагом всякого интернационализма или космополитизма.

Диссидентское движение в СССР завоевало международное признание. В 1970 г. Солженицыну была присуждена Нобелевская премия в области литературы, в 1975 г. — Сахаров получил Нобелевскую премию мира. В 1987 г. лауреатом Нобелевской премии по литературе стал осужденный в 1964 г. за «злостное тунеядство», а затем в 1972 г. эмигрировавший в США диссидентствующий поэт Иосиф Бродский.

Диссиденты и правозащитники избрали и реализовали альтернативу — стать свободными гражданами в несвободной стране. Десятки сопротивлявшихся в 1960-е гг. превратились в сотни в 1970-е и изменили не только советскую ментальность, но и жизнь в 1980-е[219].

Так правозащитное и диссидентское движение создавало предпосылки новой общественной и нравственной ситуации. Идеи правового государства, самоценности личности; превалирование общечеловеческих ценностей над классовыми или национальными стали — задолго до перестройки — основой взглядов диссидентов. Р. Медведев утверждал, что «без этих людей, сохранивших свои прогрессивные убеждения, не был бы возможен новый идеологический поворот 1985–1990 годов».

К концу 70-х гг. диссидентское движение в СССР в основном было подавлено. Заместитель председателя КГБ генерал С. Цвигун громогласно заявил, что «маскировавшиеся под правозащитников» и «поборников демократии» антиобщественные элементы ныне разоблачены и обезврежены». Так закончилась борьба «теленка с дубом».

Однако, как показали последующие события, победа над диссидентством оказалась эфемерной. Горбачевская «перестройка» в полной мере выявила его значимость.

Оказалось, что открытая борьба нескольких сотен инакомыслящих при моральной и материальной поддержке Запада против пороков существовавшего режима власти вызывала сочувствие неизмеримо более широкого круга сограждан. Противостояние свидетельствовало о существенных противоречиях в обществе.

Политика гласности и другие перестроечные процессы изменили отношение власти к диссидентам. С получением свободы эмиграции многие из них выехали из страны, самиздатские издания стали действовать параллельно с государственными. Во второй половине 1980-х в СССР были освобождены последние отбывавшие наказание диссиденты. В декабре 1986 г. был возвращен из ссылки Сахаров. В 1989 в СССР впервые публикуется «Архипелаг ГУЛАГ». В августе 1990 г. было возвращено гражданство СССР Солженицыну, Орлову и другим бывшим диссидентам. Диссидентство как движение прекратило свое существование.

Диссиденты стремились изменить мозги людей, «разбудить» общество, а не свергать режим. Именно в этом они видели альтернативу режиму номенклатуры. Спуск государственного флага СССР 25 декабря 1991 г., если смотреть на это событие через призму диссидентства, означал, что на позиции движения перешли по существу главные силы бывшего партийного и государственного руководства. Они стали движущей силой номенклатурной революции 1991–1993 гг., которая обрушила здание «нерушимого Союза».

Примечания:

2

Первый удар: сборник / Уланов А. и др. — М.: Яуза, Эксмо, 2008.

21

Фроянов И.Я. Исторические реалии в летописном сказании о призвании варягов // Вопросы истории. — 1991.-№ 6.-С. 3-15.

214

Соколов А.В. Интеллигенты и интеллектуалы в российской истории. — СПб.: изд-во СПбГУП, 2007.

215

Карацуба И.В., Курукин И. В., Соколов Н.П. Выбирая свою историю. «Развилки» на пути России от Рюриковичей до олигархов. — М.: КоЛибри, 2005.

216

Геллер М., Некрич А. История России: 1917–1995. Утопия у власти. — М.: МИК, 1994.

217

Геллер М., Некрич А. История России: 1917–1995. Утопия у власти. — М.: МИК, 1994.

218

Геллер М., Некрич А. История России: 1917–1995. Утопия у власти. — М.: МИК, 1994.

219

Карацуба И.В., Курукин И. В., Соколов Н.П. Выбирая свою историю. «Развилки» на пути России от Рюриковичей до олигархов. — М.: КоЛибри, 2005.