ОКНО ДИАЛОГА:

Андрей Головин: деньги нужно перемешивать

Автор: Леонид Левкович-Маслюк

Андрей Головин — советник Фондовой биржи ММВБ, активно участвующий в создании на бирже Сектора инновационных и растущих компаний (см. врезку). Инвестиционный консультант, независимый директор, инвестор ряда завершенных и продолжающихся проектов, в том числе Russian Story (онлайновая продажа газет), Promo.ru (ведущее рекламное интернет-агентство) и сеть кино-развлекательных центров «Киноплекс».

Мы беседовали с Андреем о том, зачем компаниям становиться публичными, насколько активно у нас идет этот процесс и как он связан с общей ситуацией в инновационном секторе рынка.

Для полноты картины свой взгляд (диаметрально противоположный взгляду бизнесмена) на причину слабости российского инновационного сектора дает наш постоянный автор Анатолий Шалыто.

Публичность: патетика и прагматика

Новый сектор на ММВБ — это в перспективе «русский NASDAQ»?

— Нет, NASDAQ — это средние (по американским меркам, то есть в районе 0,5—1 млрд. долларов) и крупные компании. У нас скорее попытка сделать «русский AIM» (Аlternative investment market, Рынок альтернативных инвестиций. — Л.Л.-М.). AIM — это сектор на Лондонской бирже (London Stock Exchange, LSE. — Л.Л.-М.), где представлены компании малой и средней капитализации. В Европе несколько таких площадок, AIM самая успешная из них. Действует уже одиннадцать лет, но критическая масса сформировалась в последние три-четыре года. Сейчас там полторы тысячи компаний. Главный критерий отбора — размер компании в сочетании с открытостью информации о своем бизнесе.

А в вашем секторе критерием будет сочетание инновационности с быстрым ростом?

— Это еще не решено. Пока выбрано три критерия (объединенных по принципу «или»): инновационный профиль, темпы роста, ограничение сверху на размер капитализации.

У этого проекта есть «сверхзадача»?

— Для себя я ее определяю так: развитие «открытой экономики». Бизнесы, которые развиваются по инвестиционным принципам, следуют определенным стандартам. Они привлекают деньги инвесторов, которым надо объяснить, что этот бизнес «правильный». Поэтому такие компании умеют общаться, умеют объяснять — а для этого необходимо много рассказывать о себе, быть открытым. Такая экономика формирует совершенно другой тип предпринимательства, нежели тот, что господствует в России. У нас превалирует частный бизнес, очень закрытый, — ну и бизнес, основанный на тех или иных формах приватизации, плюс государственные компании. В такой ситуации инвестора обычно воспринимают только как мешок денег, и вопрос к нему один — условия получения этих денег. А на самом деле инвестирование — процесс совместный. Все мы в той или иной степени инвесторы. Если мы будем это понимать и сознательно следовать принципам инвестиционного бизнеса, будет развиваться экономика совсем иного рода. В частной экономике нет ничего плохого, американская экономика в большей степени инвестиционная, а европейская в большей степени частная. Но я считаю, что для нашего бизнеса исключительно полезна открытость инвестиционной модели, и надо как можно раньше выходить на эту дорогу, создавая публичные компании.

Ваш рассказ напомнил мне о встрече, которую провел журнал «Инфо-бизнес» лет десять назад. Сергей Голубицкий и Анатолий Левенчук тогда пригласили на круглый стол представителей компьютерного бизнеса, и говорилось там практически то же самое, что вы говорите сегодня. Но со стороны бизнеса энтузиазма не было — руководители компаний дали понять, что для них это абстрактные схемы, далекие от суровой реальности. Что изменилось за минувшие десять лет, почему этот путь был невозможен тогда, но стал возможен теперь?

— Что изменилось с тех пор? Ничего. Все было возможно и тогда. Тем не менее большинство хайтековских компаний до сих пор развиваются как частные. Но возьмем для сравнения публичные компании — РБК или «Рамблер». «Рамблер» выходил на IPO (initial public offering, первичное размещение акций на бирже. — Л.Л.-М.) при обороте 10—20 млн. долларов, да еще будучи операционно убыточной организацией. Результат — сегодня их капитализация достигает 350 млн. долларов. По сути, они продали на бирже свое будущее, в которое инвесторы верят. РБК на первом размещении акций в 2002 году (это вообще было первое IPO на российском рынке) привлекла 13 млн. долларов. Казалось бы, скромно — но это позволило ей сразу, вдруг, превратиться из небольшой фирмочки в участника российского «Топ-100» (причем ее оборот был всего лишь 15—20 млн. долларов). Сейчас капитализация РБК приближается к 1 млрд. долларов, рядом с нею — и ниже! — капитализированы металлургические комбинаты, электростанции. Но к сожалению, очень немногие решаются на такой шаг. Не все готовы публично оценить себя на рынке.

То есть по-прежнему не понимают своей выгоды, как и десять лет назад?

— Может, и понимают, и хотят ее использовать — скорее всего, тут ментальная ломка происходит. Им трудно даже думать о том, что планы и результаты придется с кем-то обсуждать, кому-то раскрывать. Впрочем, по моей информации, многие ИТ-компании сейчас намерены разместить акции на бирже.

Такие планы что, не принято афишировать?

— У нас, к сожалению, трудно получить информацию о компании на профессиональном уровне, который нужен инвестору. Для этого есть разные методы, обычно затратные — подписаться на профессиональные базы данных, купить отчет и т. п. (в Штатах это проще, там есть Security Commission, где все в открытом доступе). Есть и просто информация из общения профессиональных инвесторов. Чтобы все это использовать, нужна определенная культура. У нас она мало-помалу развивается, но думаю, что руководители компаний больше читают общеэкономические журналы или собирают слухи, нежели изучают инвестиционные меморандумы и годовые отчеты. Последние обычно интересуют только финансовых аналитиков или инвесторов. А я считаю, что все руководители компаний должны среди своих настольных книг иметь и такие инвестиционные документы. Сейчас на бирже мы готовим проект «Лучшая практика IPO» — рассказ о том, как компании раскрывали информацию о себе. Это даст шаблоны для такой работы.

Итак, сверхзадача — развивать публичность бизнеса. Какова прагматическая задача — создать пул публичных компаний и начать торговлю их акциями?

— Нет такой задачи — создать новый пул акций, чтобы потом на них играть. Мы хотим, чтобы начался процесс генерации публичных компаний, к которому должны непрерывно подключаться новые проекты. Моя основная задача как советника Фондовой биржи ММВБ — привлечение эмитентов, а также обратная связь — чтобы регулирование, которое сейчас вырабатывается в Федеральной службе по финансовым рынкам и на самой бирже, способствовало этому процессу.

А что привлечет эмитентов именно на эту площадку? Что им это даст?

— Практика такова, что почти все, кто сделал размещение здесь (на ММВБ, на РТС), получали более высокую оценку, нежели компании аналогичного профиля при размещении в Лондоне. Та же самая РБК оценена существенно выше, чем компании аналогичного сектора там. «Седьмой континент» уже вторую эмиссию делает на ММВБ. На ней же с успехом разместили свои акции комбинат «Лебедянский», фармахолдинг «36,6», не говоря о более экзотичных проектах сельхозсектора («Хлеб Алтая», «Разгуляй»). Эти компании привлекли сотни миллионов.

Правильно я понимаю, что когда проводится IPO, компания заранее договаривается с инвесторами, сколько они купят акций, по какой цене?

— В общем, да. Заранее формируется книга заявок (investor book). Компания рассылает свои документы, инвестиционный меморандум: я такая замечательная, я лучше других потому-то и потому-то. Потом начинает ездить к предполагаемым инвесторам, рассказывать о себе, отвечать на вопросы — это называется роуд-шоу (road show), после чего инвесторы (фонды, банки) формируют заявки для книги. Дальше идет переговорный процесс, определяются цены акций, объемы продаж. А сама процедура IPO — просто объявление о том, что все это состоялось и в какой-то электронной системе (плюс депозитарий) все зафиксировано. И главное — что переведены деньги теми, кто подписался. Ибо одно дело — желание и совсем другое — деньги. После того как все права переписаны (это тоже целая процедура), компаниям разрешают продавать акции. Возникает вторичный рынок.

Главное — понять, что IPO лишь первый шаг. Компании должны привыкнуть к тому, что как только им понадобятся деньги, они могут прийти и попросить их у инвесторов.

То есть опять продать акции?

— Да, выпустить акции и продать их. Например, «Майкрософт» за свою четвертьвековую историю провела множество эмиссий (я думаю, сотни). Для публичной компании это непрерывный процесс.

Две проблемы рынка инноваций

А у нас технологические компании вовлечены в такой процесс?

— Очень слабо.

Новый сектор на бирже будет разыскивать и тянуть к себе инновационные компании?

— Я бы здесь напомнил тему беседы с профессором Юдановым («КТ» №636) об экспоненциально растущих компаниях. Инвесторам интересен рост как таковой. Штамп «высокие технологии» никому не нужен, если фирма убыточная. Почему я как инвестор должен во имя чистоты эксперимента вкладывать деньги именно в хайтек — и ждать и верить в чудо? Наш план — собрать быстрорастущие компании, убедить их, что публичность — совсем не больно, что это реальный путь к более серьезному развитию. А на их примере показать остальным: вставайте на этот путь и вы будете быстро расти; не обязательно быть госмонополией, сидеть на трубе, иметь приватизированные заводы, вы можете добиваться результатов не хуже.

А почему вы считаете, что отдача от инноваций — это чудо?

— Я долго занимаюсь предприятиями этого сектора, «перещупал» много направлений, перевидал много интересных персон, наблюдал за проектами своих коллег. И — на фоне определенных ожиданий, конечно, — у меня сегодня очень большой скепсис в отношении этого сектора.

Причин тут две: стиль работы наших инноваторов и отсутствие внутреннего рынка для инноваций.

Чем же российские инноваторы плохи?

— Это очень специфичный слой общества по всем параметрам, включая даже психологию и образ жизни. Довольно обширный слой, в основном возникший еще в советские времена. Я знаю массу победителей всевозможных конкурсов инноваций — в подавляющем большинстве это прекрасные люди, блестящие изобретатели. Но очень многие из них — о-ди-ноч-ки. В лучшем случае им комфортно жить в структуре единомышленников. А таких, кто готов расти в рамках инвестиционных компаний, — единицы. Их стиль «публичной жизни» — продвижение своего "я": я изобрел, я доказал. Они не умеют слушать других, не умеют и не хотят строить отношения с инвесторами, не умеют информировать о себе. Они зациклены на том, чтобы описать свое изобретение, рынок же не для них. Таким людям нужно одно — творить. О рынке у них свои представления, обычно в корне неправильные.

А почему изобретатель должен вникать в рыночные проблемы? Его призвание — быть генератором научных, технических идей. Эти люди, как правило, не хотят сами заниматься бизнесом.

— Порой трудно понять, чего именно эти люди хотят. Обычно они хотят быть очень богатыми — но чудес-то не бывает. Богатство — это всегда купля-продажа, это размен: денег на свободу, например. Еще один момент — инновации у нас часто понимают очень узко. Например: изобрести велосипед.

Да, такой проект — электродвигатель нового типа для велосипеда — сейчас на слуху. Но там ведь все идет хорошо?

— У этого проекта было множество «реинкарнаций», с отрицательными результатами по самым разным причинам. В частности, одна из «реинкарнаций» рухнула потому, что перекормили деньгами. Деньгами компанию, как собаку кормом, можно иногда убить (есть такие породы собак, которые съедят все, что им дашь). И только сейчас проект выходит на нужный уровень, но все равно еще надо подождать, посмотреть, как он на эту гору взберется. За него взялись «Русские технологии», и первое, что они сделали, — посадили на диету, — условно говоря, вывезли на природу (в Индию), и тогда пошел процесс оздоровления. В этой истории четко видны те трудности, о которых я упоминал.

А еще какие-нибудь крупные компании, кроме «Русских технологий», инвестируют в инновационный сектор?

— Я с уважением отношусь к фонду Baring Vostok, очень интересная команда, делает хорошие проекты. Delta Capital Management тоже сильная команда, очень американизированная, и у них действительно легендарная в мире венчурного бизнеса руководительница Патриция Клоэрти (Patricia Clougherty). Но о них информации меньше.

На ежегодной Венчурной ярмарке появляются интересные проекты?

— Венчурная ярмарка делает важное дело — пытается развить в секторе инноваций этот самый капиталистический навык. Они поняли, что в первую очередь надо заниматься так называемым коучингом (coaching, модное сейчас слово, обозначает обучение в процессе совместной работы). Они отбирают проекты, выделяют им небольшие гранты, но с условием — не тратить грант на новые изобретения, а попробовать себя «переупаковать», переучиться. Проекты честно пытаются тратить деньги именно на это, потом их представляют на ярмарке. Но все равно они остаются на каком-то непонятном рынке. Настоящий рынок для них пока не существует. Чтобы его создать, нужно потратить еще очень много денег.

Отсюда и второе из названных вами препятствий для развития иннобизнеса?

— Давно стало ясно, что главная проблема для венчурных фондов — наш внутренний рынок. Он не может вместить большое количество инновационных проектов. Мы готовы сделать многое, но кому это продать? А чтобы уверенно идти за пределы страны, нужно иметь транснациональные корпорации. Американцы, проводящие инвестирование, уже имеют такой международный бизнес, там все элементы выстроены. А у нас каждый раз в первый класс.

Перед открытием Венчурной ярмарки обычно говорят: на сей раз к нам приехали знаменитые американские инвесторы, такой-то и такой-то, а это, мол, верный признак, что Запад начинает вкладываться в наш иннобизнес. В какой степени это верно?

— Венчурная ярмарка — очень хорошее мероприятие, но реальная картина пока такова. В основном приезжают фанаты России. Их не так много, и, вложив небольшие деньги, они ждут по десять лет — когда же что-нибудь произойдет? Тем не менее они пристально наблюдают за нашим рынком. Например, Питч Джонсон (Franklin «Pitch» Johnson, глава Asset Management Company, управляющий крупнейшими венчурными фондами), которому уже за семьдесят, работает на ярмарке в полную силу, всегда обходит все стенды. В управлении у него многие миллиарды, да и личных средств, я думаю, сотни миллионов. Он берет за пуговицу каждого автора, пытается разобраться в проектах, для него это жизнь. Прилетает с утра на личном самолете и идет вникать, что делают вчерашние институтские лаборатории, в которые вложили каких-нибудь 50 тысяч долларов. Это его стиль. А у наших инвесторов стиль такой — приехали на ярмарку, одним глазком посмотрели: а-а-а, опять ничего интересного. И — в кофейню, и пошел треп на тему «как все скучно, как все плохо, проектов нет, ничего нет».

Это культура бизнеса?

— Это все вместе. Это жизнь.

15 февраля 2006 года был выпущен пресс-релиз о создании на ММВБ Сектора инновационных и растущих компаний. Целями проекта названы формирование условий для привлечения инвестиций в инновационный и быстрорастущий сектор экономики компаниями малого и среднего бизнеса и для массовых IPO этих компаний, решение задач венчурного финансирования в стране.

Генеральный директор Фондовой биржи ММВБ Алексей Рыбников заявил, что проект создания Сектора рассматривается как один из наиболее важных и актуальных в рамках общей стратегии развития биржи. Предполагается, что в Секторе будут проводиться IPO акций, осуществляться размещение облигационных займов и вторичное обращение ценных бумаг компаний.

При создании Сектора и формировании механизмов его функционирования будет использован международный опыт — финансирование инновационного сегмента экономики происходит за рубежом именно через специализированные биржевые рынки акций молодых, растущих компаний с малой и средней капитализацией (micro-caps, small caps, mid caps, новые рынки — new markets, альтернативные рынки). На этих рынках котируются акции молодых и прибыльных высокотехнологичных фирм, готовых к раскрытию информации, дроблению структуры собственности, проведению IPO. Все это обеспечивает дополнительную ликвидность национальным фондовым рынкам в целом.

В Секторе будут действовать более жесткие требования к информационной открытости: помимо стандартного набора документов, сведений и информации компания будет обязана предоставлять инвесторам через биржу ряд дополнительных документов, включая бизнес-план, инвестиционный меморандум, корпоративный календарь, раскрывающий для инвесторов годовой событийный ряд фирмы-эмитента.

Информация, диаспора и перемешивание денег

Когда же начнется другая жизнь, повеселее?

— Когда мы по-настоящему будем интегрированы в мировую экономику. Когда заграница станет для нас не только местом туризма и отдыха. Связи должны быть такого уровня, чтобы когда у меня возникает идея, я мог позвонить другу в Лондон, знакомому в Индию, и сразу все с ними решить.

Неужели сейчас нельзя позвонить?

— Можно, но связи не столь глубоки. Один американский знакомый мне говорил: знаешь, почему у тебя ничего не получится? Потому что мы с тобой не ходили в один детский садик.

С этой точки зрения важнейший фактор — диаспора. Российская диаспора должна работать на укрепление наших позиций на мировых рынках. Пока она работает очень слабо. Девять лет прожив в Германии, я могу сказать, что люди часто уезжают из России именно для того, чтобы раствориться в новой нации, новой стране. А благодаря чему поднялась Индия в программной индустрии? Благодаря диаспоре. Каждый индус, работавший в американской фирме, приведет на этот рынок трех индусов. То же самое — Израиль. Колоссальная поддержка диаспоры, в том числе на Уолл-стрит. Вот почему в стране такой мощный сектор хайтека. Хотя начинался израильский хайтек с притока научной интеллигенции из СССР. Эти люди привозили с собой в голове очень много, и за небольшие деньги (средний объем проекта был 200—300 тысяч долларов) они создавали весьма продвинутые вещи. Про китайскую диаспору я уж и не говорю. Нашим офшорным компаниям трудно интегрироваться на Западе, потому что в крупных корпорациях, с которыми они хотят сотрудничать, уже работает куча китайцев, куча индусов, куча поляков, куча ирландцев. Между прочим, Ирландия в офшорном программировании тоже имеет солидную долю. За счет чего? Огромный процент американцев — ирландцы по происхождению.

Причем совершенно ясно, что дело не в национальных предпочтениях. Диаспора — это мощный механизм включения личных связей, без которых не бывает бизнеса. В первую очередь — информационных связей.

Открытость на бирже — тоже информационный механизм?

— Конечно, причем важнейший. Акции на бирже, связанные с этим отчеты — одна из самых правильных форм, в которой компания может предоставить информацию о себе. Когда такие данные о наших компаниях можно будет получать без проблем в любой точке мира — тогда и будут в нас вкладывать. Нам нужно научиться трем вещам: рассказывать о себе всему миру на понятном языке — раз, слушать, что тебе предлагают, что о тебе говорят — два, и пытаться это делать — три. Фондовый рынок — это один из способов рассказать о себе людям, которые хотят получить прибыль. Между прочим, я — даже не как финансист, а как технолог — часто читаю отчеты публичных компаний. Это очень помогает понять уровень технологий, перспективные направления.

Кто будет давать деньги на IPO компаний в создаваемом секторе — наши банкиры и фонды или западные тоже?

— Любой инвестор, хоть из США, хоть из Гонконга, может купить эти акции здесь. Многие наши компании делают роуд-шоу по всему миру, привлекая инвесторов: Европа, Америка, обязательно Япония, обязательно Сингапур, Гонконг. Маленьким фирмам это трудно, но ведь есть же Интернет, можно провести дистанционную конференцию с кем угодно. Нужно просто не бояться этого делать. Нужно рассказывать о себе, стучаться во все двери. Более того, двери-то все открыты.

Вы хотите привлечь именно российские деньги?

— Это не принципиально, хотя в России сейчас колоссальное количество денег. «Матрасные» деньги населения. Деньги пенсионных фондов, госфонды. Нынче много пишут о государственном венчурном фонде, о разных его концепциях. Я считаю, что если им будет управлять вертикаль госчиновников — на хороший результат надежды мало. Гораздо лучше, если все будет делаться открыто, на фондовой площадке. Там, где известно, что вот этой компании (причем каждый может посмотреть ее документы, структуру собственности, фамилии людей, которые стоят за этой компанией, и т. д.) вот этот госфонд дал вот столько денег (с точностью до копейки). Тогда всем будет понятно, куда в конце концов пошли средства, какой принесли результат. А главное, как оценивают этот результат другие, кто тоже вложил деньги в компанию, — частные фонды, частные инвесторы.

Это и есть перемешивание денег?

— Да. Деньги из разных источников нужно перемешивать. И всем вместе — бирже, компаниям, государству, профессиональным инвесторам, то есть рынку, — оценивать результат.

Какие же планы у правительства насчет венчурного фонда?

— Это нигде не написано! Указаны только приоритетные направления, которые он должен поддерживать. О том, куда реально пойдут деньги, информации мало, к тому же в основном она лоббистская, закрытая. Позиция министра Германа Грефа в этом вопросе мне лично нравится больше других, потому что он тоже за перемешивание денег.

От инвестиций в хайтек все ждут прорывов: вот появится инновационный кластер — и бабах! — через пару лет вырастет еще одна «Майкрософт». А этого все нет и нет.

— Не ждите чудес. Процесс будет очень длительный, тяжелый. Взрывов, революций не будет. Пока у нас есть альтернатива — все та же пресловутая труба! — лучшие кадры не захотят от нее отрываться. С другой стороны, я не считаю, что людей надо любой ценой загонять в инновации. Нужно просто бизнес строить современно. А уж современный бизнес сам создает потребность в инновациях.

Кого же вы хотите вытащить на вашу новую биржевую площадку?

— Мы будем двигаться туда, где «растет». А растет сейчас многое, куда ни глянь (показывает вокруг, на вывески компаний и магазинов, выходящих в зал нулевого этажа комплекса «Новинский» на Садовом кольце, где проходит наш разговор). Почему до сих пор не стала публичной компания «ION»? Почему еще не публичная «Пони-экспресс» (курьерская доставка грузов), почему так мало публичных турагентств? Где публичные девелоперы, которые сейчас строят целые сети торговых центров? Сегодня это средние, иногда малые компании, но они растут очень быстро.

«Мы подождем!» — вот идея многих таких компаний. А за нею — миф! Очень вредный миф, что IPO нужно делать тогда, когда ты уже стал большим. Это полный бред. Бизнес высоко оценивается как раз в начальной стадии роста. Если он уже прошел часть своей «экспоненты», за счет чего будет высокая оценка? Она может быть только за счет ожиданий прекрасного будущего. Поэтому нужно делать раннее IPO, раннее вхождение инвесторов. Да, для маленького проекта трудно найти инвесторов, потому что они не готовы вкладывать деньги небольшими порциями. Но эта проблема решается. Для этого, собственно, и создаются биржи.

В интервью Юданова «Компьютерре», о котором я упоминал, приведен ряд примеров компаний взрывного роста. И таких направлений — десятки. Не фирм, а целых направлений. Секторов, кластеров роста очень много. И это не результат нескольких последних лет. Просто прошел общий шок от развала, люди оправились, они в хорошей форме, многие понимают бизнес не хуже, чем на Западе.

Сейчас главное — ценить каждую технологическую цепочку, лелеять каждый механизм взаимного усиления бизнесов. Чтобы они были собраны вместе и друг другу помогали. Вот на этом надо сосредоточиться, каждый день этим заниматься. И еще раз повторю: нужна открытость информации. Чтобы деньги могли выбирать. Чтобы проекты могли быть оценены не словами и призами, а деньгами.

Когда планируете открыть ваш Сектор?

— В нынешнем году. Первые компании, которые в него придут, скорее всего получат наилучшие результаты — опыт об этом говорит. И не надо бояться раскрывать информацию о себе. Государство (в лице Минэкономразвития) готово надежно защищать такие компании от возможных козней со стороны чиновников на местах, да от кого угодно, кто будет мешать. Все хотят, чтобы как можно быстрее появились истории успеха в этом секторе.

Почему у нас трудности с инновациями?

В обществе все чаще звучит мысль о том, что необходимо срочно переходить от экономики, основанной на невосполнимых ресурсах, к экономике, базирующейся на ресурсах, которые могут восполняться, и в первую очередь — на знаниях. Все понимают, что в основе такой экономики должны быть инновации, то есть овеществленные знания.

В последнее время в стране принимается ряд мер по развитию инноваций: создано Федеральное агентство по науке и инновациям, которое координирует выполнение федеральной целевой научно-технической программы «Исследования и разработки по приоритетным направлениям науки и техники на 2002—2006 годы» и готовит программу «Исследования и разработки по приоритетным направлениям развития научно-технологического комплекса России на 2007—2012 годы»; работают Фонд содействия развитию малых форм предприятий в научно-технической сфере и Российский фонд технологического развития; открываются институты и кафедры инноватики; начал действовать научно-экспертный совет по инновационной политике и формированию высокотехнологичных научных и инженерных проектов при Общественной палате; работает Межведомственная комиссия по научно-технической политике, которая одобрила стратегию развития науки и инноваций в России на период до 2015 года; создаются технико-внедренческие особые экономические зоны (ОЭЗ) и т. д.

Однако двигаться по этому пути непросто. Например, компании, занимающиеся разработкой ПО, не хотят переходить в ОЭЗ, так как «не видят в этом для себя никакой выгоды» (Звягин Ю. Программисты не хотят в зоны //Российская газета, 28.03.2006). Одну из причин такого положения дел назвал директор Центра разработки ПО компании «Моторола» в России В. Полутин: «Трудно представить, что „Моторола“ будет с кем-то согласовывать свои производственные планы, как того требует закон об ОЭЗ». Но проблемы с законодательством рано или поздно будут решены, и появится закон о поддержке ИТ-отрасли.

Продолжат функционировать существующие, а со временем появятся и новые ИТ-парки, в которых смогут работать десятки тысяч человек. Причем часть этих парков будет обладать такой инфраструктурой, что для многих людей решится и жилищная проблема.

Если сегодня имеются трудности с ИТ-инвестициями, так как «российские банки ищут объекты для вложения свободных денег не у нас в стране, а на Западе, а это „охлаждает“ иностранных инвесторов» (Российская газета, 28.03.2006), то через некоторое время и этот вопрос будет решен, поскольку, согласно Альфреду Чандлеру, «мир изменяют не инновации, а инвестиции».

Казалось бы, со временем инновации должны хлынуть, как из рога изобилия. Однако, по моему мнению, существует одна «загогулина», которая состоит в том, что у сегодняшних молодых ИТ-специалистов практически полностью отсутствует внутренняя потребность к созданию инноваций.

Они, несомненно, хотят работать в ИТ-индустрии, делая то, что скажет начальник или потребует заказчик, но не более того. По этой причине офшорное программирование развивается (поддерживаются инновации «у дяди»), тогда как с собственными разработками дело обстоит гораздо хуже. Однако со временем офшорные заказы, как и добыча нефти и газа, могут сократиться, поскольку, во-первых, на законодателей стран, заказывающих программы на стороне, давят избиратели (программисты и члены их семей), а во-вторых, отечественные программисты хотят жить гораздо лучше своих индийских и китайских коллег, а это в офшоре получается далеко не всегда. Потому и нужны инновации в чистом виде, а для их создания, как мне кажется, нужно преодолеть хотя бы психологический барьер.

Чтобы инновации «пошли», где-то должны проводиться исследования — люди должны заниматься наукой, и это занятие должно быть популярным в обществе. А сейчас это не так. Я, конечно, не проводил социологических исследований, но их проводило Министерство образования и науки и установило, что «только один процент жителей страны считает профессию ученого престижной» (газета «Поиск», 2005, №48, с.3) и «только 13% преподавателей вузов занимаются научными исследованиями» (очень оптимистическая оценка. — А.Ш.) (газета «Поиск», 2006, №9, с.5).

Приведу высказывания на эту тему молодых ИТ-специалистов, окончивших один из престижнейших и старейших вузов страны, в котором работало не одно поколение всемирно известных ученых.

Я спросил одного из молодых людей: «Вспомни, пожалуйста, был ли за годы учебы в университете случай, чтобы кто-либо из преподавателей на лекциях рассказывал о своих научных результатах и призывал заниматься наукой?»

Он подумал и сказал: «Нет».

Через некоторое время я задал тот же вопрос еще одному молодому человеку, который в том же университете закончил самый престижный факультет.

Он был крайне удивлен такому вопросу и ответил: «Не знаю, может быть, и призывали, но я на лекции ходил редко».

Чтобы расставить точки над i, я высказал мнение о том, что если нет науки, то нет и университета, а есть курсы повышения квалификации. Молодой человек, немного подумав, сказал: «Не уверен». Да и почему он должен был согласиться со мной, если настоящих ученых он видел разве что в бронзе или по телевизору, а историю даже своего университета не знает.

Наконец, я спросил, не хочет ли он заняться исследованиями, и назвал область. Он ответил, что эта область ему интересна, но заниматься ею он не будет.

«А какой будешь?» — полюбопытствовал я. Но тут чаша его терпения переполнилась, и он раздраженно бросил: «А почему я должен чем-либо, кроме работы, заниматься?»

Ответив, что в этом вопросе он никому ничего не должен, я пошел писать эту статью!

Отсутствие культуры, связанной со знаниями, в обществе начинают осознавать, а отдельные энтузиасты начинают действовать (см. Леонид Левкович-Маслюк, «Математический шлягер в ЗD», «КТ» #632). Причем становится ясно, что начинать надо не с института, а с первых классов школы. Вот несколько примеров в подтверждение сказанного.

Еще можно хоть как-то понять, почему среди почти сорока продвинутых студентов-программистов, обучающихся в Санкт-Петербурге, даже три года назад (сейчас об этом нечего и спрашивать) ни один не знал, кто такой Григорий Козинцев, который работал в нескольких сотнях метров от университета на киностудии «Ленфильм» и снял, в частности, «Гамлета» с Иннокентием Смоктуновским в главной роли.

Труднее понять, почему никто из указанной аудитории не знал, где в городе похоронен Леонард Эйлер, или почему студенты, закончившие один из известнейших в мире физмат-лицеев, не знают фамилию выпускника их альма-матер, который решил одну из проблем Гильберта.

И уж совсем не понять, почему они не читали книги Мартина Гарднера по занимательной математике!

Не желая мириться с такой ситуацией, нобелевский лауреат, академик РАН В. Л. Гинзбург «забил в набат», что выразилось в разработке им нового проекта СОИ. В 80-е годы прошлого века в США такую аббревиатуру имела «стратегическая оборонная инициатива», а Гинзбург заменил слово «оборонная» на слово «образовательная» и организовал соответствующий фонд.

Академик считает, что «пожалуй, cамой серьезной проблемой является утеря нашей системой образования мотивационной составляющей, воспитывающей в молодежи активный интерес к творческой самореализации. <…> Приступить к решению этой проблемы надо сегодня. Завтра будет поздно». Напомню, что об утере мотивации у молодых людей «КТ» уже писала.

На этой безрадостной ноте я заканчиваю и надеюсь, что из изложенного ясно, что начинать надо не только со строительства зданий в ИТ-парках, но и с гораздо более важного и более сложного — формирования у талантливых молодых ИТ-специалистов внутренней потребности к занятиям наукой и инновациями. Если это удастся сделать (а у нас нет другого выхода), многие вопросы — например, зачем учиться в аспирантуре? («КТ» #635) — отпадут сами собой.








Главная | Контакты | Прислать материал | Добавить в избранное | Сообщить об ошибке