молочными продуктами, стал «образцовым»; так его характеризовал сам его организ...

молочными продуктами, стал «образцовым»; так его характеризовал сам его организатор и директор[450]. Действительно, скоро на основе этого так быстро удавшегося, и так долго готовившегося, образца было проведено через инстанции известное нам Воззвание. На буржуазном фоне НЭПа этот плод вполне легального союза между Бонч-Бруевичем и сектой 'Начало века' стал культурной моделью для нового этапа истории: будущей коллективизации русской деревни.

Лидером 'Начала века' по-прежнему был Павел Легкобытов. В конце 1900-х годов Легкобытов бывал на собраниях Религиозно-философского общества, где в нем опознали антихриста[451]. По сравнению с ним религиозные искатели из интеллигенции казались «малюсенькими пылинками»[452], а когда они отказались «броситься в чан», Легкобытов не очень переживал: «Шалуны! — сказал сатир и куда-то исчез»*.

Архив рассказывает о том, кто бросился в хлыстовский чан и куда исчез Легкобытов. «Удостоверение о служебной деятельности Легкобытова» датировано 10 июля 1927 и подписано Бонч-Бруевичем в качестве директора треста «Лесные поляны»:

Легкобытов работал под руководством Бонч-Бруевича в петербургском издательстве «Жизнь и знание», принадлежащем РСДРП; в 1918 переехал вместе с издательством в Москву; издательство было преобразовано в «Коммунист», где Легкобытов работал до 1920 в качестве кассира и агента. С 1921 Легкобытов работал под руководством Бонч-Бруевича в сельско-хозяйственном тресте «Лесные поляны» (ст.Болшево) в качестве кассира[453].

За годы своих занятий сектами Бонч-Бруевич знал разных сектантов — от духоборов, корабль с которыми он сопровождал в Канаду, до Распутина, которого принимал в своем кабинете. Но длительно, годами он общался с Легкобытовым. Это Бонч-Бруевич согласился на призыв Легкобытова: «Бросьтесь к нам в чан, и вы воскреснете вождями народа». В отличие от Блока, Бонч не спрашивал Легкобытова с сожалением: «А как же моя личность?»

В той мере, в какой Бонч-Бруевича, человека ищущего и терявшегося в темноте русской истории, можно уподобить Фаусту — Легкобытов был его Мефистофелем. Профессиональным искусством сектантских лидеров было формирование именно таких зависимостей, на которых, собственно, и держалась община. Но в отношениях Легкобытова и Бонч-Бруевича первостепенное значение имела не психологическая, а собственно идеологическая сторона дела. Отношения с лидером чемреков позволяли поддерживать старую веру в народническую утопию, что в условиях победившей при участии Бонч-

Бруевича диктатуры было делом сложным. Пригласить сектантскую общину в советский совхоз, слить их воедино и представить получившийся гибрид как образец новой политики — значило на деле осуществить давние мечты, дать ответ критикам и, в конечном счете, оправдать прожитую жизнь.

У женевских эмигрантов в 1910-х годах был термин «бончить»; это значило строить фандиозные планы[454]. Один из них писал о Бонч-Бруевиче:

Не нужно было только всерьез брать его иногда слишком фантастических и утопических узоров мысли [...] Но на известный, вполне достойный процент осуществления его утопических планов всегда можно было рассчитывать'.

Подмосковный совхоз «Лесные поляны», созданный директором Бонч-Бруевичем и кассиром Легкобытовым, стал единственным реализованным образцом великой мечты русского народничества. На рубеже 1920-х годов Бонч-Бруевич оказывается в уникальной роли посредника между двумя коммунистическими утопиями, сектантской и большевистской, и между двумя утопическими лидерами, Легкобытовым и Лениным. То был его собственный вариант национал-коммунизма, использовавший историческую реальность — русские секты — в качестве аргумента за строительство утопии в отдельно взятой стране. Проект опирался на популистскую традицию, которая благодаря опыту больших сектантских общин получала необычную этатистскую интерпретацию. Результат был вполне предсказуем. Михаил Пришвин, многолетний свидетель этих усилий, писал в декабре 1919 так:

Государственная коммуна в государстве, где народ считает издавна власть государства делом антихриста. Между тем религиозная коммуна считается в обществе высшим идеалом. Я хотел показать, как этот советский бык Бонч пытается перекинуть мост через бездонную пропасть этих двух коммун[455].

ТРЕГУБОВ

Со своей стороны, в дискуссии продолжал участвовать и Иван Трегубов. По словам дочери Толстого, Трегубов «до конца жизни оставался убежденным христианином», что было заметно на фоне его друзей-толстовцев[456]; одновременно он был убежденным коммунистом, что заметно на фоне его друзей-большевиков. В неопубликованной, но переданной Бонч-Бруевичу статье 1924 года Ленин и сектанты Трегубов напоминал:

Воззвание потом было почти забыто, а между тем, оно имеет громадное значение не только для устройства образцовых колхозов, но и как один

из заветов Владимира Ильича, обязательность которых усугубилась после его смерти [...] Вообще «новый быт», о котором мечтает т.Троцкий, среди сектантов давно уже осуществляется[457].

Любопытна здесь ироническая ссылка на Троцкого, главного противника сектантских увлечений среди большевиков. Бонч-Бруевич не позволял себе таких выпадов, пока противник не был вполне разгромлен. Этот мастер аппаратной игры знал и другой ее секрет: авторство надо так отдать шефу, чтобы он и все вокруг в это поверили. В своих статьях всю инициативу по этому щекотливому делу он, конечно же, вновь и вновь отдавал Ленину. Трегубов же в Известиях продолжал напоминать о своем приоритете.

Из всего этого видно, что вопрос о привлечении сектантов, исчисляемых миллионами, к сотрудничеству с советско-коммунистическими работниками, возбужденный мною в печати еще в 1919 году и в свою очередь поднятый Владимиром Ильичей в 1921 году, заслуживает особенного внимания, беспристрастного обсуждения и разрешения в самом широком масштабе.

Идеи Трегубова выходили за рамки конкретного интереса. Им движет искренняя вера в сектантский 'народ' и в коммунистическое строительство, и еще острое, хотя и неверное чувство исторического момента:

Само собой разумеется, что и без такого привлечения сектанты по-прежнему будут служить исповедуемому ими коммунизму, но если бы таковое привлечение состоялось, то дело коммунистического строительства пошло бы еще успешнее [...]. Недаром уже в настоящее время за границей в протестантских странах, изобилующих сектантами и самих по себе почти сектантских, коммунизм развивается успешнее, нежели в странах католических. Напротив, в католических странах, в которых почти не имеется сектантов, часто с большим успехом развивается фашизм — заклятый враг комммунизма[458].

Русские секты не присоединились к победоносной революции и не боролись против нее. В 1905 году были зафиксированы отдельные выступления сектантских масс; в 1917 и позднее активных и организованных выступлений сектантов за или против большевиков не было, если не считать таковыми уклонения от военной службы. Идущая от Щапова и Кельсиева, развитая Пругавиным и Бонч-Бруевичем, романтизированная Блоком и Горьким, идея политического значения сектантства оказалась мифом. В истории, однако, мифы работают эффективнее правды. Миф о политической роли русского раскола мотивировал часть революционных усилий интеллигенции, начиная от народников 1860-х годов и до большевиков 1920-х. Этот миф вызвал к жизни могущественные вихри, кульминацией которых оказалась политическая игра Распутина. Когда же миф оказался мифом,

ч строительстве

заинтересованные лица уже занимались другими делами; но благодаря мифу, история сделала часть своих шагов. Это не значит, что миф осуществился; по ходу дела, он был подменен другими комплексами идей. Начало коллективизации означало разрыв власти со старыми формами русского утопизма и переход к иным его моделям, делавшим ставку на науку, технику и насилие и парадоксально возвращавшимся к идеям Просвещения[459]. То была новая революция не только по количеству своих жертв, но и по радикальности осуществленной смены центральной идеи.

Теперь партия отрицала свою связь с русскими сектами с тем большей энергией, что совсем недавно, на 13-м съезде, ей так настойчиво об этом напоминали. Коллективизация в сектантских общинах, которые давно называли себя коммунистическими, проводилась теми же методами, что и по всей стране[460]. Те, кто оказались заперты в исчезающем зазоре между политическими эпохами, мало кого интересовали. Брат давно переехавшего за океан Василия Лубкова говорил на собрании своей общины в 1927: «Мы, сектанты-новоизраильтяне, боремся за социализм. Мы боремся за равенство, братство. Даже большевики меньше борются за это равенство»[461]. Сектантские лидеры считали коммунистический идеал уже осуществленным в своих собственных общинах. «Так как мы [...] живем общиной-коммуной, и все имущество у нас общее, то значит, у нас есть колхоз, но в предлагаемый нам колхоз мы войти не можем»". В 1931 году кубанские духоборы пытались эмигрировать в Америку. Но власть была иной, чем та, которая когда-то позволила эмигрировать их единоверцам. Иными были и писатели, больше не замечавшие реальности русских сект, хотя на расстоянии, как мы видели, иногда и продолжавшие предаваться грезам о них.

С Легкобытовым мы последний раз встречаемся в письме, которое было направлено ему Бонч-Бруевичем 5 июля 1935 в Теплый хутор Лабинского района Азово-Черноморского края. В качестве директора Литературного музея, Бонч-Бруевич предлагал Легкобытову продать имевшиеся у него письма. Из этого ясно, что интуиция и в этот раз помогла Легкобытову вовремя сменить «Лесные поляны» на Теплый хутор. Жива была и давняя знакомая Бонч-Бруевича, Дарья Смир


Примечания:

4

Толстой. О великороссийских беспоповских расколах в Закавказье, 56



45

J Горький и советские писате>ш. 469.



46

Берберова. Курсив мой, 217.



450

В. Бонч-Бруевич Ленин и совхоз *Лесные поляны». Москва. Московский рабочий, 1957; согласно Большой Советской Энциклопедии, Бонч-Бруевич был директором «Лесных полян* девять лет, то есть до 1930.



451

Недатированная запись Пришвина. Архив В. Д. Пришвиной (Москва), картон 61,1.



452

Там же.



453

ОР РГБ, ф.369, к.168, ед.хр.55.



454

В. Бонч-Бруевич Ленин и совхоз *Лесные поляны». Москва. Московский рабочий, 1957; согласно Большой Советской Энциклопедии, Бонч-Бруевич был директором «Лесных полян* девять лет, то есть до 1930.



455

Там же.



456

Пришвин. Собрание сочинений, 1, 793.



457

ОР РГБ, ф. 369, к. 409, ел. хр. 5.



458

Ив. Трегубов. Сотрудничество <



459

ОР РГБ, ф. 369, к. 409, ел. хр. 5.



460

Ив. Трегубов. Сотрудничество <



461

(вниманию XIII съезда РКП) — Известия, 27 i

">






Главная | Контакты | Прислать материал | Добавить в избранное | Сообщить об ошибке