• О себе и о времени
  • Дорогие мои земляки!
  • Старая площадь и ее обитатели
  • Заметки о старшем товарище-учителе
  • Виктор Афанасьев – ученый и главный редактор
  • О Викторе Поляничко – человеке и гражданине
  • Лев Толкунов – это личность
  • Глава 4

    О ВРЕМЕНИ, О СОВРЕМЕННИКАХ И О СЕБЕ

    О себе и о времени

    Авторские размышления – это обычно разговор о себе и о времени. Долгое время люди моего поколения верили, что человек – творец своего счастья. Теперь же, когда в нашей жизни так много изменилось, убеждаешься, что на самом деле все обстоит вовсе не так. И когда тебя сегодня спрашивают, как ты живешь в своей стране, не находишь ни слов, ни аргументов, чтобы объяснить, что происходит.

    В обычной повседневной жизни нормальный человек, благополучен он или нет, не может не видеть, не сопереживать утраты и потери живущих рядом с ним. Вглядываешься в нынешний облик России, с ее изъянами и пороками, и не можешь избежать сомнения – в своей ли стране живешь. Современные сноровистые политтехнологи убеждают: народ всегда достоин той жизни, какую заслуживает, и тех правителей, коих стоит. Может быть, это и так, но почему-то от этого не становится легче.

    Во времена всеобщей инфляции многих привычных ценностей что же остается оберегать людям? Очевидно, прежде всего они сами. В известной евангельской заповеди «Возлюби ближнего твоего, как самого себя» заложена глубокая мысль. Состоит она, как я думаю, в том, что смысл жизни человека – в собственном постижении и совершенствовании. Все остальное со временем после неизбежных испытаний властью, богатством, славой оказывается ненужным и неинтересным. Пройдя эти испытания-соблазны ты начинаешь понимать, что не они, а лишь собственное достоинство принадлежит тебе лично и только оно стоит того, чтобы его оберегать.

    Мудрый Владимир Даль в своем толковом словаре наиболее точно определил понятие морали: «Мораль – это правило для совести». Человеку согласно этому правилу больше всего нужно опасаться, чтобы не было стыдно перед собой. Поэтому так важно жить в ладу с собственной совестью. По большому счету все проблемы в личной жизни человека сводятся к тому, удастся ли ему противостоять давлению общества и сохранить свое достоинство и свои ценности.

    Не могу пожаловаться на то, что моя жизнь прошла серой, унылой, малоинтересной. Испытал и познал за долгие годы все необходимые соблазны: власть, известность, влиятельность. Однако запомнились и оказали наибольшее влияние не они, а поражения, неудачи, ибо проверили, на что способен. Они стали моментами истины, позволили познать и оценить свои возможности, поверить в мудрость, завещанную умами прошлого: успехи, победы – свидетельства того, что ты можешь, а неудачи, поражения – чего стоишь.

    Признаюсь, не покидает в это непростое время и чувство вины за те беды, которые произошли в нашей стране. Ведь это мы – сподвижники Михаила Горбачева сбросили с горы тот самый первый камень под названием «Перестройка», вслед за которым начался всеобщий камнепад: крушение и обвал великой державы. Нам не хватило мудрости уже тогда, когда мы радикальные перемены легкомысленно назвали перестройкой, начав которую не позаботились познать и понять свою страну и свой народ. Впрочем, признаем, что этот недостаток был свойственен не только нам. Во все времена на Руси, начиная с православного крещения, все радикальные решения и преобразования проводились сверху. Не составили исключения из общего правила и М. Горбачев и Б. Ельцин с их сторонниками, полагавшие, что им тоже все известно наперед, что нужно стране и народу.

    Беды последних реформ были отягощены тем, может быть, главным обстоятельством, что и сами лидеры, и члены их команд по своему потенциалу явно не соответствовали масштабам и глубине предстоящих перемен. Здесь отчетливо проявилась слабость человеческого субъективного фактора. Реформаторы были слишком слабыми и неподготовленными, чтобы удержать в руках штурвал гигантского корабля под названием «СССР» во время шторма крутых перемен.

    В тех редких случаях, когда удается хоть немного ослабить на себе гнет всеобщих российских невзгод, чтобы оценить свое личное самочувствие, приходишь в выводу, что оно вполне благополучно. Формула этого благополучия проста: быть занятым делом, которое интересно самому и полезно для других. На финишном этапе своего пути провожу своеобразный эксперимент: через 50 лет вернулся к тому, с чего начал в 1956 г., – преподаванию в вузе. Смысл эксперимента – соединить то, что было в жизни наиболее интересным: преподавание и редактирование газеты. В результате появилась кафедра журналистики в Московском государственном университете печати. Эксперимент, конечно, рискованный. Непросто через 50 лет вернуться в высшую школу, которая живет теперь и в другой стране, и в другой эпохе.

    Прошло четыре года, и я не жалею о принятом решении. Мне интересно работать со студентами, интересно смотреть им в глаза и видеть, как все то, что я им несу, находит отклик в их познаниях, мнениях, поступках. Понимаю, что за это, как и за все, что получаешь от жизни, надо платить – выдерживать все издержки и деформации современной высшей школы, очень бюрократизированной и формализованной. Надеюсь, что у меня хватит сил и терпения довести свой эксперимент до результата – первого выпуска журналистов-профессионалов, чтобы увидеть, что получилось.

    2009 г. для шестидесятников, родившихся в 1929 г., – ответственный, юбилейный: грядет 80-летие. Время, когда нужно подводить итоги, возраст, когда, как ни держись, наступает старость – состояние сложное, неоптимистичное. Если попытаться найти образ этого состояния, то можно сказать, что мать старости – мудрость, а сестра ее – печаль. Как удержать эту печальную мудрость в равновесии, чтобы печаль не превратилась в злость (старость зла), а мудрость – в назойливое менторство, никто не знает. И дело не только в естественных физических немощах, а больше во все чаще посещающих мыслях о том, что уже нельзя заглядывать далеко на 10–15 лет и планы, программы намного лет вперед уже не для тебя. Это естественное, но мучительное чувство катастрофически сокращающегося времени. Непросто привыкнуть к мысли, что жизнь такая же многообразная, разноликая будет и без тебя. Все будет также: за весной – лето, за летом – осень, но без тебя, и это главный признак наступления старости.

    Чтобы эти безрадостные мысли не погребли под собой, нужны характер и немалая воля, чтобы сохранить привычный ритм жизни и не заметить этот грустный юбилей. В привычном ритме жизни самое большое заблуждение и самая опасная иллюзия – кем-то придуманная формула заслуженного отдыха. В молодости у человека, кроме работы, огромное поле соблазнов и возможностей. В старости же остаются только работа да еще окружающий нас мир природы, данный нам от естества человеческого для восприятия и постижения. Мы часть природы, и она для нас извечный источник радости. Каждое утро вот уже много лет, поднимаясь от Москвы-реки по Крылатским холмам, и весной, и осенью, и в солнечный день, и в пасмурный, я, нерелигиозный человек, благодарю Бога за эту благодать и испытываю необыкновенное волнение. Природа – мудрая и могучая – помогает верить в вечное, незыблемое, существующие до тебя и после, рождает мысли о суетности повседневных забот, учит терпению, освобождает от мелкого, ненужного.

    Человек изначально существо оптимистическое. Неслучайно существуют созданные им многочисленные оптимистические концепции. Вот одна из них, которая мне близка. Человеческий мир, как и мир природы, равновесен, сбалансирован и развивается согласно диалектике с неизбежными проявлениями побед и поражений, радости и горя, добра и зла. Осознание этого помогает настраивать себя на оптимистическую волну и верить: многое из того, что происходит с нами, зависит только от нас самих. Жизнь учит: если человек не верит в свои силы, лишен амбиций, не проявляет настойчивости, пребывает в ожидании несчастий, он обречен. Психологи утверждают, что таким образом он сам программирует свои неудачи и поражения. Ожидание беды и настрой на несчастье приводят к тому, что они обязательно сбываются.

    Человек по своей природе неоднозначен, и в его оценках присутствуют мнения и аргументы из практики жизни, наполненные не только горестями и радостями, но и удовлетворением от достигнутого и надеждами. С тех пор как познакомился с записями мудрых мыслей на каждый день, отобранных Л.Н. Толстым[2], проявлением такой человеческой противоположности в мнениях стали две записи, выделенные Львом Николаевичем, характеризующие две крайние оценки сути человеческой жизни. Первая из них принадлежит Блезу Паскалю: «Представьте себе толпу людей в цепях. Все они приговорены к смерти, и каждый день одни из них умерщвляются на глазах у других. Остающиеся, видя этих умирающих и ожидающих своей очереди, видят свою собственную участь. Такова человеческая жизнь». И вторая, противоположная и более известная оценка Иммануила Канта: «Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, – это звездное небо надо мной и моральный закон во мне».

    Эти умозаключения связаны и вытекают из уникальных особенностей человека как особого индивидуума, расположенного, открытого всей своей природой всегда больше к оптимизму. И неправда, что человек недобр, жесток по своей сути. Если вдуматься, что бы произошло и во что бы превратилась наша жизнь, если бы мы не умели прощать зло, обиду, сохраняли бы в памяти навсегда все трагедии и несчастья, страдания и несправедливости, которые приносят войны и конфликты мирного времени, социальные и природные катаклизмы и катастрофы. Злая память несозидательна и неплодотворна, ибо не способна творить добро, и не отвечает предназначению человека быть созидателем и творцом на земле.

    Как свидетельствует практика, основным фактором здоровья и долголетия является психика человека, определяющая мотивацию сознания на полноценную и продолжительную жизнь. Российская действительность убеждает, что ничто так не убивает человека и не сокращает его жизнь, как длительное пребывание в угнетенном, стрессовом состоянии. Известный питерский ученый медик Федор Углов, переживший свое столетие, утверждал, что если на твоем биокомпьютере горит сигнал «Зачем мне эта гнусная жизнь, я не хочу и не могу жить в этой дерьмовой стране», организм идет в разнос. Связанные с этим настроем уныние, страх, зависть, злоба оказывают угнетающее воздействие на весь организм человека и ускоряют старость.

    Все это означает, что в реальной жизни многое зависит от твоего умения и способностей преодолевать неизбежные коллизии, неудачи. Применительно к возрасту формула эта примерно такова: мне столько лет, насколько я способен держать удары судьбы, противостоять всяким негативным воздействиям и управлять собой. Чтобы это стало возможным, необходимо всего два обязательных условия. Первое и самое известное – преодолеть присущую всем внутреннюю лень и не жалеть себя. А второе условие – один раз и навсегда поверить, что потенциально каждый человек располагает огромными созидательными возможностями, использование которых (хотя бы на треть) зависит только от него. Еще в студенческое время прочитал и запомнил утверждение известного ученого-генетика академика Дубинина о том, что потенциально заложенные с рождения интеллектуальные способности человека при существующей информации и знаниях науки используются всего лишь 10–12 %. Наверное, за прошедшие полвека здесь многое изменилось, и теперь, очевидно, эти потенциальные человеческие возможности используются раза в два эффективнее. Все равно, какие огромные ресурсы для оптимизма это открывает для людей, имеющих характер и волю.

    Человек и время – трудно найти другие понятия, столь взаимосвязанные и взаимозависимые. Время – это та ткань, из которой соткана наша жизнь, и основная мера пройденного и сделанного. Проще и легче говорить о времени прошедшем, когда уже произошло то, что должно было произойти. И совсем непросто оценить и понять то время, в которое живешь. Нынешнее время необычно уже тем, что мы живем не в аграрную и не индустриальную, а в информационную эпоху. Невозможно назвать другое такое многоречивое время, как нынешнее, когда многое из того, что происходит, сосредоточено в словах. Речи и заявления, интервью и пресс-конференции лидеров, руководителей со страниц газет, экранов телевидения ныне стали уже не просто информацией, а главным механизмом управления всем тем, что происходит в общественной жизни. И порой складывается ощущение, что если наши лидеры вдруг перестанут говорить, то все остановится.

    Главный парадокс времени в том, что всеобщая многоречивость, буйство прессы и телевидения в особенности не ведут к всеобщей осведомленности и информированности людей и не свидетельствуют о благополучии и стабильности их жизни. Потому что те, к кому обращено это многоречие, никогда еще с таким недоверием не относились к СМИ, как сегодня. Наблюдая, как складываются ныне отношения в треугольнике «власть – СМИ – народ», видишь, как велико раздражение простых людей, их неимоверную усталость от неверия, несовпадения заверений, обещаний власти с практикой жизни. Наиболее трудное и сложное в системе отношений СМИ и народа состоит в том, что пресса сегодня действительно многое может, но она не может вызвать понимания, доверия к политике власти, если не происходит позитивных изменений в реальной жизни людей и вновь повторяется то, что люди уже испытали и пережили в недавнем времени.

    Ситуация экономического кризиса, в который Россия вновь втянулась в 2008 г., заставляет вспомнить кризис 1998 г., который завершился дефолтом и в 1999 г. довольно ощутимо определял настроение и состояние россиян. Российский независимый институт социальных проблем в октябре 1999 г. подвел итоги исследования умонастроений россиян, которые представили свидетельства о некоторых характерных явлениях и тенденциях в обществе. Самым нетерпимым и болезненным более половины населения назвали продолжающее ухудшение материального положения. Социологический анализ показал, что в течение года три четверти населения пребывали в состоянии малообеспеченных, а более 20 % из них жили за чертой бедности. Осенью 1998 г. среднемесячный доход россиян на одного члена семьи составлял всего лишь 30 долл. США.

    Обострение социальных проблем (заработная плата, пенсии, медицинское обслуживание) создало предельно критическое психологическое состояние в обществе: каждый седьмой житель России (это 15 %) пребывал в октябре 1999 г. в состоянии страха и отчаяния, почти 20 % – в состоянии подавленности, а 17 % испытывали злобу. Если учесть, что еще четверть населения находилась между угнетенностью и уравновешенностью, то только 13 % россиян были в состоянии относительного покоя и равновесия.

    Среди социальных раздражителей российского общества 90-х гг. наибольшее беспокойство и недовольство людей вызывал, по мнению опрошенных, ничем не ограниченный произвол коррумпированных чиновников. Упиваясь ничем не ограниченной властью, беззаконием, российский чиновник 90-х гг. относился к обычному человеку – гражданину России как к побежденному. Эти негативные социальные показатели мало изменились и в нынешнее время. И хотя заработная плата с тех пор повысилась более чем в два раза, ее уровень настолько низок, что Россия продолжает занимать одно из последних мест в Европе.

    Прошедшее после дефолта десятилетие дало маленькую надежду миллионам простых людей, что жизнь их станет налаживаться и они смогут вырастить и обучить детей, помогут уставшим от смутных 90-х старикам. Однако позитивные процессы в развитии российского общества, связанные с благоприятной мировой конъюнктурой для страны, имеющей сырьевую направленность и живущую за счет продажи нефти, газа, металла, леса, оказались временными. Руководство страны не воспользовалось благоприятной экономической конъюнктурой, чтобы развить отечественную промышленность и сельское хозяйство, задействовать внутренний рынок. А накопленные за счет экспорта сырья немалые валютные и золотые запасы сосредоточены в резервном фонде и используются только в виде валютного депозита.

    С октября 2008 г. начался мировой финансово-экономический кризис, который охватил все сферы жизни российского общества. Кризис лишил надежды людей, как в конце 90-х гг. По данным Независимого института социальной политики, в середине 2009 г. 51 % опрошенных утверждали, что их материальное положение значительно ухудшилось. И это только начало тех социальных испытаний, на которые снова обречены миллионы рядовых тружеников. У них все меньше надежд, ибо так и остались неразрешимыми проблемы разграбления национальной экономики в результате несправедливой приватизации, и новый экономический кризис развивается в условиях острого разделения российского общества на малую часть сверхбогатых и огромное большинство бедных россиян.

    Вот некоторые оценки и выводы специалистов Института социологии РАН по результатам исследования настроений россиян «Российская повседневность в условиях кризиса» в феврале 2009 г., представленные в «Российской газете» 3 июня 2009 г. По мнению социологов, 2009 г. люди встретили с тревогой. Две трети россиян назвали ситуацию в стране кризисной, 14 % – катастрофической, 44 % в феврале 2009-го ощущали несправедливость всего происходящего вокруг и собственную беспомощность, стыд за нынешнее состояние своей страны и другие негативные чувства.

    Какие бы прогнозы, связанные с развитием экономического кризиса, ни высказывались, существуют объективные законы общественного развития, которые нельзя обойти, даже пользуясь самыми искусными политическими технологиями с политическими опросами, выборами, самыми совершенными СМИ. Эти законы общественного развития диктуют свои условия, свои правила поведения миллионов людей. Они управляют процессами трансформации общества и определяют те изменения, которые в нем происходят. Существуют объективные условия и признаки революционной ситуации, которые определяют степень и уровень готовности общества к радикальным изменениям.

    Поступательное нарастание кризисных явлений в экономической и социальной сферах свидетельствует о том, что кризис, ныне охвативший мир, может потенциально вызвать возможность различных перемен на основе революционной ситуации, когда низы не могут жить по-старому, а верхи не способны управлять страной по-новому. Возможность подобной перспективы подтверждается тем, что уровень доверия у народа к власти исполнительной и законодательной, органам милиции, прокуратуры, суда, а также к их посредникам в лице СМИ чрезвычайно низок и составляет не более 10 %. И тот факт, что при всем этом рейтинг Президента Российской Федерации и главы правительства остается не менее 60 %, свидетельствует лишь о том, что в России главные надежды простых людей на позитивные перемены в стране и все светлое в своей жизни связаны с лидерами страны, руководителями государства. Таков менталитет россиян. Это доверие нельзя переоценивать, ибо это во многом вера последней надежды.

    В многочисленных пессимистических прогнозах, суждениях о том, что нынешняя власть не имеет необходимой социальной опоры и доверия большинства россиян, естественно, возникает вопрос: на чем же тогда держится правящая элита, что позволяет ей удерживать в руках такую огромную страну? Почему и сегодня после многократных крушений надежд на позитивные перемены значительная часть россиян проявляет терпимость к власти и пребывает в состоянии пассивного ожидания и надежд на лучшее из рук руководителей государства?

    Еще раз повторюсь и скажу, что ответ на поставленный вопрос может сводиться только к тому, что нынешние верхи получили в наследство чрезвычайно благодатный человеческий материал. Этот материал обладает многими удобными качествами послушания и терпимости на проявления вероломства и недружелюбия со стороны власти. Обычно, отмечая все несправедливости и злонамерения советской власти и КПСС, предлагают им всенародно покаяться и признать все свои прегрешения. Насколько велики размеры этого грехопадения – тема отдельного разговора, здесь же следует еще раз заметить: по нашему мнению, самая большая вина КПСС за многие годы своей неограниченной власти состоит в том, что она сформировала в обществе обстановку покорного послушания и тем самым лишила народ политической воли. Эта слепая, неосознанная вера в вождей, лидеров делает народ удобным материалом в руках власти, и радикальные перемены последнего двадцатилетия в экономической и политической жизни России здесь мало что изменили. Именно в этом, как я думаю, самая негативная оценка всех демократических преобразований последних лет, которые мало чего стоят, если нет изменений в самих людях.

    В убеждении, что всем управляют и движут объективные законы, нет намерений как-то принизить роль и значение человеческого субъективного фактора. Замечу в этой связи, что наиболее уязвимым и слабым местом в марксистской теории как раз было принижение роли и значимости личности в общественном развитии. Известная всем концепция «личность – это только винтик могучего общественного организма» немало бед принесла советскому строю.

    Социально-политические перемены в обществе в конечном счете всегда упираются в готовность самих людей (уровень сознания, состояние психики) к жизни по-новому. В этом сегодня все трудности реформ и перспектив демократического обновления российского общества. Определенно можно утверждать, что и преодоление экономического кризиса в России сегодня в значительной мере зависит от того, как будет развиваться (углубляться или снижаться) кризис морали и в целом кризис культуры российского общества.

    Известно, что здоровье общества – это его духовное и нравственное состояние. В последнее двадцатилетие, когда в стране стала преобладающей идеология нигилизма – всеобщего отрицания всякой идеологии и морали, общество достигло предельного уровня нравственного кризиса. Ныне нравственный беспредел настолько всеобъемлющ, что представляет без всяких преувеличений главное препятствие в преодолении кризисных явлений в экономике и социальной сфере и несет реальную угрозу национальной безопасности России. Техногенные катастрофы, транспортные трагедии, увеличившиеся в последнее время, непосредственно связаны с человеческим фактором.

    В этих условиях особенно остро встает вопрос о позиции и роли отечественных СМИ. В подобной, по сути чрезвычайной ситуации пресса и все журналистское сообщество могли бы взять на себя инициативу возглавить в стране движение за здоровую духовную атмосферу и нравственность. Именно они располагают наибольшими возможностями влияния на решение проблем реставрации нравственности. И это, несомненно, бы встретило понимание и одобрение большинства россиян.

    В реализации на практике этой инициативы СМИ содержательной основой могли бы явиться идеи, способные объединить людей независимо от национального происхождения, веры, социального положения. Главным в составе этих идей могло бы стать отношение к своей стране, своей родине как главной ценности. Нынешнее время характерно значительной утратой в общественном сознании патриотических начал. А как известно, человек не может жить полнокровно без чувства родины, чувства близости к своей стране, родному краю. Речь идет об отношении к своему Отечеству как к своей матери, которой он обязан тем, что рожден и живет на земле. И формирование национальной идеи, о которой мы так много говорим в последние годы и которая могла бы нас объединить, означает в нынешнее время прежде всего стремление вернуть утраченную веру в свое Отечество, свою страну – веру, что она тебя защитит, что она мать, а не мачеха.

    В нынешнее время, когда российская действительность характеризуется дальнейшим углублением социальных противоречий, увеличением производственно-технических, национальных и социально-политических катаклизмов и конфликтов, наиболее тревожным и потенциально разрушительным по своим последствиям является кризис веры, веры в то, что в стране возможны позитивные перемены. Утвердить эту веру в сознании россиян – основное назначение отечественных СМИ.

    Таковы некоторые особенности и черты времени, в котором мы ныне живем.

    Август 2009 г.

    Дорогие мои земляки!

    Не знаю, как бы сложилась моя судьба, если бы она не имела уральского, челябинского происхождения и меня бы не окружали, формируя, обогащая и шагая со мною вместе от Магнитки до Челябинска, от Челябинска до Москвы, люди, мои современники, которым я обязан всем, что имею и удалось сделать в этой жизни.

    Степной Варненский район Челябинской области, Магнитка, Челябинск – место моего рождения, земля моего детства, школьной юности, студенческой молодости. Здесь я проходил школу гражданского воспитания, здесь могилы моих родителей, моих дедов. Нигде и никогда, как на своем Урале, мне не встречались более отзывчивые, открытые и терпимые люди. Они прошли через мою жизнь, вкладывая в меня все, что имели, и благодаря им моя жизнь обретала смысл, становилась полезной для других.

    Эти авторские заметки не хроника жизни, и я опускаю школьные, студенческие годы, может быть, когда-нибудь еще вернусь к ним. Начну с того времени, когда летом 1956 г. вернулся из Ленинграда, завершив учебу в аспирантуре, и приступил к работе в Магнитогорском горно-металлургическом институте на кафедре общественных наук, чтобы честно отработать магнитогорскую путевку на учебу в северную столицу – по принципу «долги надо возвращать». Мне было 27 лет, и большую часть из них – 18 лет – я учился: в школе, институте, аспирантуре. Теперь я обязан был отдавать студентам, коллегам по институту все, что приобрел, познал за эти годы.

    Магнитка встретила меня строго – по-рабочему, без всякого пиетета, с привычной оценкой: ты стоишь ровно столько, сколько способен отдать делу. И пройти ты обязан в своей профессии от первой ассистентской ступеньки, а сможешь ли преодолеть другие, более высокие, зависит только от тебя. Магнитогорск 1956 г., как и вся страна, в особенности вузовская интеллигенция, жил хрущевской оттепелью, еще не понимая до конца ее реальность, не веря, что можно думать и говорить о том, что еще вчера считалось запретным.

    Такого рода запретной темой, к примеру, была настоятельная необходимость позаботиться о людях Магнитки, тех самых, что выстояли в годы войны в противостоянии со всей металлургией Европы. Большая часть жителей города, который по праву именовался «стальным сердцем родины», продолжала жить в бараках, построенных одновременно и рядом с первыми домнами и мартенами в 30-х гг., без всяких коммунальных удобств и с туалетами во дворе.

    Нелегок и небыстр был поворот к заботам о людях, но послевоенные годы Магнитки явились началом огромного жилищного строительства, переноса города на правый берег Урала и ликвидации временного барачного жилья, которое сохранялось не одно десятилетие.

    Горно-металлургический институт, рожденный в 1934 г., почти одновременно с металлургическим комбинатом, располагался прямо рядом с рудником знаменитой Магнитной горы, и взрывы в карьере трясли здание института круглые сутки. Ко времени начала моей работы, осенью 1956 г., стало очевидно, что институтское здание находится в аварийном состоянии и нужно или закрывать институт, или переносить его тоже на правый берег. Для того чтобы это произошло, нужны были люди способные взять на себя это ответственное решение. Такие люди, нашлись. Осенью 1956 г. директором института был назначен Николай Ефимович Скороходов, сибиряк из Новокузнецка. Он был человеком из категории созидателей, способных брать на себя решение сложных, труднорешаемых задач.

    Н.Е. Скороходов в самом начале сумел сделать главное – показать необходимость и получить поддержку строительства нового здания института у руководителей двух гигантов Магнитки – металлургического комбината и треста «Магнитострой». Министерство высшего образования СССР проявило мудрость – не возражало против строительства и выделило деньги на проектирование института. Все остальное можно было решить на месте, получив необходимые средства от комбината, ибо институт был практически его цехом по подготовке инженеров. В 1957 г. началось строительство института, и уже через два года главный корпус вошел в строй.

    Это были счастливые годы, когда работа приносила удовлетворение и радость. Теперь, когда жизнь состоялось такой, какой она есть, и в ней уже ничего нельзя изменить, могу сказать: преподавательская работа была моим призванием, и, как знать, может быть, вузовская судьба для меня была бы более счастливой. Работа была интересной тем, что почти 50 % студентов были вечерниками – они совмещали учебу с работой на заводах, стройках города. Это были взрослые люди, многие из них старше меня, и с ними по общественным проблемам надо было говорить без лукавства, начистоту. Моими студентами тех лет были Иван Рамазан, позднее известный директор металлургического комбината, Николай Урцев, председатель горисполкома, Владимир Никифоров, позднее ректор Магнитогорского горно-металлургического института.

    Через два года работы оказался я в роли секретаря парткома института – согласился потому, что очень хотел помочь Н.Е. Скороходову построить новый институт с современными аудиториями, лабораториями, читальными и спортивными залами. Общей нашей с ним гордостью был новенький преподавательский дом на 70 квартир со всеми удобствами. С тех пор знаю, что такое бойлерная установка, которую мы с таким трудом доставали, чтобы у преподавателей в квартирах была горячая вода.

    Вузовский период был особенно благодатным для меня, ибо был связан с таким человеком, как Н.Е. Скороходов. Это был ректор божьей милостью, другого подобного мне не довелось встречать. Его энергии, наверное, хватило бы, чтобы осветить приличный город, а инициатив и идей – чтобы работать многим тысячам людей без выходных и отпусков. Совместные с металлургическим комбинатом научно-исследовательские группы, первый в стране рабочий факультет для поступления в институт, филиалы и учебные пункты института во многих городах Челябинской области и Башкирии – это все и многое другое было создано Скороходовым.

    Когда новенький, с иголочки институт в Магнитке был построен и уже крепко стоял на ногах, Н.Е. Скороходова уговорили переехать в Москву на должность проректора Московского института стали и сплавов. Ректор этого института П.И. Полухин хорошо знал Скороходова и его созидательный потенциал еще по Новокузнецку и пригласил потому, что предстояло строить новый комплекс зданий Московского института стали и сплавов, и Скороходов, не знающий, что такое покой, снова взял на свои плечи огромное строительство. Всякий, кто посещает этот прекрасный комплекс зданий МИСиС вблизи Октябрьской площади, должен знать, что его строителем тоже был Н.Е. Скороходов. Думаю, немного найдется таких людей, как Н. Скороходов, оставивших после себя такой след на земле. Жаль только, что память потомков короткая. Почему-то в Магнитке никто не подумал, чтобы назвать одну из улиц или площадей именем Николая Скороходова.

    Партийное секретарство в институте было недолгим – через два года уговорил я Н.Е. Скороходова вернуть меня на кафедру в роли заведующего, чтобы попытаться штурмовать бастионы докторской диссертации. Однако судьба распорядилась по-своему: немногим более года заведовал я кафедрой общественных наук и в январе 1963 г. совершенно неожиданно на городской конференции был избран вторым секретарем горкома партии. Так закончилась моя вузовская биография и началась партийная.

    Магнитогорский горком партии был серьезным учреждением, не просто представляющим партийную власть, но и практическим управляющим всеми сферами жизни большого промышленного города. Команда партийных руководителей была новой, молодой. Первый секретарь В.И. Дмитриев, инженер-строитель, пришел незадолго до меня, а я, делающий только первые профессиональные шаги, обязан был как гуманитарий – кандидат исторических наук – опекать всю сферу социально-духовной жизни города: образование, здравоохранение, культуру.

    Партийная работа от других видов деятельности отличалась многогранностью – не было сфер и проблем, которые ее бы не касались, а еще тем, что постоянно была связана с реальной жизнью во всех ее проявлениях. Ежедневно нужно было встречаться с людьми, чтобы информировать, просвещать, советовать, но больше выслушивать просьбы о нуждах, заботах, замечания о плохой работе различных служб города, чтобы вмешиваться, решать. Секретари горкома партии помимо встреч на предприятиях, стройках, в вузах, школах обязаны были постоянно принимать жителей по личным нуждам и вопросам непосредственно в горкоме. Так что суждение о том, что партийные работники были оторваны от народа и плохо знали его жизнь, может быть справедливым лишь для тех, кто занимал кабинеты на Старой площади Москвы, но не для Магнитки и Челябинска.

    Наиболее сложным было противостояние той жесткой односторонности стиля партийной работы, призванной прежде всего обеспечивать успех производственного дела: план выпуска металла, изделий, завершение в срок строительства. Горком до краев был заполнен телеграммами, письмами о поставках металла, требованиями ускорить, содействовать, помочь. Все остальное было делом второстепенным. Образование, культура, отдых, спорт находились где-то на периферии партийных интересов. А между тем в городе, в его главной правобережной части, где жило более 200 тыс. человек, не было ни одного театра, концертного зала, стадиона, бассейна. Все это стало появляться только в 70-х гг. ценой огромных усилий. Говорю об этом вовсе не для того, чтобы обвинить тех, кто руководил предприятиями и городом. Таково было время и позиция тех, кто руководил партией, страной. Мы тогда все еще не вышли из войны, из времянок 30-х гг., из бедности и лишений, позднее они стали стилем, политикой и возводились в доблесть. Впрочем, этот стиль в полной мере, правда, теперь уже на другой, рыночной основе усвоен теми, кто ныне управляет Россией, когда еще в большем забвении оказались культура, образование, наука.

    Обо всем этом мне много доводилось говорить с директором металлургического комбината Феодосием Денисовичем Вороновым – крупным инженером-сталеплавильщиком, одним из «маршалов» советской индустрии того времени, членом ЦК, депутатом Верховного Совета РСФСР. Он все хорошо понимал и многое из того, что меня беспокоило, разделял. Он немало помог городу в преодолении и социального, и культурного отставания. Это при его участии были построены на правом берегу Горно-металлургический институт, новый стадион, Дворец культуры, больничный комплекс.

    Интересным, вдумчивым, хотя и не слишком общительным по характеру человеком был Леонид Георгиевич Анкудинов – управляющий трестом «Магнитострой». Это был легендарный трест, именование «Магнитострой» стало символом созидательной дерзости молодой Страны Советов. В 30-е гг. было принято провозглашать: Магнитострой литературы, науки, авиации... При поддержке Л.Г. Анкудинова мы провели в 1965 г. первый Всесоюзный слет первостроителей Магнитки, запомнившийся на всю жизнь. В память об этом слете на правом берегу Урала была воздвигнута бетонная палатка по проекту челябинского скульптора Льва Головницкого. Теперь на этом месте, на берегу Урала, у бетонной палатки, спустя 40 лет, шумит парк имени первостроителей Магнитки – заповедное место молодежи, живущей уже в иную эпоху и совсем в другой стране.

    Магнитка была городом притяжения людей со всех концов страны из тех, кто хотел начать жизнь заново. Мне повезло, что немалая часть их была еще жива и деятельна, общение с ними, совместная работа оставили такой след, который не способна была оставить ни ленинградская аспирантура, ни книжные богатства библиотеки им. Салтыкова-Щедрина. Ничто не могло заменить общение и дружбу с Борисом Ручьевым – первостроителем Магнитки, известным в России поэтом, участником первого Съезда писателей СССР, рекомендованным в Союз Максимом Горьким. Талантливый от природы, он прожил трагическую жизнь, но не сломался после многих лет ГУЛАГа, не озлобился, не утратил своего поэтического дара. Вернувшись в Магнитку после 1953 г., он написал прекрасную поэму-эпопею «Любава», отмеченную Государственной премией. На бетонной палатке первостроителей навечно начертаны его поэтические строки:

    Мы жили в палатках
    С зеленым оконцем,
    Промытых дождями,
    Просушенных солнцем.
    Да жгли у дверей золотые костры
    На рыжих каменьях Магнитной горы.

    Много вечеров я провел в беседах с этим светлым и мудрым человеком, многое получил от него, навсегда запомнил его вещие слова: «Не спеши судить впереди идущих, помни, за тобой тоже идут».

    Среди людей, след которых навсегда остался в моем сознании и памяти, был Семен Григорьевич Эйдинов – создатель и директор музыкального училища, основатель, дирижер и руководитель известной на всю страну Магнитогорской хоровой капеллы. Это был человек с редким даром просветителя. Все, к чему он прикасался, становилось добрее, благороднее. Думаю, я, как партийный работник, многое бы не понял, не прочувствовал, если бы рядом не оказался такой человек, как Семен Эйдинов – прекрасный педагог и дирижер, заслуженный деятель искусства, народный артист РСФСР. Это по его подсказке и инициативе мы начали в жилых кварталах города открывать просветительские дома музыки для взрослых, молодежи, детей, чтобы нести музыкальную культуру людям.

    Просветительское дело по своей природе долгое, и неизвестно, когда посеянное тобой даст (и даст ли) всходы. То, что посеял Семен Эйдинов в Магнитке, дало замечательные всходы. Осенью 2003 г. я неожиданно встретился с Семеном Эйдиновым, хотя его уже давно нет в живых. В честь 70-летия Магнитогорского металлургического комбината в большом концертном зале храма Христа Спасителя в Москве объединенный хор капеллы им. Семена Эйдинова и Магнитогорской консерватории дал прекрасный концерт. Я сидел в зале, не скрывая слез, и шептал: «Здравствуй, Семен Григорьевич. Вот мы и встретились!»

    Когда меня спрашивают теперь (с одобрением или осуждением), откуда ты взялся такой, я всегда отвечаю: «Из Магнитки». Поэтому мой самый низкий поклон за все, что я понял, чему научился в жизни, конечно, Магнитке.

    Осенью 1967 г. закончилось мое магнитогорское житие. Волею вышестоящего партийного органа переехал я в город Челябинск и начал работать в Обкоме КПСС заведующим отделом науки и учебных заведений, а меньше чем через год стал секретарем обкома. Челябинск – один из промышленных центров Урала, город с миллионным населением, центр огромной индустриальной области с 3,5 млн населения. От Свердловска, Перми Челябинск в то время (как и сегодня) отличался какой-то особой ответственностью, работоспособностью и прилежностью. Как я думаю, было это связано с тем, что областным центром он стал позднее других, только в 1934 г., а до того этот маленький и ничем не примечательный уездный городок был известен как железнодорожный узел да еще знаменит своей пересыльной тюрьмой, где в царское время побывали многие лидеры большевистской партии.

    1930-е гг. индустриализации явили городу таких промышленных гигантов, как Челябинский тракторный завод, легендарный ЧТЗ, завод ферросплавов – ЧЭМК, крупнейшую на Урале челябинскую тепловую энергостанцию – ЧЭГРС. Второй этап промышленного роста был связан с трудными годами Великой Отечественной войны, когда в Челябинск были эвакуированы заводы с Украины, из Белоруссии, Ленинграда, и город стал одним из ведущих центров оборонной промышленности, получив наименование «Танкоград». Он производил танки, орудия всех типов, в том числе легендарные «катюши», боеприпасы и многое другое. Быстрое взросление города, переход в категорию миллионников не сопровождались таким же быстрым ростом числа высших учебных заведений, театров, концертных залов и вообще культурного потенциала. Все это создавалось с большим опозданием, уже в 60–70-х гг. Может быть, оттого челябинцы с того времени и до сего дня остались людьми более сдержанными, скромными, не столь вальяжными и самоуверенными как свердловчани или пермяки. Что умели делать мои земляки лучше других, так это работать, держать слово, исполнять любые поручения партии и правительства, брать повышенные обязательства и не щадя сил их выполнять.

    В этой благодатной атмосфере дружелюбия и доброго расположения к людям в области всегда существовал благоприятный климат здоровых человеческих отношений. Челябинск дружелюбно, с добротой принимал всякого вновь появившегося в областном центре, в нем всегда царила рабочая обстановка. Обком управлял областью уверенно, грамотно, но без всякого волевого нажима. Секретари обкома, заведующие отделами работали профессионально каждый в своей сфере, доверяя друг другу и не проявляя особого чинопочитания и суеты. Суровые испытания индустриального становления 30-х гг., трудные и самоотверженные годы войны сформировали свой стиль, свою профессиональную школу управления областью.

    Первые секретари обкома, имевшие огромные полномочия и не меньшее доверие, такие известные партийные и государственные деятели, как Н.С. Патоличев, А.Б. Аристов, Н.Н. Родионов, М.Г. Воропаев и многие другие, оставили свой след, свой стиль и особую культуру партийного руководства. Мне довелось работать в Челябинске с Н.Н. Родионовым и М.Г. Воропаевым. Они не были одинаковыми, но их объединяло в стиле работы проявление высокого профессионализма, сочетающего ответственность и требовательность с доверием к своим соратникам, партийным, хозяйственным работникам области всех рангов. Николай Николаевич Родионов принес в Челябинск в партийные взаимоотношения культуру Ленинграда, умение внести в повседневную партийную атмосферу какую-то особую доброжелательность, уважительность к достоинству человека, доверие.

    Михаил Гаврилович Воропаев был человеком иного темперамента и другой школы, но многое из того, что он не мог получить, как Родионов в Ленинграде, он восполнил огромной работоспособностью, особой дотошностью, преданностью делу и просто фантастической способностью всю жизнь учиться, проявлять необыкновенную любознательность ко всему, что было в поле его деятельности. Каждый из них оставил свой след и добрую память.

    Челябинский стиль работы – был ли он? Мне кажется, что был и есть. В числе его особенностей я прежде всего выделяю своеобразную систему взаимоотношений обкома с руководителями крупнейших в области и стране промышленных предприятий. Это были не просто командиры, а подлинные «маршалы» отечественной индустрии, в управлении которых были десятки тысяч рабочих, инженеров, техников. Директора этих заводов были личностями незаурядными, известными в стране, такие как Ф.Д. Воронов – Магнитогорский металлургический комбинат, Георгий Васильевич Зайченко – Челябинский тракторный завод, Владимир Николаевич Гусаров – электрометаллургический комбинат, Яков Павлович Осадчий – трубопрокатный завод. Я здесь не называю руководителей и конструкторов закрытых научных центров, предприятий и городов, где во главе стояли такие легендарные люди, как Виктор Петрович Макеев – ученый, конструктор, академик, дважды Герой Социалистического Труда.

    Это были люди высокой научно-производственной квалификации и государственного мышления. Мне кажется, что таких теперь просто нет, они ушли вместе со своей эпохой. Руководить ими методом партийных указаний было нельзя, поэтому в основе взаимоотношений с ними лежал профессионально-аналитический подход, основанный на взаимном уважении и доверии. Почти все они входили в состав областного комитета партии и многое делали, чтобы область успешно решала не только производственные, но и социальные проблемы, развивала образование, науку, культуру. Опираясь на их поддержку и участие, область в 70-е и 80-е гг. осуществила настоящий прорыв в развитии учреждений культуры, высшей школы: было открыто сразу три новых высших учебных заведения – Челябинский госуниверситет, Институт культуры, Институт физической культуры и спорта. Построены новые дворцы культуры, областной драматический театр, водные бассейны, стадионы, музыкальные школы и библиотеки. Всех этих разных по характеру людей – лидеров советской индустрии объединяла любовь к родному уральском краю, своему Отечеству, ради которого они жили и работали. Среди особенностей челябинского стиля работы времен Родионова и Воропаева была постоянно присутствующая забота о том, чтобы выращивать партийных, государственных руководителей областного и союзного масштаба. В Челябинском обкоме работали секретарями, заведующими отделами обогащенные опытом войны такие известные в области люди, как Е.В. Мамонтов, А.В. Кардапольцев, Ф.М. Шишкалов, Е.Ф. Куракин, Л.Н. Лукашевич... А вслед за ними появились талантливые, с большим профессиональным потенциалом молодые руководители, прошедшие школу комсомола: Николай Соннов, Владимир Старицкий, Леонид Минакин. Челябинский комсомол во все времена был главным университетом подготовки руководящих кадров для области и страны. Неслучайно воспитанники челябинского комсомола Евгений Тяжельников, Петр Решетов стояли во главе ЦК ВЛКСМ и Комитета молодежных организаций СССР. Насыщенным продуктивным в деятельности комсомола области был период, когда челябинскую организацию возглавлял Виктор Поляничко – удивительно разносторонне одаренный человек, обладающий талантом молодежного лидера. Судьба Виктора Петровича была суровой, жестокой. На его долю выпали почти все горячие точки из истории последних советских и постсоветских лет: Афганистан, Азербайджан, Карабах, Осетино-Ингушский конфликт. Он все мужественно прошел, пережил и даже после трагической смерти остался человеком-легендой, символом объединения людей ради созидания, добрых дел. Фонд его имени «Будущее Отечества» несет людям тепло и энергию его большого сердца.

    И еще об одной особенности челябинского стиля работы того времени, едва ли не главной. Речь идет о преемственности руководства: Михаил Воропаев продолжал и обогащал то, что ему оставил Николай Родионов. И здесь я считаю уместным заметить, что интенсивная кадровая политика КПСС последних лет, в основе которой лежала доктрина тотального обновления партийных и государственных кадров, провозглашенная Юрием Андроповым, чтобы преодолеть застой, продолженная Михаилом Горбачевым и исполняемая Егором Лигачевым, мало что хорошего принесла Челябинской области, впрочем как и всей стране. Челябинск и область оказались в эпицентре особого кадрового внимания Е. Лигачева и в последние годы жизнедеятельности КПСС поставили в Москву десятки руководящих работников, которые после кратковременной стажировки в ЦК КПСС направлялись на первые роли в российские области, союзные республики, в министерства и ведомства Совета Министров. Таким образом, из области за короткое время уехали многие наиболее интересные, с большим потенциалом руководители, такие как Г. Ведерников, К. Фомиченко, П. Грищенко, А. Плеханов, В. Федосеев, В. Смеющев... Эта непрерывная череда отъездов из Челябинска, превратившаяся в некую кампанию, не могла не нарушить естественную преемственность и приводила к неизбежным поспешным кадровым решениям и ошибкам. Если же к этому прибавить вскоре наступившие времена радикальных рыночных реформ, связанных со сменой власти и всеобщей кадровой чисткой, острым противостоянием леворадикальных реформаторов и здравомыслящих, то станет понятным, какой каток прошелся по тем кадровым росткам, которые были ранее посеяны.

    К счастью, пусть и с некоторой задержкой, но здравомыслящие силы в области, опирающиеся на накопленный опыт и традиционный челябинской прогрессивный консерватизм, сумели сохранить, конечно, не без потерь, потенциал области и шаг за шагом стабилизировать экономическую и социальную обстановку в области.

    He могу не сказать о том, что челябинцам не слишком сладко было пребывать, особенно поначалу (знаю это по себе), в не очень гостеприимной столице.

    Любопытна эволюция взглядов и оценок Москвы, которая произошла в последние 10–12 лет в общественном мнении. Известно, что и раньше многие здравомыслящие люди не скрывали, что Москва – это не вся Россия, подчеркивая тем самым ее различие и отличие от провинции. Эта точка зрения ныне приобрела еще большую определенность: теперь уже общепринято, что Москва – это и вовсе не Россия. Любому не утратившему здравый взгляд особенно заметно резкое различие между богатой, обновленной столицей и исхудавшей, обнищавшей за годы реформ провинциальной Россией, особенно в ее исконно российских областях. Это различие между разодетой и скороразбогатевшей барыней и обнищавшей крестьянкой, просящей милостыню.

    Для многих из челябинских москвичей крушение СССР, КПСС было личной трагедией, связанной с утратами и наступлением времен еще большей разобщенности и одиночества, хотя не могу не признать, что челябинцы в Москве никогда не отличались какой-либо особой сплоченностью, близостью. Среди редких встреч земляков сохранилась в памяти лишь одна – во время работы XXV съезда КПСС делегатов съезда из Челябинска во главе с М.Г. Воропаевым с земляками в марте 1976 г. в гостинице «Юность». На встрече запомнились Николай Семенович Патоличев, Николай Николаевич Родионов, Вениамин Эммануилович Дымшиц, Виктор Петрович Макеев, Виктор Петрович Поляничко – все они еще были живы-здоровы, и общение с ними доставляло необыкновенную радость и гордость.

    Нисколько не преувеличу, если скажу, что начало к объединению земляков-челябинцев в Москве положил фонд «Будущее Отечества» им. Виктора Поляничко. Этот уникальный человек и после смерти сохранил свое могучее притяжение и продолжил объединять вокруг своего имени всех, кто его знал. К счастью, такими же качествами неутомимого объединителя и организатора обладает и его верный соратник и жена – Лидия Яковлевна Поляничко. Она является не только бессменным президентом фонда, но и его душой, генератором и проводником добрых дел и многочисленных инициатив.

    Фонд им. Виктора Поляничко стал, таким образом, предшественником подготовки благоприятных условий для деятельности челябинского землячества. Основателями же общественного объединения челябинского землячества стали такие известные московские челябинцы, как Г.Г. Ведерников, М.Г. Воропаев, Н.Н. Гриценко, Е.М. Тяжельников. Первым президентом землячества стал Геннадий Георгиевич Ведерников, в прошлом заместитель председателя Совета Министров СССР, человек большой энергии и инициативы. Характер и мужество этого человека отчетливо проявились во время чернобыльской трагедии, где он возглавлял работы в самый ответственный период. Вследствие этого время его жизни оказалось коротким, и ему не удалось осуществить задуманное в планах землячества.

    Землячество своим едва ли не главным назначением, как я думаю, имеет цель поддержать человека в его одиночестве (с летами оно возрастает). И держится оно на двух основных опорах – связях с родной областью при поддержке тех, кто ныне управляет ею и несет за нее ответственность, и обязательном наличии в составе людей, способных вкладывать душу в общее дело. К счастью, нынешнее руководство земли южно-уральской во главе с губернатором П.И. Суминым понимает полезность и плодотворность земляческого объединения и всемерно поддерживает его. Я уже говорил о тех, кто был инициатором создания землячества и явился той закваской, чтобы наше объединение постоянно пребывало в состоянии постоянной активности. Назову еще известных на всю страну московских челябинцев: знаменитых спортсменов – Лидию Скобликову, Анатолия Карпова, Гайнана Сайхуджина; известных российских поэтов – Валентина Сорокина, Константина Скворцова; Чрезвычайных и Полномочных Послов – Константина Фомиченко, Валентина Дмитриева. И это лишь малая часть нашего землячества. Я называю их, чтобы читателю было понятно, какими интересными бывают наши встречи и застолья. Разве не может быть интересным общение с Лидией Скобликовой – легендой отечественного спорта, уральской молнией (единственной шестикратной чемпионкой всемирных олимпиад), человеком открытым, расположенным к людям.

    Главным опорным пунктом челябинского землячества стала Академия труда и социальных отношений, где ректором уже много лет работает Николай Николаевич Гриценко. Воспитанник челябинского комсомола – секретарь горкома, затем работник ЦК комсомола, ВЦСПС. Он один из тех народных депутатов первого демократического Верховного Совета СССР, которые верили в радикальные перемены перестройки. Профессор, доктор наук, он из той категории людей, которые несут на своих плечах обычно главную тяжесть любого задуманного дела. Уже более 7 лет он возглавляет вместе с Л.Я. Поляничко оргкомитет по проведению конференций, круглых столов, посвященных памяти Виктора Поляничко. За эти годы под его руководством были рассмотрены с участием Государственной Думы, Совета Федерации, министерств образования и культуры самые актуальные проблемы политического, нравственного и правового воспитания молодежи. Общественное значение их невозможно не оценить.

    Наверное, читатель может обвинить меня в излишнем пафосе, восторженности в оценке своих земляков-челябинцев. Может быть, это и так, но я ничего не преувеличил: такими их взрастила, возвеличила благодатная челябинская земля, и ей они обязаны своими качествами, заслугами и высотами, коими овладели. Обязаны они этой земле и тем, что и после крутых перемен, утрат и потерь они не изменили себе и остались людьми, достойными уважения.

    Конечно, время необратимо, и возраст дает о себе знать – опустились плечи, побелели головы, нет былого огня в глазах. Но ты, читатель, не суди их, не исключай из своей памяти. Остановись, загляни им в лицо. Они земляки твои, они лучшие из тех, кого взрастила твоя челябинская земля, богатства и слава ее созданы их руками и разумом. Поклонись им и будь достойным того, чтобы продолжить их путь и пойти дальше, прославляя и обогащая родной Южно-Уральский край.

    Книга «Челябинцы в Москве». Москва, август 2004 г.

    Старая площадь и ее обитатели

    Провинциалу в столице, особенно в самом начале, бывает неуютно. Все вокруг оказывается непривычным и необычным. Становится понятным, что переезд в зрелом возрасте в неизвестный для тебя город, если к тому же таким городом оказывается Москва, – дело весьма рискованное.

    Позволю себе сделать отступление и поделюсь впечатлениями, которые вызвало у меня московское житие в самом начале. Чтобы жить в Москве, не замечая того, что ты не приемлешь, нужно в ней родиться. В столице новожитель встречается с многочисленными проявлениями неискренности, лицедейства, групповыми интересами, пристрастиями. В отличие от Урала Москва не приемлет прямых отношений, отдавая предпочтение скрытым, где откровенность считается признаком плохого тона. Думаю, что неслучайно «Москва слезам не верит», ибо сострадание и соучастие у нее не в почете. Оттого и сейчас, в столь тяжелое для страны время, в Москве человеку особенно трудно противостоять унижению и сохранить свое достоинство. Грустно было наблюдать, как отношения, присущие Москве, начинают оказывать весьма быстрое влияние на перемены в людях, которые раньше тебя оказались в столице и довольно быстро освоили привычки столичного общежития. Происходило это потому, что привыкшему к послушанию провинциалу трудно было сохранить свою самостоятельность, к тому же, как часто говорил мой дед, казачий урядник: «Дурное дело нехитрое, и освоить его большого ума не требуется».

    Может быть, я и пристрастен в своей неприязни к столице, однако надеюсь, что всякий наблюдательный человек со мной согласится в том, как деформированы в Москве отношения людей, как преобладает в них необязательность. Посмотрите, читатель, вокруг себя, и вы увидите, как в виде заклинания звучит при всех встречах знакомых традиционный призыв: надо бы встретиться, пообщаться. Заканчивается всегда этот ритуальный, взаимный призыв заявлением-обещанием: созвонимся. Но проходят недели, месяцы, никто не звонит и никто не назначает встречи. И ты в провинциальном недоумении остаешься один на один со своими заботами, неурядицами, постепенно привыкая к тому, что помощи и участия ждать тебе в столице неоткуда и рассчитывать ты должен только на себя.

    Часто мне приходило тогда на память известное остроумное определение: «Зануда – это человек, который на обязательный формальный вопрос при встрече старых знакомых “Как живешь?” всерьез и обстоятельно начинает объяснять, как он живет». Вот таким занудой выглядел я в первые месяцы жизни в Москве, осуждая свою провинциальную непосредственность и проклиная тот час, когда решил переехать в центр.

    Формализм, показуха проявляются в столице в большом и малом. Помню, 6 ноября 1975 г., на первом Октябрьском празднике в Москве, мы с женой встретили во Дворце съездов на торжественном заседании таких же испуганных провинциалов – Н.И. Рыжкова и его жену Людмилу Сергеевну. Они тоже только что приехали в Москву, где Николай Иванович начал работать заместителем министра тяжелого машиностроения. Будучи знакомыми по Уралу, мы встретились как родные, ибо было видно со стороны, что они так же, как и мы, здесь, в столичном мире, одинокие и чужие. Тогда же я заметил, а понял позднее, с женами на торжественные заседания ходили чаще всего тоже только провинциалы.

    Становление в аппарате ЦК КПСС в отличие от Челябинского обкома было мучительным. Размышляя над этим спустя 16 лет, вижу, что связано это было не просто с другим стилем работы, но и с совсем иными правилами взаимоотношений, другими, весьма строгими требованиями подчинения на всех должностных ступенях – от инструктора и до секретаря ЦК. Старая площадь и ее обитатели жили по своим особым законам и обычаям, известным только им и исполняемым безукоризненно.

    За долгие годы монопольного положения партии в руководстве всеми сферами жизни общества был создан механизм аппарата, действующий на основе жесткой дисциплины и послушания, отлаженно и почти без сбоев. В аппарате ЦК не принято было никоим образом выделять персонально деятельность того или иного работника, каждый был лишь маленькой частью, тем самым пресловутым винтиком большого механизма, результаты работы которого были обезличенными и считались коллективными. Право на имя, на авторство имели преимущественно лишь секретари ЦК, хотя доклады, с которыми они выступали, статьи, публиковавшиеся от их имени в печати, были всегда результатом работы большого числа работников аппарата.

    Не могу не признать, что работа в аппарате ЦК КПСС была хорошей школой укрощения гордыни, воспитания организованности, дисциплины, позволяла владеть анализом тех процессов, которые происходили в стране. Однако утраты были тоже немалые, ибо она лишала работника всякой самостоятельности, отучала от инициативы. Превыше всего в аппарате ЦК ценились послушание, исполнительность. Любые попытки каким-то образом выразить свое особое мнение или заявить о своей позиции в выступлениях перед аудиторией или в прессе встречали сначала неприятие, затем сопровождались осуждением, а закончиться могли отлучением от должности. Все эти варианты отношения к инакомыслию мне довелось испытать на собственном опыте.

    Существовала лишь весьма небольшая группа работников аппарата, принадлежащих к элите (это были помощники генерального секретаря, помощники секретарей, членов политбюро – М.А. Суслова, А.П. Кириленко), имеющих практически неограниченные права на интеллектуальную эксплуатацию любого из работников отделов, на использование творческой собственности, принадлежащей инструктору, консультанту, завсектором, заместителю или заведующему отделом. Время партийного правления Л.И. Брежнева, особенно в последние годы, с большим основанием можно именовать временем аппаратного всемогущества помощников. Думаю, это было неизбежно, ибо чем инертнее и беспомощнее в интеллектуальном и физическом отношении оказывались хозяева, тем ретивее, смелее становилась челядь, особенно из числа наиболее приближенных к первым лицам. Подобное положение неизбежно приводило к разделению работников на подмастерьев, «подносчиков снарядов», и мастеров, имеющих право на окончательное формулирование и отработку материалов докладов, партийных решений. Уже через короткое время пребывания в аппарате ЦК КПСС становилось понятным, что здесь заранее и навсегда определено место каждого работника, и только в рамках отведенного ему пространства он мог двигаться, поворачиваться, иметь мнение, вносить предложения, не переступая установленные барьеры. Строго была установлена и иерархия партийной власти, подчинения и зависимости, оставаясь незыблемой многие годы. Только самые чрезвычайные обстоятельства или события, ставшие достоянием широкого общественного мнения, могли внести изменения в этот нерушимый порядок.

    Приведу по этому поводу всего лишь один пример. Обычно деятельность секретарей ЦК КПСС, членов политбюро с помощью их ближайшего окружения намеренно окутывалась непроницаемой завесой таинства и секретности с обязательным выпячиванием на первый план особой значительности и влиятельности личности высокопоставленного партийного начальника. И только непредвиденные события вдруг открывали перед всеми очевидное, и становилось ясным, что за этой завесой порой просто ничего нет, что «король-то голый». Многим памятна та грандиозная конфузия, которая случилась с А.П. Кириленко, в свое время претендовавшим на роль второго лица в партии и даже пытавшимся в чем-то нарушить всесилие в ЦК КПСС М.А. Суслова. Случилась эта конфузия на XXVI съезде КПСС в последний день его работы, когда, чтобы отличить лидеров партии и одновременно повысить значимость вносимых предложений по составу членов и кандидатов в члены ЦК КПСС, было решено, что для голосования список членов ЦК КПСС зачитает М.А. Суслов, а кандидатов в члены ЦК КПСС – А.П. Кириленко. Чтение списка М.А. Сусловым прошло без особых трудностей. А вот когда к чтению списка кандидатов в члены ЦК с трибуны съезда приступил А.П. Кириленко, делегатам стало очевидно, что перед ними человек или просто не умеющий читать, или находящийся в последней стадии умственной и физической немощности. Все присутствующие на съезде не могли скрыть чувства стыда, когда он не смог правильно произнести, прочитать ни одной фамилии из списка, содержащего немногим более ста человек. Предположения о давнем и глубоком склерозе А.П. Кириленко оказались соответствующими действительности. И этот человек в таком состоянии, будучи на вершине партийной власти, располагал высочайшим правом «казнить и миловать». И только после этого он не сразу и с большим трудом был отправлен на пенсию.

    Работа неделями и месяцами на дачах для подготовки докладов на международные совещания, пленумы ЦК, торжественные собрания была, как всякая обезличенная работа, малопроизводительна, неэффективна и в творческом отношении непродуктивна. К тому же нередко параллельно над одним и тем же материалом для доклада работали две-три группы, а завершала работу уже четвертая, в результате все, что готовилось группами на первом этапе, часто оказывалось вообще неприемлемым, особенно если авторами предлагались новые идеи или непривычные подходы.

    Такой непроизводительный подход к организации работы неизбежно приводил к тому, что большинство работников аппарата ЦК КПСС были заняты преимущественно подготовкой различных бумаг. Все сотрудники отделов непрерывно что-то писали. Возможность и право анализировать процессы, происходящие непосредственно в жизни в республиках, областях и районах, имели лишь отдельные работники, их было немного, чаще всего лишь из числа отделов организационно-партийной работы, отраслевых отделов. И даже в этом случае это были весьма немногие из тех, кто не был занят подготовкой справок, проектов решений, докладов, выступлений в печати. Отрыв от реальной жизни, бесконечная и огромная по объемам бумажная работа неизбежно вели к тому, что отдельные из наиболее способных работников, усвоив азы аппаратной деятельности и уяснив ее существо, уходили на самостоятельную работу. Другая же часть из тех, кто по тем или другим причинам задерживался, постепенно привыкала к этому хорошо отлаженному механизму аппаратной работы, где можно было приспособиться: не отвечать за конечные результаты, не проявлять особой ретивости, не брать на себя слишком много, а ровно столько, чтобы исполнять только то, что поручено. Не высовываться – так, может быть, грубовато, но справедливо говорили в то время в аппарате ЦК КПСС, советуя жить с минимальными потерями, затратами нервной энергии, не слишком насилуя свой интеллект.

    После обкома, где в роли секретаря я имел в пределах своих функций пусть и ограниченную, но самостоятельность, право на инициативу, если даже она и не всегда поддерживалась, в аппарате ЦК КПСС сразу оказался в жестких рамках, строго обязательных для выполнения норм и правил поведения. Первое впечатление от работы в аппарате было такое, словно тебя одели в новый костюм, заставили одеть новую обувь, но дали все на размер меньше, и ты постоянно ощущаешь, как тебе тесно, неуютно ходить, сидеть, думать.

    Трудности становления были усложнены еще и тем, что в роли заместителя заведующего в отделе пропаганды я должен был осваивать новую для меня сферу деятельности – международную информацию. В мои обязанности входило координирование деятельности таких центральных идеологических учреждений, как ТАСС, агентство печати «Новости», ВААП. Обязан я был также разрабатывать предложения по развитию идеологического сотрудничества с компартиями социалистических стран и многое другое. Содержание этой деятельности находилось на стыке взаимодействия отдела пропаганды с международными отделами, и потому многое зависело от контактов и связей с коллегами, работающими в смежных направлениях. В Челябинске сфера моей деятельности не имела каких-либо международных аспектов, поэтому было трудно, особенно на первом этапе, стать полезным партнером для таких опытных, квалифицированных работников международных отделов, как В.В. Загладин, А.С. Черняев, Г.Х. Шахназаров... Против ожидания и вопреки моим опасениям уже через 3 – 4 месяца удалось наладить рабочий контакт с опытными коллегами и затем полезно взаимодействовать с ними в течение всех лет работы в ЦК, сохраняя добрые товарищеские отношения. К характеристике моих коллег из международных отделов добавлю только, что их опыт, которому я, не скрою, как новичок-провинциал, поначалу завидовал, в немалой степени выражался в том, что они очень хорошо знали то, что от них нужно высокому начальству, и давали наверх только то, что от них хотели получить, и ни на грамм больше.

    Такой подход был естественным, проистекал он из той особенности аппаратного механизма, где ты не просто самостоятельно исполнял те или иные функции по должности, а значительно больше работал по поручениям вышестоящих лиц, где твоя индивидуальность и твой личный вклад мало кого интересовали. Поэтому вместе с опытом работник аппарата очень скоро больше всего старался уяснить лишь то, чего хочет его непосредственный начальник или тот, ради которого создана группа и готовится материал. В этом искусстве послушания и соответствия запросам сюзерена опытные работники аппарата достигали невиданного совершенства. Меня всегда поражало умение работников международного отдела, когда я читал подготовленный доклад, а затем слушал выступление Б.Н. Пономарева на международных совещаниях. Консультанты международного отдела ЦК КПСС под руководством А.С. Черняева готовили своему шефу такой доклад, в котором были соблюдены не только все особенности, но даже интонации речи Б.Н. Пономарева с учетом его манеры изложения и тона выступления. Чтобы подготовить такой доклад, в котором затем секретарь ЦК не расставлял даже запятые, партийным чиновникам нужно было обладать высочайшим мастерством аппаратного искусства.

    Вернусь, однако, к тому, чтобы продолжить рассказ об условиях работы отдела пропаганды ЦК того времени. Они были необычными. Дело в том, что после известного конфуза, который случился с тезисами ЦК КПСС, подготовленными к 100-летию со дня рождения В.И. Ленина, когда Владимиру Ильичу по вине работников отдела пропаганды приписали цитату, вовсе ему не принадлежавшую, да еще из арсеналов ревизионизма, разразился большой скандал, имевший немалый международный резонанс. Этот конфуз, кстати, пример бездумного, обезличенного исполнительского стиля, свойственного ЦК КПСС. В результате заведующий отделом пропаганды незаменимый В.И. Степаков – тот самый, что после освобождения Н.С. Хрущева за очень короткое время последовательно занимал должности секретаря Московского горкома КПСС, главного редактора газеты «Известия», заведующего отделом ЦК КПСС, – был освобожден от работы и направлен послом в Югославию. Не стану судить его слишком строго, ибо он выполнял лишь то, что ему было предназначено. А предназначено ему было тогда успокоить идеологические страсти, возникшие на волне раннего Хрущева, и все снова ввести в старые оглобли догматического политспроса. И осведомлен был он в том, что утверждал В.И. Ленин, а что его оппоненты – лишь в меру эрудиции чиновников отдела пропаганды, а она, эта эрудиция, как оказалось, была не слишком высокой.

    После этого через непродолжительное время в связи с известным выступлением в «Литературной газете» за излишнюю ретивость был освобожден от должности первого заместителя заведующего отделом А.Н. Яковлев. А затем вскоре и секретарь ЦК КПСС П.Н. Демичев, со всеми умеющий ладить, был переведен в министерство культуры.

    Таково было в то время своеобразное, не слишком внимательное, но всегда весьма бдительное отношение партии к идеологической и духовной сфере, благодаря которому к моему приезду в столицу отдел пропаганды ЦК КПСС не имел ни заведующего, ни секретаря ЦК. Г.Л. Смирнов, доброжелательный, но суетливый и чрезвычайно осторожный человек, назначенный первым заместителем заведующего, стал главным распорядителем в отделе. Другие заместители – В.А. Медведев, Ю.А. Скляров, М.В. Грамов и я, вновь назначенный, в меру своих сил старались его поддерживать. В условиях жесткого подчинения и крутой должностной лестницы было непросто отстаивать интересы отдела, представляя его на различных совещаниях, заседаниях секретариата и Политбюро ЦК КПСС. Правда, не следовало переоценивать тех, кто в то время работал в отделе пропаганды в роли заведующего и заместителей. Кроме исполнения поручений секретарей ЦК КПСС они не могли рассчитывать и претендовать на большее. В работе аппарата ЦК КПСС трудно было что-либо понять, не оценив места и роли в его деятельности основного исполнительного органа – секретариата ЦК КПСС. Все то, над чем работали в отделах, та огромная бумажная круговерть в виде многочисленных проектов решений, записок и справок отделов, выполняли преимущественно запросы секретариата и обслуживали его потребности. Заседания секретариата проходили строго еженедельно в одно и то же время, в 3 часа дня.

    Все заседания секретариата в мое время проводил М.А. Суслов и только в период его редкого отсутствия – А.П. Кириленко. Секретариат управлял отделами жестко и безоговорочно. Многие его решения готовились и становились достоянием узкого круга лиц, причастных к его подготовке. Случалось, и нередко, что появлялись решения секретариата ЦК КПСС, которые принципиально оценивали деятельность какого-либо центрального идеологического учреждения, и в них содержались даже серьезные выводы, а работники отдела при этом оказывались в полном неведении: им обычно поручалось лишь исполнение.

    Происходило это потому, что немалая часть решений готовилась узким кругом лиц и принималась без обсуждения, посредством лишь индивидуального голосования секретарей. Помню, в июле 1976 г. неожиданно без всякого участия отдела пропаганды было принято решение секретариата ЦК КПСС «О работе агентства печати “Новости”», в котором его работа оценивалась крайне отрицательно, в итоге освобождались от работы председатель правления И.И. Удальцов и его первый заместитель А.И. Власов. Одновременно ликвидировались службы фотоинформации и телевидения, проводилось значительное сокращение аппарата и более 50 наиболее квалифицированных работников увольнялись из агентства по особому списку до сих пор так и не известно, кем составленному. Помню, как трудно было скрыть недоумение, когда этот список персонально мне вручил М.В. Зимянин, ставший только что секретарем ЦК. На мой наивный вопрос, откуда этот список, М.В. Зимянин ответил, что он не уполномочен ставить меня в известность. Думаю, так оно и было. А вот поручение пригласить всех, кто оказался в этом черном списке (как я догадывался, составленном при участии служб КГБ), и поставить в известность об увольнении по существу без каких-либо оснований – это секретарь ЦК был уполномочен мне доверить. Помню, какие внутренние муки испытал я в этих беседах, стараясь не обидеть этих, как я чувствовал, ни в чем не повинных людей и в меру своих возможностей помочь им перейти на другую работу. Мне было приятно, что после этих не очень радостных встреч со многими из них: А. Власовым, В. Некрасовым, В. Шевченко, В. Катиным – у меня сохранились добрые отношения.

    К чему я веду речь? К тому, чтобы попытаться ответить: кто же управлял партией? Лев Оников, в прошлом партийный функционер, отвечая на этот вопрос в одном из апрельских номеров 1992 г. газеты «Правда», поделился на этот счет некоторыми суждениями. В них он делит всю внутреннюю структуру партии на 4 основные части. Первая – это рядовые члены партии, ее самая многочисленная часть – 18,7 млн человек. Вторая часть – члены руководящих (выборных) органов от райкома и до ЦК республиканских компартий – 439 тыс. человек. Третья часть – секретари партийных комитетов от райкома и до ЦК республик, исключая аппарат ЦК КПСС, – 86 тыс. человек. Четвертая часть представляет самый верхний эшелон партии – это члены и кандидаты в члены ЦК КПСС (избранные на XXVII съезде 477 человек), члены и кандидаты в члены Политбюро и секретари ЦК КПСС – 32 человека и штатный аппарат ЦК КПСС (на 1 января 1990 г.) – 1383 человека. Вывод Л. Оникова сводится к тому, что 99,7 % членов партии были полностью безвластными и лишь 0,3 %, принадлежавших к верхнему эшелону – члены и кандидаты в члены ЦК, Политбюро, члены секретариата, располагали властью. Однако вершили все дела в партии, по его мнению, лишь члены Политбюро и секретариата – те самые 32 человека, принадлежавшие к правящей партийной элите.

    В суждениях Л. Оникова много справедливого, хотя в них упрощается сам процесс управления таким сложным, гигантским образованием, каким была партия, ибо совсем не учитываются разделение партийной власти и особенности ее проявления во всех структурных партийных подразделениях, начиная от первичной партийной организации. Партия, если попытаться ее образно представить, – это гигантский линейный корабль, движение которого управлялось сотнями рук, стоящих у различных механизмов, без которых оно было бы невозможно, хотя у штурвала стоял всего один человек. Чтобы объективно оценить систему управления партии, надо хорошо знать характер взаимоотношений всех ее звеньев с центром, знать, чем управляли и за что отвечали в обкоме, горкоме, райкоме, партийном комитете завода, совхоза. Не вмешиваясь в большую партийную политику, в решении же социальных, хозяйственных вопросов на местах вся полнота власти принадлежала обкомам КПСС. Возможности управлять регионами у первого секретаря Обкома КПСС, думаю, были куда большими, чем у царского генерал-губернатора.

    С чем можно полностью согласиться, так это с тем, что внутреннюю и внешнюю политику партии действительно определяли 32 человека из самого верхнего эшелона власти и влияние здесь партийной провинции действительно было почти нулевым. Думаю, не учитывается Л. Ониковым тот факт, что со времени смерти Сталина и XX съезда КПСС существенно изменилось положение ЦК КПСС: сам факт продолжительной и обстоятельной работы команды Брежнева – Суслова с членами ЦК КПСС, чтобы убрать Хрущева, – убедительное тому доказательство. Думаю, что после XXVI съезда ЦК КПСС располагал значительными возможностями радикально влиять на положение дел в партии, и только старая инерция послушания, отсутствие настоящих лидеров в регионах мешали этому, но об этом речь впереди.

    Содержание и стиль работы секретариата в то время от начала и до конца определял М.А. Суслов. Большая часть присутствующих секретарей и тем более приглашенных на заседание секретариата работников отделов исполняла обычно роль статистов, внимающих, поддерживающих; возражения были редким исключением. Вместе с тем я бы не стал однозначно оценивать М.А. Суслова как человека ограниченного, ущербного, исполняющего лишь роль серого кардинала. Говорю об этом, ибо многое, что написано на эту тему, не разделяю. Признаюсь, мне не по душе в оценках нашего недавнего прошлого представлять себя в роли этакого всевидящего и всепонимающего персонажа типа Федора Бурлацкого, а людей, с которыми довелось иметь дело, изображать в виде дремучих ретроградов, ограниченных и невежественных. Не разделяю такого подхода, ибо в нем попирается истина в угоду возвеличиванию своей персоны и в угоду конъюнктуре времени. Да и в названии «серый кардинал» всегда вижу больше дани историческим параллелям, чем сути. По отношению к ЦК М. Суслов не был серым кардиналом, ибо умело, не выпячиваясь, практически неограниченно управлял аппаратом ЦК КПСС. По своей сути он был живым олицетворением партийного консерватизма, начиная от своей старомодной одежды и всем известных калош и до принципов, которые он исповедовал: не думай, не изобретай, делай только так, как было. М. Суслов с наибольшей полнотой и старательностью в своей деятельности отразил политику партии эпохи Брежнева, суть которой сводилась к тому, чтобы незыблемо сохранять существующий порядок вещей.

    Вместе с тем утверждаю: М. Суслов был личностью. Он был одним из тех, кто верил в коммунистическую идею, таким же верующим из лидеров партии того времени я бы назвал еще Ю. Андропова. Он лишен был какой-либо позы: всегда оставался самим собой – высокоорганизованным человеком, педантом с манерами учителя времен царской гимназии. Всегда четко, лаконично, не позволяя славословить, вел секретариаты. Только чрезвычайный случай мог стать причиной того, что секретариат мог продлиться более часа. На выступления – 5 – 7 минут. Не уложился – уже через минуту М.А. Суслов говорил «спасибо», и смущенный оратор свертывал свои конспекты. Признаюсь, М.А. Суслова мы, участники тех заседаний, редакторы газет В. Афанасьев, Л. Толкунов, вспоминали не раз, когда его председательское место в секретариате ЦК заняли Черненко, Горбачев... И неудержимые многочасовые словопрения захлестнули мутной волной заседания исполнительного органа партии.

    Четкая организация работы секретариата, следует, однако, признать, не отличалась особым творческим подходом. Его проявить было просто невозможно, ибо все шло из года в год по строго заведенному порядку и подчинялось только аналогам. Докладывают, к примеру, от Академии наук: «В Сан-Франциско состоится 7-й Международный конгресс океанологов, от СССР поедет группа ученых, просим согласия». М.А. Суслов обязательно спрашивал: «А на предыдущем 6-м конгрессе сколько было советских ученых?» Докладчик, заранее подготовленный к этому вопросу, без заминки отвечал, что на 6-м конгрессе наша делегация была больше и затрат было тоже значительно больше, в результате следовало согласие на утверждение. Если же на рассмотрение секретариата предлагалось что-то, не имеющее аналогов, скажем, к примеру, впервые должна проводиться конференция по проблемам разоружения, да еще с участием социал-демократов, следовала реплика-вопрос: «Впервые?», затем возникала пауза, и за ней следовало привычное многозначительное: «Надо подумать». «Подумать» в устах Суслова означало, что решение секретариата по этому вопросу, не имеющему аналогов, не будет принято и к нему уже не стоит больше возвращаться.

    Не могу не сказать и о том, что М. Суслов по своему опыту, знаниям, общей культуре был на голову выше других секретарей, таких как А. Кириленко, И. Капитонов... Он был изощренным тактиком, олицетворяющим всю практику и все изменения политики партии от Хрущева к Брежневу, где он, несомненно, играл первую скрипку. Именно он был тем человеком, который больше других сделал, чтобы застудить оттепель и предать забвению все то, что было провозглашено на XX съезде КПСС. Со смертью Суслова ушла целая эпоха, ибо он был одним из последних представителей сталинской школы, ее наследником и продолжателем в позиции, в стиле и методах работы.

    В аппарате ЦК КПСС работали разные люди, и было бы несправедливо и нечестно в угоду нынешним конъюнктурным пристрастиям рядить их всех в черные одежды. Я уже говорил о том особом положении, которое занимали в аппарате помощники секретарей ЦК КПСС. Но и помощники не были по своим личным и профессиональным качествам одинаковыми. У Л.И. Брежнева в ближайшем его окружении, кроме представителей так называемой днепропетровско-кишиневской хунты, как ее тогда именовали в аппарате ЦК, в лице известных всем своими недобрыми закулисными кознями Н. Щелокова, С. Цвигуна, Г. Цинева, С. Трапезникова, В. Голикова, Г. Цуканова, были люди и совсем другой школы и культуры, такие как А. Александров-Агентов, А. Блатов... За время пребывания в аппарате ЦК КПСС мне так и не стало известно, чем был занят и был ли вообще занят каким-либо полезным делом официальный помощник Генерального секретаря ЦК В.А. Голиков. Кроме его охотничьих и застольных пристрастий, о нем мало что было известно. Зато я и мои коллеги хорошо знали и сотрудничали с помощниками Л.И. Брежнева – А.М. Александровым и А.И. Блатовым.

    Среди людей, хорошо известных мне многие годы, не могу назвать другого обладающего столь разносторонними знаниями и редкой памятью, как Андрей Михайлович Александров. Эрудиция и высокая культура этого человека всегда сочетались с удивительной простотой и доброжелательностью. Закончив в 1940 г. Ленинградский университет, А.М. Александров все годы войны работал в Швеции в советском посольстве, где был одним из ближайших сотрудников известного советского посла А.М. Коллонтай. Пройдя хорошую школу дипломатической работы и владея практически всеми европейскими языками, он после продолжительной работы в Министерстве иностранных дел, где он исполнял должность советника А.А. Громыко, в 1963 г. оказался в роли помощника Л.И. Брежнева, а затем единственный в своем роде пребывал помощником всех последующих генеральных секретарей ЦК КПСС до самого того времени, пока не попросил Горбачева отпустить его на свободу. Знаю, сколько больших государственных дел свершил и от каких многочисленных глупостей во внешнеполитических решениях избавил ЦК КПСС этот человек.

    Доброй памятью отмечены многочисленные встречи и профессиональное сотрудничество с Анатолием Ивановичем Блатовым – человеком неторопливым, но мудрым и добропорядочным в отношениях к людям.

    Время – это прежде всего люди с их характерами, отношениями, поступками. Время работы в ЦК КПСС, в газете «Советская Россия» отмечено и многими мрачными фигурами, которые тоже в немалой мере отражали его черты, являли собой предупреждение неотвратимости перемен, неизбежности крушения власти партийной элиты. Среди этих наиболее одиозных фигур того времени заметно выделялись своей влиятельностью и вельможностью Г.С. Павлов и К.М. Боголюбов. Первый – управляющий делами ЦК КПСС, второй – заведующий общим отделом. Эти люди (по сути, завхоз и старший учетчик исходящих и входящих бумаг) довольно продолжительное время были в аппарате ЦК КПСС лицами, пользующимися практически неограниченной властью. Без их участия и протежирования в ЦК КПСС нельзя было решить ни один вопрос. В их приемные робкими просителями приходили не только мы, жалкие, бесправные главные редакторы центральных партийных газет и журналов (вносящие основную часть средств в доход ЦК), униженно прося помощи и вымаливая решение насущных материальных нужд, но и заведующие отделами и секретари ЦК.

    Замечу еще раз: когда вельможа дряхл и немощен, наступает время буйства и всевластия челяди. Для этих представителей партийной всемогущественной челяди не было ничего невозможного и ничего недозволенного. Они, как в собственной лавке, распоряжались финансовыми и материальными средствами ЦК КПСС, обеспечивая в первую очередь себя. Свою «многотрудную и героическую деятельность» сами они оценивали чрезвычайно высоко и потому посчитали нужным удостоить себя с высочайшего одобрения званиями Героев Социалистического Труда и лауреатов Государственной и Ленинской премий. Клавдий Михайлович Боголюбов считал для себя вполне дозволенным регулярно получать в Политиздате солидные персональные авторские гонорары за издаваемые аппаратом сборники документов и материалов ЦК КПСС. О полной утрате каких-либо нравственных тормозов и правил приличия свидетельствовала последняя уникальная акция Клавдия Боголюбова: включение себя собственной рукой в список для награждения орденом Отечественной войны как участника войны, не принимая в ней никакого участия. Г. Павлов, К. Боголюбов и подобные им тоже отражали своей жизнью и поступками облик своего времени, выражали его суть и черты. Непродолжительный период работы Ю.В. Андропова в роли первого партийного руководителя – сторонника жесткой системы управления не мог оставить какого-либо заметного следа в стиле работы аппарата ЦК. Краткое партийное правление Ю. Андропова оказалось лишь потенциально обещающим, снова разбудившим у многих давно погасшие надежды. Ныне существует много крайних суждений об Андропове от Федора Бурлацкого и до Михаила Горбачева. В этих суждениях при всех различиях преобладает одно общее стремление характеризовать Ю. Андропова как человека, не способного на радикальные решения. Непродолжительная деятельность Ю. Андропова в роли генсека КПСС еще ждет своего объективного исследователя. Здесь же скажу, что я не разделяю стремление принизить его роль. Считаю, что судить о нем нужно по тому, что он сам успел сказать, ничего не добавляя. Я имею в виду его известную статью «Учение К. Маркса и некоторые вопросы социалистического строительства в СССР», опубликованную в начале 1983 г. в журнале «Коммунист», выступление на июньском Пленуме ЦК КПСС в 1983 г.

    В этих выступлениях Ю. Андропова внимательный читатель может обнаружить весьма критическое отношение к достижениям социализма и впервые сформулированную задачу о необходимости совершенствования развитого социализма, представляющего исторически длительный этап. В указанном выступлении на пленуме он еще более определенно заявил, что «если говорить откровенно, мы еще до сих пор не изучили в должной мере общество, в котором живем и трудимся...». Думаю, что только в этих принципиальных замечаниях нетрудно увидеть обоснование необходимости радикальных перемен в нашем обществе. И нас не может дезориентировать при всем старании недавнее интервью М. Горбачева «Независимой газете» (11 ноября 1992 г.) под многозначительным заголовком «Андропов не пошел бы далеко в реформировании общества».

    Наибольшие перемены в деятельности ЦК КПСС последних лет были связаны с именами М.С. Горбачева и Е.К. Лигачева. Эти лидеры, как ни различны они в своих характерах, имели и много общего. Именно они вместе с новыми идеями демократизации и гласности, как представители партийной провинции, принесли в аппарат ЦК КПСС многословный и суетливый стиль обкомов с многочасовыми и многословными заседаниями секретариата, нескончаемой чередой различного рода всесоюзных совещаний, конференций, встреч, слетов. Именно в это время ЦК заполонили многочисленные всесоюзные совещания по разным хозяйственным вопросам с утомительными назидательными докладами – монологами секретарей ЦК КПСС. Носили они, как правило, агитационно-просветительный характер и были для дела малорезультативными.

    Для стиля работы секретариата ЦК становилась все более свойственна провинциальная торопливость и суета в решениях, делах. В это время в атмосфере всеобщей перестроечной эйфории, когда активно искали, что бы еще отменить, было принято постановление ЦК КПСС, а затем и указ Президиума Верховного Совета СССР о «всеобщей трезвости». Вместе с упрощением и демократизацией громоздкого бюрократического механизма аппарата ЦК началось заметное снижение уровня организационной и политической работы партии. Происходило это оттого, что, разрушая, охотно отказываясь от старых, отживших методов партийной работы, новые провинциальные лидеры не предложили ничего конструктивного, ибо плохо себе представляли цели, пути реформирования партии. В этом, я считаю, состояли истоки неизбежного формирования в ближайшем будущем кризиса КПСС. Партия оказалась не готовой к серьезным испытаниям времени.

    Книга «Заложник времени». Москва, апрель 1993 г.

    Заметки о старшем товарище-учителе

    Свои заметки начинаю с размышления, которое уже давно не дает мне покоя. Самое жестокое наказание, на которое общественное мнение в России в последнее десятилетие обрекло немалую часть своих граждан (практически все старшее поколение), свелось к тому, что было начисто отвергнуто и перечеркнуто все прошлое, и тем была признана бессмысленной прожитая ими жизнь. Это несправедливое жестокое осуждение прошлого, по сути, стало официальной идеологией тех, кто пришел к власти в России в 1992 г.: Бориса Ельцина и его ближайшего окружения в лице Бурбулиса, Гайдара, Чубайса, Козырева. Идеология всеобщего отрицания в полной мере отвечала политическим целям и намерениям разрушения всего того, что было создано в России и СССР до них, ибо созидательных планов и идей у них в наличии просто не было.

    Торжество идеологии отрицания и разрушения сформировало и тот духовный кризис в стране, в состоянии которого мы живем все эти годы. И до тех пор, пока общество это не осознает, в России невозможно будет изменить нравственную атмосферу, во всяком случае пока не сменятся (уйдут в мир иной) два поколения ныне живущих. И чтобы не ждать этого, нужно очистить от скверны и сказать правду о тех, кто создавал СССР с его могучим экономическим и интеллектуальным потенциалом, кто отстоял в суровые годы Великой Отечественной войны независимость нашего Отечества.

    Среди этой славной когорты людей, перед которыми мы, идущие вослед, навсегда останемся в неоплатном долгу, я называю Николая Николаевича Родионова. Не претендую на то, чтобы пытаться подробно описать все особенности характера и черты личности этого неординарного человека. Представлю читателю лишь отдельные заметки о Николае Родионове и о времени, в котором мне довелось жить и работать с ним.

    Кто же он, Николай Родионов как человек и гражданин? Есть люди, которые с наибольшей полнотой характеризуют свое время. К таким людям, несомненно, относился Николай Родионов. Главное, что определяло содержание этого человека, как я думаю, состояло в том, что он произведение социализма, его плоть и кровь. Всей своей жизнью он был воспитан, сформирован на высоких принципах верности и преданности этому строю. И дело здесь не в фанатичной вере, как это иногда упрощенно пытаются представить. Николай Родионов и его поколение не просто верило в равенство и справедливость, которые провозгласил социализм, а реально пользовались этими принципами в своем гражданском становлении. Если быть объективным, то необходимо признать, что при всех недостатках социалистическое государство действительно реально обеспечивало исполнение таких важнейших социальных обязательств, как право на труд и отдых, бесплатное образование и здравоохранение, позволяющих людям осуществлять свои жизненные планы и становиться образованными, профессиональными гражданами своей страны.

    Замечу, никакое, даже самое демократическое общество не может дать своим гражданам готового гарантированного счастья, благополучия, но оно может представить максимальную свободу для их достижения, поиска. В этом отношении, будем справедливы, социализм предоставил Родионову максимальные возможности для осуществления своих жизненных планов и целей. Мог бы в иных условиях и в другой стране Николай Родионов – человек из рабоче-крестьянских низов получить высшее образование и занять одну из наиболее высоких ступеней иерархической лестницы в обществе? Разумеется, нет. Именно это обстоятельство делало для него понятия «страна», «Отечество», «государство» не абстрактными, а реальными, непосредственно связанными с личными целями и планами в жизни.

    Где-то совсем недавно встретил одно любопытное замечание: каждому человеку отпущена своя доля радостей, равно как и горестей, бед, неудач. Индивидуально здесь обычно лишь то, как по времени (на всем жизненном пути) они между собой распределяются. Применительно к трудной и полной многих больших и малых неудач биографии Н.Н. Родионова это мало подходит. И когда говорят, он прошел огонь, воду и медные трубы, то у Родионова было много огня и воды, и совсем мало в жизни звучали медные трубы. Все, чего он достиг, чем овладел в жизни, доставалось ему ценой больших усилий и неимоверного труда. Он был из тех, кто строил, создавал себя сам. Николай Родионов обычно никогда не говорил о сложной судьбе своего поколения и трудностях своей жизни, ибо воспринимал все, что выпало на его долю, спокойно и мудро, по-крестьянски: что выпало, то выпало – судьбу не выбирают.

    Родился он в 1915 г. в маленьком городке Черни между Тулой и Орлом, детство прошло в годы лихолетья Гражданской войны, голодных 20-х. Не было у него «лазоревого благодатного детства», не было домашних учителей и гувернеров, зато была суровая, полная труда и забот жизнь – главный учитель. И были родители – простые русские труженики, от которых он унаследовал высокое благородство, способность держать удары жизни и великое терпение. Родители посвятили свою жизнь своим трем сыновьям и были готовы ради этого на любые жертвы и лишения. С удивительной сердечностью пишет Николай Николаевич о своей матери – простой русской женщине, преклоняясь перед ее стойкостью и силой, способной вынести все, чтобы уберечь от холода и голода своих сыновей в те годы, когда отец колесил по дорогам Гражданской войны. Он восхищается своим отцом-тружеником, когда он, чтобы прокормить семью, с большим трудом нашел работу за 9 верст от дома и каждый день долгое время терпеливо выхаживал эти версты.

    От школы жизни, родительских уроков свойственна ему была с молодости высокая работоспособность, стремление во всем разобраться самому, знать все, за что он брался, основательно, не жалел себя, своих усилий. Так было всегда: и когда учился в школе, и когда был рабочим и затем старшим мастером на заводе в Подольске, и когда учился в Институте стали в Москве, куда его в 1936 г. привели неуемная тяга к знаниям, стремление занять достойное место в жизни.

    Наиболее важным, оказавшим влияние на весь жизненный путь был военный период, который был связан с Магнитогорском. В городе, ставшим стальным сердцем страны, он работал все годы войны, как на передовой, в составе специально созданного бронебюро, которое решало ответственную государственную задачу – выплавку броневой стали для танков и кораблей. В грандиозной битве периода Великой Отечественной войны – битве брони Магнитки против брони Крупа есть несомненный вклад молодых инженеров Николая и Раисы Родионовых. Неслучайно трудовые заслуги этих лет Николая Родионова в Магнитке были отмечены боевым орденом Красной Звезды.

    Все, что прошел, испытал, чему научился в детстве, юности, в годы войны, было только подготовительным этапом в овладении главной профессией – профессией партийного работника. Многолетний, длиной в четверть века путь Николая Родионова по всем ступенькам снизу вверх по партийной лестнице – от партбюро Ленинградского НИИ до члена ЦК КПСС, первого секретаря Челябинского обкома – убедительный аргумент в защиту высокообразованных партийных работников – профессионалов высокой пробы.

    Мне довелось в течение восьми лет возглавлять газету «Советская Россия», бывшую органом ЦК КПСС, и это обязывало меня к повседневному общению с секретарями обкомов. Я встречался практически со всеми первыми секретарями областных комитетов партии и имею свое представление о них. Они не были одинаковыми, Федор Лощенков в Ярославле отличался от Сергея Манякина в Омске, а Борис Ельцин в Свердловске – от Сергея Медунова в Краснодаре. Отличались личными качествами, профессиональными способностями. Однако все, кого я назвал, были секретарями одного плана и стиля руководства, преимущественно силового, где главным был не авторитет личности руководителя, а авторитет власти, сосредоточенной в его руках. Совсем иным партийным руководителем был Н.Н. Родионов. Он отличался прежде всего своей ленинградской политической школой и значительным ресурсом общей культуры. Многие другие уступали ему, ибо не прошли той ленинградской школы, которую прошел он в очень непростое время. Двенадцать лет партийной работы в Ленинграде в должности первого секретаря смольнинского райкома, второго секретаря Ленинградского горкома во время так называемого Ленинградского дела (Попков, Кузнецов, Вознесенский), во время XIX съезда, а затем XX съезда партии и начала оттепели.

    В то непростое время мне довелось четыре года (1952–1956) жить и учиться в Ленинграде, ходить по тем же улицам, по которым ходил Н. Родионов. Я был всего лишь молодым аспирантом кафедры общественных наук, и мне в мои 22 года непросто было понять те крутые повороты, которые происходили в стране. А каково было ему – партийному секретарю в то время сохранить себя, свое достоинство, авторитет среди людей. Н. Родионов сумел остаться самим собой, сумел быть полезным людям и не утратить их доверия.

    В январе 1960 г. произошли серьезные события – выступления рабочих в Темир-Тау, городе в Казахстане. В результате этих событий в республике было сменено высшее партийное руководство. Во главе ЦК Казахстана рядом с Кунаевым на пост второго секретаря ЦК республики был избран Н.Н. Родионов. Этот факт биографии Н. Родионова свидетельствовал о высоком к нему доверии, ибо миссия второго секретаря не сводилась только к исполнению функций главного контролера от центра, он становился основным доверенным лицом Москвы в самой большой восточной республике СССР.

    Может быть, я и субъективен, но мне кажется, что с наибольшей полнотой и выразительностью профессиональные и человеческие качества Николая Николаевича как партийного работника раскрылись в челябинский период. В 1965 г. по рекомендации ЦК КПСС он был избран первым секретарем обкома партии Челябинской области. Тому, что это был самый плодотворный период его партийной работы, способствовало несколько обстоятельств. Первым из них является то, что это была его последняя партийная должность, и к ней он пришел в самом расцвете сил, способностей, с большим опытом Ленинграда, Алма-Аты. Ценность этого опыта состояла в том, что он содержал уроки и побед, и поражений – были и они. А как известно, успехи всегда свидетельствуют только о том, что ты можешь, а поражения – о большем: чего стоишь. Вторым обстоятельством, конечно, был тот несомненный факт, что Челябинская область была близка его сердцу по памяти военных лет, проведенных в Магнитке: он возвращался в свою молодость.

    Челябинская область тоже очень нуждалась в Родионове, так что симпатии были взаимны. Область располагала огромным промышленным потенциалом – самой крупной в стране металлургией, гигантским машиностроением, значительным оборонным комплексом. На этот мощный потенциал ей явно не хватало интеллектуальных, культурных возможностей, в том числе и в руководстве областью. Челябинску в эти годы нужен был руководитель большего государственного масштаба, высокого образования и культуры, чтобы понять происходящие деформации в развитии области и попытаться противостоять им. Речь шла о том, чтобы по-новому представить в Москве – в ЦК КПСС, в Совете Министров – складывающийся облик и насущные запросы этой супериндустриальной области в решении социальных, культурных проблем.

    Его предшественники – партийные руководители Н. Лаптев, Ф. Кузюков были хорошими работниками, искренними радетелями интересов области, но они не обладали многими способностями Родионова, не имели масштаба его мышления и не имели достаточных сил, авторитета, чтобы представить Челябинскую область в Москве во всей ее полноте и сложности проблем, требующих решения. Преодолеть сложившийся в Челябинской области за многие годы явный перекос в пользу тяжелой индустрии и в ущерб социальной и культурных сфер Н. Родионову за короткий срок – всего за 8 лет, которые ему были отведены, конечно, не удалось. Но изменить отношение к области как только поставщику металла и машин, остановить форсированное наращивание новых промышленных мощностей в таких городах, как Челябинск, Магнитогорск, Златоуст, где задымленность и загазованность были во много раз выше всяких допустимых норм, явно удалось. А главное – Родионову удалось начать решение в области многих острых социальных, культурных, интеллектуальных проблем. Не стану приводить весь перечень объектов и учреждений, созданных, построенных при Родионове, но о некоторых особо важных скажу.

    Известно, что Челябинск издавна славился хорошей школой хоккея, команда ЧТЗ «Трактор» была известной и любимой в стране. А вот Ледового дворца в Челябинске не было. По инициативе Родионова в 1967 г. всего за 11 месяцев был построен и стал самым популярным в Челябинске прекрасный Дворец спорта. При той огромной популярности, какой пользовался хоккей с шайбой в Челябинске, это событие было чрезвычайным. Тем более что в то время количество таких зимних дворцов в стране, пожалуй, можно было пересчитать на пальцах одной руки. При Родионове завершилось проектирование и было начато строительство в Челябинске нового драматического театра, ныне одного из красивейших на Южном Урале. В это же время были построены драматические театры в Магнитогорске и Златоусте.

    Напомню ради того, чтобы ныне живущие в Челябинске знали и помнили, что именно Н.Н. Родионову и его соратникам они обязаны созданием и открытием сразу трех учебных заведений: Челябинского государственного университета, Института культуры и искусства, Института физической культуры и спорта (в то время единственного на Урале). Не стану говорить, каких усилий и затрат потребовал этот прорыв области в сферу высшего образования, но Челябинск в результате превратился в вузовский центр, и это, конечно, оказало благотворное влияние на содержание научной и всей культурной жизни области.

    От чего зависит величина личности такого человека, как Н.Н. Родионов? От авторитета власти, несомненно, ибо в руках первого секретаря обкома партии была сосредоточена немалая власть. Однако не только и даже не столько авторитет власти, помноженный на опыт, возраст, определял для нас, работающих рядом, отношение к Родионову. Думаю, куда больший авторитет, вызывали его образованность, интеллект, культура. Он заметно превосходил по этим качествам многих из нас, работающих рядом с ним. Этот авторитет имел ту особенность, что сопровождался искренним отношением к нему, желанием походить на него. И в этом не было угодничества, подобострастия. Он умел создать вокруг себя доброжелательную для жизнедеятельности коллектива атмосферу, где люди чувствовали себя уверенно, спокойно. Известно, что в руководителе высокого ранга многое зависит от его умения привлекать к себе людей. Н.Н. Родионов владел этим уменьем превосходно, привлекал к себе людей не авторитетом власти, а своей человеческой обстоятельностью, многообразием проявления своего таланта. Притяжение людей к Родионову было естественным притяжением таланта.

    В стиле работы и в манере повседневного поведения первого руководителя области было много такого, что отличало его от других губернских партийных лидеров. Н.Н. Родионов был мудрым человеком и никогда не выпячивал свою старательность, работоспособность, чтобы выделиться, отличится перед другими, заслужить в ЦК высокую оценку за ретивость. Он знал себе цену и был уверен, что ему не нужно как-то еще подтверждать право занимать высокую партийную должность. В отличие от первых секретарей обкома типа Бориса Ельцина – жестких партийных силовиков областного масштаба Родионов ценил не ретивых и услужливых подчиненных, а знающих и имеющих работать не для показухи людей.

    Пишу об этом, ибо позднее, уже работая в Москве главным редактором газеты «Советская Россия», довелось мне на эту тему дискутировать с Борисом Николаевичем Ельциным в Свердловске, в его кабинете первого секретаря обкома. Поводом для дискуссии послужила редакторская статья в газете о стиле партийной работы и облике партийного руководителя. Как сторонник и воспитанник Родионова, я утверждал в этой статье, что не является показателем доблести и умелости партийного работника работа до упаду по 12–14 часов ежедневно, без выходных, ибо часто обедняет и неизбежно превращает его в слепого исполнителя чужой воли. Помню, Борис Николаевич резко заметил мне, что не разделяет мнение газеты. «У нас в Свердловске, – сказал он, – не существует временных регламентов. Мы, работники обкома, работаем не жалея сил и времени, и в этом видим свое призвание». Заметил он также, что, видимо, автор лишь понаслышке знает партийную работу. Ему было невдомек, что я, автор этой статьи, имел значительно большую по времени и теоретическим запасам практику партийной работы, чем он.

    Быть, а не казаться руководителем у Родионова проявлялось и в том, что он не принадлежал к тем лидерам, которые на новом месте все начинают заново: внедряют новый стиль, заводят новый кабинет, приводят новых людей. В самом начале своего пребывания в Челябинске Николай Родионов неторопливо присматривался к тем, кто его окружал в обкоме, кто работал в горкомах, райкомах области. Не любил кадровую суету, ненужные перемещения, перестановки, если люди были способны работать в его стиле и манере, с интересом, с выдумкой. Чтобы понять, с кем он имеет дело, практиковал проводить раз в году теоретические конференции первых секретарей райкомов и горкомов. Теории на этих конференциях было немного, но они позволяли понять, кто на что способен, что читает, чем интересуется. И так, не торопясь, заменил он руководство областным комсомолом: пригласил в Челябинск из ЦК ВЛКСМ на пост руководителя молодежи человека с большим потенциалом – Виктора Поляничко, в обком и облисполком – молодых талантливых работников Владимира Старицкого, Николая Соннова, Леонида Минакина.

    Самая большая неправда о советской власти, как мне кажется, состоит в том, что она руководила везде и всем только методом команды и административных мер. Длительный опыт партийной и государственной работы позволяет мне сказать, что успех большого и малого дела зависит не от команды, а всегда больше от той атмосферы человеческих отношений, которую умел и способен был создать умный руководитель коллектива района, города, области. И если в этой атмосфере преобладало доверие, поощрялась самостоятельность, творчество и не в цене были дураки, там, несомненно, были высокие результаты.

    Стиль работы Родионова: повседневные совещания, заседания бюро, пленумы обкома партии, которые он вел, были лишены формализма, показухи и вообще скуки, в них всегда присутствовала живая мысль, они вызывали интерес и приносили в рутинные партийные будни неожиданную радость. В этом умении принести в повседневную работу элементы праздничности, радости, сделать ее не только исполнением обычных профессиональных обязанностей, но и образом жизни, был огромный и редкий талант Родионова как руководителя.

    В немалой степени, как я теперь думаю, способствовали этому его многообразные интересы и увлечения, к которым он обязательно стремился привлечь всех, кто работал рядом с ним. Утренние (до работы) встречи в спортивном зале на волейболе, вечерние (после работы) в конце недели в обкоме кинопросмотры новинок, коллективные посещения премьер в драматическом и оперном театрах вносили и делали нашу повседневную жизнь насыщенной, разнообразной, интересной, лишенной провинциальной скуки.

    Меньше всего хотел бы, чтобы у кого-то сложилось мнение о Родионове как о благостном либерале. Он был требовательным, жестким и неуступчивым руководителем во взаимоотношениях с подчиненными и не очень лояльным и смиренным во взаимоотношениях с вышестоящими инстанциями. Причем любопытно, что чем выше была степень доверия к человеку, работающему рядом с ним, тем строже проявлял он требовательность. Думаю, происходило это от его природной чистоплотности во взаимоотношениях с близкими товарищами и высокой культуры отношений с друзьями, где не допускались ни панибратство, ни обывательский междусобойчик.

    Работать рядом с Родионовым, даже когда ты чувствовал его доброе к тебе расположение, было непросто – слишком высока была планка и профессиональных, и просто человеческих запросов. Я это мог испытать в полной мере, ибо занимался сферой образования, науки, культуры, где диапазон интересов Родионова был чрезвычайно велик и где он был высокоподготовленным и осведомленным человеком. Он много читал, все новинки научной и художественной литературы присутствовали на его рабочем столе и обязывали подчиненных быть готовыми комментировать, оценивать их содержание.

    Многие из региональных партийных лидеров того времени выступали в роли меценатов, покровителей культуры и искусства, правда, чаще всего ради популярности, создания позитивного представления среди творческой интеллигенции. Н.Н. Родионов не был в их числе, в нем проявлялась органическая потребность в общении с работниками театра, музыкального искусства, писателями, художниками. Он хорошо знал со студенческих времен и любил театр, обожал музыку в исполнении больших мастеров, посещал все театральные и музыкальные премьеры. Он хорошо знал и ценил исполнительское мастерство Мравинского, Рихтера, Свешникова…

    Расположенность Николая Николаевича к дружбе, я думаю, объяснялась просто тем, что он любил людей неординарных, талантливых, увлеченных. Они были интересны ему, как фанатику-коллекционеру редкие произведения, приносящие радость. Талантливые люди, особенно из мира искусства, тянулись к нему, как к человеку из верхнего советского руководящего сословия, который в отличие от других имел привычку не притворятся, а дружить на равных. Наверно, от этого атмосфера дружеских домашних встреч у Родионовых была всегда располагающей, доверительной.

    Навсегда запомнилось 60-летие, которое Николай Николаевич встретил в Москве в полном расцвете сил в ранге замминистра МИДа, и мне, одному из немногих челябинцев, довелось присутствовать на этом юбилее в мае 1975 г. Кроме родных братьев и детей Юры и Аллы, была большая группа мастеров искусства – Атлантов, Мазурок, Лиепа… Было много тостов, серьезных и с юмором, добрых пожеланий, дружеских подначек. Помню, когда гости уже достаточно расслабились и были расположены, чтобы запеть, возникла вдруг неловкая пауза. Нам, простым смертным, было страшно подать свой голос в присутствии оперных светил, а мэтрам тоже высокий титул не позволял завести нечто этакое народно-разгульное. Николай Николаевич ехидно посмотрел на меня и сказал: «Ну что, покажем этим небожителям от искусства, как мы поем с тобой наш любимый романс?» И мы запели дуэтом: «Не пробуждай воспоминания минувших дней, минувших дней…» Мы часто в Челябинске пели вдвоем и всем застольем этот чудесный романс, но в тот вечер в присутствии строгих судей он звучал как-то особенно проникновенно.

    Прошло много лет, уже нет Николая Николаевича, изменились, постарели и мы, оставшиеся его друзья, а все звучит во мне этот старинный романс и все также продолжает пробуждать воспоминания давно минувших дней.

    Представление о Н.Н. Родионове будет неполным, если я не скажу о человеке, без которого многое бы ему, наверное, не удалось достичь, свершить. Я говорю о Раисе Матвеевне – жене Николая Николаевича. Она была не только женой, но и его верным единомышленником, другом, способным разделить любые горести, взять на свои плечи многие из трудных забот, без которых немыслима жизнь. Замечу, судьба жен высокопоставленных партийных работников всегда была необычной и трудной. Я уже не говорю о трагедии жен так называемых врагов народа времен сталинских репрессий – тех самых мучениц без вины виноватых.

    Знаю из собственного опыта и утверждаю без всякого преувеличения, что Родионов и другие партийные работники очень многим из того, что им удалось сделать полезного в своей жизни, обязаны своим женам, и потому в неоплатном долгу перед ними. Без их участия немало из них просто бы не состоялись, не выдержали бы жестокие требования, которые предъявлялись в то время к партийному работнику. Раиса Матвеевна Родионова, будучи человеком образованным, имеющим прекрасную инженерную московскую подготовку и немалый практический опыт работы, в том числе и военных лет, могла и сама по себе стать известным человеком. Ибо к тому же была женщиной с волей и характером, со своим мнением и позицией. В общем, она из тех, о ком можно сказать, что это личность. Особенно велика, просто незаменима была роль жены в трудные времена неудач, поражений, а они были неизбежны, и устоять в то время можно было, имея рядом мудрого и надежного друга – жену. Я много лет наблюдал, как бережно и трогательно Николай Николаевич относился к своей жене, хотя не был ни аскетом, ни сухарем и пользовался большим вниманием и расположением женщин как интересный и обаятельный мужчина.

    Взаимоотношения мужа и жены всегда легко проверить в обычных буднях жизни. Существует очень простой, но верный тест для проверки этих отношений. Представьте себе, читатель, группу мужчин – товарищей по работе, возвращающихся со службы поздно вечером, эдак в 11 или 12 часов, а такое у членов бюро обкома случалось: то по случаю какого-либо торжественного заседания, то приема нового загородного объекта, когда после официозных речей не хотелось расходиться.

    И вот когда на подъезде к дому или летом к дачному поселку вдруг возникала запоздавшая идея: а не посидеть ли нам еще часок-другой. И вот суть теста: кто решится пригласить домой в столь позднее время гостей, не предупредив жену заранее, будучи уверен, что она встретит, не оговорив и не осудив? И конечно, дорогой читатель, вы ошибетесь, если предположите, что приглашал кто-нибудь из младших по чину, чтобы угодить Николаю Николаевичу. Нет, шли мы в это позднее время к Раисе Матвеевне, и она встречала нас с непременной добротой и радушием, словно ничего необычного не происходило. Я, наблюдая в это позднее время, а было это не раз и не два, за Раисой Матвеевной, по-хорошему завидовал Николаю Николаевичу, и думаю, что был я не одинок.

    Мнение, что все интеллектуальные, волевые качества человека с наибольшей полнотой раскрываются во время наивысшего взлета его деловых и творческих свершений, верно лишь отчасти. В неменьшей мере раскрываются все качества человека, когда становится очевидным не то, что он может, a то, чего стоит, – это во время, когда большее в жизни уже пройдено, когда он уже не облечен властью и остается без регалий, в своем естественном состоянии. В это время проверяются не только его истинные друзья на прочность, но и сам он, лишенный всех чинов и званий, остается один на один со своими человеческими достоинствами. В это время очень трудно сохранить себя, особенно когда начинают одолевать годы и хвори. И здесь, на этом финишном отрезке жизни, Николай Николаевич, уже тяжело больной, с трудом передвигающийся, остался тем же Родиновым, сохранил свое достоинство, здравый ум и доброе расположение к людям.

    Но мучили, терзали его не только болезни и хвори. Больше всего его угнетало то, что происходило в его стране. Логика или, точнее, антилогика истории такова, что те, кто способствует переменам, ждет их, ими же бывает и опрокинут. Николай Родионов меньше всего был ретроградом и больше других был расположен к переменам в партии и стране. Однако то, что произошло в ходе так называемых демократических перемен в России, стало для него чудовищным обманом, откровенным разграблением страны, которое он не мог принять. Тяжело, как большую беду Отечества, воспринял он разрушение СССР, расстрел Ельциным и его подручными парламента, ибо хорошо знал, что за этим стоит.

    В нечастых встречах последних лет я замечал, как в его глазах постоянно стояла глубокая грусть и боль, усталость от жизни и непроходящая безнадежность. Было почти невозможно на этих встречах как-то ободрить его, успокоить. Как умный и честный человек, стоявший близко у партийной и государственной власти, он хорошо понимал, что его поколение партийцев проиграло страну авантюристам и даже при личной честности и порядочности несет вину за то, что произошло с народом и страной. Он не мог об этом не думать, и это постоянно беспокоило его, ибо нет ничего более мучительного и безрадостного, чем осознание вины за прошедшее и невозвратное прошлое, когда уже ничего нельзя изменить.

    Встречаясь с Николаем Николаевичем в последний год и замечая, как оставляют его силы, я думал о том, как мучительно тяжело осознавать, что ему, да и не только ему, уже не доведется увидеть свою страну иной, близкой сердцу Родиной. Грустно и больно было от того, что за ним стояло целое поколение людей, сделавших больше других для величия страны, для того, чтобы мы могли считать ее своим Отечеством.

    Время имеет ту удивительную особенность, что отсеивает, убирает все второстепенное, недостойное и оставляет в памяти только то, что приносило удовлетворение и радость. Время жизни и работы с Николаем Николаевичем Родионовым осталось в сознании насыщенным интересными делами, счастливое неповторимым товариществом. Это время всегда со мной, оно согревает, помогает жить и работать. Особенно теперь, когда впереди осталось так немного.

    Книга «Жизнь, посвященная людям».

    Москва, изд-во «Русская книга», сентябрь 2001 г.

    Виктор Афанасьев – ученый и главный редактор

    Память человеческая представляет собой своеобразный музей для вечного хранения всего, что было достойным из прошлого. И конечно, в этом музее самое почетное место принадлежит людям, которые отразили свою эпоху. Я говорю о Викторе Григорьевиче Афанасьеве – большом ученом, известном журналисте, удивительном человеке, достойном гражданине своего Отечества. Непонятно, почему у нас в стране благоденствуют казнокрады, в чести лгуны, обласканы вероотступники, а вот достойным людям типа Виктора Афанасьева, одному из тех, кто знаменовал ушедшую эпоху, мы почему-то забываем поклониться.

    Мне необыкновенно повезло: в течение многих лет (не менее 30) я имел возможность жить и работать рядом с этим необыкновенным человеком. Сложилось так, что оказались возможными не одно, а много благоприятных обстоятельств, позволивших мне наблюдать за Виктором Григорьевичем, встречаться и сотрудничать с ним. С самого начала нас сближало уже то, что мы земляки-уральцы, и в Москву были приглашены из Челябинска. К тому же так случилось, что жили мы в Москве в соседних домах на Малой Филевской улице и пользовались загородными дачами тоже по соседству, в поселке Усово по Рублевскому шоссе.

    Наше общение и встречи стали почти ежедневными в течение восьми лет – с того времени, когда я волею судьбы оказался на улице Правды в доме 24 в роли главного редактора газеты «Советская Россия». Дом 24 по улице Правды был необычным, ибо в нем размещались главные газеты партии и комсомола. На первых четырех этажах жила главная газета страны – «Правда», а выше, на пятом – восьмом этажах, «Сельская жизнь», «Комсомольская правда», «Советская Россия», «Социалистическая индустрия»...

    Мой кабинет редактора «Советской России» в первые четыре года размещался на восьмом этаже, на развороте дома, и это позволяло мне в течение всего рабочего дня наблюдать напротив сверху, как на четвертом этаже создавал газету главный редактор «Правды» Виктор Афанасьев. Как он подолгу ходил у стены, где были развешаны полосы номера газеты, идущей вечером в печать, как непрерывно появлялись в кабинете дежурные и ведущие по номеру журналисты, чтобы показать, как он складывается к первому своему выпуску, и получить замечания главного. Видел, как в шесть часов вечера собирались у главного редактора, чтобы благословить завтрашний выпуск газеты на провинцию и обговорить вечерний девятичасовой второй выпуск на Москву. Как после этого кабинет пустел – это означало, что В. Афанасьев ушел в плавательный бассейн или уехал в Союз журналистов, где он был председателем. Но это был еще далеко не конец рабочего дня главного – через час-два он появлялся снова и оставался до тех пор, пока не уходил в печать второй московский выпуск «Правды», а это нередко случалось и в десять, и в одиннадцать, и в двенадцать часов вечера.

    В этом кабинете после переезда редакции «Правды» в новое здание довелось мне работать не один год, и я признаюсь, что испытал на себе благотворную афанасьевскую ауру, располагающую к размышлениям, к работе с полной отдачей, не жалея ни сил, ни времени. Хотя, очевидно, дело не в ауре, а в том примере, который утверждал Виктор Григорьевич всей своей жизнью, а мы лишь следовали за ним.

    Уже через неделю после того, как началась моя работа на улице Правды, пошел я, пользуясь правом земляка, к Виктору Григорьевичу и спросил совета, как стать главным редактором газеты. Он посмотрел на меня без осуждения, ибо, как опытный педагог, понимал, что для меня, начинающего свой путь в газете, этот вопрос был непраздным. «Научиться быть главным редактором, – сказал он тогда мне, – нельзя, даже если ты очень старательный ученик. Им можно только стать, если способен много работать и не жалеть себя». Работать главным редактором по-афанасьевски значило прочитывать и тщательно редактировать газету от передовой статьи и до самой короткой информации на последней полосе. И делать это изо дня в день, вкладывая в газету все, что можешь и на что способен.

    «А что касается наиболее важных качеств главного редактора, – заметил тогда же Виктор Григорьевич, – то я думаю, это прежде всего не мешать ребятам (журналистам газеты) работать, проявлять себя в полную силу. Даже самый способный главный редактор, если он будет пытаться все делать сам за других, быстро себя исчерпает. Кроме того, если ты претендуешь на роль главного в газете, не надо никогда ребят сдавать, твоя задача – защищать их. Уметь держать удары за других – самое трудное и самое важное в работе главного редактора».

    Размышляя теперь, спустя много лет, о той беседе, я думаю, что совет этот был не просто продуман. Он был выстрадан всей жизнью Виктора Афанасьева, человека из того трагического поколения россиян, родившихся в 1922 г., тех, кто первыми встретил великую и страшную войну в 1941 г. и остался там, чтобы другие могли жить. Помню, шли мы как-то поздним вечером вместе домой после журналистской встречи, зашел разговор о минувшей войне. Я знал, что он в прошлом фронтовой офицер, награжденный боевыми орденами и медалями, и потому спросил его о судьбе школьных товарищей – соучеников. Он рассказал тогда мне, что из десяти ребят его школьного класса с войны вернулись только двое, заметив при этом: «Помню об этом всегда». В этом «помню всегда» мне послышалось признание – «живу и работаю за них».

    Природа поступила мудро, наделив этого человека волей, характером, способностями, ибо понимала, что ему надо сделать значительно больше, чем другим, сделать не только за себя, но и за тех ребят-одноклассников, которые не вернулись с войны. О его способности работать в любых условиях ходили легенды. Была и такая очень известная: об афанасьевских двух страницах написанного текста. Чтобы ни случилось, как бы он ни был занят, в течение дня обязан был выдать две страницы научного текста. Если вдруг не удалось сегодня, то завтра нужно было сделать четыре страницы. А уж если так сложилась неделя, что не смог написать должные шесть – восемь – десять страниц, то обязан это сделать в воскресенье. Я спросил Виктора Григорьевича и об этом. И он ответил безо всякого пафоса: «А что делать, если хочешь что-то сделать в науке?» И Виктор Григорьевич, загруженный до предела заботами главного редактора газеты «Правда», почти каждый год издавал научную книгу, каждая из которых становилась событием в научном мире. Монография В.Г. Афанасьева «Социальная информация и управление обществом» получила широкую известность и стала основой советской научной школы по проблемам социальной информатики. Признанием научных достижений стало избрание его действительным академиком Академии наук СССР.

    За свою жизнь мне не приходилось встречать человека, который бы отличался работоспособностью, равной Виктору Григорьевичу. Все, что он сделал, чего достиг – всех высот и вершин, он достиг сам, за счет своей феноменальной работоспособности. И все, что он окончил, – институт, аспирантуру, и все, что защитил, – кандидатскую, докторскую диссертации – было сделано заочно, когда он служил в армии, работал в вузах, обеспечивал семью, растил детей...

    Когда человек самобытен, он самобытен во всем. Виктор Афанасьев был человеком удивительной (особенно по нынешним временам) неприхотливости и скромности. Я говорил в самом начале о дачном поселке Усово по Рублевскому шоссе, где мне приходилось наблюдать очень редкие его загородные посещения дачи: в Новый год, в майские праздники и, может быть, в какие-то домашние, семейные даты. А что касается самой дачи, которая была ему выделена и которой он пользовался вместе с семьей, то этот маленький финский домик из древесностружечных плит можно было назвать дачей, только обладая очень большим воображением. По сути, это был сарайчик – времянка с отоплением, в который нынешние владельцы дач-замков на Рублевском шоссе не поселили бы и свою прислугу. Но надо было знать Виктора Григорьевича – человека, который жил совсем другими заботами и интересами. Убежден, ему и в голову не приходило как-то оценивать, сравнивать свое дачное жилище. Впрочем, в этом элитном поселке советских времен большая часть домов и домиков были подобными.

    Не могу не рассказать еще об одной просветительской и образовательной миссии Виктора Афанасьева, которую он проводил в Челябинской области уже после отъезда в Москву в течение многих лет. Виктор Григорьевич взошел на олимп общественных наук, работая в Челябинском педагогическом институте, когда стал победителем всесоюзного конкурса на лучший учебник по основам философии. Но, став известным ученым, заведующим кафедрой философии Академии общественных наук, он сохранил связь с родной для него областью и много сделал для того, чтобы по его пути пошли другие наиболее способные из земляков.

    Работая в Академии общественных наук, он заложил хорошую традицию ежегодных теоретических конференций, семинаров, встреч московских ученых-обществоведов с партийными, комсомольскими работниками области. В ходе этих конференций и встреч родилась традиция ежегодного отбора наиболее способных и дерзких для конкурсных экзаменов в аспирантуру Академии общественных наук. В результате в 70-е и 80-е гг. не один десяток челябинцев – партийных, комсомольских работников окончили аспирантуру и защитили диссертации. Эти люди стали золотым кадровым фондом Челябинской области и ныне успешно работают в науке, в высшей школе и народном хозяйстве, и каждый из них добрым словом вспоминает Виктора Григорьевича Афанасьева.

    Виктор Григорьевич был не только большим ученым, талантливым журналистом-публицистом, он был гражданином своей страны. Всей своей жизнью он был воспитан, сформирован на высоких нравственных идеалах чести, совести, верности и преданности своему Отечеству. Для него понятия «страна», «Отечество», «государство» были не абстрактными, а реальными, непосредственно связанными с личными планами и целями жизни. Это была его страна, которую он защищал, которую строил. В этом и состояла его неформальная связь со своим народом, страной и одновременно высшая ответственность перед ними. Оттого горе и беды своей страны были его личным горем, а радости и успехи – личным счастьем. Замечу, что нынешнему поколению трудно понять, как можно было судьбу страны принимать за свою собственную.

    Иметь гражданскую позицию для обычного человека – огромное достоинство, много раз дороже это достоинство, если этот человек – главный редактор такой газеты, как «Правда». Тринадцать лет он стоял у штурвала главной газеты партии и страны и не просто отстаивал, а утверждал позицию чести, совести, человеческого достоинства. В своей последней книге в ответ на обвинения в консерватизме он написал: «Я консерватор, приверженец здорового постоянства, преемственности, органичной связи настоящего с прошлым. Убежден: страна без истории, традиций, непреходящих ценностей – страна без настоящего. А без здорового настоящего, без твердой почвы под ногами (экономика), без светлых мыслей в голове (духовность) страна не может рассчитывать на будущее».

    Уже нет с нами Виктора Афанасьева, но остается память, остается его опыт и уроки. Мои заметки о В.Г. Афанасьеве – это лишь короткий рассказ об одном из представителей того славного поколения, которое создало величие и могущество страны. Я верю, что рано или поздно общество сбросит свой нигилизм, свое беспамятство и вернет имена своих великих сынов советской эпохи. Среди этих имен в числе первых будет названо имя Виктора Григорьевича Афанасьева.

    К 85-летию со дня рождения В.Г. Афанасьева. Ноябрь 2007 г.

    О Викторе Поляничко – человеке и гражданине

    Время исцеляет даже самые глубокие раны и трагедии. Со времени трагического августа 93-го прошло немало дней, месяцев, лет... Давно уже нет никаких сообщений прокуратуры, МВД о расследовании убийства специального представителя российского правительства на Кавказе Виктора Петровича Поляничко. И только боль близких – семьи, друзей – остается все такой же горькой, как и в те черные дни трагедии.

    Время не только исцеляет, но оно и строгий судья – единственный, кто способен оценить масштаб личности и ее прочность на забвение. Прошлое нельзя изменить, но его можно и нужно понять и честно оценить. Понять, оценить для поколений, идущих вслед за Виктором Поляничко, ибо перед каждым из них встает извечный вопрос: с кого строить свою жизнь. Эти заметки о человеке, с кого надобно строить свою жизнь молодым.

    Всякий человек – производное своего времени, и его особенности, черты есть прямое отражение тех условий, в которых он формируется, живет, действует. Философ древности в этой связи заметил: «Великий человек идет впереди своего времени, умный – рядом с ним, хитрый старается приспособиться и использовать его, а глупый становится поперек дороги». Виктор Петрович Поляничко принадлежит к той категории людей, которые, оставаясь порождением своего времени, оставили на крутом его повороте заметный след, обязывающий не только к бережному отношению, но и внимательному изучению, как бесценный опыт, оставленный потомкам.

    Мы поразительно беззаботны и небережливы к опыту людей, творивших наше недавнее прошлое, что уж там говорить о давнем. Эта беззаботность, по моему мнению, проявление наших нелучших национальных качеств – традиционная, в чем-то уже привычная недооценка роли личности в отечественной истории. В наших современных оценках и подходах не только мало что изменилось, но и приобрело еще более деформированный, уродливый характер. Очевидно, историки в будущем не смогут назвать другого такого времени, как наше, в котором с такой старательностью и рвением вот уже пятнадцать лет день за днем стремились бы так вытоптать, охаять и давнее, и недавнее в истории Отечества.

    Размышляя над этим, думается: какой бывает горькой и несправедливой судьба светлых, талантливых людей России, таких как Виктор Поляничко, оказавшихся в центре драматических событий отечества, на ее крутых поворотах. Только неправедными намерениями и чуждыми для России целями можно объяснить те многочисленные попытки, в которых пытались представить Б. Поляничко сторонником великодержавного шовинизма и защитником силовых решений, противником свободы и равенства наций, населяющих Россию.

    Людям, выполняющим определенный заказ, не было дела до того, какова была его истинная гражданская позиция, для них непонятным и неприемлемым было, что в основе выбора этого человека стояло лишь одно – помочь своему Отечеству, попавшему в беду. Им нет дела до того, что его первым публичным выступлением после приезда во Владикавказ было заявление: «Я приехал искать пути мирного решения конфликта, заверяю: по моей вине и по моему указанию в зоне конфликта не произойдет ни одного выстрела, не прольется ничья кровь».

    Когда я думаю о Викторе Поляничко, я думаю о том, как безгранично богата российская земля героическими личностями, теми, кто способен брать на себя ответственность за судьбу Отечества даже ценою своей жизни. При этом удивительный парадокс состоит в том, что эти личности являются порождением того строя и того образа жизни, которые стали категорически и безапелляционно отвергнуты в наше время.

    Линия сопричастности со своим народом определяла высокую ответственность Виктора Поляничко и являлась его наиболее сильной стороной как политика. Именно в силу этого качества он никогда не играл в политику, он жил в политике. Поэтому, когда многократно ныне слышишь, что политика – дело грязное, я думаю о Викторе Поляничко, и мне всегда хочется заметить: да, грязное, если цели и намерения неправедные и руки нечистые. Жизнь учит, что обычно нечистыми бывают политики, а не политика.

    Виктор Поляничко принадлежит к поколению детей войны и послевоенных лишений. Поколению шестидесятников выпала трудная судьба, оно испытало сложное и противоречивое гражданское становление. Как много было у этого поколения оснований для разочарования, утраты идеалов и веры, когда заморозили оттепель, вызванную XX съездом партии! Как мало оптимизма и надежд вызывало последние десятилетие эпохи Брежнева! А большие надежды и горькие разочарования, вызванные всеобщей эйфорией перестройки, а затем трагическим крушением СССР? И вопреки всему этому поколение В. Поляничко, ошибаясь и разбивая в кровь лбы, продолжало отстаивать перемены и все свои надежды связывало со страной. И не было ничего безрассудного, неосознанного в его последнем решении возглавить временную администрацию во Владикавказе. Решение было естественным продолжением тех поступков, которые он свершал всю жизнь: служил добру, защищал людей, попавших в беду. Это были всегда осознанные поступки человека, для которого принцип «кто же, если не я» был нормой, правилом жизни.

    Помню свою последнюю встречу с ним всего за неделю до отъезда на Кавказ. Мы встретились в Филевском парке в Москве, вблизи его дома, и говорили о предстоящей командировке. На мой вопрос о том, как опасна его миссия, ибо за ним идет охота, он ответил спокойно, обдуманно – конечно, опасна. Помолчал и добавил: «Риск – моя профессия последних лет, и если это случится, значит, не суждено мне умереть в домашней постели». Haш разговор в чем-то перекликается с его ответами на вопросы последнего интервью во Владикавказе 25 июля, опубликованного уже после трагической смерти. На вопрос корреспондента, является ли для него состояние риска привычным, он ответил: «Это состояние, где проявляются лучшие качества человека. Жить надо по-мужски, не как примадонна или ресторанный жучок. И если завтра со мною что-то случится, я знаю, что жил честно, и никто не упрекнет, что я кого-то предал». Так мог сказать только человек, который всю жизнь был не спокоен к бедам и трагедиям своей родины, своего народа. Виктор Поляничко был человеком, который жил согласно правилам совести, и ничего выше, дороже собственной чести и совести для него не было. И куда только ни приводили муки совести этого человека: в Афганистан и Азербайджан, Нагорный Карабах, Ингушетию и Осетию. Людям, подобным Виктору, с жизнью легче расстаться было, чем с совестью.

    Известный русский философ Иван Ильин был убежден, что судьба государства в немалой степени зависит от качества ведущего общественного слоя людей. Мечтая о будущей посткоммунистической России, он утверждал: «Главным ее делом будет создание патриотической политической элиты в составе преданных своей стране людей, национально чувствующих, волевых, готовых взять на себя ответственность за судьбу Отечества». Обращаясь к И. Ильину, хочу понять, оправдались ли его ожидания в нынешней России. Нет, не оправдались. Если внимательно и беспристрастно посмотреть, как формируется новая элита в последние 15 лет, то неизбежно приходишь к выводу, что она по своим качествам явно уступает прежней советской элите. Уступает прежде всего тем, что в составе советской элиты, к коей принадлежал Виктор Поляничко (ее называли чаще номенклатурой), было куда больше людей веры, а не корысти, людей, преданных своей стране, а не карьере. Раньше у номенклатуры на Маросейке или на Старой площади обычно спрашивали, что ты можешь сделать для страны, теперь элиту интересует только то, что очередная ступень в карьере может дать ей лично. Эти очевидные преимущества советской элиты были связаны с тем, что она была ближе к народу, чем нынешняя чиновничья бюрократия. И не просто ближе, а на 90 % формировалась из самого народа. И главное отличие между нынешней элитой и старой состоит в том, что сейчас из народа в элиту реальную вовсе не поступают.

    На примере жизненного пути Виктора Поляничко хотел бы оспорить одно распространенное мнение, что социалистический строй в своей кадровой политике превыше всего ставил идеологический фактор (это-де и стало причиной его гибели) и при выдвижении людей на руководящие должности учитывались не столько профессиональные качества, уровень знаний, профессиональная подготовленность, сколько преданность партии. Если представить обобщенный портрет политической элиты, к которой принадлежал В. Поляничко – по комсомольской ли, или партийной линии, то неизбежно выделяешь общие характерные для них черты. Прежде всего свойственное большинству рабоче-крестьянское происхождение – дети рабочих, крестьян-землепашцев. Конечно, по нынешним временам рабоче-крестьянское происхождение ничего кроме иронии вызывать не может,а между тем это действительно так. Не родственные связи, а нелегкий с ранних лет труд и личное упорство приводили этих людей в верхние этажи политической элиты.

    Общее для всех их было то, что все они прошли суровую школу жизни, истоки которой – в трудном военном детстве, активной, занятой многообразными заботами учебе в институтах (часто на вечернем отделении), где формировались характеры и взгляды на жизнь. Среди многих качеств, свойственных этому поколению, чувство Родины – служить Отечеству при всех испытаниях и невзгодах – оставалось наиглавнейшим и было для него единственным вознаграждением. Это качество помогло Виктору Поляничко и его единомышленникам и сослуживцам до конца нести свой крест в трудное время перемен – уходить, как капитаны с тонущих кораблей, или оставаться на поле боя до последнего патрона, защищая страну от грабежа и разрушения.

    Среди тех качеств, которые были присущи Виктору Петровичу Поляничко, обращало на себя его постоянное стремление к самообразованию. Это качество было одновременно и проявлением его природной любознательности, присущей ему постоянной неудовлетворенности в познаниях, и в чем-то следствием его трудного детства и юношества, когда приходилось овладевать знаниями с опозданием, рассчитывая лишь на собственные силы. А неизбежные препятствия и барьеры жизни формировали не только характер, но и беспредельную работоспособность. При этом он не был академическим книжником-буквоедом, ибо не в меньшей мере пополнял свои познания широким кругом общения с людьми науки, литературы, искусства. Это общение с талантливыми людьми необычайно обогащало его от первоисточников.

    Челябинский период его деятельности отмечен широкой известностью уральских поэтов Бориса Ручьева и Людмилы Татьяничевой, Михаила Львова и Валентина Сорокина, скульптора Льва Головницкого и дирижера Семена Эйдинова. Их влияние распространялось не только на Поляничко, но и на каждого, кто тогда жил и работал в Челябинске. Как вожак областной комсомолии, он понимал, как важно было создать такую духовную атмосферу, которая воспитывала, оказывала свое воздействие на молодежь. Сколько тогда было в Челябинске центров культуры, несущих молодым тепло жизни, пробуждающих мысль и веру в людей и себя. Дом пионеров (где теперь на стене чугунная доска с именем В. Поляничко), областная публичная библиотека, оперный и драматический и кукольный театры, ТЮЗ, Дворец спорта, дворцы культуры ЧТЗ, металлургов и железнодорожников... Все они были теми молодежными центрами, где верховодил Виктор Поляничко и его молодая гвардия.

    У Виктора Петровича был необыкновенный талант организатора. Он умел объединять молодежь вокруг себя, направлять на добрые дела. И так было не только в Челябинске, но и в Оренбурге, Орске, Магнитогорске – везде, где ему довелось работать. Оттого и сегодня он остается рядом со своими современниками-единомышленниками, продолжает жить и творить в делах общественного фонда «Будущее Отечества» им. Виктора Поляничко. Фонд его имени в Москве, молодежные фонды В. Поляничко в Ростове-на-Дону, Оренбурге, Орске, Челябинске, Магнитогорске стали широко известными своими добрыми делами среди молодежи, так нужными современной России.

    С творческими работниками нельзя было просто общаться, как теперь принято говорить, с ними нужно было дружить, быть для них интересным собеседником. И он это умел и любил. Мне довелось всего один месяц быть с ним на курсах повышения квалификации в Академии общественных наук в Москве. И за этот месяц мы с ним встретились с Робертом Рождественским и Николаем Доризо, Анатолием Сафроновым и Михаилом Алексеевым, Пахмутовой и Добронравовым, Кобзоном и Фельцманом... Не стану всех перечислять. Причем встретились не на официальных концертах и встречах, а в дружеских домашних условиях, где можно было поговорить по душам, где он всегда был самым внимательным и располагающим собеседником. Эти встречи, как правило, имели продолжение, и все, о ком я упомянул, посетили, и не один раз, в те годы Оренбург, где тогда жил и работал В. Поляничко.

    Виктор Поляничко любил свою страну, родную землю. Пройдя по всему Уралу от его истоков, он в своей книге «Река жизни» с восхищением и благоговением сына своего Отечества пишет о красоте и богатстве природы России. Появление этой книги неслучайно. Виктор Поляничко – человек, не раз смотревший смерти в глаза, был тонким лириком, воспринимавшим все происходящее через свое сердце, через струны души. В своей книге он с восхищением и теплотой цитирует любимую поэтессу, с которой дружил до последних дней, Людмилу Татьяничеву:

    Мы разучились по лесу бродить,
    Забыли трав певучие названья.
    И солнце перестало нас будить,
    Входя бочком в подоблачные зданья.

    Но не меньше он любил те города, где жил и работал, где немало вложил своего труда вместе с комсомолией. Так было в Гае, который он строил от первого колышка. Так было и в Орске. В своих записках он с волнением вспоминает: «Иногда, проезжая около Преображенской горы, я просил шофера Павлика Федосеева: “Давай заберемся, посмотрим в глаза своему городу”. По яшмовым камням мы, как по ступенькам, поднимались на самую высокую точку. Под нами тихо работал, вспыхивая огнями электросварок, родной город. Прямо перед взором громоздились трубы никель-комбината, чуть дальше – завода цветных металлов... Левее, вдоль поймы Урала, пестрели желтые кварталы – бывшие поселки... Хорошо и полезно иногда вот так сверху всмотреться в город своей юности. Это был наш любимый город, где каждый из нас строил свое будущее».

    «Моя любимая река – Урал, – пишет он, – много лет она рядом: у дома, у сердца». С волнением рассказывает свои впечатления о ее истоках: «Туманное утро нашло нас в зеленой долине... Лесничий повел нас к истоку. Под ногами хлюпает вода. Прыгали с кочки на кочку. Под мощным кустом ольхи в окружении трех берез – исток. Здорово, что Урал берет начало из родника. Да, да, из родника, а не из болота, как читал где-то. Родник бугрится вулканчиками, из-под корней и плоской каменной глыбы бьет незамерзающий ключ. Такова колыбель Урала». Невольно снова вспоминаются стихи Л. Татьяничевой:

    У любого потока
    Свои родники,
    Если нету истока,
    То нет и реки.

    Любимая навсегда светлая комсомольская юность... О ней он не мог говорить без волнения. В ней В. Поляничко прошел все – от самой первой до самой высокой ступеньки, от первички до ЦК комсомола. Он любил это племя. Писал с нескрываемым волнением: «Сильное орлиное племя комсоргов. Как это серьезно и ответственно, когда двадцатилетний парень или дивчина руководят молодежным коллективом в сотни, тысячи человек. Комсоргу доверяют судьбы ровесников, он представляет их интересы, защищает, отстаивает их права, выступает от их имени. Это высокое, строгое и радостное чувство – быть вожаком, вести за собой людей».

    Все то, к чему готовила В.П. Поляничко суровая практика жизни на этапе его наивысшей профессиональной и моральной зрелости, нашло свое применение в тех драматических и трагических событиях отечественной истории, когда возникли так называемые горячие точки, начались кровавые национальные междоусобицы и войны. Время потребовало политиков, специалистов в области социальной и национальной конфликтологии, профессионалов по умиротворению острых национальных конфликтов. В.П. Поляничко всем своим жизненным опытом, воспитанием и образованием, практикой комсомольской, партийной, государственной деятельности был подготовлен, чтобы стать политиком-профессионалом в области национальных отношений.

    Это был тот самый, к сожалению, нечастый случай разумного кадрового решения, которое учитывало жизненную школу интернационализма, которую прошел Виктор Петрович в детстве, юношестве на юге России, в зрелом возрасте – на Урале. Тот, кто жил и работал в Челябинске и Магнитке, Оренбурге и Орске; кто познал и понял, кем и как создавался промышленный потенциал страны; кто строил Челябинский тракторный, Магнитогорский металлургический, Гайский рудообогатительный комбинаты, тот не мог не стать интернационалистом. Для Поляничко и большинства из нас, выросших или долго живущих на Урале, страна разделялась не на русских и украинцев, татар, башкир и евреев, армян и азербайджанцев, грузин и абхазов, а на людей умных и дураков, добрых и злых, порядочных и мерзавцев. Именно это, как я думаю, помогло В. Поляничко как политику правильно определиться в своем отношении к широкому движению за суверенитет наций и народов, населяющих СССР еще на рубеже 80–90-х гг.

    Еще тогда он придерживался той позиции, что в этом естественном движении наций приоритет должен принадлежать суверенитету личности независимо от национальной принадлежности. Тогда, в самом начале националистического безумия, когда, как грибы после дождя, появлялись многочисленные республиканские региональные политики, лидеры, вожди, одержимые жаждой власти, а одураченная ими многотысячная толпа на площадях требовала лишь одного – отделения, он в своих выступлениях, беседах, встречах утверждал, что простому человеку это отделение принесет лишь обездоленность, нищету и трагедии.

    В.П. Поляничко принадлежал к тем немногим политикам, кто понимал, что многонациональность нашего Отечества может быть величайшим богатством, а может стать и величайшей трагедией, если возобладают деформированные ошибочные представления о суверенитете, о федерализме. В своем последнем интервью 25 июня во Владикавказе, опубликованном во многих газетах уже после его смерти, он с горечью говорил о том, что мы, считая себя диалектиками, оказались не готовыми, чтобы вовремя оценить те глубокие противоречия и конфликты, которые вызвала официально провозглашенная суверенизация страны. Произошло, отмечал он, самое наихудшее, когда многочисленные нации оказались заложниками честолюбивых политиков, властолюбивых лидеров и вождей.

    Постоянно подчеркивая приоритет интересов личности любой нации, В.П. Поляничко последовательно отстаивал позицию, что в тех противоречиях и конфликтах, которые стали очевидными и затяжными, мудрость здравой политики должна сводиться к тому, что нации сами должны решать свою судьбу, руководствуясь интересами простого человек, без всякого вмешательства со стороны. «Я верю, – утверждал он, – в народную дипломатию, я верю в народную мудрость».

    Прошлое не может давать советы настоящему, оно способно только предостерегать. Мои заметки о Викторе Поляничко, человеке и гражданине России, – это попытка нарисовать образ одного лишь представителя того поколения, которое составило целую эпоху в истории нашего Отечества. Эту историю нельзя замалчивать, нельзя отвергать, ибо она является нашим бесценным достоянием, главным связующим звеном времен и поколений. Без этой органической связи настоящего и прошлого не может быть ни мира, ни согласия в нашей многострадальной стране.

    Книга «Виктор Поляничко: жизнь и судьба».

    Оренбургское книжное издательство, декабрь 2006 г.

    Лев Толкунов – это личность

    Масштаб личности человека измеряется размерами его дел, тех, что ему удалось свершить, и памятью, которую он оставляет после себя. Не приемлю весьма распространенное сегодня мнение, что многие наши беды от того, что нет у нас личностей, способных вершить большие дела, вести за собой людей. Не приемлю, ибо убежден: личностями не рождаются, личностями становятся в деяниях больших, значимых для народа, страны. Лев Николаевич Толкунов был личностью, ибо способен был взять на свои плечи дела и заботы государственной значительности, даже ценой собственных жертв, утрат.

    Мое личное знакомство и последующее общение с Львом Николаевичем относится к трудному периоду начала его деятельности в агентстве печати «Новости» (АПН). Волею судьбы осенью 1975 г. оказался я в Москве в аппарате ЦК КПСС в роли заместителя заведующего отделом пропаганды. Будучи человеком из дальней уральской провинции (из Челябинска), чувствовал я себя поначалу в столице весьма и весьма неуютно, просто прескверно. Быть чиновником в высшем партийном аппарате без опыта и навыков, без связей тяжко.

    Случилось так, что сферой моих забот на Старой площади, определенных сверху, стала международная информация, к которой я меньше всего был тогда расположен и подготовлен своей предшествующей вузовской и партийной деятельностью в Магнитогорске и Челябинске. Главным механизмом агитпропа ЦК КПСС в его международных делах было АПН, громоздкая и малоэффективная информационная структура, призванная заниматься контрпропагандой и пропагандой советского образа жизни за рубежом. В журналистских кругах злые языки утверждали, что пропагандистский КПД АПН был на уровне паровоза, как бы теперь сказали, ниже плинтуса.

    На перепутьях АПН мы и встретились. Помню, как в один из дней начала 1976 г. ко мне в кабинет на третьем этаже известного всем десятого подъезда ЦК КПСС зашел человек с доброжелательной улыбкой и умными, с хитринкой глазами и сказал: «Я Толкунов, а вы, как мне сказали, – мой партийный куратор, будем знакомиться и вместе работать». Так началось наше знакомство, превратившееся затем в доброе товарищество и дружбу на все годы, которые были ему отпущены.

    Распространено было несколько версий по поводу перехода Л.Н. Толкунова в АПН. Одна из них сводилась к тому, что нужно было попридержать не в меру возросшее в то время общественное влияние газеты «Известия». Она не лишена была оснований, ибо все понимали, что в табели о рангах и званиях АПН, конечно, стояло ниже «Известий», и переход этот не был ни поощрением, ни повышением по должности. Говорили тогда и о том, что перемены в АПН – результат интриг в верхнем партийном эшелоне. Назначение Л.Н. Толкунова сопровождалось решением ЦК КПСС, где говорилось о неудовлетворительной деятельности АПН и необходимости его реорганизации. Причем принято оно было в большой тайне без участия Агитпропа и в отсутствие главного идеолога партии – М.А. Суслова (он был в отпуске) и подписано А.П. Кириленко.

    Думаю, что Лев Николаевич был больше меня осведомлен о причинах своего нового назначения. Однако надо было совсем не знать Льва Николаевича, чтобы ожидать, что он будет сетовать по поводу своей судьбы и рассказывать на всех этажах Старой площади о происках – то ли Лубянки, то ли ближайшего окружения Л.И. Брежнева. Он был из той категории людей, которые никогда не жалуются и никогда ничего для себя не просят.

    Миссия Л.Н. Толкунова была малоприятной еще оттого, что с новым назначением ему одновременно был высочайше вручен список с фамилиями работников главного эшелона АПН из числа заместителей председателя, обозревателей и заведующих корпунктами в некоторых странах, подлежащих обязательному увольнению. Говорю об этом, ибо я тоже имел копию этого списка – на случай обращения в ЦК КПСС с апелляцией. Мне вручил этот список, как я уже упоминал, тогда секретарь ЦК КПСС по пропаганде М.В. Зимянин, заметив при этом, что он обязателен к исполнению, но он не может объяснить его происхождение. Не знаю, получил ли Л.Н. Толкунов это объяснение, но точно знаю, каких моральных и физических затрат это ему стоило.

    Одна из особенностей этого списка (во многом объясняющая его адрес) состояла в том, что в перечне фамилий (их было несколько десятков) в своем большинстве были наиболее способные и известные работники АПН.

    Я намеренно уделил истории с назначением Льва Николаевича в АПН столь много внимания, чтобы сказать, каким горьким был его «апеэновский» хлеб и какой трудной была судьба этого человека. Для меня же это было время становления в Москве, и я благодарен судьбе, что оно было связано с Л.Н. Толкуновым. В наших взаимоотношениях того времени я, конечно, больше получал от него, чем отдавал. Исполнение же своих кураторских функций, учитывая место своего пребывания на Старой площади, сводил лишь к принципу «не навреди, а если можешь – помоги».

    Многое из того, что случается с нами в жизни, нередко бывает предопределено заранее, свыше. Лев Николаевич не мог знать тогда, что, передавая мне то, что он познал и приобрел в своем недавнем «известинском» прошлом, он помогал мне понять, что такое главный редактор и какими качествами, профессиональными и человеческими, он должен обладать. Ни мне, ни ему неведомо было, что в будущем – мне раньше, ему позже – придется воочию познакомиться с удивительным феноменом в советской журналистике под названием «Петр Алексеев». Феномен его состоял в том, что в роли главного редактора он прошел последовательно, одну за другой, по восходящей, не отвлекаясь ни на что другое, три известные центральные газеты – «Сельскую жизнь», «Советскую Россию» и «Известия» и оставил после себя в каждой из них лишь руины. Это был человек с очень небольшим профессиональным потенциалом, но очень способный царедворец, изощренный тактик в сфере «чего изволите», сумевший пропагандистскую показуху возвести в стиль газеты и тем снискавший высочайшее доверие руководства ЦК КПСС. В то время, о котором я веду речь, он разрушил «Советскую Россию», довел ее до уровня заурядной стенной газеты и отправился по велению ЦК реформировать «Известия», чтобы вытоптать все то, что так терпеливо и многотрудно выращивал и сохранял в ней после Аджубея Лев Николаевич Толкунов. Довольно быстро он превратил «Известия» в нечто неузнаваемое, с броскими заголовками, набранными огромным шрифтом, с призывами по типу заборных лозунгов вроде: «Борьбе против яловости в животноводстве – все силы советского актива!», «Весеннему севу – достойную всенародную встречу!» и т.п.

    Что происходило в это время в душе Льва Николаевича, знал только он да, быть может, его близкие в семье, когда у него не выдерживало сердце. Я же это смог понять только тогда, когда неожиданно для себя волею ЦК КПСС стал в апреле 1978 г. главным редактором газеты «Советская Россия», которая еще не пришла в себя от недавних преобразований П. Алексеева.

    Не сомневаюсь, известинцы еще напишут о многих профессиональных и человеческих качествах Льва Николаевича как главного редактора с большим знанием, чем у меня. Они, его соратники, которых он оберегал и ценил, рискуя и жертвуя всем, что имел, подбирал поштучно самых способных и талантливых, знали, что для Толкунова самый главный человек в газете – журналист, творческая личность. Я же скажу только о том, что понял, что открыл для себя в Л.H. Толкунове, когда сам вкусил и горечь, и сладость хлеба главного редактора газеты.

    Согласен с теми, кто считает, что звездное время Льва Николаевича – это годы его работы и жизни в газете «Известия». Может быть, это и небесспорно, но, я думаю, все, что предшествовало его приходу в «Известия» в 1965 г. – и фронтовые годы, и годы работы в газете «Правда», в ЦК КПСС, лишь формировало его как личность, способную во всем многообразии своих способностей и качеств, накопленного профессионального и общественного опыта проявить себя с полной отдачей в роли главного редактора. Я нисколько не преуменьшаю все то, что сделал Лев Николаевич, чего достиг, как проявил себя до прихода в газету «Известия». Но я не могу назвать другую должность, где бы требовалось так много в познании различных областей общественной жизни, в обладании разнообразными способностями и качествами, как должность главного редактора.

    Среди многих качеств Льва Николаевича как главного редактора я на первое место ставлю его гражданскую позицию, ибо убежден – без нее все другие его особенности и качества мало чего бы стоили. Известно, что в повседневной жизни главных редакторов разделяют на смелых, способных на серьезные поступки, и робких, трусливых, полностью зависимых от сильных мира сего. Утверждают нередко, что нет смелых журналистов, а есть смелые главные редакторы. Не отказывая в справедливости этих мнений, не могу не заметить, что в них есть некоторое упрощение.

    Не знаю, согласятся ли со мной, но понятие «журналистская смелость» имеет мало общего с бесшабашным, неосознанным разовым проявлением мужества. Это мужество совсем другого рода. Как главный редактор, Лев Толкунов должен был всякий раз не просто преодолевать себя, свой собственный страх, слабость, но и совершать поступки, за которыми стояла вся его жизнь с пониманием того, что он в ней отстаивал, а что осуждал и не принимал. Он не мог поступать иначе, потому что был из той категории людей, теперь уже совсем редкой в нынешней жизни, для которых всегда было важно не только как живешь, но и для чего живешь.

    Книга «Дважды главный».

    Москва, изд-во «Русская книга», 2005 г.








    Главная | Контакты | Прислать материал | Добавить в избранное | Сообщить об ошибке