Загадки госпожи стоимости

Термин этот коварен, поскольку звучит как самое обыкновенное русское слово, из тех, что осваиваются уже в детстве. Стоимость – это ведь то же самое, что и цена, правда? Оно ведь обозначает, сколько тот или иной предмет «стоит», сколько нам надо за него заплатить, разве нет? Ну да, ну да. Но все-таки не совсем.

Есть такая смешная теория, что командная экономика восторжествовала на некоторое время именно в России потому, что в русском языке это слово – «стоимость» – имеет иное, слишком узкое по сравнению с основными европейскими языками, значение.

Еще мы все знаем забавное слово «себестоимость». То есть во сколько обошлось нам изготовление чего-нибудь. Цена как бы «без накрутки». Все мы слыхали когда-нибудь, что «себестоимость водки», например, смехотворно мала и потому именно на ней такие деньги делают… Собственно, эта самая «себестоимость» подходит очень близко к смыслу экономического термина «стоимость». Близко, но не вплотную. Поскольку термин был придуман все-таки для командной экономики, в которой предпринималась попытка отделить производство от товарно-денежных отношений.

В более широком смысле «стоимость» – это некое качество товара или услуги, которое делает их ценными для потребителей. И, кстати, одно из важнейших предназначений денег – стоимость как раз измерить. «Стоимость» – совсем не то же самое, что цена, которая может очень сильно колебаться в зависимости от великого множества субъективных факторов, но прежде всего от колебаний спроса и предложения.

Но вот тут-то вдруг выявляется проблема уже семантическая и, возможно, даже психолингвистическая. Ведь язык, эта самая «лингва», он не только отражает реальность окружающего мира, но и влияет на нее. Как мог народ, в чьем сознании понятия «стоимости», «цены» и «ценности» так прочно разделены и, соответственно, перепутаны, принять капитализм? (Впрочем, можно утверждать и обратное – что раздельность, обособленность этих терминов в народном сознании есть производное от затянувшегося на столетия рабства и, следовательно, недоразвитости товарно-денежных отношений.)


По-английски между тем все эти три понятия обозначаются одним словом – «value» (по-французски – valeur, по-немецки – Wert), и во всех этих языках они обозначают также и «ценность». В смысле – не только «драгоценность», но и жизненные «ценности», в том числе и духовные.

Если разобраться с этимологией, то понятно, о чем речь: о том, что в результате человеческой деятельности тот или иной предмет или услуга обретают некую ценность, становятся «ценными» для людей. Экономические отношения в каком-то смысле – это как раз и есть производство и обмен такими ценностями, обмен «стоимостями». В ходе этого обмена с помощью денег определяется цена, которая меняется в соответствии с изменчивым балансом спроса и предложения. Это, если хотите, своего рода «курс» обмена товаров и услуг друг на друга, который постоянно колеблется.

Кант противопоставлял в произведенном человеком продукте Wuerde («достоинство») и Preis («цена»). Но он же предлагал и еще одну категорию – «Affektionspreis» – то есть что-то вроде «эмоциональной цены», ценностной стоимости. Великий философ заметил очень важную вещь – неисчисляемые стоимости не только иногда не «подчиняются» материальной стороне, но и, напротив, могут вносить непредсказуемые коэффициенты в товарно-денежные отношения. Напомним, что Маркс считал, что, наоборот, искажение, «извращение» идет от объективной, абстрактной ипостаси денег.

Однако неудача, постигшая Маркса при попытке стоимость подсчитать, показать, как она трансформируется в рыночную цену, подтвердила, насколько сложна зависимость между Wuеrde и Preis. Ведь надо как-то учесть и бывшие, так называемые «мертвые» стоимости, ставшие капиталом! Стрелы для добычи меховых шкурок-кун кто-то когда-то тоже изготовил – их же тоже нужно подсчитать! Металл для станков кто-то добывал, вез куда-то, плавил… Это все тоже надо как-то принимать в расчет, но как? Маркс, как известно, полагал, что в капитале сконцентрирована все та же украденная капиталистами прибавочная стоимость, выработанная прошлыми поколениями рабочих.

Но как насчет организационных талантов управляющих? И интуиции успешного предпринимателя, не говоря уже о стоимости, о цене самих денег – их же надо одолжить, и кто-то должен ими рискнуть… Всё это Маркс или, по крайней мере, марксисты считали чем-то неважным, несерьезным, они полагали, что централизованный государственный контроль как-то это все заменит, Госплан с Госснабом все рассудят, все запланируют, все распределят – лучше всяких капиталистов… Не нужны народу паразиты-посредники! А потому ни в какие формулы добавленной стоимости их можно не включать. Все равно конъюнктура рынка все перевернет, а она в свою очередь зависит от огромного числа факторов. В том числе других стоимостей – цен, взаимодействующих, играющих на рынке, определяющих баланс спроса и предложения в каждый отдельный момент.

Разумеется, Маркс, блестяще одаренный и образованный человек, не мог этого последнего обстоятельства не понимать. Но он предположил, что в идеальных условиях сбалансированного спроса и предложения прибавочную стоимость можно будет вычислить. Однако его расчет – в третьем томе «Капитала» – вызывает большие сомнения и, по большому счету, совершенно ничего не доказывает.








Главная | Контакты | Прислать материал | Добавить в избранное | Сообщить об ошибке