НАРОД Создав «Общероссийский народный фронт», Путин объявил символическую ...

НАРОД

Создав «Общероссийский народный фронт», Путин объявил символическую запись в народ. Кто входит в ОНФ – входит и в народ Путина.

Решения принимать в ОНФ отдельных людей не было в первоначальном плане – заявляли, что во фронте будет только коллективное членство. Обычно Путин не любит экспериментировать с тем, чего не знает, а в Национальном фронте ГДР индивидуального членства не было. Но Путин пошел на принятие индивидуальных членов. Этот отказ от прежней концепции большинства еще сильнее удаляет ОНФ от прежней путинской идеи – страны-государства. В декларации о Народном фронте слова «государство» нет вовсе, что небывало для путинских документов такого рода – народ есть, а государства нет.

Путин выбирает СЕБЕ народ

Зачем вдруг Путину понадобился народ, которого нет в его государственном космосе? Он ведь не случайно избегал этого слова, используя его очень редко, в ритуально-торжественных случаях. Путин народ недолюбливает. Как он сказал однажды Немцову приватно про гимн России: «Какой народ, такие и песенки».

Народ для Путина в реальности – лишь население. Это он закрепил в русском политическом дискурсе «население» как СОБИРАТЕЛЬНОЕ имя для граждан Российской Федерации. Принимая индивидуальных граждан в ОНФ, население принимают в народ.

В прежнем космосе Путина народ удален от политики. Всякое вторжение народа во власть – вещь опасная: то революция, то съезд народных депутатов, то народная война. Но теперь Путину политически понадобился народ, отдельно от государственной оболочки. Почему и для какого использования, ему еще непонятно. Зато началось конструирование и пополнение народа. «Народ» заселяют населением.

Народ для Путина в реальности – лишь население. Это он закрепил в русском политическом дискурсе «население» как собирательное имя для граждан Российской Федерации. Принимая индивидуальных граждан в ОНФ, население принимают в народ.

Народный фронт это организация, посредством которой население в индивидуальном порядке, группами и предприятиями, то есть коллективами бюджетно зависимых лиц, принимают в народ.

Принимают «на общих основаниях». Эта формула означает снижение статуса принятых в ОНФ организаций и тех, что примут в дальнейшем. Путин говорит им: иерархий не придумывайте – ваше место в ней определю один я!

Все люди, вступающие в ОНФ, принимают программу действий в пользу России. Это усиливает путинский позитивный тон – дескать, у нас все в порядке! Путин все чаще настаивает: хватит бурчать, все у нас хорошо! В кризис мы все сделали великолепно, все почти угадали; кто там бурчит? Медведев бурчит и бурчит о дефектах системы. Отличный контраст: одинокий ворчун Медведев и позитивный Путин – всегда с народом. Власть позитива пресекает спор. Признав авторитет Путина, член ОНФ отказывается от дебатов. Вступающему в ОНФ не о чем спорить с Путиным. Да и незачем. Вот и Медведев не спорит, и авторитет он признал.

Эта новая логика еще не достроена. Самое важное в ней – перевернутый выбор, выбор властью себе нового народа. Пока идет предварительное номинирование в члены народа. Вступившие в ОНФ прошли праймериз и включены в списки. Итоговый народ, по обычаю власти, определится через исключенных – тех, кого вычеркнули из списков. Народ определяется через исключение не- и антинародных лиц. Власть исключать – и есть высшая власть. Ею мы контролируем рубеж, границу…

Линию фронта.НЕФТЯНАЯ ЗАВИСИМОСТЬ?

Почему Россия – НЕ PETROL STATE

Почему ошибочно называть Россию нефтяным государством? По определению нефтяное государство – то, чья государственная система архаична и для сохранения которой правительство тратит доходы с продаж нефти и газа. Есть сверхдоходы – и глава государства продлевает свое существование во власти, делая дорогостоящие подарки населению. Когда сверхдоходы кончаются, команда теряет власть.

По отношению к России эта гипотеза очень соблазнительна. Имея дело с властью, которую считали ничтожной, а она вдруг оказалась сильной, да еще эта власть пахнет нефтью, соблазнительно утверждать, что речь идет о нефтегосударстве.

Понятие petrol state подразумевает государство, которое получает большую долю средств за счет добычи и экспорта нефти и газа, но при этом отличается слабостью государственных институтов и авторитарным режимом. Пока никем не доказано, что в России вообще есть государственность, отделимая от схемы доступа к ренте, нефтяной или сырьевой.

Известен «1-й закон петрополитики» Фридмана, согласно которому уровень демократии стран обратно пропорционален ценам на нефть. (Доказательств этому нет, не считая идеологизированных рейтингов Freedom House.)

Понятие petrol state подразумевает государство, которое получает большую долю СРЕДСТВ за счет добычи и экспорта нефти и газа, но при этом отличается слабостью государственных институтов и АВТОРИТАРНЫМ режимом. Пока никем не доказано, что в РОССИИ вообще есть государственность, отделимая от схемы доступа к ренте, НЕФТЯНОЙ или сырьевой.

ШАНТАЖ расщеплением

Как устроены были доходы Российского государства во второй половине 1990-х годов, когда его расходы финансировались помощью МВФ? Несомненно, Россия, не получала бы стабилизационных кредитов от МВФ, если бы критерии фонда строго выдерживались. Россия, тем не менее, получала значительные суммы. (Кстати, заложившие основу для формирования в будущем двух раздельных схем финансирования – общества и его правящей элиты. Последняя перешла на теневую ликвидность при освоении кредитов МВФ.)

Под что правительство Ельцина получало довольно большие кредиты? Почему под эти долги росли российские ценные бумаги, а на их рост ориентировались игры азартных инвесторов? Нефть не была этим залогом. Промышленность и банки сдулись. Земля не стала этим залогом. В России до сих пор нет земли, в точном смысле находящейся в частной собственности бесспорно. Тогда что же?

Деньгами МВФ заливали российские ядерные активы и ракетно-пусковые шахты. Команда Ельцина прекрасно сыграла на ядерных страхах США. Ядерный страх и был реальным обеспечением кредитов МБ и МВФ.

Боялись не пуска ракеты в направлении США – боялись выхода расщепляющихся материалов, кадров и ноу-хау российских ядерных сил на рынки третьего мира. Как это сделали Пакистан и Северная Корея для Ирака, Ливии и т. д.

Тогда не было обвинений России в petrol state. Но едва ли это была респектабельная форма получения денег. Ядерное запугивание – очень плохой залог. Чтобы продолжать извлекать из него выгоду, стране пришлось бы нагнетать страхи (с риском разделить судьбу Саддама Хусейна). Шантажируя США своей невменяемостью, Москва теряла способность контролировать территорию и место на мировых рынках. Ликвидность России целиком зависела от западных займов, но МВФ не бездонен, и не бездонно терпение стран-руководителей.

Итак, Российская Федерация давно ищет путь простого извлечения ликвидности из внешнего мира. Этот поиск определил мышление и построение российской власти. Оставаясь нерешенной, задача перешла к Путину. Он искал надежную схему построения государства и его финансирования. Искал вместе с коллегами по команде, мастерами построения коммерческих и посреднических схем. Вместе с низкими ценами на нефть Путин 2000 года получил на руки советский нефтегазовый комплекс, но тот был крайне неоднороден.

Представим, что Путин решился бы реализовать вариант Чавеса или нефтяных диктатур Центральной Азии. Ему пришлось бы строить неустойчивую диктатуру в очень неудобном месте. Petrol state – это не только популизм, основанный на легких доходах, но и содержание государственного аппарата, силовых структур с подконтрольностью их комплекса тем, кто торгует нефтью. Путину пришлось бы выбирать между деньгами на репрессивный аппарат и деньгами на народ. Денег и на то и на другое не хватило бы – государства не было вовсе, а страна велика, мы не Казахстан. Ему пришлось бы срочно профинансировать контроль над территорией – для чего отсутствовали кадры и средства. Остатки советской машины были слишком слабым пунктиром реальной власти.

А без контроля над территорией нельзя строить petrol state – сразу возник бы спор, чья это НЕФТЬ и чьи доходы. Доходы надо было ПУСТИТЬ внутрь системы, не теряя их целиком. Погрузить предательски ненадежную региональную БЮРОКРАТИЮ в море денежных выгод и предоставить ей строить ВЛАСТЬ – отняв, однако, у нее всякую финансовую самостоятельность.

А без контроля над территорией нельзя строить petrol state – сразу возник бы спор, чья это нефть и чьи доходы. Доходы надо было пустить внутрь системы, не теряя их целиком. Погрузить предательски ненадежную региональную бюрократию в море денежных выгод и предоставить ей строить власть – отняв, однако, у нее всякую финансовую самостоятельность.

Решить эту задачу в тогдашней России можно было лишь танками. Путин решает ее иначе – бюджетными трансфертами, так устроенными, чтобы коалиция выгод в целом совпадала с местным истеблишментом. Для этого средства должны были быть значительными и регулярными. Губернаторы не поверили бы разовой премии. Они должны были увидеть, что перед ними открывается перспектива. Ведь проблемой регионального истеблишмента была и лояльность населения, им надо было что-то дать; а это «что-то» откуда-то взять.

Схема Путина давала им такую возможность. Местные политические вожди получали в свои руки – намного раньше, чем это могла обеспечить местная экономика, – инструмент умиротворения масс, а с другой стороны – личной выгоды. Два эти фактора так славно сцеплялись между собой, что со временем склеились намертво. Появился тип политического тяжеловеса, уверенного, что при поддержке федерального центра он всегда сможет кормить население и, что немаловажно, в общем потоке ресурсов получит и свою львиную долю.

Власть, выступая в роли суверенного (и безальтернативного) участника рынка, ПРОДАЕТ нефть и газ как эманацию ее тождества территории.

Но это не petrol state.

Принципиальное отличие России от нефтегосударств там же, где и формальное сходство, – в слабости государственных институтов: институты России действительно слабы, слабее некуда. Это так часто повторяли, что уже не спрашивают – действительно ли эти институты находятся там, где висят их вывески? Не действуют ли реальные институты в совершенно других местах? Можно ли назвать авторитарным политический строй, где центральная власть не производит авторитаризма, а является его потребителем? Наш авторитаризм симулируется местными бюрократиями. Они изображают покорность, и возникает чувство, будто власть чрезвычайно сильна. Ведь если не споришь с силой, значит, ее боишься, а раз боишься, значит, она сильнее.

Сила Путина производна от дисциплины, но не он сам и не центр дисциплинировал эти режимы. Путин приобретает у них знаки покорности, имеющие точную цену в деньгах, в межбюджетных трансфертах с широкими взглядами на их целевое использование. Губернатор, который завел собственный бизнес – молодец, он делает то, что надо; это не коррупция. Власть, конечно, приказывает местным боссам, но не раньше, чем выяснит, что они на самом деле исполнят. И только уяснив последнее, отдает приказ.

Так нефть и газ создали место для централизованного контроля – теневого, но действенного. Банки и финансовые центры у нас не места, где финансы аккумулируются, а места, где в финансы конвертируют связи с полезными людьми. Центр не может ничего навязать, у него нет таких сил, он вынужден торговать, что-то продавая. И центральная власть продает – первым нефть и газ, вторым участие в доходах и выгодах, а третьим, что, возможно, всего важнее, продаются связи – связи, влияющие на власть и ею самой являющиеся.

Власть, выступая в роли суверенного (и безальтернативного) участника рынка, продает нефть и газ как эманацию ее тождества территории.

Но это не petrol state.








Главная | Контакты | Прислать материал | Добавить в избранное | Сообщить об ошибке