ЯРОСЛАВЛЬ Авиакатастрофа нормы Медведев искал в...

ЯРОСЛАВЛЬ

Авиакатастрофа нормы

Медведев искал в государстве норму. Для этого он в городе Ярославле, на гербе которого изображен геральдический медведь – «животное умное, но осторожное» ©, учредил мировой политический форум и сам его открывал. Дискуссии в Ярославле всегда вертелись вокруг темы «стандартов демократии» и ее норм.

Медведеву виделись безличный здравый смысл, правовой стандарт и границы – куда идти, куда не идти? Куда должно, куда опасно? Какого условного «Ходорковского» впредь еще можно арестовать, а какого нельзя? Требовалось восстановить ясность границ возможной власти. Требовалась реабилитация нормы, с оценкой искаженного и упущенного. Коррупция? Это оплошность, которую можно исправить. Тут-то и двинемся к модернизации, тут-то и встанет Государственность во всей красе, в его комплексном величии и цельности.

Работа Медведева над ошибками Путина означала, что он – корректор и пришел готовить путинскую систему к тотальной кодификации. У Путина слово «нормальное» – вне политики, норма как цель им не ставилась. «Нормально» у Путина значит «как всегда». Избежать той или этой угрозы, уйти от того или другого страха – где уж тут норма! Перейдя в последние годы президентства к попыткам нормализации, Путин немедленно наворотил нелепостей. Нелепости 2006–2007 годов сводились к вопросу: вот куча денег, и надо придумать, как их правильно тратить. Прежде мы все экономили, но пора и о приятном подумать. Тут-то госкорпорации стали создаваться одна задругой. Путиным все это мыслилось как желанный мир, переход от полевой жизни на комфортный бивуак. Басаева убили, страна едина, пенсионеров кормим – куда переходим теперь? Идеологией Путина был транзит, переходностью искупалось все. Россия – переходное состояние; о демократии подумают наши внуки.

Демократия Путина – это норма, резервируемая на будущее. Когда в России, как в Америке, будут две партии и в обеих все станут решать солидные богатые люди. Все это потом, не скоро, когда мы отойдем от края пропасти. Но разве нас всех, и власть в особенности, не кормит жизнь на краю? От парадоксов Путин обычно отмахивается.

Медведев систематизирует путинскую систему вопреки ее желанию и остаткам свободолюбия. Систематизировать – значит ампутировать лишнее в его, Медведева, ленинградско-юридическом представлении. У него еще так много хороших идей – Медведев ценностный доктринер, – что для их воплощения нужен кто-то сильнее его самого. Неужели Путин?

Путин – внутриполитический вождь, ставший всемирно влияющим лицом. С первого же месяца власти он учит английский, чтобы лично заниматься внешней политикой, но главная сцена его действий – внутри России. А внешний мир – это аудитория его и России. Если на Путина соберется аудитория, она нам всем оплатит спектакль. Нетерпеливый Медведев сам спускается в зрительный зал. Зал заседаний Ярославского форума находился в здании спорткомплекса «Локомотив» – ледовой арены. На лед организаторы накидали ковров, но снизу всегда несло гробовым холодом. Западные интеллектуалы и даже сам Збигнев Бжезинский, сами не зная почему, притоптывали, чтобы согреться. Из ниоткуда является евро-атлантическое пространство, которого в нашем дискурсе не было. (Евроатлантика начиналась за Неманом, а мы жили в Евразии.) Медведев определяет евро-атлантическое пространство как включающее Россию; его стандарты демократии должны стать компромиссом о норме с Западом.

Медведев искал в государстве НОРМУ. Для этого он в городе Ярославле, на гербе которого изображен геральдический медведь – «животное умное, но осторожное» ®, учредил МИРОВОЙ политический форум и сам его открывал. Дискуссии в Ярославле всегда вертелись вокруг темы «стандартов демократии» и ее норм.

Медведев читает ГРОБОВУЮ либеральную речь, начинающуюся и заканчивающуюся словами «трагические испытания». Нормой его России оказывается катастрофа.

Но куда обращена медведевская «утопия нормы» – внутрь иль вовне России? Норма это что – свободный быт русских людей или королевский титул в книге таких же титулов? Медведевская идея нормы не сумела стать внутренней. Тогда он стал искать место своему христианскому принципату по закрытому списку ролей. Пора интегрировать роль главы государства Россия в глобальную титулатуру – король не может быть фигурой, которой нет на доске!

С этим Медведев летит в Ярославль, одно из немногих мест, где ему хорошо. На форум, который он сам придумал. За несколько часов до прилета на окраину Ярославля рухнул самолет с командой «Локомотив», любимой командой города. Форум скомкано заканчивают на ледовой арене «Локомотива», уже выморочной.

Медведев читает гробовую либеральную речь, начинающуюся и заканчивающуюся словами «трагические испытания». Нормой его России оказывается катастрофа. Что бы там ни оговорили между собой в августе президент с премьером, человек Медведев рухнул здесь, в Ярославле.КРАХ, КЛУДЖ И СКРЭТЧ

Вместо заключения

Россия – это страна, где некоторые потребляют много, оставляя миллионам потреблять мало, зато равномерно и гарантированно. Российская система социальной поддержки состоит в прямом расходовании средств бюджета. Это не капитал и не эндаумент – это бюджетный грант. Такое социальное государство стоит еще дороже, чем сверхдорогая элита.

Кудрин критикует сложившуюся модель и тех, кто ее перенапрягает – Путина и Медведева. Кудрин требует разгрузить каркас власти, социально-бюджетное государство. Он хотел облегчить бюджеты лояльности. Но модель социальной поддержки это политическая, а не финансовая система.

Кудрин возвращается и возвращается к вопросу о рисках – государство рискует, тратя слишком много, правительство рискует, поощряя граждан много потреблять. Требуя снизить расходы бюджета и укрепить институты, Кудрин неожиданно попинал «ручное управление» – его не разъяснив. Что значит ручное управление?

Российское «ручное управление» управляет не процессами, а людьми, получая выгоду от того, что неуправляемый хаос их ослабляет. Власть рулит заслонками допуска в вип-зоны порядка, обостряя страх их потерять. Мы намеренно завышаем ставки для тех, кто откажется от игры.

Ручное управление – это управление как бизнес. Управление, целью которого является лояльность, а не порядок, нормирует лишь извлечение монопольной ренты лояльными управляющими. Сверхдорогая элита России сегрегирует недопотребляющее население, закрепив его за схемой социальных раздач – территориальной картой власти.

Нам очень важно вынудить к согласию заранее, чтоб затем руководить уже согласными с нами людьми – их жадностью, их страхом перед нами и друг перед другом.

Слово «экономика» используется нами как эвфемизм. Это официальный жаргон, вроде «коммунизма» в СССР; нынешний требует, чтобы политическая позиция описывалась как хозяйственная. Российский либерально-бюрократический официоз идет не от ценности, а от конъюнктуры, причем абсолютизируемой. Такое понятие об экономике хорошо выражает слово проект. Говоря о развитии страны и о двадцатилетии новой России (тоже проект), Медведев упоминает о рисках возникновения пузырей на рынке. Риск связан с финансовыми дисбалансами, но Кудрин уже расшифровал дисбалансы как политические – присущие нашей власти, с ее проектно-бюджетным ажиотажем. Стимулируя спрос на программы социальной помощи в обмен на лояльность и пассивность бюджетников, мы внедряем пузыри в основание государства. Наши пузыри, они же наши «проекты» – это национальные государственные пузыри. Не превращается ли сама Российская Федерация в сверхпузырь – разгоняющий риски развития по бюджетозависимой массе через вертикаль власти? Именем суверенитета мы создали пузырь бюджетозависимого большинства, и его ненадежностью шантажируем страну. Зато на мировом рынке власть выступает в роли консервативного принципала, максимизирующего прибыль, продавая сырье.

РУЧНОЕ управление – это управление как бизнес. Управление, целью которого является лояльность, а не порядок, нормирует лишь извлечение монопольной ренты лояльными УПРАВЛЯЮЩИМИ. Сверхдорогая элита России сегрегирует недопотребляющее население, закрепив его за схемой социальных раздач – территориальной картой власти.

Сила власти не в том, что можно приобрести любое количество банкиров, бандитов и адвокатов. Сила в том, что государственный бизнес – единственный в стране, чья собственность, прибыль и инвестиции защищены.

Власть – единственный российский субъект, который отлично капитализированным выходит на мировой рынок. Но операции с его выручкой нелегальны. Они скрыты от налогоплательщика внутри межбюджетных (и воровских) процедур. Зато мы раскидываем рубли социальной помощи в триллионных объемах из бюджетных мешков. «Длинных денег» в такой экономике нет, им неоткуда появиться.

Мы балансируем между населением и мировым рынком, используя дефицит правовой защиты как выгодную управленческую конъюнктуру. Риск упакован в риск и перемешан с мелкими выгодами – такие деривативы Государственности отлично расходятся.

Скрэтч

Кремль микширует местную власть с мировыми финансами, провинциальные страсти – с демократической миссией. Но главное для нас в этом scratch – единоличный диджеинг институтов рынка с массовыми страхами и выборными процедурами. Притормаживая или, наоборот, ускоряя пластинку пальцем, мы отмеряем дозу опасности, дозу величия и дозу свободы. Архаика, имплантированная в постмодерн – адский коктейль гениальной власти.

Сила власти не в том, что можно приобрести любое количество банкиров, бандитов и адвокатов. Сила в том, что государственный БИЗНЕС – единственный в стране, чья СОБСТВЕННОСТЬ, прибыль и инвестиции защищены.

Сознаем ли мы, что рискуем? Сорос любит повторять, что человеческие системы стоят на ошибке. Кремль смотрит на дела сходным образом, присматриваясь в поисках ошибки к стране; к России как ошибке. (Дееспособную ошибку фидошники 90-х именовали клуджем.) Сходство неудивительно, ведь оба, Джордж Сорос и Кремль, – успешные глобальные игроки. Только мы практикуем скрэтч, а Сорос побаивается клуджей.

Кудрин нервничает, а что делать? Это и его бизнес. Модернизацией России занят (от имени государства РФ) не известный праву международный субъект-спекулянт, kludge – бюджетный пузырь, выступающий то западнее Банка Москвы, то дефицитом Пенсионного фонда. Кто он?

ПИТАТЕЛЬНОСТЬ катастроф

Беловежские соглашения 1991 года определили границы России в их нынешнем виде. Но сами они – акт необычной власти, более чем самодержавной – власти упразднять свое государство. Назовем такую власть Сверхсуверенитет. Воспользовался им только Ленин, и то единожды – в 1917 году, Сталин эту власть получил в готовом виде и систематизировал.

Сила и слабость власти – в ее двойной легитимности. Сверхсуверенитет своевольно помыкает страной, поскольку одержим (часто искренне) своей глобальной задачей. Всегда – «именем мировой цивилизации», но всегда и «в одной, отдельно взятой стране».

Сверхсуверенитет возник из нами же инициированной катастрофы – ликвидации государства (СССР) с одобрения мирового сообщества. Заходя в катастрофическое поле дальше, власть обрастала прерогативами последнего защитника. Мы полюбили это русское минное поле, где чувствуем себя защищеннее, – после ряда катастроф мы обрели к ним привычку. (Президент Медведев как-то раз предложил инвесторам на Кавказе брать в залог чеченские минные поля.)

Обучаемость власти весьма высока – мы знаем, что за губительной катастрофой приходит и спасающая. Катастрофа СССР учредила Россию-преемника; дефолт 1998 года создал спрос на Государственность; американское 11 сентября накачало мировой сверхпузырь, подпитав им финансы России…

Медведев получил на руки больше, чем Путин от Ельцина, – он получил РОССИЮ, с которой снято клеймо спорности и дефолта. Россия 2008 года – это бесспорная Россия, более ЗНАЧИМАЯ чем активы, которыми она оперировала. Эту стоимость создал Путин, а Медведев взял и усилил ее ценой войны с Грузией и дружбы с Бараком Обамой. Договор с Украиной по Черноморскому флоту, казалось, ЗАВЕРШИЛ стабилизацию внешнего ПЕРИМЕТРА России по всем азимутам – от США до Норвегии и Китая.

Магия мировых потрясений однажды породила невозможную Российскую Федерацию, и по сей день мировые финансы питают ее государственную экзотику, позволяя перекредитоваться еще и еще.

Рамки ГЛОБАЛИЗАЦИИ

Что станет с нами, когда глобализация притормозит, если Россия не найдет ее спонсорам альтернативы? Чем была новая Россия по отношению к глобализации? Самостоятельной силой или всего лишь временным возмущением – финансовым сверхпузырем в теле глобализации? В каком качестве Россия будет существовать за пределами этого цикла?

Медведев получил на руки больше, чем Путин от Ельцина, – он получил Россию, с которой снято клеймо спорности и дефолта. Россия 2008 года – это бесспорная Россия, более значимая, чем активы, которыми она оперировала. Эту стоимость создал Путин, а Медведев взял и усилил ее ценой войны с Грузией и дружбы с Бараком Обамой. Договор с Украиной по Черноморскому флоту, казалось, завершил стабилизацию внешнего периметра России по всем азимутам – от США до Норвегии и Китая.

Роль каркаса стабильности играл потребительский вихрь Миллениума с его невероятной, избыточной тратой ресурсов. Мировой запрос на ресурсы защищал Россию, поскольку интерес к обладанию пространством временно спал. Постмодерн почти не интересовался контролем над территорией. Но интерес к нам вскоре вернется в ином, неприятном для нас варианте.

Ставка на катастрофы

Финал двадцатилетней эпохи российской игры с ненадежным миром отмечает его переход в новое состояние. Мы имеем дело с новыми типами и уровнями природных, техногенных и социальных катастроф. Власть, охлос и рынок в мире станут другими. Тройная беда Японии (землетрясение – цунами – и авария на реакторе Фукусима) отчасти сработала на наполнение Пенсионного фонда и бюджета РФ. В сочетании с ливийскими ужасами, задрав цены на нефть и газ и посеяв в Европе недоверие к ядерной энергетике, катастрофа создала новую сцену для внешней политики. Достроенный при Медведеве путинский пояс урегулирования вокруг РФ быстро размывается. Возникает по-новому рискованный мир, где риски важнее угроз. Катастроф можно ждать в любом месте, но те подсказывают и новые возможности для бизнеса. Не исключено, что Россия еще раз получит фору; путаная политика в путаном мире, бывает, вела к выигрышу (клудж!).

Kludge Российская Федерация, возникший из катастрофы 1990-х, выжил и нашел себе нишу развития. Он противится учреждению национального государства, зато его юркость подпитывает амбиции нашей гениальной власти. Кажется, мы сродни новому миру в большей мере, чем хочет признать этот мир, да и мы сами хотим едва ли. Наша модель суверенитета так не похожа на наши мечты о мирном государственном будущем!

Поживем до следующей катастрофы, которая, возможно, отвлечет мир, наседающий на Россию. Я надеюсь, Кудрин скопил на это резервы.








Главная | Контакты | Прислать материал | Добавить в избранное | Сообщить об ошибке