Глава II

КОРЫСТЬ И PROFT

Сегодня довольно часто можно услышать, что в нашей стране нет и не было уважения к частной собственности и отсюда многие беды. Даже в современной детской книжке читаешь про некую сказочную страну «Дайнию», где живут «дайки» (или «дайкИ» — по аналогии со словом «совки»?), которые только просят, вымогают, отнимают. Обращаясь ко взрослому читателю, литераторы и общественные деятели уже безо всяких иносказаний, вполне прямо и откровенно заявляют, что в советское время все жили по принципу «отнять и поделить».

Но даже из приведенного в предыдущей главе простого «детского» примера ясно, что понятие «свое — чужое» в России существует и внушается людям с самого нежного возраста. Другое дело, что русское и западное представления о собственности не идентичны. Во–первых, собственность в России не священна. И так было задолго до большевиков. Почитайте «Письма из деревни» помещика Ал. Ник. Энгельгардта, считавшегося большим знатоком русской деревни и крестьянства, — там об этом говорится прямо и доходчиво. А вот и еще более выразительная цитата.

«Горе — думается мне — тому граду, в котором и улица, и кабаки безнужно скулят о том, что собственность священна! Наверное, в граде сем имеет произойти неслыханнейшее воровство!» — это сказал отнюдь не классик марксизма, а М.Е. Салтыков–Щедрин.

Европейцу его высказывание наверняка покажется парадоксальным и даже абсурдным. Что за нелепость? Как это может быть? Раз собственность священна, то это как раз и есть надежный заслон от воровства. Или уж, во всяком случае, не стимул к его процветанию.

А вызовут ли удивление слова великого сатирика у наших читателей? Думаем, вряд ли. Особенно сейчас, когда реальность служит прямо–таки идеальной иллюстрацией его мысли. Представителям русского менталитета и без объяснений понятно, почему разговоры про священную частную собственность служат в России дымовой завесой для безбожного воровства. Но мы все же вкратце поясним. В православной культуре (в традициях которой мы все воспитаны независимо от степени религиозности или даже отсутствия оной) принято благоговеть перед духовными святынями, а поклонение материальным ценностям (в том числе, собственности) трактуется как язычество, как идолопоклонство. Что такое собственность как не золотой телец? А что такое золотой телец как не идол? Ну, а коли идол сакрализован, обожествлен, следовательно, истинного Бога нет. С отменой Бога отменяются и его заповеди. А одна из первых заповедей гласит: «Не укради!»

Вторая важная характеристика: отношение к частной собственности в России не абсолютизируется. Иными словами, отношение к собственности связано с ее происхождением. Известное изречение Веспасиана «Деньги не пахнут» в нашей культурной системе не работает. Здесь деньги пахнут, и совсем немаловажно, пахнут они трудовым потом или нечестной наживой. «От трудов праведных не наживешь палат каменных», — гласит известная пословица.

Вообще язык одно из ярких, точных и глубинных отражений коллективной психологии. Он может служить прекрасным тестом для диагностики истинного отношения народа к тому или иному явлению жизни. В русском языке существует множество отрицательно окрашенных слов, связанных с понятием прибыли: «нажива», «барыш», «куш», «барыга», «барышник», «деляга», делячество», «торгаш», «выгадывать», «наживаться», «набивать карман».

Это отношение выражено и в пословицах:

«Маленькая бережь лучше большого барыша»,

«Лучше с убытком торговать, чем с барышом воровать»,

«Не для барыша, ради почина»,

«Плоти убыток, душе барыш»,

«Неправедная нажива не разжива»,

«Не до барыша, была бы слава хороша»,

«Неправедная нажива — огонь»,

«Деньги не голова: наживное дело».

А вот, казалось бы, вполне нейтрально звучащее местоимение «свой».

Раскроем словарь Даля. Среди прочих значений указывается:

«Свое» — «природное в человеке, нравственная порча, пороки, самые страсти, собь, все, что должно быть побеждено духом для возрожденья». (!)

«Собь», как вы понимаете, и есть корень слова «собственность». Ну–ка посмотрим, как трактовалось это слово у того же В.Даля задолго до Октябрьской революции и даже до отмены крепостного права (мы цитируем издание 1855 года).

«Собь — все свое, имущество, животы, пожитки, богатства; свойства нравственные, духовные и все личные качества человека, особенно все дурное (выделено нами — Авт.), все усвоенное себе по дурным наклонностям, соблазнам, страстям».

А слова «собливый, собчивый, собистый» обозначают «корыстного скопидома, скопляющего себе собинку».

То есть, даже в нейтральном слове «собственность» спрятан отрицательный оттенок!

Для сравнения возьмем английское слово «property» (собственность).

Цитируем по словарю Миллера:

«property» — «имущество, собственность, поместье, имение, достояние, свойство, качество…

«proper» — «присущий, свойственный, правильный, должный, надлежащий, подходящий, пристойный, приличный (proper behaviour — хорошее поведение), точный, истинный, совершенный, настоящий, красивый.

Не обязательно быть ученым–лингвистом, чтобы уловить ярко выраженный положительный оттенок двух этих английских слов.

А слово «корысть», имеющее в русском языке бесспорно отрицательный привкус, переводится нейтральным «advantage», «profit» — «преимущество», «прибыль».

Еще раз повторяем (хотя, честно признаться, нам уже надоело оправдываться, равно как и твердить, что, говоря «русский», мы имеем в виду не кровь, а культуру), наш анализ не ставит перед собой задачу оценить, что лучше, что хуже, кто прав, кто виноват. Но нельзя же не видеть живой реальности, и в угоду очередной утопии, очередному фантому в очередной раз эту реальность корежить!

Нам могут возразить: — Господи, сколько можно идеализировать эту пресловутую русскую культуру? А то в России не было богатейших дворцов, поражавших своим великолепием иностранных гостей? И рядом нищий, голодный народ… А что касается языка, то здесь наблюдается некоторая предвзятость. Например, вы благополучно позабыли пословицу «Своя рубашка ближе к телу». Или ее не существует?

Почему же? Существует. Но тогда надо вспомнить и контекст, в котором она обычно употребляется. Когда человек не проявил должного бескорыстия, тогда, вздыхая, с оттенком сожаления говорят: «Что поделаешь? Своя рубашка ближе к телу».

Ну, а насчет дворцов и хижин… Мы никогда не говорили о существовании в России идеального общества. Но какие в обществе этические установки, какие идеалы, немаловажно для хода истории. Что, кстати, и показала печальная история обитателей дворцов в 1917 году.

Причем установки, если пользоваться геологической терминологией, бывают разной глубины залегания. И важность глубинных пластов бессознательного признают сегодня психологи самых разных школ и направлений.

Очень интересное наблюдение мы сделали в Германии. Нам пришлось там много общаться с интеллигенцией. На уровне сознания все они были выраженно левыми: возмущались засильем капитала, расслоеним общества, смеялись над убогими интересами буржуазии. Да и русские эмигранты, с которыми мы там сталкивались, говорили, что немецкие интеллектуалы если не красные, то уж, во всяком случае, ярко–розовые. Однако интересное наблюдение заключается вовсе не в этом, а вот в чем: когда те же самые люди, которые пять минут назад выступали против социальной несправедливости, заговаривали о своих друзьях или знакомых, подходящих под категорию богатых, они неизменно понижали голос и с явным почтением произносили: «He is very rich» («он очень богатый» — мы общались по–английски). Так было не один, не два, не три раза, и голос понижался автоматически, и в глазах появлялась какая–то детская зачарованность — так, наверно, заглядывали в окна богатого дома Тильтиль и Митиль из «Синей птицы» Метерлинка. И мы понимали, что благоговейный шепот исходит из самых глубин души, отражая определенную бессознательную установку.

Для сравнения предлагаем представить себе, будет ли говорить шепотом и с придыханием о своих богатых знакомых наш человек, возмущающийся, как и немецкие интеллигенты, социальной несправедливостью. Конечно, бывает, что, кляня богачей, люди им втайне завидуют. Но это отнюдь не «белая зависть». Она окрашена ярко отрицательно и несет в себе большой заряд агрессии — эмоции, несовместимой с пиететом. Т.е., даже глубинная установка на богатство — это как бы анти–идеал или, по выражению Льва Гумилева, «субпассионарное» проявление.

В прочности традиционных установок мы постоянно убеждаемся, работая с детьми, находящимися в пограничных состояниях психики. А таких детей за последние годы побывало у нас множество, около 500 человек. Учитывая, что мы тесно общаемся не только с детьми, но и с их родителями, бабушками и дедушками, число респондентов можно смело увеличить минимум до полутора тысяч. Так вот, мы наблюдаем очень показательную картину.

На уровне сознания и взрослые, и даже дети прекрасно понимают роль денег и деловой хватки в современной жизни. Вчера еще полуюмористическое «хочешь жить — умей вертеться» сегодня воспринимается как вполне серьезный императив. Фактически это стало залогом выживания. Причем такая ситуация длится уже не месяц и не год и по идее могла бы повлиять на изменение ценностных ориентиров. К примеру, перечисляя положительные черты характера ребенка, родители должны были бы в духе времени указывать на практичность, бережливость, деловитость, желание пробиться, стать первым, интерес к бизнесу, в конце концов! Но — нет! Вместо этого пишут: «Добрый», «ничего не пожалеет», «отдаст последнее».

Что же касается желания быть первым (совершенно необходимого в условиях рыночной конкуренции), то тут вообще парадокс: это перечисляется в ряду главных недостатков, для искоренения которого родители и обращаются к специалистам. За все время нам встретилась только одна мама, которая среди достоинств своего сына указала (цитируем дословно): «Хочет быть богатым». Однако в ряду недостатков назвала жадность и уточнила: «Любит копить деньги, никогда ничем не поделится».

Подчеркнем, что при этом среди родителей встречается немало сторонников либерально–рыночных реформ.

Ну, хорошо. Взрослые, они все–таки формировались в другое время. Может, у новых детей уже все по–иному? Более сообразно «историческому моменту»? В анкете, которую мы предлагаем детям, есть вопросы, позволяющие сделать выводы относительно ценностных установок: «Какие качества ты хотел бы приобрести?» «От каких недостатков желал бы избавиться?» «О чем ты мечтаешь?»

Конечно, дети мечтают о красивых и модных игрушках (как, впрочем, было всегда). Но никто ни разу не написал о желании разбогатеть, стать миллионером, владельцем «заводов, газет, пароходов» и т.п. Или нет… И тут не обошлось без исключения. Одиннадцатилетний подросток так прямо и написал: «Хочу иметь много денег». Правда, привели его к нам с жалобой на регулярное воровство в довольно крупных размерах. Хотя кто знает? Может, случайно совпало…

Среди качеств, которые дети, наоборот, хотят приобрести, в первую очередь фигурируют смелость и доброта. Опять же ничего нового. Предвидим законное возражение: — Распространять на всех детей данные, полученные на группе риска, это, знаете ли, очень сомнительно с точки зрения научной достоверности. Вы ведь имеете дело с детьми нервными, у которых хрупкая, сверх–ранимая психика.

Но в том–то и суть, что у таких детей размыты традиционные этические границы, и мы, кстати, добиваемся хороших результатов в работе с ними (т.е., возвращаем их к норме) как раз благодаря восстановлению этих границ. Желания и мечты детей–невротиков действительно разнятся с желаниями и мечтами психических прочных детей. Но знаете в чем? В том, что мечты первых инфантильнее, эгоистичнее и прагматичнее. Мы давали такие же анкеты обычным детям и обнаружили, что у них мечты очень рано перемещаются в сферу идеального. Уже 6–7–летний ребенок понимает, что игрушки и прочие «материальные ценности» — дело наживное, и говорит, что попросил бы фею или доброго волшебника о другом: чтобы родители никогда не ссорились, чтобы люди (или хотя бы близкие) не умирали, чтобы на свете не было несчастных и злодеев, чтобы стали возможными путешествия во времени.

А еще — и это уж, безусловно, веяние времени — ребята постарше, совсем как героиня «Пяти вечеров», мечтают о том, чтобы не было войны.








Главная | Контакты | Прислать материал | Добавить в избранное | Сообщить об ошибке