«Туполев-4»

(По свидетельству заслуженного лётчика-испытателя СССР, Героя Советского Союза Юрия Александровича Антипова)

Сообщение об успешном испытании атомной бомбы на полигоне в штате Невада президент Соединенных Штатов Америки Гарри Трумэн получил, будучи на Потсдамской конференции. В перерыве между совещаниями он сообщил об этом премьер-министру Великобритании Уинстону Черчиллю, и они некоторое время решали, стоит ли об этом сообщить маршалу Сталину.

Война с Германией была окончена, и англо-американские войска стояли на Эльбе лицом к лицу с Красной Армией — армией пока еще союзников, но, в то же время, армией ненавистных им большевиков. Разведка сообщала, что в Красной Армии до сих пор, через месяц после победы, продолжаются разговоры, а не дойти ли до Ла-Манша?

К тому же, маршал Сталин обещал через три месяца после завершения войны с Германией объявить войну Японии. А это неминуемо приведет к нежелательному для Англии и Америки усилению русских на Востоке.

И они решили: да следует сказать.

При этом Черчилль будет наблюдать за поведением Сталина. И если они увидят, что маршал Сталин поймёт, что речь идёт о работах над атомной бомбой, то после этого сообщения на русских можно будет оказывать давление с позиции силы, особенно в процессе принятия важнейших решений по обустройству мирового послевоенного порядка.

Если же они увидят, что Сталин не поймет, о чем речь, то бомбу придется продемонстрировать на практике, на примере Японии.

Поэтому, после очередного раунда совещания, Трумэн подошел к Сталину и, самонадеянно улыбаясь, как бы доверительно, так, чтобы никто больше, кроме переводчиков, не слышал, сказал:

— Маршал Сталин, мне только что сообщили: Америка получила оружие небывалой разрушительной силы, и мы хотели бы применить его для скорейшего окончания Мировой войны.

Сталин мгновенно понял, что с этого момента ни Америка, ни Англия не нуждаются в союзе с Россией, Вторая мировая война заканчивается, и послевоенное время начинает выдвигать свои условия и ставить свои задачи.

«А ведь совсем недавно, и полгода не прошло, как они просили меня помочь наступлением Красной Армии, чтобы спасти их войска в Арденнах. И если бы мы не помогли тогда, вполне возможно, что встреча армий произошла бы не на Эльбе, а намного западнее. Может быть, на Ла-Манше. Очень жаль, что умер Рузвельт. А эти… Наивные ребята» — подумал, видимо, в этот момент Сталин, на стол которого вот уже несколько лет регулярно ложились листки с докладами о состоянии дел по проекту «Манхэттен», а также о работах и исследованиях в этой области, проводившихся в СССР.

Не станет же он говорить этим ребятам, что в дальневосточной тайге заключённые только что окончили укладку последних кубометров бетона во взлетно-посадочную полосу. Осталось подождать каких-нибудь десять дней, пока бетон не наберёт нужную прочность, чтобы на эту полосу могли приземлиться тяжелые бомбардировщики. Какие бомбардировщики? Ну конечно же, американские Б-29. Потому что одной атомной бомбы мало, нужно еще иметь средство ее доставки в нужную точку земного шара.

Сталин вспомнил, как однажды на ялтинской конференции Черчилль уже пытался переиграть его.

Как только Сталину докладывали о том, что в зале совещаний все собирались к назначенному времени, Сталин входил, и присутствовавшие, кроме больного Рузвельта, вставали. Разумеется, только из соображений вежливости. Вынужден был вставать и Черчилль. Перед ним, товарищем Сталиным.

Но однажды этот хитрый толстяк решил прийти после него. Сталину потом докладывали, какое недоумение отразилось на лице Черчилля, когда тот, войдя в зал, увидел, что кресло Сталина пусто.

А Сталин вошел тут же, вслед за хитрецом, заставив Черчилля снова встать, приветствуя его, товарища Сталина.

Мимолетно Сталин заметил понимающую улыбку Рузвельта, разгадавшего эту игру, и, подойдя к своему креслу, игриво погрозил Черчиллю пальцем.

Теперь же огромным усилием своей железной воли Сталин заставил себя не подать и вида, будто он понимает, о чем речь:

— Да? Хорошо, — спокойно, будто речь шла о чем-то обыденном, промолвил он. — Давайте продолжим нашу работу.

За его спиной лежала большая, дотла разоренная войной страна с самой могучей армией в мире. А у Америки, которая за двумя океанами, — атомная бомба.

Трумэн и Черчилль решили, что дядюшка Джо так и не понял, что речь шла о взрыве атомной бомбы.

Командир американского бомбардировщика Б-29 «супер-флаингфортресс» скорректировал обороты моторам и повел свой самолет с небольшим снижением в сторону Японского моря.

Иногда, чтобы сбить джэпов с толку, они вначале уходили западнее Японских островов. Тогда их маршрут пролегал над Формозой или над русской частью Сахалина. Там, развернувшись над территориальными водами русских, они ложились на боевой курс и, отбомбившись, уходили на свои базы, разбросанные на островах Тихого океана.

Теперь же около сотни «суперкрепостей» сходу накрыли бомбовым ковром японский город и, сбив при этом несколько японских истребителей и потеряв пару-другую своих самолетов, уходили на запад в сторону России.

Командиру маршрут был хорошо знаком. Беспокоило лишь одно: самолет получил серьезные повреждения. На его машине пришлось отключить поврежденный правый крайний мотор. Хотя удачей можно было считать уже то, что маслосистема этого мотора позволила поставить лопасти винта «во флюгер», по потоку воздуха, что существенно снижало сопротивление полету.

Едва они убавили обороты крайнему левому мотору и добавили мощности выше той, что требуется для крейсерского полета, средним моторам, как у них тут же появилась надежда благополучно добраться до дома — им удалось почти убрать момент, разворачивающий самолет.

Обо всем этом он сообщил по радио ведущему, и теперь экипаж с грустью наблюдал, как в бескрайнем небе тает, удаляясь от них, основная группа самолетов.

В то же, время такое положение было достаточно привычным, чтобы омрачить букет радостных чувств, царивших в душе командира — они были живы. Только что рядом с их самолетом проносились трассы от японских истребителей, впереди распускались шары разрывов зенитных снарядов, да и пушки нескольких турелей их самолета грохотали беспрерывно, создавая защитную сферу неприступного огня, пока не кончились боеприпасы.

А теперь они были живы.

Между тем, думал он, отказы и повреждения моторов — не такая уж редкость в этих рейдах. Часть отказов можно было отнести на счет недостаточной доводки конструкции — самолет создавался в условиях постоянного, усиленного войной, дефицита времени. Другая часть относилась на счет особой назойливости японских летчиков, которые благодаря радиолокационным станциям, размещенным буквально по всему периметру островов, своевременно предупреждались о прибытии американских бомбардировщиков.

Командир беглым взглядом на приборы проконтролировал работу систем самолета, окинул взглядом просторную кабину, выполненную в виде полусферы на носу самолета. Сплошное остекление давало бы возможность сполна полюбоваться красотами пятого океана, если бы не постоянное настороженное ожидание — самолеты японцев появлялись так неожиданно, будто возникали из воздуха. И все же командир отметил, что цвет Японского моря неуловимо отличается от цвета Тихого океана, но море точно так же, как и океан, сливается вдали с небом и точно так же, как острова в океане, едва уловимым коричневым вкраплением прорисовывается вдали земля.

Штурман-бомбардир, расположившийся на мягкой кожаной подушечке, «прикнопленной» прямо к полу впереди пилотов, дремал, привалившись спиной к перегородке. Под ступни его ног, лежавших на каркасе остекления, медленно, как это кажется с высоты в двадцать пять тысяч футов, будто по реке времени, плыло, зеркально отсвечивая, Японское море.

В этом полете, работа у него была не такая уж сложная. Задания разбомбить какую-либо конкретную цель не было, это и делало задачу совсем простой: следовало ввести в прицел поправки на предполагаемые скорость и направление ветра и нажать кнопку сброса бомб, когда окраина города «вплывет» в окуляр прицела.

— До сброса двадцать секунд, — эта фраза была сигналом к передаче управления самолетом штурману-бомбардиру.

Под центропланом распахнулись огромные створки бомбового отсека.

— Самолет твой, — ответил командир, медленно разжимая руки.

— Отпусти штурвал, — и командир убрал совсем ноги с педалей и опустил руки, полностью устранившись от управления самолетом.

— Сброс, — спокойно промолвил бомбардир, не отрываясь от прицела и мягко нажимая кнопку сброса большим пальцем правой руки.

Вслед за этим из бомбового отсека в последовательности, продиктованной центровкой машины, ушли на город пять тонн бомб.

И так с каждого самолета, принявшего участие в этом налете. Суммарная цифра «пятьсот тонн» заставила командира вздрогнуть. Легкий холодок пробежал ознобом по его всему телу: японский город, оставшийся позади, скорее всего перестал существовать.

Но командир тут же устыдился своей слабости. Ведь он мстил японцам за азиатское коварство Перл-Харбора. И в этом чувстве мести японские пилоты, воюющие против него, японские женщины и дети, рабочие японских заводов, японские полицейские и тюремщики, казнившие американских летчиков, попадавших в плен, и даже императорская семья в обобщенный образ врага, в схватке с которым ежедневно гибнет более пяти тысяч американцев.

Теперь самолеты снизились настолько, что командир стянул с себя кислородную маску. Его примеру последовал второй пилот, которому он передал управление самолетом, штурман-навигатор и бортовой инженер.

Второй пилот взял штурвал, окинул взглядом небольшой, оснащенный только приборами пилотирования, пульт и незначительным движением подправил курс самолета.

Они приближались к той точке пространства, над которой штурман-навигатор даст команду на разворот.

«И все же, — думал командир, — почему? Почему они разнесли вдребезги все, что только можно было разнести в этой Японии? Все, кроме трех городов, названия которых даже не фигурировали в перечне запасных целей: Киото, Нагасаки, Хиросима. Ну, хорошо, Хиросима, с ней все ясно. Поговаривают, что оттуда родом мамаша чуть ли не самого генерала Маккартура. А два других города?»

До переучивания на Б-29 командир участвовал в челночных полетах над Германией. На Б-17 «летающих крепостях». Стартуя из Сицилии или Англии и отбомбившись по Германии, они вот так же, сокращая время нахождения над вражеской территорией, со снижением уходили в сторону России, на Полтаву.

Тогда они «утюжили» всю Германию, кроме одного города — города Дрезден. Именно поэтому в Дрезден сбежались немцы со всей Германии.

И однажды, уже в воздухе, экипажам приказали вскрыть один из конвертов, находившихся в кабинах их самолетов. Вынув конверт с нужным номером из кармана на задней стенке кабины и вскрыв его, командир прочел название немецкого города, который становился целью их рейда — Дрезден. И вся армада бомбардировщиков в количестве пятисот самолетов довернула на эту цель. Позже, перед самым переводом на Тихий океан, он узнал, что немцы, будучи не в силах захоронить трупы, складывали их в штабели и сжигали прямо на улицах. Триста тысяч убитых немцев.

— Не такая ли участь ждет и три японских города? — подумал он.

Перед боевыми вылетами с Северного аэродрома острова Тиниан экипажам приходилось еще затемно проходить мимо коттеджа, где на зависть им безмятежно отсыпались летчики из 509-й авиагруппы.

И хотя поговаривали, что в той группе собраны классные пилоты, тем не менее, на боевые задания их не посылали, а летали они в свое удовольствие, как в аэроклубах, в основном по кругам.

Поэтому каждый экипаж, отправлявшийся на боевое задание, считал своим долгом по пути на аэродром запустить по камню в стенку этого коттеджа.

Гул трех моторов, натужно работавших на разных оборотах, временами наслаивался друг на друга, отчего, входя в резонанс, противно визжала какая-то заклепка, а сам гул напоминал лающий звук немецких самолетов.

Внезапно в звуке работавших моторов неуловимо изменилась какая-то нота, командир вопросительно обернулся в сторону пульта бортинженера, и тут же в наушниках прозвучало:

— Температура головок цилиндров обоих внутренних моторов близка к критической!

Решая, что предпринять, командир обратил внимание, что второй пилот смотрит через остекление кабины мимо него, куда-то вдаль, и невольно сам взглянул в том направлении: рядом с левым крылом их самолета летел чужой самолет, летел так близко, что было видно лицо летчика.

Это было настолько неожиданно, что первая мысль: «Японец? Сейчас собьют!» — прошибла тело испариной, но командир тут же узнал «аэрокобру» — истребитель фирмы Белл, один из тех, что Штаты поставляют русским по ленд-лизу. Принадлежность самолета подтверждалась красной пятиконечной звездой в белой окантовке там, где на фюзеляже заканчивалась копоть из выхлопных патрубков мотора, а перед кабиной — россыпью белых звездочек, по числу сбитых самолетов противника и изображением медали; командир видел такие медали еще в Полтаве у некоторых особенно смелых русских летчиков.

Итак, визитная карточка русского была продемонстрирована достаточно убедительно.

А между тем, все небо заполнилось русскими. Некоторые самолеты летели поодаль и казались точками, другие — поближе. Вот появился истребитель сверху, чуть впереди «суперкрепости», еще один пристроился у правого крыла.

А бомбардир и второй пилот показывали все новые и новые самолеты русских.

Русским, видимо, не удавалось выйти на радиочастоту американцев, поэтому, чтобы обратить на себя внимание, самолет слева дал короткую очередь из пушек.

Его боекомплект был основательно сдобрен трассирующими снарядами, заметными даже в солнечном небе. И когда командир приблизил лицо к остеклению кабины, русский махнул рукой вперед, показывая курс.

— В конце концов, русские хоть и обложили бомбардировщик, будто охотники волка, но они союзники Америки, и может быть в этом — спасение экипажа. Самолетов, подобных этому, Америка сделает еще хоть тысячу, а экипаж останется в живых. Если же они попытаются сейчас выйти из-под опеки русских, то вряд ли дотянут до какой-нибудь базы — моторы вот-вот придется остановить, или они загорятся.

От перспективы упасть в океан на корм акулам командир отмахнулся сразу.

Кроме этого, командир знал, что русские не допускают даже мысли о невыполнении приказа. Даже если у них кончились боеприпасы. Они, подобно японцам, решаются на таран. Азиаты есть азиаты. И собственная жизнь для них не дороже цента, — додумал командир и, прижав к горлу ларингофоны, чтобы его лучше слышали все члены экипажа, сказал своей команде по СПУ (самолетному переговорному устройству):

— Ребята, похоже, русские настойчиво приглашают нас в гости, так настойчиво, что отпираться нет смысла. И хотя русские наши союзники, все равно мы обязаны уничтожить эксплуатационную документацию и прицел.

Второй пилот открыл форточку на своей стороне кабины и через нее за борт улетели бортовой журнал и техническая инструкция.

Прицел в форточку не пролезал, и бомбардир, свинтив его с ложементов, лупил им по наиболее крупному фрагменту остекления кабины. Но его энтузиазм угасал с каждым ударом — фирма, выполнявшая заказ на производство бронестекла, постаралась на совесть: бронестекло выдерживало удар пули, выпущенной из крупнокалиберного пулемета.

Командир вспомнил, что и на Б-17 тоже стояли секретные прицелы, и во время нахождения в Полтаве приходилось выставлять охрану у самолётов.

Но однажды несколько десятков немецких самолетов, действуя на пределе дальности, разбомбили полтавский аэродром. Разумеется, во время бомбежки охрана укрылась в бомбоубежище. Когда же немцы улетели, секретные прицелы исчезли сразу в нескольких уцелевших «крепостях».

Береговая линия, отмеченная белой кромкой прибоя и светло-бежевыми вкраплениями песчаных отмелей, осталась позади. А далеко впереди в голубоватой дымке хаотичное расположение темных пятен тайги перечеркивалось высвеченной солнцем прямой линией — в остекление кабины вплывала взлетно-посадочная полоса русского аэродрома.

Командир принял управление на себя, дал команду на уменьшение шага винтов («разгрузку» винтов), выпуск закрылков, шасси и, подправив курс, повел самолет на посадку.

Ступив на землю, экипаж ощутил теплое дыхание ветра, безмятежно передвигавшего в этот июльский день кучевые облака над восточным побережьем России.

Вверху роились изготовленные американской фирмой Белл русские «аэрокобры», и только убедившись, что американцы заглушили моторы и вышли из самолета, русские стали заходить на посадку.

Техники устанавливали под колеса Б-29 колодки так уверенно, будто всю жизнь до этого занимались обслуживанием «сверхкрепостей». И немудрено, вновь прибывшая «сверхкрепость» была на стоянке третьей по счету.

Правда, колодки были сделаны из отесанного бревна, но к ним так же, как на родном Северном аэродроме острова Тиниан, успели прикрепить тросы для удобства их выдергивания из-под колес перед стартом.

Из подъехавших «виллисов» вышли несколько русских офицеров и направились к командиру, безошибочно выделив его из американцев.

Русский, на чрезмерно больших погонах которого расположились треугольником по три звезды, сказал по-английски с официальными интонациями в голосе:

— Приветствуем американских летчиков на Советской земле. Как представитель Советского командования, уполномочен заявить следующее: ваш самолет нарушил воздушное пространство Советского Союза после бомбардировки Японии, с которой Советский Союз не находится в состоянии войны. Такие действия являются нарушением общепризнанных норм международного права и могут быть истолкованы Японией как недружественный акт. Объявляю вам, что ваш самолет арестован.

Произношение русского было настолько рафинированным, что командир сразу понял: этот человек не был ни в Англии, ни тем более в Америке, а английский изучал в каком-нибудь своем университете. Тем не менее, он грамотно строил фразы и командир, отдавая должное постановке образования у русских, решил для себя, что этот русский военный чем-то даже симпатичен ему.

А русский, видимо почувствовав настроение командира, вдруг улыбнулся:

— Поздравляю ребята, война для вас кончилась. Мы восхищены смелостью ваших летчиков и благодарны Америке за большую помощь, оказанную нам в этой войне. Вы наши гости.

И приветливо протянул руку для рукопожатия.

Легковой ЗИС-101 вынырнул из Спасской башни Кремля, пересек Красную площадь и вдоль здания ГУМа направился в сторону улицы Горького, чтобы затем свернуть с нее в хитросплетение улочек и переулков старой Москвы, пробираясь в сторону Лефортово.

Как это бывает у людей, занимающих ответственные посты, Андрей Николаевич Туполев только во время таких коротких поездок и мог понаблюдать, чем живут Москва и москвичи через год после победы.

Если для молодоженов счастье быть вместе укладывалось в медовый месяц, то у москвичей радость победы, похоже, растянулась на годы вдруг схлынувшей опасностью, ожиданием возвращения оставшихся в живых родных и витавших в воздухе перемен.

Улицы были полны людей даже теперь, в поздний теплый вечер. Рассеянно поглядывая в боковое окно автомобиля, Андрей Николаевич, главный конструктор тяжелых самолетов, находился под впечатлением только что состоявшейся кремлевской встречи: Сталин, прощаясь с ним и пристально глядя в глаза, сказал ему, что страна и все прогрессивное человечество ожидают начала летных испытаний дальнего бомбардировщика в самое ближайшее время.

— Для того, чтобы охладить горячие головы наших недавних союзников, — сказал Сталин.

Туполев же, как человек, на которого замыкались все вопросы, связанные с созданием этого самолета, знал до мельчайших деталей действительное состояние дел и отчетливо представлял дистанцию между сегодняшним днем и днем когда может состояться первый полет бомбардировщика.

На этот раз Туполев, докладывая Сталину, особый упор сделал на необходимость изменения конструкции лонжеронов крыла по сравнению с американской.

Американцы, применив лонжероны переменного сечения по длине и высоте, смогли сделать такое трапециевидное в плане крыло, не перетяжелив его, в котором отдельные элементы конструкции были нагружены равномерно, без резких скачков.

Сделать такие лонжероны, да еще и определенного поперечного сечения, наша промышленность не могла. Не было оборудования. Все силы страны в недавней войне были направлены на обеспечение фронта истребителями, штурмовиками и фронтовыми бомбардировщиками.

Не получили такое оборудование по окончании войны и от немцев.

Американцы же воевали с Японией над безграничными просторами Тихого океана, и сама жизнь заставила их в очень сжатые сроки создать самолет, способный с десятью тоннами бомб преодолевать расстояния в тысячи миль. Таким самолетом и стала «суперкрепость» фирмы Боинг, получившая обозначение Б-29.

Безусловно, это был самолет нового поколения, вобравший в себя все достижения технической мысли и в полной мере показывающий возможности американской промышленности.

Тогда, в середине сорок пятого, многие конструкторы, в том числе и он, Андрей Николаевич Туполев, предлагали Сталину сделать свой самолет, а не копировать Б-29.

Были же у нас в конце тридцатых годов созданы гиганты, каких в то время ни у кого в мире не было. Это и самолет Петлякова ТБ-7 (Пе-8), и машины Калинина; был испытан СБ (скоростной бомбардировщик) с носовой стойкой шасси, да и он Туполев, припоминал свой «Максим Горький».

Сталин же, прохаживаясь по кабинету, размышлял над тем, какое решение принять. Он, безусловно, помнил, что самолетов ТБ-7 в войну было выпущено около семидесяти штук. Что самолет подтвердил свою надежность и что министр иностранных дел СССР Вячеслав Михайлович Молотов во время войны летал на нем в Англию.

Сталин, любивший авиацию, знал всех главных конструкторов. Нередко главных вызывали в Кремль, и они лично докладывали Сталину о конструкции и характеристиках своих машин, о новых разработках.

И когда Туполев сейчас, во время доклада, в очередной раз заикнулся о самолете отечественной конструкции, Сталин, осведомленный обо всех разработках, подошел к нему и сказал:

— Век фанеры и перкали в авиации закончился, товарищ Туполев.

Сталин вспомнил, какой спектр разработок транспортных и пассажирских машин предлагали перед войной советские конструкторы. На них ставили мировые рекорды, но ни одна из них не пошла в серийное производство. И если бы он, товарищ Сталин, не проявил мудрости и не приказал купить лицензию на Дуглас ДиСи-3 «Дакота», сталинским соколам не на чем было бы перевозить грузы и людей.

Тогда перед войной две фирмы, конкурируя между собой, представили свои предложения — американская Дуглас и немецкая Юнкерс.

В большом и тяжелом альбоме немцы акварелью изобразили местность рядом с Химками, где должен расположиться завод, с небольшим прудом, из которого вытекает ручей со странным названием «река Химка», прилегающим лесом, очень хорошим полем для аэродрома и даже геоподосновой на местах будущих цехов.

И все же немецкий Ю-52 с гофрированной обшивкой и тремя моторами смотрелся намного архаичней американского конкурента.

ДиСи-3 «Дакота» так понравился Сталину своими лаконичными очертаниями, формой кабины экипажа, значительной грузоподъемностью и вообще той непередаваемой красотой, какой могут обладать только летательные аппараты, что Сталин решил:

— За этим направлением в самолетостроении — будущее.

Настораживало только одно — самолет ДиСи-3 был сделан в принятой в Америке дюймовой системе мер, в то время как в СССР работали в метрической системе.

Но сотрудники будущего завода № 84 в Химках главный инженер Лисунов и конструктор Мясищев заверили его, товарища Сталина, что эта трудность преодолима и они переделают документацию на самолет в метрическую систему.

И действительно, очень скоро в небе появились первые ПС-84 (пассажирский самолет восемьдесят четвертого завода). На одном из них он, товарищ Сталин, летал в Тегеран на встречу с Рузвельтом и Черчиллем.

А позже, в войну, ему, докладывали что «Дуглас» применяется и как бомбардировщик, и как транспортный, и для доставки десантников в тыл врага, и для выполнения многих других задач.

Кстати, вспомнил Сталин, примерно в то же время, что и авиазавод в Химках, закончили строить канал Волга — Москва.

Как выяснилось после войны при изучении немецких архивов, немецкая разведка докладывала генеральному штабу, работавшему над планом Барбаросса, об острой нехватке в СССР железных и шоссейных дорог для перевозки военных грузов; это был, по мнению германской разведки, еще один, едва ли не самый главный, довод в пользу поражения СССР в будущей войне.

Но он, Сталин, предвидел и это. Строительство канала Волга — Москва и Беломорканала не было прихотью, чтобы занять трудом миллионы людей, как утверждали некоторые из тех, кто потом в составе Трудовой армии и строил эти каналы.

В войну каналы и водохранилища позволили большегрузным судам доставлять Бакинскую нефть, горючее и другие стратегические грузы. А военным кораблям — проходить из осажденного Ленинграда в Белое море, в Архангельск и Мурманск, на Северный флот, а также перевозить самолеты, «студебеккеры», паровозы, пушки, танки, бензин, боеприпасы, алюминий, и многое другое, что поставляли союзники транспортными конвоями и без чего выиграть войну было невозможно.

Факт, что именно с самолета Б-29 была проведена атомная бомбардировка Японии, окончательно убедил Сталина в правильности выбора Б-29 в качестве прототипа носителя нашего атомного оружия. И это в очередной раз подчеркивает мудрость его, товарища Сталина, и его редкую способность предвидеть развитие событий.

А так как звучали мнения отдельных товарищей о какой-то ложной неэтичности копирования «американца», Сталин сказал:

— Наша страна выиграла войну и кровью многих миллионов своих граждан заплатила невиданную цену за свободу всего мира. И мы имеем моральное право на такой шаг.

Тут Сталин остановился около Туполева:

— Для создания дальнего бомбардировщика вам, товарищ Туполев, дается два года.

Единственное, о чем попросил тогда Туполев, дать возможность снять летные характеристики американских машин.

— Сначала разберите «летающие крепости», сделайте свои детали, а потом, — тут глаза Сталина опасно сверкнули, как предупреждение о недопустимости дальнейших возражений, — а потом, если хватит ума, соберите и летайте сколько хотите.

Туполев знал, что трудности поджидают чаще всего там, где их не ждешь.

В самом начале работы они предполагали, что сложнее всего будет с моторами. Но совершенно неожиданно оказалось, что конструкторское бюро Аркадия Швецова, работавшее в Перми (в то время — город Молотов) над моторами воздушного охлаждения с радиальным расположением цилиндров, в инициативном порядке, как это принято во всех КБ, спроектировало мотор АШ-73ТК с турбокомпрессором. Прекрасно зарекомендовавший себя во время войны на истребителях Лавочкина и бомбардировщиках Ту-2, мотор АШ-82 исчерпал возможности дальнейшего повышения мощности, в то время как развитие авиации требовало все более мощных моторов.

Мотор АШ-63ТК был даже несколько мощнее американских собратьев фирмы «Пратт энд Уитни», а испытания на стенде подтвердили его высокую надежность.

В качестве оборонительного вооружения вместо американских пушек «Кольт-Браунинг» калибра 20 мм, на самолет устанавливались пушки Нудельмана и Рихтера, НР-23 калибра 23 мм, которые в ходе войны показали безотказную работу.

Удалось решить сложнейшую задачу и с «несущей», придающей прочность, обшивкой фюзеляжа и крыла.

Дело в том, что «американец» был обшит листом дюралюминия одинаковой толщины, и этот лист изготавливался в «дюймах». Наш отечественный лист выпускался промышленностью в метрической системе мер. Поэтому применение более тонкого, всего лишь на доли миллиметра, листа, чем у американцев, не обеспечивало требуемой прочности. Установка же листа толще, так же всего лишь на доли миллиметра, значительно перетяжеляла самолет.

Если же учесть, что нашим заводам план проката листа «спускался» Госпланом в тоннах, то заводы были заинтересованы прокатывать лист по верхнему пределу допуска.

Поэтому конструкторы предложили в самых нагруженных местах ставить лист толще, чем у американцев, а в менее нагруженных местах — тоньше, чем у американцев.

В результате, при более мощных моторах и вооружении расчетная масса самолета увеличилась всего лишь на 36 кг по сравнению с «американцем».

Но вот эти лонжероны…

Можно ведь сделать их из отдельных элементов, к примеру, как на ТБ-7, пусть будут они несколько тяжелее.

— А как у американцев? — спросил Сталин.

Туполев показал чертёж лонжерона и пояснил, что предлагаемое им техническое решение сделать лонжерон из нескольких деталей позволит сократить сроки создания самолёта.

Сталин же прекрасно понимал, что для того, чтобы сделать такой самолет, как Б-29, а иными словами, поднять всю авиапромышленность Советского Союза на качественно новый уровень, тот уровень, который и на дальнюю перспективу обеспечит возможность на равных соперничать с американцами, следовало всего лишь за один-два года открыть новые месторождения глинозема, построить железные дороги для перевозки его на металлургические заводы по выплавке алюминия и прокату листа и всевозможных профилей. И эти заводы тоже необходимо построить вновь, а также открыть новые научно-исследовательские институты и лаборатории для разработки и производства целого спектра алюминиевых сплавов, резины, пластмасс, бронестекла; спроектировать оборудование и построить заводы для изготовления этого оборудования.

Да всего и не перечислить.

А чтобы вдохнуть жизнь во все построенное вновь, требуется много электроэнергии, и, значит, нужно построить гидроэлектростанции, теплоэлектростанции, а в недалеком будущем — атомные электростанции.

И крайне необходимо, чтобы все это стало работать, как говорится, «еще вчера», если учесть, что американцы «обложили» страну военными базами, как со стороны Европы, так и со стороны Турции и Ирана.

Но, несмотря на то, что альтернативный вариант лонжерона можно было сделать намного быстрее, Сталин, который до этого, попыхивая трубкой, прохаживался по кабинету, подошел к Туполеву и, видимо, не желая опускать высокую планку ранее поставленного задания, негромко с мягкими интонациями в голосе сказал:

— Сделайте как у американцев товарищ Туполев.

От этого старого человека исходила такая энергия, что Туполев, почувствовав вдруг небывалое уважение к нему и, позабыв все ранее нанесенные обиды, понял, что они все-таки сделают этот самолет.