Морская авиация отечества

Анатолий Артемьев

Продолжение. Начало в №7-10,12/20 1 0 год


ЧАСТЬ 6 ИЗУЧЕНИЕ ВОЗМОЖНОСТЕЙ САМОЛЁТОВ

О данных самолётов, поступающих в морскую авиацию, в лучшем случае, было известно немногое, то есть то, что обычно указывалось в описании или формуляре. Но этих данных обычно не хватало чтобы представить какую пользу может принести самолёт, как его использовать, какие задачи он способен решать применительно к интересам флота. Конечно, возможность ведения воздушной разведки сомнения ни у кого не вызывала, но следовало выявить также наивыгоднейшие режимы полёта для повышения достоверности сведений, возникало множество других проблем, требующих как теоретических исследований, так и практического подтверждения. Другими словами, следовало изучить и выявить весь спектр задач, решаемых самолётами в интересах сил флота.

16 апреля 1911 г. в Севастополе организовали учения по сопровождению кораблей самолётами. Три самолёта, пилотируемые М.Н.Ефимовым («Соммер»), поручиком Б.В.Макеевым («Фарман») и лейтенантом В.В. Дыбовским («Блерио»), проводив эскадру кораблей от Севастополя до мыса Херсонес, благополучно произвели посадку на своём аэродроме. Конечно, учениями этот эпизод назвать трудно, а о способности самолётов держаться в воздухе было известно и до этого.

Это был период, когда реальную угрозу для кораблей стали представлять подводные лодки, несмотря на то, что они были «ныряющими», полуслепыми, так как не могли длительно находиться в подводном положении и выполняли атаку с использованием перископа. Тем не менее их опасались. Корабли не располагали средствами обнаружения подводных лодок, та что заблаговременное их обнаружениедавало ощутимые тактические преимущества.

Чтобы иметь представление о возможностях обнаружения подводных лодок в погруженном состоянии 24 мая 1911 г. лейтенант В.В. Дыбовский (это была его инициатива) с пассажиром подпоручиком Гельгаром выполнил специальный полёт на двухместном самолёте «Блерио», принадлежавшем Севастопольской школе ОВФ. На выявление возможности обнаружения объекта поиска в этот день было выполнено два полёта: утром и во второй половине дня.

Первый полёт производился на высоте «более» 1000 м по маршруту от Севастополя к Херсонесскому маяку и затем до реки Качи. У Херсонесского маяка дно просматривалось на глубину до 50 футов (1 фут=0,3048 м), но, по мнению Дыбовского, подводную лодку можно было увидеть и на большей глубине. Во втором вылете I был уверенно обнаружен и Я сфотографирован «большой» I бурун от перископа подвод- 9 ной лодки, но корпус лодки ] из-за малой прозрачности у воды видно не было.

Результаты полета можно считать успешными (впрочем, таковыми они могли считаться при любом исходе) – обнаружен бурун и сфотографирован перископ подводной лодки.


Военный летчик севастопольской авиационной школы лейтенант Дыбовский


Самолет "Антуанетт" над отрядом эсминцев. С открытки начала XX века


Конечно, на основании одного полета делать далеко идущие выводы, а тем более что-то рекомендовать, оснований маловато, но он свидетельствует доказательством интереса к изучению возможностей самолета.

С созданием на Черном море в 1912 г. отделения морских летчиков, масштабы исследовательских полетов существенно возросли, что нашло свое отражение в специальной программе опытов. Весьма рационально исследовательские полеты по возможности совмещались с боевой подготовкой. Наиболее стройная система исследований установилась начиная с весны 1913 г.

Изучались возможности самолетов по ведению побережно-морс- кой разведки, обнаружению минных заграждений и подводных лодок, немалое внимание уделялось отработке полетов строем. В этой связи представляет интерес групповой полет отряда из четырех самолетов «Кертисс», состоявшийся 22 июня 1913 г. по маршруту Севастополь – Евпатория и обратно. Его предприняли для тренировки лётчиков в продолжительном полёте в группе с ведением попутной разведки и отработке взаимодействия с наблюдательными постами службы связи. Особое внимание уделили обеспечению безопасности, для чего между Бельбеком и Евпаторией с разными интервалами выставили четыре миноносца, в Евпаторию отправили автомобильную радиостанцию для связи с Севастополем и информации о метеоусловиях, развернули десять «летучих» постов вдоль побережья. Полностью выполнили задачу лейтенант Вирен и мичман Лучанинов, а у подпоручика Жукова и мичмана Качинского на обратном пути отказали двигатели. Пришли к выводу, что причиной послужило то обстоятельство, что моторы перед полётом не перебрали.

5 июля состоялся полёт двух самолётов, пилотируемых лётчиками мичманом Утгофом и мичманом Коведяевым, по маршруту Севастополь – Балаклава и обратно с теми же задачами, как и при полёте в Евпаторию. Полёт выполнялся на высоте 1000 м. Интерес представляют наблюдения мичмана Утгофа, самолёт которого развивал скорость до 110 км/час, а самолёт Коведяева на 25 км/ч меньше. Используя преимущество в скорости, Утгоф убедился в возможности занимать любое положение относительно менее скоростного самолёта.

Одновременно с отработкой приёмов ведения разведки было выполнено несколько полётов на поиск минных заграждений. Они показали, что обнаружение их при определенных условиях возможно и существенно зависит от высоты полета, характера грунта в районе постановки, условий освещенности, состояния поверхности моря. Установили, что наивыгоднейшие высоты полета для поиска мин порядка 400 – 500 м, а просматриваются мины в виде белесоватых пятен. На меньших высотах поиск мин производить нецелесообразно из- за малой вероятности их обнаружения. Для проверки правильности донесений лётчиков об обнаружении мин у командира минной роты были запрошены данные о фактических местах постановки учебных мин. Посчитали, что данных недостаточно и в конце апреля 1914 г. на Чёрном море организовали специальные учения для выяснения условий обнаружения мин с самолёта. На глубине порядка одного метра выставили мины, окрашенные в красный, чёрный, зелёный и шаровый цвета. По результатам полётов пришли к выводу: все мины, независимо от цвета, просматриваются в виде желтовато-серых пятен, рекомендуемая высота поиска мин от 300 до 450 м. Наблюдатели сообщали, что вместе с минами они видели также и дно, что посчитали неблагоприятным. Если мины были чёрного цвета, то они терялись на фоне чёрного каменистого грунта.

В работе «Роль аэропланов в морской войне» Н.Яцук приводит данные об опытах с бросанием бомб с самолётов, которые выполнялись в Америке. Так, на состязаниях в Харварде в сентябре 1910 г. производилось сбрасывание бомб по контуру корабля, обозначенного на земле, с высоты не менее 100 футов. Оценка производилась по очкам в зависимости от точности: попадание в «корабль» – одно очко; попадание в площадь 2-4 фута от трубы – три очка; попадание непосредственно в трубу – 10 очков. В состязаниях участвовали лётчики Харман, Кертисс, Вилард и Грехем Уайт. Почти все они добились попадания в трубу. Подобная точность бомбометания объясняется лишь тем, что сбрасывание бомб весом по 8 кг выполнялось на скорости 60 – 70 км/час, в плоскости ветра. Каких-либо данных об использовании прицельных устройств не приводится. В мае следующего года на аэродроме в Хендоне летчик Грехем Уайт, выполняя полёт на скорости 65 – 75 км/час на высоте 500 – 600 футов, попал в середину цели бомбой, вес которой составлял свыше 20 кг. Нечто подобное было организовано и в России на Второй международной авиационной неделе (Петербург, 14-22 мая 1911 г.). Сбрасывались своеобразные бомбы в виде бумажных пакетов с мелом по контуру корабля, обозначавшего цель. Лучший результат в меткости показал М.Е.Ефимов. Впоследствии на первой авиационной неделе в Москве также производились подобные соревнования.

В январе 1912 г. старший артиллерийский офицер линейного корабля «Пантелеймон» старший лейтенант В.М.Смирнов в докладной записке высказал свои соображения относительно применения бомб. Он считал необходимым опытным путём определить: наименьшую безопасную высоту бомбометания, обеспечивающую приемлемую вероятность попадания бомб в цель, выяснить тип и вес наиболее пригодных бомб, выявить факторы, влияющие на вероятность попадания и, наконец, «установить тактическую единицу аэропланов, т.е. наивыгоднейшую группу их и строй для совместных действий по кораблю». Другими словами, Смирнов предлагал выяснить наряд сил и средств для решения конкретной задачи! Развивая свои идеи, он полагал необходимым выяснить опытным путём длину серии бомб при бомбометании курсом попутным с кораблём, возможность изменения прицельных данных, считал необходимым разработать специальные тонкостенные авиационные бомбы с большим коэффициентом наполнения взрывчатым веществом. Далее Смирнов углубляется в вопросы теории: «Траектория снаряда зависит от следующих причин: скорости аэроплана, веса снаряда и поперечной его нагрузки, силы и направления ветра, влияния вращения земли». Правда относительно последнего фактора автор понял, что хватил лишнего и поправился: «Последняя поправка, вероятно, будет незначительной». На этом, однако, в своих рассуждениях Смирнов не остановился и высказал мнение о том, что наиболее целесообразный боевой порядок – это кильватерный строй самолётов. Автор считал, что большинство опытов возможно произвести только в Севастополе, так как местные условия в наибольшей степени им благоприятствуют, а флот и школа авиации расположены в одном месте. Впрочем, на Балтийском море к этому времени вообще не было никаких условий. Именно по этим причинам, а также ввиду меньшей инертности черноморцев и более благоприятных метеоусловий, на Черном море в 1912 г приступили к изучению возможностей поражения надводных объектов.

Первое бомбометание выполнялось с гидросамолета «Вуазен-Канар», пилотируемого летчиком В.В. Фриде. Проверялось прицельное устройство штабс-капитана Толмачева, который и работал с ним. Впоследствии штабс-капитан Толмачёв в 1913 г. получил на конкурсе первый приз за разработку «Прибора для бросания снарядов с аэропланов и управляемых аэростатов». Прицел обеспечивал бомбометание только в плоскости ветра и основан на методе учёта сопротивления воздуха через отставание (расстояние между точкой падения бомбы и проекцией самолёта на местности в этот момент). Метод был предложен Н.А.Кирпичёвым, разработан Г.А.Ботезатом. Всё устройство для прицеливания состояло из специального секундомера со шкалой высот и лампочкой, укреплённых на браслете, который лётчик надевал на левую руку, и визирного приспособления, укреплённого на борту самолёта. Визирное приспособление состояло из стойки для крепления к борту самолёта, диска со шкалой углов, визирной линейки с кольцами. Секундомер использовался для определения путевой скорости самолёта и определения по специальным графикам угла прицеливания. Отчёт свидетельствует о чрезвычайно высокой точности бомбометания, впрочем, вызывающей сомнения: отклонения бомб от цели при сбрасывании бомб с высоты 350 – 700 м не превышали 3 метра. Нелишне отметить, что в отличие от зарубежных бомбометаний, на выбор высот бомбометания оказало влияние желание поднять самолёт выше зоны ружейного огня.

Бомбометание с гидросамолета «Вуазен-Канар» затруднялось из-за расположенных впереди рулей высоты и направления, мешавших наблюдению за целью и сокращавших время прицеливания.

Опытные бомбометания, которые организовали в следующем году, имели целью выбрать наиболее выгодную с точки зрения баллистики форму бомб и их оперения. Оценка точности бомбометания не производилась из-за отсутствия прицела, который хотя и был заказан Морским генеральным штабом, но своевременно на Чёрное море не поступил. Первая бомба была сделана согласно чертежу, представленному в Морской генеральный штаб. Всего же было произведено семь сбрасываний. Все бомбы были изготовлены из жести и наполнены песком, вес каждой 28 фунтов (порядка 11,5 кг) Первый снаряд без направляющих поверхностей (оперения) сбросили с высоты 80 м. Как и следовало ожидать, он плашмя ударился о воду. Тогда к такому же снаряду приделали четыре направляющих и снова сбросили с 300 м -беспорядочно вращаясь он упал почти вертикально. Четвёртый снаряд снабдили четырьмя большими прямыми направляющими перьями, соединенные цилиндрическим абажуром. Сброшенный с 600 м он снижался относительно стабильно (вначале под углом 60 град, а затем вертикально). Пятый и шестой снаряды, имеющие прямые направляющие перья с цилиндрическим и конусообразными абажурами, не удовлетворили исследователей и они отдали предпочтение седьмому снаряду, изготовленному, в отличие от предшествующих, из оцинкованного железа с четырьмя большими прямыми направляющими перьями, соединенными цилиндрическим абажуром. Его сбросили с 400 м и с высоты примерно 350 м снаряд стал падать вертикально. Первые шесть сбрасываний выполнил мичман Лучанинов, последнее – мичман Утгоф.

Кроме средств поражения на самолётах проверялось бортовое оборудование и, в частности, оценивалась точность показаний компасов различных конструкций и производителей. Для этого имелись вполне обоснованные причины. Большинство самолётов военного ведомства выполняли полёт по наземным характерным ориентирам. Достоинства и область применения этого простого и весьма древнего прибора ещё не оценили. Не подлежало сомнению, что на морском самолёте компас незаменим и следовало лишь выбрать в наибольшей степени подходящий. Это осложнялось тем, что компас на самолёте работал в неблагоприятных условиях: на него оказывала влияния система зажигания, так как никакого экранирования проводов к свечам на самолётах не предусматривалось. Следовательно, необходимо было выбрать наиболее подходящий компас и место его установки, чтобы удобно было считывать его показания..

Априори требованиям устойчивости показаний в наибольшей степени отвечали жидкостные компасы. В июле 1912 г. компас такого типа, изготовленный в Севастопольской компасной мастерской, установили на самолёт «Кертисс». По докладу лейтенанта Вирена точность его показаний в полёте составляла 20-25 град. Во время полёта картушка компаса (горизонтально расположенный в корпусе компаса диск с делениями в градусах) «ходила» в этих пределах. Из Петербурга прислали трёхдюймовый компас, созданный на базе шлюпочного и его работоспособность в августе 1912 г. проверял в полёте мичман Утгоф. Полёт продолжался около двух часов, компас работал устойчиво, а точность отсчёта по картушке находилась в пределах 10-15 град., несмотря на перебои двигателя в полёте. Отмечено, что картушка не застаивалась, хотя выполнялись виражи с большими углами крена. Компас установили на подкосе, идущем от сиденья лётчика к поплавку и отсчёт показаний компаса посчитали удобным. Это позволило сделать предварительный вывод о возможности установки компасов на гидросамолётах после некоторых других испытаний.


Офицеры-летчики первого выпуска офицерской школы авиации


С началом Первой мировой войны ещё более актуальной стала проблема обнаружения подводных лодок и минных заграждений противника, а также отработка тактики воздушного противолодочного охранения кораблей и транспортов на переходе морем. Балтийцам было известно об исследованиях возможности обнаружения подводных лодок, проведенных черноморцами, и они также решили организовать подобные опыты. Как и следовало ожидать, результаты опытов оказались неутешительными: обнаружение подводной лодки в подводном положении, даже следующей на небольшой глубине, в условиях Балтийского моря – событие маловероятное. Контакт с подводной лодкой терялся почти сразу после погружения ее на перископную глубину. Столь же безуспешными оказались попытки обнаружения минных заграждений с самолета – мины ни разу не удалось увидеть даже при известном месте их постановки. Тем не менее, самолеты для поиска подводных лодок врага применялись, и сам факт их присутствия заставлял подводников действовать более осмотрительно, а в некоторых случаях и менять решения, отказываясь от выполнения той или иной задачи.

В непосредственной связи с поиском подводных лодок изыскивались возможности их поражения. С этой целью 25 июня 1916 г., в бухте Круглая (Чёрное море) проводились испытания тротиловых бомб с изменяемой «затяжкой», предложенных лейтенантом Бошняком и предназначенных для поражения подводных лодок. Было установлено, что примененная изобретателем дистанционная артиллерийская трубка горит под водой 18 секунд вполне исправно.

Балтийцы, несмотря на сложную военную обстановку, также проводили исследования, представляющие несомненный интерес.

Так, в акте комиссии 1-го судового авиационного отряда 10 марта 1916 г. записано следующее: «9 марта были проведены опыты с бомбами, спроектированными лейтенантом Тимофеевым… Бомба развивала начальную скорость 170 футов в секунду в момент выстрела, и после него не происходило отдачи, траектория полета не имеет боковых отклонений».

Судя по приведенному краткому сообщению, балтийцы проводили испытания безоткатного орудия для самолетов. Однако из других материалов следует, что отдача компенсировалась выталкиванием в момент выстрела пыжа в противоположную направлению стрельбы сторону. Безусловно, пыж представлял для своего самолёта опасность, куда большую, чем снаряд для противника.


ПОДГОТОВКА ВОЕННЫХ И МОРСКИХ ЛЁТЧИКОВ

Из описания методики обучения пилотов, принятой во Франции нетрудно сделать вывод, что она имело целью получить деньги лишь за то, чтобы научить человека держаться в воздухе и не могла привить устойчивых лётных навыков. Эта методика готовила именно пилотов, а не военных лётчиков, способных решать тактические задачи в интересах вооружённых сил. Кроме всего прочего, обучение во Франции обходилось довольно дорого, так что следовало организовать этот вид подготовки в России.

Главное инженерное управление после состоявшейся весной 1910 г. авиационной недели спешно создало при Учебном воздухоплавательном парке временный отдел для подготовки военных лётчиков. У участвовавших в этом мероприятии закупили три «Фармана» для отдела, а лётчиков Эдмон- да и Попова пригласили на первый случай в качестве инструкторов.

Осенью того же года Учебный воздухоплавательный парк преобразовали в Офицерскую воздухоплавательную школу (ОВШ), создав при ней постоянный отдел в Гатчине под Санкт-Петербургом. Задачу ему поставили весьма скромную – готовить не менее 10 лётчиков в год.

Подбор кандидатов на лётные должности проводился довольно тщательно. Предпочтение отдавалось неженатым офицерам в возрасте до 40 лет, в чинах не старше лейтенанта или штабс-капитана, прослуживших не менее трёх лет и годных к избранной профессии по состоянию здоровья (особенно по зрению), вполне достойных по нравственным и служебным качествам.

Желающих посвятить себя авиации оказалось так много, что привело к некоторому замешательству у руководства. Об этом свидетельствует, например, рапорт командира 2-й минной дивизии Балтийского флота, поданный по команде: «В числе молодых офицеров вверенной мне дивизии находятся люди, готовые посвятить себя изучению воздухоплавания на аэропланах, а поэтому прошу указаний вашего превосходительства, направлять ли поступающие ко мне ходатайства по существу вышеизложенных по команде или оставлять без последствий». Это письмо с приложением рапорта 27 января 1910 г. было направлено в Морской генеральный штаб с просьбой дать разъяснения по существу вопроса. Впрочем, в печати приводились и прямо противоположные мнения относительно массовой тяги в авиацию, поскольку катастроф и аварий хватало. Приводились данные, что за 1911 г. в авиации всех стран погибло 82 человека, за 1912-й -128 авиаторов.


Лейтенант Г. В. Пиотровский


Самолёты для Офицерской воздухоплавательной школы заказали во Франции. Но обстоятельства сложились так, что семь из одиннадцати аэропланов прибыли не летом, как предполагалось, а поздней осенью. Местные климатические условия этого периода отнюдь не способствовали безопасности полётов, а тем более высокому качеству обучения лётного состава, и ОВФ вынужден был искать для учебного заведения более удобное место на юге России.

Наиболее подходил Севастополь. В Гатчине оставили авиационный отдел школы под руководством капитана Ульянина. Отдел постепенно расширялся, и если в 1911 г. обучаемых было десять человек, то в следующем году их количество увеличилось в три раза. Дипломы военных лётчиков, полученные в ОВШ, считались очень престижными. В июле 1914 г. отдел преобразовали в Гатчинскую военную авиационную школу.

Первым председателем авиационной школы ОВФ в Петербурге стал капитан 2-го ранга Н.Ф.Фогель. С переводом школы в Севастополь обязанности председателя совета школы стал исполнять капитан 2-го ранга Вячеслав Никанорович Кедрин. В мае 1911 г. его сменил подполковник генерального штаба С.И.Одинцов, а с 8 ноября 1912 г руководство школой перешло к подполковнику Генерального штаба князю А.А. Мурузи.

Местом расположения Севастопольской авиационной школы ОВФ выбрали Куликово поле, где построили деревянные ангары для хранения самолётов, установили несколько палаток. В ангарах разместили восемь аэропланов: два биплана «Фарман-4»; биплан «Сом- мер» и монопланы «Блерио-11» и два «Антуанетт-4». В мае 1911 г., после того как Ефимов признал самолеты «Антуанетт-4» непригодными для лётного обучения (они были приобретены для Севастопольской школы ОВФ), их передали Черноморскому флоту в дополнение к приобретённому Дорожинским.

11 ноября 1910 г. состоялось торжественное открытие Севастопольской авиационной школы ОВФ на котором присутствовал «шеф русской авиации» – великий князь Александр Михайлович с полагающейся по его чину свитой.

Первыми инструкторами в Севастопольской школе были офицеры, возвратившиеся после обучения во Франции: на «Блерио» – Б.В. Матыевич-Мациевич и Г.В. Пиотровский, на «Антуанетт» – Зелинский и Комаров и на «Фармане», вместо погибшего Мациевича – поручик Е.В. Руднев. На место капитана Ульянина, назначенного в воздухоплавательную школу военно-инженерного ведомства, пригласили по вольному найму известного русского летчика М. Н. Ефимова.

В печати появились публикации, в которых высказывалось мнение о необходимости медицинского отбора и испытаний для поступающих в авиационные школы и перед каждым полётом. Это следует, например, из статьи Духанина («Разведчик», 1911, № 1057): « …В отношении личного состава Севастопольской авиационной школы положение о школе не обеспечивает тщательного и строгого подбора. Между тем крайне необходимо, чтобы офицеры для подготовки этой тяжелой и ответственной специальной службы выбирались с нужными для неё физическими, духовными и моральными качествами, с известными способностями и надлежащей умственной подготовкой. С этой целью, для желающих посвятить себя военно-воздухоплавательной специальности, должны быть установлены теоретические и практические испытания, дающие гарантию, что кандидаты годны для изучения этого дела». Известный военный лётчик, первый георгиевский кавалер русской авиации В.М. Ткачёв, товарищ П.Н.Нестерова по кадетскому корпусу, в рукописи «Крылья России» с юмором пишет об уровне знаний некоторых кандидатов в лётчики и приводит пример со штаб- ротмистром Стародубского драгунского полка Дубининым. На теоретических курсах в Петербурге он не учился и держал перед комиссией экзамен по знанию мотора «Гном». «Экзаменующийся стоял перед «Фарманом-4», а экзаменатор И.Н.Туношенский провернул за пропеллер мотор и, указав штаб- ротмистру на один из цилиндров с закрытым выпускным клапаном, спросил: что происходит в этом цилиндре? Дубинин подошёл, потрогал тягу выпускного клапана этого цилиндра и, «крепко подумав» ответил – здесь работают газы. Туно- шенский, сдержав улыбку, указал на соседний цилиндр: «А здесь?». Дубинин после продолжительного раздумья сказал, что здесь тоже работают газы. Очередь дошла до третьего цилиндра, ответ тот же… Его вернули в драгунский полк».

14 ноября 1910 г. в Севастопольской школе состоялся первый учебный день. Через пять дней первый номер нового Севастопольского авиационного иллюстрированного журнала сообщал: «Этот день надо считать днем открытия учения школы авиации и первым авиационным днем в Севастополе. С 9 часов утра начались подъемы в воздух и продолжались, с небольшим перерывом на обед, до самого наступления темноты».

Первая группа учеников-лётчиков состояла из 14 офицеров и 20 нижних чинов, в том числе и пяти представителей морского ведомства: капитан-лейтенанта И.Н.Дмитриева, лейтенантов В.В.Дыбовского, барона Г.О. Буксгевдена, капитана 2-го ранга В.Н. Кедрина, старшего лейтенанта Н.Л.Подгурского. Первые трое закончили обучение в апреле 1911 г.

22 ноября 1911 г. находившийся в Ливадии император Николай Второй принял выпускников. Старший лейтенант Подгурский за отличие в бою у Порт-Артура 4 сентября 1904 г. был произведен в капитан- лейтенанты, через четыре дня, также в Ливадии, капитану 2-го ранга Непенину было присвоен чин капитан 1-го ранга. Не были обойдены вниманием и другие офицеры: капитан 2-го ранга Фогель получил подарок по чину; лейтенанты барон Буксгевден и Дыбовский награждены орденом св. Станислава 2-й степени.


Капитан 2-го ранга Фогель


Выпускнику Севастопольской школы присваивалось звание «пилот-авиатор», для военного лётчика существовал дополнительный курс. В военное время звание «военный лётчик» присваивалось в качестве поощрения.

По мере развития техники воздухоплавания и расширения школы приходилось совершенствовать методику обучения, разрабатывать новые программы и положения. Однако с обучением, особенно в первый период, далеко не всё обстояло благополучно. Уже упоминавшийся Ткачёв довольно нелицеприятно пишет о Севастопольской школе периода 1910-1912 гг. Он закончил её в ноябре 1911 г. и о происходящем мог судить вполне квалифицированно: «Обучение полётом велось без всяких объяснений: до всего надо было доходить своим умом и ощущениями… К сожалению, никто в Севастопольской не занялся анализом и обобщением опыта, накопленного русской авиацией. Продуманного и систематизированного метода обучения полётам в школе не существовало, инструкторы действовали, «кто во что горазд». Вместо того, чтобы идти по строгому пути созидания авиации, Школа иногда даже занималась очковтирательством. Неспособных учеников не отчисляли, а посылали в крепостные авиационные отряды… Неуверенность, неизведанность и неизвестность порождали у немалого числа лётчиков страх перед полётом… наши лётчики выпускались из школы в отряды недоученными и недовоспитанными».

Особая комиссия под председательством великого князя Александра Михайловича выработала утверждённое 14 марта 1911 г. очередное Положение об отделе Воздушного флота. Для получения свидетельства военного летчика продолжительность полёта увеличили до 6 часов, дальность 400 верст, предъявлялось требование уметь выполнять полёт выше рельефа местности на 1500 м, а также в туман, в дождь, ночью и при ветре более 8 метров в секунду. В связи с более осознанным пониманием значения военной авиации количество обучающихся в школе офицеров увеличили до 60, а на теоретических курсах до 30, и заказали самолеты новейших образцов. Особое внимание обратили на аппараты системы «Ньюпор», обладавшие скоростью свыше 100 верст в час. Полагали, что благодаря прочной конструкции они наиболее безопасны из всех существовавших самолётов. Решено было заказать 12 боевых и 2 учебных самолета этого типа. Увеличение посадочной и взлетной скоростей новых типов аэропланов и необходимость расширения зданий школы заставили администрацию подыскивать другое место. Подходящее поле нашли в 12 верстах от Севастополя в долине реки Качи, близ деревни Мам- шай. Необходимая площадь земли была определена в 650 десятин, а средства, необходимые для покупки земли и возведения построек, оценены суммой в размере 1 050 000 рублей. Казна отпустила Комитету 400 000 рублей.

Подготовка лётчиков для морского ведомства имела свои особенности и проходила в два этапа. Начальную подготовку они получали в школе ОВФ на самолётах «Блерио» или «Фарман-4». После присвоения звания лётчики направлялись в части, где переучивались на самолёты, которыми те были вооружены.

Не отрицая ценности единых методик лётного обучения, черноморцы предложили отказаться от обучения в школе ОВФ и организовать обучение летчиков своими силами, имея в виду гидросамолеты. Своё предложение они обосновывали возможностью сократить сроки подготовки на три – четыре месяца и снижением затрат (теоретическое обучение на курсах в Петербурге не исключалось). Довод относительно снижения затрат на обучение и исключение этапа подготовки на сухопутных самолётах безусловно заслуживал внимания. Об этом и доложил в январе 1913 г. начальник Морского генерального штаба вице-адмирал А.А Ливен морскому министру адмиралу И.К. Григоровичу. Одновременно возник вопрос о подготовке «нижних чинов-специалистов». По опыту Службы связи Балтийского моря на обучение этой категории личного состава затрачивалось три – четыре месяца. Непременное условие – направлять на эти курсы желающих из специалистов, в частности сверхсрочнослужащих. Морской министр согласился с организацией подготовки морских лётчиков на Чёрном море. Если не вдаваться в формальную сторону, то это фактически разрешение на организацию первой школы морской авиации! Не исключено, что черноморцы догадывались о назревающем конфликте с руководством севастопольской школы ОВФ и не ошиблись в своих предположениях.

Начальник Морского генерального штаба 19 февраля 1913 г. доложил морскому министру: «Управляющий делами ОВФ капитан 1-го ранга Фогель, письмом на моё имя от 24 января с.г. за №186, указывал, что ОВФ вынужден иметь бипланы Фармана исключительно для обучения офицеров флота, так как офицеры Военного ведомства обучаются только на самолётах Ньюпор, то просит меня сообщить ему для доклада его императорскому высочеству великому князю Александру Михайловичу не признает ли Морское ведомство возможным приобрести теперь же для школы два учебных Фармана с 50- сильными двигателями «Гчом» и один быстроходный с 80-сильным двигателем, на что потребно 25 ООО рублей». Кроме того, следовало переводить в счёт оплаты за бензин, масло и прочее до 1500 рублей на каждого обучаемого. Безусловно, подобное требование было справедливым, но военное ведомство как-то запамятовало, что оно расходует деньги, которые предназначались в своем первоначальном варианте на строительство кораблей. Морское министерство не имело желания выделять 43 тысячи рублей (18 тысяч рублей на обучение 12 летчиков и 25 тысяч рублей на приобретение самолетов) – такие расходы просто не предусматривались бюджетом. Начались переговоры, в результате которых возникший инцидент удалось уладить и договориться выделять на каждого обучаемого морского ведомства по 1000 рублей, если ОВФ «заведёт для пользы дела, учебные аппараты Фармана» (в следующем году по 1200 рублей). Возможно, согласие было жёсткой позицией морского ведомства, которое заявило, что если соглашение не будет достигнуто, то практическое обучение полётам организуют в «школе императорского Всероссийского аэроклуба или непосредственно в авиационных отрядах Службы связи».


Самолет "Маран" у ангара Качинской авиашколы


В мае 1913 г. на Опытную станцию Гребного порта прибыла первая партия молодых лётчиков для обучения на гидросамолётах: лейтенант Б.А. Щербачев, мичманы: П. Ваксмут, И.И. Кульнев, П.Э. Липгарт, В.А. Литвинов и инженер-механик мичман В.Е. Зверев.

Специальная комиссия, назначенная командующим ЧФ, чтобы подтвердить целесообразность обучения летчиков непосредственно на флотах, минуя летную школу ОВФ, приняла в августе 1913 г. экзамен на звание летчика у мичмана Рогозина.. Инструкцией, принятой на Черном море, например, определялось, что первый самостоятельный вылет на новом типе самолета летчик производит в присутствии разрешившей его комиссии. В ее состав обязательно входили: начальник службы связи Черного моря, начальник команды военно-морских летчиков, проводивший обучение инструктор. Но практика подготовки лётного состава на флотах имела и существенный недостаток, так как различия в методическом уровне инструкторов и неминуемые в связи с этим издержки могли привести к недоученности летчиков. К тому же всё более явной становилась необходимость готовить лётчиков и для обычных самолётов. Помимо документов, поступавших сверху, на флотах разрабатывались конкретные инструкции по организации и производству полетов с учетом условий базирования, характера решаемых задач и типа летательных аппаратов.

Порядок отбора кандидатов для подготовки лётного состава постоянно совершенствовался. Так, служба связи Черного моря вышла с предложением о приоритетном праве выбора нижних чинов для авиации из новобранцев. Морской министр 21 августа 1913 г. согласился, но приписал на документе: «Назначение делать по прошествии годового плавания и окончания школы». Пожалуй, так было правильнее. Морской генеральный штаб в свою очередь разработал методику специальной подготовки авиационных унтер-офицеров, потребовав, чтобы занятия с ними проводили офицеры-авиаторы. В общем же, для обучении унтер-офицеров считалось желательным привлекать офицеров-специалистов. Методика обучения младших авиаспециалистов на флотах несколько различалась. Так, на Балтийском флоте с разрешения морского министра унтер- офицеров готовили в отряде 1-й минной дивизии, а по окончании общего обучения направляли для специализации на авиационные станции. Программа общего обучения содержала до 13 разделов (грамотность, арифметика, физика, уставы, моторное дело, аэроплан- ное дело и др.).

В марте 1914 г. черноморцы обратились в Морской генеральный штаб, предложив готовить морских летчиков из кондукторов флота. В том же году на флоте ввели воинское звание прапорщик по авиационной части. Оно присваивалось лицам со средним образованием, сдавшим теоретический экзамен по программе подготовки на звание военного летчика. Одобренную Морским генеральным штабом программу курса на прапорщика по авиационной части 7 октября 1915 г. направили на флоты для руководства.

В апреле 1914 г. состоялся Третий Всероссийский воздухоплавательный съезд, выявивший различные подходы к методике подготовки военных лётчиков. Представляет интерес выступление начальника авиационной школы Всероссийского авиаклуба морского лётчика лейтенанта Н.А.Яцука на тему «О рациональной постановке обучения лётчиков». Доклад не дополнял, а скорее был полностью противоположен основному докладу известного военного летчика Х.Ф. Пруссиса на тему «Авиация и лётчик», считавшего, что «Авиация-искусство, авиаторами могут быть только имеющие призвание». По мнению Пруссиса «стиль летания»- такой же дар лётчика, как талант поэта, он рождается вместе с ним. Яцук же считал: «стиль» летания – это вовсе не прирождённое качество гениального человека. «Стиль» летания надо сообщить ученику-авиатору, стилю надо обучать. «Большой недостаток обучения пилотажу заключается в том, что у каждого учителя, у каждого инструктора всегда самостоятельная школа преподавания. А это очень часто приводит к трагическим последствиям: когда лётчик, окончив одну школу, попадает в отряд, где большинство других лётчиков прошло совершенно другую школу, то он часто чувствует себя беспомощным, теряется. Следствием же бывают авиационные катастрофы». В связи с этим Яцук полагал крайне необходимым выработать единый метод обучения пилотажу. Секция согласилась с доводами Н.А.Яцука и приняла постановление о том, чтобы выработка такого общего метода была заключена ко времени следующего всероссийского воздухоплавательного съезда.

(Продолжение следует)


Первый опытный экземпляр истребителя МиГ-15 (И-310, С-1)








Главная | Контакты | Прислать материал | Добавить в избранное | Сообщить об ошибке