Предисловие

У слова «трагедия» в русском языке имеется несколько значений. Одно из них: потрясающее событие, тяжелое переживание, несчастье. Война сама по себе — трагедия для общества. Но общество — это совокупность индивидуумов, а проще — людей. У каждого своя жизнь, своя судьба и трагедии свои. Нам не под силу рассмотреть судьбу каждого участника событий, произошедших в Финском заливе во второй половине 1941 г. Однако можно выбрать несколько наиболее значимых, знаковых явлений и взглянуть на них через деятельность конкретных персоналий. При этом попытаемся не описывать события, что во многом уже сделано, а ответить на вопрос «Почему так произошло?».

Задача эта очень сложная, и прежде всего по двум причинам.

Первая заключается в том, что для ответа на вопрос о причинах произошедшего надо очень точно и подробно знать — а что, собственно, произошло? И то, что на тему Финского залива начала Великой Отечественной войны много написано, ровным счетом ничего не меняет. Прежде всего, как это ни парадоксально, фактически отсутствует доступное официальное описание тех событий. Действительно, если нам захочется сейчас уточнить или просто освежить в памяти историю Великой Отечественной войны на море, то что взять с книжной полки? Публикаций много, а официального издания, гарантом достоверности содержания которого было бы государство или его Военно-Морской флот — нет. Единственная книга, претендующая на официоз, это «Боевой путь советского Военно-Морского Флота», выдержавшая четыре издания и последний раз вышедшая в 1988 г. Несмотря на очень представительный авторский коллектив, она ничем нам не поможет. Даже если не брать ее откровенно пропагандистскую направленность, в таком объеме внятно описать историю отечественного ВМФ за 70 лет просто не реально.

Вполне доступна для любого заинтересованного «История Второй мировой войны. 1939–1945» в двенадцати томах. Но и там всем событиям на Балтике в 1941 г. посвящено только несколько абзацев. Из несекретных изданий можем еще воспользоваться третьим томом «Морского атласа» и описанием к нему издания 1959 г. Правда, доступным его назвать сложно: официально в продажу «Атлас» не поступал да и далеко не во всех библиотеках он есть. Однако именно в этом издании содержится наиболее вразумительное изложение хотя бы основных событий Великой Отечественной войны на море.

И все-таки несколько официальных книг, посвященных Великой Отечественной войне на море, существует. Прежде всего это многотомное закрытое издание, которое так и называется «Хроника Великой Отечественной войны на море», вышедшее во второй половине 40-х годов, то есть по горячим следам. В нем каждому полугодию на каждом театре военных действий посвящен отдельный том. К сожалению, из-за своей секретности для большинства людей эта «Хроника» осталась не известной. В 90-х годах ее рассекретили, но теперь она сохранилась лишь в единичных экземплярах в библиотеках нескольких военно-морских учебных заведений. Кстати, том посвященный Балтике за второе полугодие 1941 г. раза в три тоньше, чем тома, посвященные, например, какому-либо полугодию 1943 г. Это говорит о том, что даже в таком издании о начале войны старались писать поменьше.

В 1962 г. вышел трехтомный военно-исторический очерк «Военно-Морской флот Советского Союза в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» под общей редакцией адмирала Л.A. Владимирского. Для своего времени это был выдающийся труд, и по сей день он, по-видимому, является наиболее полным и объективным описанием военных действий на море в годы той войны. Кому посчастливилось держать в руках все три тома, мог обратить внимание, что предисловие к изданию находится в… последнем томе, где как раз описываются военные действия на Балтике. Им же посвящен сравнительно большой объем предисловия, где ни слова не сказано о Северном или Черноморском флотах. Создается впечатление, что это предисловие здесь появилось отнюдь не для читателей, для них в каждом томе имеется введение, а для демонстрации политической благонадежности. Отчасти так оно и было, поскольку судьба трехтомника решалась на уровне ЦК КПСС. Дело в том, что у него имелись противники — например, в лице адмирала В.Ф. Трибуца, командовавшего Краснознаменным Балтийским флотом в годы войны. И дело не в том, что он был не согласен с описанием тех или иных событий (с бывшим командующим постоянно консультировались) — просто никогда до этого действующий флотский военачальник не подвергался, хоть и совершенно не явной, критике за свою деятельность в годы войны. К сожалению, секретность и малотиражность сделали военно-исторический очерк «Военно-Морской флот Советского Союза в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» совсем не замеченным для широкого круга читателей.

Таким образом, хотим мы того или нет, но без описания событий нам будет не обойтись. Однако постараемся отвлекаться от главной нашей задачи, выяснения причин, приведших к трагическим событиям лета — осени 1941 г., только тогда, когда общедоступные источники по этому поводу или молчат, или очень много не договаривают.

Здесь хочется остановиться еще на одном источнике информации — Центральном Военно-морском архиве (ЦВМА) в городе Гатчина. Как правило, у большинства людей, в архиве никогда не работавших, не совсем правильное представление об этом учреждении. Им кажется, что там есть все и все доступно. Ни то, ни другое! ЦВМА обладает уникальными коллекциями личных дел офицерского состава, протоколов партийных и комсомольских собраний, ведомостей уплаты партвзносов, приемных актов вновь построенных кораблей, исторических журналов… Но если понадобятся боевые документы периода Великой Отечественной войны, то тут проблемы. Обратимся к нашей теме. В архиве имеются отчеты по обороне и эвакуации Таллина и Ханко, отчеты о боевой деятельности эскадры, соединений ОВР и ВВС флота за 1941 г. Но это все документы, написанные через год после того, как… Там все выверено, сформулировано, правильно расставлены акценты и т. д. Утверждены эти отчеты Военным советом флота, лицами, кровно заинтересованными.

Безусловно, там содержится масса интереснейшей достоверной информации, которой мы будем в дальнейшем пользоваться, но работа с этими отчетами зачастую создает впечатление, что действия сил происходят как бы вне всякой связи с предшествующими событиями, а решения командования не просто правильны, а единственно возможные в этих условиях. Поэтому хорошо было бы посмотреть Решения[1] соответствующих начальников на планируемые действия, то есть понять, каков был их замысел и на чем он основывался. Но именно эти документы в архиве отсутствуют.

Или взять хотя бы оперативные и разведывательные сводки. До 22 июня 1941 г. они подшиты в соответствующие дела, и мы с ними еще познакомимся, а затем они исчезают и вновь появляются лишь в 1943 г. Что, их все это время не существовало? Нет, например, разведуправление регулярно готовило свои донесения, но в архиве их нет. И подобных случаев предостаточно. Так что в ЦВМА, к сожалению, во многом отсутствует целый пласт документов, относящихся как раз к замыслам командующих на предстоящие действия. А потому иногда очень трудно понять, насколько результат соответствовал задуманному.

Теперь несколько слов о доступности архивных материалов. Абсолютное большинство документов, попав в ЦВМА в 40-е годы с грифом «секретно», так по сей день секретными и остаются. Сами понимаете, сколько в связи с этим возникает проблем. Правда есть один момент который частенько облегчает участь исследователя. Дело в том, что в то время, как один экземпляр какого-либо документа в архиве секретный, другой экземпляр этого же документа, например, в библиотеке Военно-морской академии, уже лет десять как рассекречен. Вот и маневрируем на так называемом правовом поле, которое чаще смахивает на минное.

Наконец, есть еще один аспект работы с архивными документами. Некоторым представляется, что ссылка на какой либо фонд — это что-то вроде гарантии достоверности. Но абсолютное большинство документов носит исключительно субъективный характер, писали их такие же люди, как мы с вами. Иногда нам кажется, что война — это одно большое сражение в котором военнослужащие непрерывно участвуют. Однако это совершенно не так. Как показали исследования, среднестатистический советский солдат в 1943–1945 гг. находился непосредственно в боевых действиях порядка 15 % времени, а остальное — это формирования, передислокация, отдых, излечение в госпиталях, обучение на курсах и т. д. Для большей убедительности возьмем пример, более близкий нашей теме. Одной из наиболее активных подводных лодок на Балтике являлась Щ-303. Провоевав от первого до последнего дня войны, она совершила пять боевых походов общей продолжительностью 157 суток, то есть непосредственно в боевых действиях она участвовала где-то 11 % от времени всей войны. У других кораблей, особенно боевых катеров, на других флотах эта цифра будет больше, и значительно, но если разберемся более подробно, то получится, что каждый, отдельно взятый моряк, прошедший всю войну, непосредственно находился в боевых действиях, как правило, не более 30 % военного времени. Если уж заговорили о подводниках, то больше всех из командиров советских подводных лодок в боевых походах провел И.Ф. Фартушный — 305 суток. Погибнув в январе 1944 г., непосредственно «на передовой» он провел порядка 34 % военного времени. А сколько военных вообще непосредственно не участвовали в боевых столкновениях?

Вышеизложенным хотелось как бы обосновать лишь одну мысль — пребывание человека на войне состояло не только из хождения в атаки. По-видимому, нам надо понять, что на войне люди не только воевали, но просто жили. И там присутствовали все те же атрибуты бытия, что и у нас с вами сейчас, в мирной жизни. Они также конфликтовали с начальниками, праздновали дни рождения, конспектировали классиков марксизма-ленинизма, «ходили по девочкам», писали опостылевшие отчеты и донесения… Это были обычные советские люди, большинство из которых в военную форму одела война, и они пришли в армию со всеми своими привычками и навыками. Среди них были герои и трусы, люди инициативные и пассивные, принципиальные и очковтиратели, добросовестные и не очень.

Так вот, документы, хранящиеся в архиве, писали эти самые люди, зачастую совершенно формально выполняя полученное указание, делая стандартную отписку по вопросу, суть которого они не всегда представляли. Большинству из них даже в голову не могло прийти, что написанное им донесение сохранится и его будут изучать через полсотни лет. Наконец, люди могли искренне заблуждаться в своей оценке произошедшего. Классический пример — атака подводной лодки К-21 германского линкора «Тирпиц» в июле 1942 г. Ведь, кроме того, что экипаж слышал какие то взрывы, никаких объективных фактов о поражении линкора торпедами не существует. Более того, косвенные данные как раз говорят о противоположном. Действительно, трудно себе представить, что торпедированный линкор, как ни в чем не бывало, еще в течение четырех часов продолжал движение по плану и только на долготе Варангер-фьорда, получив приказание, повернул в базу. Да и после своей гибели «Тирпиц» долгие годы лежал кверху днищем, и оно неоднократно обследовалось специалистами, которые как раз искали следы применения оружия по линкору. Но все это, как и тот факт, что десятки моряков с «Тирпица», свидетели тех событий, после войны жили в Германской Демократической Республике, не мешает некоторым нашим соотечественникам утверждать об успешности атаки К-21. И основным их аргументом является то, что так записано в одном из архивных документов. Они забывают, что наше зрение и слух — это не бесстрастные кинокамера или магнитофон: мы описываем не то, что видели и слышали, а то, что увидели и услышали, то есть восприняли. А это большая разница. Здесь очень важно понимать, что архив — это не кладезь истин, а лишь хранилище документов, которые, как правило, требуют перепроверки и тщательного анализа.

Как уже отмечалось, задача получить ответ на вопрос «Почему так произошло?» очень сложна как минимум по двум причинам. Вторая из них кроется в так называемом человеческом факторе. Исход конкретных военных действий зависит от множества причин, но основными из них являются количество и качество оружия и военной техники, а также качество людей в них участвующих. Последние также оценивается по нескольким критериям, но прежде всего это обученность всех категорий личного состава и их морально психологическое состояние. Далее мы придем к выводу, что в конкретных условиях Финского залива 1941 г. решающим фактором оказался как раз человеческий. Иными словами, понять, почему произошло то или иное событие и именно с таким результатом, можно только через анализ деятельности людей, и, как мы увидим чуть позже, прежде всего соответствующих начальников и командиров. Само по себе дело это очень неблагодарное. Хоть нас и убеждали, что мы материалисты и диалектики, воспитали-то нас идеалистами. Вспомните, что до недавнего времени являлось главным аргументом в оценке того или иного события или явления, — хорошо подобранная цитата из выступления вождя или руководящего документа. А это наряду с лозунгами типа «кто не с нами — тот против нас» привело к очень контрастному восприятию окружающего мира, в том числе людей: или красный, или белый.

Так и получилось, что у нас существовали, по сути, «святые», в чей адрес критика просто не допускалась, и имелись официально назначенные изгои, на которых можно было валить все наши неудачи. По этой причине любое критическое высказывание в адрес людей, уважение к которым у нас прививали десятилетиями, воспринимается очень болезненно. Тем более что все, кто отстоял нашу Родину в ту тяжелейшую войну, уже по определению, без всякого официоза являются людьми, заслуживающими самое глубокого уважения всех последующих поколений наших соотечественников.

В связи с этим желательно различать, когда человек совершил ошибки в силу своей халатности, трусости или каких-то чисто человеческих качеств, а когда он их совершил в силу, предположим, необученности или слабой специальной подготовки. В последнем случае необходимо разбираться, то ли это произошло из-за нежелания человека учиться или такова была система подготовки и так далее… Но при этом нельзя давать себя убедить, что, с одной стороны, тот или иной благоприятный исход из тяжелейшей ситуации — это везение, а с другой стороны, что причина потерь — это просто роковое стечение обстоятельств. По-видимому, можно сказать, что у всех потерь всегда имеется свой персональный автор.

И все-таки некие объективные факторы, явно отрицательно влияющие на деятельность командования, имелись. Например, с древних времен успех конкретной военной операции предопределялся личностью военачальника. При этом одного конкретного — единоначалие всегда являлось непременным условием организованных военных действий. Ему могли оказывать помощь советники и штабы, но он и только лично вырабатывал замысел на предстоящие действия, он руководил подготовкой к ним и нес ответственность за исход операции. А с июля 1941 г. под любым документом, кроме подписи начальника или командира, стояла подпись комиссара. И это не формальность — он был наделен практически такой же властью, что и командир.

Кстати, многие считают, что комиссар и заместитель командира по политчасти — это одно и то же. На самом деле это совершенно два разных должностных лица. Замполит являлся заместителем командира, со всеми отсюда вытекающими последствиями, а комиссар командиру не подчинялся — он его контролировал. Ведь комиссар — «глаза и уши ленинско-сталинской партии и советского правительства»[2]. А потому и ставил свою подпись под всеми документами после командира и без этой комиссарской подписи документ не имел юридической силы. А поскольку военачальник не мог снять с должности своего комиссара, а тот как раз наоборот — мог, то командир никогда не ощущал себя единоначальником. Все это усугублялось тем, что комиссары в абсолютном большинстве случаев по уровню военных знаний не соответствовали занимаемым должностям, а значит, их вмешательство в процессы управления силами, как правило, носили некомпетентный характер. Хрестоматийным примером могут служить комиссар Мехлис и его роль в разгроме Крымского фронта в 1942 г. Но ведь существовали сотни таких «мехлисов»! Таким образом, институт комиссаров подрывал единоначалие на флоте, что отрицательно влияло на качество проводимых операций. Недаром в самый драматичный период Великой Отечественной войны, в разгар Сталинградской битвы, 9 октября 1942 г. выходит Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об установлении полного единоначалия и упразднении института военных комиссаров в Красной Армии».

Коснувшись политработников, необходимо отметить еще один аспект, имеющий прямое отношение к теме нашего разговора. Сразу отметим, что далее речь не пойдет об идеологической или нравственной оценке их деятельности, о методах работы, то есть обо всем том, о чем сегодня много пишут, но, в основном, на эмоциональном уровне. Ниже сказанное ни в коей мере не может умолить подвиг тех политработников, которые с оружием в руках защищали нашу Родину, и тем более тех, кто отдал за нее свою жизнь. Речь пойдет о вещах вполне материальных и прагматических — об эффективности комиссаров. Остановимся на трех моментах. Во-первых, подготовка политработников отбирала ресурсы от подготовки строевых офицеров, что, естественно, понижало качество подготовки последних и их количество. Судите сами: по плану мобилизации в 1941 г. должны были развернуть 43 пехотных, 16 артиллерийских и 7 танковых училищ, а также 26 военно-политических. И это при том, что в действующей армии хронически не хватало строевых офицеров на первичных должностях. Кстати это иногда приводило к тому, что политработники волею судьбы и обстоятельств становились командирами.

Во-вторых, наличие политработников мало влияло на морально-психологическое состояние личного состава, а значит — на этот фактор результативности военных действий. В той же германской армии или у наших союзников никакого аналога отечественному институту политработников не было. А если и существовали какие-то отдельные, похожие по частным задачам структуры, то они не носили столь массового характера и не имели таких всеобъемлющих полномочий. Однако боевой дух, дисциплинированность, уважение к начальникам, товарищеские отношения между различными категориями военнослужащих, стремление выполнить поставленную задачу во что бы то ни стало в зарубежных армиях присутствовали и на этапе побед, и на этапе тяжелых поражений. Значит, всего этого можно было достигать и без нарушения единоначалия, без отвлечения огромного количества кадров от непосредственной боевой работы.

Одновременно наличие института политработников не предотвратили, например, низкого качества подготовки войск и массовой сдачи советских военнослужащих в плен в том же 1941 г. То есть наличие мощной вертикали партполитработы в вооруженных силах не гарантирует успеха в военных действиях. Значит, политработники советского образца с военной точки зрения были малоэффективны и лишь отвлекали людские ресурсы.

При этом никто не ставит под сомнение необходимость военно-патриотической работы в армии, агитации и пропаганды, тем более в военное время. Речь идет о низкой эффективности именно советского образца армейского партийно-политического аппарата.

В-третьих, масштабная партийно-политическая работа на кораблях и в частях отбирала массу времени на свои мероприятия. Если учесть, что количество часов на отдых личного состава и на уход за материальной частью сравнительно жестко регламентировано, то политработники отбирали время у специальной и боевой подготовки. Таким образом, они объективно понижали боеготовность войск, сил и средств. Опять же никто не говорит, что на кораблях не должна вестись агитационно-пропагандистская работа, вопрос стоит о соотношении ее эффективности и того времени, которое она поглощала.

Конечно, существовали и менее глобальные причины, объективно отрицательно влиявшие на качество проводимых операций, но о них поговорим позже, в каждом отдельном случае.

Примечания:

1

Поскольку в данном контексте слово «Решения» обозначает конкретный комплекс действий и процедур, то в этом значении оно пишется с прописной буквы.

2

Из Директивы ГУ ГШ ВМФ № 1414с от 17 июля 1941 г. Полностью приводится в Приложении II.